Кобра

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

На девятый день Клер начало казаться, что всю свою жизнь она провела как туристка. Что она и Малчек любовались каждым деревом в лесу, впитали в себя каждый пейзаж, каньон, долину или ущелье, которые только можно было найти в Национальном Парке.

Это могло бы быть приятным времяпрепровождением, если бы Малчек присоединился к ее оханью и аханью. Он же всегда смотрел куда угодно, но только не на пейзаж. В каком-то смысле он продолжал вести себя, как и в городе. Точно так же заходить вперед ее в любой бар, ресторан и комнату мотеля, те же ритуалы настороженности и подозрения. Как-то вечером, выйдя из ванны, Клер обнаружила его стоящим у окна. Ее чемодан стоял под вешалкой, и когда она пересекла комнату, чтобы его взять, то заметила, как Малчек передвигается от одной к другой стороне окна, как будто что-то ища снаружи. При этом он мурлыкал себе под нос.

– Я догадалась, – сказала она. – У нас из окна открывается прекрасный вид на колонию нудистов.

– Нет, – лениво ответил Малчек, – просто оцениваю возможные траектории.

Он присел на корточки, чтобы взглянуть на горы, которые возвышались позади мотеля. На улице стояла почти непроглядная тьма, но Малчеку удалось увидеть вершину холма, и он решил, что угол слишком острый для того, чтобы о нем беспокоиться. Леса были более опасны чем горы. Малчек задвинул занавески, включил свет и обернувшись, увидел, что Клер смотрит на него в испуге

– Что случилось? – в ее глазах появился след глубокого страха, которого он не замечал уже Давно.

– Извини, это просто привычка. Я всегда это проделываю на новом месте. Даже если я один и не работаю.

– Но почему?

Он неожиданно смутился.

– Это то, зачем я здесь, разве не так?

– Да, но ты сказал, что делаешь это все время.

– Это всего лишь привычка, – он безуспешно попытался рассмеяться. – Знаешь, как собаки мочатся вокруг новой территории, чтобы ее пометить. Может быть, это как раз то, что делаю я. Я не успокаиваюсь, пока не выясню все слабые места. Все подступы, возможные пути отхода и так далее. Мне обязательно нужно знать выход, где бы я ни находился.

Она продолжала смотреть на него.

– А у тебя, конечно, нет никаких глупых привычек? – проворчал он и вышел из комнаты.

Клер стояла рядом с чемоданом, глядя вслед Малчеку. Это была первая вспышка раздражительности с той ночи, когда Малчеку приснился кошмарный сон, и, хотя на следующий день он выглядел утомленным и опустошенным, он был гораздо более расслабленным и приветливым, чем когда-либо. Как будто кошмарный сон очистил его организм от яда. Клер не думала, что это стоило того. И, по-видимому, облегчение было временным. Но в этот период она позволила себе симпатизировать Малчеку все больше и больше. Он был мужчиной, который наклонялся покормить белок, который оставлял «на чай» усталым официанткам больше, чем хорошеньким. Ей нравилось быть окруженной его бережной заботой.

Теперь вернулся другой мужчина. Незнакомец.

Клер вздохнула и начала перебирать вещи в чемодане, отыскивая белое платье. Оно нуждалось в стирке. Когда она вытащила его, коричневый стеклянный пузырек выпал из чемодана и укатился на ковер. Клер вспомнила, как сунула его в чемодан вместе со своими вещами из ванной комнаты в предыдущем мотеле. Из любопытства она прочитала наклейку: «М. Малчек. Палудрин. Принимать при необходимости. Доктор К. Стаммель». Этикетка принадлежала аптеке в районе, где жил Малчек. Она засунула его обратно в боковой карман в чемодане. Скорее всего, это замораживающее средство, чтобы держать его таким же ледяным и недоступным, как раньше.

Как глупо было бы думать, что прежний Малчек исчез. Ведь оставались те же ритуалы, та же настороженность, иногда резкие приказы отойти или стоять неподвижно. Улыбки смягчали их, но они оставались приказами, и она повиновалась. Она знала, что каким-то чудесным образом, который она была не в силах понять, Малчек постоянно оплетал их сетью из других наблюдателей. Маленькие записки появлялись неизвестно откуда на полу машины, иногда она поворачивалась и заставала его опускающим руку после какого-то тайного сигнала кому-то, куда-то. Клер смирилась с тем, что не знала, как работает его система.

Ей почти хотелось, чтобы Эдисон предпринял еще одну попытку, по крайней мере, это было бы хоть каким-то разрешением нелепой ситуации.

Когда Малчек вернулся в комнату, он услышал журчание душа и голос Клер, вызывающе фальшиво распевающий песню. «Пой на здоровье, крошка, – подумал он, – ты это заработала».

Он нетерпеливо порылся в своем чемодане, разыскивая пачку сигарет. Потом зажег одну и прищурился от вспышки сухого табака. Его сигареты неизменно были несвежими, он выкуривал всего две-три в неделю.

– Привет, – сказала она, выходя из ванны и вытирая волосы широкими рукавами махрового халата. – Я буду готова через несколько минут.

– Можешь не торопиться.

– Но ты сказал, что умираешь от голода, – она перебирала вещи в своем чемодане, каскад шелка и нейлона ниспадал из ее рук, когда она уставилась на Майка.

– Все кончено, Клер. Ты свободна.

– Гонсалес его поймал? – она знала, что Малчек только что звонил в управление.

Он кивнул.

– Не сам Гонзо, но один шериф, в местечке под названием Пауковые Луга.

Она не могла поверить.

– Они уверены?

Малчек коротко улыбнулся, так как ее слова прозвучали эхом его вопроса Гонсалесу. На другом конце провода голос Гонзо был ликующим и необычно приподнятым:

– По обвинению в изнасиловании, ты можешь в это поверить? – радостно кричал он в ухо Малчеку.

