Книжный на левом берегу Сены

Примечания автора

Сильвия и Адриенна удостоились звания Кавалерственных дам ордена Почетного легиона, иными словами, получили высший знак отличия, почета и официального признания заслуг, которым Франция награждает своих граждан и военных, — Адриенна в 1937 году, Сильвия — в 1938-м. И хотя книга заканчивается 1936 годом и охватывает почти двадцать лет жизни Сильвии, отражающие ее деятельность как владелицы книжной лавки и книгоиздателя, как я считала, ярче и убедительнее всего, она прожила еще долгую жизнь, сохраняя верность Парижу, и умерла в 1962 году в возрасте семидесяти пяти лет. Приведу вкратце значимые события тех лет.

Начну с плохих вестей: в 1937 году Сильвия и Адриенна расстались. Пока Сильвия навещала родных в Америке, Адриенна сошлась с Жизель Фройнд, и, вернувшись, Сильвия переехала в квартирку над своей лавкой, в которой одно время жил Джордж Антейл. В 1941 году во время оккупации Парижа немецкий офицер пожелал купить экземпляр «Поминок по Финнегану», однако Сильвия отказалась продать ему книгу. Я вижу здесь восхитительно-поэтичную иронию судьбы: Джойс в последний раз умудрился доставить Сильвии неприятности (уже из могилы, поскольку окончил свои дни несколькими месяцами ранее). Взбешенный отказом, офицер пригрозил позже вернуться со своими людьми и закрыть лавку.

Теперь перейду к новостям более приятным: преданные друзья помогли Сильвии перетащить все книги на четвертый этаж того же дома, разобрать книжные полки и закрасить название «Шекспир и компания», уничтожив все признаки существования лавки и лишив нацистов возможности привести в действие свою угрозу. Книги в целости и сохранности долежали до конца войны, а потом многие из них Сильвия передала в дар своему старинному конкуренту, Американской библиотеке в Париже.

Не удовлетворившись закрытием лавки, нацисты отправили Сильвию в лагерь для интернированных лиц во французском курортном городке Виттель. К счастью для нее, место ее заключения не имело ничего общего с концентрационными лагерями. В Виттеле содержались главным образом американские и английские граждане, не пожелавшие вернуться на родину, и городок более или менее продолжал жить курортной жизнью, так что германская пропагандистская машина выдавала его за ложный пример гуманных порядков в своих концлагерях. Сильвия провела там всего полгода, благодаря заступничеству Жака Бенуа-Мешена, одного из первых переводчиков «Улисса», занимавшего важный пост в правительстве Виши, — еще один трогательный пример, как дружеские отношения, которые она поддерживала с писателями в Париже, сослужили ей добрую службу.

Несмотря на то что Сильвия пережила войну и на феерическую историю, когда в 1945 году при освобождении Парижа Эрнест Хемингуэй прошагал по улице Одеон, скандируя «Свободу “Шекспиру и компании”», она так и не открыла свою лавку снова. Как пишет ее биограф Ноэль Райли Фитч, Сильвия сказала друзьям: «Нельзя сделать что-то одно дважды». Но я подозреваю, что у нее были более серьезные причины. Подозреваю, что, когда лавка закрылась, Сильвия смогла посмотреть на нее со стороны и увидела в «Шекспире и компании» великое произведение искусства, собственного «Улисса».

Подозреваю, что она не захотела начинать все по новой, ибо считала, что получится лишь бледное подобие ее первого выдающегося опыта, начатого в 1919 году. Первопроходец по натуре, она вместо этого пустилась в новые приключения. Она все-таки написала мемуары — «Шекспир и компания», которые я в особенности рекомендую из-за очаровательного рассказа, как Хемингуэй освобождал лавку, а потом и винный погреб отеля «Ритц».

И еще я подозреваю, что именно благоговение перед теми ранними годами позволило Сильвии возобновить отношения с Адриенной, несмотря на то что та предала их любовь. Хотя у нас нет свидетельств, стали ли они снова парой, их связывала тесная дружба, они вместе обедали и вместе жили каждодневной жизнью, в особенности после отъезда Жизель в Аргентину в 1942 году (в Париж она вернулась уже по окончании войны, став им еще одним другом, и наслаждалась своей вполне блестящей карьерой фотографа). К сожалению, в 1955 году Сильвия навсегда потеряла Адриенну. У Адриенны обнаружили болезнь Меньера, она сильно страдала от вызванных головокружениями галлюцинаций и решила свести счеты с жизнью. Сильвия так и не оправилась от потери, которая, вероятно, слишком напоминала ей трагедию ее матери.

