Книжная девочка

— И УШЕЛ, НЕ ПОПРОЩАВЩИСЬ, ПОЗАБЫВ НЕМОЙ ФУТЛЯР, ВИДНО БЫЛ СТАРИК ИЗРЯДНО ПЬЯН…

— Вот и я пьян.

Грустно вздохнул Федор.

— А МЕЛОДИЯ ОСТАЛАСЬ, ВЕТЕРКОМ В ЛИСТВЕ…

— Яркой зеленой листве цвета ваших глаз, Рина.

— СРЕДИ ЛЮДСКОГО ШУМА ЕЛЕ УЛОВИМА…

— Меня поймали легко.

— Никто вас не ловил!

Сердито возмутилась хромая добыча столичного развратника.

— О НЕСЧАСТНЫХ И СЧАСТЛИВЫХ…

— Это о нас с Вами.

"Точно" — подумала Арина и благоразумно промолчала.

— О ДОБРЕ И ЗЛЕ. О ЛЮТОЙ НЕНАВИСТИ И СВЯТОЙ ЛЮБВИ…

— Вечные вопросы. Но о любви я не говорил, так? И не скажу.

— Никто и не просил!

На всякий случай возразила девушка.

— ЧТО ТВОРИЛОСЬ, ЧТО ТВОРИТСЯ НА ТВОЕЙ ЗЕМЛЕ…

— Боже, что со мной творится! Задушу вас, маленькая мерзавка!

— ВСЕ В ЭТОЙ МУЗЫКЕ, ТЫ ТОЛЬКО УЛОВИ…

— Федор…

Он дернулся. И прижал ее к себе крепче.

— Да?

Столько всего промелькнуло в его коротком "да?". Столько обещающего, сумасшедшего, чудесного и заманчивого.

— Лодыжка уже совершенно не болит. Отпустите меня.

Вместо ответа он тряхнул бедняжку свирепо, перебросил через плечо, вполне ощутимо шлепнул по попе и ворвался в оранжерею вместе с последними аккордами. На гитаре, как выяснилось, играла Марина. Остальные сидели вокруг, на полу, (хотя поблизости стояли диванчики и скамьи) и выглядели весьма довольными жизнью. Идиллическую картину нарушило появление несладкой парочки.

— Вот, Вася осмотрите ее лодыжку. Немедленно. И если Арина врет, я ее первый выпорю!

— Я не просила меня нести к врачу, не так уж сильно и болит!

— Она шипела как ошпаренная кошка и прыгала на одной ноге.

— Где?

— Когда?

— Что случилось?

— Я упала.

Пробормотала краснеющая девушка. Все смотрели на нее и ждали более подробных объяснений. Вмешался невозмутимый Федор.

— Когда это невинное создание убегало от меня, я подставил подножку. Хотел завалить на палас с весьма гнусными намерениями. Но перестарался. Не повезло.

Последние слова все приняли за шутку. Алена поддержала.

— Надеюсь, ты не лжешь, маньяк. И девушка успела спасти свою честь? Отвечай, а то я за себя не ручаюсь.

Вася потрогал внимательными, безжалостными пальцами и постановил.

— Растяжение. Хорошее. Уже опухло. Эластичный бинт есть в доме? Или обычный?

Марина немедленно ускакала с видом Флоренс Найтингейл, спешащей на выручку к раненому герою.

Арина чувствовала себя по-дурацки, с закатанной штаниной, без носка, восседающей на диване, вокруг которого столпились все остальные.

— Нет уж, как вечер начался, так ему и продолжаться. Сначала Изаура, теперь Лорелея.

— Федор, как ты выговариваешь это имя? Я пыталась, ничего не выходит.

— Просто мною движет чувство, а тобой отсутствие культуры и ехидство.

— Вот отбрил, спасибо!

Арина продолжала молчать, наклонив голову и кусая губы.

— Сойдет.

Вася принял бинт из рук милосердной красавицы и туго перебинтовал щиколотку.

— Три дня не снимать, поменьше бегать, начнет опухать сильнее или ныть, показать мне.

— Show must go on!

Марина подобрала гитару и продолжила игру, Федор откланялся, заявив, что ему пора спать, что он счастлив был познакомиться и все такое прочее, Алена подсела поближе ободряюще погладила подругу по апельсиновой макушке.

— Ничего, заживет.

И вечер, давно переросший в ночь, продолжился.

***

Арина стыдилась своего скверного настроения. Ей казалось, что все понимают причину и подсмеиваются втихаря. Но веселиться не получалось, хоть убей. Она честно и старательно подпевала, растягивая губы в резиновую улыбку, отвечала на вопросы, соглашалась с любыми замечаниями Алены. (спорить не было ни сил, ни желания) стараясь получить удовольствия от редкого праздника. В домашнем зимнем саду она сидела впервые в жизни. А про "стройные пальмы и запах немыслимых трав" ей доводилось только читать. Красивые экзотические растения, в окружении которых компания играла в пикник, цвели и плодоносили, вероятно за ними ухаживала любящая и опытная рука. Саша, заметивший восхищение маленькой гостьи, похвастался.

— Как нам с Басмачом повезло! Уникальный дед. Подчитал парочку книг и готово, не хуже дорогих специалистов справляется! Не слуга, а сокровище. За зверьем следит, газоны стрижет, баню топит. Да все, что ни попросишь, сделает. В пять встает, молится, таких правоверных мусульман, поискать еще. Добрый, внимательный, умный! Притворяется простачком, язык коверкает, а сам из моей библиотеки Платона, Монтеня, Бахтина возьмет незаметно и почитывает. Думает я не замечу. Ан нет, и мы не лыком шиты. Уникальный дед, вообразите, Арина, ни разу ничего не испортил, не разбил. Сам по себе без всяких указаний возится и возится по хозяйству, все перекрасил, подновил, надежный, спокойный, мы просто счастливы, что он нам достался.

— Как это, достался? Он, что крепостной крестьянин?

— Да не цепляйся к словам, ради Бога, именно достался. Он беженец, вся семья погибла, был контужен, слонялся по улицам, милостыню просил. Потом спас пацанчика от маньяка.

— ???

Вскинулись все гости разом. Хозяин с готовностью объяснил.

— Углядел, как мерзавец, носит же земля таких уродов, придушил ребенка и уволок в подвал. Русского пацанчика, между прочим. Дед рванул с воплем на дорогу, тормознул каких-то ребят, чудо, что не задавили его. Объяснил в чем дело. Парни позвонили "02", но дожидаться не стали, сами полезли в подвал. Сказка, короче. Но пушки у ребятишек были это сто пудов. Маньяк пацанчику успел пару ножевых ран нанести, но не смертельных. Так браточки, а кто же еще это был? — вломили маньяку пару раз. Хорошо вломили, умеючи, повязали ремнями брючными, выволокли и положили у подъезда. Басмача рядом оставили, караулить, а сами мальчика умчали в больницу. Естественно телефонов своих и фамилий они никому не сообщали, недосуг ребятишкам. Не, классная история, я ее люблю. Дед милицию дождался, те его тоже поначалу загребли, показания давать. Как никак имелся мужик с огнестрельной раной.

— Маньяк?

— Да, кто-то из ребят ему руку с ножом прострелил, для начала. Оприходовали они его классно. Ходить не будет никогда, короче. После всех разборов, тут и пацанчика врачи откачали, он показания дал, менты Басмача, наконец, отпускают. А он им, неожиданно излагает просьбу. Мол не гоните, люди добрые, некуда мне идти. Ребятишки башками покачали, покрутили, оставили деда. Так и прижился в дежурке. В тепле же, не на морозе. Его подкармливали, он убирался, по магазинам бегал, чай заваривал. А тут начальник один ну, полный кретин, чем ему дед помешал? Велел гнать Басмача в шею. А парни привязались к нему ужасно. На улицу, как собаку? Короче Диман мне позвонил, мы вместе тренировались по вечерам в зале, и уломал. Ради Бога, говорит, ребятам так тошно, хоть вешайся. И домой его не возьмешь, у всех жены, тещи, квартиры, сами знаете. А тут, ты, буржуй, выручай, короче. Дед работящий, чистый, честный до обалдения. Я и выручил, а как оказалось не их, а себя. Басмач нам с Мариночкой, как родной теперь. Только в доме жить отказывается, скромничает, поселился в сарайчике. Но он теплый у нас. Не мерзнет, мебель старую там поставили. Коврик ему для молитв купили, как полагается, в мечети. Так что с дедом полный порядок.

— Он вас хозяевами зовет?

— Не, ну ты язва. Меня точно зовет. Я его сколько уговаривал по имени обращаться, без толку, он упрямый, а Мариночку за глаза хозяйкой, а так — то гурией, то несравненной какой-нибудь. Тощая, говорит, а так вроде и ничего. Газель, прямо.

— Действительно интересная история и потрясающий дед.

— От зарплаты отказывается, упорно. Свои у него понятия и менять их он не собирается. Плачет по ночам, иногда. Ладно, хорош о деде. Давайте к столу вернемся. Девушка, которая раненая, как уж звать тебя, Рыжик?

— Арина.

— Тащить или сама прикандыбаешь как-нибудь?

— Дохромаю, конечно. Не беспокойтесь. Скажи хозяину, Василий, что все в норме.

— А почему, собственно, с Васей на ты, а со мной на вы?

— А сколько лет я знаю Васю, а сколько минут вас, сэр?

— Правда, вредина. Она всегда такая?

Хирург подтвердил.

— Угу.

Спустившись на кухню, компания расселась в прежнем порядке. Вот только взгляд Арины упирался в пустоту. Через четверть часа она сказала, что выйдет на минутку на свежий воздух. Так скверно стало на душе.

— Не мерзни, только на минутку.

Приказала Виноградова. Это-то как раз было все равно. Арина с силой налегла на дверь, та выглядела очень массивной, и едва удержалась на ногах, вылетев на крыльцо. Чуть не скувыркнулась со ступенек, так ловко ей подвернулся мохнатый взвизгнувший ком.

— Ой!

Шоколадный в белых пятнах пушистый щен, просто шлепнулся на свой раскормленный задик, весело тявкнул. Оправившись от испуга, он нашел ситуацию интересной. Алый язык извивался в пасти, как влажная змейка.

— Смеешься?

Грустно поинтересовалась девушка. Юный пес, согласившись, тявкнул еще разок. Кто-то подкравшийся сзади, навьючил на плечи Арине видавшее виды пальто.

— Совсем глупая девочка, на мороз без одежды. Совсем себя не любит. Хочет застыть, носом шмыгать, громко кашлять, долго лечиться.

Басмач, а это был он, притворно засопел, закашлял. Арина запахнула пальто и спросила.

— А вы?

— Вах, ерунду говоришь, посмотри сначала.

Старик похлопал по своему короткому тулупчику, поправил пояс.

— Я сидел на крыльце на этом пальто, чтоб теплей, поняла?

— Да. Спасибо.

Песик скакал между ними, азартно виляя короткой морковкой хвостика.

— Ишь, расшалился, Шайтан. Беседовать мешаешь.

Арина облокотилась на перила. Мороз стягивал лицо, щипал нос и уши, начал подбираться к ногам, обутым в комнатные шлепанцы, но тут на них залег черно-белый песик.

— Живая грелка у тебя.

Пошутил Басмач. От собачьего тела, правда, стало теплее.

— Собачка маленькая, а разума побольше твоего, в шубе бегает, себя бережет..

Арина смеялась немудреным стариковским шуткам, а перед глазами стояла картина, нарисованная Сашей. И этот щупловатый восточный дед виделся ей совершенно иначе, чем несколько часов назад. Теперь она была согласна прислушиваться к его советам. Старикан как раз заявил строго.

— Прогонять тебя буду. Давай назад пальто и иди в дом, грейся. Уши-нос тоже жалеть надо. Иди-иди.

Потревоженный пес с неудовольствием освободил ноги девушки, лизнул забинтованную.

— То-то. А мы с Шайтаном караулить будем.

Распахнул дверь в прихожую, подшутил напоследок.

— Отморозишь нос — двойная беда! Глупая девушка, ладно… Но страшная то зачем?

Арина вернулась: пропахшая снегом, холодом, замерзшая, но успокоенная. Присела на диванчик возле которого стояла коробка с кошачьим семейством. На втором этаже громыхала музыка. Кошка, чрезвычайно занятая своим потомством, не обращала на девушку никакого внимания.

— Ну нет, так нет.

Ни капли не огорченная наплевательским отношением хвостатой Изауры, твердо решившая держать себя в руках и не сердиться по пустякам, Арина отправилась на кухню. Расставила разбежавшиеся вокруг стола стулья, облачила кресло в плед, собрала грязные тарелки-ложки-вилки, сложила их в мойку, отыскала губку и моющее средство, в буквальном смысле — засучила рукава. Открыла кран и занялась привычной "высокоинтеллектуальной" деятельностью. Шум бегущей воды мешал ей сосредоточиться на жалости к себе, уносил прочь, в канализацию жир, грязь, неприятные мысли.

— Туда всему этому и дорога.

Федор подкрался неожиданно, удивительно, как такое массивное тело могло двигаться совершенно бесшумно. Арина ощутила его присутствие, спину окатило волной тепла и дрожи.

— Боже.

Отшатнулась вполне уверенная, что все почудилось и ударилась о твердую грудь. Две огромные руки, нет, две алчные лапы!!! — сомкнулись на талии.

— С какой стати принцесса притворяется посудомойкой?

— С какой стати посудомойку принимают за коронованную особу?

Арина поерзала, высвобождаясь, и Федор почти отпустил ее, продолжая двумя пальцами слегка придерживать за брючный ремень. Она старалась не касаться его тела (напрасный труд), чувствуя, что краснеет.

— Вы вроде бы ушли отдыхать.

— Мне стало холодно и одиноко, я поворочался пару минут и решил пойти прогуляться.

— Очень подходящее место для вечернего моциона.

— Да нет, не слишком, а вот компания замечательная. Мне уже полегчало. Правда-правда.

Уткнулся лицом в апельсиновую макушку.

— Какой вкусный запах. Так бы и съел. Всю. Целиком. Почему девушка дрожит? Ей тоже приятно. А если я сделаю так?

Притянул Арину к себе, одна рука кольцом сомкнулась на талии, другая легла на грудь, губы прокладывали огненную дорожку вдоль напряженной шеи.

— Я закричу.

— Неверный ход.

Продолжая ласкать, оторвал Арину от пола.

— Какая легкая!

И понес. Она затрепыхалась в его объятиях.

— Нет, не надо, нет, ради Бога. Федор!!!

Один тапочек слетел в холле, другой, судя по всему, потерялся еще на кухне. Арина размахивала руками и выгибалась. Разбойничьи властные губы коснулись ушка.

— Арина, милая, я бы с удовольствием уволок вас прямо в спальню. С громадным удовольствием, ей-богу. Но не против вашего желания. Угомонитесь, малышка, тем более не стоит плакать, я не насильник. Просто собрался показать вам кое-что особенное. Все, не целую, не трогаю, все, несу себе и несу, а для успокоения воображаю, что вы ковер.