– Этот шериф либо не промах, либо ему нечего делать, кроме как рассиживаться на заднице и читать объявления о розыске. Короче, он сказал, что ему показалось что тот парень выглядел знакомым. И тогда он вытащил листок и посмотрел опять. Он говорит – это Эдисон, точно.

– Черт, это чушь какая-то, – запротестовал Малчек.

Гонсалес засмеялся.

– Это то, что я ему сказал. Я заставил его прислать отпечатки пальцев и сравнил их с теми, которые имеются в твоей картотеке.

– Но там только частичные.

– Да, я знаю. Но тем не менее я нашел семь пунктов схожести. Это совсем неплохо.

– Но и не доказательство.

– Что ты от меня хочешь – группу крови и девичью фамилию его матери?

– А они у тебя есть?

– Еще нет, но будут.

– Так где, ты сказал, он находится?

– В малюсеньком городке, недалеко от тебя, под на званием Пауковые Луга. На шоссе номер 32. Ты там должен быть завтра, так?

– И у них есть телепринтер, в городке с названием Пауковые Луга? Этот шериф, действительно, не промах!

– Да нет, господи боже мой. Он съездил на машине в Парадиз и послал их из тамошнего полицейского участка.

– Ах так… Значит, Эдисон теперь в Парадизе? – Это звучало подходяще, но маловероятно.

– Ну… Вообще-то… Нет, он все еще в Пауковых Лугах.

– Почему?

Голос Гонсалеса стал извиняющимся.

– Ну… Этот шериф Хоскинс… Он немного беспокоится по поводу доставки Эдисона в тюрьму Парадиза.

– Что еще? – Малчек начинал уставать от разговора.

– Ну… Девчонка, которую изнасиловали…

– Девчонка? У меня нет на него информации как на извращенца.

– Нет, нет… Ей пятнадцать, шериф сказал, и все приней. Ну… Кажется, она его племянница. Маленький город, сам понимаешь. И…

– И он отделал Эдисона по полной программе, ты мне это пытаешься сказать? Здорово, – Малчек секунду подумал. – Значит, говоришь, шоссе 32. С моей стороны от Парадиза, или с твоей?

– С твоей.

Малчек вздохнул.

– О'кей, мы заберем его с собой. Этот Хоскинс, он на первенство не будет претендовать?

– О, нет. Мне кажется, он хочет из этого дела поскорее выбраться. По-моему, он Эдисона побаивается и уже не очень уверен по поводу обвинения изнасиловании.

Малчек усмехнулся и покачал головой, взъерошивая рукой волосы. «Надо постричься», – в который раз подумал он.

– А чем этот шериф занимается в остальное время?

– Вообще, он местный торговец крупой и кормовыми.

– Храни боже полицейских-любителей.

– Он схватил его, так ведь? – казалось, Гонсалес был обижен недостатком энтузиазма у Малчека.

– Да, конечно, ему повезло, а ты и я, и профессионалы из большого города даже близко не подошли. Я тебя понял. Мы заберем его оттуда завтра. Я соберу всех своих – у нас должна быть смена. Надеюсь, шестерых достаточно, чтобы справиться с Эдисоном.

– Вас же семеро.

– У меня еще девушка, или ты забыл?

– А, да. Она, пожалуй, не захочет проехаться домой рядом с Эдисоном.

Малчек усмехнулся.

– Нет, почему-то мне так не кажется.

Когда они наконец-то вернулись в мотель после ужина с остальными шестью полицейскими, Клер чувствовала себя отдохнувшей и беззаботной. В отличие от Малчека, она много выпила. Он стоял, наклонившись к телевизору, переключая каналы, когда она подошла к нему сзади провела руками по спине и плечам, взъерошила волосы. Еще минуту он продолжал регулировать цвет лица ведущего, затем выпрямился и повернулся к ней без всякого выражения.

– Я просто… – она поколебалась под взглядом его холодных, зеленых глаз, но продолжила: – Я просто хотела сказать спасибо за… все… что ты сделал… Я имею в виду… Я знаю, опасность… Он мог бы…

– И ты хотела бы сказать спасибо в постели, так? – его легкий металлический голос резко прервал ее заикание. Она даже отступила на шаг под его действием.

– Ну… Это…

Он наклонил голову к плечу.

– Это приятный жест, я не против. Не так-то легко спать с хорошенькой цыпочкой, ночь за ночью, ничего не предпринимая. Конечно. Почему бы и нет?

Он оглядел Клер с ног до головы, усмехнулся и потянулся к ней. Она отступила еще на шаг.

– Не прикасайся… Ты превращаешь это в физический акт.

Его глаза сузились.

– Ну и что, что это еще может быть? Приятный жест, как я и сказал. Люди этим занимаются все время, и это нормально.

– Я не хотела сделать приятный жест, – она боролась со смятением и шоком от его неожиданной бесцеремонности. – Я… Ты мне нравишься, Майк. Ты особенный. Я чувствую, что я…

– Это мило. Ты мне тоже нравишься, – сказал он не терпеливо.

Почему-то в его устах это прозвучало совсем по-другому, и он разрушал что-то каждый раз, когда говорил. «Она опять сжимается», – подумал он в отчаянии, прячась за собственным лицом.

– Нет, – она наконец отвернулась. – Извини… Я, кажется, слишком много выпила.

Он с силой сжал за спиной кулаки и сказал самым ледяным тоном, на какой только был способен:

– Так ты хочешь трахаться или нет?

Она вскинула голову и ее плечи сжались.

– Нет. Нет, спасибо. Я… не… хочу… трахаться. Забудь об этом. Извини.

