Книжная девочка

— Ужин подан. Приступай, господин дизайнер.

— А ты?

— Ограничусь кефиром, с твоего позволения.

— Бережешь фигуру? Молодец.

Никакой талии Родионова не блюла, просто после приступа ее чуточку подташнивало. Ничего не хотелось абсолютно, кефир был вынужденной уступкой организму: в топку парохода сегодня не забросили ни кусочка, и он грозился затонуть в знак протеста.

— Готово.

Андрей аккуратно и спокойно ел. Задавал по ходу дела разные вопросы. С кем живет менеджер "Стратегии". Чем интересуется. Арина, отвечая, ненавязчиво рассматривала собеседника. Широкая шея. Манера задирать подбородок. Взгляд уверенный и лукавый. Может причина в том, что он слегка щурился? (Или во всем виноваты ресницы, которые составили бы честь и гордость модели, рекламирующей тушь с эффектом объема.) В целом записным красавцем не назовешь, но излучает завораживающую уверенность. Мачо, без сомнения. Привык к победам. Чуть снисходительные нотки в голосе выдают, что женщин он невысоко ставит, и не умеет отступать. Если его и отвергали, происходило сие непотребство нечасто.

— Кто ты? Я не очень поняла, чего от тебя хотели две девицы у подъезда. Почему они тебя знают?

Андрей улыбнулся: зажигательно, искренне и самонадеянно.

— Я все ждал, когда ты спросишь.

— Ну и?

— Это из-за радио. Я много лет работал ди-джеем. Был популярен. Одно время уезжал, бросал все это дело, а сейчас веду небольшую спонсорскую программу. Меня попросили.

— Много лет? Значит "МС".

— Да.

— Не слушаю радио, никогда не слушала.

— Я понял. В противном случае ты узнала бы мой голос.

— Скромный парень.

— Умный и опытный.

Он наклонил голову набок. В глазах блестел жидкий огонь. Арина засмотрелась и подтвердила.

— Заметно.

— Спасибо за ужин.

— Ты не наелся, я понимаю. Хочешь, овсянку сварю или рис.

Она смотрела в окно, и старалась вернуть жизнерадостную гримасу родной печальной физиономии. Не получалось, хоть тресни.

— Ладно. Я же домой еду. Поем.

Он попытался ее обнять, не слишком настойчиво, словно пробуя их отношения на вкус. Она высвободилась с таким непреклонным и холодным выражением мордашки, что невольно рассмешила Андрея.

— Все. Приношу извинения.

— Принято.

Съязвила Родионова, воспроизводя соответствующие интонации.

— Позвони дня через три. Хорошо?

— Да.

— Пока.

Арина проследила в окно, как он уходил. Широкоплечий, насмешливый, самоуверенный мужчина. Замечательный мужчина, который ей не был нужен. Абсолютно. Ни капельки. Холод охватил талию, поднялся вверх, лизнул сердце. Там, за запретной проржавевшей дверью, хранились мертвые мечты, и уснувшая память дремала в саду над высохшим фонтаном грез. Нет, только не это. Нет. Нет. Нет.

Память рассеянно вздохнула и приподняла голову. Нет! Задыхаясь, захлебываясь слезами, Арина бежала прочь, от себя самой.

***

— Добрый день.

— Здравствуй, красавица.

Басмач смотрел на нее, подслеповато и ласково.

— Ох, тощая какая стала.

— Как мне вас называть, не Басмачом же?

Он хихикнул, и покачал головой.

— Махмуд.

— А по отчеству?

— Дед Махмуд.

Арина согласилась. Пусть так. Выложила на тумбочку фрукты, печенье и йогурт. Они случайно оказались вдвоем. Несколько человек отпросились на выходные, остальные вышли на улицу покурить. День выдался необыкновенно теплым. Прохожие расстегивали пальто, или решительно и строго потели. Арина вышла из дома в куртке и пожалела об этом десять раз.

— Держите, дедушка, вот книги.

Арина принесла два томика Монтеня и сборник афоризмов.

— Подойдет?

— Я плохо видеть стал, красавица, а очков нет.

— Это дело поправимое.

Арина приземлилась на шаткий ободранный стульчик. В большое окно палаты заглядывало весеннее солнце.

— Как вы меня разыскали?

— Вах.

Он смутился, неловко засуетился, потом пристроился напротив. Присел на аккуратно заправленную койку. Она контрастировала с кое-как застеленными постелями товарищей по несчастью. И ответил после минутной паузы.

— Прости, красавица, за хлопоты.

— Да я не об этом, дедушка. Мне Марина рассказывала, что вас пристроили жить в деревню. Вдруг вы здесь.

Арина деликатно умолчала про голод и чесотку.

— Выгнали меня. Деться некуда. Бродил, бродил.

Арина слушала короткую сдержанную повесть его злоключений и с трудом сдерживала нервную дрожь. На глаза наворачивались слезы. Между тем, Басмач не жаловался, не ныл, не причитал, но простые факты, которые он излагал, вызывали в Арине то негодование, то ужас.

— Я поняла. Поняла.

Прервала она старика, не в силах оставаться спокойной дальше.

— Как вы нашли меня, дедушка?

Он беспомощно развел руками, потом все же признался.

— В окошко увидел, в твоей конторе. Ты что-то печатала. Потом кофе с худым парнем пила.

— Что же вы не позвали меня?

Он опустил бритую голову (со вшами боролись).

— Кто я тебе?

Арина посмотрела на потолок, желтоватый, криво побеленный, с неровным швом — место стыка двух плит. Сдержала слезы. Отдышалась и переспросила ласково.

— Вы шли за мной? Да?

— Нет, ты адрес продиктовала какой-то большой женщине. Я рядом стоял, запомнил.

Арина отчетливо увидела сцену. Она уже вышла на улицу. Ее догнала Анна Петровна, с кипой бумаг. Попросила продиктовать координаты: улица, дом, квартира, телефон…

— А то в вашем личном деле, извините, недочет. И диплом вы еще не принесли, или ксерокопию заверенную.

— Хорошо. До свидания…

А в нескольких шагах стоял умирающий от голода Басмач и слушал.

— Господи. Вы бы подошли ко мне!

— Не смог.

— Ладно. Ерунда.

Арина отмела все прошлое, как несущественное и несуществующее.

— Лечитесь. Потом пойдете ко мне. Нет, не возражайте. Пожалуйста. Я живу одна. Вы мне не помешаете. А там, позже придумаем. Идет?

Она вырвала из него согласие.

— Только хозяйкой меня не называть! Хорошо?

— А как?

— Ариной.

— Федор тебя по-другому величал. Лорой что ли?

И вкус жизни — со звуками его имени, и ласкового прозвища, которым он ее поддразнивал, переменился. Солнце ушло за облако, а небо посерело.

— Лорелеей.

Ответила она медленно, спокойствие нелегко далось и дорого стоило.

— Он называл меня Лорелея.

Дед ничего не заметил.

— Верно.

***

Ей снилось море. Совершенно пустой пляж. Серо-зеленая линия горизонта, готовая подхватить падающий медный диск солнца. Косо набегающие на берег мохнатые волны. Шапки пены выглядят пушистыми и теплыми. Но от мокрого песка веет холодом. Голые ветви пирамидальных тополей за спиной и нереальная тишина. Навстречу неторопливо, наклонив голову набок, идет мальчик лет десяти, в драных перемятых брюках и линялой майке. Босые ноги перепачканы водорослями.

— Привет.

Вдруг слышит Арина свой собственный голос. И видит себя со стороны: тонкая, вот-вот переломится девушка с апельсиновыми волосами. Бледно-голубые джинсы и белый джемпер, розовые босоножки. Ногти покрыты оранжевым лаком. Мальчик моргает несколько раз, словно пытаясь прогнать видение. Потом отвечает.

— Привет.

— Что ты делаешь?

Он нерешительно улыбается.

— Хожу, думаю.

— Ясно.

Арина смотрит весело и ласково, ее голос кружится вокруг них бриллиантовыми искрами. Мальчик вспыхивает, краснеет, но не отводит взгляд. И на мгновение, когда их глаза встречаются, Арина чувствует себя сумасшедшей от счастья.

— Ты.

Говорит он решительно.

— Ты, как из сказки.

Арина улыбается и поддразнивает его.

— Правда.

— Ты не оставила следов на песке.

Он показывает рукой. И, обернувшись, Арина понимает, что это правда. Но вместо испуга погружается в озорной восторг.

— Да. Странно, что ты заметил.

Она обнимает мальчика за плечи и шутливо целует в щеку, в обветренную, холодную и упругую. Под ее губами она становится алой. Мальчик берет ее ладонь, рассматривает пальцы.

— Да. Ты ненастоящая. Таких рук не бывает.

Но в его словах она слышит неясную надежду.

— Я тебя еще увижу? Когда-нибудь?

Это вопрос юного мужчины. В нем оттенки страстности и восхищения.

— Обязательно.

Он прижимается пылающим лицом к ладони Арины.

— Кто ты?

— Твоя мечта.

— Тогда я хочу, чтобы ты сбылась! Слышишь?!

Она отнимает руку, отступает на шаг и вдруг узнает в этом мальчике свою любовь. Вскрикивает

— Ты!

И просыпается, охваченная испугом и болью.

— Ты…

Издалека из полусна доносится отчетливое.

— Я найду тебя… Я найду тебя!

Она встает, где часы? Тупо смотрит на стрелки. Три. И начинает бестолково бродить по комнате. Открывает одну книгу, другую, отбрасывает их прочь. Падает в кресло, вскакивает. Мечется. Потом застывает у распахнутой в коридор двери. Садится на пол, прислонясь спиной к косяку. Губы шепчут.

— Федор. Федор. Я больше не могу. Так и с ума сойти не долго. Я не могу, не могу больше. Не могу! Господи. Зачем я выжила? Для чего? Что мне делать со своей жизнью. Что?

Ночь не отвечает ей. Арина бессвязно и отчаянно молится, просит спокойствия и силы.

— Если это возможно…

И, совершенно разбитая, ложится спать. Но не может расслабиться и отключиться до утра.

***

— Вставай, Арина! Вставай! Тебя, однако, ждут великие дела.

Восхитительный запах кофе, тостов и лимона достиг сознания на мгновение раньше требовательного сигнала к побудке, данного безжалостным Басмачом.

— Еще минуточку.

Жалобно проскулила она.

— Одну минуточку.

И тут же ледяной нос Шайтана ткнулся в лицо. Она накрылась подушкой. Как же, очень помогло, интеллектуально развитая, но невоспитанная скотина стянула на пол одеяло и залилась лаем.

— Паразит, вот ты кто.

Широкогрудый шоколадный метис кавказца с белыми пятнами на шее и лапах открыл громадную пасть, демонстрируя длинные молочные кинжалы клыков.

— Р-Р-Р.

— Ладно. Встаю.

Он тут же кинулся навстречу, облизал спущенные на пол маленькие ножки, ткнулся огромной мордой в живот хозяйки и захрюкал от счастья, еще бы — за ушами чешут.

— Отстань.

Шутливо прогоняла пса Арина. Мохнатый любимчик прижался боком, с такой силой, что опрокинул именинницу обратно на постель. И принялся радостно подскакивать рядом. От прыжков стокилограммовой туши сотрясались шкаф и письменный стол с компьютером. Басмач укоризненно проворчал из кухни.

— Завтрак готов давно.

Пресекая дальнейшие попытки Шайтана поозоровать, зевая и потягиваясь, Арина прошлепала в ванную. По дороге ей обслюнявили стопы и кисти рук. И подгоняли усердными толчками в спину и попу. Ускользнув от четырехлапого влюбленного рыцаря за дверь, маленькая хозяйка странной семейки сняла пижаму и влезла, поеживаясь и повизгивая, под холодный душ. Шайтан громко рычал и шумно нюхал воздух, уткнувшись носом в щель над плинтусом. Кто посмел обижать его госпожу? Разумеется, это была игра. Пес знал, что в ванной, кроме Арины никого нет. Утренний ритуал установился сам собой и доставлял всем немало приятных минут. Басмач и Шайтан просыпались очень рано. В половине пятого они уже возвращались с утренней прогулки. В рабочие дни Арину выволакивали из постели в половине седьмого, в выходные в восемь, или позже, когда она попросит. Сегодня пятница, пятнадцатое июля, кое-кому исполнилось двадцать восемь лет. Поэтому в кухне Арина обнаружила букет полевых цветов и еще теплые пирожные безе.

— Какая прелесть!

— С днем рождения, Арина. Вечером чак-чак будет готов. Сладкий. Тебе понравится.

Басмач стеснительно улыбался, Шайтан лихо вилял обрубком хвоста, лежа на полу. Арина неловко чмокнула старика в сухую темную щеку, поблагодарила.

— Спасибо, очень приятно.

Села за стол. Утро получалось замечательное. Именинница подумала, что это начинает входить в привычку. Последние три месяца ее жизни были полны тепла и света. Большого труда, правда, стоило затащить Басмача к себе. Он упирался, ворчал, что это неприлично, ведь, подумать только, Арина не замужем. А он — мужчина, хоть и не молодой. Вася ржал, как полоумный, услышав такие возражения.

— Дед боится тебя скомпрометировать? Умора!

Алена, существо практического склада ума, поинтересовалась ехидно.

— Надеюсь это временный вариант?

Что могла ответить Родионова? Кивнуть и перевести стрелки, удаляясь от неприятной темы. Куда она денет старика? Выбросит не помойку?

Да, она, безусловно, распоследняя идиотка. Но… Федор, Федор… Он любил Басмача. Это все и решило, никак не дурацкие рассуждения о взаимовыручке, альтруизме и прочей фигне. Федор! Федор был бы доволен, узнав о поступке Арины. Вот и все.

А через пару недель, примерно, когда дед Махмуд окончательно поправился, приободрился и робко произнес: "Шайтан умирает… там". Через пару недель пришлось попотеть. Отнять собаку у хозяев? Пес второй год живет на пасеке, его давно считают своим. Что с того, что ему не сладко? Подумаешь, мучается…

Арина съездила в деревню вместе с Басмачом и ворчащим Васей.

— Родионова, ты забодала! В последний раз на мне катаешься.

Увидела прикованный к крошечной будке собачий скелет… Покрытая струпьями кожа, свалявшаяся в колтуны шерсть, гноящиеся полные ненависти глаза.

— Шайтан.

С трудом выговорила она. Злобное чудовище зашлось в хриплом лае. Васю передернуло от отвращения.

— Да уж. Собираешься забрать ЭТО домой?

Арина бесстрашно подошла ближе.

— Бедный малыш, потерпи немножко. Пожалуйста.

Присела на корточки, продолжая кротко и ласково говорить. Тон ее голоса успокоил беснующееся животное. Через минуту пес замолчал, удивленно прислушиваясь. Идиллию нарушил хозяин.