Арина, перенервничав, не могла успокоиться, ее колотило от испуга. Федор опустился с размаха на услужливо подвернувшийся диванчик. Тот жалобно запищал под тяжестью.

— Блин, буржуйская мебель. Ни сесть порядочному мужику спокойно, ни встать.

— Нас двое.

— Номинально. Вы не считаетесь.

— Совсем?

— Абсолютно. Так, шутки в сторону. Рина, какого черта? Зачем рыдать? Что такое ужасное произошло? Я требую объяснений.

— По какому праву?

— Ну, ради бога. Поговорим как взрослые люди. Я тороплю события? Вы воспринимаете это как неуважение? Я насквозь мокрый от ваших слез, провалиться мне на этом месте. Лорелея, я успел забыть, что за порядочными девушками полагается ухаживать. Простите старого грубияна. Постараюсь не набрасываться. Успокаиваемся, не трясемся словно в лихорадке, вытираем глазки.

Она продолжала всхлипывать, но уже не так усердно. Его руки совсем иначе, не жадно, не страстно, не пугающе легли на хрупкие плечи.

— Сладкая моя. Я совсем обезумел, не сердитесь, уже много лет я так не заводился с пол оборота, вы же не делали ничего, чтобы меня взбудоражить! Ничего! Просто стоит сказать что угодно, или посмотреть. И готово. У меня в глазах темнеет, Лорелея, так я вас хочу. Нет, не надо отворачивать личико, это совсем не стыдно — быть желанной, наоборот. Как мне выразить чувства? Вот когда даже циник жалеет, что не родился поэтом. Рина, котенок с апельсиновой шерсткой и злыми зелеными глазищами, Рина, я зачерствел в последнее время, до меня никто не мог достучаться. И вдруг — Ваш голосок. Ваш. Мы все еще на "вы". Не верю я в романтику, Рина, не верю. И в любовь, способную разрушить стены тоже. Сухие факты таковы: я уезжаю завтра. Нет, уже сегодня. Далеко и надолго. По делам. Я деловой человек, серьезный, немолодой, не умею ухаживать, петь серенады и скакать счастливым козленком.

— А сколько вам лет, Федор?

— Отгадайте.

Она смотрела в его лицо снизу вверх: лучики, разбегающихся от углов глаз морщин, но так у всех кто много смеется, одна глубокая вертикальной бороздкой на переносице — ерунда.

— Тридцать два…тридцать пять

Уверенно сказала она.

— Сорок один.

— …

— Немало, верно? Не стану говорить вам, что жизнь серьезная штука, что я многое повидал. Вешать спагетти на ваши розовые ушки. Мне уютно, тепло, светло рядом с вами. Один минус — приходится сдерживаться, чтобы вас не пугать. Ведь вы напугались, крошка. Почему?

— Так.

— Значит, кто-то был с вами груб. Много идиотов на свете. Нужно просто перевернуть испорченную страницу и рисовать дальше.

— Рисовать?

— У вас такие пальчики, Рина! Тонкие, длинные, заостренные… Знающему человеку есть от чего сомлеть. Королевские ручки, Рина. Они огрубели от бесконечных стирок, за ними плохо ухаживают, небрежно. В лучшем случае мажут кремом раз в два дня. Верно?

— Еще реже.

— И?

— Федор.

Она коснулась губами его шеи. Вокруг белесого старого шрама кожа покрылась мурашками.

— Отпустите меня, пора спать.

Он точно очнулся, встряхнул головой и хмыкнул.

— Наваждение какое-то. Могут два чужих человека быть настроены на одну волну? Мне ведь даже не надо было вас видеть, чтобы понять…ОНА! ТА САМАЯ.

Помолчали. Теплые руки Федора легли Арине на бедра.

— Я вам обещал показать нечто особенное. Исполню и отпущу. Идем. Кони пьяные, а хлопцы запряженные.

Он встал, продолжая удерживать ее на руках, не обнаруживая напряжения, легко, это впечатляло, и свернул за угол.

— Нам сюда.

— Что здесь?

— Закройте глаза, ну, я жду.

Арина послушалась, Федор какое-то время с улыбкой рассматривал ее лицо.

— Нет, нет, не подглядываем. Еще немного. Все.

Арина открыла глаза и застонала, благоговение и восторг, которые она не могла скрыть, требовали выхода. В полукруглой комнате, затемненной, лишенной окон горели два небольших идеально размещенных светильника, а между ними на стене, в черной резной лакированной раме висела картина. Небольшой залив, врезающийся в полукруглую песчаную бухту, солнечный диск самым краем чуть коснувшийся воды. Дремлющий перламутровый дракон. Хвост, усеянный шипами, почти свешивался из рамы — так здорово, объемно он был выписан. Чешуйки на туше чудовища поблескивали. Смысловым центром полотна являлся молодой мужчина, полу мальчик, совершенная красота которого была подобна удару. Длинные, глянцево черные волосы шевелил ветер. Кто был этот юноша? Воин? Широченные плечи, худые, но сильные руки, золотой с идеальными кубиками мышц, живот. Красавец смотрел прямо на зрителей, чуть насмешливо, прищурив миндалевидные умные глаза. Меч лежал в стороне, на коричневых ножнах, покрытых затейливой резьбой, отражалось солнце. Ресницы дракона вот-вот должны были вздрогнуть. Не банальное подражание Валеджо! Настоящее, пугающее своей мощью искусство. Чудовищная чешуйчатая лапа касалась бедра воина. Когти, погруженные в песок, слабо светились изнутри. Худосочная желтоватая травка, примятая этой странной парой была выписана не хуже чем на полотнах Шишкина. Волна, облизывающая отброшенный в сторону перевернутый щит казалась прохладной и пахла водорослями. Впечатление было столь сильным, что Арина зажмурилась, плотно стиснув веки, но все равно продолжала видеть надменное, гордое, бронзовое, синеглазое лицо. Одна из непослушных черных прядей свернулась кольцом на ключице.

— Нравится?

— Талант необычайной силы. Даже жутко. Чья работа? Я никогда не видела ничего созданного этой рукой. Никогда!

— Еще бы. Она пока не выставляется. Собралась потрясти мир. Для этого нужно кое-что побольше, чем просто десяток приличных картин. Это ее идея. Большая выставка. Чтобы проснуться знаменитой. Работы свои практически не продает. Пока. До поры до времени. Эту еле вырвал. Три дня уговаривал. Надо было Сашку побаловать. Заслужил. Не скажу чем, да и не важно это. Призадумался я поначалу. Но ненадолго. Вспомнил, что он, дурачок, разные сказки для взрослых почитывает. Фэнтези увлекается. Вот и угадал. Угодил.

По вопросу стало ясно, что последние слова Федора Арина пропустила. И чего он распинался?

— Вы говорите ее идея? Не может быть. Стиль совершенно мужской.

— Не силен в искусствоведении. Но знаю точно, кто это сделал. Видел своими глазами.

— Вы знакомы с художницей?

— Она моя дочь. Единственное, что уцелело в моей сожженной жизни. И, действительно, жутко талантлива.

— Она же совсем молоденькая? А здесь рука зрелого мастера.

— Ей двадцать один год.

— Правда, ваша дочь?

— Я же предупреждал, что староват. Она сейчас живет и работает в Анапе. Я снял им домик на пару лет.

— Им?

— Это портрет ее бой-френда, очень смазливый мальчик, но не глуп.

Потрясающий воображение красавец не отреагировал. Ему было все равно. И, правда, какое дело бессмертным богам до человеческого лепета?

— Ну, а теперь спать.

— Я не смогу уснуть.

Тихо пожаловалась потрясенная девушка.

— А я знал, что вашу тонкую и прекрасную душу это проймет! Что вас растревожит шедевр, что вы начнете думать и мечтать, и лишитесь сна. Такова моя страшная месть. Не мне одному мучаться, ворочаясь с боку на бок.

Он шутил, но взгляд оставался серьезным.

— Таки, таки не ко мне?

— Нет!

— Точно?

— Да!

— На самом деле?

— Да!!!

— И незачем так орать. Я и в первый раз все прекрасно слышал.

Арина вздохнула. Федор улыбнулся.

— Вот где истинная жестокость. Вы случайно не родственница знаменитого маркиза?

— В отличие от вас, нет!

— Спасибо. А где вы собираетесь спать, куда нести?

— Вниз, на кухню.

— Странный выбор, но я существо послушное.

Он прислонился к стене, крепче прижимая к себе девушку. Одна рука поддерживала Арину, другая скользнула под майку, легла на спину. Федор чуть потянулся, поцеловал впадинку между ключицами. Язык обследовал углубление, затем прошелся — горячий и острый, по выпирающим из-под тонкой кожи косточкам.

— Как у птички.

Арина упираясь ему в грудь, покачала головой, не расслышав конкретно, против чего протестует. Мордашка горела, сердце билось неистово и неровно. Федор медленно, откровенно наслаждаясь моментом, погладил щекой и подбородком левую грудь Арины. Повторил то же самое с правой, отстранился на миг. Напряженные соски натянули ткань, обозначились двумя острыми возвышениями. Арина всегда стеснялась маленькой груди, на той полочке в старом шкафу, где полагалось держать нижнее белье, между десятком трусиков и парой маечек, лежал лишь один бюстгальтер, так на всякий случай, например для похода в поликлинику. Алена грубовато называла ее грудь неразвитой, сотрудники на работе (Арина слышала случайно) говорили, что она плоская, сушеная и какая то еще. Но Федор с довольным видом улыбался, и снова нежно-нежно прихватывал губами прямо через ткань, теребил соски. Руки его тоже не бездействовали.

— Чтобы я сделал с тобою.

Хрипло выговорил он.

— Нет. Чтобы я делал с тобою, долго, очень долго. Тебе бы понравилось.

Внезапно он поцеловал ее, жадно и сильно, это больше походило на нападение, он причинил боль, но настолько приятную, что Арина обхватила его шею и неумело ответила. Их языки соприкоснулись и затанцевали. Федор отдернул голову, щекой прижался к груди Арины.

— Нет, маленькая, ты права. Не стоит. Нет.

С видимым усилием он потушил огонь в глазах. Арина потрогала прикушенную, распухшую губу.

— Прости, малышка.

Она отвернулась, ей было чудовищно неловко. Эти предательские руки трогали и обнимали чужое, мужское тело. Слезы застилали глаза, несколько самых нетерпеливых капель дрожали на ресницах. Как она могла вести себя ужасно, недостойно?! Боже. Федор покачал ее словно младенца.

— Баю-бай.

Опустил в немаленькое облюбованное несколько часов назад кресло. Арина поджала ноги, обхватила колени, испытывая глубокое нешуточное раскаяние.

— Я перескочил на "ты". Можно?

— Нет.

В голосе звенели слезы.

— Спокойной ночи, Рина. Прямо через холл, за стеклянными дверьми гостиная. Там несколько диванов и пледы. Есть еще свободная спальня, но она напротив моей, посему не стану рекомендовать ненадежное убежище. Я испортил вам настроение?

— Нет.

— Воспитанная девочка.

Он нагнулся, взял ее безвольную руку и прижал к губам, поцелуй вышел печальным и нежным.

— Спокойной ночи.

— И вам того же.

Широкая спина мелькнула в дверном проеме, мягкие шаги проглотила ковровая дорожка, издалека донесся вздох задвигаемой двери.

— Вот и все. Все. Все. Все.

Арина разыскала тапочки, на всякий случай, чтобы ни хозяев, ни Алену с Васей не смешить, из вредности свернулась клубочком в кресле и провалилась в беспокойный сон.

— Он придет пить утренний кофе и разбудит! И пусть ему будет стыдно!

***

— Как тебе не стыдно!

Прогромыхала Алена.

— Полный дом диванов! В гостиной все с вечера готово. Ну ладно, мы чумовые, поем себе и поем, подумали, может ты с Федором где-нибудь… разговариваешь, блин, а он как завалился спать, так и дрыхнет себе. В кровати между прочим, а ты как беженка, палки-елки. Вася, неси ее в гостиную!

Алена обняла подружку, прижала к мощной груди, чмокнула в висок.

— Не, я тоже, свинья порядочная, развлекаюсь себе, а о тебе не подумала, Вася, пшел сам знаешь куда, ты лишний на этом диване, иди-иди. Клево поет Сашкина жена! И сколько песен знает, не поверишь, мы перепели целую сотню. Не, классно, Санек устроился, молодец. Вася, дай еще один плед, ну, не гуди, ради Бога, дай и все. Ага. Спасибо. Прикинь, как все здорово. Верно же? Да ты спишь!

Аленин гул окутал и успокоил. Рина, благодарно улыбнулась и отключилась на самом деле, без притворства. Тут ей показалось, что Василий похлопывает по плечу и шепчет.

— Подъем, красавица.

Показалось. Арина закрыла глаза.

— Вот, соня. Вставай. Пол седьмого уже.

— ?

Вася бесцеремонно извлек девушку из-под кучи пледов. Алена сладко вздохнула и перевернулась на левый бок. Камин давным-давно потух. В комнате было темно. На другом диване угадывались спящие в обнимку, один плед на двоих, хозяева. В углу сиротливо мерзла гитара.

— Топай на кухню.

Арина, хромая, нога затекла, выбралась в холл, на свет не божий, а электрический, отвратительно режущий глаза. В кухне царил полу порядок: стол пуст и чист, грязная посуда горой в мойке.

— Кофе?

— Кофе.

Василий оторвался от тарелки, встал, немного поухаживал, намазал маслом пару свежих тостов. Налил ароматную дымящуюся жидкость в керамическую чашку.

— Ешь ананасы, рябчики жуй.

Остатки фруктов, подогретая курица, сыр — что еще человеку для счастья нужно? Василий облизнул жирный палец, сыто причмокнул, перехватив Аринин взгляд смутился, пожал плечами, мол, невоспитанный, согласен, даже стыдно чуть-чуть, ну и что? Спохватившись, хлопнул себя по лбу.

— Блин! Не выспался, зараза, хреново соображаю, чуть не забыл. Мы с хозяином встали, как два придурка, в пять утра. Покурили, потрепались. Спустился Федор, свеженький из душа, выпил с нами чаю. Передал тебе, вот, держи.

Арина взяла не надписанный конверт, не распечатывая, сунула в задний карман джинсов.

— Спасибо.

Вчерашняя тоска подняла ядовитую голову, заглянула в глаза.

— Ты, может тоже не против душа? Наверху. И чистое полотенце в стопке на тумбочке. Вот, живут люди, тумбочки у них в ванных, цветочки. Я пойду машину прогрею, позвоню кой-куда, так что минут двадцать у тебя есть, в запасе, но не телись.