– Как скажешь. Изнасилований я и сам не люблю.

Он увидел, как она, не глядя, схватила пижаму и захлопнула за собой дверь в ванную.

Малчек закрыл глаза. «Ты подонок, – сказал он себе, поворачиваясь, чтобы уставиться в телевизор. – Поправка. Настоящий подонок улыбнулся бы и сказал то, что требовалось. Вес равно это был обыкновенный «культ полицейского». Всего лишь благодарность, облегчение и бутылка вина. Я тоже не хочу трахаться с тобой, Клер я хочу любить тебя, а это испортило бы жизнь нам обоим. Но если есть где-нибудь святой, покровительствующий полицейским, послушай меня, а, приятель? Не позволяй ей больше так на меня смотреть. Пожалуйста».

На экране ведущий телепрограммы увлеченно разговаривал с шимпанзе. Обезьяна продолжала есть банан глазея на публику. Тогда ведущий тоже съел банан. Малчек переключил телевизор на другой канал и стал смотреть, как храбрый герой-одиночка мощным ударом выкидывал пьяного ковбоя из окна бара, взорвавшегося миллионом осколков.

«У меня в душе есть место только для меня одного, – попытался он объяснить парню в белой шляпе. – Я никого не могу впустить сюда. Мне больше не будет больно. Никто больше не сделает мне больно. Когда я хладнокровно убил своего первого, я запер дверь на замок. Она заслуживает большего».

Население Пауковых Лугов превышала тысячу, только когда в разгар сезона лыжные курорты поблизости оказывались переполнены. Теперь же, в августе, под деревьями было жарко и пустынно, а на окнах домов, прятавшихся за большими лужайками, шторы были опущены.

Следуя указаниям Гонсалеса, они, не доезжая до центра городка, свернули налево и проехали полмили по неасфальтированной проселочной дороге. Когда Малчек вышел из машины, его поразила тишина. Ни вскриков детей, ни лая собак, ничего. Позади него открытый автомобиль глухо стукнулся передними шинами о сломанный угол бордюра, а вдалеке виднелись два пыльных следа за пикапом Ван Шаатена и грузовичком Дэвиса. Гарнер и Мартин, ехавшие впереди, уже сидели под сосной, рядом со своим мотоциклом. От его мотора дрожащей дымкой поднимался жар и растворялся где-то вверху среди тяжелых ветвей. Гарнер доложил, что он проверил задний двор дома – одна машина, без каких-либо опознавательных знаков. Вокруг никого.

– Жди здесь, пока не позову, – сказал Малчек Клер, наклоняясь к открытому окну. Она кивнула и он пошел к дому. Ему подумалось: что послужило причиной уединения этого ярко-желтого дома под соснами – деньги или чье-то чувство юмора? Дом был окружен довольно большим участком земли, поросшим сорняками, и шиповник накрепко обвил безвкусный орнамент крыши и стоек веранды. Когда-то отделка была красной, но, как и желтые стены, поблекла от времени и дождей. Камин не горел. Скрипучие ступеньки объявили о его прибытии лучше всякого звонка, а входная дверь распахнулась еще до того, как он добрался доверху. Высокая фигура уставилось на него из проема за сеточной дверью:

– Ты Малчек? – проскрежетал голос, хриплый от пережитых тяжелых времен.

– Хоскинс? – Малчек раскрыл свой кожаный бумажник с удостоверением и приколотым полицейским значком, протягивая его по направлению к двери. Здоровяк едва взглянул на него, гораздо более интересуясь приближающимися от автомобиля Терсоном и Гамбини. Его глаза, напоминающие пулевые отверстия, скользнули мимо их спокойных фигур на Ван Шаатена и Дэвиса, идущих от дороги, скосились на Гарнера и Мартина, сидящих под деревом, а потом на Клер в машине.

– Ты, что, всегда с прицепом путешествуешь?

– Случайное совпадение, – ответил Малчек. – Где арестованный?

– Тут он, у меня, – рука шерифа лениво сняла крючок и распахнула сеточную дверь, которая жалобно скрипнула пружиной.

Без фильтра ржавой сетки между ними, Хоскинс оказался большим мужчиной с красным лицом, редеющими седыми волосами и заплывающим жирком животом. Под его глазом чернел синяк и полоска лейкопластыря пересекала вздувшуюся щеку. Лейкопластырь покрывал лишь часть покрытой коростой царапины, которая тянулась сердитой линией от уха к носу.

– Я вижу, вы с ним не поладили, – заметил Малчек, проходя в длинный и темный коридор, ведущий к заднему выходу из дома. Вдоль правой стены крутая вестница вела наверх, чуть дальше находилась двойная дверь. Еще одна дверь была на противоположной стороне коридора.

– Он парень не слабак, это точно, – усмехнулся Хоскинс, отпуская дверь, которая захлопнулась перед носом Гамбини, только что поднявшегося на веранду. Терсон дотянулся мимо него, открыл ее снова, и они прислонились к косяку, заглядывая внутрь, их куртки распахнуты.

– И ты уверен, что это Эдисон? – продолжал Малчек, оглядывая узкий коридор, старый дощатый пол которого был покрыт пыльными ковриками. Ведущая на улицу дверь в конце коридора висела чуть приоткрытой на старых петлях, она почернела от времени. В доме не чувствовалось присутствия женщины. Это был дом одинокого мужчины, который скупился на каждую минуту, которую ему приходилось тратить, заботясь о себе. Дом, куда приходили, чтобы уйти, аккуратный скорее от постоянного отсутствия, чем от привычки. Совсем как собственная квартира Малчека.

Хоскинс насмешливо глянул на Майка.

– Он теперь не очень-то похож на твое фото. Но он был похож. И я снял с него отпечатки… он сказал, что они подошли.