— За медком пожаловали люди добрые? Ну, здравствуйте.

Он вытирал руки грязным полотенцем, вышел из пристроенного к дому сарайчика. Высокий худой дядька с небольшим выпирающим животиком. Арина наступила на горло своей ненависти: убить готова мерзавца, но позже, позже. И ответила просто.

— Нам бы собаку.

Маленькие хитрые глазки шустро осмотрели ее и молчаливого Василия, не пропустили машину и деда, сидящего внутри.

— Родственники старика?

Переспросил он вяло. В окно выглядывала жена и сыновья, да и брат с кумом зашли, как раз. Гнать без всяких разговоров? Но кто их знает городских залетных. Машина простенькая, а сами выглядят солидно, уверенно. Василий продолжал молча рассматривать двор и постройки. Повисла неловкая, заполненная грозовыми искрами, тишина.

— Нам нужна собака.

— Она денег стоит!

— Сколько?

Вздохнула Арина и сделала неверный ход — полезла за кошельком. Уступчивость это быдло немедленно расценило как слабость.

— А зачем мне ее продавать? Хорошая собака, двор охраняет.

На крыльцо вышли, покурить, брат с кумом. Всяко разно помогут турнуть чужаков. Арина огляделась. И услышала злорадное.

— Ехали б вы себе по добру по здорову.

Хозяин глумливо ткнул пальцем в сторону машины.

— И мусульманина своего увозите. Чтоб глаза не мозолил, нехристь поганый.

— Ехайте, ехайте. Покуда целы.

Донеслось с крыльца многообещающее. Василий посмотрел на Арину вопросительно. Это была не его война, бросаться на амбразуру хирург не собирался. Но благоразумие вдруг покинуло рассвирепевшую Родионову.

— Рот заткни, говнюк. Воняет.

— Да ты…

— Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому.

Вытянула из внутреннего кармана расстегнутой куртки телефон. И начала набирать номер, который намертво отпечатался в памяти.

— Кому звонишь, кому?

— Макару.

Холодно брошенное в пространство имя, отразилось в хитрой роже хозяина.

— Он ведь на этой помойке за главного?

— Ты это брось, дура.

Подошел и вмешался красномордый брат. Но телефон уже откликнулся. Знакомый тусклый голос негромко произнес.

— Ну?

— Добрый день.

Проворковала Арина. Она выложилась как звезда Бродвея на премьере. В двух словах прозвучало столько тепла, что невидимый собеседник невольно попал в волну и ответил соответственно.

— Красавица? Да ну?

— Точно, это я, Арина. Как дела у местного сельского старосты?

— Лучше всех. Чего надо?

Арина смерила присмиревшего пасечника взглядом. Он грыз губы и по-видимому проклинал себя и поганых городских тоже. Но, всяко разно гримасничая, изображал полную готовность к сотрудничеству.

— Я тут проездом по делам в ваших угодьях, решила засвидетельствовать свое почтение, поблагодарить за старое, поинтересоваться вашим настроением.

Она вела свою роль безупречно. Голос излучал свет. Хорошие старые друзья общаются, а может и не только друзья.

— Нормально все. Точно ничего не надо, красавица?

Арина прищурившись приподняла подбородок глядя на хозяина. Тот отрицательно покачал головой, а брат, наоборот, кивнул. Выразить тем не менее они пытались одну и ту же мысль.

— Абсолютно. Хотела услышать голос, раз уж попала в ваши края. Спасибо огромное. Скоро клуб достроим, приезжайте.

Ее осенила мысль, она быстренько подхватила тему и развила.

— Виктор Иванович давно хотел уютное приличное местечко соорудить. Тихое и престижное. Если хотите, закажу вам билеты на открытие. Обещают кого-нибудь из Московских звезд ради такого случая привезти. Будет интересно.

— Когда?

— В сентябре. Но вы человек деловой. Все планируете, наверное, заранее.

— Ладно, красавица, спасибо. Перезвони за недельку, я скажу смогу-нет.

— Ариведерчи.

— Помнишь? Ну, молоток. Пока.

— Пока.

Она отключилась, стирая улыбку с лица, и рявкнула.

— Ну?

— Да забирайте эту падаль, Бога ради.

Хозяин сплюнул и отошел. Брат поманил его, вдвоем они исчезли в доме. Арина, торжествуя, ткнула Васю локтем.

— Ну, как?

— Как, как… Отцеплять этого черта сама будешь? А он тебя не сожрет?

Она раздумывала ровно секунду.

— Шайтан, мой сладкий мальчик, можно тебя погладить?

Наклонилась и медленно протянула ладонь. Вася прошипел

— Дура, дура, отойди. Я Басмача приведу.

Но пальцы уже были у самой морды. У оскаленной громадной пасти.

— Хороший, сладкий песик. Поедешь со мной. Маленький, вот и умничка.

Руку обнюхали и не тронули. Арина присела на корточки, избегая смотреть псу в глаза, легко погладила по вздыбленной холке. Василий наблюдал с ужасом, был близок к обмороку.

— Ты сумасшедшая зараза, Родионова.

Но тонкая нить уже была натянута. Арина могла поклясться, что понимает чувства пса. Осторожно, чтобы не испугать, она передвинула руку к карабину.

— Я собираюсь отцепить тебя и забрать с собой. Будешь моим славным мальчиком. Моим самым любимым лапусиком.

Проржавевшая железка отказывалась поддаваться. Девушка нажимала, что есть силы, побелевшими он напряжения пальцами. Бесполезно. В горле пса родилось рычание. Арина не восприняла угрозу на свой счет. Мимоходом коснулась загривка, морды, провела ладонью по выпуклому мощному лбу.

— Ну же, ну. Слава Богу.

Щелчок возвестил о победе духа над материей. Ибо расстегнуть тугой карабин просто так, в иной обстановке девушка не смогла бы и за тысячу долларов. Освобожденный Шайтан отказывался двигаться с места. На крыльцо вновь вышел пасечник. И что-то произошло. С утробным ревом пес бросился к нему. Десять метров он преодолел за долю секунды. Хозяину очень повезло, что он успел ввалиться внутрь и захлопнуть дверь, которая к счастью открывалась наружу. И только поэтому не распахнулась, когда завывающий живой снаряд обрушился на нее.

— Фу! Фу! Мой хороший, мой послушный, Шайтан, Шайтан. Фу!

Навряд ли он знал команды. Но Арина бесстрашно подошла и взяла его за ошейник.

— Фу. Пошли со мной. Теперь все хорошо. Все. Уже все.

Громадный худой пес, бешено обернулся к ней. И гнев его угас. От звуков ее голоса, от прикосновения рук.

— Ну, пошли. Рядом.

Она повела Шайтана к машине, по дороге объясняя, что теперь все будет по-другому, что его вылечат и покормят, что он будет жить с ней, вернее с ними. Василий, вытирая пот со лба, потрясенный до глубины души, смотрел вслед. Он навсегда запомнил Арину именно такой. Хрупкая, бесстрашная победительница…

Обрадованный дед вылез на встречу. Пес признал его. Последовала двухминутная радостная суматоха. Старик шептал на фарси невнятные ласковые слова, огромный настрадавшийся на три жизни вперед пес, облизывал морщинистое лицо и прижимался всем телом к обретенному другу. Арина достала термос внезапно задрожавшей рукой, еле-еле отвинтила крышку, чуть не обварилась, отхлебнула кофе из горлышка. Нервы сдали, наконец.

Василий вежливо попрощался с хозяином, даже поинтересовался ценами на мед, подошел к троице, ждущей его у "жигуленка". Шайтан встретил хирурга басовитым рычанием.

— Фу. Это свои.

Скомандовала похитительница собак, но на всякий случай, взялась за ошейник. Басмач незаметно вытер слезы. Так они и воссоединились, в последние дни апреля двадцать восьмой весны в жизни Арины.

***

— Да?

Бодрый Аленин бас вопрошал.

— Тут у вас именинница не завалялась? Случайно? Поздравления принимаете?

— Заочные нет, только лично принесенные, и желательно с подарками.

— Зараза ты, Родионова. С днем рождения!

— От язвы прободной слышу!

— Чума!

— Холера!

— Лихорадка тропическая!

— Аппендикс воспаленный!

— Гепатит всех видов и в крайней стадии!

— Оспа!

— Корь и ветрянка!

— Сдаюсь, госпожа докторша. Мне за вами и не угнаться теперь.

— Ага, прониклась?! От Василия привет. От Ванечки тоже.

— Спасибо. Не заедете сегодня или завтра?

— Брошу мужчин и заскочу. Вечером. Они мне надоели хуже горькой редьки. С собой не потащу. Перебьются. Верно?

— Тебе решать, родная! Твои кадры. Я буду ждать.

— Угу.

После едва заметной паузы Арина добавила отчетливо.

— Кошмарно люблю тебя, Виноградова. Как здорово, что ты у меня есть!

На другом конце линии откликнулись искренне и весело.

— Взаимно. Целую.

— Чмок.

Телефон не умолкал. Дозвонился обожаемый шеф.

— На работу то придешь? Лентяйка?

— Десять минут девятого, обижаете, босс. Я еще сто раз успею.

Потом вдруг нашелся великий дизайнер.

— Happy birthday to you.

— О, спасибо, Андрюша.

— Как дела? Какие планы на сегодня?

— Работать, работать, работать. Потом дома почирикаем с подругой.

— Один интеллигентный и умный юноша вам сильно помешает?

— Если ты имеешь в виду гениального дизайнера, по которому пол города сохнет, то пусть присоединяется.

— Ценишь, значит?

— А то.

Уже в дверях новорожденную поймала безупречно подкрашенная и завитая Евдокия Яковлевна.

— Деточка, держите, я испекла вам печенье. Поздравляю.

— Спасибо. Фу, Шайтан, фу, это не тебе. Спасибо. А может, пройдете? Выпейте чаю с дедом? А вечером я вам позвоню, мы вместе посидим? А?

Глаза у Евдокии Яковлевны были полны вселенской скорби. Арине захотелось ее хоть капельку отвлечь и порадовать.

— Обменяетесь выпечкой и мнениями. Дед Махмуд!

— Да, красавица.

— Угостите мою дорогую соседку без меня. Хорошо?

— Такую красивую женщину и не накормить? Заходите, однако.

Арина оставила стариков любезничать, обмениваться комплиментами и печеньем. Щелкнула пса по макушке и выпорхнула за дверь. У подъезда ждал Димочка.

— Сюрприз от шефа.

Протянул длинную голландскую розу, облобызал ручку, заглянул внутрь и осведомился.

— Ну, как? Виктор Иванович? Тяну я на джентльмена?

— Садись за руль, обормот. Давай, Арина, забирайся, поехали.

— Это в честь дня рождения?

— Конечно. Думаешь, постоянно баловать начну? И не надейся, лентяйка.

Мимоходом ущипнул девушку за щеку, протянул конверт.

— От нас с Людмилой Георгиевной, она тебя просила поцеловать, но я Димочки стесняюсь. Растреплет, что шеф к сотруднице пристает, не отмоешься потом. Я тебя позже чмокну, в темном уголочке. Мы заезжали только что в клуб. Дела идут. Красота. Твой парень молодец.

— А я?

— А ты — третий сорт, не брак.

Арина положила конверт в карман.

— Да ты погляди, что там! Чего прячешь?

Она покачала головой.

— Это будет моя тайна, в не зависимости от содержания, тайна и все тут.

Димочка захохотал, Виктор Иванович присоединился. В офис они зашли веселые, шумно переговариваясь. Народ уже собрался и при виде начальника принялся изображать кипучую деятельность. Уединившись, Арина вскрыла конверт. Поздравительная открытка и, не может быть, два билета на "Тодес"! Афиши по Заранску расклеили еще весной, дату концерта переносили трижды. В самом деле приедут? Завтра? Какая прелесть! А с кем пойти? Виноградову порадовать?

Она обожала балет Аллы Духовой и всегда хотела насладиться мастерством замечательного коллектива, что называется — вживую, а не по ящику. Тем более, что оный, вышеупомянутый предмет, все еще не работал. Руки никак не дойдут оттащить бесполезную в хозяйстве вещь на помойку. Так и пылится в зале, сундук без ручки.

Про предполагаемое выступление говорили разное, но даже если слухи верны и приедет второй состав… Пусть. Пункт "А" — есть повод нарядиться и выйти в люди. Пункт "Б" — второй состав "Тодеса" — это второй состав "Тодеса", не заводская самодеятельность. Пункт "В" — Арина питала слабость к профессионалам.

Димочка, изображая милое стеснение, презентовал роман модного писателя Б. Акунина.

— Я у них просил самого крутого и чтобы читать весело.

— Где просил, окаянный?

— В "Глобусе". Рекомендовали этот.

Арина напоила обожателя "Якобсоном" и отправила восвояси.

— Ступай себе отрок. Работы непочатый край.

Она много слышала про детективы господина Акунина, интервью с писателем ей понравилось. Умный дядька с трудно выговариваемой грузинской фамилией вел себя сдержанно. Звезду не корчил. Явно глупому журналисту не хамил. Отвечал спокойно, без раздражения. Вот что значит — воспитание. Так что именинница весьма обрадовалась подарку. Воистину, сегодняшний день начинался чудесно.

***

Свой полезный презент — диски для компьютера, Богатырев мило перевязал розовой ленточкой.

— Потом посмотришь, в гордом одиночестве. А сейчас изволь гостем заниматься. Кормить, расспрашивать.

Однако не успела именинница усадить Андрея за стол, как оглушительная трель звонка, нарушила их tet-a-tet, оповещая о приходе главной и единственной подруги. Постройневшая, изумительно похорошевшая Виноградова протянула шуршащий пакет.

— Держи, малявка. Это от нас, Кузнецовых, подарочек с тонким намеком.

Познакомив гостей, Арина улизнула под предлогом неотложных кухонных забот. Торопливо вскрыла оба подарка. Богатырев оказался молодцом. Ни одной игры, слава Богу. Толковые диски: словари, библиотека, пособие для чайников. А вот несравненная Виноградова… Сумасшедшая. Дарить такие дорогие вещи! Расшитый рыбками пеньюар заманчиво блестел в ее руках. Волны кружев и прозрачного капрона. Французская красотка, ожидающая супермена — вот, что пришло на ум. Просто немыслимо представить это соблазнительное переливающееся одеяние на скромнице. И что теперь? Арина с тихим вздохом убрала пеньюар в шкаф. Теперь она вооружена. Будет в чем встретить припозднившегося героя. Блин! Заглянула в комнату. Гости, как выяснилось, нашли общий язык. Весело сплетничая, обсуждали последний городской чемпионат по бодибилдингу. Под разговор влет уходил чак-чак. Дед не солгал, действительно вкусная штука оказалась.

— Может курицу разогреть?