Послушная девочка нырнула в освежающий ледяной поток, вылезла из ванной, завернулась в громадное махровое полотенце. Заботливая хозяйка, действительно приготовила их целую стопку: аккуратно сложенных, благоухающих, размерами больше напоминающих простыни. Черные с золотой отделкой стены, несколько зеркал, интерьер поражал своей вычурностью, действовал Арине на нервы. Она спустилась вниз, не обнаружив Василия, уделила кошке пять минут: налила молока в фирменную красную мисочку, погладила, спросила как дела. Изаура вместо ответа потерлась головой об ногу и галопом унеслась к запищавшим младенцам. Но скучать не пришлось, Василий просунул голову в дверь с требованием немедленно грузиться и лететь, лететь, лететь. От крыльца к воротам бежали свежие по свежему снегу следы.

— Федор уехал.

Вспомнила она. Василий торопил, махал рукой. Арина побежала к машине. Псы не провожали гостей, видно грелись или не считали нужным, один-единственный любимец Басмача плясал перед ним, путался в ногах. Старик распахнул ворота, долго смотрел вслед. Арина вывернулась на сиденье, чтобы бросить последний взгляд на дом, где вчера вела себя так бессовестно… Обниматься и целоваться с едва знакомым мужчиной! Она ли это была? Басмач все стоял неподвижно. Невысокая черная фигурка. Арине показалось, что он улыбнулся. Так ли это? Уже не разберешь. Далеко. Еще дальше. Совсем далеко. Старик превратился в пятнышко. В крошечную точку. Потом и вовсе исчез.

— Держи.

Василий передал, вернее, небрежно бросил на колени Арине, небольшой пакет. Девушка зашуршала им, любопытствуя. И сердито вскинулась, обнаружив продукты.

— Это еще, что за штучки!?

— Сыр, кусочек курицы, тосты. Голодать тебе, что ли на работе.

— Василий, ты очумел. Ну, кто так делает, а?

— Да ладно тебе. Прекрати.

Неловкое молчание затянулось. Прищурившись, Арина вбирала в себя полоску дороги с почетной гвардией заснеженных елок выстроившихся, плечом к плечу по обеим сторонам пути. Низко нависающее небо пенилось грязно-серыми комковатыми облаками. Широкоплечие красавцы в пятнистых бело-зеленых мундирах печально кивали головами, сочувствуя Арине. Свет фар выхватывал из предутренней темноты очередной поворот, покосившийся забор заброшенного жилья, одинокого путника… Арина поразилась своей отчужденности, в другое время она пожалела бы человека, попросила Василия притормозить и подбросить, раз уж по пути, все равно по пути, по какому только? И с кем? И кому? Ухаб подбросил их так, что лязгнули зубы. Арина пискнула и вернулась из глупого философского отступления обратно, в теплый полумрак кабины, к негромкой музыке (Василий слушал исключительно "Русское радио", но щадил чувства спутницы, включив приемник совсем тихо), к молчаливому водителю и запаху… Боже, к тому самому запаху! Не может быть. Арина спросила как можно небрежнее.

— Чем надушился, господин доктор?

— А? Ах, да. Позаимствовал у хозяйского друга каплю одеколона или туалетной воды, черт ее знает чего, даже названия не запомнил. Клевый такой флакончик в виде гранаты, представляешь?

Арина ущипнула себя, со всей силы, и подчеркнуто равнодушно хмыкнула. Поощренный ее вопросом водитель пустился в разглагольствования о мужской косметике. Молчание вздохнуло и умерло, раздавленное многословием. И, слава Богу, ни к чему не обязывающий треп отвлек девушку от собственных ледяных колючих мыслей.

***

За воскресными переживаниями Арина совершенно забыла о собственной метаморфозе. Коллег ее апельсиновая голова и столь же яркие губы повергли в шоковое состояние. Разумеется, перечницы остались недовольны, раскритиковали ее "вульгарный" вид, ну и что с того? Арина держала спину стрункой, рутинная работа горела в руках, нераспечатанный конверт жег попку. Местные представители фауны — двуногие самцы, Ариной неожиданно заинтересовались. Пока она балансировала под потолком — поливала цветы, в кабинет заходили по делам, естественно, все до единого вышеупомянутые особи. Чтоб их. Да что б им. Семен Петрович даже предложил руку, как опору, помог спрыгнуть на пол. Динозаврихи расфыркались. Оно и понятно, тишайший пенсионер в ловеласах не числился, дамским угодником не слыл и никогда за подобным непотребством замечен не был. Арина поблагодарила его улыбкой и небрежным кивком. Семен Петрович расцвел, выпятил грудь и предложил поставить чай. Дамы растеклись по своим столам, закатывая глаза в ужасе. Рушились устои, опровергались азы, менялись местами полюса. Глухой к переживаниям коллег бухгалтер отправился за водой. Позвонила Алена.

— Привет, обломок средневековья!!! В доме четыре спальни… Четыре! А она со мной завалилась.

— Спид бушует и сифилис не дремлет. А спать я устраивалась вовсе не с тобой, а в самом, что ни на есть гордом одиночестве.

— На вензаболевания не вали. Руссо-туристо-облико-морале!!! Кстати, о птичках. Я уже была у твоей бабуси с проверкой.

Арина почувствовала себя растроганной. Ненаглядная Виноградина забежала проведать старушку? Вот молодец!

— Спасибо. Как она?

Вообще-то ключи у спортсменки имелись, так на всякий случай. Вот и пригодились.

— Спасибом сыт не будешь. Да ладно, я шучу. Сперла у хозяев ананасик, положила на столе на кухне.

— Боже! С ума сошла. Заметят, как некрасиво. Зачем?!

— Ни фига. Сашка ни ананасы, ни картошку не пересчитывает, да он и сам предложил, щедрая душа, мол, забирайте с барского стола все, чего душа желает. Не, мне не стыдно, ни капельки. Съешь за его здоровье, и не гуди. Тебе вчера не до жратвы было, я видела, видела. Вот. Об чем бишь я? Да, бабуська твоя в полном порядке. Спит. А эта мымра сиделка, молоток. Нет, точно говорю, у меня верный глаз на профессионалов. Отчиталась, змея очкастая и свалила за ненадобностью. Бабуську она с утра на совесть обработала, не дрейфь. А я покормила. Так что в Багдаде все спокойно, можешь клевать носом над своими дурацкими бумажонками. Я у тебя еще вздремнула часочек на диванчике и до дому, до хаты.

Алена сладко зевнула в трубку. Родионова хмыкнула и съехидничала.

— Васе привет передай. Вы с ним два сапога пара. Он Сашку твоего, тоже обобрал с утра, и не стесняясь, мне целый пакет еды презентовал. Орел.

Громкое ржание подруги ударило в ухо. Хорошенько отсмеявшись, Виноградова подытожила.

— Молодца, умница! Моя школа! Лады. На тренировку вечером придешь?

— Нет. Буду отсыпаться, я не железная, как некоторые.

— Ну, ладушки. Увидимся……… Зря ты….. Ладно, твое дело. И все равно зря!

Утащила ананас… Вполне в Аленином стиле. И, заметьте, господа присяжные заседатели, не себе, а малообеспеченной подруге. Арина отправила трубку на законное место. Жизнь продолжается. Карабас Барабас лупит и запугивает своих кукол. А они послушно разыгрывают придуманные им представления. Некоторые, самые шустрые, дерзят и показывают Господину Владельцу Театра язык. Но незаметно, когда Он отвернется. Да и фигу складывают в кармане, храбрецы. Нашелся, правда и настоящий бунтарь, один единственный борец за справедливость, чудак с длинным любопытным носом и привычкой совать его — куда ни след, рискнул деревянной головой, и выиграл. Но на то и сказки, чтобы Добро побеждало. А жизнь, господа присяжные заседатели — это… Что это, собственно говоря, такое? Явно не праздник. И не фунт изюма. Хотя… всякое случается. Выходят Золушки замуж за своих прекрасных добрых состоятельных принцев. И становятся Королевами (необразованными, не знающими этикета и политеса)… Жуткое это дело — королева с манерами уборщицы. Да. И что в итоге? Ссоры, непонимание, упреки. Нет, кухарки должны влюбляться в поваров (в крайнем случае, в шеф-поваров), а конторские служащие в себе подобных мелких клерков. Нет мезальянсам! Да здравствует равенство! Пусть романтично настроенные дурочки не забивают головы всякими разными героями-любовниками. Ни к чему. И вредно во всех отношениях. Да-да-да. Вчерашний знакомец, с покореженной боксерско-разбойничьей физиономией, человек иного сорта, фигура с другой доски, для неизвестных игр, отправляйтесь-ка вы в мусорное ведро!

Арина вытянула заветный конверт, взвесила на ладони и… убрала обратно. Зачем? Ну не дуреха ли? Пешка может влюбиться в Слона, или даже в Короля, но не в козырного же туза, в самом деле, это вовсе ни в какие ворота не пролезает.

— Арина, чай готов. Вам сколько сахару положить?

Положительно, Семен Петрович шел на рекорд. Надо отметить, что остальным сотрудницам он тоже предложил присоединиться, но чашки к рабочим столам не относил, разумеется. Арина поблагодарила старика мимолетной волшебной улыбкой.

— Одну.

И приняла как должное возникнувший перед собой бокал. Недосып притупил ее реакцию, она и не заметила даже ни собственной НЕАДЕКВАТНОСТИ, ни услужливости ошалевшего старика, узревшего неподалеку от себя Фею из сказки.

Что с ней такое сегодня? Может один-единственный поцелуй превратить серую мышку в обольстительную принцессу?

Федор Андреевич Измайлов несомненно и не подозревал, что был первым мужчиной к которому Арина не побоялась прильнуть, потянулась сама. С осуждением, словно не на свои, Арина посмотрела на руки. Эти бессовестные пальцы гладили кожу Чужого Человека, Врага, Мужчины! Вот где кошмар. Коллеги перекочевали в соседнюю смежную комнату, из-за плотно закрытой двери доносились обрывки дискуссии. Арину сие абсолютно не интересовало. Она поправила прядь волос, щекотавшую щеку, раскрыла десятую по счету папку и уставилась в документы с глубокомысленным видом. "Скоро устанут говорить обо мне и начнут перемывать кости любимой мишени всего коллектива — молодой любовнице генерального директора, с которой по слухам тот на днях укатил, чуть ли не на острова". Апатично подумала она. Рабочий день близился к концу. Домой, домой, пора домой. Арина нашарила в сумке расческу и подошла к общественному зеркалу, закрепленному на боковой поверхности шкафа. Маленького карманного у нее никогда не водилось. Как бы было ни к чему. В прямоугольнике "мерзкого стекла" отразилась вчерашняя незнакомка: успешная, озорная, довольная собой и миром, в глубине блестящих глаз пряталось лукавое, неверное, притягивающее к себе существо, не понаслышке знакомое с понятием Греха. Взгляд обещал, лгал и одновременно казался искренним. Как такое может быть? Незнакомку нельзя было безоговорочно записать в красавицы. И что с того?

Чертовски привлекательна? Да! Интригующе хороша? Да! В ней угадывался… класс. Арина подмигнула отражению и расправила плечи. "Добрый вечер, миледи".

По дороге домой в переполненном троллейбусе никто не нахамил, не отдавил ноги. За спиной бушевала бестолковая жестокая ссора, а Арина, точно закутанная в невидимый глазу шелковый кокон, скользила в сытой полудреме мимо порогов, опасных отмелей, мин и голодных пираний. Что за дела? В сердце свернулся пушистым клубочком и счастливо тихонько урчал трехцветный, приносящий удачу котенок. У подъезда стоял газик. Арина остановилась, мир сбил ее с ног, навалился всеми цветами и шумом. Нет, это не могло быть правдой. Нет. За рулем сидел лысый упитанный крепыш. И он никак не походил на того, кого она хотела видеть. Совершенно. Вот где и не горе, и не разочарование, а реальность простая как удар по голове. Арина приземлилась на скамейку. Попинала носком ботинка яркий фантик. Ветер подхватил его, швырнул через кусты. В неверном свете фонаря обертка от конфеты сверкнула точно драгоценность. Се ля ви.

Потревоженный котенок шипел и выгибал спинку дугой. Потом почему-то зевнул и успокоившись принялся за прежнее: тихая урчащая песенка заполнила душу. Арина поправила шапочку и вошла в подъезд. Ноги послушно топали вверх по ступеням, руки нашаривали в кармане ключи.

— Привет, ба.

Наклонившись, она чмокнула старушку в пергаментный, усеянный коричневыми пятнышками лоб.

— Я молилась о тебе.

— Вот тебе раз. Ты же не веришь в Бога.

— Молилась весь день. Просила, чтобы послал тебе надежного, сильного мужика. Не шалопая какого. Не пьяницу, не пустобреха, али лодыря. Да еще был бы парень удачливый. Заразительное дело невезучесть. Не надо. Пущай будет не красавец, оно мужику ни к чему, смазливая то морда, но да это все уже так, не важно. Главное путный, стоящий Мужик, заступник и работник. Да. И еще просила, чтоб добр был с тобой. Не сюсюкался, слюни не пускал, но и не обижал бы попусту, так то, внучка.

— Ладно, ба. Перестань. Где таких мужиков ты видела. Всех порасхватали давно.

— Их, дуреха не порасхватаешь, не пирожки, не мелочь, не конфеты. Такие сами выбирают.

— Ну, значит выбрали давным-давно. Перестань. Пожалуйста.

А чей-то негромкий властный голос повторил: стоящий Мужик… Арина спохватившись, откинула бабушкино одеяло. Сухо? Вот очередной подарок судьбы.

— Подружка твоя заходила днем. Справная… Чистый штангист, а не девка. Хвалила твою новую прическу. Что за цвет? Глаза режет. Ну да ничего, вроде солнышка.

Вечер обещал быть спокойным, рутинные обязанности, какая-нибудь книга на ночь. Телевизор Арина не любила, к тому же он полгода как сгорел, а вызвать мастера, то лень, то некогда, то денег нет. Ничего перебьемся. На кухонном столе возле щербатой солонки горделиво высился чешуйчатый фрукт с панковским зеленым хохолком. Арина толкнула заморского гостя мизинчиком, с тяжелым стуком он опрокинулся, покатился, замер.

— Сдавайтесь, сударь, вы повержены.

Ананас не отвечал и, если верить избитой поговорке насчет молчания и того, чем оно в действительности является — признавал себя побежденным.

— Вот так-то, сэр.

Констатировала Арина. Час спустя по батарее забарабанили торопливо и тревожно.

— Алярм! Труба зовет!

Не в привычках Евдокии Яковлевны было беспокоить понапрасну. По-видимому, требовалась немедленная помощь. Скорую, например, она могла сама вызвать. Как-никак имелся телефон. Но раз уж взялась стучать, следовало подняться, узнать в чем дело. Арина отправилась наверх как была, в пижаме, шлепанцах и с полотенцем на влажных волосах. Приоткрытая дверь? Что бы это значило? Старушенция (бигуди, рубиновые ногти, в зубах сигарета…) суетилась на кухне, не отходя от плиты, она энергично кивнула в сторону холодильника.