В своих мемуарах Сильвия не заостряет внимания на этих печальных эпизодах, я тоже постаралась не выставлять ее в том свете, в каком она сама не желала бы предстать. Вместо того я попыталась раскрыть ее жизнь в таком ключе, чтобы показать, почему она, достигнув зрелых лет, могла сберечь свет счастливых времен.

Именно книга воспоминаний Сильвии познакомила меня с ней еще в годы моей учебы в колледже. Моей специальностью был английский язык, и особенно меня завораживали 1920-е, так что, когда мне повезло найти зачитанный экземпляр ее мемуаров в бесплатной корзине перед книжным магазином на Телеграф-авеню в Беркли, Калифорния, я немедленно принялась за чтение и влюбилась в эту книгу. Сама удивляюсь, что мне потребовалось прожить четверть века и написать два исторических романа, прежде чем я сообразила, что жизнь Сильвии Бич заслуживает художественного отображения!

«Шекспир и компания» за авторством Сильвии — тоненькая книжечка, особенно если знать, какую потрясающую, богатую на события и встречи жизнь прожила ее автор. И как часто подчеркивает Фитч, многие эпизоды, включенные Сильвией в черновой вариант мемуаров, она впоследствии выбросила или переиначила для читающей публики, которая — это-то она прекрасно понимала! — проявит особенно жадный интерес к жизни выдающихся писателей, предстающих здесь персонажами. В каждом случае Сильвия предпочла выказать уважение и симпатии к своим друзьям и коллегам — но тот факт, что она сама в автобиографии переиначила отдельные эпизоды своей жизни, дал мне определенную свободу. Я восприняла это как разрешение поступить так же.

Авторов исторических романов, особенно романов биографических, к которым относится и моя книга, постоянно спрашивают, что правдиво в их произведениях, а что вымысел. Каждый писатель по-своему отвечает на этот вопрос, а авторские примечания и есть священный уголок, где автор может признаться, когда и в чем он отклонился от исторической истины. Лично меня такой подход немного не устраивает, поскольку мне совсем не хочется отягощать свой маленький непринужденный этюд многочисленными mea culpa.

Однако, как я считаю, читатели заслуживают некоторых ответов. На сей раз я решила указать, что в моем романе соответствует истине, а все остальное с легкой душой объявить играми своей фантазии — что, я надеюсь, сэкономит всем нам много времени, душевных сил и чернил.

Итак. Что из описанного истинно?

Полагаю, одна из реалий той поры немало удивит многих читателей — как удивила меня, когда я изучала материалы! — а именно, что выведенные в романе персонажи, ничуть не скрываясь, жили в гомосексуальных союзах. В годы после Первой мировой войны картина социальной жизни отличалась небывалой многосложностью, что я постаралась обыграть. С одной стороны, консерватизм считался нормой: в Америке Сухой закон запрещал употребление спиртного, антииммигрантские настроения достигли невиданного за всю историю страны накала, с принятием законов Комстока и Закона о шпионаже цензура приняла совсем свирепые формы, что показал пример «Улисса». Консерватизм в равной мере сказывался на жизни людей как традиционной, так и нетрадиционной ориентации. С другой стороны, меня очень порадовало узнать, что в те времена царила удивительная свобода, а в городах вроде Нью-Йорка и Чикаго процветали подпольные бары и кабаре для геев. Алкоголь находился под таким же запретом, как однополая любовь, однако люди искусства и интеллектуалы того времени не считали зазорным ни то ни другое. Консервативные и либеральные взгляды, как ни парадоксально, часто уживались в одном человеке, например в персонаже реально существовавшего поверенного Джона Куинна. Во французской столице свободу общественной жизни подкрепляла законодательно установленная терпимость, поскольку со времен Французской революции нетрадиционные отношения не считались уголовно наказуемыми, благодаря чему Париж более столетия служил надежным прибежищем для однополых любовников.

