Кобра

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Малчек установил смены по двенадцать часов, чтобы ограничить движение вокруг «тайного дома». Он поставил четыре автомобиля для наблюдения на улицах, по два на каждую, организовал доставку продуктов (из магазинчика-кулинарии, который принадлежал бывшему капитану розыскной бригады), и развлечение (коробка книжек в бумажных обложках, цветной телевизор и шесть колод карт). Два детектива и женщина-полицейский находились в доме, и по двое человек в каждой машине.

Он намеревался ждать Эдисона снаружи.

Газеты были переполнены сообщениями о смерти американского посла в Мехико-сити, предположительно застреленного одним из анархистов, которые осаждали центральный вход в посольство, в то время как посол уехал в аэропорт, пройдя через заднюю дверь. Приписав убийство анархистам, газеты строили догадки, кого вместо убитого посла его партия выдвинет кандидатом в президенты.

Малчек запросил по телетайпу полицию Мехико-Сити о копии баллистического заключения. (Так как убийство произошло вне пределов посольства, дело находилось в ведении полиции Мехико, а не секретных служб. По крайней мере, официально.) Полученные данные подтвердили и его догадку. Нарезки и желобки на пулях в точности соответствовали двум из его картотеки, обе из которых были использованы Эдисоном в убийствах, год и три назад. Одна в Денвере, другая в Пало-Ално. Малчеку на данный момент было известно об одиннадцати оружиях Эдисона.

– Могли бы и не устраивать этот чертов маскарад, – пожаловался он Гонсалесу. – Его даже не было в городе.

– Ты этого не знал. Все было сделано верно.

– Да уж конечно, – он рывком открыл ящик стола.

– Тем не менее пока она в безопасности.

– Я удивляюсь, что ты сам не ведешь наблюдение.

– Для этого существуют инспектора и сержанты, – заявил Малчек, засовывая между других бумаг телеграмму из Мехико. – Блестящие администраторы, как ты и я, обязаны находиться здесь и читать сообщения.

– Что-то раньше я не замечал в тебе страсти к бумажной работе.

– Самый быстрый способ спасти Клер Рэнделл – это пригвоздить Эдисона до того, как он сделает очередную попытку, так? Теперь, когда мы запустили в обращение его портрет, мы, пожалуй, сможем его взять, если правильно все скоординировать. Вот я и координирую.

– В ФБР очень заинтересовались.

– Готов поспорить, – Малчек остановился, чтобы бросить взгляд за окно.

Было пасмурно и прохладно, солнце не показывалось с того момента, как они отвели Клер в «тайник».

– Мы же не единственный штат, который хочет его поймать. Он не гордый, убивает где попало. Феды говорят, что они за ним охотятся по поводу убийства Сприндера, пять лет назад.

– Он где попало не убивает, Гонзо. На восточном побережье – еще ни разу. А федам он еще нужен за убийство сенатора Санчеса.

– Я не знал, что это его рук дело. Феды об этом не говорили.

– Я говорю, что это он. Его грязные отпечатки так и лезут в глаза: «высокая женщина», которая оставила пакет, проводка из нержавеющей стали, коробка самых лучших сигар, узелки на веревке – двойные рифы. Он всегда ими пользуется. Будь уверен, это Эдисон.

Гонсалес наблюдал за ним, стоявшим у окна, тонким и натянутым от ярости.

– Да ты уже все про него знаешь! До последней детали. Тебе надо быть рядом с девушкой, а не сидеть здесь и только взвинчивать себя. Мимо тебя он в этот дом и коробки сигар не пронесет.

Малчек не ответил. Его глаза следили за чайкой, которая то падала вниз, то взмывала вверх с потоками воздуха между зданиями, закручивая белые круги на фоне грязного неба.

Он не мог объяснить свое нежелание закрыться в «тайнике» с Клер Рэнделл. По логике, его место было там где могли пригодиться его особые таланты. Просеивать рапорты может кто угодно. Черт, да он и сам мог это делать там не хуже, чем здесь, но Клер Рэнделл чем-то задевала его и заставляла чувствовать себя неуютно. Казалось она наслаждается тем, чтобы как-нибудь его зацепить и всегда выбирает то, что нужно, чтобы его уколоть. Это было почти сверхъестественно. Каждый раз, когда он делал попытку вести себя по-человечески, она наповал сражала его своими остротами, держа на расстоянии. Он чувствовал, что злость только повредит его работе, а рядом с ней он был сердитым девяносто процентов времени.

Гонсалес смотрел на Малчека, стоявшего у окна, и ждал, пока тот сам придет к нужному решению. Это было логично, а Майк всегда отличался логикой. В большинстве случаев. Гонсалес был свидетелем того, как Майк поднимался по ступенькам службы в департаменте, шаг за шагом. Одно время тот даже работал у него инспектором. Сейчас Майка считали в департаменте ледяным, чуть лишенным юмора, сверхкомпетентным и справедливым до самых мелочей по отношению к своим подчиненным. Хорошим людям, работавшим с ним, он всегда нравился, и они сами не понимали почему. Слабые и нечестные терпеть его не могли и тоже никогда до конца не понимали почему. Он не строил из себя праведного судью, но было трудно смотреть в сторону, если он смотрел тебе прямо в глаза.

– Я думаю, ты сможешь отсюда координировать, – раздался неохотный голос Малчека.

– Ты знаешь, что я могу.

– Теперь мне придется менять расписание, а я его идеально разработал.

– Ну-ну, – Гонсалес уставился в потолок, его желудок заурчал.

– О, черт, ты прав, – проворчал Малчек, оборачиваясь. – Но ты представляешь себе, как скучно там сидеть.