— Что?

Не поняла Арина. Евдокия Яковлевна вынула сигарету, взмахнув ею с изяществом голливудской богини из старого фильма.

— Телефон. Это межгород. Вас.

— Меня?

Опешила Арина. Евдокия Яковлевна затянулась и воздела очи к небу, вернее к потолку, очевидно сие означало, что Аринина тупость выходит за всякие рамки.

— Но я никому не давала ваш номер. С какой стати?

Старуха величественно покачала головой, выключила газ и вышла из кухни, тщательно закрыв за собой дверь. Арина осторожно, точно опасаясь, что ее могут укусить, потянулась к черной трубке.

— Да? Я слушаю.

— И что вы мне ответите, Лорелея?

— Я? Вам?.. Федор, это Вы?!

— Нет, вы галлюцинируете. Разумеется я.

— …

— Что Вы молчите, я жду.

— Чего?

— Арина, Вы еще не прочли мою записку???

— Нет.

— Ну, так сделайте это немедленно!

Рявкнул Федор.

— Она у меня дома.

— Сходите за ней, прочитайте и ответьте!

— Вы перезвоните?

— Я буду ждать у телефона.

— Вы откуда звоните, Федор? Мне сказали, что это межгород…

— Господи, да какая разница. Вы что, издеваетесь, маленькая ведьма? Идите, я жду.

Арина положила трубку рядом с черной, сонной лягушачьей тушкой аппарата и вышла из кухни.

— Евдокия Яковлевна, извините, я вернусь через пару минут, меня подождут.

— Да, ради Бога, ведь платит этот джентльмен. А не я.

Что же такое в этой записке? Арина не читала ее нарочно. Своеобразный мазохизм, а Федора, не ведавшего о причине это, кажется, задело за живое. Конверт лежал там, где его и оставили — под томиком Франсуазы Саган, приготовленный на ночь, на закуску, на самый последний момент. Арина решительно и неаккуратно распотрошила бумажное брюхо. Из разодранного чрева конверта вылетела визитная карточка (разумеется, на двух языках, вот пижонство) и сложенный в четыре раза синий лист бумаги.

"Лорелея, Вы меня почти заколдовали. Я все хорошенько обдумал. А почему, собственно, вам не уехать со мной? Посмотрите мир, право, он того стоит. Вашу бабушку мы пристроим в хорошее место. Дом престарелых может быть совсем не плох, если простимулировать главврача и пару сиделок. Ей Богу, это не проблема. Что вы будете одна киснуть в своей провинции? Где вы работаете, собственно? Вероятно, место не безумно шикарно. Так что вы мне ответите, милая Лорелея? Ужасно не терпится услышать ваш неповторимый голос".

Арина не считала себя тургеневской девушкой, предложение ее не оскорбило — разозлило. И по причине старой как мир. Она хотела большего. Роль игрушки на месяц-другой, что ж… предложи это другой человек и в другой момент… Возможно, она согласилась бы, не раздумывая. Посмотреть мир… Почувствовать себя одной из избранных женщин, которые нравятся мужчинам и получают в подарок поездки на острова, меха и бриллианты.

Она поднималась к Евдокии Яковлевне в неожиданно боевом настроении, печатая шаг наподобие солдата, несущего вражеское знамя, чтобы спустя десяток-другой шагов швырнуть его оземь.

— Федор.

Сладко выговорила она. Одновременно постаравшись вложить в голос как можно большее количество яда.

— Федор. Вы меня озадачили. Теперь очень долго я буду переживать, терзаться, мучиться, не находить себе места, слоняться из угла в угол, страдать, впадать в отчаяние, валяться в депрессии, сходить с ума от горя, безумствовать… Бедная я бедная. Федор, спасибо огромное, не смогла оценить всю щедрость вашего предложения, что взять с провинциалки, работающей в действительно убогой конторе, как Вы проницательно заметили. И еще…

— Арина!

— Нет, я не договорила, потерпите одну минутку.

Арина перевела дыхание и сказала совершенно другим голосом, чувствуя, как он теплой волной охватывает его тело, будоражит, ласкает, тревожит.

— Федор, милый, славный, большой мальчик. Вы увидели новую игрушку и протянули к ней руку? Мне приятно, что я Вам нравлюсь. ИДИТЕ К ЧЕРТУ!

Последние три слова она крикнула и повесила трубку. На кухню заглянула невозмутимая хозяйка.

— Очевидно, если джентльмен перезвонит еще раз, вас не приглашать?

— Ни в коем случае.

— Ну, тогда отключим телефон. Судя по голосу и поступку, ведь вы не давали номер, так? А он его отыскал — мы имеем дело с чрезвычайно настойчивым образчиком Крутого Парня. Так ему и надо голубушка. Могу поручиться, что его отшивают не слишком часто. Вполне возможно клюнет уже по-настоящему. Рискнем!

— Евдокия Яковлевна, я не охочусь на него.

— Вы действуете в лучших традициях высокого флирта. Жертву следует обидеть, задеть за живое. Молодец.

Несколько ошеломленная своеобразной трактовкой своего поступка, Арина спустилась к себе. Несладкая, но реальная жизнь встретила ее очередной оплеухой: бабушка обкакалась.

***

Злополучное письмо разорвано на тысячу клочков, визитка смята и отправлена следом — в мусорное ведро, бабушка вымыта, напудрена присыпкой и благоухает лучше, чем иной младенец. Комната проветрена и "сбрызнута" яблочным освежителем, простыня и пеленка выстираны, отжаты и уже сохнут наперегонки. Руки намазаны детским кремом. Самое время лечь в постель и выкинуть из головы змея искусителя. Самое время.

Время.

Время?

В три часа ночи, устав метаться по дивану, Арина встала и отправилась на кухню. Ананас был уничтожен физически. (Пару ломтиков, впрочем, удалось спасти и спрятать в холодильник для бабушки.) После этого подвига девушка смогла, наконец, заснуть с легким сердцем и тяжестью в желудке.

В шесть ее разбудил орущий будильник. В шесть пятнадцать принесли телеграмму.

" Один ноль, Арина. Вы достойный соперник. Целую. Федор".

***

Новый рабочий день начинался с дикого недосыпа, головной боли и саднящих губ (с ананасом шутки плохи!). То-то пища для сплетен. Ай-да, тихая мышка! Глазки красные, рот распухший. Коллеги дали волю буйной фантазии. Не было смысла говорить правду, Арина отмалчивалась и пила кофе. Шесть чашек вместо одной законной. В отделе даже позабыли о любовнице ген. директора. Каких-нибудь два дня назад, Арина бы вела себя иначе, смущалась, дергалась. Но сегодня? Еще чего не хватало. Она зевала, работала и улыбалась. Телеграмма испугала ее и одновременно — подарила надежду. Мечта обретала плоть. До кукольных ли интриг родного коллектива в такой момент? Нет.

Дина Петровна вызвалась провести разведку боем. В полдень она, перемигнувшись с приятельницами, решительно поднялась из-за своего стола и пересекла мертвое пространство — не стучала ни одна машинка, не скрипел ни один стул, даже бумагой никто не шуршал.

— Ариночка, вы что-то бледненькая. Неважно себя чувствуете?

Лорелея, а не скромное беззащитное существо, ответила спокойно и лениво.

— Все замечательно, просто я не выспалась.

Дина Петровна лучилась преждевременным злорадством.

— Бабушка беспокоила? Не давала спать?

— Нисколько. Она дрыхла как убитая. Я ее утром, еле разбудила, чтобы покормить и умыть.

— Так значит бабушка ни при чем?

— Совершенно.

— Что же случилось?

Арина зевнула, прикрыв рот ладошкой. Встала и отвернулась к шкафу за очередной папкой. Грозная Дина Петровна не успела решить что делать — наслаждаться моментом, готовиться к отпору? Или атаковать взбунтовавшуюся скромницу? В бой вмешалось неожиданное подкрепление.

— Семен Петрович!?

Маленький человек в неопрятном дешевом костюме отодвинул тумбообразную воительницу с пути решительным жестом. Она повиновалась скорее от неожиданности.

— Довольно фарисейства!

— Семен Петрович??

— Довольно! Не смейте обижать девочку! Не смейте! Ясно вам?

— Семен Петрович?

Он был смешон и великолепен, в своем желании защитить. Арина, удивленная не меньше остальных, попросила бухгалтера безмятежно и ласково, словно не замечая Дины, которая так и высилась над ее столом грозным утесом.

— Поставьте, пожалуйста, чайник. Что-то я налегаю на кофе.

Просьбу она сопроводила улыбкой заговорщика, и сама не зная чему, обрадовалась. Выпроводив нежданного телохранителя, Арина плотно прикрыла за ним дверь. Подошла к Главной Даме. Наклонила голову к плечу, поинтересовалась почти заботливо.

— Репертуар исчерпан?

В ее безмятежном лице угадывалось полнейшее безразличие. Дину Петровну уважали, побаивались, ненавидели, недолюбливали — огромная палитра оттенков. Но никто и никогда, здесь, в отделе не демонстрировал абсолютного и искреннего Равнодушия. Сотрудники были связаны с ней невидимыми нитями симпатии, или страха (тонкими, или чудовищно толстыми). В любом случае о ней думали, ее мнение учитывали, с ней считались, пусть даже как с врагом. Отрицательная привязанность подкармливает подобных людей не хуже позитивной. Арина прочла на лице главбуха испуг и растерянность, но не обрадовалась, не восторжествовала. Ей, действительно было все равно (недосып и не такое может сотворить с человеком).

— Спасибо, Семен Петрович.

Включила электрический чайник и вернулась к папке документов. Дурную, гнетущую тишину разорвал телефонный звонок.

— Арина, это тебя!

Радостно сообщил бунтовщик. Дина Петровна пыталась измыслить для него страшное наказание. Но пока не преуспела. Сидела в глубокой задумчивости. Родионова поблагодарила неуемного защитника.

— Спасибо.

Гордый и вдохновленный Семен Петрович громко поинтересовался.

— На кого заваривать чай?

Молчание ягнят — запаниковавших коллег его не обескуражило.

— Замечательно. Значит на двоих.

— Нет уж, пожалуйста, и мне.

Уронила Дина Петровна холодную фразу. Все же она не зря была генералом.

— Отлично. Вам как всегда?

— Да.

Арина наконец взяла трубку.

— Алло.

Саша поздоровался "жизнерадостно и оригинально".

— Привет от старых штиблет.

— Кто? Кто?

— Боевой друг старой подруги.

— Владелец дачки и счастливый муж?

— Так точно. Во сколько вечером, ты будешь дома?

— Зачем это вам, сударь?

— Ой, хватит, ладно? Я все едино перехожу на ты, и тебе советую.

Арина решила смириться с неизбежным.

— А что?

— Имею поручение от Федора, обещал исполнить сегодня.

— Выйду с проходной в пять, а дальше все зависит от транспорта. К шести, началу седьмого должна добраться.

— Нет, так дело не пойдет. Лучше я за тобой заеду, подхвачу, в пять у проходной.

— Хорошо.

Арина повесила трубку. Колесо Фортуны продолжало со скрипом поворачиваться. Она не страдала провалами памяти и помнила, что не рассказывала Саше или Федору о том, где работает. Могли у Алены спросить. Да, вероятно, так оно и было. А в принципе какая разница? Никакой. С трудом она дотянула до пяти, присутствуя в кабинете лишь физически.

Появление джипа у проходной вызвало небольшую сенсацию. А уж когда народ увидел, за кем этот тип на джипе прикатил…

— Я порчу тебе репутацию?

Скаля белые зубы, спросил Саша, кивая в сторону Дины Петровны, застывшей в изумлении.

— Ни сколько.

— Жаль. Обожаю это дело — портить невинным созданиям репутации.

У Арины слипались глаза, и не было ни сил, ни желания соревноваться в остроумии. Она смотрела на мелькающие огни отрешенно и тупо.

— Командуй куда поворачивать, в клоповнике я не ориентируюсь.

Арина спросила негромко.

— Во дворце вырос?

— А?

— В Москве тебя не обижает, когда пренебрежительно отзываются о провинции и провинциалах?

— При чем здесь Москва?

— А при чем клоповник?

— Да эти трущобы, сколько я себя помню, так называют! Ты что, обиделась?

— Да. Я здесь живу.

— Ну и что с того? Я не понял. Ты что, гордишься этими халупами? Тебе приятно тут жить?

— Нет.

— Ну а чего тогда? Клоповник он и есть клоповник.

Арина стиснула зубы. Посчитала про себя до пятнадцати.

— Ты презираешь нищих? Так?

— С чего ты взяла?

— Почему? Ты ведь не тупой дундук, получивший от папочки-директора готовенькую сытую жизнь. Ты должен знать, что в этой стране сейчас, по уши в… экскрементах… сидят приличные, умные люди, профессионалы, а не одно только пьяное быдло!

— Согласен, но…

— Что — "но"?

— Мужик, любой, если есть голова, может нормально зарабатывать.

Он сказал это с убежденностью новообращенного в истинную веру.

— Правда?

— Да!

— В Португалии, Франции, Австралии…

— И здесь!

— Здесь — нет.

— И здесь! Мне с неба ни один цент не упал.

— О чем ты, Саша? Люди вкалывают в три смены за гроши, которые вовремя не отдают, а начальство покупает и покупает: машины, квартиры, дачи. Я же вижу это, не слепая!

— Согласен. Все так. Одни голодают — другие в шоколаде. Но лично я своим людям плачу исправно, и приличные деньги.

— Налоги ты тоже платишь исправно и честно?

— Нет, это нереально. Я деловой человек, а не душевнобольной. Я еще и с братками должен уметь ладить, а они, между прочим, никаким налоговым законодательством не предусмотрены.

Сашка хмыкнул и добавил весело.

— Кстати о братках. Думаешь там сплошь отмороженные психи? Нет. Полно людей моего сорта. Умненькие мальчики, из бывших: спортсменов, инженеров, ученых и т. п.

— Даже из ученых?

— Думаешь вру? Слышала про убийство Олега Кузнецова?

— Это тот самый депутат? Преподаватель университета? Его застрелили, чуть ли не на лекции?

— Не чуть ли. На самой настоящей лекции. Забежали с автоматами и готово, нет Олежки.

— Он что был твоим другом?

Спросила Арина ехидно и недоверчиво.

— Другом? Рылом я не вышел, чтобы с ним дружить. Знакомы были, это правда. Виделись иногда, по делам. Изредка и без всяких дел… Вот был ЧЕЛОВЕК. Совсем молодой. Ему только-только тридцать стукнуло. И, заметь, папочки-директора тоже не имел. Никто ему "приватизированный" кусок не отрезал. Сам откусил.

— И подавился.

Саша притормозил. Как раз напротив школы.