– Кто сказал?

– Твой человек… как его, Гонсалес? Он сказал мне, что позвонил тебе и ты заберешь от меня эту сволочугу.

– И ты не возражаешь? – это было сказано только из приличия. Малчек знал, что мог забрать Эдисона и без разрешения Хоскинса, и позаботится о бумажках позже.

– Нет, черт бы его побрал, мне он не нужен! У меня есть свои дела, бизнес. С самого начала от него одни не приятности.

Он повернулся и начал взбираться по лестнице, неохотно переставляя ноги.

– Гонсалес сказал, она твоя племянница.

– Шерил Энн? Да уж. Никакого покоя с той самой минуты, как ее титьки показались. Задницей виляет не хуже своей матери. Но это ведь все равно не причина для того, что он сделал? Она ведь еще совсем р…ребенок.

– Конечно.

Малчек мог себе ее представить, они все сейчас развивались раньше времени.

Добравшись до верха, Хоскинс повернул налево, вошел в открытую дверь и остановился. Малчек, следовавший за ним, заглянул из коридора в комнату, забитую тяжелой мебелью. В центре стояла темная, дубовая двуспальная кровать на которой, занимая почти все пространство, лежал мужчина. Хоскинс был прав: он не очень-то был похож на Эдисона. Клер описала его как «привлекательного». Он, в самом деле, был хорошо сложен и высок. Но лицо представляло собой поле боя однодневной давности: фиолетового-зеленого цвета, коросты на не промытых царапинах, опухшие глаза, неестественно вывернутая к уху челюсть.

– Ты сломал ему челюсть? – негромко спросил Малчек.

– Он свалился с чертовой лестницы.

– Какой неуклюжий, – подыграл Майк.

Он подошел к кровати, пригляделся к форме черепа, ушей, стриженых волос, распухших рук, стянутых слишком тугими наручниками. Затем оттянул одно веко, но глаза уже закатились. Ободок радужной оболочки был серым.

– Приятно видеть, когда за арестованным так хорошо ухаживают. Ты, Хоскинс, просто гордость сил охраны правопорядка.

– Хочешь послушать, что тебе расскажет Шерил Энн?

– Нет, спасибо.

Майк поднял одну из рук в наручниках и перевернул ее ладонями вверх. На кончиках пальцев еще виднелись следы смазанных чернил и такие же отпечатки остались на простынях. В положении правой ноги было что-то неестественное.

– Экономишь на цепях для ног?

– Я уже сказал: он упал с чертовой лестницы.

Малчек обернулся и взглянул на шерифа, прислонившегося к резному дубовому бюро рядом с дверью.

– Тебе следовало сказать Гонсалесу, чтобы он прислал машину «скорой помощи». Я тебе, черт возьми, не доктор! – прорвался его гнев наружу.

Он еще мог понять, что Хоскинс был настолько разъярен, что расквасил арестованному лицо, но сломать ногу и оставить того лежать как кусок мяса – это было уж слишком.

– У тебя на рубашке полицейский знак, черт побери, а не разрешение на пытки, Хоскинс.

– Что ты говоришь? – Хоскинс с издевкой оглядел его. – Я расскажу Шерил Энн об этой профессиональной философии, когда она выйдет из госпиталя. Ей, наверняка, понравится.

– Она в госпитале? – Малчек был удивлен. Это тоже не сходилось с данными его картотеки.

– Я же сказал, что этот парень не слабак. Любит сильно нажимать, любит врезать. Порвал ей кое-что и снизу и сверху. Ты прав, Малчек. Он не свалился с лестницы, это я его скинул. Хочешь подать жалобу о состоянии арестованного? Валяй! Мне все равно, и так уже надоело таскать этот значок.

Малчек снова посмотрел на кровать и кивнул. Пятнадцать лет – и истекает кровью. Возможно, он и сам бы скинул его с лестницы. У него были подобные случаи, и он испытывал подобную ярость, но в большом городе вокруг слишком много глаз. Здесь же Хоскинс сам себе хозяин. Эдисон неудачно выбрал место, чтобы совершить ошибку.

Малчек подошел к двери и крикнул Терсону:

– Приведи сюда Клер, но предупреди ее, что он в плохой форме.

Он увидел, как очки Терсона сверкнули, когда тот повернулся к солнцу, и оставил Гамбини одного в дверях.

– Гамбини, нам придется его на чем-то тащить. Надо соорудить что-то вроде носилок. У Ван Шаатена в пикапе полно всяких штук, которые могут пригодиться.

Черные брови Гамбини вопросительно поднялись, но он хлопнул за собой сетчатой дверью, не сказав ни слова. Клер нерешительно вошла в комнату и застыла при виде мужчины на кровати. Малчек встал рядом с ней, а она не отрывалась взглядом от неподвижной фигуры.

– Это Эдисон? – спросил он, когда прошло не меньше минуты. – Я понимаю, что по лицу трудно сказать. Посмотри на форму головы, ушей и так далее, на то, что не тронуто.

Она попыталась.

– Я думаю, что, может быть, – решила она наконец. – Такие же волосы, я имею в виду, они также растут на лбу. Это может служить?…

– Хорошо, – легкая теплота одобрения не задержалась в его голосе надолго. – О'кей, Хоскинс, мы его забираем.

Глаза верзилы изучали Клер, и что-то в их выражении Малчеку не понравилось. Он двинулся за Клер, когда она вышла, проследовав мимо шерифа, в коридор.

– Иди вниз и жди, – скомандовал он. – Я спущусь через минуту.

Она казалась бледной и избегала встречаться с ним взглядом. Малчек наблюдал, как она медленно спускалась по лестнице, посторонившись, чтобы дать дорогу Гамбини и Ван Шаатену с их импровизированными носилками.