– До тех пор, пока не появится Эдисон. Справятся с ним твои инспектора и сержанты? – Гонсалес отвел взгляд от лампы и усмехнулся в полыхающие глаза Малчека.

Когда Малчек и Гроган прибыли в «тайник» чуть раньше девяти, они без объявления вошли в гостиную.

Пост снаружи их пропустил, но из чистого любопытства Малчек открыл отмычкой замок входной двери. Цепочка не была надета. Звук телевизора заглушил их шаги, и он, подойдя, сердито выключил громкость.

– Этот дом предназначен для того, чтобы быть безопасным, а вы здесь цирк устроили. Что если бы это был Эдисон? Вы все уже были бы покойниками.

Он угрожающе повернулся к двум детективам, которые расположились в мягких креслах, скинув ботинки. За одно это им полагался как минимум выговор по службе. Но гнев застрял у него в горле.

Клер Рэнделл смотрела на него, свернувшись в парчовом кресле. Ему показалось, что с тех пор, как он последний раз ее видел, она стала меньше, миниатюрнее, за исключением глаз. Они были огромные, затененные, испуганные.

Она забылась, поглощенная программой, глупым комедийным сериалом, и его резкое и неожиданное вторжение вывело ее из транса. Ее застывшая поза напомнила ему лемура на ветке, пойманного лучом фонарика. Что-то в нем странным образом перевернулось, и гнев испарился.

– Вы двое, убирайтесь к черту! – рявкнул он детективам. – И не возвращайтесь сюда утром. На доске найдете себе новые задания. Если у вас есть вопросы, я буду на месте в десять, тогда и поведаете мне о своих проблемах.

Они надели ботинки и исчезли, обмениваясь по пути взглядами. Малчек подошел к креслу и посмотрел сверху вниз на Клер.

– Вы видели доктора с тех пор, как Вы здесь? Выглядите как смерть.

– Вечно Вы мне льстите, – смогла сказать Клер без особого вызова в голосе.

Он повернулся к офицеру-женщине, которая вышла из кухни с тряпкой в руке.

– Позвоните в управление и скажите Баннерману, чтобы немедленно приехал, – он снова посмотрел на Клер. – А Вы идите спать.

– Я не хочу спать.

– Если я говорю «идите спать», то Вы идете в Вашу чертову кровать без разговоров, – произнес он сквозь зубы. – Быстро. Иди с ней, – добавил он, обращаясь к женщине-полицейскому. – Я сам позвоню Баннерману.

Женщина кивнула и подошла к софе. На мгновение в глазах Клер вспыхнула непокорность, но тут же погасла. Ссутулив плечи, она поднялась и последовала за женщиной как робот, избегая встречаться взглядом с Малчеком.

Тот напустился на Грогана:

– Я считал тебя надежным человеком. В конце концов, я думал, что ты хороший коп. Почему ты не доложил мне о ее состоянии? Все, что я слышал в твоих докладах – «ситуация не изменилась, объект в порядке», – чушь собачья. Она лучше выглядела даже после того, как полторы мили прошла пешком от госпиталя! У тебя что, глаз нет?

Гроган упрямо сказал:

– Она плохо спала, вот и все.

– Или ела. Она, вообще, ела? Что-то не похоже. Малчек подошел к телефону и, не дожидаясь ответа

Грогана, начал набирать номер.

– Она не арестантка, Дэйв, – продолжал он. – Мы приставлены, чтобы о ней заботиться, а не… Дайте мне кабинет медицинского эксперта, говорит лейтенант Мал чек.

Он протянул руку, чтобы подправить неряшливую стопку журналов, которая съезжала к телефонному аппарату.

– Это Малчек, Боннерман на месте?

Позади него Гроган переключил телевизор на другой канал. Беспорядочные, односложные выкрики дерущейся толпы наполнили комнату. Спустя мгновение, в трубке заговорили.

– Боннерман? Это Майк Малчек. У меня к тебе дело. Нужно чтобы ты взглянул на кое-кого. Ты можешь сейчас подъехать? – он продиктовал адрес и нетерпеливо выслушал короткую лекцию, произнесенную на другом конце провода мягким укоризненным тоном. – Я знаю, знаю, но Надо придурок, а эта леди нуждается в легкой руке.

Он послушал еще и улыбнулся.

– Да, я слышал, что ты больше не делаешь штатским аборты на дому. Ну давай приезжай! Я закрою глаза на очередной прокол в правах твоей жены.

Голос в трубке продолжал журчать. Когда Малчек повесил трубку, ему уже расхотелось пинать телевизор. Если Боннерман так же подействует и на Клер Рэнделл, он почувствует себя еще лучше.

На следующее утро Клер долго лежала с закрытыми глазами, прислушиваясь к тысячам частых ударов капель дождя за окном. Это был ровный звук сильного ливня, который зарядил на целый день, окутывая дом серебряной завесой, наполняя комнаты вечерней прохладой еще до полудня.

Ей было не по себе от непрерывного шепота за окном. Он напоминал ей, что она в ловушке, даже погода не хотела выпускать ее отсюда. Подняв руку, чтобы взглянуть на часы, она с удивлением увидела, что стрелки показывают всего лишь семь утра. Выпив многочисленные таблетки, которые ей дал вчера вечером доктор, Клер намеревалась проспать как минимум до обеда. Но она чувствовала себя лучше, несомненно лучше. Даже рука болела не так сильно – она подняла ее, не вспомнив о ране. По правде говоря, это был первый полноценный сон с тех пор, как она появилась в этом доме.

