«Фальстафф» – настоящий ирландский паб. В смысле, им владеет настоящий ирландец. Майки Ли О’Мейли родился в Донегале в день, когда умер поэт Брендан Биэн. Возможно, поэтому на двери мужского туалета висит фотография Биэна в обнимку с другом, актером Джеки Глисоном. Женщинам досталась фотография автора «Улисса» Джойса в красном платье (естественно, фотошоп).
Никто не знает, чем занимался Майки до открытия паба. Он каждый раз отвечает по-разному. То был дублером Пирса Броснана в трех фильмах о Джеймсе Бонде. То следил за гитаристом U2 Адамом Клейтоном во время мирового тура, чтобы тот не баловался ни наркотой, ни проститутками. То работал экскурсоводом в Букингемском дворце, попутно стащив королевских безделушек на общую сумму в миллионы долларов. То чуть не победил на Нью-Йоркском марафоне 1988 года, но был дисквалифицирован за то, что воспользовался метро. Или попросту был переброшен британской разведкой после многих лет работы под прикрытием – разрушал изнутри революционную организацию ИРА. Но скорее всего, все гораздо прозаичнее – Майки всего лишь унаследовал парочку бокситовых рудников от отца и решил открыть маленький паб.
Майки – здоровенный детина с черными волосами, поредевшими как-то слишком избирательно для естественных причин, и неоднократно сломанным носом, который, видимо, вправлял человек, не имевший ни малейшего представления о медицине. Так что усомниться в красочных историях Майки смельчаков не находится.
В пабе всего один телевизор. Мне это нравится. Владельцы спортбаров по непонятной причине убеждены, что последнее, чем ты хочешь заняться, – разговаривать со своими спутниками. В каждом углу понатыканы гигантские плазменные экраны, будто в картинной галерее, где слишком мало места. Майки принципиально не включает хоккей, футбол, баскетбол, равно как и все то, что называет «спортом для неженок». Вместо этого в пабе показывают только странное сочетание всех трех вышеперечисленных игр – ирландский травяной хоккей. Ирландцы его обожают, зато у остальных этот вид спорта пользуется не большей популярностью, чем крикет за пределами Англии.
В отличие от других современных пабов, которые прячутся под прикрытием стриптиз-клубов и декор имеют соответствующий, «Фальстафф» находится в особняке, которому сто пятьдесят четыре года. Принадлежало здание местному пивовару, который, по слухам, был убит гангстерами во времена сухого закона, а тело спрятали в бочку в подвале. Поговаривают, что с тех пор в доме обитает привидение, в честь которого назвали один из фирменных сортов пива (бочковой эль «Мертвец Джо»). Здание старое, комнаты нестандартные, коридоры узкие и сходятся под причудливыми углами, полы скрипят, лестницы покосившиеся, туалеты маленькие, и в них дует, провода свисают как попало, все трубы проведены снаружи стен.
А еще в «Фальстаффе» самая лучшая еда и пиво в городе. По выходным вживую выступает какая-нибудь группа. Непременное условие – как минимум один из участников группы должен быть ирландцем или рекомендован ирландцами. Но в будние дни репертуар выбирает Майки, под настроение. Иногда – ван Моррисона, в другой раз Therapy? или U2. Толкаю дверь и вхожу под вой сыплющего ругательствами Шейна Макгоуэна, исполняющего «Бутылку дыма». Моему настроению соответствует идеально, с удовольствием подпел бы, если бы разобрал хоть слово.
Майки стоит на обычном месте, за стойкой, указывает на открытый номер газеты «Донегал дейли ньюс» и спорит с парой постоянных посетителей. Надо думать, о травяном хоккее. «Фальстафф» популярен среди искушенных студентов и ностальгирующих ирландцев. Сегодня в пабе яблоку негде упасть, гул голосов напоминает жужжание пчелиного роя.
Подхожу к стойке и заказываю пинту напитка, который Майки требует называть исключительно «жидким золотом». Впрочем, возразить нечего – обе жидкости совпадают по цвету, редкости и цене. «Фальстафф» – единственный паб на континенте, где продают «Крепкого Джека». Понимаю, название не ахти, но на самом деле это самый вкусный сидр в истории человечества. Стоит недешево – вдвое дороже среднестатистического импортного напитка. В меню «Крепкий Джек» не указан, знают о его существовании только постоянные клиенты.
Если до кого-то постороннего дойдут слухи и он потребует пинту, сначала придется пройти испытание, по сложности сравнимое с экзаменом на ирландское гражданство. Зная, что я менеджер в книжном магазине, Майки спросил, как зовут жену Стивена Дедалуса из «Улисса». Ответить смог только потому, что ее именем назван паб в моем родном городе.
