Кобра

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Буря понемногу утихала. В шуме ветра уже не слышалось истерического надрыва. Ураган еще бушевал и рвался среди верхушек деревьев, но Малчек чувствовал, как он удаляется, чтобы скрыться где-то далеко от побережья.

Дважды Майку пришлось остановиться, чтобы опираясь на дерево, избавиться от завтрака, ланча и ужина, а также, наверное, и пищи прошлой недели. Клер перестала протестовать по поводу их гонки без отдыха, сберегая дыхание, чтобы оставаться живой. Она тупо продолжала следовать за Малчеком – ее ледяная рука в его жарких пальцах – и молилась, чтобы он потерял сознание. Но Малчек не терял. Он запрокинул голову, давая дождю возможность смыть горечь из его рта. Ледяные струйки падали на его глаза, волосы, щеки, но не охлаждали. Дважды он пытался снять свою насквозь промокшую куртку, но Клер от этого чуть с ума не сошла, и он оставил эти попытки.

Температура скоро должна упасть. Она была менее высокой, чем в прошлый раз, менее сжигающей, но и этого было достаточно. Самое худшее было то, что на него продолжали наплывать воспоминания. В одно мгновение вся эта дурацкая ситуация была абсолютной ясной, а в следующее он пытался вспомнить, что он хотел: или вспомнить, или забыть, или что-то еще. Единственной устойчивой мыслью была одна: идти. Идти, чтобы спастись.

Но конец приближался с каждой секундой. Его ноги тряслись, жар сжигал его изнутри. Майк ощущал себя пустой оболочкой из кожи, продирающейся сквозь ветки и листья, он недоумевал, как еще что-то до сих пор не проткнуло его и не выпустило воздух. Только боль напоминала ему о мышцах.

– Скоро мы найдем место, чтобы остановиться.

– Я давно уже нашла место, – пожаловалась Клер, – но ты не захотел туда залезть.

– Что за место?

– Маленькая пещерка, там, в овражке, за папоротником. Я говорила тебе.

– Правда? Извини. Что я сказал?

– Ты сказал, что слышишь, как звонят колокола. Ты сказал, что это ангелы.

– Боже!

Почему все еще не слышно шума моря?

– Майк, давай в следующем году поедем в отпуск в пустыню?

– Конечно, крошка. Конечно.

Он, подумав, выбрал направление и зашагал снова. Чего ему действительно не хватало, так это бойскаута. Всего одного бойскаута, пусть даже маленького. Черт, он так много забыл. И во Вьетнаме все было совсем по-другому. Кроме дождя. Дождя, который он знал так хорошо.

Остаток ночи, в пути, не останавливаясь. Следующий день в заброшенном курятнике, размером со спичечную коробку. Ночь опять в дороге. И следующая. Пришлось бросить ружье и НЗ, который он спрятал за городом. Все унесла река, своей разлившейся маслянистой водой. Она казалась спокойной, пока он не вошел в воду по пояс, но подводное течение потянуло его за щиколотки по илистому дну. Он упал. Быстро, так быстро, берега проносились мимо, как скорый поезд Санта-Фе. Он чуть не вывихнул руку, хватаясь за что попало. По берегам стоял лес, но не такой, как этот. Тонкий бамбук и лианы, везде запах гнили, и хлопанье бумажных крыльев до тех пор, пока воздух не наполнился жужжанием одного гигантского насекомого, наблюдающего, затаившегося, ждущего. Дождь, дождь, дождь… Идти, только идти, каждую милю, как последнюю, каждый час, как последний, пока ему не начало казаться, что он стоит, а джунгли движутся. Потом дерево, еще бамбук. Еще одно дерево. Маленькие деревца, можно было увидеть их вершины. Наконец-то можно было присесть на что-то, кроме склизкой, густой, черной грязи. Началась дрожь. Потом лихорадка.

– Ты слышишь что-нибудь?

Голоса крестьян, которые его нашли? Голоса армейских врачей? Врачи сказали, что он будет в порядке, как новенький. Но он не был. Ничто не было.

– Это гром… или… Майк, это прибой!

– Что?

– Этот звук. Это шумит море!

– Мы в двухстах милях от моря. Глупая женщина.

– Что? Но… Ладно, ничего. Я думаю, это море, в той стороне. Майк, это оно.

Он железной рукой остановил ее стремительный порыв, и Клер развернуло, как ребенка на карусели.

– Это море, – сказал он изумленно и тревожно.

– Да, – заикнулась она. – Я уже сказала.

– Да.

Клер беспомощно стояла, глядя на Майка. Деревья здесь были реже. Сосны и широколиственные. И больше света, даже если и был всего лишь более бледный оттенок черного. Лицо Малчека казалось белым овалом. Глаза сверкали.