В гостиной никого не было и шторы все еще были задернуты. Комната выглядела по-другому, чем вчера вечером, как-то прибраннее. Лампы все еще горели, но телевизор поблескивал в углу молчаливым слепым глазом, отражая ее тапочки и подол халата, когда она проходила мимо. Клер распахнула дверь в кухню.

Там стоял Малчек, одетый лишь в брюки и чертыхающийся в изнеможении на кофейник. На длинной тонкой цепочке у него на шее висела золотая медалька. Его тело оказалось далеко не худым, как считала Клер, а узкогрудым и с хорошо сбитой мускулатурой, выделяющейся под слегка загорелой кожей. Он был босиком; длинные густые волосы, дико взъерошенные, падали на глаза.

При звуке открывающейся двери Малчек мгновенно обернулся, автоматически хватаясь рукой за висевшую на левом бедре кобуру с револьвером. Потом, бросив испепеляющий взгляд, сказал:

– Предлагаю предупреждать меня свистом, если Вы намереваетесь слоняться по дому рано утром.

– Извините.

Он убрал руку с кобуры, затем поднял ее опять чтобы неловко провести по волосам. Его взгляд смягчился.

– Вы знаете, как работает эта чертова штука?

Он ткнул пальцем в сторону кофеварки. Клер закрыла за собой дверь. Под ее руками кофеварка моментально запыхтела.

– А почему же меня она не слушалась?

– О, я когда-то работала с фирмой, которая их производит, – ответила Клер, как будто это что-то объясняло. – Кофе в шкафчике у вас за спиной.

Он повернулся, чтобы открыть шкаф. Клер неожиданно ясно и четко увидела шрам на его плече. Он был неровный и достаточно свежий, так что выделялся на коже розоватым цветом. Другой, старый, шрам тянулся вдоль ребер по спине чуть выше талии. Малчек передал ей кофе, и она отмерила немного в фильтр.

– А где сержант Гроган и Нэнси?

– Спят. Нэнси положено быть на посту, только когда Вы не спите. Гроган отдежурил за меня три часа прошлой ночью, и я плачу ему тем же сегодня утром. Привыкание к ночным сменам займет пару дней.

– Понятно, – она включила подогреватель кофеварки.

– Вы сегодня выглядите гораздо лучше, – заметил Малчек, прислоняясь бедром к высокому прилавку и скрещивая руки на груди.

– Я чувствую себя лучше. Спасибо, что пригласили сюда доктора Боннермана.

Разговор был вежливым и осторожным, что казалось для них обоих непривычным.

– Он очень хороший человек. Вам следовало бы давно попросить, чтобы кого-нибудь прислали.

– Возможно, – после нескольких попыток ей удалось открыть пакет с хлебом. – Я не хотела… устраивать переполох.

– Глупо, – его голос был все еще вежливым, но уже на грани. – Он сказал, что Вы недоухожены, измождены и началось слабое заражение крови. Какой к черту смысл охранять Вас от Эдисона, если Вы все равно загнетесь прямо здесь?

– А это, наверно, плохо отразится в Вашем личном деле, – взорвалась она и обернулась, чтобы посмотреть ему в лицо.

Их взгляды встретились на долгий момент, потом он перевел взгляд на слегка разошедшиеся полы ее халата. Ее руки непроизвольно схватились за пояс, туго затягивая его, и она внезапно осознала свою наготу под тонкой фланелью. Он поднял глаза, но взгляд его был такой же безразличный, как у доктора. Оба улыбнулись.

– Мир? – мягко предложил он.

Она кивнула и отвернулась.

– Мир. По крайней мере, пока я не выздоровлю.

Они позавтракали кофе и тостом, сидя рядом за столом, уставясь через решетку жалюзи на блестящую пелену дождя. Когда Клер поднялась, чтобы приготовить еще один тост, Малчек крутанулся на своем вращающемся табурете.

– Все еще не наелись?

– Умираю от голода. Хотите омлет?

– Если приготовите, – он наблюдал, как она двигалась от холодильника к плите. – Боннерман, что, дал вам чего-нибудь для аппетита вчера вечером?

Клер дернула плечом и проговорила, обращаясь к тающему на сковородке маслу:

– Разве я не могу утром чуть-чуть проголодаться?

– Если Вам позволяет Ваше, по-видимому, обширное чувство вины, то у меня никаких возражений нет.

Яйца на сковородке зашипели.

– Я думала, мы подписали договор о разоружении?

– Я сказал мир, а не молчание. Мне просто любопытно.

Она глянула на него через плечо – блестящие каштановые волосы отлетели от щеки.

– Вас интересует мое чувство вины?

– Если Вам угодно.

– Вы предпочитаете омлет мягким или хрустящим?

– Мягким. У Вас нет причин чувствовать себя виноватой. Это всего лишь случайность, что именно он открыл холодильник. С таким же успехом на его месте могли бы оказаться Вы.

– Но все дело в том, что я должна была оказаться на его месте. Он же оказался там только потому, что… – она запнулась.

– Потому что он любил и заботился о Вас, так? – это прозвучало у него как-то хорошо, не обидно.

– Да, но я… – ее голос сорвался, и она сделала глубокий вдох, сдерживая себя. – Я не хотела, чтобы он там был.

– Вот как? – Малчек допил кофе и медленно прошел мимо нее к кофеварке, – Я считал, что вы были помолвлены.

– Как насчет мира и молчания? – спросила она, откинула голову и чихнула.

Он налил себе кофе и добавил сливки.

– О'кей. Но перед тем как мы прекратим общение – хотите еще кофе?

Она кивнула, и он перенес кофеварку на стол.