– Как жизнь? – спрашивает Майки, наполняя мою кружку. – К нам тут один парень заходил. Говорит, твое Лох-Несское чудовище видал.
Забыл сказать, что Майки – любитель всего сверхъестественного и горячий сторонник теории заговора. Кроме прочего, верит, что американцы на Луну не высаживались, Кеннеди застрелился сам, реклама средств от эректильной дисфункции на самом деле представляет собой зашифрованные послания масонам, а Сара Пейлин – робот, сконструированный демократами, чтобы выставить республиканцев полными идиотами (тут я полностью согласен). Майки называет Лох-Несское чудовище «моим», потому что я шотландского происхождения и, по его логике, в ответе за все, что породила моя маленькая нация – включая волынки, хаггис и романтические комедии с Джерардом Батлером в главной роли.
Это проверка. Как-то сказал Майки, что Лох-Несского чудовища не существует. Объяснил, что озеру всего десять тысяч лет и оно не соединяется ни с каким морем. Динозавру было бы очень трудно туда пробраться, особенно учитывая, что последний из них вымер около семидесяти миллионов лет назад. Кроме того, если только мы не имеем дела со старейшим живым существом в мире, придется предположить, что этот зверь каким-то образом размножается. А значит, их должно быть много. К тому же они бы частенько выныривали на поверхность, и посмотреть на них мог бы любой желающий. К тому моменту я уже выпил несколько пинт и начал нести какую-то чушь про температурный режим, плотность воды и так далее и тому подобное…
После этой речи в пинте «Джека» мне было отказано на два месяца. Майки заявил, что бочонок иссяк и надо ждать новых поставок. Но другие постоянные клиенты как ни в чем не бывало распивали «Джека» у меня на глазах, но упоминать об этом не было смысла, иначе я рисковал превратить свой условный срок в реальный.
– Как интересно, – говорю я и подношу кружку к губам. – Твое здоровье.
Майки подмигивает и направляется к перегнувшейся через стойку женщине. Клиентка интересуется, можно ли переключить телевизор – они с друзьями хотят посмотреть хоккейный матч. Майки печально покачает головой и объяснит, что здешний телевизор ловит всего один канал – тот, на котором круглосуточно передают только травяной хоккей. Представляете, какое совпадение? После такого ответа даже самые упорные понимают, что спорить бесполезно.
Беру пинту и направляюсь во второй зал, более укромный, где и обнаруживаю нашу маленькую компанию на обычном месте. Вот Олдос снова что-то проповедует, но, к счастью, из-за шума ни слова не разобрать. Рядом – хорватская секс-бомба из отдела прессы Иванка Урфе. Себастьян как-то на пятнадцать лишних минут застрял в комнате отдыха, наблюдая, как она ест банан. Иванка изучает криминологию в университете Торонто, у нее черный пояс по какой-то очень жесткой бразильской борьбе. Данте привел нового бойфренда, безработного художника по имени Даг. У Дага своя техника – набрать полный рот краски и выплюнуть на холст, поэтому улыбка у него сверкает всеми цветами радуги. Многих это отпугивает.
Здесь Данте может расслабиться, потому что в ирландский паб его матушку силой не затащишь. Второе такое место – ресторан «Трентино». По неизвестным причинам Лукреция наотрез отказывается поддерживать это предприятие. Бок о бок с Данте сидит Мирослав, искренне недоумевающий, почему из подстаканников не получается сложить домик (ответ – они круглые), а рядом…
О-о…
Леа Дэшвуд.
Уже собираюсь развернуться и дать деру, но Данте успел меня заметить и радостно машет рукой. Улыбаюсь, сжимаю кружку покрепче, чтобы не уронить, и бреду к столу, будто зомби. Что она здесь делает? Откуда узнала про это место? Что же я ей скажу? После предложения руки и сердца трудно что-то прибавить.
Отодвигаю единственный свободный стул рядом с Леа. Та с улыбкой заглядывает в мою кружку.
– «Крепкий Джек»?
Киваю. Смысл слов доходит уже потом.
– Что за ерунда! – сердится Леа. – Мне сказали, здесь единственное место в городе, где его продают. Прихожу, а этот тип заявляет, что «Крепкий Джек», видите ли, кончился, заходите месяца через два! Я так расстроилась.
– Да, это недопустимо, – говорю я и поднимаюсь со стула. За такой поступок меня могут отлучить навеки, но пути назад нет. Я должен исполнить миссию или погибнуть.