— Будь ты мужиком. Эх, и получила бы! Да, ангелом он не был, это точно. Крестному отцу добреньким быть нельзя. Второй такой головы я не встречал еще. Разве что… Федор. Но он у нас любит в тени сидеть, и на криминал его особенно не тянет. А Олег был другим. Совершенно. С нуля. Из ничего. Такие дела поднять! Его мама говорила, что Олежкин компьютер так и не смогли взломать. Свинтили и увезли в Москву.

— Кто?

— Серьезные ребята в штатском. Он на самом деле был ученым. Такие разработки делал, упасть не встать. Другим профессорам всяким знакомым с финансами на их книжки и эксперименты помогал потом. Правда.

— А чем он сам занимался? Компьютерами?

— Математическими моделями искажений при выработках в почве. Вроде так. Короче рассчитывал, что будет, если линию метро прокладывать. Там же все не так просто, как думали раньше наши горе-академики. Японцы интересовались его выкладками. Ну, наверно и не только для метро это важно. Пустоты всякие бывают. Знаешь, что наш городишко стоит над колоссальной пустотой? Дерьмоголовые скоты, никто не думал, что артезианскую воду нельзя прямо из-под города качать бесконечно, тем более не только для водопровода. Для заводов на технические нужды, представляешь? Чистейшую артезианскую воду? Ну и? Дерябнемся все вместе из-за тупости и жадности чиновников. В один момент. Бух.

— В Москве дома проваливаются.

— Соображаешь.

— Я слышала об этом. А… Олег? Занимался этим серьезно?

— Еще как! Статьи писал, книгу. Защитился. Но в последнее время ему было не до науки, само собой.

— Тебя послушать и можно нимб пририсовать покойнику.

— Чего нет, того нет, но умница он был необыкновенный. Может, кто и плакал из-за него кровавыми слезами, не без этого. Бизнес в наших условиях — занятие не для слабонервных хлюпиков. Я его не оправдываю. Я его — уважаю. А ты можешь оставаться при своем мнении.

— Разумеется. Я слышала о нем жуткие вещи! Дыма без огня не бывает… Ты меня ни сколечко не убедил. Гангстер, он и есть гангстер. Бандит, если выразиться по-русски!

— Все. Приехали.

Саша нажал на клаксон. Раз. Другой.

— Соседей моих сзываешь?

— Нет.

У машины выросли старик и юноша с сумками в руках.

— Привет, Михалыч.

Сказал Саша, выпрыгивая на снег.

— Давно ждете?

— Пять минут.

Пропел спутник хмурого старика.

— Пять минут.

Липкий взгляд скользнул по лицу Арины, куртке, ногам. Девушку передернуло. Она отвернулась.

— Пошли, Карузо, не пялься на даму.

Михалыч подтолкнул парня в спину.

— Извините его девушка. Молодой, дурак. Иди. Че застыл? В какой подъезд?

— Мне объяснят суть дела?

Поинтересовалась Арина после общей паузы.

— А я не говорил?

Сам себе изумился Саша.

— Вот болван. Телефон ставить будем.

— Что?

— Мое дело маленькое. Федор распорядился.

— Дал приказ?

— Слава Богу, просто попросил. Арина ты не представляешь, как я рад, что могу сделать что-нибудь приятное для него.

Живописной группой ввалились в квартиру. Арина бросила всех в прихожей, не деликатничая, и пошла посмотреть на бабусю. За пятнадцать минут Саша успел ей жутко надоесть. Его манера общаться. И подобострастное виляние хвостиком перед Федором. "Самодовольный денежный мешок". Сказала она негромко. "Уважающий только себе подобных"!

Михалыч и его молодой озабоченный напарник управились за час с небольшим. Юрик бросал недвусмысленные алчные взгляды и плотоядно облизывался. Старика это бесило, по-видимому он опасался репрессий со стороны Саши, который устроил на кухне филиал офиса, обложившись десятком бумаг, и звонил, звонил, звонил. Арина приготовила ему кофейный напиток, ожидая брезгливой гримасы. Ничуть ни бывало. Выпил пару чашек, поблагодарил. Послал собеседника по известному адресу, извинился перед Ариной, (а что делать? С идиотами работаем! Человеческого языка не понимают!) и продолжил свое плавание по штормовому морю российского бизнеса. С кухни доносились приказы, советы, проклятья и междометия. Бабулька слушала по радио концерт Зыкиной и умиротворенно улыбалась.

— Арина!

— Да?

Юрик приблизился вплотную и добился-таки своего, она покраснела.

— Где у вас туалет?

Громко вздохнул Михалыч, которого маневр напарника не обманул.

— Налево по коридору. Выключатель рядом.

— Спасибо.

Провожая рабочих, Саша расплатился. И сказал неожиданно.

— Как тебя зовут, парень? Юра? Увижу возле этого дома — шею сверну.

Арине он пояснил.

— Вот наглец. Наверняка решил, что ты моя подружка, и все равно крючки забрасывал.

Перед уходом позвонил.

— Мариночка, это я, твой цыпленок. Избегался, соскучился, заеду на стройку, да, должен, самому жаль, и со всех ног к тебе. Что привезти? Виноградику? Конечно. И я тебя.

Арине смешно было слышать его сюсюканье, но стрелки на весах сами собой склонились в Сашину сторону. Мужчина, который не стесняется проявить нежность, при этом однозначно мужчина сильный и не бестолковый, заслуживал уважения. Ей даже стало грустно. Видимо банальная бабская зависть, дремавшая на дне души, пошевелилась, растревоженная.

— Ну, пока, моя сладенькая. Пока. Лечу со всех ног!!!

Без всякого перехода он повернулся к Арине и заговорил совершенно другим голосом.

— Вот я болван. Едва не забыл. Держи, это твой номер. Абонентная плата за год вперед, квитанцию не потеряй, нашим чиновникам только дай шанс, с живой не слезут. Если будут дополнительные счета узнаешь. Ну, межгород, например. Твой телефон с четверки начинается, да, ты права, их не ставят больше никому. Но ты особый случай. Они его сняли с какой-то квартиры за сверхдлительную неуплату, что ли. Без понятия. Короче, он не на компьютере пока. В этом году точно. Четверки по-старому обслуживаются. Без этих родных экспериментов.

— Каких?

Не поняла Арина. Весьма и весьма далекая от подобных знаний.

— А мы вечно впереди всей страны. То марки акцизные выдумаем и введем. Ну, видела наклейки на бутылках? Поверх пробок? Это наши мудрецы измыслили. О чем бишь я?

— О моем телефоне.

Подсказала Арина.

— Поминутной платы не будет. Только ежемесячная. Как у других? Все, кроме тех, что на четверку, платят за каждый месяц, плюс сколько накапает за все разговоры. Да. Тебя это не касается. По городу болтай сколько влезет. Квитанция? Ты тормозишь. Я же сказал, что за год заплачено. Почему? А это часть просьбы майора.

— Майора?

Насторожилась Арина.

— Проболтался. Это вроде прозвища. Мы между собой так его зовем, по старой памяти. Вот мои телефоны: квартира, мы там редко бываем, но на всякий случай, дача, сотовый. Держи. Буду нужен, звони. На самом деле. Все, бывай.

Он галантно расшаркался и понесся, прыгая, чрез три ступеньки.

— Действительно со всех ног полетел.

Подумала девушка. Взревев, джип сорвался с места. Водитель торопился покончить с делами и воссоединиться с горячо любимой молодой женой. Арина задумчиво накручивала прядь волос на острый тонкий мизинчик. В красивой, пустой Марине она не видела ничего действительно притягательного. Прекрасная оболочка, не более того. Впрочем… Кто ты такая, чтобы судить?! Спросила она у себя. Ошиблась ведь в Саше? Возможно и Марина глубже, чем кажется. Да и потом, в конце-то концов, она молода и красива, современна, добра, неплохо поет и играет на гитаре. Чудо женщина и только. А ваша хваленая интеллектуальность, кому она нужна сегодня? Кому? Посмотри на себя, начитанное существо двадцати шести лет. Бесспорно, ты можешь поддержать беседу на любую тему, как хорошая гейша: вне сферы твоей компетенции политика и бизнес. А что касаемо почти всего остального: кинематограф, спорт, театр, балет, живопись, литература — превосходно! Музыка — намного хуже. Но если речь зайдет о классике двадцатого века — неплохо. Ты знаешь кто такие Эллингтон и Гершвин. Можешь с легкостью порассуждать о европейской и восточной философии. Процитировать пять десятков великих старцев всех времен и народов. Гурджиев, Трубецкой, Бахтин… кто из твоих знакомых хотя бы слышал о них? Ты обожаешь Льва Гумилева и смеешься над псевдонаучными трудами Новых Историков. Нескольких страниц тебе хватило для вынесения приговора: ЛАЖА. Кто-то здорово заработал на нашей несчастной, истеричной, озлобленной полуученой интеллигенции, решила ты. Наболевший русский вопрос. Но какая талантливая проделка! И как кстати. Оплеванная, измученная страна, переживающая комплекс неполноценности — благодатная почва для подобных мистификаций. Сказал в свое время фюрер голодным немцам, что они потомки легендарного народа — истинные арийцы, сверхлюди со своей великой миссией! И ведь поверили…

Что толку от твоих знаний? От целой библиотеки, размещенной на невидимых стеллажах ума. Книги — твой наркотик. Способ забыться, убежать от чудовищной реальности. И только… Звонок вспорол мешковину самоуничижения. И из разодранного кокона выступила апельсиновая ведьма, прекрасная и уверенная в себе.

— Да?

— Надо говорить "алло".

— Да?

— Добрый вечер, Рина.

— Спасибо за подарок.

Сонливость слетела с нее. Расправленные крылья трепетали за спиной.

— Не стоит. Как всякий эгоист я старался для себя.

— Правда?

— Само собой. Жизнь не в жизнь без вашего голоса, миледи.

— А откуда Вы звоните, Федор?

На другом конце линии хмыкнули.

— Буэнос диос, синьорита.

— Грациа, амиго.

Хмыкнули еще раз.

— Буэнос-Айрес, сиречь Аргентина.

— Вам нельзя верить, сеньор.

Трубка запела, защелкала по-испански. Затем вновь прорезался голос Федора.

— Ну, спасибо. Мадонна миа. Я похож на лжеца?

— На пройдоху.

— А на подлого старого развратника?

— А на него еще больше!

— Вы чудовище, никакого уважения к моим сединам.

Некоторое время они развлекались "оскорбляя" друг друга.

— Рина, скажите что-нибудь ласковое на прощание.

— …

— Алло?

— …

— Малышка, что-то не так? Я ведь не прошу пылких поцелуев.

У Арины перехватило горло. Она не могла говорить нежности. Ни за что. Он не должен знать как много значит для тебя! (Нашептывал кто-то внутри.) Ни за что!

— Да…

— До свидания, Федор.

— Да… ну, хорошо, пусть так. Где наша не пропадала? Спокойной ночи, колдунья.

Зачастили гудки. Волшебство испарилось, крылья пожухли, свернулись, обвисли. И бабушкин надрывный кашель был уместной концовкой эпизода.

— Иду.

Крикнула Арина. Теплый чай из тех, что составляла сведущая в фитотерапии, почерпнувшая свои знания не из сомнительных книжек Виноградова, неплохо помогал бабуле. Три щепотки сбора на стакан. Десять минут на среднем огне, десять минут на слабом. Снять, полчаса настоять под ватной куклой или в термосе, процедить, готово! Пора нести. Арина подула на ошпаренный палец. Бабушка спала…

***

За какие-то десять дней (декада, треть месяца, полторы недели — обзывайте, как хотите) у Арины вошло в привычку засыпать и просыпаться с телефонной трубкой в руках.

— Доброе утро, Рина (Федор сократил ее замечательное имя, не слушая никаких возражений).

— Спокойной ночи, детка.

— У меня через пять минут фантастически важная встреча, накаркай что-нибудь ободряющее.

— Лорелея, как не стыдно спать?

— Почему у малышки такой уставший голос?

— Я звоню с крыши. А внизу на улице карнавал. Нет, рассказывать бессмысленно. Сама виновата.

Отвергла неприличное предложение старого пройдохи.

Он перешел на "ты", объяснив это следующим образом.

— На "вы" я с посторонними, с теми, кого не люблю, со старшими коллегами, с бывшей женой, ее родителями. Вот, пожалуй, и все. В какую группу попадает моя высоко порядочная девочка?

— Детка, я иду в дорогой бордель. Хочешь, сфотографируюсь на память под вывеской?

— Почему тебя не было дома так долго?

— …

— Угадай, где я нахожусь? Завидуй, завидуй. В аэропорту на острове Сал.

— Острова Зеленого Мыса?

— Откуда знаешь?

— Недавно читала в глупой книжке.

— Слава Богу. А я уж подумал, что ты географический маньяк, и знаешь наизусть все названия на карте мира.

— Увы. А куда ты собрался лететь? И зачем?

— Отвечаю на первый вопрос. Я лечу в Биссау.

— Столица Гвинеи-Биссау?

— Тоже в книжке вычитала?

— Ага.

— Верно. Нет, блин. Свяжись с умной девочкой. Себе дороже. Идиотом покажешься.

Он засмеялся тихо, но тепло. И добавил интригующим тоном.

— Потом, однажды, как-нибудь… Мы с тобой вдвоем слетаем туда.

— Не самый популярный туристический маршрут.

— А мы в гости к моему старому другу. У него такое простое имя: Антониу Дуартэ де Пина.

Федор сделал короткую паузу, но смеха не последовало. Что ж, он не господин Жванецкий, перебьется.

— Полакомимся фруктами, настоящими. Ой, детка. У фруктов, которые не с лотка на нашей улице, а прямо с ветки, с пальмы, например. У них совсем другой вкус. Верь мне. Так что мы к Антониу обязательно наведаемся вместе. Одной экзотики ради, и то стоит.

— Какие у тебя дела в желтой страшной Африке?

— Это большой секрет! Все, объявляют мой рейс. Пока!

— Пока.

За какие-то десять дней Арина пересмотрела свои взгляды на самые важные вещи. Научилась невозмутимо выслушивать комплименты. Приноровилась готовить, прижимая трубку к уху плечом. Запомнила массу португальских ругательств (надо признаться звучащих достаточно сочно и красиво) и осознала чудовищный факт: она сошла с ума, влюбившись в человека, играющего своей собственной и чужими жизнями. Федор манипулировал пешками, и Арина была лишь непонятной заманчивой фигурой на доске. Она привлекла его внимание, но с каждой новой минутой общения видела, что его интерес сиюминутен, что между ними пропасть, перешагнуть которую невозможно. Интеллект Федора приводил ее в отчаяние. Единственным ее преимуществом (весьма сомнительным, разумеется) была начитанность. Он не забывал ни одного слова из их бесед, делал выводы, внушающие ужас. Выводы совершенно верные, но какой беспощадной может быть правда! Особенно, правда стороннего наблюдателя, расчетливого и холодного.

— Я все понял.

Заявил он вскоре.