Кроме стука ножей по тарелкам, в комнате слышался лишь шорох дождя. Когда Клер закончила есть, она принялась водить вилкой на тарелке, рисуя узор из остатков желтка.

– Это пулевое ранение у Вас на плече?

– Финка.

– Выглядит свежим.

– Шесть месяцев, – Малчек размешал сливки в третьей чашке кофе.

– А другой шрам?

– Какой другой? – он, казалось, был искренне удивлен.

– На боку. Вот здесь.

Когда Клер показывала, ее пальцы коснулись его кожи, и он резко отдернулся.

– Извините. Вы боитесь щекотки?

Она смутилась от нечаянного прикосновения. Его бок был теплым, как у кошки.

– А-а, этот? Этот старый. Из винтовки, во Вьетнаме. Я не знал, что его еще видно.

– А Вы счастливчик, да? Очень везучий.

– Почему Вы так решили?

Он развернулся к ней, и от внезапной резкости его голоса ей стало жарко. Соскользнув со стула, она взяла тарелки и отошла к раковине.

– Вы выжили. Два небольших шрама, а через какие испытания Вы прошли? Сколько атак пережили?

Он склонился над кофе, легкий пар завивался вокруг него.

– Не везучий, а осторожный. Дважды был недостаточно осторожен. – Он резко оттолкнул кружку и встал. – Пожалуй, было бы слишком напыщенно сказать, что настоящих шрамов не видно.

Она продолжала мыть посуду – вилки и ножи брякали друг о друга.

– Так Вы это говорите?

– Черт, нет! Я иду одеваться.

Малчек вышел, а Клер мыла – в который раз! – одну и ту же тарелку. Дверь в кухню приоткрылась, и заглянувший в нее Малчек произнес:

– Кстати, спасибо за завтрак.

Клер поймала себя на том, что все еще кивает в знак признательности, хотя дверь за Малчеком уже захлопнулась.

Вернувшись в свою комнату, Малчек встал спиной к зеркалу и оглядел себя, рукой слегка касаясь шрама вдоль ребер. Прикосновение собственных пальцев не вызвало защитной реакции, а всего лишь воспоминания и сухую усмешку.

Его всегда называли везучим. Повезло, что хватало ума учиться на одни пятерки. Повезло, что было достаточно координации, чтобы бегать кроссы и играть в теннис. Повезло, что от него ожидали легкого успеха в жизни.

Ожидания окружающих. Как раз из-за них ему и захотелось в свое время бросить университет. Казалось, все вокруг хотели распланировать его жизнь. Он стал угрюмым, недовольным, диким.

Но ни одна из его собственных идей не оказалась лучше.

Суровым голосом его отец выговаривал своему младшему сыну, своей самой большой надежде, своему самому горькому разочарованию:

«Если будешь продолжать как начал, Майк, через год окажешься в тюрьме. Зачем тебе это надо? Ты не хочешь возвращаться в университет. Хорошо. Я ставлю тебя перед выбором. Или ты пойдешь в армию и выучишься там дисциплине или уйдешь из этого дома и никогда не вернешься. Мне больно это говорить, сынок. Но я говорю».

Древнее, как мир, разрешение проблемы блудного сына. Это было бы карикатурно, если бы не звучало так естественно в устах отца. Слова его были чуть обрезаны эхом акцента, который дед привез в Америку на пароходе. Малчек не сомневался, что отец страдал. Он слышал его боль, видел ее. Старик говорил, казалось, столетие: каждое слово падало словно удар топора, отрезая Малчеку пути для отступления. Он молча смотрел на отца: белый рот, белые волосы, обжигающие глаза, старые-старые сомкнутые руки.

Он уже пробовал оружие – мелкие преступления, наркотики и все другие ловушки агрессивного подросткового бунта. Но он не смог сделать тот последний шаг. Он не мог перестать любить своего отца, не мог отрицать своего восхищения его железной волей, которая удерживала слезы старика и не давала сорваться голосу.

И – Бог в помощь – он выбрал армию. А лучше бы тюрьму. Может быть, в тюрьме он бы не изучил искусство убивать.

Заступив вечером на дежурство, Малчек разозлился, увидев, что вокруг снова образовался полный беспорядок. Два новых детектива, отсидевшие дневную вахту, оказались еще хуже предыдущих.

Малчек не был по природе одержимым чистюлей, даже далек от этого, но почему-то открывающийся вид расползающихся кип журналов, переполненных пепельниц, передвинутой мебели и запутанных в шнурах штор очень его раздражал. Большую часть прошлой ночи он провел, наводя порядок, частью – чтобы не заснуть, частью – потому что не мог заставить себя остановиться. Теперь вокруг опять царил полный разгром.

Вошел Гроган, отряхивая влагу с плаща.

– Туман еще гуще станет, я его по запаху чувствую.

– Замечательно, – тяжело сказал Малчек, проходя мимо двух женщин-полицейских, беседующих в прихожей: одна уходила, другая только что пришла.

Он тихонько постучал в дверь спальни и открыл ее. Лампа у кровати была включена, но Клер отложила раскрытую книгу.

– Все в порядке? – он взглянул на нее, потом на окно, чтобы убедиться, что оно захлопнуто и шторы задвинуты.

Клер была одета в старомодную ночную рубашку: с длинными рукавами, высоким воротничком, пуговицами и пеной кружев вокруг шеи. Ее волосы блестели в свете лампы, несколько разлетевшихся прядей выделялись на спинке кровати как темные паутинки. Она выглядела не старше двенадцати.

– Да, спасибо. Я приняла одну из тех таблеток, что оставил мне доктор. Ко мне возвращаются силы, так что завтра сможем снова начать ссориться. Вам здесь слишком много позволяется. У меня был долгий разговор с доктором Боннерманом и Вас разобрали по косточкам.