«Еще немного, Клер, – сказал он ей про себя. – Я отвезу тебя домой, и все закончится. Через несколько месяцев я увижу тебя в суде, кивну и улыбнусь. Я ничего не почувствую. Ничего. Об этом-то я позабочусь».

Для того чтобы переложить арестованного на носилки, потребовались усилия всех трех детективов. Хоскинс даже не двинулся от бюро, безучастно созерцая их старания. Эдисон все еще был без сознания. Майк тихо приказал Гамбини радировать в Сан-Франциско, чтобы их ждал доктор и «скорая помощь», или, в крайнем случае, они остановятся в Сакраменто.

Они с трудом снесли Эдисона на носилках вниз по лестнице и положили его в кузов грузовика Дэвиса. Мартин и Терсон поедут вместе с Эдисоном, Гарнер и Гамбини будут конвоировать грузовик спереди и сзади, а Ван Шаатен отстанет, поскольку у пикапа мотор слабее и он не сможет угнаться за ними, когда они достигнут долины и выедут на скоростное шоссе.

Малчек смотрел им вслед с веранды, зная, что Клер все еще в доме. Что-то не позволяло ему отойти далеко от нее: то ли привычка, то ли взгляд Хоскинса, когда тот оглядывал фигуру Клер в белом платье. «Я уже не обязан о ней беспокоиться», – напомнил он себе. Но, когда, пикап Ван Шаатена исчез из виду, Малчек поспешно вошел обратно в дом. Клер сидела на табуретке рядом с дверью под старомодной вешалкой для пальто. Вычурные крюки торчали над ее головой из деревянной полки с зеркалом. Она выглядела изможденной и усталой, одинокая фигурка в полутьме.

Хоскинс стоял, облокотившись на перила, на маленькой лестничной площадке. Он смотрел вниз, на Клер, и Малчек почувствовал, что тот спросил о чем-то и не получил ответа. Черные глаза прицелились в него, как только он закрыл за собой сеточную дверь. Хоскинс повторил вопрос:

– Твоя леди совсем измучена, лейтенант. Может быть, она выпьет чашку к-кофе, прежде чем тронуться в путь? У меня на плите как раз сейчас подойдет.

– Клер?

Ее голова медленно поднялась при звуке голоса Малчека, как будто она находилась в другом доме, в другой комнате и услышала, как он зовет ее из сада.

– Хочешь кофе? Шериф угощает.

– А, да…да, хочу.

Клер посмотрела вверх на высокого мужчину, перегнувшегося через перила.

– Спасибо, я выпью чашку.

Она медленно встала и подошла к двери, глядя через сетку на машину снаружи. Хоскинс кивнул и сошел вниз по лестнице, улыбаясь во весь рот, словно ему только что сказали, что он похож на Джона Вэйна, с которым, кстати, не имел ничего общего.

– Нет ничего лучше к-кофе, чтобы немного приободриться. Я пью его черным, но у меня есть отличные с-сливки для леди. Вы, ребята, располагайтесь вон там, в гостиной. Я сейчас вернусь.

Он легко прошел по коридору, разговаривая с ними через плечо, и исчез за дверью. Через секунду раздался стук чашек, и Малчек повернулся к Клер.

Ледяной холодок пробежал по его спине.

Клер не отрывала глаз от зеркала. Их взгляды встретились. Ее губы слегка приоткрылись, и он не смог бы сказать, где кончалась белизна ее платья, а где начиналась кожа, – в ее лице не было ни кровинки.

– Он… Майк… – она мучительно боролась с собой, а он не знал, как помочь, что сделать или сказать, чтобы сломать оковы на ее голосе.

Малчек шагнул к ней, протянул руку. Она повернулась.

– Это он… Это он… Он заикался… его уши, его спина… я видела его в зеркальце заднего вида…

Слова потоком хлынули из нее. Она не успевала произнести их достаточно быстро, но ему больше ничего и не требовалось. Он схватил ее за локти.

– Уходи из дома, – скомандовал он тихим голосом, – иди на улицу и садись в машину.

Она одеревенела от страха.

– Иди, Клер, иди, – он подтолкнул ее одной рукой к двери, пытаясь достать другой рукой револьвер, но не успел.

Дверь справа неожиданно распахнулась и оттуда показался Эдисон-Хоскинс.

– Ну-ну, не торопитесь. К-кофе подан. Заходите в комнату.

Рука Малчека замерла на полпути к кобуре, его глаза уперлись сначала в лицо Эдисона, затем в автоматический пистолет, который тот держал в руке. В гостиной было гораздо светлее, чем в коридоре. Лучи солнца упали на лицо в дверном проеме, и Малчек увидел, что «синяк» под глазом немного размазан, а «царапина» наполовину исчезла. В полутьме коридора грим был достаточно убедительным, но не сейчас. Чтобы довершить произведенное впечатление, Эдисон свободной рукой снял с головы мягкий седой парик. Под ним оказались его собственные короткие и темные волосы, плотно прилегающие к пропорциональному черепу. С помощью языка и тыльной стороны левой руки он выплюнул изо рта подкладки, которые заполняли его щеки и приглушали голос до старческого хрипения.

– Чтобы вы наконец меня узнали, мисс Рэнделл, – улыбнулся он.

Клер рядом с Малчеком придушенно всхлипнула, возглас застрял где-то глубоко в ее горле. Этот звук разрывал Малчеку сердце, но он не осмелился шевельнуться. Он видел, что Эдисон был наготове, напряженный и возбужденный. До предела опасный, но почему-то медлящий, чего-то ждущий, чем-то наслаждающийся. Чем? Чего он ждет? Что бы это ни было, но даст ли им это шанс?

– Я предложил вам к-кофе, и вы выпьете его. Здесь. Проходите.