Поинтересовалась именинница теперь, действительно, из кухни.

— Волоки холодную.

Милостиво откликнулись спортсмены. Они как раз перешли на новую тему — наличие приличных залов для тренировок. И состязались в остроумии, описывая городские реалии. Андрей сел на своего любимого конька, стал сравнивать родные просторы с американскими. Постольку поскольку и Виноградова не лаптем щи хлебала, покаталась в свое время по заграницам, обсуждение проходило задорно, с ехидными комментариями Андрея и Алениными плоскими шуточками.

— Я вам как бы вовсе не нужна?

Спросила хозяйка с подносом в руках.

— Да ладно уж, заходи, присоединяйся.

Пробасила Виноградова.

— Вася только что звонил, обещал подъехать.

— Вася это мой муж.

Объяснила чемпионка дизайнеру.

— Завидую.

Немедленно ответил тот.

— Кстати, а где шляются твои? Старик и зверушка?

Полюбопытствовала лучшая подруга. Арина улыбнулась и пояснила.

— Ушли наверх к Евдокии Яковлевне. У них религиозные дебаты. Дед растолковывает моей соседке какое-нибудь мудрое изречение пророка. Она отвечает ему цитатами из Будды и Евангелий. Вам, друзья мои, их беседу не понять. Интеллект слишком скудный.

В нее запустили диванной подушкой. Не слишком прицельно.

— Мазилы.

— Да тебя же прямое попадание убьет на месте. Специально били мимо.

— Артиллеристы фиговы.

— Не дразнись, Родионова. Чревато!

Поспорили, поели, дождались гениального хирурга, покормили его. Позже, когда Кузнецовы отбыли домой, прихватив Андрея -

— Подбросим, мы добрые!

А Шайтан и дед Махмуд улеглись спать. В душной июльской тишине раздался звонок. Арина добрела до телефона, но услышала гудки. Сорвалось? Кто бы это мог быть, интересно? Арина подождала минут пять, может, перезвонят? Нет, так нет. Можно заняться любимым делом — роман Б. Акунина дождался своего часа. Устроившись на диване поудобнее, она открыла книгу. И с первых же страниц увлеклась прекрасно стилизованной историей, полной аллюзий, ссылок и намеков. Какая прелесть! Не забыть в понедельник поблагодарить Димочку, вот уж угодил. В половине второго Арина проглотила последнюю страницу детектива. Когда она торопилась, всегда перескакивала на быстрочтение. Сюжет захватил ее, и она пожертвовала красотами текста, но лишь временно. Непременно решив в воскресенье прочитать книгу медленно и внимательно. Захлопнула томик, положила на тумбочку.

— Вот и все.

Телефон требовательно затрезвонил через пять минут. Стоило выключить свет и влезть под одеяло.

— Карма.

Философски заключила Арина. Подошла, махнула рукой выглянувшему старику, чтобы не обращал внимания и ложился опять. Буркнула сердито и громко — все же ее вытащили из постели.

— Да?

Снова сорвалось. Гудки стремительно били в висок. Внезапно Арине стало по-настоящему страшно. Она не смогла бы объяснить себе причины, но подумала, что ночь самое подходящее время для мистики. На улице поднялся ветер. Мохнатые лапы деревьев заскребли по стеклу. Шайтан тяжело прогрохотал когтями по полу, нарочно шумел, предупреждал, это я, я, я иду! Прислонился к хозяйке. Горячее шелковое тепло его тела подействовало успокаивающе. Арина потрепала пса за шею, почесала за ушами, попыталась прогнать.

— Место. Иди досыпай.

Но упрямая зверюга собралась разделить с ней жизнь, не то, что бессонную ночь. И оскалилась в улыбке полной явного превосходства. Арина сдалась.

— Ну и мучайся за компанию, если благородный такой.

Шайтан легко согласился. Вдвоем они немного постояли у черного окна. Страха — как ни бывало. Кого обожала стокилограммовая живая боевая машина, поймет — почему. Спать Арина легла не одна, пес пристроил морду на краешке дивана, подсунул влажный нос под руку. Перебирая пальцами тугие волны шерсти на загривке, Арина почувствовала себя необыкновенно и совершенно счастливой. Суеверно постучала трижды по полу — чтоб не сглазить. Спокойная уверенность в собственном будущем наполнила ее до краев. Девушка заснула с улыбкой, под размерянное дыхание обожающего ее Шайтана. Только через час после этого, пес привстал, потянулся, отошел на свое место и лег.

***

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Господин Волшебник

Женщина — величайшее счастье и

величайшее зло в жизни мужчины.

Масутацу Ояма

Как началось утро? Второе утро двадцати восьмилетия? Сначала Арина подпалила утюгом кофточку. Не велика печаль, подумаешь. Потом грохнула два бокала. Тоже не страшно. И, вообще, посуда бьется к счастью. В дальнейшем списке разрушений много чего разного фигурировало. Слишком много.

Подслащенный суп (попробовала стряпню деда, решила слегка подсолить…).

"Белизна" (кто не понял — жуткий российский отбеливатель, хлорка), пролитая на замоченные черные джинсы. Копец штанам.

Рулон туалетной бумаги — нырнувший в унитаз.

Апофеозом же явилась — пластиковая бутыль подсолнечного масла с плохо привернутой крышкой… Пол на кухне превратился в скользкую ловушку. Отмывать пришлось в четырех водах со стиральным порошком. Когда через полчасика, Арина потянулась к сковороде, дед Махмуд перехватил ее руку и жалобно попросил.

— Однако, перестань мне помогать, красавица! Очень тебя прошу. Сам как-нибудь.

Арина не обиделась. Пошла читать. Но бывает же состояние, отлично обрисованное студентами. Гляжу в книгу — вижу фигу. Позвонила Виноградовой. Сходила к Евдокии Яковлевне на чашку чая. Потом ноги понесли Арину на улицу. Она бродила по пыльной духоте, не замечала знакомых, но здоровалась с совершенно посторонними людьми. Села в маршрутку, сделала круг и вышла. Водитель посмотрел косо, хотя вслух не прокомментировал, девушка не заметила. Город казался как никогда родным и замечательным. Прохожие на нее оглядывались. Но сегодня заново рожденной ведьме океан был по щиколотку! Под вечер отыскала в записной книжке телефон и адрес незабвенной Калерии. Добежала в пять минут.

— Это я, Арина. Соседка Евдокии Яковлевны. Однажды вы меня стригли и красили. Мне очень понравилось. Может быть, повторим?

Забавный Агамемнон со шлепанцем в зубах, суетился и мешал разуваться. Хозяйка в великолепном алом шелковом халате молча слушала Арину. Смотрела пристально, как мясник на старую корову. Кивком обозначила согласие. Другим кивком направила в комнату. Усадила в кресло. Задумалась. Неожиданно велела.

— Вставайте, девочка. Я не в духе. Только все испорчу. Перенесем на завтра.

— А может, не будем? Мне хоть на лысо, но сейчас.

— Боюсь, что получится убожество.

— Не верю. Вы настоящий мастер.

— А вы льстивое создание.

— Правда. Одна только — правда в моих словах.

— Уговорили. Я вас красила под морковку?

— Скорее под апельсин.

— Так-так. Как насчет шоколадного цвета?

— Сплошные гастрономические изыски.

— Или все-таки лимон?

— Апельсин.

— Выкрашу в арбуз, будете знать, как спорить.

— А черный мне не пойдет?

— Фу. Только не это.

— А?

— Все! Кыш. Я не в форме. Являйтесь на неделе. Агамемнон, пойдем, проводим гостью.

Пудель примчался звонко топоча по паркету и забавно поскальзываясь на поворотах.

— А завтра, в воскресенье?

— Позвоните и решим. Вам так хочется начать новую жизнь с понедельника?

— Новая жизнь у меня уже началась. Надо ей соответствовать.

— До встречи. Аменхотеп, вы не джентльмен. Даме надо говорить комплименты!

— Кар!

— Шутник. Не обижайтесь на него, деточка. Он солидарен с моим отвратительным настроением. Погоди у меня, мерзавец! Гостья за порог, я тебе хвост повыдергиваю.

— Благодарю.

Громко сказала птица. Арине в очередной раз показалось, что этот великолепный попугай существо гораздо более разумное, чем некоторые двуногие. Распрощавшись с пуделем и его хозяйкой, она направилась в собственный зоопарк. Но зашла не сразу. Просидела часа три на сломанной качели в углу двора. Дождалась, пока дед не зажег свет на кухне. Теплый розовый квадрат окна казался необыкновенно милым и манящим.

***

В воскресенье утром Арина совершила гражданский подвиг: отправила деда и Евдокию Яковлевну в кино. На "Сибирского цирюльника". Оба отчаянно сопротивлялись, но в крови у Родионовой по-прежнему бушевали таинственные эндорфины, и победить ее было невозможно. Она нарядила деда в давно купленную рубашку и брюки, от галстука он отказался наотрез. Евдокия Яковлевна сошла к ним в длинном зеленом платье, слегка подкрашенная и благоухающая чем-то неземным. Освободив плацдарм, Арина расслабилась. Покормила сытого Шайтана (но кто же от лишней порции каши с мясом откажется?) и завалилась с книгой. Довольная жизнью туша подремывала рядом, изредка приоткрывая один глаз, находила лицо любимой повелительницы, и вновь погружалась в нирвану. Какая благодать! Арина из озорства дула псу в нос, он коротким ворчанием обозначал протест и отворачивался. Но спустя несколько минут незаметно принимал прежнюю позу. И все повторялось. После обеда сладкая парочка отправилась в гости к Семеновым. При виде Шайтана нервный Гаррик забился в конвульсиях. Еле успокоили. На Людмилу Георгиевну размеры мохнатого охранника впечатления не произвели. Собака, как собака. А Виктор Иванович не промолчал.

— Мать, пора Арину замуж выдавать. Только кто на нее позарится?! С таким чудовищным приданым?

— Нафаня, ты не прав. Милая собачка, послушная. Посмотри. Ей сказали лежать, она и лежит, как приклеенная.

Шайтан фыркнул.

— Видишь, даже ему смешно.

— Нет, мать, чтобы с таким монстром в одной квартире жить, надо стальные нервы иметь.

— Гаррик, а ты как думаешь?

Бульдожек съежился на руках Людмилы Георгиевны и в дискуссию не вступил. Чаепитие затянулось. Арина узнала тонну школьных новостей. Как многие трудоголики, госпожа Семенова жила работой. Виктор Иванович вслух зачитывал выдержки из журнала, который изучал. Семейная идиллия, одним словом. На звонок в дверь особого внимания не обратили. Хозяин пошел открывать, и — как сквозь землю провалился. Шайтан оторвал голову от пола, нашел взглядом лицо хозяйки, тихо рыкнул. Что такое? Арина поставила пустую чашку на стол и решительно поднялась.

— Пожалуй мне пора.

В зал ворвались двое парней в темных шапочках.

— Сидеть, суки!

У высокого в руке был пистолет. Второй тип размахивал ножом.

— Сидеть, говорю.

Арина пожалела, что не обладает навыками Брюса Ли. То, что ребята не прятали лица, навело ее на весьма неприятное предположение. Трупы не болтают и описание внешности не дают…

— Где у вас капуста? Деньги где, старуха?!

— Что вы сделали с моим мужем?

Людмила Георгиевна заломила руки и залилась слезами.

— Витя! Витенька!

Бесшумно и плавно поднялся Шайтан. От нападавших его загораживал накрытый длинной скатертью стол. Взъерошенная холка и глаза, налившиеся кровью. Арина поразилась его абсолютному молчанию. И вдруг поняла отчетливо, ЧТО надо делать.

— Мальчики, это какая-то ошибка. Дома никто денег не хранит.

Голос дрожал. Она привстала, опираясь одной рукой на стол. И стараясь выглядеть максимально беспомощной и перепуганной. Особо притворяться ей не пришлось.

— Сядь, лярва.

Высокий скомандовал напарнику.

— Вяжи девку, живее.

Арина мысленно прошептала: "Помоги, Милосердная! Только не сейчас! Я хочу жить! Помоги!" И заверещала.

— За мной сейчас заедут! Муж и брат. Они менты, ясно?! И они знают, что я здесь. Они перезванивали только что! Идиоты!

Она размахивала руками, надеясь, что пистолет без глушителя и вот так сразу палить бандит поостережется. А еще она хотела понять, сколько нападавших всего. Неужели двое?

— Они сейчас придут! Валите отсюда!

Высокий навел на нее пистолет и шагнул.

— Шайтан!!!

Как в замедленной съемке Арина увидела длинный прыжок шоколадного тела. Удар. Крик. Выстрел. Падающие силуэты бандита и пса инерция отбросила назад к двери. Одновременно Арина схватила чайник с кипятком и метнула в голову второму типу. Его испуганный вопль девушка слышала, как сквозь вату.

— А-А-А.

Мгновение спустя она вооружилась бальзамом "Мордовский", который очень любил добавлять в кофе хозяин дома. И бросилась к катающейся по полу темной массе. Бутылку Арина что есть силы, обрушила на бритый затылок.

— Сука!

К ней шел ошпаренный парень с ножом. Неужели все? Мимолетно и беспомощно удивилась девушка.

— Поганая сука!

С пола взметнулся окровавленный Шайтан. Прямо на нож. Арина услышала свой отчаянный крик, перепрыгнула через лежащее в дверях тело и стремглав бросилась в комнату Анечки. Она запиралась изнутри на задвижку. Телефон? Параллельный телефон на тумбочке. О, нет, молчит. Арина прокляла себя за то, что не взяла сотовый, распахнула балконную дверь. А дальше? Третий этаж, между прочим.

— Караул!!! Горим!!! Пожар!!!

Воскресный вечер все-таки, должны же люди быть дома?!

— Пожар!!!

Соседи сверху свесились.

— Семеновы горят! Семеновы!

— Вызывайте милицию!

Потребовала Арина.

— Звоните в милицию, немедленно!

Дверь в комнату затрещала. Ну и что ей еще оставалось? Она прыгнула. За мгновение до удара в голове мелькнула дурацкая обида — "А как же "Тодес?"

***

— Даже и не знаю, что сказать.

— Тогда молчи.

Нелюбезно посоветовала Родионова. Василий смотрел снимки.

— Твоя левая нога через месяц будет в полном порядке…

— Спасибо.

— А вот правая…

— Ну?

— Хреново с правой, дорогуша. Совсем хреново.

— Отрежут?

— Может, и нет. Выглядит так, будто ты с седьмого этажа сиганула, по меньшей мере. Черт! Голень в щепки. Черт!

— Надо говорить — Господи, или Боже.

Василий сердито покосился на любимую подругу жены. Накануне расстались, называется! Она полулежала на столе в перевязочной, на подбородке запеклась кровь. Волосы дыбом. Джинсы разрезали и сняли. Левую ногу уже закатали в гипс.