– А я ничего не почувствовал, – усмехнулся Малчек.

– Об этом тоже упоминалось, – Клер посмотрела на него насмешливым взглядом, и его улыбка исчезла.

– Вы мне больше нравились, когда болели, – коротко сказал он и закрыл дверь раньше, чем она смогла ответить.

К полуночи с залива донеслись гудки сирен на маяке, предупреждающих о тумане. Гроган и Нэнси были поглощены старым фильмом Богарта, но Малчеку не сиделось на месте.

Он вышел в коридор, ведущий от парадной двери к задней, и пересек маленький холл, в который выходили двери спален. Он отомкнул замок, не позволяя ему щелкнуть, и, натянув плащ, вышел в ночь.

Туман окружил дом завесами, колеблющимися под слабыми порывами ветерка, который лишь вызывал зыбь над гравием. Рассыпанные камни напоминали бледные волны в бледном море.

Прямо перед домом находился большой одинокий камень, скорчившийся как огромная черная жаба, уставившаяся на дорожку. Оставаясь на тропинке, Малчек похрустел по гравию мимо камня, мириады капелек кружились вокруг распахнутых пол его плаща. Туман мог служить великолепным прикрытием, и это ему не нравилось. «В такую ночку во Вьетнаме я мог бы уложить добрую сотню», – подумал он.

Через проход в изгороди он выбрался на улицу и начал медленно обходить дом, останавливаясь, чтобы перекинуться парой слов с теми, кто сидел в темном неприметном автомобиле, припаркованном в двадцати ярдах от входа.

Один из мужчин в машине окликнул его:

– Майк, как дела?

Малчек пожал плечами:

– Наверно, внутри лучше, чем здесь. Кого-нибудь видели?

Оба детектива покачали головами, а тот, что сидел дальше, пригнулся, чтобы лучше видеть лицо Малчека.

– Только местные. Парень прогуливал собаку леди упражнялась, чтобы избавиться от своих варикозных вен, и все.

– Вам тоже физкультура не повредит. Обойдите дом пешком пару раз, тогда сбросите свои животы. Если он ищет шанс, то этот туман ему как подарок.

Он отошел, не дожидаясь ответа. «Им полезно растрясти задницы», – подумал Малчек. Сидеть в засаде в таком районе, как Хайшор, до чертиков скучно. Это облегчало задачу для Эдисона, но усложняло для них. Нечему было держать человека в бодрствующем состоянии, за исключением редких машин, проезжающих между широкими ухоженными газонами. Из опыта он знал, что люди в машинах не могут постоянно бодрствовать, но это уже зависело от подсознания разбудить их при первом же необычном звуке. В тихом районе, как этот, любой шум отчетливо выделялся.

Туман тем не менее мешал как видеть, так и слышать. Тяжелая влага в воздухе не только хорошо проводила звук, но и искажала его. Собственные шаги, казалось, следовали за ним и обгоняли. Не раз Малчек схватился за пистолет, прежде чем сообразил, что слышит самого себя.

Изгородь служила ему прикрытием, и он держался к ней поближе, благодарный за ее темную громаду, старую и непроницаемую. Разрозненные блики капель на листьях сверкали как драгоценности, и он слегка ударил по веткам, вызывая на себя душ.

Плывущие где-то между тусклыми молочными ореолами фонарей, окруженные туманом, его шаги отдавались странным, жутким эхом.

Он дошел до угла и свернул на границу следующего участка, в центре которого располагался новый дом, окруженный мягкой, свежевскопанной землей. В воздухе чувствовался приятный, мускусный аромат торфа: владелец явно собирался претендовать на лучший газон в округе. Малчек пробирался между сырой землей и колючей изгородью, дважды теряя равновесие в попытках не посягнуть на садоводческие амбиции соседа. Второй раз его рука прошла сквозь изгородь, изогнутые ветки зацепили за рукав и оцарапали кожу. Чертыхнувшись, он поднял руку и пососал ранку, покрытую бусинками выступившей крови. Остановившись для этого, он заметил, что мимо его ног движется поток тумана. Широкая, серая струя, текущая, как жидкость над поверхностью земли.

«Что-то не так, – подумал он. – Что-то очень даже не так».

Забыв о соседской чувствительности, Малчек пробежал по мягкой земле и завернул к главному входу, топая по дорожке. В доме что-то – окно, дверь? – было открыто. Теплый воздух изнутри гнал туман от дома.

Он едва различал дом, воспринимая его лишь как нечто длинное и низкое за бледными шторами тумана. Малчек прошел вдоль окон гостиной и кухни и, завернув за угол, увидел, что кухонная дверь распахнута настежь. Сунув руку под плащ, он дотянулся до кобуры, вытащил револьвер и снял его с предохранителя.

Навстречу ему из тумана выплыла фигура. Малчек сильнее сжал курок, прежде чем узнал широкие, кругло-плечие очертания Грогана, тоже крадущегося с оружием наготове. Тот застыл на мгновение, увидев Малчека, а затем облегченно вздохнул, узнав.

– Какого черта, Гроган? – прошипел Малчек.

Гроган подошел поближе, оставаясь в тени.

– Я слышал шум. Для твоего возвращения было слишком рано, и я вышел посмотреть.

– И оставил дверь открытой? – Малчек махнул рукой в направлении кухни.

– Там Нэнси… единственный выход из кухни через гостиную, – оправдывался Гроган.

– И если ворвутся трое мужчин, как ты думаешь, она справится?

– Я думал, Эдисон всегда работает в одиночку.