Пистолет в его руке указал на дверь и голос как тонкая проволока втянул их внутрь. Они вошли в гостиную. Эдисон на секунду остановил Малчека, чтобы вытащить револьвера из-за его пояса, затем несильно подтолкнул его вслед за Клер.

На круглом столике в центре комнаты стоял поднос с кофейником. Повинуясь еще одному взмаху оружия. Клер и Малчек сели на старую пыльную тахту, которая, скособочившись на согнутых ножках, стояла в оконной нише. Эдисон смотрел на них сверху вниз, стоя за столом, и кинул свой парик, как дохлую летучую мышь, рядом с серебряным подносом, рядом револьвером Майка.

– Я справлялся о тебе, Малчек, – сказал он спокойным голосом, поднимая тяжелый серебряный кофейник и разливая кофе в три чашки. – Я предпочитаю знать людей, против которых играю. У тебя потрясающее прошлое.

Малчек ощутил, что Клер начала трясти дрожь, и он взял ее за руку. Жест не укрылся от Эдисона, его пристальный взгляд стал острее.

– Знаешь ли ты, с кем рядом сидишь, моя дорогая? У этого человека на счету больше жертв, чем даже у меня. Сколько их было, Малчек? Восемьдесят семь или восемьдесят девять?

Малчек ожидал, что Клер уберет свою руку, но почувствовал, что она сжала ее еще крепче.

– Перестань, Эдисон, – сказал он хрипло голосом, срывающимся от старой и усталой злости. – Отпусти ее! Я ее увезу, она начнет новую жизнь, и я позабочусь о том, чтобы она никогда не опознала тебя. Она больше не будет для тебя угрозой, никогда. Клянусь тебе.

– Ах, к сожалению, слишком поздно, но ты, и вправду, говоришь серьезно. На самом деле, – удивленно сказал Эдисон.

– Да, серьезно. Ты это знаешь.

– Я вижу, – он спокойно повернулся, не спеша накладывая сахар и наливая сливки, зная, что Малчек не двинется с места, пока не услышит ответа.

Затем он снова обернулся к ним, пистолет замер в его руке.

– Значит, история в газете не была уткой? Ты ее в самом деле любишь? Ну-ну. Жаль, что такое чувство ничем не з…завершится.

– Увидим.

– Нет, это я увижу. Боюсь, ты будешь слишком мертв, чтобы вообще что-либо видеть. Если только ты, конечно, не веришь в привидения. Я не верю.

– Ты просто не можешь себе этого позволить.

– Избавь меня от своих едких з…замечаний. Я просто хотел взглянуть на тебя прежде чем отправить на тот свет. Ты не произвел на меня впечатления.

– Ты на меня тоже.

– Что ж, назовем это всеобщим разочарованием. Скучная вечеринка. Жаль, очень жаль. Всегда как-то надеешься на драму время от времени.

– Вот именно.

– Тем не менее, раз уж мы все здесь, давайте будем вежливы по отношению друг к другу.

Эдисон направился к Клер с чашкой кофе. Малчек, подождав, когда тот подойдет поближе, выбил чашку ногой из его руки и кинулся вперед. Но ему не удалось двинуться дальше глушителя, упершегося ему в грудь.

– Сядь, легавый! – злобно сказал Эдисон.

Малчек сел, опустив руки между колен. Кофе растекался вокруг осколков чашки по старому турецкому ковру, пятно почти касалось его ботинка.

– Как я и предполагал, ты потерял быстроту реакции, разве не так? – заметил Эдисон. – Слишком много времени проводишь за столом. Я, между прочим, себе этого не позволяю. Упражняюсь два раза в неделю в спортзале и в тире. Если уж берешься за работу, надо ее выполнять хорошо. А ты, похоже, об этом позабыл.

Малчек не ответил. Прячась за маской капитулянта, он настороженно наблюдал за Эдисоном. Рука и пистолет были устойчивы, дыхание идеально ровным, идеально медленным, несмотря на то, что казалось Малчеку довольно быстрой, даже если и предсказуемой, атакой. Быть может, Эдисон прав, он потерял преимущество в скорости. Но, значит, приобрел в чем-то другом. Возможно, тщеславие Эдисона оставляло им лазейку.

– Ничто так не льстит, как бурная овация, – начал он. – Ты любишь срывать аплодисменты, не так ли? Я же предпочитаю тихую игру.

– Как во Вьетнаме? Генерал Бекер рассказывал мне… как они тебя называли? Ах, да, Ледяной. «Ледяная комета», – говорили они каждый раз после твоей удачной работы. Некрасиво, Малчек, ах как некрасиво.

– О, боже мой! Вы, что, соревнуетесь между собой? В этом все дело? – голос Клер сорвался от недоумения.

Малчеку пришлось проигнорировать ее боль.

– Не совсем. Просто Эдисон пытается представить все в выгодном свете. Я же не отрицаю того, что сделал.

– Восемьдесят семь раз, – вставил Эдисон.

– Восемьдесят четыре раза, потому что тогда я думал, что это необходимо. И только позже я понял, как это не нужно. Как бессмысленно и неправильно. По-видимому, нашему другу, где бы он ни обучился своему ремеслу, нравится тот дешевый блеск, который, как считают некоторые люди, сопровождает подобные занятия.

– Нет, не дешевый. Я далеко не дешевый, – уцепился Эдисон.

– Прекратите! – выкрикнула Клер. – Все уже ясно. Мы здесь потому, что ты хочешь убить меня. Хорошо, если я так тебя пугаю, убей меня, но не пытайся унизить Майка в моих глазах, потому что сделать этого тебе не удастся. Мразь, как ты, не может даже близко к нему подойти, даже понять его не может таким, какой он есть.

