Князь тьмы по призванию! Том 2

Глава 17

— Маги, поднимите барьер! — Когда я кинулся вперёд, крикнула аристократичная блядь. Стена, сначала прозрачная, как плёнка мыльного шара, потом каменная, в виде насыпи; я прохожу на сквозь, словно бульдозер.

— Он атакует!

— Стена щитов!

Орут разрозненные авантюристы, коих мои первые шаги до усрачки напугали. Простые воины начинают сбиваться в кучу, пытаясь замедлить и остановить меня; на меня кидаются самые огромные. Мастодонты мира людей — крупные, все за два метра, с огромными молотами, щитами, топорами и булавами. Они что-то кричат, медленно приближаясь, пряча в своей тени самых коварных и опасных. Тех, с кем мне приходилось труднее всего — ассасинов. Ещё до того как первый из здоровяков занёс на меня булаву, под землёй я увидел тень, напряжённую ауру, готовившуюся занырнуть мне за спину.

Мой лёгкий бег на скорости километров семьдесят в час сменяется высоким прыжком метров на двадцать. Ощущения свободного полёта испугали больше, чем несколько фаерболов, разбившихся о мои руки, словно красный туман о горы. Я перепрыгнул подземных червей, со звуком рухнувшего с моста товарного поезда оказываюсь у вражеского авангарда в тылу, прихватываю за руку самого медлительного здоровяка. Тот только и успел испуганно оглянуться, как, будучи схваченным мною, с размаха устремился в плотно ставший строй солдат-массовки. Огромная туша на бешеной скорости пробивает в построении брешь. Люди разлетаются в стороны, верещат, а я… гляжу на оторвавшуюся руку здоровяка. Бросок был настолько сильным, что конечность просто отделилась от тела.

Отбросив кусок плоти, чьи пальцы ещё дергались, смотрю на отступившую в панике аристократку. Ту самую, говорливую, крикливую, пытающуюся создать построения, направить отряды авантюристов А ранга, что для меня не страшнее семечек.

После прыжка я оказался в центре вражеской разрозненной армии: впереди мясо, простая пехота, позади которой осыпающие меня стрелами лучники, очень слабые, даже сказал бы бесполезные маги и знать… Та самая аристократия, боявшаяся идти вперёд. Женщина-командир отряда, она являлась слугой какого-то государства, по одеждам и гербу, с уверенностью я мог сказать, что принадлежит очень влиятельному роду. Из рассказов Шалли, обычно в войнах между людьми подобных ей старались взять в плен, так как это сразу деморализовало войско. Плененные короли предпочитали оставаться в живых, тотчас велели бойцам сложить оружие, торгуясь за свою шкуру, более охотно шли на сделки, уступки, ещё и платили сами за себя выкуп. Иными словами, поражение для кого-то вроде неё в битве против людей — это максимум репутационная и финансовая оплевуха. Ведь добрый папа-братик-муж может выкупить из плена людей. А вот попади она в руки демонов, хе-хе, мои руки, кто знает…

Глядя в эти охваченные ужасом глаза, я облизнулся, вспомнил слова Маркуса Езефа. «Князя демонов может победить только герой». Я подумал об этом, она подумала об этом и… тут же запрыгнула на коня, повернувшись ко мне спиной.

Со всех ног, игнорируя выставленные копья, барьеры, преграды из тела, каменных големов, призванных магами, и магического шара, что разбился о моё лицо, я рванул к этой бестии. За мгновение обогнал, перегнал, а после ударом одного из своих клинков подрубил лошади все четыре ноги. Заставив мою цель лететь лицом вперёд, жрать землю. Кусок мяса, она рухнула как… как простой человек, а не воин Адамантитового ранга.