— Только не бросай трубку, с тебя станется. Тебя обидели. Думаю несколько лет назад. Так? Ты дуешь на воду, обжегшись о молоко. Видимо, эта тварь обошлась с тобой очень жестоко… Можешь кивнуть, если я прав.

— …

— Эй, ты плачешь?

— …

— Ну, прекратить панику на борту! А то всыплю горячих. Детка, выслушай приказ и выполни. Пункт первый: прошлого не существует. Пункт второй: прими душ, выпей чаю с мятой и медом и ложись спать. Пункт третий: даже если мы рассоримся, перестанем общаться, ну мало ли чего бывает в этой удивительной жизни… Если, не дай Бог, конечно, случится что-нибудь страшное, если тебя загонят в угол, ЗАПОМНИ!!! ты всегда можешь попросить о помощи меня. Даже если мы не будем видеться чертову кучу лет, и ты нарожаешь десять детишек своему любимому мужчине, если будет нечем дышать от горя, всегда можешь кинуться мне на грудь, разрешаю.

— Врешь.

— Тебе сейчас — нет.

— Сейчас?

— Не придирайся. Разумеется, я часто говорю неправду. Но тебе пока не врал…вроде бы. О чем бишь я? Вспомнил! Я постоянное существо. И если уж впустил тебя в сердце, пинком под зад, пардон, не выгоню.

— И многих ты впустил в свое большое сердце?

— Дочь и тебя.

— …

— Можешь задать вопрос, который жжет тебе язык.

— А жена? Ты выгнал ее? Из сердца?

— Ее там никогда не было. Брак по расчету из-за московской прописки. Я обольстил и обрюхатил генеральскую дочь. Через десять лет… мы… А, позже может, расскажу. Но жена моя не страдает, не печалься. Она замужем. Вполне счастлива. Все пучком.

— Федор, ты чудовище.

— Да. Большое. Зубастое. Страшное.

Он засмеялся. Арина закусила губу. Зачем он сказал о себе такое?

— Спорю на десять местных африканских франков, что могу прочесть твои мысли. Хочешь?

— Нет!!!!!!!

— Боишься?

— Да!

— Вот откровенная девочка. Ложись спать.

Арина ожидала очередной телеграммы, а принесли цветы. Целую охапку белых и лимонных роз. Она открыла дверь и услышала:

— Вам просили передать.

— Мне?

— Арина?

— Да.

— Это точно вам.

Посыльный ушел, а она продолжала стоять на пороге, в пижаме, с громадным букетом и приколотой к нему открыткой.

"Самой желанной девушке на свете!"

Десять дней, которые потрясли мир. Вроде бы именно так называлась позабытая всеми книга о революции? Десять дней, которые потрясли мир Арины, оборвались в субботу после обеда.

***

ОН НЕ ПОЗВОНИЛ!!!

***

Внутри раскручивалась, набирая обороты, колоссальная воронка — изматывающая бесцветная пустота, жаждущая заполнения.

— Как он мог? Просто перестать звонить. После ТАКИХ слов. Как?

Арина изводила себя бесконечными монологами и воспоминаниями. Федор был рядом с ней каждую секунду. Его голос, взгляд, запах…

Федор.

Снова и снова.

С края бездны пальцы соскользнули.

Нет не удержаться, поздно, поздно.

Предали.

Продали.

Обманули.

Сверху равнодушно смотрят звезды.

Бросили и подтолкнули к краю,

К жесткой очевидности финала.

Брошенные куклы умирают.

Не ужель я этого не знала?

Банальные стихи одной из местных "поэтесс", над чьей популярностью Арина безмерно потешалась… Строчки ожили и замаршировали по пересохшему, каменному руслу (всего день-другой назад, бывшему глубокой и чистой рекой, несущей воды вдоль цветущей долины мечты). Большая сильная рука подняла ее на огромную высоту. И, перевернувшись, сбросила. Она падала бесконечно. Ночью брела по темным подземельям, спускалась все глубже по грязным ступеням, задыхаясь от спертого воздуха и собственных проглоченных слез. Чья-то злая воля гнала ее вниз, дальше к неотвратимой концовке.

Как-то обреченно и тихо она пережила понедельник, вторник, среду, четверг и пятницу. Думая, что ей станет легче одной, без тяжелого взгляда, воспрявшей Дины Петровны, без снабженца Коли, откровенно "клеящего" свежую жертву, без плоских шуток сослуживцев. Она стянула лицо в замерзшую гримасу улыбки. Не позволяя себе сутулиться и задумываться за столом, переделала груду (целую пирамиду Хеопса!) бессмысленных дел, разобрала и пометила разного вида значками завал, пылившийся в углу и пугающий коллег. Хотелось выйти из кабинета последней. Пружина сжималась все туже и туже. Арина мерзла, казалось, что кости сделаны изо льда, и холод расходится от них, заполняя тело. Пальцы сводило судорогой. И невозможность, чудовищность самой мысли о том, чтобы бросить бабушку, мешала ей лечь в постель и больше не шевелиться. Вообще. Перестать существовать, исчезнуть, уйти, нырнуть внутрь жадной смердящей пасти, распахнутой за спиной.

Она попеременно то жутко ненавидела старушку, то была к ней безразлична. Стрелка барометра упала до крайней отметки.

В субботу Арина закрылась в ванной. В попытке дать волю слезам. Даже воду включила, как давным-давно в "чудесные" школьные годы. Бесполезно. Уронив голову на руки, она просидела несколько часов и не заметила этого. Время замерзло, остекленело и разбилось на тысячи острых осколков: бери любой и пользуйся как бритвой.

ОН НЕ ЗВОНИЛ

Хуже этого не было ничего.

***

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Доктор Время

Кто познал нежность, тот отмечен. Копье

Архангела пронзило его душу. И уж не будет

душе этой: ни покоя, ни меры никогда!

Фаина Раневская

***

В воскресенье утром Арина поскользнулась и ударилась лбом о косяк, в обед опрокинула на грудь, живот и колени кастрюльку почти кипящего супа. Вздулись пузыри. Острая сильная боль ненадолго привела ее в чувство. Она встала под холодный душ. Дикий метод, подсказанный Аленой пару лет назад. Намазалась остатками облепихового масла. Натянула трусики. Выругалась.

На ум пришла цитата из Дань Шеня:? " Отдавая — делай это легко. Теряя — делай это легко. Прощаясь — делай это легко".

Я не могу! Можешь! Но всплеска решимости хватило на четверть часа (потраченных на бабушку), а после отчаяние навалилось и стало раздирать душу когтями втрое сильнее..

Моя попытка быть счастливой.

Аут! Фальстарт! Офсайд!

Глупой была, я знаю, милый.

Заступ! Вес не взят!

Что же теперь? Рифмую избито:

Кровь. Любовь. Вновь.

По нежной ладони — бейсбольной битой.

Молчание жестче слов.

Котенок памяти очумевший,

Тычется в ножку стола.

Я не умею быть потерпевшей.

That s all. Такие дела.

Арина съежилась под одеялом. Завтра с утра вставать и идти на работу. Ни за что. В коротком и беспокойном сне смерть пригрезилась стройной девушкой с одухотворенным прекрасным лицом. Она протягивала к Арине белую душистую ладонь и манила за собой. Сочувствие и понимание вздрагивали в уголках губ, сложенных в кроткую улыбку. Шевелились и переливались складки длинного платья.

— Рина!

— Рина!

— Рина!

Бросилась к телефону, упала с дивана, окончательно проснулась, схватила трубку, уже понимая, что никто не звонит, так остатки кошмара, очередная шиза, не более того.

— Да!

— …

— Почему вы молчите? Алло?

Гудков не было. Трубка дразнила пугающей тишиной.

— Да?

— …

— Ты?

— …

— Ты?!

— …

Что треснуло, звякнуло, и молчание потонуло в торопливых: ПИП-ПИП-ПИП-ПИП… Арина села на полу, подобрав ноги, закусила губу и вдруг разразилась неудержимым потоком слез. Разумеется, это решительно ничему не могло помочь. Православная вера и та учит, что отчаиваться — грех. Разумеется. Но Арина поскуливала, тихонько, чтобы не пугать старушку, часами. Обычно по ночам. Днем она еще держалась. Дина Петровна не успела закрутить даже плохонькой интриги на предмет изгнания строптивой Родионовой из коллектива. Арина уволилась по собственному желанию накануне Нового года…

***

"… Бунтаро работал целый день, захваченный смирением физического труда…" Ну, или почти так. Арина вспоминала этот эпизод из саги Д. Клавела бесчисленное число раз. Свирепый самурай и тот не гнушался простой работы, подчиняясь церемониалу классической чайной церемонии. Что уж нам грешным? Впрочем, все было чистой воды притворством. Никто не гнал ее мыть полы в гимназии. Сама напросилась. Родители складывались и платили по восемьдесят рублей в месяц за уборку каждого класса. Арина приходила к семи вечера и успевала до полуночи вылизать десять кабинетов. Полчаса на каждый. Почти что рекорд, если учитывать отменное качество. Учителя заметили аккуратность новенькой. Завуч попросила по субботам наводить глянец на ее квартиру. Засверкали стекла, люстры и зеркала. Воспряли духом и зацвели комнатные растения. Отглаженное постельное белье ровными стопками загрузилось в недра комода. Постепенно круг обязанностей Арины рос. Муж Людмилы Георгиевны был большим человеком и не жалел денег на прихоти и капризы единственной женщины, которую уважал, любил, ценил и боялся. Арина стала проводить дома у Семеновых все выходные. Молчаливая, замкнутая служанка нравилась семье.

— Арина, мы добавим тебе еще рублей двести, займись нашей одеждой. Постирать. Погладить, а?

— Я не успеваю.

Это не было попыткой набить цену. Арина сознательно не оставила себе ни единой свободной минуты.

— А сколько ты зарабатываешь в гимназии, если не секрет?

— Восемьсот.

Речь, естественно, шла о рублях.

— И триста пятьдесят у нас. Негусто.

Арина промолчала. Пару месяцев назад она ухитрялась существовать на меньшую сумму (пенсия бабушки и время от времени выдаваемая на заводе зарплата). Вытирая тарелки и складывая их в шкаф, она смотрела на свои маленькие руки в зеленых хозяйственных перчатках до локтя.

— Конечно, мы тебя кормим. Но ты едок хреновый, скажем прямо. Мы с Людмилой Георгиевной покумекали, (муж называл свою половину по имени отчеству) хотим тебе предложить целый рабочий день. Скажем один выходной в неделю, понедельник, пойдет? С восьми до шести. Ты тогда сможешь заняться нашим шмотьем.

— Гардеробом.

Поправила завуч своего менее культурного супруга.

— И готовкой, и чем еще Людмила Георгиевна скажет. Она хочет, чтобы ты, как его?

— Вела дом.

— Да.

— Арина, нам очень нравится, как ты работаешь.

Людмила Георгиевна наклонилась и открыла один из шкафчиков под сиденьем углового дивана. Банки, выстроенные идеальными рядами, служили наглядным подтверждением ее слов.

— Дом очень изменился. Мы с Нафаней (семейное прозвище Виктора Ивановича) люди занятые. Гостей было стыдно пригласить. А к нам, сама знаешь, о-го-го какой народ заходит. А теперь совсем другое дело. Все на прислугу жалуются, а мы не нахвалимся. Ну, так как?

— Сколько?

Спросила Арина тихо и просто.

— Полторы… для начала. Мы не столица, чтобы валютой платить. Но обижать тебя не будем.

— Я подумаю.

— Да чего тут думать. Учителя в три раза меньше зарабатывают. И не платят им по полгода. Люди с высшим образованием, между прочим.

— Я тоже с высшим.

— Правда?

Заинтересовалась завуч.

— А что ты закончила?

— Филологический факультет нашего университета.

На одну секунду, всего на одну секунду, призадумалась решительно настроенная глава семьи и задала следующий вопрос.

— А как ты училась?

— Красный диплом.

— Вот и отлично, Нафаня, а ты спрашиваешь, кто может помогать тебе с бумагами! Человека более собранного и проверенного ты не найдешь.

Людмила Георгиевна, действительно неоднократно испытывала новую прислугу, оставляя на видных местах мелкие и крупные купюры, протягивая пятисотки со словами:

— Вот пятьдесят рублей, купи яйца.

И прочая и прочая. Хотя где-то на двадцатой попытке хозяйка угомонилась и успокоилась, уверовав в несомненную (какая невиданная редкость!) кристальную честность служанки.

— Нафаня!

— А почему бы и нет. Прибрать, перепечатать, ответить на письма. Этому легко научиться.

— Я умею. Работала делопроизводителем.

Семеновы радостно переглянулись.

— Значит решено. Посмотрим, как ты справишься с хозяином. Иногда, конечно, придется задержаться, не без этого. Но за дополнительную плату, разумеется.

Арина кивнула. Гладкий лоб, без челки, зализанные в хвост серые волосы, ни капли косметики. Серый джемпер, темные джинсы. Девушка, которая запросто сольется с пыльной штукатуркой

***

Гимназию пришлось оставить. В тех десяти классах, которые мыла Арина, быстро прочувствовали разницу. Пыль на подоконниках и в углах. А куда делась девушка, та что убиралась прежде? Такая невзрачная, худенькая серая мышка? Никто не знал…

Тайна сия великая есть. Людмила Георгиевна не афишировала в гимназии свое буржуазное поведение. Зачем голодных собак дразнить? На работу она ходила ради Идеи, зарплату тратила на кофе с коньяком в близлежащем кафе. Сеяние разумного, доброго и вечного отнимало у нее столько сил, столько сил. Высокая и крупногабаритная, с хорошо поставленным голосом прирожденного вождя и педагога, она обожала шелковые блузы, массивные брошки, золотые часы, шоколадные конфеты и салат оливье. Дети ее панически боялись. Коллеги, а что коллеги? Те же дети, только постарше. Людмила Георгиевна воспитывала и первых и вторых одинаково усердно. Длинные волосы выкрашены хной и уложены затейливой ракушкой, большие пальцы сжимают ручку (из самых дешевых, все равно пропадет). В голосе разумное сочетание кнута и пряника (тысяча к одному). Выщипанные брови, как две черные радуги выгибаются над необыкновенно синими озерами глаз. Директриса шагу ступить не могла без своей правой руки. Вдвоем они правили хилым, насквозь прогнившим судном, линчевали и протаскивали под килем нерадивых матросов, раз за разом благополучно прибывая в порт приписки (летние каникулы). Команда делилась на фанатов ремесла и прочий сброд. Последние преобладали. Однако и те и другие нуждались в розге. Единственное существо в поле зрения грозного завуча, которое делало свою работу без подстегивания и делало ее отменно, было распоследним человеком в табели о рангах — уборщицей. Приятно обрадованная чистотой своего кабинета (биологии), Людмила Георгиевна заинтересовалась исполнителем. Насквозь прозрачная молчунья ее удивила. Людмила Георгиевна навела справки. Парализованная бабушка, сама того не ведая, оказалась козырным тузом в картах Арины. Завуч десять лет!!! ухаживала за больной свекровью, и хорошо представляла, что должна чувствовать эта бледненькая девочка. К себе она заманила ее с единственной целью — подкормить. И не заметила, как привыкла, втянулась, полу привязалась даже. Тот факт, что существо оказалось неласковым и угрюмым, нисколько не портил удовольствия. Почему? А преобразившийся дом радовал глаз. На кухне в особом кувшине всегда имелась свежая кипяченая вода, в туалете бумага, разбросанные по углам книги сами собой оказывались на полках, возле телефона лежал блокнот для записи и ручка, которая могла быть использована по назначению, а не бесполезный (с закончившимся стержнем) кусок пластмассы. Мужу по утрам и вечерам подавалось лекарство и стакан воды — это самое лекарство запить. Хозяйский бульдог гулял дважды в день, а не раз в неделю. В уши ему капали, что положено. Бляшки на ошейнике сияли как ордена на генеральском мундире. Дочь (старая дева, кому нужно такое сокровище!) прекратила скандалы по поводу пропавших свитеров и колгот. Семья Семеновых расслабилась и, как ни странно, оценила усердие работницы.