Она внезапно встала с тахты, и пистолет Эдисона дернулся, когда тот от неожиданности отступил на шаг. Глаза Малчека сузились, и он, не поднимая головы, прикинул новое расстояние между ними. Голос Клер яростно продолжил:

– Ну, давай стреляй. Стреляй!

Эдисон уставился на нее, ухмыльнулся и засмеялся жёстким, отвратительным смехом, который продолжался недолго.

– И ты, значит, его любишь? – выговорил он сквозь смех. – Малчек, да это просто невероятно. – Он снова расхохотался. – Ну же, Клер, ты плохо разбираешься в мужчинах. Ты думаешь, что он такой расчудесный, из-за того, что он разыгрывал перед тобой роль бесстрашного защитника? Так это всего лишь роль. Пойми наконец. Под этим золотым значком он такой же, как и я. Убийца. Не больше и, скорее всего, много, много меньше. Сядь!

Малчек дотянулся до ее руки и потянул вниз, усаживая.

– Сядь, Клер, – утомленно сказал он, и она опустилась рядом с ним.

Физические силы, казалось покинули ее, но гнев не ослабел. Она не в силах была слышать поражение в его голосе.

– Мне все равно, сколько их было, – семь, семьдесят или семьсот, – сказала она Эдисону. – Это было там, а сейчас мы здесь. Он был солдатом, он делал то, что ему приказывали.

– Это не оправдание, Клер, – мягко сказал Малчек.

– Да, но с этим кончено. Кончено навсегда. А у тебя какие причины? – прошипела она Эдисону. – Деньги, величие, я полагаю.

Эдисон кивнул в знак согласия.

– Деньги, конечно, неплохие. И не облагаются налогом, заметьте. Но примечательно, что тебе захотелось узнать мои причины. Знаешь ли, ты в уникальном положении, чтобы понять, почему я этим занимаюсь. Очень уникальном. Позвольте мне рассказать вам о человеке, с которым мы знакомы.

Малчек сидел не шевелясь. Появилось что-то новое. Клер чем-то задевала Эдисона, заставляла его важничать. Костяшки его пальцев, сжимающих рукоятку пистолета, уже не были белыми от напряжения, ноги не упирались в пол, и Эдисон медленно, очень медленно перемещал свой вес на пятки. «Давай, Клер, давай!» – подбадривал мысленно ее Малчек. И ждал.

– Этот человек, которого мы знаем, – продолжал рассуждать Эдисон, – из тех, на которых все смотрят, но никто не видит. Скучный человек. Работяга. Свою работу выполняет хорошо, но без вдохновения, без искорки. Когда он вам нужен, он на месте, и не попадается на пути, когда у вас есть более интересные занятия. И в рекламе, как Вы прекрасно знаете, милая Клер, работает очень много таких людей. За спинами блестящих молодых людей и воротил бизнеса работают поденщики, труженики, не выдающиеся. Их полно в Нью-Йорке, и в Чикаго, и в Детройте, да и везде. Их то видно, то нет. Кое-чем они пользуются, но и их используют. Бог мой, как их используют.

Малчек почувствовал, как Клер внезапно замерла. Почему? Почему? Что такого сказал или сделал Эдисон? Он не понимал. Где-то, в какой-то момент разговор принял другой оборот, а он его пропустил. Он свесил голову, позволяя волосам скрывать его глаза, позволяя разговору продолжаться, и ожидал своего шанса. Эдисон так сконцентрирован на Клер, что, может быть, всего лишь может быть, он забудет на мгновение про Малчека, и Малчек начал готовился, делая медленные, неслышные вдохи.

– Клик-клик. Клер. Теперь послушаем тебя. Хорошая идея не разбирает, к к…кому она пришла.

Голос Эдисона был жестким, почти въедливым. Что он от нее хочет?

Внезапно дыхание Клер остановилось, вышло, как будто замирая навсегда. Малчеку хотелось взглянуть на нее, но он не рискнул.

– Алва? – спросила она недоверчиво. – Алва?

– Да! Да! – радость Эдисона была такой по-детски восторженной, что Малчека передернуло. – Нас ни разу не представили друг другу, не правда ли? Но ты, наверняка, видела меня, и я, наверняка, видел тебя. Я узнал имя, когда нашел его в твоей квартире. А я, знаешь ли, все еще в Нью-Йорке. О да, я знаю, что вы все думаете обо мне в ТН и других агентствах: полезный работяга. Скучная работа – давайте поручим ее старине Тому, а сами займемся чем-нибудь поинтереснее. Многие скучающие мужчины ударяются в гольф, алкоголь, женщин. Я же предпочел иную альтернативу. У меня было свое ремесло, и знал я его отлично. В твоем мире я, может быть, никто, Клер, но я лучший наемный убийца в стране. А возможно, и в мире. Скучный, тугоумный Том Алва, это правда. Это так смешит меня, когда я берусь за их маленькие заданьица и выгляжу благодарным. Как бы я хотел сказать им правду. Как бы я хотел… Что бы они сказали, если бы пес вдруг встал на задние лапы и укусил их? Эй! А ты что скажешь? Ты единственная, кто когда либо узнает! Что ты теперь мне скажешь?

Малчек почувствовал, как Эдисон жаждал принудить Клер к ответу, заставить ее изумиться, получить от нее то, чего ему так хотелось.

– Я… Это… – запиналась Клер.

Малчек вскочил, оттолкнувшись расставленными ногами, и бросился между Клер и револьвером, направленным на нее обвиняющим пальцем. Но, сделав первое же движение, он понял, что ошибся. Ему следовало бы ждать, следовало бы вспомнить, что он больше не работает в одиночку, не работал со времен Вьетнама. Но в тот момент он думал только о Клер, и теперь снаружи раздался звук, которого ему следовало бы подождать всего лишь минуту. Шум мотора мотоцикла, завывающий, газующий, приближающийся.