С самым невинным видом подхожу к стойке и бросаю умильный взгляд на Майки. Тот приближается ко мне, лицо озадаченное и подозрительное.
– Чего тебе?
– Э-э… можно еще пинту жидкого золота, дружище?
Майки хмурит брови.
– Только не говори, что уже всю первую выдул.
Мы оба знаем, что это невозможно. Если бы я опрокинул пинту «Крепкого Джека» за полторы минуты, то не просил бы вторую, потому что сейчас меня бы сдали в лабораторию на опыты. По уровню крепости «Крепкий Джек» где-то между спиртом для растирания и чистым спиртом. Напитки такого рода следует смаковать. Принести «Крепкого Джека» на студенческую вечеринку – все равно что снабдить террористов обогащенным ураном.
– Э-э… нет… – бормочу я. – Это для… н-ну… друга…
Майки пронзает меня острым, как нож, взглядом:
– Не получится, опять все закончилось. Через два месяца приходи.
Бессильно падаю на стойку.
– Да! Да! Я все понимаю, но отказать не могу! Эта женщина…
– Женщина, говоришь? Ну, тогда «Крепкий Джек» только через год появится.
– Нет, Майки, это не то, что ты подумал.
А что это? Леа помолвлена. Неужели всерьез надеюсь отбить ее у жениха при помощи пинты крепкого сидра? Ну а что, начало неплохое.
– Она очень хочет попробовать. Узнала, что это чуть ли не единственное место в стране, где можно достать «Джека». А когда ты заявил, что он закончился, бедняжка просто в отчаяние пришла.
– Это кто же ей такое сказал?
Качаю головой. Первое правило клуба любителей «Крепкого Джека» – никому не рассказывать о «Крепком Джеке».
– Не я точно. Только сегодня ее встретил.
– Ну, эта-то хоть не замужем? – спрашивает Майки.
И как он все про всех знает? Ни разу не приходил сюда с Миной, разве что в общей компании.
– Пока нет, но помолвлена.
– Да, умеешь ты приключений на свою задницу найти, парень. Следи за хозяйством, а то как бы хуже не было.
– Да, все понимаю. Но, видно, я неисправим.
– Значит, которая твоя? Рыжая?
– Да.
Майки наливает пинту и протягивает мне. Хочу заплатить, но он только отмахивается:
– Бессмертной душой расплатишься, грешник окаянный.
Опуститься на колени с кружкой не могу, но всем своим видом демонстрирую смирение.
– Благодарю, святой отец.
Беру пинту и шагаю обратно к столу и тут замечаю, что мое место занял толстый парень с коротким ежиком на голове. На меня даже не оглядывается – все внимание поглощено гигантской тарелкой куриных крылышек. По отвислым щекам и футболке с надписью «Продавец смерти» размазан красный соус. Футболка, надо сказать, весьма изысканная, ее украшает тонко выполненное графическое изображение женщины с крупной грудью, в одной руке у красавицы – пулемет-миниган, в другой – многоствольный гранатомет. Рядом с тарелкой высится горка костей. Чувствую, будто забрел в нору к медведю-людоеду.
У Леа загораются глаза.
– Ой, вы достали! – радостно восклицает она, когда я протягиваю ей пинту.
Толстяк не поднимает глаз от тарелки и вообще с места двигаться не намерен. Приходится искать новый стул. К счастью, компания студентов как раз отправляется гулять дальше в клуб, и я похищаю один из их стульев. Олдос подвинулся, и я кое-как подбираюсь к столу и поскорее отодвигаю собственную пинту подальше от троглодита, пока тот не заглотил ее с той же скоростью, как и все остальное в пределах досягаемости.
Леа делает большой глоток и ошеломленно моргает.
– Вот это да!
– Простите, что не предупредил – с «Джеком» надо поосторожнее, – говорю я.
– Пробовал один раз, – хрюкает монстр. – Так себе.
– Ой, забыла представить жениха, – спохватывается Леа и указывает на великана-людоеда: – Гровер Уэтстон. Работал в «Гугл».
Великан чуть-чуть приподнимает голову и кивает. А может, это и не кивок вовсе. Может, в мясе жила попалась. Рад, что не придется пожимать этому типу руку.
– В «Гугл»? – переспрашиваю я, делая большой глоток «Джека». Обычно пью меньше, но сейчас мне это необходимо. – Впрочем, чему удивляться. Сразу видно, вы прекрасно умеете искать.
Гровер бросает на стол очередную кость.
– Смешно, – произносит он без тени улыбки.