Вдобавок мое исследование вскрыло один весьма существенный и любопытный факт: прятаться и скрывать ориентацию в том смысле, какой мы вкладываем в это сейчас, они начали совсем недавно. По большому счету, как подчеркивает один из виднейших исследователей истории ЛГБТ+ сообщества Джордж Чонси в своей колонке в «Нью-Йорк Таймс», написанной по случаю выхода в свет его влиятельного труда «Однополый Нью-Йорк» (Gay New York), «систематические притеснения гей-сообщества [в поздние годы ХХ века] не являлись следствием какой-либо застарелой бесповоротной общественной неприязни и не свидетельствовали о пассивности и молчаливом принятии геями такого положения вещей. Саму концепцию того, что нужно прятаться и скрываться, создали противники гомосексуализма как раз в ответ на открытость и откровенность геев и лесбиянок начала 1920-х». Хотя Сильвия — равно как Адриенна, Маргарет, Джейн, Гертруда и Элис — возможно, не «выставляли чувства напоказ» так, как мы это понимаем в XXI веке, они считали свою идентичность и свой образ жизни вещами само собой разумеющимися, чего слишком часто не могут позволить себе современные представители ЛГБТ+ сообщества, как ни странно и ни трагично.

Исторические даты в романе указаны с той точностью, какую только могли обеспечить мои знания и изыскания, — это касается открытия и закрытия лавки, войны, годов издания всех упомянутых книг, судебных процессов, кончин друзей и родных, равно как и поездок Сильвии.

Кроме того, указаны реальные даты событий, связанных с изданием романа «Улисс». Таким образом, второго февраля 2022 года отмечается столетие со дня выхода в свет самого первого издания произведения Джойса, которое, как Сильвия верно предвидела, изменило вектор литературы ХХ века. Десятью годами позже она отказалась от своих прав на публикацию, чтобы издательство «Рэндом хаус» смогло бросить свои значительные ресурсы на судебную борьбу за отмену цензурного запрета на роман, что в конечном счете принесло ей истинное удовлетворение, ибо чего она истинно желала, так это всего, что было в лучших интересах романа и его автора. Я постаралась представить себе американские горки сменявшихся чувств Сильвии: гордости, радости и гнева — в ее личных и профессиональных отношениях с Джойсом, тесно связанных с ее ролью его издателя.

За исключением Мишеля и Жюли все остальные персонажи, а также их вторые половинки реальны, чему вы легко найдете подтверждение в интернете. Реальную почву имеют под собой и взаимоотношения, связывающие их всех. Один второстепенный, но важный герой носит вымышленно-собирательный характер — это Патрик Келли, Пэдди, и он воплощает в себе многочисленных помощников Джойса, одним из которых был реальный человек по имени Патрик Колум. Его Джойс действительно отряжал к Сильвии с уговорами отказаться от прав на издание «Улисса».

Если не брать основных исторических дат, я не сверялась специально с дневниками или письмами персонажей для уточнения, действительно ли они находились в Париже в описываемые мной дни. Для меня было достаточно, что они в тот год его посещали. Точно так же я не сверялась с синоптическими сводками для уточнения, какая погода стояла в тот или иной день. Если мне по сюжету требовался дождь, он в тот день у меня и шел. (Хотя весной 1935 года ливни действительно затопили Париж!) Местами ради драматического накала событий я слегка сдвигала даты — например, в реальности Джон Куинн дважды посещал французскую столицу: один раз когда лавка еще была на улице Дюпюитрена, а второй — когда уже переехала на улицу Одеон, — у меня же по сюжету он зашел в лавку только единожды, летом, во время переезда, и мог увидеть оба помещения, что было важно для описываемых событий. Кроме того, в действительности он отослал Сильвии фотографические изображения страниц своего черновика «Цирцеи», но не без описанных мной перепалок. По моей авторской воле Джойс в 1931 году отсутствовал в Париже чуть дольше реальных пяти месяцев, которые ему потребовались, чтобы официально оформить брак с Норой в Лондоне. А поскольку поклонники Хемингуэя не преминут посрамить меня за неточность, сразу признаюсь, что у меня он появляется на сцене в 1921 году шестью месяцами раньше, чем было на самом деле.

Теперь давайте немного обсудим моих героев и их поступки, поскольку именно их личности — что понятно и объяснимо — в первую очередь интересуют читателей, равно как и горести и превратности их реальных судеб. Что из описанного реально? С ходу готова признать, что прочитала не все имевшиеся в моем распоряжении письма, дневники и биографии главных персонажей, отчасти потому, что иначе не написала бы свою книгу (да, объем сведений об этих конкретных «белых воронах» ошеломляюще огромен). И потом, поскольку роман написан с позиций самой Сильвии, мне представлялось важным уловить и передать ее собственное отношение к людям, которые окружали ее. Но я все равно решила излагать события от третьего лица, поскольку хотела, чтобы читатели увидели то, чего могла не видеть моя героиня, так что я прочитала все, что могла, — достаточно, чтобы вывести своих персонажей такими, какими вижу их я, и так, чтобы они помогали двигать сюжет, при этом сохранив черты, как я считаю, важные для их реальных характеров.