– «Всегда» – это слово, которое никогда не следует использовать, когда имеешь дело с ребятами вроде Эдисона. Что-нибудь видел?

Гроган покачал головой и засунул револьвер в кобуру.

– Что это был за звук? – Малчек даже не пошевелился, чтобы убрать свой револьвер.

– Вроде стук какой-то… как будто что-то упало. Но все окна закрыты, никаких следов на гравии, ничего.

– Хорошо, пойдем в дом, а через десять минут еще раз сделаем обход.

Он втащил Грогана в темную кухню и захлопнул дверь, закрывая ее на замок. Подойдя вместе с ним к двери в гостиную, Малчек сказал:

– Иди прямо через коридор, выйди через парадную дверь и обойди дом снова.

– Но ты же сказал подождать десять минут?

– Ты меня хорошо слышал?

– Ну да… ты сказал…

– Значит, если снаружи кто-то есть, он слышал меня тоже. Двигайся.

Малчек назвал свое имя, и они вместе вошли в гостиную. Нэнси целилась из револьвера в дверь, положив дуло на спинку софы и придерживая левой рукой кисть правой. Она выглядела испуганной, но дуло не тряслось. Облегчение смягчило черты ее лица, и она опустила оружие, когда они приблизились. Гроган, не останавливаясь, направился к двери.

– Проверь, как она, – сказал Малчек Нэнси и проследовал за Гроганом. Они бесшумно открыли входную дверь и разошлись в разные стороны. Две минуты спустя они встретились у двери кухни.

– Наверно, это был кот или что-то вроде, – сказал Гроган. – Извини.

– Тебе пришлось бы извиняться гораздо больше, если бы это оказался двуногий зверь.

Малчек дернул за ручку двери – замок держал плотно. Они прошли по гравию к изгороди, разделились и через секунду растворились в тумане. Малчек шел с опущенной головой, светя под ноги карманным фонариком, прикрывая свет ладонью, в поисках… чего-то. Чего угодно.

Они вернулись ни с чем и вошли через парадный вход. Малчек закрыл дверь на два замка и задвигая засовы, которые находились вверху и внизу двери.

– Хорошо подышали свежим воздухом.

Гроган закашлял:

– Это ты прав.

Он кашлянул снова.

Через пять минут после того как они уселись в гостиной, раздался звук, что-то вроде глухого стука, точно такой же, как описал Гроган.

– Вот опять.

Они прислушались. Стук повторился, а затем раздался еще один звук, как будто что-то тяжело и неохотно съезжало над ними по крыше.

– Эй, посмотрите-ка на экран, – Нэнси показала на экран телевизора, по которому побежали помехи, хаотически перемешивая цвета. – Да это всего лишь антенна. Парень, наверно, ее как следует не прикрутил.

– Какой парень? – спросил Малчек обманчиво тихим голосом.

Ее лицо застыло, и она, запинаясь, сказала:

– М…Мэри сказала, что у них были неполадки с антенной сегодня утром. Из управления прислали человека, чтобы ее наладить. Он был на крыше сегодня днем, и после этого изображение было нормальным. Ты же видел.

– О, Господи милосердный! – взорвался Малчек. – Почему ты мне об этом не сказала? Почему Фидлер и Дэн мне не сказали? Как, вашу мать, я должен выполнять свою работу?

Нэнси оправдывалась:

– Но его прислали из управления. Я тоже об этом подумала, но Мэри сказала, что у него было удостоверение, что он не зашел внутрь дома и что он негр. Эдисон не…

– Мне нет дела, даже если он фиолетовый и без штанов распевал национальный гимн Австралии. Я должен знать все, что здесь происходит!

Его лицо побелело от гнева, и он опять потянулся к кобуре. Гроган начал неуверенно подниматься, и Малчек рявкнул на него:

– Давай, давай, толстый сукин сын, вставай, пошли! Он был на полпути к двери, когда раздался еще один, более тяжелый и громкий стук снаружи, за которым последовала яркая вспышка за окном. Даже через толстые шторы она ослепила их на Мгновение серебристо-голубым светом, и послышался оглушительный треск. Свет сменился на темно-красный и начал мерцать.

– Черт! Черт! Черт! - заорал Малчек. – Поставил таймер с зажигательной бомбой, подлая сволочь!

Он ринулся в холл, Гроган – за ним. Нэнси схватила трубку телефона и начала отчаянно набирать нужный номер.

Гроган закрывал на засовы входную дверь, управляясь одновременно с замком и пистолетом. В окна по обе стороны двери было видно, как потоки пламени срывались вниз с карниза крыши и отскакивали от гравия.

Малчек побежал в комнату Клер. «Я должен был подумать о крыше, я должен был проверить, когда приехал, ведь было еще светло. Безмозглый сукин сын!» – проклинал он себя.

Эдисон прекрасно знал, что люди, находящиеся в доме, от скуки будут постоянно смотреть телевизор. Винтовка с глушителем и хорошее зрение, множество домов в округе, пустых по утрам, – и стреляй в опоры антенны, пока она не свалится. Все просто. Обитатели дома немедленно вызвали телемастера.

Малчек ворвался в комнату Клер и, не веря своим глазам, уставился на пустую кровать. Позади него раздалось журчание воды из бачка, и он оглянулся. Свет из ванной клином падал на ковер. Малчек кинулся туда и втолкнул сонную и изумленную Клер обратно в выложенную кафелем комнату, выключая свет. Она потеряла равновесие и с размаху села на край ванны, хватаясь рукой за клеенчатую занавеску. Малчек закрыл дверь, и наступила полная темнота.