Повисает пауза. Остальные гадают, как себя вести. Видимо, хотят сделать вид, будто Гровера здесь нет. Но я не намерен бросать тему.
– А сейчас чем занимаетесь?
– Свою фирму открыл, с другом, – отвечает он между двумя порциями. – Лишнего болтать не хочу, но, когда откроемся, «Гугл» в трубу вылетит. Как раз виртуальные каналы формируем. Даже если моя Джулия Робертс в звезды не выбьется, заживем как в Голливуде.
Отпиваю еще. Не понимаю, почему до сих пор теряюсь, сталкиваясь с хамами вне рабочего места. Казалось бы, практики хоть отбавляй.
– Слыхали, что девяносто пять процентов всех денег всего пяти процентам актерской гильдии достается? – продолжает Гровер. Уж не знаю, как мы должны реагировать на эти ценные сведения. – Короче, трата времени.
Гровер мотает головой и самодовольно ухмыляется, щеки трясутся, как желе. Украдкой поглядываю на Леа, та лишь глаза закатывает. Да что она вообще нашла в этом субъекте?
– Простите, – переспрашиваю я, – что – трата времени?
Гровер пожимает плечами:
– Если на этом не заработаешь, какой смысл мараться?
Смеюсь.
– Повезло нам, что Ван Гог не рассуждал, как вы. Или Моцарт. Или Фрэнк Ллойд Райт. Или Бергман. А иначе весь мир был бы похож на Восточный Берлин до падения Стены.
Понимаю, что зря сотрясаю воздух, но не могу удержаться. У подобных типов к искусству стойкий иммунитет. Можно привязать его к стулу, как Малькольма Макдауэлла в «Заводном апельсине», и заставить слушать Девятую симфонию Бетховена или смотреть «Земляничную поляну», но единственная реакция, какой добьешься, – его будет от всего этого тошнить. Вот он, типичный заводной апельсин.
– Да бросьте, – отвечает Гровер. – Просто это все деньги приносит, а то давно бы уже забыли.
Начинаю злиться. Хотя не следовало бы.
– Ах вот как? И в какую же сумму в долларах вы оцените «Седьмую печать»? А «Гамлета»? А «Любовь во время холеры»? Или Девятую симфонию? Как определите их вклад в культуру в денежном выражении?
Гровер только отмахивается, забрызгав соусом груди и пулемет девицы на футболке.
– Да я про сегодня говорю, а не про сто лет назад. Вы, интеллигенты, вечно выпендриваетесь, думаете, главнее всех. А знаете, что на самом деле важно? Мосты. Туннели. Электричество всякое. Радио. Без всего этого общества не бывает. Можно жить без Бетховена? Еще как. Уже лет восемьсот без него обходятся, и ничего.
Поворачиваюсь к Леа:
– Потрясающе! И как же вы отыскали этого человека эпохи Возрождения?
Леа вздыхает и отставляет пинту. Такое чувство, будто принес ее из эпического странствия в духе «Властелина колец», а теперь мой дар попросту выплеснули на пол.
– Познакомились в университете. Хотите верьте, хотите нет, но я когда-то изучала программирование.
– Хреновый из тебя был программист, – бурчит Гровер.
– Что правда, то правда, – соглашается Леа. – Вылетела бы после первого же семестра. Спасибо, Гровер выручил. У меня было хорошо с математикой, вот родители и твердили, чтобы поступала туда. Ну, я и поступила. Глупая была идея. Только зря год потратила.
Беру пинту. Чем дольше гляжу на этого Уитстона, тем больше прихожу к выводу, что, если Бог все-таки есть, Он, видно, любитель шуточек в садистском стиле. Хорошо, хоть «Крепкого Джека» не лишил.
– А потом что делали? – спросил я.
– Университет бросила. Поступила в театр импровизаций. Но ничего из этого не вышло. Мне надо заранее знать, что говорить, тогда я могу подготовиться и все сделать правильно. А эти импровизации – русская рулетка какая-то. Потом играла в двух маленьких труппах, и вот там мне понравилось. Только что с гастролей вернулась, пока работы нет. Правда, скоро у меня прослушивание для рекламы!
Гровер фыркает:
– Хороша работа – сумки для сэндвичей рекламировать.
Безумно хочется ему врезать, но ограничиваюсь убийственным взглядом. Если бы глазами можно было обжигать, с него бы уже кожа слезла. Поднимаю кружку.
– Поздравляю! За успешное прослушивание!
Остальные радостно присоединяются. Леа застенчиво улыбается и повторяет: «За успешное прослушивание».
О боже! Боюсь, у меня серьезные проблемы.