— Сейчас в операционную поедем.

— Тебе виднее.

— Из-за чего все завертелось?

— Голливудский боевик. Кто-то точно знал, что Виктор Иванович с утра собирался ехать за новой машиной… За джипом. Все из-за денег. В нашем нищем городе сто зеленых — называют приличной суммой. А уж тридцать тысяч… Семенова оглушили в дверях, связали… Они не убили его сразу, потому что, вдруг жена не знает, куда он доллары положил. А тут я, вернее мы, некстати.

— Ты опаснее нинзи, Родионова.

— Это все Шайтан.

Она зажмурилась, но слезы сдержать не смогла.

— Мой сладкий мальчик.

Василий присел рядом, обнял.

— Что же теперь? Семеновым очень повезло, что ты забрела в гости.

— Мы.

— Ну, вы. Жаль пса, никто не спорит. Очень жаль. Басмач сильно переживает. В коридоре сидит, ждет. Алена звонила. Семенов твой тоже. У жены шок. Она ведь сразу в обморок грохнулась, ничего не помнит. Не знаешь, почему твой шеф открыл дверь?

— С ними был друг их дочери. Так, я слышала, шеф объяснил офицеру.

— Оп па.

— Он в квартиру не вошел. Может, его заставили? Не знаю.

— Ну, теперь ему пулю в лоб, или в бега. Твой босс человек серьезный.

— Правда?

Василий потрепал ее по плечу.

— Сейчас заведующий подъедет. Его ждем. Я тебя абы кому не всучу. Зараза ты, Родионова. Зачем Алена с тобой связалась?! Чего опять плачешь?

— Шайтан. Не могу поверить. Он только-только поправился, откормился, успокоился. Он так меня любил…

— Это хорошая смерть для настоящего бойца. Он спас хозяйку.

— Пусть его похоронят. Пусть его похоронят. Я не вынесу, если просто… выбросят, как мусор! Позвони Семенову, попроси.

— Не волнуйся. Сделаем.

— Дурь какая-то.

— Согласен. Но когда у тебя было, как у людей? А, Родионова? Кстати, там ведь еще песик был?

— Гаррик. Французский бульдог, но испугался, наверно, я его не видела даже.

— Может и испугался, сначала. А когда на его хозяйку ножом замахнулись, бросился.

Василий ухмыльнулся.

— И вцепился парню, догадайся куда. Тот его ножом. А песик зубы не разжал. Герой. Так что не ты одна по собаке убиваешься. Ждем этого типа теперь. Крови на полу чуть не ведро. Рана воспалится. Куда ему деваться? Объявится.

— А почему ты думаешь, что Гарри его за пах схватил? Если он убежал?

— Бабульки у подъезда ментам обрисовали, что выкатился завывающий субъект, обеими руками за ширинку держится, кровища так и хлещет.

— А второй?

— Которого вы с Шайтаном разделали?

— Да.

— В морге.

— Что?

Покалеченная девушка, не обращая внимания на острую боль, дернувшись, села. Взялась руками за виски.

— Я убила человека?

— Твой пес. Он ему горло вскрыл, как волк барашку. Била ты уже полутруп.

— О, господи. Откуда ты все знаешь? Василий?

— От ребят. Думаешь у ментов, что ни дежурство такие триллеры? Они же тебя привезли, не помнишь? Не стали "скорую" дожидаться. Виктор Иванович твой, как его развязали — пошел командовать. Чистый Жуков. Ну, пока писали бумажки — рассказали что по чем. Ты у них теперь будешь легендарная личность, Родионова. Точно говорю.

В перевязочную шагнул высокий красивый врач.

— А вот и Алексей Анатольевич.

***

В окно палаты заглядывало солнце. Соседки смотрели сериал по маленькому телевизору, который считался цветным, но большую часть спектра упрямо игнорировал. Скорее его можно было назвать черно-бело-серо-зеленым. Тем не менее, включали телевизор в половине восьмого, а выключали в десять, и позднее. Арина мучилась — хоть уши затыкай, но терпела. Прикованные к кроватям женщины не мыслили себе иного занятия, а кто такая Родионова, чтобы учить их жить? Левая нога заживала легко и весело. Правая… Прооперировали еще раз. Сказали, что будут надеяться. Василий появлялся несколько раз в день. А что ему? Спустился с третьего на второй, поправил простыни, похлопал по плечу, потрогал пальцы правой ноги, поинтересовался температурой и настроением. Да и был таков.

— Калека.

Беззвучно шептала Родионова.

— Уродина.

Вот и свершилось. Господи, почему??? Арина, как могла, перевернулась на другой бок, не вполне, а так — частично. Вытяжка мешала, спицу пропустили сквозь пятку, к ней цепь, к цепи — груз. Готово. Лежи, дорогуша, думай о вечном. Раз в неделю заходил Семенов. Арина вспомнила первый визит.

— Здравствуй, лапочка.

Он присел на табуретку, вздохнул.

— Как тебя угораздило, спасительница.

— …

— Не морщись, если бы не ты, со своим чудовищем, порешили бы всех троих. Это, как пить дать. Недоноски отмороженные. Людмила Георгиевна привет передает. Вот фруктов немного. Лекарства Димочка подвозит по списку, не волнуйся.

Он неловко пошутил.

— Влетишь нам в немалую копеечку, детка.

Арина скривилась.

— Не переживай, врачи замечательные, скоро будешь танцевать.

Она закусила губу, после натянутой до звона паузы ответила.

— Обязательно.

— Я тут жену к психологу водил. Кошмары у нее. Кричит. Серьезный такой врач, нам обоим понравился. Выглядит очень молодо, оказалось сорок два.

Все в Арининой душе натянулось. Сорок два? Федору тоже было бы сорок два? Или нет? Дурацкое совпадение какое.

— Удивлялся твоему поведению.

— Врач?

— А кто же? Преданность, отличная реакция, ясный ум.

— Это все обо мне?

— Не мурзись. Я, действительно, потрясен. В какой шпионской школе практику проходила?

— Проходила бы практику, умела бы прыгать!

Огрызнулась Родионова.

— Починят тебе ножку, вот увидишь. Да и работа у тебя, сама знаешь. Не под куполом цирка мотаться!

— Ага, скажите еще, что я не балерина.

Виктор Иванович сурово нахмурился.

— И скажу! Это не трагедия. Главное, ты жива.

Арина поморгала, чтобы прогнать подступающие слезы и не ответила. А что отвечать? И так ясно. Все правда. Жива, голубушка. Баба Яга Колченогая нога. Какие тут утешения? Димочку, неосмотрительно показавшегося ей на глаза, она встретила таким холодом, что он зарекся появляться в палате. С Аленой перемолвилась парой слов и отвернула лицо к стене. Ни в чем не повинный Басмач не удостаивался и такой милости. Маразм крепчал. Богатырев был один раз, помолчали вдвоем, помолчали…

Вот, кажется, и все. Дни тянулись, как липкая резина.

Вновь обретенных сил хватило на ЧП у Семеновых, и только. То ли напряжение оказалось чрезмерным, а тут еще и гибель пса, то ли всплеск был временным, сиюминутным. Она растерянно и глупо твердила: "Почему? Почему я?" И вскоре впала из отчаяния в прострацию. Перестала разговаривать с соседками по палате. Нянечка тетя Зина, которой платил Виктор Иванович, забила тревогу.

— Есть не хочет, на меня не смотрит даже. Я ее умываю, спрашиваю как дела, молчит, точно каменная. Худо. Температура поднялась.

— Опять?

— Вечером тридцать семь и три. Сейчас тридцать семь и пять.

Палатный — Алексей Анатольевич — попытался побеседовать с пациенткой. Стыдил. Ругался. Никакого толка. Девушка смотрела сквозь него и молчала. У Василия разболелся сын, всю неделю не заходил. Арина почувствовала себя брошенной и окончательно раскисла. Лосьон, которым она протирала плечи, грудь — закончился на днях. Новый просить не хотелось. От пота, август выдался жарким, тело покрылось прыщиками. Арина лежала в старой зеленой майке, засалившиеся волосы стянуты в хвост. (Мыть голову лежачему больному — та еще проблема. Нянечка устраивала эту трудоемкую процедуру раз в семь-восемь дней.) Ей противно было думать, что она выглядит неухоженной. Косметичку из дома не принесли, а зачем? Книги пылились нетронутыми на тумбочке. Пальцы жестоко обгрызла, до крови. Иногда, внезапно, на ум приходили мысли о Федоре. Арина гнала их прочь. Стоило только представить себя, хромую, и горло охватывала петля тошноты. Еще чего не хватало! Нет! Через неделю вновь нахлынула апатия. Нога начала болеть, вздуваться.

— Инфекция? Теперь? Откуда?

Раскаленная голова моталась по подушке туда обратно.

— В операционную, живо.

— Ну и пусть совсем отрежут, пусть.

Мстительно, ненавидя себя, думала Арина в полубреду от температуры и промедола. Пусть. Пусть. Пусть. Лупоглазая круглая лампа, далекие голоса персонала, затихающая пульсация в ноге. Арина поняла, что ее привязывают. В левую, отставленную в сторону руку, воткнули капельницу. Правую подключили к монитору.

— Кардиолог? Где кардиолог?

Арина догадалась, что из-за ее проблемного сердца ждут специалиста. А может не надо? Приплыла черная мысль и зашумела у висков. А может не надо? Просто пришло время уйти. А? Потолок дернулся и сжался в мохнатый шар, стены загудели и выгнулись. Арина скользила за круглой сверкающей молнией вниз по склону холма. Бесконечно, в ласковую ждущую темноту. Вот и все?

***

— Просыпайся, Арина, просыпайся! Открой глаза!

Она попыталась подчиниться. Ни фига не выходило. Боль набросилась, как взбесившееся животное, вцепилась раскаленными клыками в ногу и принялась немилосердно терзать. Из-под стиснутых век на щеки полились слезы. Арина услышала свой хриплый шепот.

— Больно. Очень больно.

— Арина, посмотри на меня.

Наконец ей удалось выполнить требование. Потолок казался вогнутым, стены колыхались, а фигура в белом халате троилась, и становилась то Василием, то Алексеем Анатольевичем, то симпатичной незнакомой медсестрой.

— Арина!

Медики громко говорили о чем-то. До плавающего сознания девушки доходили лишь обрывки фраз.

— Докапать обзидан. Потом два флакона калия. Ритм начал восстанавливаться. Какое давление?

Как все надоело! Как все надоело! Она пошевелилась и поняла, что правую руку сдавливает манжетка аппарата, измеряющего давление, вся грудь облеплена присосками, провода от них тоже тянутся вправо к работающему монитору. Слева возвышалась капельница. И боль, до чего же сильной стала боль в распотрошенной ноге.

— Басмач тебе привет передает, сидит на полу возле дверей, на корточках и молится. Всю операцию не отходил, и сейчас уже четвертый час около реанимации ждет.

Бедный старик, бедный старик… Что с ним станет, если она загнется? Чуть слышное сипение потребовало неслабого усилия.

— Все в порядке.

— Ну, наконец то.

Арина проваливалась в холодную полудрему, всплывала обратно. Манжетка на правой руке каждые несколько минут надувалась, стискивала руку. По черному экрану бесконечно струилась молния ЭКГ. Капельник под утро отключили. Нянечка подошла с судном.

— Сумеешь приподняться, дочка?

— Угу.

Противная липкая кожа, затекшая спина, онемевшие от внутривенных вливаний и приборов руки.

— Уколю.

Предупредила красивая медсестра, и вонзила очередную иглу в бедро. Арина зашипела от злости. Нет, надо же угодить в такой переплет. Только-только жизнь утряслась. Обрадовалась, мокрая курица, крылышками махать начала!

— Температуру измерим.

— …

— Тридцать восемь и два. Ничего страшного. Пить хотим?

— Да.

— Пару глоточков. Я помогу.

— Спасибо.

— К вам пришли.

Медсестра громко сказала в сторону.

— Пять минут, пока никого нет. А то мне всыплют — мало не покажется.

И вышла. Арина без всякого желания повернула голову.

— Дед Махмуд?

Пахнущий чистотой старик в белом халате наклонился к Арине и положил на подушку телефон.

— Номер у тебя к зеркалу пришпилен, я ему продиктовал.

— Кому?

Ничего не поняла девушка.

— Я ему сказал, что сейчас зайду к тебе. Он перезвонит. Через минуту обещал.

— Кто?

Трубка спела задорно несколько тактов. Арина свободной левой рукой, капельницу недавно отключили, нажала кнопку.

— Да?

— …

— Да!

Повторила она недовольно. И вдруг услышала спокойное.

— Надо говорить "алло".

Она поняла, что сходит с ума. Это не могло быть правдой! Закрыла глаза, прикусила губу, и все равно расплакалась. Этого не могло быть. Решительно. Этого не могло быть на самом деле. Всего лишь приятный бред. Да, именно так.

— Нет… Нет… Не может быть. Не может.

— Может. Здравствуй.

— Нет.

— Почему нет? Я хочу ее услышать, обнять… А она кричит: "Нет"!

— …

— Рина. Гадкая девчонка, не смей хлюпать носом. Стоит отвернуться, она уже в больнице. Есть там хирурги симпатичные?

— Угу.

— Так и знал. А реаниматоры?

— …

— Мужем не успела обзавестись? Между моими звонками?

— Нет.

— Замечательно, значит, разводиться не придется. Перестань, малышка. Перестань. Теперь все хорошо. Перестань.

— Не могу.

— Тебя плохо слышно. Шепчешь?

— Да.

— Назови меня по имени, пожалуйста. Я так долго мечтал об этом.

— Не могу.

— Боже, сколько слез. Я сейчас тоже зареву, как раненый дикобраз.

— Ф…Фе… Федор…

— … Ну вот, мне совсем плохо стало. Уморишь человека.

— Федор!

— Еще разочек.

— Федор. Федор. ФЕДОР. Я… мне… ты приедешь?

— Скоро. Скоро.

— Я не верю. Ты мне снишься. Я сейчас проснусь. Одна…и…

— Рина. Твое имя оказалось сильнее всего. Я его повторял миллион раз. Держался за него, когда все обрушилось на меня. Думал, есть одна плохая вредная девочка. Она меня ждет. И я лез, лез, зубами цеплялся. Стены грыз. В буквальном смысле, малышка. Вот сижу, звоню. В трубке твой голос. А ты носиком хлюпаешь! Прекрати. Я только что с Басмачом беседовал. Чуть не упал вчера, когда он снял трубку. Ничего себе думаю, дела. Услышал мужской голос в трубке, обозлился, не сразу узнал старика. Он сказал, у тебя нога сломана?

— Да.

— Жить будешь. Это главное. Остальное дожмем. Так?