— Госпожа! — С криками бросился на меня самурай. Вот он-то был быстр. Стоя к нему боком, одной из четырёх рук с клинком, я попытался отразить удар сверху, намеревавшийся разрубить моё левое плечо. Меч самурая прошил мой меч, словно бумагу; он был настолько же острым и опасен, как человек, его державший. Вот только клинок ударился о мою кожу с тем же звуком, как ножик бьётся о нерушимый для него камень. Искр не было, лишь звон и злоба в глазах мечника. Используя мою растерянность, самурай среагировал быстрее, чем я успел сжать ладонь и выхватить его катану. Он подсел, полоснул мою ладонь лезвием и нанёс ещё два удара по руке. Бесполезно. Даже не оцарапал.

— Святое очищение, быстро! — Крикнул он, когда я замахнулся, специально с легкой задержкой ударил по нему и промахнулся, позволив самураю ещё дважды рубануть меня этой дивной катаной. Теперь уже удары пришлись на ногу и рёбра. Щекотно… Отмахнувшись, я издал дикий, свойственный королю зверей, рев. От голоса моего покачнулись деревья в лесу, самурай оскалился, ещё одна часть воинов, тех, что прибывали в массовке, кинулась бежать, оголяя для моих глаз прятавшихся в их рядах священников.

Очищение… с этим-то рубакой? Может быть опасно. Мы с самураем подумали об одном и том же, одновременно кинулись в сторону святош. Мне казалось, я на голову превосхожу его в скорости и первым буду у этих праведных ублюдков. Вот только появились другие.

Тройка ассасинов вынырнули из ниоткуда, используя мерзкую, ослепившую меня на долю секунды магию, ударили по мне чем-то очень и очень неприятным. В правом боку, где у человека сердце, кольнуло. Показалось, что нерв защемило. Затем, по глазам моим попробовали ебануть какими-то иглами. На мгновение мне показалось, что что-то попало в глаз, что пробило его и, может, даже боль была… но я не почувствовал, и, спустя пару секунд, отошёл от шока. Святош увели в сторонку, теперь на защите их стоял отряд вернувшихся громил-вышибал, а рядом с ними, накачивая своё оружие светлой энергией, подзаряжался самурай.

— Ну и чудище. Мы ему глаза выбили, а он за мгновение регенерировал! — Обратился один из ассасинов к другому.

— Да… без Святого копья здесь делать нечего… — Ответил другой.

О как, значит, меня таки ослепили? А… я поглядел на руки, проморгался, и всё в норме. Боже правый, что за беспредел в силе, Дьябло, или кто я там, как можно быть настолько… Впрочем, не важно. Теперь кажется, я понимаю, почему весь мир ссыт со страха от одного лишь воспоминания имени Дьябло и Люциуса. Эти черти, они и вправду охуеть какие сильные. А теперь, когда я в теле одного из них, открылся обществу, так и роль добречка играть не надо, я же прав? Очуметь.

— Люди, — отбросив в сторону последние из своих бесполезных мечей, скрещиваю на груди все четыре руки, — даю вам последний шанс, оставьте здесь своего командира и убирайтесь. Именем Дьябло, клянусь, вы будете жить.

— Командира? — Самурай глянул на пытавшуюся прийти в себя женщину, что теперь от него была дальше, чем я. — Что ты собрался с ней делать?

— Выебать, — ответил я. — Я буду драть её так нещадно, так жёстко долбить, что она забудет своё имя, забудет титулы, забудет всё, что было в её жизни до меня, а после станет уважать простых людей и тех, кого считала чернью.

За спиной моей, опираясь на меч, поднялась моя будущая шлюшка.

— Воины, отриньте страх! Сплотитесь! Защищайте командира, честь, веру, убейте Князя тьмы Дьябло! — истошно завизжала блондинка. Как не по-геройски, хе-хе. Меня несказанно порадовало, что на её зов откликнулось лишь двое: самых ярых, крутых, тех, кто по силе был не лучше А-ранговых, но в решимости защитить «любимого» командира кинулись в бой. Самурай, задумавшись о чём-то, не стал им мешать. Я же, в свою очередь, решил испробовать ещё кое-что.