Ее стали приглашать к общему столу, представлять гостям, хвалить. Арина реагировала с равнодушием стоика. Работа спасала ее от самой себя. Прежняя книжная девочка умерла. Любое дело Арина исполняла, сосредоточившись на нем, родимом, а не витая в облаках. И никаких свободных минут. Что угодно, но не бездействие. Как она дошла до жизни такой? Сумев отгородить несокрушимою до небес! стеной больную часть души, надежно, на пудовый замок, закрыв ворота и выбросив ключ?

Арину спас Вантала — (индийский вариант имени великого мыслителя Китая Дань Шеня). Конечно, не сам мифический бродяга, а его афоризмы.

Кого и когда выручали цитаты? Верно? Если прочитать их, просто прочитать. И отложить в сторону. Совсем иное дело — воспринять их как руководство к действию. Твердить утром и вечером и сто раз в течение дня. Действие, а не пустое нытье приводит к намеченной цели. Главное не распыляться, не тратить драгоценное время и силы на болтовню, газеты, телевизор, книги, походы в гости и спортзал, ну кой-какая гимнастика телу необходима… полчаса по утрам, например, а не полтора часа тренировки плюс то, что отнимет дорога, сборы и прочая и прочая… Просиживать в конторе за копейки, которые выплатят через полгода, да и то может быть — слуга покорный. Время и молодость единственное, чем владела Арина. И что же? Потратить их впустую? О, еще трижды хваленые мозги. Ну, так они могут пригодиться для чего-нибудь более стоящего, чем составление мысленных (никому ненужных) замечательных рецензий на замечательные книги и, опять же мысленные, споры с авторами: живыми и почившими столетия назад. Ни Гумилев, ни Бодлер не заплатят за твою квартиру, а Пушкин не купит фрукты и крем для рук. Видит Бог, пощечину Арина получила отменную. Ей ли воображать себя желанной. Теперь. Когда все расставлено по местам. Над тобой посмеялись, дорогуша? Значит, ты достойна этого. Курица самонадеянная, повесилась на шею Дон Жуану, и что в итоге? Спасибо советам древнего мудреца. Выбрать путь и действовать. Не рассчитывать на везение, не выглядывать с надеждой на дорогу, не строить воздушных маниловских дворцов. Используй то, что есть: мозги, время и молодость. О, не в смысле сексуальной привлекательности! Нет. Молодые крепкие мышцы. А любимые высказывания Дань Шеня можно написать и повесить на самых видных местах. "В туалете, например" — Ехидно выдал внутренний голос. Да. Именно.

То, что ты делаешь, делай молча.

Не иди по течению, не иди против течения, иди поперек него, если

хочешь достичь берега.

Твой дом далеко.

Ни в чем нет твоей вины.

То, что случается, случается вовремя.

Тебе не удастся пропустить настоящий Звездный Час.

Камню, летящему в пропасть, есть много причин не достичь дна.

(дела Ванталы)

***

Арина не любила домашнюю работу. Она наводила на нее тоску. Раньше. В прошлом году. Давно. Не суть важно. Было и растаяло. Теперь монотонная возня по хозяйству и выручила ее, удержав на краю, расколовшегося мира. Как много оказывается можно отыскать занятий в самом обычном жилье. Не хватит часов в сутках, чтобы переделать и половину задуманного. Арина взяла у Евдокии Яковлевны несколько книг "В помощь домашней хозяйке", и проштудировала тщательным образом. Можно просто мыть полы. А можно по-немецки, по-русски, или еще десятью рекомендованными способами. В магазине "Все для дома" Арина познакомилась с Татьяной, повредившейся на почве порядка и чистоты. Тряпка для мытья полов, например, должна быть БЕЛОЙ. И разок, другой в неделю ее следует прокипятить. Полусумасшедшая во всем, что касалось уборки, моложавая и педантичная, она дала Арине немало советов: от бесценных до шизофренических. Подружиться они не могли. Но утренние чаепития по понедельникам были весьма полезны для обеих. Арина припадала к источнику информации, а Татьяна нуждалась в бессловесном внимательном слушателе. Непрочный союз двух старательных домохозяек неминуемо должен был рухнуть, однажды, когда-нибудь, но обе они во избежание гибели, али просто мучений под обломками, вполне сознательно предпочли НЕ ПРИВЯЗЫВАТЬСЯ. И вполне довольные друг другом, встречались раз в неделю. От прочего общения Арина сознательно себя отрезала. Ни в чем не виноватая драгоценная Виноградова осталась в ПРОШЛОМ. В одном из изолированных отсеков памяти, за непроницаемой перегородкой. Ни вопросы, ни крики, ни звонки, ничего изменить не могли.

— Ты свихнулась! Поломойка в нашей!!! школе. Тебе больше делать нечего?

Орала Виноградова у нее на кухне полгода назад. Арина отмалчивалась. Она не собиралась менять принятое решение. Личная жизнь не имела ценности, приносила боль и ничего кроме боли. Арина решила добиться успеха на ином поприще. Материальном. И только в глазах постороннего человека начало было выбрано идиотское. Уборщица?! (Посторонними для Арины стали все. Никаких исключений, ни для кого). Да. Она начала с грязной, нелюбимой работы, но там и тогда, где платили живые деньги. Семья Семеновых была новой ступенькой. Удобной и широкой.

— Все готово, Виктор Иванович.

— Фантастика. Когда ты успела?

— Ночью. Вы просили быстрее.

— Главное качественно!

Арина не ответила. Виктор Иванович, просматривающий бумаги, приподнял очки и задумчиво поскреб розовую кожу лба и толстую мягкую переносицу.

— Все сделано превосходно. Скажи, а что ты думаешь об этой моей идее?

Арина не ликовала. Все шло, так как должно было идти. Не Семенов, так другой, не сейчас, так через год, два года, но предоставил бы очередной шанс. Она покачала кукольной, гладко зализанной головой.

— Почему?

— Мне не нравятся ваши партнеры. Они ненадежны.

— С чего ты взяла? Мы сотрудничаем с ними давно.

— Полтора года. По мелочам.

— А почему они тебе не нравятся? Мотивируй.

— Они врут, иногда, в несущественных деталях, но врут.

Виктор Иванович опустил очки на место.

— Я поразмышляю. Спасибо. Вот небольшая премия, держи.

Семенов никогда не пользовался конвертами, во всяком случае, с Ариной.

— Это слишком много.

— Новый год на носу. Купи себе подарок.

— Спасибо. Вы мне не порекомендуете акции?

— Ты хочешь купить бумаги?

— Ну, не косметику же?

Виктор Иванович засмеялся, ласково (впервые!!!) потрепал Арину по щеке.

— Давай обратно. Я сам тебе куплю. Нашего пивзавода?

— Они очень дорогие. Здесь не хватит. И, разве их продают?

— Ладно, я добрый сегодня. Иди девочка.

И она пошла. Варить овощное рагу. Пока…

***

Пакет полный продуктов, с самого верха фрукты (она заработала на них сама!) оттягивал руки. Арина семенила по обледеневшему тротуару, балансируя не хуже иного канатоходца. Ну, скользкие подошвы у ботинок и что теперь? Одни прохожие обгоняли ее, другие сворачивали к освещенным витринам киосков, предлагавших стандартные шоколадки, жевачку, пиво, чипсы и презервативы. У входа в магазин продавали пельмени, вареники и мороженое. Высокая девушка в необычной сиреневой дубленке, капюшон закрывал лицо, спорила с продавщицей из-за сдачи.

— Нет, вы должны мне еще восемьдесят копеек.

Ответ краснолицей (не от того, что она была индеанкой, щеки торговки щедро раскрасил мороз) женщины потонул в автомобильном гудке. Настойчивая девушка не собиралась уходить без своей мелочи и повторила требование. Арина наконец узнала голос и ее точно током ударило. Не может быть! Марина? Препирающаяся из-за грошей? Холеная длинноногая обожаемая своим небедным мужем хозяйка загородного дома? Поздно вечером в клоповнике с большой сумкой. Одна. Разлюбил и бросил? Поменял на еще более длинноногую? Разорился? Погиб?

— Марина?

— Да.

Она, неумело придерживая свой тяжелый баул, повернулась.

— Разве мы знакомы?

Арина окинула себя придирчивым взглядом со стороны и улыбнулась.

— Мы виделись почти год назад, примерно в это время, один-единственный раз у вас на даче. Я приехала к вам с Сашиной бывшей подругой по сборной, Алена, не припоминаете? И с ее мужем, врачом. Он еще парился с вашим благоверным.

— Вы?

— Да, я. Это хорошо, что Вы меня не узнали. К удаче.

Дипломатично сказала Арина.

— Столько всего произошло за это время.

— А что именно?

— Вы не знаете?

Хорошенькое личико перекосила гримаса.

— Саша уехал. Его подставили, очень сильно. Отобрали все: дом, дачу, квартиру, машины, валюту, фирму, все. Он ничего не смог спасти. Я пока живу с его мамой, здесь недалеко. Работаю на прежнем месте, хорошо, что приняли обратно.

— Где?

— В универмаге, продаю парфюмерию и косметику. Мы ведь с Сашей там и познакомились.

Арине стало жаль эту яркую птичку.

— Как ужасно. Но вы держитесь молодцом.

— Спасибо. К хорошему быстро привыкаешь. Первое время думала, что сойду с ума. Свекровь меня то ругала, то успокаивала. Я не одна. Мы с ней дружим.

— А что стало с Басмачом? С вашими зверюшками?

Спросила Арина участливо.

— Собак почти всех удалось пристроить в поселке. Нам ветеринар помогла, знакомая. Да вы должны помнить ее. Конечно, должны. Федор ее отыскал, когда спасли Изауру. Кошка, кстати со мной, то есть с нами. Басмач не остался у новых хозяев нашего дома, не захотел. Его муж вашей подруги пристроил к кому-то в деревню, кажется на пасеку. Бедный дед, я его почти любила. Вроде бы ему живется сносно. Не как у нас, конечно, но сносно. Он меня все утешал: "Не плачь, красавица, глазки красные, нехорошо. Муж у тебя как кот, упадет на четыре лапы. Назад старика возьми тогда. Ладно?" Замечательный дед. Шайтана с собой забрал. Кажется все. А как вы?

— Работаю помощницей по хозяйству. Немного горничная, немного кухарка, немного прачка.

— Ясно.

— А кому легко?!

Сказали они одновременно наполовину серьезно, наполовину шутя. У Арины потеплело на сердце. Она уважала тех, кто держался на плаву и бодрился не смотря ни на что. Вот только…Федор. Федор. Что с Федором. Уж у него то все должно быть замечательно.

— Заходите ко мне в магазин, поболтаем. В конце концов, мы с вами живы-здоровы. Не то, что некоторые. Ужасный год. Столько людей погибло. Таких людей! Федор вот тоже пропал в своей Африке, или где? Вы ведь с ним не поладили тогда. Классный был мужик.

— Был?

— А что вы думаете? Как пропадают во время войны или беспорядков? Что там было переворот? Я не помню… Революция?

Она продолжала щебетать. Арина переспросила еле слышно.

— Пропал? Пропал? Федор?

Обледеневший асфальт покачнулся, вздыбился и ударил по лицу. Из пакета сюрреалистическим натюрмортом вывалились на снег мандарины и яблоки. В голове вспыхнуло и взорвалось солнце.

Криком замерзшим вспоров сеть тишины.

Я уверяю себя, что в случившемся нету вины.

Ни единой капли, миллиметра, грамма.

Нет моей вины, как ни странно.

Нет. Совершенно. Абсолютно. Точно.

Минуты складываются в одинокие ночи.

Ветер перелистывает судьбы страницы.

Господи, может все это мне снится?!

Лишь мимолетность чудовищного кошмара…

Пусть все пройдет. Сумасшедший подарок

Вымаливаю. Напрасно ли, ответствуй!

Победи Дракона единственным жестом.

Разгони тучи взмахом ресниц небрежным.

Пусть все вернется к понятию ПРЕЖДЕ.

Пусть он живет. Пусть даже любит другую.

Господи, эту чашу не донесу я…

До губ. Испить не смогу. Не по силам.

Более ничего не прошу……. И никогда не просила.

Пусть смеется, дышит, целует. Тебе ничего не стоит!!!!!!!

Пусть он будет. Все остальное пустое.

***

— Арина! Арина. Ты меня слышишь?

Кто-то шлепал ее по щекам, теребил, приоткрывал веки.

— Арина!

Она застонала от нежелания возвращаться обратно. В мир, где больше не было ЕГО. В мир, который перестал быть нужным. В мир, который обходился с ней неоправданно жестоко.

— Арина!

По лицу потекли слезы. И сразу, селевым бурлящим потоком на сознание обрушились чрезмерно громкие голоса врачей, режущий глаза, ядовитый свет лампы, прикосновения чужих рук и боль.

— Вася?

— Ну, вот и молодец.

Растолстевший, пышущий теплым оптимизмом, он наклонился над плывущей каталкой, погладил восковой лоб девушки.

— Разве так можно, дорогуша! Пропала, не звонит, не приходит! На тебе, Вася сюрприз. До чего себя довела! Я тебя не сразу узнал.

— Ба…

— Что?

— Бабушка. Одна…

— Не горюй. Я к ней пошлю пару студенток. Помоют, накормят. Ключи где? В сумке?

— В кошельке.

— Ага. Где ее сумка? Мария Петровна, Мария Петровна! Вызывайте реанимацию! Быстро! Эй, дорогуша….

Она провалилась в ласковую тишину. Подхваченная переливающимися полосами света, заскользила вниз по наклонному желобу, стены которого вытянулись, сомкнулись, образовав трубу. Скорость падения и время перестали существовать. Тишина переросла в вибрирующую молчаливую предгрозовую. Пространство свернулось, скомкалось, сжалось в точку и исчезло.

.