Гарер.

В остановившемся мгновении, зависший между Эдисоном и Клер, в долю секунды Малчек ощутил отчаяние, затем пистолет взорвался ему в лицо, и он уже ничего не ощущал.

Эдисон схватил Клер и сдернул ее с тахты, в то время как Малчек упал на пол, раскидывая руки, с залитым кровью лицом. Клер кричала и изо всех сил сопротивлялась яростной силе Эдисона, упираясь каблуками в ковер, который, пыля, рвался под ее ногами. Она мельком увидела в окно, как Гарнер бежит через газон к дому, бросив мотоцикл с еще вращающимися колесами у края дороги. Пистолет Эдисона бухнул снова, да так близко от Клер, что она почувствовала жар от выстрела. Оконное стекло рассыпалось дождем осколков. Свободной рукой Клер колотила Эдисона, но тот уклонялся, не ослабляя хватки. Медленно, но уверенно и неумолимо дуло нацелилось на нее.

Ее очередь.

Гарнер, должно быть, услышал крики еще до того, как разбилось окно. Он взлетел вверх по ступенькам, держа револьвер в руке, и исчез за стеной. Его окрик заглушил скрип сетчатой двери, и Эдисону пришлось повернуться навстречу большей опасности. На мгновение он потерял равновесие, и Клер, в последний раз отчаянно потянув свою руку, вырвалась от него и налетела спиной на стол. Эдисон на секунду заколебался, куда направить револьвер, и в этот момент Гарнер выстрелил из темного коридора. Звук был оглушительный, особенно по сравнению с мягким, полуприглушенным треском автоматического пистолета Эдисона. Эдисон выругался и бросился к противоположной стене комнаты, чтобы простреливать коридор под более удобным углом. Воспользовавшись этим, Клер на четвереньках проползла немного под столом и потянула его на себя. Кофейник, пролетев мимо ее головы, грохнулся на пол, расплескивая горячую жидкость на подол ее платья. Сливки и сахар тоже свалились на ковер, а потом упало что-то еще.

Револьвер Майка.

Она дотянулась до оружия, схватила и уставилась на него, ощущая вороненую тяжесть в своей руке. Круглая крышка стола загораживала ее от Эдисона, и она не знала, сообразил ли тот, что револьвер Майка оказался у нее. Грохот и стук стола, по-видимому, ошарашили Эдисона и Гарнера, поскольку на секунду наступило затишье.

– Это ты там, лейтенант? – раздался голос Гарнера из коридора.

Пистолет Эдисона снова мягко фыркнул, и когда Клер закричала в ответ: «Здесь только я», ее слабый голос затерялся в раскатах ответного выстрела Гарнера.

Что-то задвигалось в комнате, и Клер, выглянув из-за края стола, увидела, как Эдисон бежит через гостиную к кухне.

– Он уходит через заднюю дверь! – закричала она и трясущимися руками подняла револьвер Майка.

Двумя пальцами Клер нажала на курок и прогремел оглушительный грохот от выстрела, и отдача больно ударила Клер кистям рук. Эдисон, споткнувшись, продолжал двигаться в сторону кухни. В ярости и от ужаса Клер начала всхлипывать и нажала на курок еще раз, хотя все расплывалось у нее перед глазами. И еще раз.

Она слышала шаги в коридоре, мельком заметила, как Гарнер, все еще в шлеме, пробежал мимо открытой двери к кухне. В то же самое время из задней части дома послышался другой звук – захлопнулась тяжелая дверь. Стол проскрипел по линолеуму, еще раз хлопнула дверь – и наступила тишина. Теперь Клер слышала лишь собственное прерывистое дыхание. Пороховая гарь наполнила комнату. В воздухе даже висел еле заметный след дыма, изворачивающийся и закручивающийся вокруг себя, словно угорь.

Внезапно позади дома взревел мотор машины, шины захрустели по гравию. Клер слышала, как звук мотора огибающей угол здания машины сначала удалился, а затем снова стал громче, когда автомобиль, объезжая веранду, рванул к дороге.

Шатаясь, Клер добрела до окна и ухватилась за изогнутую спинку тахты, чтобы не выпасть наружу. Машина, действительно, выруливала на щебеночную дорогу, и ее задние колеса сильно занесло. Эдисон. Уезжает.

Гарнер выбежал из-за угла дома в направлении к своему мотоциклу, и Эдисон выстрелил в него через открытое окно машины. Гарнер упал, широко раскинув ноги и пытаясь ухватиться распростертыми руками за воздух, а затем жутко, как-то страшно замер. Рев мотора удалялся, как самолет, обгоняющий собственный грохот, оставляя за собой пыль, повисшую над дорогой, медленно оседающую на стоявшую «Ямаху» Малчека и Гарнера на траве.

Тишина наступила так же внезапно, как и шум. Ни пения птиц, ни криков, ни выстрелов, ни рева моторов, ни звука. Слабый ветерок шевелил ветви сосен за тюлевыми занавесками, и Клер затаила дыхание: остановился Эдисон или просто мотора уже не слышно? Уезжает он или возвращается?

А что это за тихий звук? Этот равномерный шепот за ее спиной?

Она повернулась и посмотрела на Майка, который лежал там же, где упал всего лишь несколько секунд назад. Дыхание вернулось к ней вместе с голосом, когда она застонала от его вида. Левая сторона его лица представляла собой кровавую маску, кровь стекала по волосам, в открытый рот, капала на ковер и расплывалась по нему красным пятном.

Когда же Клер, зацепившись за тахту, упала рядом с Майком на колени, она поняла, что это был за звук.

Малчек дышал. Он был жив.