Первого атаковавшего, копейщика в светлой зачарованной от демонов кирассе, размазал ладонью. Одна пощёчина, выписанная с моего плеча, разнесла щит в щепки, а туловище от шеи до бедер, тело перемешалось с железом и кашицей с мерзким поквакиванием, прыгая на кочках, укатилось куда-то за тридцать метров от места, где мы столкнулись. Второму же позволил рубануть меня по руке секирой. Его оружие так же напиталось светом, я хотел увидеть, какой будет результат, и разочаровался.

С той бешенной регенерацией в моём теле он, по идее, должен был мне отрубить нижнюю левую кисть. Его огромный бердыш, с виду, весил не меньше сотни килограммов и должен был представлять угрозу. Жаль, сталь оказалась хрупкой и некачественной. Разлетелась на осколки при соприкосновении с моим кулаком, оставив на пальцах две моментально затянувшиеся царапины.

— Ой-ой… — Глядя в растерянные голубые глаза лысого, загоревшего, бородатого гиганта, хватаю его за плечо. Пальцы мои, сквозь защиту, впиваются ему в плоть. Здоровяк кричит, вытаскивает всё имевшееся в своём арсенале скрытое оружие, пытаясь им меня ранить. Как песок его металл крошится при соприкосновении с моим телом. Он в отчаянии, кричит, кричит и та, кто возвала к его помощи. Но помощь уже не придёт. По ауре остатков войска, охваченных ужасом и предчувствием скорой, неотвратимой смерти, я понимаю: сейчас можно делать всё, чего душе моей темной захочется. Рукой своей, держа здоровяка за кости, заставив истекать кровью на потеху зрителям, спокойно подхожу к той, кто звала себя Адамантитовой авантюристкой, после чего говорю:

— Покажи мне грудь.

Женщина в шоке, все в шоке, и лишь бедолага-воин продолжает истошно вопить.

— Ну же, скинь броню, покажи мне свои сиськи, и я пощажу его и всех, кто пришёл. Разве жизнь этого храброго воина, того, кто кинулся на защиту твою ради тебя, стоит дешевле, чем показ какой-то плоской груди? Подумай о своём войске! — С ехидностью и надменностью, повысив тон, обращаясь не к своей будущей сучке, а к её остаткам армии: — Смотрите, воины, вот за кем вы пришли, вот кто вас ведёт! Их честь важнее ваших жизней, их выдуманная непорочность… Фарс, за который вы должны отдать самое ценное, что у вас есть, свои жизни. Я не Дьябло, как окрестил меня мир. Имя мне… Люциус!

Армия охнула. Блять, я даже не успел добавить, что призванный фамильяр, как тут же настрой всех собравшихся стал в тысячу раз хуже. Ладно, наверное, так будет даже лучше. Продолжим и добьём ссыкунов!

— В Бавонии революция! Люди устали от таких как эта шлюха, народ требует перемен, борется за свои жизни, за право жить, право чего-то стоить! Присоединяйтесь к революции, станьте частью нашей армии, нашего войска, и я клянусь, такие бляди, как она, ещё долго будут радовать ваши члены! Землю крестьянам, фабрики рабочим, каждому по возможности и каждому по потребности!

От рева моего у ближайшего стоящего, всё ещё подумывавшего кинуться на помощь злополучной бабе самурая, из ушей потекла кровь. Он был до усрачки напуган, как и другие солдаты, но при этом ещё пытался сохранить воинственный вид. Он был единственным в своём роде, единственным и неповторимым среди тех, кто, даже напрудив в штаны и обосравшись, приготовился к капитуляции.