***

Арина поняла, что лежит на зеленой доброй траве. Вдалеке плывет, заполняя собой прозрачный воздух, негромкая нежная мелодия. И голос, ласковее которого представить невозможно, обращается к ней.

— Бедная моя…

Лицо, склоненное над Ариной, правдивое в каждой линии, ясное, светлое, Славянское… Русые волосы, заплетенные в косу, уложены высокой короной. Длинная белая шея, молочно-белая и покатые плечи, не прямые с выступающими косточками, а мягкие, округлые… теплые. К такому хорошо прильнуть и вздыхая, поведать самые сокровенные или тяжелые мысли.

— Бедная моя… внученька.

— Бабушка?

— Все будет, все о чем мечтала. Твое терпение и доброта, мои молитвы, ЕЕ милость. Не печалься, детонька. Все будет. И обо мне не плачь. Он тебя любит. Твой грешник. Станете двумя крыльями. А сюда не спеши. Успеется. Редко кому удается обрести себя целиком и взлететь. Ты заслужила. А он — нет. Но он будет прощен, для тебя, ЕЮ. Ступай, не холодей только сердцем, неразумная моя. Ступай.

— Бабушка.

— Мне легко теперь. И ты не плачь.

— Бабушка?

Трава выросла, обняла шелково, убаюкала, запеленала в кокон. Далекая песня, доброй рукой дотянулась, погладила, подняла. Вспыхнул брызгами невероятно белый свет. Распахнулся навстречу, сжался, втягивая, и понес вдоль берегов спокойной реки. Мимо. Вверх. Обратно?

***

— Арина.

— Арина.

— Арина. Вот и умничка. Вот и молодец. А то помирать собралась. Тридцать первого декабря. Другого времени не подобрала? Мы тут намылились спокойненько попьянствовать, ну спасибо дорогая, удружила. Больше копыта не отбрасывай. До нового года два часа осталось. Народ как раз успеет картошку с огурцами на стол поставить, хлеб нарезать… чай заварить. В реанимации тоже люди работают. Дай им передохнуть, праздник отметить. Идет?

— Ба…

— Не волнуйся о ней.

По тому, как он отвел глаза в сторону, Арина все поняла.

— Она умерла?

— Да. Но лицо спокойное, с улыбкой. Наверно во сне. Отмучилась старушка. Ты не волнуйся ни о чем. Похороним. Все будет в порядке.

— Кто?

— Похоронит что ли? Да я сам. Не переживай. С утра съезжу, обработаю ее, уколю, чтобы долежала до похорон, не пахла. Да она худенькая, а дома у вас прохладно. Долежит. А через день все устроим, не дрейфь. Родственники есть? Кому телеграмму дать?

— Нет. Я не знаю где. Отец… Никого нет. Никого.

— Ну, и без них обойдемся.

Он бурчал что-то ободряющее, советовался с молодым реаниматором, сам менял флаконы на капельнице. Арина хотела, но не могла уснуть. В тяжелой, словно заполненной свинцом голове вспыхивали и гасли искры дикой боли. Онемевшего тела девушка вообще не чувствовала. Разве только колючий холод в груди.

— Что со мной?

Сестра уловила ее вопрос, верней прочитала по губам.

— Сердце. Такая молодая и на тебе. Ничего, оклемаешься. Вовремя привезли. Повезло.

Повезло? Повезло? ПОВЕЗЛО?

— Что-то еще хотите сказать?

Над ней нависал врач. Худой точно велосипед. С тонкой шеей и выпирающим кадыком.

— С новым годом, доктор.

— Да вы юмористка. Спасибо. И вас.

Он ушел. За стеной зашевелился чужой разноголосый смех. Слишком громкий. Бесцеремонный и циничный. Арина хотела уснуть. Отключиться. Был бы штепсель, чтобы вырвать его из розетки! Увы. И бой курантов, и визг тех на кого плеснуло выстрелившее шампанское, были распрекрасно слышны. Позже она узнает, что до ординаторской добрых двадцать метров и две двери. Сейчас ей казалось, что все происходит в двух шагах, за бумажной ширмой. Федор. Бабушка. Она сама. Новый год. Семеновы будут ждать ее завтра после обеда. Какая чушь!

— Укольчик.

Медсестра подходила еще тысячу раз. Ночь тянулась бесконечно долго. Арина вспомнила все молитвы, какие знала и прочитала их. Все смешалось в ее сознании. Из стены, на которую падал яркий свет, проступало лицо Марины. Она повторяла, что Федора больше нет.

— Вы ведь не поладили с ним тогда…

Не поладили? Мы не поладили?

— …Если будет нечем дышать от горя, всегда можешь кинуться мне на грудь, разрешаю.

— Федор, мне нечем дышать. Федор, к кому мне кинуться и плакать, плакать, плакать? Федор…

Он сидел рядом, огромный и светлый. В алом джемпере и черных брюках. И притворялся рассерженным.

— Противная девчонка! Повесила нос и хнычет. Хорошая порка, вот чего тебе не хватает.

— Федор… Федор… Федор!

— Что?

— Федор.

— …

— Федор.

— …

— …

— …

— Она зовет какого-то Федора. Муж? Друг? Надо ему сообщить.

— Некому сообщать.

Отрезал голос Василия. И повторил.

— Некому.

— Понятно. Жаль девочку. Кто у нее есть? Родители? Родственники?

— Мы с Аленой. Больше никого.

— Вообще?

— Абсолютно. Так что в случае чего — зови, распишусь.

— …

— Эй, открой глаза! Быстро!

— …

— Молодец. Узнаешь меня?

— Да.

— Какой сегодня день?

— Первое января.

— Седьмое. Так что с Рождеством тебя, дорогуша!

— Не может быть. Бабушка.

— Похоронили, не волнуйся. Соседей угостили, тех, кто пришел. Немного, человек пять. Одна, эх и шустрая бабка! Электровеник, честное слово. Очень нам помогла. Варила каши, посуду мыла. У тебя дома прибралась. Но Алена ей все равно ключи не оставила. Они у нас. Двойной комплект. У тебя в кошельке были деньги. Мы добавили совсем немного. Но в собесе должны будут выдать помощь. Ты богатая женщина, Родионова. Две тысячи таскала с собой. Возьми к себе в напарники. А! Звонили, как их… Семеновы! Интересовались. Кто они тебе? Их водитель привозил лекарства по списку, который мы с заведующим диктовали. И, доложу тебе, не все эти лекарства можно купить в Заранске. Многие только в Москве. И стоят они, кстати, недешево. Если не сказать больше. Ага. Самолет твои Семеновы за ними гоняли, что ли в столицу? Шучу. Так что спасали тебя по первому классу. Сегодня в отделение поднимут. Полежишь в кардиологии. Не мычи, никуда не денешься. Алена приходила к тебе вчера, но ты была никакая. Я ей уже позвонил, вечером забежит, или завтра с утра.

— …

— В туалет хочешь? Сейчас. Не делай зверское лицо, я не мужик, а медик. Не, ну иногда мужик. Вот поправишься, буду домогаться, не раньше. Светлана! Светлана! Обслужи мою золовку. Или кто ты мне? А?

***

В маленькой двухместной палате, Василий не соврал, такие палаты всем подряд не полагались и означало это именно лечение по первому классу, было тепло и светло — хорошо, на совесть заклеенные окна, выходили на южную сторону. На тумбочках не резвились тараканы. В углу имелся умывальник, за дверью общий с соседней палатой туалет. Лежи не хочу. По совковым понятиям — условия замечательные. Сокамерница, так она сама себя называла, эффектная дама — директриса детской музыкальной школы, попалась общительная, щедрая и веселая. Так что лежали дружно. Георгина Пантелеймоновна интеллигентно, как умела только она, посылала врагов, рассказывая очередную байку про интриги в композиторских и около музыкальных кругах. Мило сплетничала, приукрашивая события для пущей образности. Она была совсем молодой — тридцать семь, задорной, лукавой и насмешливой. Впрочем, под бархатными перчатками угадывались стальные когти.

— Вообрази только. Мне нужна для отчетного концерта свежая песня для хора мальчиков. Есть и подходящая мелодия, оркестровая Паулса. Так? А с текстиком проблема. Хор отличный. Вытянут ну почти, что угодно. Вокализ дивный. А мы все в миноре. Просили кой кого, сочиняют полу пионерскую туфту про дружбу и костры в ночи. Мелодия то бодрая, но не до такой же степени. Короче мы уже готовы похоронить идею, почти. Тут моя сестренка, младшая, тот еще образчик, сообщает, что в город вернулась Майлсон. Кому она нужна с ее воплями о несчастной любви, так? Сестра говорит, что попытка не пытка и кассету с записью относит. Что? Лина моложе меня на двенадцать лет. Откуда они знакомы? Их подружил спорт. Майлсон, а еще уверяет, что не еврейка, курам на смех, с такой то фамилией, да, да, и грассирует самым израильским образом, Майлсон у нас почти что фанатка фитнесса. Ни дня без зала. Можешь себе представить. А моя младшая, одержима идеей похудания. Зачем, спрашивается. Нормальная фигура у девчонки. Ножки, правда, подкачали. Но это не так уж и смертельно. В общем, пару лет назад они и познакомились, кто-то кому-то на ногу наступил. Моей палец в рот не клади. А этот поэтический цветочек пытался спорить. Лина, моя, так и говорит, что чуть не придушила Наталью при первой… встрече. Потом выяснилось, ху из ху. Моя закатила глаза в благоговейном ужасе. Теперь дружат. К чему я все это? Да…. Моя прелесть, кошка драная, кассету и отдала. Ну, я ждала, конечно, всякого. Майлсон все-таки, не Пушкин. Но ТАКОГО!

— А что стряслось?

— Забегает Лина с утра, у меня сольфеджио. Кассету, и текст, на мятом перемятом листочке показывет… Что они делали с ним, интересно? Отдает хормейстеру. Я освобождаюсь, иду в кабинет. Там меня уже ждет завуч, Елена Сергеевна. Я ее прошу сбегать за хормейстером, мол, вместе текстик глянем и решим. Ну, сижу пока, звоню. Жду. Никаких следов завуча. То есть вообще никаких. Пятнадцать минут, двадцать. Тишина. Голодные волки у меня по коридорам не носятся и педсоставом не обедают. Я в недоумении, зову секретаршу. Танечка, слетай-ка за ними, пусть поднимутся ко мне. Опять тишина. То есть теперь пропадает и посланная за посланными. Встаю, ругаюсь, и отправляюсь на поиски. Опять же голодные звери в закоулках не обнаруживаются. Подхожу к репетиционному залу. Оттуда задушенный плач доносится! Ну, натурально, воют как по покойнику. Открываю дверь. Голубушки мои втроем у инструмента, рыдают над листом с текстом. Вашу мать!!! Сочинила мне Майлсон веселенькую песню для хора! Ну, думаю, чем она так проняла моих дам? Натурально, отбираю лист, наигрываю мотив, напеваю… Слезы на глаза сами наворачиваются. И я, представь, принимаюсь всхлипывать вместе с остальными.

Арина спросила.

— А что за слова, о чем?

— Тут дело не только в словах. А в том, как они с мелодией зазвучали. Натурально, мороз по коже. Я тебе пару строчек намурлычу.

— Мне часто снится бледный ангел, в золотом сиянье он.

А за плечами у него мерцают крылья. Дивный сон.

И я боюсь,

Когда проснусь,

Что мне останется лишь только эта грусть!!!

— Сильно звучит. На концерте, из-за которого все и было затеяно, зал сидел в экстазе. Мальчишки еще так проникновенно выводили…

Она напела негромко.

— И тихо музыка плывет ему во след.

Волной любви.

И больше горя и обиды в сердце нет.

Они ушли.

Свет чистоты!

И доброты!

В душе надежды оживают, как цветы!

— Дивно получилось. А в конце про то, что "только музыка помочь сумеет нам" Очень красиво. Не люблю я Майлсон, не понимаю. Но песня отличная.

Арина промолчала. В сердце пульсировали строки.

— Я — лист, слетевший с дерева судьбы,

И ветром брошенный тебе под ноги.

Я — горький серебристый свет луны.

Я — тишина, застывшая в тревоге.

Я — капля дождевая на щеке.

И вечер, обнимающий за плечи.

Я — след, оставленный тобою на песке.

Я — неожиданность, короткой встречи.

Я — песня, недопетая тобой.

Я — зеркало, разбитое некстати.

Я, сорванный недрогнувшей рукой.

Цветок.

Я — мир.

А ты — его создатель….

— Это тоже ее стихи?

Громко поинтересовалась Георгина Пантелеймоновна.

— Ты к ней неравнодушна? А я тут ерничаю.

Арина пояснила.

— До поры до времени, я тоже была настроена отрицательно. Мне все, что печатали, казалось вульгарным и надуманным. Я ваше отношение понимаю. Мне не обидно, что вам не нравятся ее стихи. Мне тоже не нравились.

— Странно.

— Да.

— А ты ее видела, саму?

— А зачем?

— Ну, если бы я любила ее произведения, то хотела бы больше знать и про нее.

— Я не люблю. Просто они стали вдруг моими, как про меня. Это не любовь. Что-то другое.

— Арина, ты все усложняешь.

— Может быть.

— Жизнь гораздо проще. Или ты ее. Или она тебя.

— Может быть.

— Вот мы тут с тобой валяемся, на пару. И что? Вывод?

— Сами виноваты.

— Точно. А кто ж еще? Майлсон?

Они потянулись друг другу навстречу с коек, сцепили пальцы и полу выкрикнули.

— Да!!!

В палату вошла Наталья Николаевна — лечащий врач.

— Девочки, это кардиология, а не психушка!

Арина и Георгина переглянулись и рявкнули еще раз.

— Да!!!

— Пора выписывать обеих. Спятили. Что я хотела сказать? Завтра день рождения заведующей. Мы ничего не придумали кроме шампанского. А хотелось бы пооригинальнее поздравить. А у меня здесь вы, театр на дому. Сообразите что-нибудь?

— Ручку берите, Наталья Николаевна и записывайте.

— Что уже готово?

— А чего думать-то. Первое, поздравьте по радио. Завтра на "МС" как раз такая программа есть. В десять тридцать утра. Вы им позвоните прямо сейчас, закажите песенку, продиктуйте свои пожелания, привет от меня передайте их директору. Мой хороший друг, не откажет. Дальше… Купите в "Книжном мире", или на рынке открытки с готовым текстом, позабавнее или попошлее, вы заведующую лучше знать должны, что именно понравится. Далее, вернее в-третьих, несите нам книгу жалоб и предложений, мы накалякаем стишок и пусть побольше пациентов подпишется. На стол в раскрытом виде ей положите с утра. Мелочь, а приятно. Четвертое. Закажите тортик. Небольшой, недорогой с трогательной надписью. В двух шагах отсюда в "Горячем хлебе". Отправьте человека немедленно. И обговорите, чтобы был готов к моменту "икс". Ну и пятое… Арина, чего молчишь, роди хоть один пункт.