Спустя несколько секунд, размягченным таблетками голосом Клер сказала:

– Дорогой, нам нужно прекратить встречаться подобным образом, сантехник что-то заподозрил.

– Заткнись.

Медленно он повернул ручку и потянул дверь на себя, оставляя щель в полдюйма, чтобы видеть коридор. Дверь спальни Клер была открыта, как и дверь, ведущая к холлу у входной двери.

– Это… – начала она снова, и ее голос стал жестче от реальности, грубо прорвавшейся сквозь барбитуратную пелену.

– Заткнись, – прошипел он.

Запах подпаленной краски начал проникать снаружи вместе с тонкими струями дыма. «Мэр придет от этого в восторг», – подумал Малчек и услышал, как далекие сирены заглушили треск огня. Как и всегда, он был поражен невероятной оперативностью ребят из пожарной части. Но в этот раз в толпе брандспойщиков и добровольных помощников, сдерживающих толпу, будет один с нехорошими намерениями. Один, который, Малчек был готов поспорить, уже ждет, когда пожарные подъедут и вбегут внутрь. Ну давай, давай, я тоже жду.

Если бы Клер не оказалась в ванной, он бы все равно затащил ее туда. Это было идеальное место: без окон, одна дверь, твердые поверхности.

– Забирайся в ванну, – шепнул он. – Накинь пару полотенец, если хочешь, но залезай внутрь и ложись лицом вниз.

Клер немедленно подчинилась, даже не сделав движения в сторону полотенец. Малчек услышал, как она резко втянула воздух сквозь зубы, и вспомнил, что на ней была надета лишь ночная рубашка, а в ванной, наверно, было холоднее, чем в аду. Он нащупал в темноте толстую мохнатую ткань полотенец и, стянув с вешалки, кинул их в направлении ванны. Когда он это проделывал, кто-то появился в прихожей.

Малчек ошибся: Эдисон не стал разыгрывать пожарника-добровольца. В прихожей стоял полицейский-мотоциклист – его белый шлем блестел под лампой. Все в его одежде было так, как надо. Гроган, наверно, из-за волнения не обратил на него внимания, и, несомненно, отличный патрульный мотоцикл стоял не возле дома, а остывал неподалеку в тумане. Малчеку же не составило большого труда сообразить, что это вовсе не полицейский.

Шестидюймовая финка, которую открыл человек, двигаясь к спальной, говорила сама за себя. Малчек направил револьвер в щель приоткрытой двери и скомандовал:

– Брось ее, Эдисон.

Голова в шлеме, похожая на муравьиную, даже не повернулась на голос Малчека. Секунду назад Эдисон, черная безлицая фигура, был там, а сейчас он уже нырял в дверь спальни. Малчек выстрелил, как только фигура начала движение вперед, и выругал себя за то, что опять дал обязательное предупреждение. Сначала его следовало пристрелить, а уж потом орать. Кто бы упрекнул его? Она?

Малчек был уже в коридоре, а отзвук выстрела еще резко отдавался от кафеля ванной, перекликаясь с эхом невольного полуподавленного вскрика Клер.

Когда Малчек приблизился к дверному проему в спальной, оттуда выстрелили. Он прижался к стене за дверным косяком, рассуждая: «черт, Эдисон вытащил свою пушку. Жизнь становится интереснее». Он оглядел холл, но не увидел ничего, что можно было бы использовать. Чуть отступив назад, Малчек дотянулся до выключателя и погасил свет в холле.

– Я люблю темноту, Эдисон. А ты?

Эдисон, по-видимому, был согласен, так как практически немедленно погас свет в спальной. Единственный луч света просачивался из прихожей – комбинация отблесков пожара и света из ванной. Красный отблеск преобладал, и он слышал, как пожарные машины подъехали к дому, мощными моторами заставив дрожать дом до основания. Послышались окрики и громыхание разворачиваемого оборудования. Внутри же стояла полная тишина и Малчек почти слышал, как пот прошибает его кожу.

Он знал, что даже тусклый красноватый отсвет из открытой двери мог обрисовать его фигуру для Эдисона, который ждал в темной спальне. У Эдисона было два выхода: через дверь или через окно. «Если он выберет окно, то сперва ему придется раздвинуть шторы, а это делает его мишенью, – решил Малчек. – Но мне тоже не помешает себя прикрыть». Он снял один ботинок и подбросил его в спальню. Когда тот ударился о дальнюю стену, разбивая что-то стеклянное на пути, раздался неизбежный выстрел, Малчек уже находился за дверным проемом, закрывая предательский свет толчком руки. Дверь хлопнула, защелкнувшись на задвижку, и холл погрузился в такую же непроглядную тьму, как и в спальне, что уравнивало шансы Эдисона и Малчека.

Малчек стянул с ноги второй ботинок, опустился на ковер и, подтягиваясь вперед на локтях – в одной руке ботинок, в другой пистолет, – подполз к двери спальни с другой стороны. Разумеется, его уже ждали, как и повторения трюка. К сожалению, Малчек больше ничего не мог предпринять и, зная ход мыслей Эдисона, он бросил в сторону спальни второй ботинок. Как он и предполагал, из спальни снова выстрелили. На этот раз одна пуля прошла через дверь в холл, другая – повыше, а третья – пониже. Все три пули попали в противоположную стену. Малчек же и не собирался входить в комнату, ему нужна была лишь вспышка, чего он и добился.

Малчек ответил тремя выстрелами, нацеленными в центр вспышки, которая еще стояла у него перед глазами. Звериный вопль раздался в темноте, и в наступившей затем тишине послышался треск рвущейся материи. Малчек увидел, как тяжелые длинные шторы оторвались от карниза, сдернутые рукой падающего человека. Малчек видел, как под складками ткани темная фигура забилась в конвульсиях, затем проползла немного вперед, снова дернулась и, наконец замерла.