— Сукин ты сын, я дочь велико… — Рукой хватаю пустоголовую суку, лишившуюся главного телохранителя, самурая. — Затем, ещё одной рукой срываю её нагрудник, вырываю броню, оставляя на кожаной куртке глубокие порезы от листов стали. Затем рву и куртку, работы две секунды, а эта бабища, вывалив розовые соски, молочные дойки, уже в слезах, скулит. Грудь этой шлюхи трясётся всем на показ, радует мой глаз и глаза других мужчин. Войско её окончательно разбито, боевой дух на нуле, кого-то из её главных защитников я в горячке, резком порыве уже зашиб, кто-то, как самурай, замер; маги так вообще, ряжеными клоунами оказались. Если сложить всё с моей бешеной регенерацией, скоростью, силой и принять во внимание ассасинов, ушедших в тыл, аж за святош, можно сделать один единственный правильный вывод: они все ещё живы лишь потому, что я так захотел.

— Если… если я примкну к тебе, ты сохранишь мне жизнь? — Терпя жуткую боль от проникших в его тело пальцев, взмолился лысый, тот, кого я держал на коленях перед оголившейся хозяйкой. Смешной мужичок. Шёл убивать меня, а теперь всё? Осознал, что для хозяйки лишь разменная монета, и заднюю дал? А где все эти средневековые стереотипы, где верность до гроба, смерть за господина и так далее, нету что ли?

— Ты пытался меня убить, — говорю я, и мужчина обречённо склоняет голову. Опять мне не дают договорить, делают поспешные выводы. — Но я более милостлив, чем твоя госпожа и весь этот сброд, называющий себя аристократами. Не я пришёл убивать, не я кричал о значимости аристократии и обещал рабство простым людям. Я здесь защитник! — Последнее предложение озвучил во всё горло. — А вы всего лишь стадо баранов, которых пастух отправил на бойню. Повторю последний раз: имя мне Люциус, и я не князь тьмы, а фамильяр, верный слуга своей госпожи, на которую объявила охоту правящая верхушка Бавонии. Вы сюда пришли не за мной, а за жизнью маленькой, беззащитной девочки, только поступившей в академию. Мы лишь защищались, нам не оставили выбора, и потому я не оставлю иного выбора вам. Склонитесь перед силой города Бавонии, станьте частью нас, частью, которую я лично буду защищать до потери пульса, или же будьте нашими врагами, теми, кого я истреблю.

— Но ты же обещал пощадить нас, дать уйти! — крикнул кто-то из магов. Тех, кто даже в лике труса, не подвергнется гонениям и всегда в любом королевстве сможет найти себе новое место.

— Передумал, — ответил я, — глядя на тебя. У вас нет права что-то требовать от меня; вы все — дичь, а охотник. Хотите — бегите, но на вашем месте я бы сдался, ибо силы наши не равны, и обещаю: как только вы броситесь на утёк, и когда я вас поймаю, живые позавидуют мертвым.

Моя личная пленница истошно завопила; все её мольбы и крики в преддверии исполнения обязательств по растягиванию её очка, чтобы рука пролезла, заставили «принцессу» биться в истерике. Эта барышня обещала золотые горы за своё спасение, баснословные награды, которые, в свете происходящего, значили — ничего. Она потеряла лицо пред солдатами, и как только кто-то из «массовки» бросил на землю меч и щит, началась охота.

Толпы солдат ломанулись во все стороны: крики, визг, магия. Они пытались себя защитить, в то время как я, выпустив пленников из своих цепких лап, начал всеми силами доказывать, что не пиздабол. Я не хотел быть пустословом, не способным запугать даже крестьянина, только-только взявшего в руки оружие. Бавония — начало моего пути; жизни нападавших — дорога из голов, по которой мы с семьёй пойдём к светлому будущему.

Из всех, бежавших, я пощадил лишь двоих. Первого — не специально; эта сука с кунаями просто растворилась среди деревьев, успела убежать слишком далеко, чтобы мне удалось ощутить её ауру. Понимая, что это может выглядеть как слабость, я, крикнув что-то неуместное, кинулся за другими и затем целенаправленно отпустил ещё двоих. Что примечательно, одного из ассасинов, а второго из магов. «Расскажите всему миру, что видели и для чего здесь Люциус!» Понимая, что и так мир уже в курсе, но придавая этому вид нарочно, требовал я.