— …

— Послушай меня, нехорошего взрослого человека. Я себе столько раз задавал вопрос. Почему ты? Почему эта маленькая девочка с шершавыми лапками, неухоженными. Этот дикий зверек, недоверчивый. Почему? Меня, не обижайся, такие фантастические красотки зацепить не могли. Смешно. Я услышал твой голос, все сжалось внутри, натянулось, до звона, до боли. Я понял — вот та, которую ждал. И выходит крошка самонадеянная. Дурочка книжная. Уставшая, вредная, испуганная. Всякая. Захотелось взять тебя на руки и унести за тридевять земель. Чтобы никто под ногами не мешался, не отвлекал. А девочка мою любимую музыку ценит. Умных книжек перечитала тысячу. Просвещает старого болтуна. Ты! Ты для того мне, чтобы что-то важное понял. Оно ускользает пока. Но я чувствую, здесь все не так просто. Здесь. Я себя по груди хлопаю. Слышно?

— Да.

— Рина. Ты, маленькая, береги себя. Я тебя очень прошу. Слышишь? И не бойся меня огорчить, признаться, что погоревала, погоревала, а потом успокоилась и встречаешься с кем-нибудь. Это такая ерунда. Я всех победю. Помнишь волк из мультика так пел? "И всех победю, и всех победю". Да. Я настойчивый парень. Можешь кандидатам в женихи так и сообщить. "Отыскался один тип. Грозился место вокруг меня расчистить. Так что расходитесь сами, покуда целы. А то он грубоват бывает, руки-ноги поотрывает." Я не шучу.

— Федор…

— Ну, все. Меня уже за рукав дергают, чтобы заканчивал. Нельзя больше болтать. Будь!

— Будь! Ради бога. Федор…

— Я тебя целую.

Он тихо буркнул в сторону несколько слов, и их разъединили.

Пять минут назад Арина напоминала себе выжженную запекшуюся черной коркой землю. Теперь ее вернули к жизни. Небо обрушило поток волшебной влаги на окаменевшую твердь. И робкий зеленый пух спрятал уродливые шрамы. Она никогда не сможет забыть перенесенные страдания. Никогда. Цветы, которым суждено распуститься в ее душе, в секунды самой острой радости будут наполнять воздух ароматом печали.

Арина научилась возведению невидимых стен. Их невозможно разрушить до основания. Внушительные насыпи, увенчанные острыми каменными осколками, останутся навсегда.

Но, Господи, каким прекрасным может быть сотворенный тобою мир!

Арина не знала, что ей делать со своим счастьем. Глупое сердце сбивалось с ритма, норовило выпрыгнуть и затанцевать на полу, возле кровати. Еще чего не хватало — умереть от радости. Как там у Майлсон? Арина честно попыталась и не смогла припомнить ни единой строчки. ОН ЖИВ. Все остальное ушло в тень. ОН ЖИВ. Это главное. Арина твердо пообещала себе наслаждаться каждой секундой и не ныть, если Федору надоест ее общество. Она готова была отдать, что угодно в обмен на его невозможное спасение?! И если придется платить по счетам, сделает это без лишних жалоб на жестокую судьбу. Что угодно. Теперь уже, что угодно. Она сумеет справиться. Вселенная обрела центр. Где-то там далеко говорил на чужом языке человек, которого она любила… Все остальное было второстепенно. Он позвонил. Мир расцветал и наполнялся дивным светом. Стоило пережить любую боль, чтобы услышать последние слова.

— Я ТЕБЯ ЦЕЛУЮ.

Старика, не дав сказать ни словечка, вытолкала медсестра. Телефон она не заметила. Арина пихнула его под подушку. Безропотно вытерпела две инъекции. И провалилась в настоящий, спокойный сон.

***

Через день ее перевели обратно в палату. Арина положила телефон в выдвижную полку тумбочки, выпила стакан кефира, поднесенный тетей Зиной. Попросила тазик воды умыться.

— И зеркало, можно самое маленькое. У меня косметички с собой нет, там хоть в пудренице есть, круглое. Хочется посмотреть — сильно ли страшная?

Умолкла на полуслове. Гротеск ситуации дошел до сознания. Хромоножка. Калека! Девушка на костылях? Или в лучшем случае, с палочкой? Она ТАКАЯ рядом с Федором?! Эта картинка, мелькнувшая перед глазами, выглядела невыносимо жестокой насмешкой. Судьба сделала подарок? Вручила левой рукой то, о чем девушка не могла уже даже мечтать. И тут же правой — залепила хлесткую пощечину. На, получи! Готова к такому повороту событий?

Арина села на кровати, откинула одеяло с забинтованной ноги. Если бы она могла видеть сквозь повязки! В палату заглянул рыжеволосый Алексей Анатольевич.

— Доктор!

Он чуть не подпрыгнул.

— Алексей Анатольевич! Подойдите ко мне.

— Да, Родионова. Хотите попросить обезболивающее?

— Нет. Хочу узнать, что мне светит.

Она показала весьма невежливо, пальцем на белое бревно ноги.

— Что там?

Алексей Анатольевич от ответа улизнул.

— Я зайду попозже.

И выскользнул за дверь. Арина рухнула на постель. Перед глазами, от сотрясения кровати, взорвалась белая вспышка, через мгновение докатилась боль в ноге. Девушку накрыло с головой, подняло и швырнуло о невидимую стену. Стену между ней и счастьем.

***

— Нам пришлось удалить пару кусочков, небольших.

— А это что такое?

— Дренажи. Дать отток гною. Все не так уж и скверно, Арина.

— Нога будет короче?

— Давай не станем забегать вперед. Неясно как пойдет процесс выздоровления. Посмотрим, подождем. Если все затянется хорошо, возможно, вставим спицу, или стержень.

Василий искоса смотрел на Арину и молчал. Алексей Анатольевич пытался варить из правды и лжи нечто съедобное. Девушку тошнило от этого блюда.

— Ясно. Спасибо.

Врачи вышли. Арина закусила губу и задумалась. Она не собиралась разыгрывать никаких оптимистических трагедий долгожданной встречи. Пусть только позвонит. Арина найдет что сказать. Федора следовало жестоко обидеть. Так, чтобы отбить всякое желание увидеть Лорелею. Неужели она не справится? Не на ту напали! Ясно?

Соседки по палате, готовились к выписке, понемногу бродили, спорили, бесконечно ели, смотрели телевизор — все подряд. Арина со своим упорным нежеланием общаться была ими занесена в разряд неприятных зазнаек. Гордая чересчур и т. п. Она игнорировала их, они игнорировали ее. Хотя неизменное — "Доброе утро" и "Спокойной ночи" обязательно звучало. Не так уж плохи были соседки, в конце концов. Арина сознавала, что они не виноваты в ее бедах, но дружелюбием напоминала гремучую змею. Только тронь!

Димочка принес магнитофон.

— Инициатива моя, техника шефа.

Выложил на тумбочку стопку кассет.

— Записи разные, разберись, может, что и подойдет. А то тебе скучно, наверно. Ты, не дрейфь и нос не вешай. Слышишь?

Он переминался с ноги на ногу, боялся обидеть, или попасть под холодный душ. И, тем не менее, пытался быть полезным. Арина сделала огромное усилие и поблагодарила.

— Спасибо, сударь. Вы настоящий друг. А наушников нет? Чтобы я не мешала соседкам телевизор смотреть?

Димочка шлепнул себя по затылку и лихо ввернул цитату из "Брильянтовой руки".

— Семен Семеныч!

— Принеси, если найдешь подходящие. Заранее сэнкс.

Димочка обрадовался.

— Ну, бывай.

И убежал. Арина потянулась к кассетам. Само собой обожаемая Земфира. А дальше? Виктор Цой? Замечательно. ДДТ? Тоже хорошо. Тина Тернер? Лучано Павароти? Моцарт? Нет, она явно недооценивала водителя любимого шефа. Бывает же? Прилепишь человеку ярлык, и самое очевидное упустишь. (Если оно воображаемой схеме не соответствует.) Решила, что парень недалекого ума. И заранее скривилась, глядя на кассеты. Думала ни одна не подойдет. Ну, горячо приветствуемая Земфира, разве что. А в итоге? Стыдитесь, девушка. Стыдитесь. Перебирая записи, Арина расслабилась и совершенно забыла, что собиралась подготовить удобоваримую дезинформацию для Федора. Телефонный звонок застал ее врасплох.

— Да?

— Да?

Передразнил бесконечно любимый голос. Господи, какое счастье, что ОН жив!

— Как дела?

— Это ты меня спрашиваешь? Как у тебя, расскажи. Как докатилась до жизни такой?

— Именно докатилась.

Она вдохнула, сосчитала до пяти и продолжила ледяным тоном.

— Басмач тебя обманул. Не хотел меня подставлять. Я лежу в гинекологии. Третий аборт подряд, вот дало осложнение. Надо подлечиться. Муж не хочет детей. Так уж получилось. Я тебе сразу не сказала, не знаю почему. Прости, пожалуйста. Прости и… не звони больше. Прощай.

Она отключила телефон. Выронила трубку и зажмурилась. Слез не было, только холод и смертная тоска.

— Что это ты, девонька?

Громко охнула одна из соседок. Крупная добродушная Анна Ивановна.

— С ума сошла? Зачем?

И поняла. Встала, тут же снова села. Подняла руки, прижала ладони к щекам. Покачала головой.

— Хочешь отвадить? Из-за своей ноги? Дурная!

Остальные две загалдели. А что случилось? Что случилось то? Они не слушали. Арина прикрыло лицо, согнутой в локте рукой. И не ответила ни на один вопрос. Не хотела разреветься в голос. Еще чего не хватало. Отключенный телефон притаился, как отрубленная лапа чудовища. Того и гляди — оживет и поползет по постели, чтобы схватить за горло. Арина не жалела о своем решении. Она умирала от жалости к себе, но понимала, что другого варианта не существовало. Приехал бы? Увидел? Стал лечить и жалеть? Нормальных девушек ему не хватит? Что за ересь! Искусанные губы запеклись кровавой коркой.

— Так больно?

Перепугался забежавший на минутку Вася, и помчался за палатным врачом. Вдвоем они размотали повязки и уставились на ногу.

— Вроде все прилично.

Алексей Анатольевич укоризненно посмотрел на Васю. А тот мгновение помедлив, потрогал лоб, задумался и вслух предположил.

— Сердце?

Схватился за пульс. Сердито и взволнованно потребовал.

— Отвечай, черт тебя дери! Отвечай немедленно! Ну?

— Давайте кардиолога пригласим.

Встрял палатный. И вышел. Вася сел на хлипкий стульчик. Продолжая держать руку Арины в своей, вздохнул. Опять потрогал лоб.

— Температура? Нет? Слушай, ты вся в холодном поту. Мать, чего творится? Говори. Мне за тебя Алена голову отвернет, в лучшем случае.

Его громкий голос кошмарно раздражал. Арина вытянула свою руку на свободу и отвернулась.

— Все нормально. Отвали.

На толстокожего мужа лучшей подруги сей демарш никакого впечатления не произвел. Чихать он хотел на словесные выхлопы. Приплыла роскошная кардиологиня с медсестрой, нагруженной переносным аппаратом ЭКГ. Расспросила Васю, поблагодарила за освобожденный им стульчик. Брезгливо взялась за липкое от пота запястье наманикюренными пальцами.

— Так. Давайте послушаем сердце. Поднимите футболку.

Арина поняла, что ни палатный, ни Вася с места не сойдут. Поморщилась и решительным жестом оголилась. Пусть любуются, было бы на что. Кардиологиня внимательно выслушала суетливо дергающееся вместилище нежных чувств. Кивнула медсестре. Возникла заминка. Манжетки на ноги не пристегнешь. Одна щиколотка в гипсе, другая скрыта под лангетом и толстым слоем бинта. Врачи посовещались минуту.

— Придется довезти до монитора.

— Василий Иванович, я вас и пациентку там подожду.

Кардиологиня вышла вместе со сконфуженной медсестрой. Палатный отправился за каталкой. Вот и бесплатное развлечение для соседок по палате. Василий заметил скучающим голосом.

— Все у тебя не как у людей, горе ты мое, Родионова.

***

И никакая не симуляция, а серьезное нарушение ритма! В Арину влили очередную порцию лекарств. Когда стали капать калий, рука немилосердно затекла, а вена начала протестовать, жидкий огонь, вот что это напоминало больше всего. Медсестра — тонкая и звонкая блондинка, вылитая Барби, спросила сочувственно.

— Сильно жжет?

Арину, отчего то, позабавило проявление сочувствия, но ответила она серьезно и вежливо.

— Да, немного.

— Вы терпеливая.

Копия Барби убежала по другим делам, звонким кукольным голосочком пропев из дверей.

— Зовите, если что.

Товарки по палате относились к этой девочке двояко. С одной стороны колет классно — не придерешься, вежливая, внимательная. С другой… Вызывающе молодая, свежая и красивая. Как ни крути, а опухшие от лежания и лекарств, непричесанные женщины себе рядом с ней казались в три раза безобразнее. Кто ж такое вытерпит спокойно?! Светлана выступила первой.

— С заведующим спит.

— Да ты что?

— Правда?

Вскинулись Анна Ивановна и Валентина.

— Откуда знаешь?

— Манька рассказала, вчера, когда чай пили.

— Манька твоя в торакальном работает. Врет, поди.

— А вот, и нет. Ей Алла Антоновна обсказала, что и как.

Арина застонала. Как противно, как отвратительно! Мерзость, да и только. Но Анна Ивановна, в глазах которой девушка обзавелась мученическим венцом, перебила увлекательное повествование о распутной красавице.

— Чего, Арин? Сердце? Или рука устала?

Злоба, душившая девушку ослабила хватку. Кто она такая, чтобы судить? Сплетни существовали всегда. Люди несовершенны. Даже самые лучшие из них. И она произнесла извиняющимся тоном.

— Уже легче. Одна секунда и отпустило. Не волнуйтесь.

— Может водички подать?

Арина улыбнулась.

— Водички у меня уже полное пузо, вон сколько влили. Еле терплю. Не позовете тетю Зину? Пожалуйста. А то еще флакон капать, не выдержу ни за что.

— Сейчас, Валю отправим, она у нас самая шустрая. Пока я доползу, ты сто раз описаешься.

Тетки захихикали, не обидно, а сочувственно. Они хорошо понимали Арину. Валентина, действительно была самой подвижной, в некотором смысле. У нее была сильно повреждена рука. Две спицы в кости, разрыв связок. Как их сшили, пока и не проверишь. Самолет, так называется конструкция, которая удерживает руку, отведенной в сторону. Анна Ивановна подтолкнула костылем тапочки гонцу. Не больно с ее рукой в тесной палате нагнешься и под кровать залезешь. И Валентина отправилась в поход. Нянечка появилась быстрее, чем посланная за ней. Подняла с пола судно и подставила жертве внутривенных капельных вливаний. Попутно приосанилась и изрекла.