Теперь обратите внимание, что многое в последнем абзаце подразумевает авторские интерпретации и зыбкость почвы, на которой они построены. Дело в том, что не существует Реального Джеймса Джойса, Истинного Хемингуэя или Подлинной Адриенны Монье. Эти люди давно умерли. Авторам только и остается, что истолковывать их жизни. Как сформулировала в своих блестящих лекциях на «Би-би-си» британская писательница и литературный критик Хилари Мантел, читатели исторической беллетристики «покупают не реплики и даже не добросовестные фотографические изображения», а скорее «картину с мазками и следами кисти художника». Различие сформулировано великолепно. Единственное, я бы добавила, что, читая исторические романы, мы истолковываем авторское восприятие событий — так что вместе писатель и читатели еще больше отдаляются от всякой реальной «правды».

Учитывая все это, позвольте заверить, что я попыталась, честно призвав в помощь все свои скромные способности, представить, как воспринимала свою необыкновенную жизнь в «Шекспире и компании» сама Сильвия. Я изо всех сил старалась не наделать фактических ошибок и в конце привожу библиографический список самых значимых прочитанных мной книг.

Мне удалось также привнести в роман крупицы собственного жизненного опыта, поскольку в ту пору, когда я была начинающим, не лишенным честолюбия писателем, я работала в независимом книжном магазине в Бруклине, и в определенном смысле он представлял собой такую же теплицу для талантов, какой служила лавка Сильвии. Там тоже образовался свой круг завсегдатаев из числа знаменитых писателей вроде Мэри Моррис и Пола Остера[153], а все мы, работавшие в лавке, были подмастерьями писательского цеха на разных стадиях наших карьер.

За годы до этого я работала в отделе хранения нашей университетской библиотеки. Так что мой прошлый опыт явно предрасположил меня к истории Сильвии и изнутри показал, как протекает повседневная жизнь в лавке вроде «Шекспира и компании», а также убедил в том, что книги, которые мы вручаем читателю, могут менять жизни. Ничто не доставляло мне большего удовольствия, чем просьбы постоянных клиентов порекомендовать, что им еще почитать.

Прочие бумаги Сильвии хранятся в библиотеке Принстонского университета. И представьте, в 2020 году, когда я заканчивала рукопись романа, Принстон запустил фантастический сайт под названием Shakespeare and Company Project, где в отсканированном виде выложены читательские карточки лавки и накладные, и все они сведены в общую базу с функцией поиска. Так вы можете сами посмотреть, скажем, какие книги Джеймс Джойс в 1926 году брал в библиотеке Сильвии. Там имеется еще ряд замечательных, дарованных нам XXI веком опций, которые, думаю, и самой Сильвии пришлись бы по душе. Если вы, читая эти заключительные строки, не захотите расставаться с книжным миром 1920-х годов, рекомендую вам посетить сайт проекта.

В Париже и сегодня можно зайти в еще один книжный магазин под названием «Шекспир и компания». Расположенный всего в десяти минутах ходьбы от первоначального, он был открыт в 1951 году Джорджем Уитменом, тоже американским книготорговцем, и сначала носил имя Le Mistral. В 1964 году, к четырехсотой годовщине со дня рождения Уильяма Шекспира, Уитмен сменил название на «Шекспира и компанию», что во многом было данью уважения книжной лавке Сильвии. Сведения о ней представлены на многочисленных табличках и плакатах, которыми увешаны стены и полки. Нынешнее заведение оказывает приют путешествующим писателям — здесь их называют перекати-поле, — и хотя я сама не имела удовольствия состоять в их братии, в нее в разное время входили многие авторы, чьи имена сейчас на слуху, например Дэйв Эггерс и Анаис Нин.

В настоящее время владелицей «Шекспира и компании» является дочь Джорджа Уитмена, которой он дал имя Сильвия. В русле замечательной преемственности и во исполнение давней мечты Сильвии Бич при нынешней инкарнации «Шекспира и компании» есть кафе, и если вы сидите там за чашечкой чая, то вам открывается вид на величественный Нотр-Дам-де-Пари на том берегу Сены — им любовалась и я, пока изучала материалы для этой книги.

Подобно героям своего романа, я тоже испытала счастье быть писателем в Париже и своими глазами наблюдала, как готический собор восстает из руин пожара 2019 года, напоминая мне, что искусство очень часто возрождается из пепла.