Результат всей битвы в целом огорчил: пришёл на нормальную перестрелку с нормальными мужиками и получил тортом в лицо. А ещё около пяти десятков обоссавшихся от страха солдатиков. В их числе — замерший самурай, принцесса на коленях и сиськами на показ, а рядом, держа ту в плену, приставив осколок топора и кинжал к шее, ещё двое интересных персонажей. Этот лысый мужик, плечо которому я вспорол пальцами, оказался до безобразия честным. Его страх и боль помогли сохранить трезвость ума; огромной туше мяса от меня не сбежать, потому он тут же устремился показать свою верность. Взял принцессу в заложники. Его верность смог себе объяснить, а вот второго… Рядом с здоровяком небольшой, хрупкий, с женскими очертаниями фигуры под плотной одеждой и маской на лице. Он или она, действительно удивил. Смутно вспоминая момент стычки с ассасинами, мог предположить, что это была именно та стерва, что выколола мне глаз, а после обсуждала это с другом. Зачем она осталась? Для разведки или для наблюдения за этой дойной коровой, именуемой авантюристкой? Так, решим это потом, а пока…

— Эй, самурай, ты чего не попытался убежать? С твоими-то навыками и силой, глядишь, чего и вышло бы.

Мужчина опустился на колени.

— Вряд ли бы вы отпустили такого мечника, как я, — кладёт оружие на землю он. — Ещё и о культуре нашего народа, о самураях знаете. Хотя, смею поправить вас, Люциус: вы говорите не с доблестным самураем, а с ронином, наёмным воином, лишившимся господина.

С хуя ли? Я поглядел на сучку, рыдающую на коленях, принявшуюся умолять меня о пощаде, выкупе и прочем.

— А она не твоя хозяйка?

Воин поморщился, стыдливо отвёл глаза в сторону, а лицо его перекосило в гримасе отвращения. Даже аура задрожала, что-то беззвучно закричало, словно посылало проклятья из-за понесённого позора и унижения.

— Расслабься, — говорю я, подойдя к нему. Мужчина церемониально кладёт свой длинный меч перед собой, скидывает броню, берётся за короткий и… — Брось это дерьмо. — Ударом ладони выбиваю короткий клинок. — Я не дам тебе умереть. Хоть ты и странный, поддерживаешь мнение той сучки о простых людях. Но ты довольно смелый и умелый, живи и приглядывай за всем этим стадом. Чтоб не чудили. — Рукой обвёл разоруживших себя воинов.

— А что будет с ней? — не забывая о «госпоже», с придыханием спросил воин. Я оглянулся, облизнулся и отдал команду двум новым слугам:

— Разденьте её.

Приказ был выполнен незамедлительно. Лысый гигант ещё кое-где мельтешился, а вот ассасинша без промедления срезала ремни на поясе, а после и трусы знатной сучки превратила в куски, отдельные друг от друга. Идеальная светлая кожа с парой ярких, новых красных пятен, на которых в дальнейшем всплывут гематомы. Большая, приятная глазу грудь, белый, выстриженный лобок… кайф, чё…

— Ты спросил, что с ней будет? — обратился я к самураю. — Выебу, как и обещал, сделаю своей шлюхой. Но, тебе предложу: не будь как она, научись жить по-новому, со всеми на равных, и, может, откроешь для себя новый мир.

Самурай печально поглядел на свой ритуальный клинок, лежавший на холодной земле.

— Раб не может жить как вольный человек.

— Вот попробуешь, а потом расскажешь. — Вложив ему обратно в руки его же оружие, направился к своему законному трофею. Надо будет вернуться к зеркалу, кое-что уменьшить, или я её и вправду очко её разорву.