— Эх, бабы. Ни одной легкой у вас в палате. Даже судно подать некому.

Валентине это показалось выпадом.

— И как по-вашему я туда протиснусь? Мимо Светы? Если только боком. А нагибаться? Как раз Светке в глаз самолетом засвечу.

Няня вытянула судно, поджала губы и ушла с оскорбленным видом. Арина разрядила обстановку.

— Приходит палатный, и видит подбитую физиономию. Что за дела?

Она ловко передразнила Алексея Анатольевича. Женщины захихикали.

— А Светлана отвечает. Это меня Валентина измордовала.

Интонации Светы ей тоже удались. Теперь уже грянул хохот. Анна Ивановна вытерла глаза краешком цветастого платка.

— Ох, девка, чистый комик.

За всеми происшествиями, слава Богу, забыли про аморальное поведение медсестры. И речь зашла о детях. Благодатная тема. Можно не напрягаясь, отключиться и не психовать. Ничего, вот Димочка наушники принесет — наступит царство полной свободы от чужих разговоров. Скорее бы.

***

Нога упорно отказывалась заживать. Арина с ужасом рассматривала ее во время перевязок. Тонкая и бледная, как макаронина, разрезанная в пяти местах. Две глубокие незаживающие язвы. И прочая, и прочая, и прочая.

В субботу утром Родионова ждала санитарку тетю Зину — голову мыть. Сидела на кровати, откинула простыню — в начале августа город соревновался с Африкой, где жарче, там или здесь? Молча наматывала на палец засалившийся хвостик. В дверь постучали коротко и четко.

— Войдите.

Скомандовала Анна Ивановна, которую тоже никак не выписывали. Две другие койки пустовали. Валентину отпустили неделю назад, а Светлану перевели в неврологию.

— Войдите.

Повторила Анна Ивановна. И дверь распахнулась. Сначала появился нереально огромный букет чайных роз, следом — широкоплечий, коротко стриженый мужчина в белой накидке. Она забавно смотрелась на богатырских плечах.

— Здравствуй, обманщица.

Арина охнула и залилась краской. Подхватила простыню, натянула до подбородка. Закрыла лицо руками. Мужчина положил букетище на пустующую кровать напротив Арины и остался стоять в двух шагах от девушки.

— Здравствуй, говорю.

Она покачала головой. Малиновые ушки и шея, взлетевший хвостик — вот и весь ответ.

— Пороть тебя нужно за такие фокусы. Я не о прыжке в окно, конечно. Я о гинекологии, муже и прочем.

Обманчиво ленивые интонации голоса и следом почти рык.

— А ну, посмотри на меня!!!

Анна Ивановна заворожено обмерла. Вот это мужик! Вот это мужик! Господи, что ж ей такой не встретился?!

— Давай. Убирай ручки и смотри. Я жду.

Арина испуганно послушалась. В ее глазах светилась невозможная радость потерявшегося ребенка, которого, наконец-то, нашли. И стыд. За содеянное. И вера, что накажут и простят. И печаль, печаль много страдавшего существа. И, самое главное — любовь. Просто любовь.

— Вот и встретились.

Анна Ивановна, проклиная собственную тактичность, с трудом поднялась и захромала прочь из палаты. Это сколько же важного и замечательного она упустит?! Дверь за ней закрылась совершенно беззвучно.

— Федор. Федор.

Арина смотрела в любимое лицо, прорезанное новыми морщинками. Стрижка, взгляд — все было другим.

— Федор.

Он упруго и быстро присел на корточки, взял маленькую ладонь.

— Пальцы грызешь? Не стыдно?

И поцеловал. Выпрямился, мгновенно, выпустил руку, подошел к окну. Что он там рассматривал? Арина не видела выражение его лица. И хорошо, что не видела. На какое-то мгновение ему показалось, что приезд сюда был ошибкой. И эта маленькая бледная девочка в пропотевшей футболке? Эта девочка его фея? Та, чей голос помог ему выжить? Она сказала негромко.

— Видишь, на самом деле все не так.

— Что?

— Все. Даже цвет моих волос. Все совсем не так, как казалось, правда? И потом, я…

После едва заметной заминки, она нашла в себе силы продолжать.

— И потом, я без пяти минут калека. Буду хромать. Это совсем не то, что нужно тебе. Абсолютно. Прости, что пыталась тебя обмануть. Я хотела, как лучше. Ты бы рассердился на меня и все. Зачем видеть… это? Меня такой. Здесь.

Она обвела рукой палату.

— Хорошо, что ты приехал. Я увидела тебя. Не бесплотный голос в трубке. Ты! Спасибо, но все ни к чему. Зря. Уезжай. Я тебя очень прошу. Даже говорить ничего не надо. Уходи. Уходи!

— Рина.

Он ответил без всякой связи с ее мучительным монологом.

— Рина, о чем ты мечтаешь? Чего хочешь больше всего на свете? Скажи?

Она промолчала. Огромная фигура Федора у окна загораживала солнце. Ей, во всяком случае, так показалось. Он уйдет, а в палате останется сумрак. Короткий ежик его волос блестел. Хорошие кремовые брюки и рубашка цвета топленого молока. Темно коричневые сандалии на босую ногу, ремень в тон. Ну почему, почему он настолько безупречен??? Все в Арине кричало от боли. Почему? Он отошел от окна, присел на кровать рядом с букетом. Коротко и требовательно посмотрел в зеленые заплаканные глаза.

— Малышка. Обстановка хреновая, согласен. Но ты не ответила.

— Я не поняла.

— Есть у тебя мечта?

— Была.

— Какая?

— Что бы ты был жив. Вот и все.

Она сказала это без тени притворства. Безыскусно и твердо. Федор почувствовал, что сердце в груди переворачивается.

— Тебе сообщили, что я умер?

— Да.

— Кто?

— Сашкина жена.

— Все так думали. Карма. Удивительно, что жив остался.

— Расскажешь?

— Может быть. Позже. Эй, да у тебя слезы в глазах! Почему отворачиваешься?

— Я, я плохо пахну. Сам понимаешь, вымыться целая проблема. И выгляжу отвратно. Не смотри на меня, пожалуйста.

Ее прерывающийся голос обжег, прорезал невидимую броню, выросшую между ними. Федора точно подбросило. Он вновь оказался на корточках возле ее постели, только совершенно по-другому. Теперь он смотрел на нее иначе. Серый цвет лица, бледный рот и зеленый огонь глаз. То, внутреннее, спрятанное от всех, что он прежде почувствовал, лишь потом услышал, но не умел понять, то странное, отличающее Арину от всех на свете, вновь засияло, выросло, наполнило собой его сердце. Камертон, отзываясь, рождает звенящий звук, его огрубевшая жестокая натура не могла ничего воспроизвести, лишь вздрогнуть в немом отклике на чудо. Федор понял, что не стоит этой крошки. Словно увидел их обоих одновременно на светящейся лестнице, уходящей в небо. Себя — у подножия, и ее — далекую, окруженную сиянием. Но от сердца этой малышки к нему тянулись нити.

Он наклонил голову и покаянно произнес.

— Прости. Столько мечтал о встрече, а увидел и веду себя хуже болвана. Теперь уже все. Беды закончились, крошка. Я пришел.

— Разве ты волшебник?

Вымученно пошутила она.

— Высшей категории. Скоро увидишь.

Ей не доводилось раньше наблюдать сильного мужчину, принимающего важное решение. В жестах ожила уверенность. В непонятную секунду, мгновенно — ОН сделал выбор. И теперь сдвинуть с курса его не проще, чем поймать за заднюю ногу и остановить бегущего слона. Арина вздохнула.

— Я сейчас.

Сказал он и вышел из палаты.

***

Анна Ивановна посчитала удобным вернуться на законное койко-место. С удовольствием устроилась поудобнее и спросила.

— Твой?

Арина пожала плечами.

— А роз то сколько приволок! Как в песне. Суровый мужчина, обстоятельный.

Тут ее осенила новая мысль.

— Неужто, женат?

— Нет.

— А чего кобенишься тогда, дура?

И столько удивления было в ее вопросе, что Арина невольно улыбнулась.

— Долыбишься. Смотри. Побегает, побегает, да и надоест ему. Поостерегись, девонька. Послушай меня, старую.

Арина шумно вздохнула.

— То-то же. Будь поласковее. Не выпендривайся больно много.

Она говорила искренне. И Арина не смогла возразить. Просто выслушала двухминутную речь о пользе пряников, умеренном воздействии кнута и правильном сочетании данных ингредиентов.

— А как иначе семейную кашу-то сваришь?

В палату вошли вредная тетя Зина и незнакомая нянечка, как выяснилось из хирургии. Женщин подгонял Федор. Командовал. Но они не протестовали! Заглядывали ему в глаза. Хвостиками не виляли только по причине отсутствия оных.

— Моем мою красавицу, меняем постельное белье. Время пошло.

Следом возникла медсестра. Она тоже умильно смотрела Федору в рот.

— Диктуй список, Арина.

— Какой?

— Лосьоны, дезодоранты, молочко, гигиенические средства. И так далее. Леночка сгоняет в магазин и на рынок. Тут все близко. Давай.

Леночка, действительно, достала огрызок карандаша и лист бумаги. Тем временем санитарки притащили тазы, клеенку и ведра с горячей водой.

— Стоп.

Отвлекся главнокомандующий. Брезгливо покосился на тазики.

— А нормальное пластиковое ведро где купить можно?

— Там же.

Объяснила Леночка.

— Возле рынка есть маленький хозяйственный магазинчик.

— Значит, добавляем в список ведро и таз. А в эти… емкости будем грязную воду выливать.

Санитарки остановились.

— Цветы поставьте в банку какую-нибудь, что ли. Сбор здесь, в прежнем составе, через полчаса.

Отпустил их повелитель. Они ушли, оглядываясь.

— Все записали?

Леночка показала.

— Рина, заканчивай ломаться. Диктуй нормально.

— У меня все есть.

— Сейчас отшлепаю. Мне в тумбочку лезть с инспекцией?

Заглянул в расстроенные глаза девушки и решил.

— На месте сориентируемся. Идемте, Леночка.

Выходя, продекламировал, обращаясь к Арине.

— Жди меня и я вернусь.

Приведенная в состояние крайнего изумления, граничащего с экстазом Анна Ивановна, села на постели и спросила изумленно.

— Неужели не врет?

— Нет.

— Тазики ему не понравились, смотри какой. Деньжищ не меряно! Вот и швыряется. А может, все ж, врет?

Тут в палате возникла тетя Зина с трехлитровой банкой, призванной заменить вазу для роскошного букета.

— А цветов то сколько, цветов!

Поставила розы на пустую тумбочку у окна. Все в банку не поместились. Добрых два десятка осталось лежать на постели. Тетя Зина подумала немного и пошла за второй посудиной. Букет жизнеутверждающе и ярко воцарился в палате. Арине, конечно, дарили розы. На день рождения. Три или пять. И не такие шикарные, вызывающие на глянцевых метровых стеблях. Первый в жизни настоящий букет. Подумала она смятенно. На щеках зажглись алые пятна.

Второй букет водрузили на холодильник, слева от входа. Палата была полу блатной. И гордилась не только бодро урчащим "Полюсом". Имелся умывальник и древнее зеркало над ним. Туалет, правда, в отделении был один. И холодильник общего пользования стоял неподалеку. Цивилизация, блин. По коридору то и дело семенили ухаживающие, или выздоравливающие пациенты (помогающие товарищам по несчастью) с наполненными суднами. Самые деликатные персоны прикрывали благоухающие утки газетами.

Никто не винил персонал. Большинство травмированных сограждан понимало, что несчастные медики ни при чем. Не они же проектировали, одобряли и возводили эти памятники эпохи развитого социализма. Удивительно, что пребывание в столь располагающих условиях не убивало пациентов! Это неопровержимо доказывало превосходство советского человека в науке выживания.

Закаленные, воспринимающие лишения и бытовые трудности, чем-то само собой разумеющимся, люди легко радовались пустякам и редким послаблениям режима. Травмированный насилием генофонд породил особый тип человека: выживают наиболее хитрые и приспособленные. Чему же удивляться?

Хотя… загадочная магия крови.

Арина вспомнила Илью Ильича, Алену, Василия, деда Махмуда. Есть еще порох в пороховницах! Есть и ЛЮДИ. Вот только… мало их, очень мало. Ужасно мало.

Наполненный мочевой пузырь, самым пошлым образом прервал ход нелепых рассуждений Арины о роли личности в величии страны.

***

— А вот и мы!

Леночка с тазиком под мышкой, ведром в руке и связкой бубликов на шее предваряла явление Федора, которого едва было видно за десятью огромными пакетами.

— Скажи, малышка, кто самый главный в армии?

— Начальник склада.

— Почти в точку.

Небрежным кивком он отпустил медсестру, и теперь, раскладывая свертки, продолжал молчать. Словно ожидая вопросов. У Арины разболелась голова. Не смотря на проветривания, палата напоминала духовку. Поставь пирожки — пожалуй, и подрумянятся. Вернулись санитарки.

— Мы начнем?

Он дипломатично вышел в коридор. Арина проводила глазами его широкую спину. Кровати в палате сдвинули, расстелили клеенку. В ход пошли новенькая только что купленная губка, детское мыло, даже бритвенный станок. Арина с громадным удовольствием избавилась от зарослей подмышками. Через час — относительно чистая и благоухающая шампунем, на голове алое полотенце, замотанное наподобие тюрбана, в новой длинной футболке и трусиках, сидя на свежей простыне девушка вытерпела очередную мучительную перевязку. Федор легко обаял свирепую Тамару Алексеевну и остался созерцать процедуру. Физиономия его была бесстрастной. Когда в наиболее "приятственный" момент девушка закусила губы и вцепилась побелевшими пальцами в спинку кровати, он не изменился в лице. Потом, когда экзекуция закончилась, любезно открыл дверь перед медсестрой, у которой руки были заняты инструментами и флаконами. Вернулся к кровати, вскрыл пачку салфеток и протянул несколько штук.

— Лицо протереть. Или лучше намочить?

— Пожалуйста.

Вот и сбылась мечта идиотки. Лежать и чувствовать его пальцы на лбу, висках.

— Пошли, погуляем.

Услышала она через секунду совершенно невероятное предложение.

— Что?

— Тут повсюду вокруг корпуса зелень, очень мило. В туалет не хочешь, сначала?

— Издеваешься?

— Я зажмурюсь, подам твое судно не глядя.

— Я не об этом.

Арина мило залилась краской.

— О прогулке.

— Господи. В чем проблема то?

Он наклонился и ловко подхватил ее на руки.

— Так сойдет? Не бойся замерзнуть, жара несусветная, а впрочем, простыня не помешает, укроем от нескромных взоров посторонних мужчин твои ножки.