Упершись лбом в ковер, Малчек выжидал, стараясь дышать как можно тише. Единственные звуки, которые он слышал, доносились снаружи. «Может быть, они заглушают дыхание Эдисона, – думал Малчек. – Он мог просто разыграть спектакль. Вдруг он лежит там так же как и я здесь. Прислушиваясь».

Минуты тянулись, и Малчек знал, что в конце концов ему придется действовать согласно инстинкту или вопреки ему. Перекатившись к стене, он медленно поднялся. Глубоко вдохнув, Малчек, держа в вытянутых руках револьвер, и напряженно последовал за ним, готовый упасть на пол при первом же шорохе в спальне.

Но шороха не было.

Обогнув косяк и войдя в темную комнату, Малчек прислонился к косяку спиной и стал прислушиваться. Ни звука. Выключатель упирался Малчеку в спину, и он, поднятым вверх плечом нажал на него, все еще держа обеими руками револьвер, нацеленный на темную груду под бледнеющим прямоугольником окна.

Выключатель щелкнул, и, моргая от яркого света, Малчек увидел, что затянутая в кожу фигура лежит без движения, голова неестественно повернута, а рот расслабленно открыт под забралом шлема. В свете, льющемся с потолка, провал в центре пластика казался пустой глазницей циклопа. Кончено. Он наконец-то его достал.

Но долгожданный триумф почему-то не ощущался. Вместо него было лишь слегка тошнотное облегчение от того, что это не он лежит сейчас на полу, и пустая боль где-то под ложечкой, которая появлялась каждый раз, когда он убивал, независимо от обстоятельств.

Малчек обошел кровать и толкнул тело ногой. Без сомнения, мертв. Сдавленное шлемом, искаженное дымчатым пластиком забрала лицо было вялым и пустым, с полуоткрытыми глазами.

Направившись к двери, Малчек окликнул:

– Клер? Все в порядке. Можешь выходить. Клер!

Наклонив голову, он услышал, как она задвигалась, выбираясь из ванны. На улице не стихали шум и крики, достаточно громкие, чтобы заглушить выстрелы. Гроган, наверно, думает, что Малчек вытащил Клер из дома через заднюю дверь.

Послышался щелчок выключателя света в ванной, и Клер открыла дверь. Ему следовало бы на нее за это рассердиться: с таким же успехом на его месте мог оказаться Эдисон, зовущий ее по имени.

– Все в порядке, – сказал Малчек тихо, – он мертв. Остатки адреналина еще пульсировали в венах Малчека, и он чувствовал, как возбуждение охватывает его тело. Он непроизвольно обратил внимание на очертания фигуры Клер под тонким хлопком старомодной ночной сорочки. Он ощущал, как откликнулось его тело на бессознательно сделанное ему приглашение. Малчек раздраженно подумал о причинах, так часто совершающихся на войне изнасилований, поскольку в этот момент малейший повод мог бы сорвать его с места, бросить через холл заставить подмять Клер под себя и овладеть ею. Малейший повод. Малчек стыдился этого импульса, но тот не проходил. «Боже, – подумал он, – убирайся ты из этого света, женщина. Пожалуйста!»

Клер была готова в любой момент снова скрыться в ванной, напуганная, уязвимая, но предательский свет обрисовывал ее позу – ноги расставлены, грудь вздымалась, и к тому же она падала от частого, панического дыхания.

– Все кончено, – сказал он, сам слегка задыхаясь.

Клер медленно прошла по коридору, и Малчек вспомнил, что снотворные таблетки все еще держат ее в своем коконе и для нее все движется одновременно и быстро и медленно.

Он сделал шаг навстречу, но остановил себя, позволяя ей подойти самой, глядя в его лицо без дрожи. Свет из ванной все еще делал видимым ее тело, но с исчезающей ясностью. Медленно, с каждым шагом, круглый изгиб ее бедер, длинные ноги, тонкость стана и выпуклость груди терялись в складках мягкой белой материи. Он сжал кулаки.

– Ты убил его? – спросила она тоненьким, недоверчивым голоском.

На одном ее плече проступало влажное пятно, а блестящие волосы были мокрыми с одной стороны. На нее капала из крана вода, когда она лежала в темноте на твердом холодном кафеле, прислушиваясь к выстрелам, скованная ужасом. В голове у нее неотвязно крутилась мысль о том, что ванна очень похожа формой на гроб.

Когда она подошла совсем близко, Малчек резко взял ее за локти и втолкнул с неуместной силой в комнату с телом ее преследователя. Оно лежало грузно и неподвижно, багровое пятно расплывалось по ковру. Мэру это тоже вряд ли придется по душе.

Малчек взглянул на Клер и был поражен, увидев выражение недоумения на ее лице.

Но она качала головой с безумной, пугающей настойчивостью, беззвучно споря с ним.

Малчек нагнулся к телу и стянул шлем, внезапно охваченный ужасающим подозрением. Густые, кудрявые светлые волосы упали из-под ободка пластика, освобожденное от застежки и каски лицо стало более широким и полным.

– Это не человек из парка, – тихо сказала Клер, не отрывая взгляда от маски смерти у ее ног. – Это не тот мужчина, которого я видела.

Но Малчек уже знал это прежде, чем она заговорила. Он узнал это лицо, знал его из давних дел несовершеннолетних и совсем недавних арестов.

Все оказалось хуже, чем он предполагал.

Эдисон передоверил свой собственный контракт.