Арина сверху посмотрела на опустевшее ложе. И нерешительно сцепила руки на крепкой шее.

— Как нога? Удобно?

— Очень.

В коридоре им попалась Леночка, восхищенно поинтересовалась.

— На улицу решили сходить?

Очаровавший все отделение мужчина отшутился.

— Нет, это похищение. Выкуп буду требовать.

Арине казалось, что все на них смотрят. Собственно, так оно и было. Молодая пара без всяких просьб уступила скамеечку в тени.

— Спасибо.

Услышала Арина свой сладкий голос. Федор прижал ее крепче, присел, посадил на колени.

— Ты такая смешная в чалме.

Арина живо представила сцену со стороны. Крупный мужчина, аккуратно и дорого одетый держит девушку в синей футболке, голова замотана алым полотенцем, поверх гипса и повязок наброшена простыня.

— Федор, это очень-очень патриотично с твоей стороны! Я похожа на государственный флаг. Порядок цветов немножко перепутан… Но если меня поставить на голову, вверх ногами… Или опять не так будет? А?

Шумный выдох и легкое прикосновение губ к шее.

— Меньше всего, когда я покупал тряпки, меня заботила цветовая гамма. Рина, все-таки это ты.

— Нет, это не я.

Съязвила она.

— Теперь я окончательно поверил до конца.

— Расскажешь, где ты был? И как все так получилось?

И опять услышала.

— Позже.

Не стала настаивать. Прислонилась спиной к его груди, откинула голову и закрыла глаза. Минутное острое блаженство нарушил громкий возглас.

— Так-так, зайка моя. Попалась!

Слева, по дорожке к ним подходила Виноградова. Малыш, уютно пристроив голову на теплой, пахнущей молоком груди, сыто дремал в сумке-кенгуру. Раздавшиеся бедра и крепкие руки — Алена выглядела восхитительно, но монументально. Мечта богатыря.

— С кавалером познакомишь?

Она присела на край скамеечки, чмокнула растерянную подругу в щечку. Федор снял очки и внимательно посмотрел в глаза чемпионки.

— О, Боже! Боже! Боже мой!

— Нет, это не господь, и даже не ангел. Я собственной персоной.

Но ошарашенная Алена еще не пришла в себя. И продолжала самым глупым образом таращиться и изрекать междометия.

— Ой! Ой!

Федор вернул очки на место. В шоколадных линзах отразилось алое полотенце.

— Симпатичный малыш. Сын?

Алена кивнула.

— Как величают?

— Ва… Ванечкой.

— Заложите мне подругу, пани спортсменка. Чем она тут без меня почти два года занималась?

Алена встряхнула пышной гривой и, наконец, обрела дар речи.

— Трудилась. Схоронила бабушку. Чуть не умерла, еле спасли. Потом нашла новую хорошую работу. У ее шефа дома все и произошло.

— Мило. Про умирание поподробнее, пожалуйста.

С ужасом Арина поняла, что сейчас услышит! И попыталась вмешаться.

— Прекратите!

Палец Федора коснулся ее губ.

— Моя девочка молчит. Я слушаю.

Виноградова, вернее Кузнецова посмотрела на подругу.

— Да ладно тебе, Родионова. Ты ж не сифилис подхватила, тьфу, тьфу, тьфу. Чего скрывать то? Она долго не знала про твою смерть, пан покойник. Думала — жив, просто, ну. Сам понимаешь. Жив где-то там, в туманной дали. А тут ей сообщили радостные вести. Девушка бухнулась в обморок и давай к тебе на тот свет намыливаться. Как раз под новый год. Еле-еле откачали. Такие пироги.

Безмерно растерянная Арина зажмурилась и отвернулась. Ее сдали с потрохами. И кто? Несравненная Виноградова. Стараясь не вслушиваться в продолжение отвратительного интервью, она стянула с головы полотенце и стала сушить волосы. Одна рука Федора обнимала ее за талию, другой он опирался о скамью. Арина чувствовала себя связанной и беспомощной. Какое унижение! Вскочить и унестись от мило беседующей пары она не могла ФИЗИЧЕСКИ. Но терпеть, тоже не получалось.

— Прекратите! Прекрати! Ты!

Пальцы сами сжались, Арина стукнула по каменному плечу, раз, другой, по груди.

— Спасибо, Алена.

Федор мило улыбнулся, игнорируя кулачки своей добычи.

— Я должен знать.

— Ты что всерьез обиделась?

Спросила молодая мама? И гневно сдвинула брови.

— За что?

Федор ответил вместо нервничающей девушки.

— Она слегка не в себе. Ей плохо. Вот и ведет себя неадекватно. Не обращайте внимания, Алена. Пройдет, успокоится. Поймет, что не права.

— Я?

Прошипела Арина.

— Я не права?

— Конечно. Алена тебя любит, заботится. Пришла навестить. Мне нужна информация, чтобы я положение дел верно представлял. Нога ногой, а сердце сердцем. Это не прыщик на носу. Нужны лекарства, наблюдение у толкового кардиолога.

Арина ничего не могла слушать. Только фыркала и протестовала. Федор продолжал общаться с предательницей Виноградовой.

— Вы Алена, не обижайтесь. Спасибо, что приходили. Мы сейчас обедать отправимся. А вам она вечером позвонит сама, когда в себя придет. Нога у нее скверная. Только что была болезненная перевязка. Вот адреналин и выделился.

Федор самым спокойным образом встал и попрощался.

— Рад был познакомиться с Васиным наследником. Привет мужу.

Растерянная Виноградова долго смотрела им вслед. А карапузик продолжал себе спать, как ни в чем ни бывало.

***

Анна Ивановна похромала смотреть телевизор в соседнюю палату. Свой наполовину функционирующий ящик Светлана забрала в неврологию. Чем несказанно обрадовала Родионову и огорчила старушку. Хотя, строго говоря, какая она старушка? Максимум — лет пятьдесят пять. Увы, жизнь сурова к большинству россиянок. Федор явно обрадовался, что никто не подслушает.

— Хорошо, что плацдарм свободен.

Положил Арину на место, сел рядом, обнял, наплевав на протесты. Начал целовать лоб, виски, стиснутые веки, подбородок, шею.

— Рина. Глупенькая. Перестань. Не смей злиться из-за ерунды. Я, конечно, думал, что ты всплакнешь, когда узнаешь о моей… пропаже. А ты? Нехорошая девочка. Всерьез привязалась ко мне? Обидно, что я знаю? Какие у тебя могут быть тайны от меня? Зачем? Это неправильно.

— Да почему же?!

— Я тебе не чужой.

— А какой?!

— Самый-самый. Вот увидишь. Хочешь, докажу?

— Нет!

— Нет?

— Нет!

Он прижался к ее губам, так бережно и ласково, что сам удивился. Руки тоже не бездействовали — нежнейшим образом поглаживали плечи, талию. Арина открыла глаза. Он слегка приподнялся и взгляды встретились. Ее — ошеломленный, полный испуга. И его — янтарный, горячий, ждущий отклика.

— Ну?

Она покачала головой. Федор сел и засмеялся. Весело и бесшабашно.

— Сцена в гестапо. Стойкий молодой партизан на допросе. И циничный злодей, мучающий бедняжку.

Его рука накрыла ладонь Арины. Прикосновение вышло обжигающим и сладким.

— Пароль! Скажи пароль!

— Ни за что.

Теперь уже улыбались оба. Федор встал и вытянул из пакета футболку для себя и легкие полуспортивные черные брюки.

— Как девушка относится к мужскому стриптизу?

Она пожала плечами.

— Тогда не подглядывай.

Расстегнул пару пуговок, посмотрел сверху вниз.

— Наблюдаешь?

— Угу.

И продолжил.

— Ну-ну. Может у меня появится шанс понравиться.

Совершенно плоский бронзовый живот, золотые завитки на груди. Прекрасно развитые мышцы под гладкой кожей. Федор изобразил безотказный трюк атлетов — "биение сердца". Взялся за брючный ремень, подмигнул. Арина закрыла лицо руками.

— Ладно, мисс скромность. Я уже в футболке.

Потом он присел на кровать. И она услышала таки щелчок пряжки, почти бесшумное движение молнии, шорох ткани. Еще один.

— Все. Я полностью одет, целомудренная моя. Больше можно не стесняться.

Пристроил рубашку и брюки на спинку кровати. Разобрал остальные пакеты. Арина увидела много интересного. Положил ей на тумбочку темно-синюю расческу, замечательную зубную щетку, пасту, флакон лосьона, молочко, пачку салфеток, ватные шарики.

— Расческа у меня есть.

— Эта?

— Да.

— Ее место в мусорном ведре.

Он держал щетку для волос двумя пальцами и, кажется, откровенно издевался. Осознав это, Арина вместо протестующих воплей окунула Федора в волну ледяного молчания. Он, тоже ожидавший иной реакции на поддразнивание, не показал вида, что удивлен и продолжил.

— Косметику без тебя я покупать не рискнул. Только бальзам для губ, рижский. Куда запропастился? Ладно, отыщется сам. Обед мы, вероятно, прошляпили?

— Давно.

— Ну и фиг с ним. Творог со сметаной устроит? Что молчишь?

— Да. Только немного.

— Понял. Скомандуешь.

Арина не поверила своим глазам. Он купил несколько пиал, разного размера.

— Вместо тарелок. Сойдет?

Две кружки.

— Мне твой стакан не понравился. Больничная гадость.

Две чайные и две столовые ложки. С сомнением покосился на нее.

— Блин, десертной не было. Эти как на великанов.

— Тебе сгодится?

— Да.

— Мне сойдет чайная.

— Давай стакан и тарелку, отнесу куда положено. Будешь пользоваться всем своим.

— Всем?

Горько усмехнулась она.

— Да.

В его ответе была непонятная ей радость. Она удивилась, но уточнять не стала. Просто смотрела, как мужчина ее мечты, волшебным образом вернувшийся из небытия, готовит творог. Моет изюм, курагу и чернослив. Тщательно все перемешивает в большой пиале, берет две пачки творога.

— Стоп.

Вмешалась она в процесс.

— Это слишком много.

— Девушка, я люблю покушать. И голодом себя морить не собираюсь. Полторы мне.

— Тогда пойдет.

— Готово. Ручки вымоем.

Послушно согласилась. Заодно и лицо ополоснула от пыли. Федор с тазиком и кружкой! Ее таинственный Федор! С полотенцем в руках.

— Держи, малышка.

Блаженство ощущать его заботу пахло горечью. Что с ней будет через день-другой, когда он уедет? Арина запретила себе думать об этом. Он здесь, сейчас. Хочет помочь. Старается изо всех сил. Будет невежливо портить ему настроение. Невежливо и отвратительно. Вполне достаточно недавней вспышки. Все для себя моментально обдумав она решила быть паинькой, насколько это возможно. Чтобы потом, там, далеко — он вспоминал ее без раздражения. Отнимая от лица полотенце, она поймала его взгляд. Господи! Бедные женщины. Летят как бабочки на янтарное пламя, чтобы спалить свои крылышки. И мягко поблагодарила.

— Спасибо.

Что такого особенного прозвучало в ее голосе? Арина и сама не осознала. Федор споткнулся на ровном месте. Его рука, протянутая за полотенцем, застыла.

— Не надо, малышка.

Наконец выговорил он.

— Не надо. Не здесь и не сейчас. Обстановка не располагает.

Арина не поняла его, но не стала уточнять. Только кивнула, как хорошо воспитанная девочка. Чинно сложила руки на салфетке, которую Федор ей постелил. Подождала пока он возьмет ложку, и степенно принялась за еду. Творог оказался замечательно вкусным, хотя и без сахара. Очевидно, бережет талию, решила она не без юмора. Ел он не слишком быстро, молча, слегка нахмурившись. Задумался о чем-то? Бросил молниеносный внимательный взгляд на нее. Выражение глаз сразу изменилось, стало теплым. Потом опять отвлекся, сдвинул брови. Арине мучительно хотелось оказаться в кольце могучих рук. Прижаться и закрыть глаза. Б-р-р. Что за наваждение! Федор решал непростую задачу. Что ему делать с этой девочкой? Послезавтра он переговорит с врачами и выяснит их прогнозы? Или не телиться? Вызвать своего специалиста? Да и забрать детку с собой? Родителей у нее нет. Бабушка умерла. Он прикидывал разные варианты.

— Федор.

Тело отреагировало мгновенно. Россыпь мурашек вдоль всей спины и отчетливое напряжение в паху.

— Что?

Взглянул на девочку и ощутил незнакомое, вернее сто лет как забытое, волнение и радость предвкушения. Гладко зализанные чуть влажные волосы, без челки. И глаза цвета листвы, умытой дождем.

— Когда ты уедешь?

— Уже надоел?

Она покачала головой величественно, как царица. Расправленная спина и безупречные кисти рук, точно с картины придворного живописца. Длинные остроконечные пальцы. Федор с трудом отвел взгляд.

— А что тогда?

— Просто хочу знать.

Сгреб грязную посуду, вымыл, поставил на место. Она ждала. И в натянувшуюся между ними сеть тишины упал его холодный ответ.

— Скоро.

— Хорошо. Будь добр, пригласи мне санитарку.

— У тебя под кроватью новое судно. Ждет. Сам вынесу, какие проблемы? Бумага на тумбочке.

— Так нельзя!

Ее невозмутимость как ветром сдуло, а Федор опять развеселился. Но решил не дразнить, вон уже пятна на щеках.

— Иду. Не злись.

Побродил по коридору. Постоял у полумертвой пожухлой пальмы в кадке. Представил НАСТОЯЩИЕ, шуршащие на ветру глянцевые зонты. Посмотрел себе под ноги. Приехал то одним днем, без вещей. Сланцы купить? Вспомнил испуг и восторг Басмача, открывшего дверь. И спутанное повествование. Метнуть в нападавшего грабителя чайник кипятка? А второму бандиту заехать по башке бутылкой бальзама? И с отчаяния смело прыгнуть? Его девочка? Книжная малышка? Та самая, стеснительная, грустная? Кстати, о птичках. Басмач говорит, из-за пса переживает очень. Купить ей щенка? Или пока не поправится не надо? Он увидел, как в палату тяжело проковыляла Анна Ивановна. Как вышла санитарка с судном. На обратном пути он ее перехватил. Вложил в карман застиранного халата сто рублей.

— На конфеты. За здоровье деточки.

Тетя Зина немного поотнекивалась, но ушла довольная. Мысли Федора плавно вернулись назад. А в тихом омуте, то черти водятся! И почему это его забавляет? Никак не мог представить Арину, вооруженную бутылкой? Бывает же. Захотелось порадовать девочку. Что с ним такое творится? Федор вышел из корпуса, поймал машину.

***

Арина ждала-ждала и задремала. Басмач проник в палату тише, чем привидение. Оставил на тумбочке записку и банку с пловом. Знаком попросил Анну Ивановну не обращать на него внимания. Посмотрел на вещи Федора. Внимательный взгляд не упустил ни цветов, ни тазика, ни полотенца, ничего, что было на виду. В тумбочку он не полез. Растворился так же незаметно, не потревожив. Анна Ивановна проследила за закрывающейся дверью и закрыла глаза. Тихий час, так тихий час.

***

До чего же безжалостна жизнь. Одна беда нанизывается на другую — и так без конца. Он ушел. Побродить по городу? Подумать? Вряд ли у него есть дела в Заранске. Он ушел. Неприятно смотреть на эти вонючие повязки? Жалость пополам с раздражением? Что еще она может вызывать в таком мужчине, как Федор? Арина казалась себе брошенной, растоптанной и глубоко несчастной. Она молча металась по постели. Равнодушно получила пару уколов. Забыла измерить температуру. Не обратила внимания на записку Басмача и плов. Небо за окном потемнело и грозилось ливнем. Чернильная туча, низко нависая над крышами, наползала с запада. Солнечные лучи, пробились на мгновение, торопливо лизнули окна терапевтического корпуса, он располагался напротив хирургии. Стекла вспыхнули оранжевым огнем. И вновь погасли.

Арина постаралась и дотянулась до спинки кровати по соседству, прикоснулась к вороту рубашки. Погладила острую кромку, взялась за пуговичку и отпустила. Чьи-то пальцы будут расстегивать, сминать ткань цвета топленого молока и ласкать кожу под ней. Словно обожглась — отдернула руку. Пусть уезжает, пусть уезжает скорее. Чтобы одна безмозглая идиотка перестала надеяться. Порылась в тумбочке, включила (негромко, чтобы заспавшейся соседке не мешать) драгоценную Земфиру. Вытянула телефон, но передумала звонить, швырнула обратно. Перевернулась на левый бок — лицом к стене.

Перед глазами всплывало его лицо. Деформированный, сломанный, наглый нос. Выступающий вперед подбородок решительного человека. Пушистые паруса рыжих ресниц, гордо реющие над золотистыми ладьями. Куда держат путь эти странники? К каким берегам? Припухшие нижние веки, придающие взгляду оттенок лукавого упрямства. Манера смотреть в упор, точно пронизывая насквозь. Неожиданно красивая линия рта. Несколько полные чувственные губы любителя удовольствий. Впрочем, когда он сердится — сжимает рот в прямую линию, и щурится, словно в прицел смотрит. Лицо мгновенно меняется, становясь отстраненным и пугающим. Арина и не подозревала, что в распоряжении Федора целый арсенал гримас и улыбок — от просто неприятных, до совершенно паскудных, даже чудовищных. Он умел смотреть десятью тысячью способов. И попасть под некоторые из его взглядов было действительно небезопасно во всех смыслах.

Вежливый, но короткий стук возвестил о гостях. К Анне Ивановне пришла сестра. Конечно, хорошо сидеть в палате и жаловаться на плохие: сон, аппетит и самочувствие! Но! Замечательное — "но". Анне Ивановне не терпелось поделиться историей про богатого ухажера соседки. И она, опираясь на плечо сестры, повлекла ее в коридор. Вволю посплетничать, что может быть полезнее? Арина осталась одна… на полминуты.

— Рина!

Сердце затрепетало отчаянно и радостно.

— Ты!

Он приблизился невесомым шагом хорошо тренированного бойца. И, вопреки всем своим планам, жадно прильнул к бледным губам. Обеими руками придерживая за плечи. Почти набросился. Неистовый, страстный поцелуй, причиняющий сладкую боль, затянулся, искушая и подталкивая дальше, дальше, дальше. У Арины перед глазами вспыхивали и взрывались звезды. Голова кружилась, кровь билась в висках. Тепло и тяжесть внизу живота. Что-то сжалось в сладкой судороге счастливого ожидания. Она обняла Федора за шею и потянула к себе. Внезапно он высвободился, перехватил ее руки, притянул, уложил к себе на колено, не отпуская. Поднял голову, покачал. И искренне, без намека на шутовство или насмешку беззвучно поблагодарил.

— Спасибо, Господи.

Впервые в жизни, пусть и не в слух, обращаясь к Создателю. В которого, как закоренелый атеист, решительно не верил.

— Малышка, прости старого дурака. Совсем спятил.

Она, еще не вполне придя в себя, смотрела на него полу обиженно, полу ошеломленно. Затуманенный взгляд и растерянная улыбка.

— Что это было?

— То есть?

— Я не думала, что бывает так хорошо.

— Рина? Ты хочешь сказать…

Она смутилась и спряталась в раковину. Улыбка растаяла, губы сжались, зеленые глаза смотрели сердито.

— Рина. Сколько тебе лет? Двадцать семь?

— Восемь.

— И?

— Не скажу!

Федор, вдруг, вспомнил некоторые старые выводы и полюбопытствовал.

— Тебе никогда не было хорошо? Никогда? Совсем?

И что ему ответить? Описать ТОТ поздний вечер? Она отвернулась.

— Хочешь, расскажу тебе про свой первый раз?

Наклонился к маленькому ушку. И прошептал заговорщицки.

— Пока Анна Ивановна не слышит?

— Да.

Ответила глупая плохо воспитанная девочка.

— Вот любопытное создание.

— …

— Тогда слушай. Я отбил девушку у бати. Правда. Он встречался с молоденькой учительницей, очень похожей на тебя. Тоненькая, зеленоглазая. Руки у нее были неплохие, но не такие изящные как твои. Такие я только во сне видел.

Прервался на секунду, поцеловал одну ладонь, другую.

— Милая девушка. Лет двадцати пяти. Бате пятьдесят. Мне семнадцать. До этого только целоваться доводилось.

— А как ее звали?

— Лена. Батя был директором школы… Сама понимаешь. И, как водится в таких случаях про романчик, знал весь коллектив. Но батю уважали очень, зудели втихомолку. А мне обидно за мать! Приперся переговорить, представляешь? Злой как взвод чертей. Позвонил, она открывает. В коротком халатике: коленки наружу, и в не застегнутом, в не застегнутом! Рукой у шеи придерживает и на талии. Запахнулась, короче. Тут я и приплыл. Цап ее в охапку. Дверь пяткой захлопнул. Халат на пол, следом Лену и сам. Даже не спросил, дурак, есть ли кто дома. Повезло, идиоту.

— Она не вырывалась?

— Лена? Нет. Совсем наоборот. И стал я к ней похаживать. Через день. Пока на батю в подъезде не нарвался. Видишь — нос сломан. Плата за любовь. Но этим батя не ограничился. Загнал меня в военное училище. Так история и увяла потихоньку. Лена, правда, ко мне пару раз приезжала. Потом замуж вышла. За физрука из батиной школы. И они вдвоем уехали. Такая история. Почти полный хэппи-энд.

— Почти?

— Батю жаль. Он меня так и не простил никогда.

— Он жив?

— Нет. И мама тоже. Сестер и братьев не имел. Один.

Руки Арины по-прежнему были в плену. Она пошевелила пальцами.

— Отпусти.

— Попроси ласково.

— Федор, пожалуйста.

— Не могу устоять! Абсолютно беззащитен перед звуками твоего волшебного голоса… Лорелея.

Позволил ее пальцам освободиться. Выпрямился, с наслаждением потянулся. И спросил весело и хитро.

— Я тебе нравлюсь? Хоть немножко?

Захваченная врасплох девушка промолчала, разгладила складку на футболке и посмотрела в потолок.

— …

— Очень позитивный ответ. Ты меня обрадовала.

— Ни капельки!

— Вот лгунья!

— Ни грамма.

— Спасибо огромное.

— А почему ты спрашиваешь?

— Могу признаться только девушке, которой не безразличен.

Удивительное чувство светлого покоя снизошло на него и не покидало. Был ли он так счастлив когда-нибудь? Смешно. Уловив его настроение, замаскированное непритязательными шуточками, Арина умолкла. Потянулась, взяла громадную ладонь, прижалась к ней щекой. И застыла. Федор боялся пошевелиться, спугнуть невозможно прекрасную, дивную минуту. Арина потерлась лицом о его руку и громко мурлыкнула. Им было необыкновенно хорошо. Идиллию нарушила санитарка.

— Ходячие на ужин.

— А прыгающие?

Она посмотрела на шутника и строго пояснила.

— Прыгающие тоже. А лежачим принесу.

С чувством легкого сожаления Арина выпустила его ладонь.

— Вот и вечер. Скоро ты уйдешь.

— Куда?

Удивился Федор.

— А где ты остановился?

— Здесь.

— Но, тебя же выгонят!

— Кто? Я как бы ухаживающий. Что не так?

— Просто странно.

— Очень. Мне самому тоже. Тебе, когда гипс с левой ноги снимут?

— Обещали во вторник.

— Замечательно.

— А что?

— Это секрет, раскрыть который согласен только девушке, которой я не безразличен.

Она насупилась. И вздернула подбородок. Федор придержал ее лицо рукой, потянулся и ласково поцеловал в сомкнутые губы.

— Пойду разведаю, чем травят пациентов.

***

Он, действительно, остался ночевать. И выгонять такого респектабельного мужчину никто не посмел. Тетя Зина передала его по смене тете Свете. Распухшие варикозные ноги доставляли ей много мучений. Она выглядела, да и была сердитой строгой теткой. Но обаяние Федора, подкрепленное небольшим финансовым вложением, подействовало неотразимо и на нее. Расщедрившись, тетя Света принесла две чистые простыни.

— На эту лечь, другой укрыться. Сойдет?

— Спасибо.

— Хороший у тебя мужик, девка. А что раньше не приходил?

За Арину ответил он сам.

— Был в отъезде. Сегодня утром прилетел.

— Ясно. Ну, ежели что, зовите. Я в коридоре прилягу.

Анна Ивановна обстоятельно и долго рассказывала о своей молодости. Федор делал вид, что слушает, а сам перебирал и гладил тонкие пальцы девушки. Вечерняя капельница, уколы, умывание.

— Ты сама сумеешь помыться? Или санитарку пригласить?

Арина представила тетю Свету, помогающую ей, и поморщилась.

— Не надо.

— А кто тебе поливать будет?

— Сама.

— Ой, горе мое. Я б тебе сказал, если бы не Анна Ивановна.

Когда улеглись, он подтащил свою кровать поближе. Протянул руку.

— Держи.

В умиротворенной тишине и полумраке громко засопела уснувшая соседка. Арина наслаждалась моментом, ее ладонь в его руке. Что может быть чудеснее?

— А у меня есть сюрприз.

Отчетливо прошептал Федор.

— Сейчас показать или завтра?

— Как хочешь.

— Тогда утром. И еще просьба.

— Говори.

— Скажи да.

— Что?

— Просто скажи да.

Она долго молчала, потом легко сжала его пальцы. И он скорее догадался, чем расслышал.

— Да.

Федор заговорил на португальском. Чуть более быстрый темп речи, другие, непривычные русскому уху окончания слов. Красивые непонятные слова вспыхивали между ними, и таяли без объяснений. Что-то сокровенное и печальное звучало, почти плакало и уходило. Арина погладила сжатую в кулак ладонь. Последние звуки.

— …Ишту уптиму, миньа менина.?

— А перевод?

— Просто рассказывал о том, что чувствую. Понравилось?

— Очень. Можно спросить.

— Давай.

— Все же, что случилось?

— Вот настырная девчонка! Может, в журналистки пойдешь?

— Не увиливай.

Шумный вздох, затем еще один в прохладной ночной тишине.

— Это долгая история.

— Мы куда-нибудь спешим?

— Мой старый друг Антониу Дуарте де Пина. К которому я и прилетел. Поселил меня в таком милом маленьком домике, с верандой. Весь обвит бугенвилеей. Вокруг манговые деревья. С чем бы их сравнить? Громадные. Больше, чем вековые дубы. Шуршат на ветру. Непривычная красота, совершенно чужая. Как я познакомился с Антониу? Давным-давно. Как раз моя дочь родилась. Тесть устроил на крутую учебу по своей линии. Друг мой (не позволял, зараза такая себя просто Антоном называть) приехал в столицу СССР учиться. Ни бельмеся по-русски, вначале. Как и я по-португальски, впрочем. В модном кафе сцепились. Ну, молодые, кровь горячая. А у него голос, наглый такой. Жуть. Подрались. Помирились, стали не разлей вода. Вдвоем по девочкам. Очень сплачивает. Особенно, если вкусы не совпадают. Нам обоим повезло. Антониу западал на крупных блондинок. Мы, как бы в шутку, договорились, что между собой общаться нарочно будем — день на португальском, день на русском. И пошел процесс. Через пару лет я неплохо говорил. Учебники купил. Тестю так и объяснил — упорно занимаюсь языком. Он не протестовал. Малина. У Антониу с русским похуже сложилось. Хотя понимать стал нормально. И жили мы душа в душу. Весело. Однако, настал день прощания, проводил я друга в его родную Африку. Пятнадцать лет переписывались. Не очень регулярно, правда. То одно письмо в пол года, то два в месяц. В восьмидесятом у них к власти пришел, как водится генерал. Страна небольшая, бедная, а за президентское кресло сражаются, мама дорогая. В девяносто пятом мой друг получил должность замминистра, купил первую машину. До этого, кажется, на велосипеде ездил. Он был хорошим парнем. В меру жадным, неглупым. И, действительно, думал о своей родине.

Арина отметила, что в голосе Федора появились металлические нотки.

— Потом другой мятежный генерал, начальник генштаба, заварил новую кашу. В начале лета, в девяносто восьмом. Переворот не получился. Но война началась. Гвинея и Сенегал прислали помощь президенту. Не очень помогло. В ноябре все же подписали мирное соглашение. Понимаешь, малышка, политика очень пакостная штука. Очень. Я не могу сказать, что президент Виейра был Мальчиш Кибальчиш, а генерал Ансуманэ злой узурпатор. Оба хороши. Да и не до составления характеристик их личностей мне было, откровенно говоря. Не будем этого касаться, решать, кто прав, ладно?

— Обычно считают, что прав победитель.

— Речь не об этом. Вовсе. Антониу звонил мне, очень просил приехать. Плел чушь разную. Про доставшийся в наследство от деда заводик, по производству пальмового масла. Про экспорт кокосовых орехов. Звал в партнеры. Не особо я проникся, но решил слетать, посмотреть все на месте. Типа все увижу и разберусь. Возомнил себя пингвин орлом, короче.

Федор умолк. Вдруг отчетливо увидев худое бронзовое лицо друга. Услышал невнятную, скомканную от усталости скороговорку. Банальные приветствия. Пожелания всех благ. И выражение хмурой сосредоточенности в глазах.