Внезапно он упал на колени, резко и жестко. Она полуупала, полусела рядом с ним, ожидая чего угодно, но не этого движения. Сначала Клер подумала, что Малчеку плохо, потом, когда он пополз, она двинулась следом, грязь и листья застревали между ее пальцев.

Ничком упав на живот, Малчек вполз в низкий, круглый куст. В центре была ниша, которое какое-то животное устроило для ночевки. Малейшее движение – и они натыкались на дюймовые шипы, но места была достаточно для них обоих.

– Когда я увидела тебя в первый раз, то поняла, что ты и есть тот парень, который возьмет меня с собой в самые лучшие места, – заявила Клер, продираясь вслед за ним. Шипы цеплялись за ее волосы.

– Да уж, я человек оригинальный, – признался он устало.

Майк на секунду закрыл лицо руками, потом обнял Клер.

– Конец пути, крошка. Дальше не идем.

– Давно пора.

– Пожалуй.

Сначала, усевшись, он чувствовал себя, как будто все еще бежал, его сердце громко стучало и дыхание прерывалось. Спокойно сидеть тоже было нелегко, когда хотелось втягивать в себя кислород и тереть гудящие ноги.

Когда-то Клер спросила его, примерно сто лет назад в лесу, не казалось ли ему неестественным учить ее стрелять среди такой красоты. Тогда он сказал, что нет, но только сейчас понял ее. Другие люди отправились в рестораны и на вечеринки. Они же сидели в середине колючего куста, пытаясь спастись от смерти. Ничего себе любовное приключение!

Когда все это безумие закончится, если оно закончится и они останутся живы, смогут ли они перенести шок обыкновенного счета за электричество? И будет ли им достаточно обыкновенных счетов и повседневных забот?

Потому что, когда он будет выписывать чек Тихоокеанской Газовой и Электрической компании, внутри него будет спать зверь. Зверь, которым он когда-то был. Майк мог только надеяться, что он будет спать тихо за улыбками, детьми, Клер, повседневностью. Но он никогда не умрет.

Никогда… Никогда.

– Как ты только можешь спать сидя? – возмущенно прошептала Клер.

Он моргнул и широко открыл глаза.

– Приучаешься в карауле. На случай, если капитану вздумается обойти посты.

Она легко коснулась его щеки.

– Ты все еще горишь. Ложись. Я покараулю.

Ему только оставалось выбрать, куда прислониться: к колючим веткам или к ней.

Внезапно Малчек проснулся, как от толчка, сна ни в одном глазу. Вокруг стало немного светлее или, точнее, не так темно. Не так-то легко определить время, когда голова разлетается на кусочки.

Дождь перестал, а ураган превратился в порывистый, безголосый бриз. Майк попытался глубоко вдохнуть, но не смог. Грудь словно была обвязана стальными прутьями. Он не мог понять, упала ли температура. Одежда все еще была сырой, но он совсем не чувствовал холода. Просто замечательно!

Когда он сел, стараясь двигаться очень медленно, каждый мускул, каждая кость в его теле запротестовали, и это слабое усилие вызвало у него тошноту. «А теперь нашего смелого и отважного героя вот-вот вырвет в кустах», – презрительно усмехнулся он над собой.

Вокруг не было слышно щебетания птиц. Почему? Через секунду он понял: Ритмичное движение сквозь подлесок, шаги, пауза, снова шуршание и треск. Это, несомненно, был человек. Лоси редко разговаривают сами с собой. Это научный факт.

Малчек медленно, осторожно выдохнул, внезапно вспомнив, что задержал дыхание в груди. Прошло еще несколько минут, и донесся новый звук. Он почувствовал, что не прочь выругаться и сам. Эдисон мочился, Майк слышал журчание, за которым последовал возглас облегчения и короткий звук застегиваемой ширинки. Если только у Эдисона нет болезни почек, следующий раз ему захочется в сортир не раньше, чем несколько часов, а ведь Малчек мог бы использовать эту возможность. Чуть больше света, и он бы разглядел струйку пара от соприкосновения горячей мочи и холодного воздуха. Звук вроде бы доносился слева. Он постарался разглядеть что-нибудь в темноте, но огромные деревья, окружавшие кусты, могли бы скрыть даже десятитонный грузовик. Безнадежно.

Эдисон двинулся. Пошел дальше. Он даже не пытался делать это бесшумно.

Малчек уже обратил на это внимание. Эдисон, как и он сам, научился убивать. Но по-другому. Любой человек, производящий подобный шум, привык двигаться в группе людей. Флот, конвой, инфантерия… Умение Эдисона ходить неслышно было лучше, чем у обыкновенного человека, но далеко не безукоризненно. По сравнению с Малчеком, Эдисон двигался, как гиппопотам, и это было хорошо. Это было очень, очень хорошо.

Постепенно звуки шагов Эдисона затихли. Стараясь не шуметь, Малчек начал выкладывать содержимое своих карманов на подстилку из засохших листьев папоротника и хворостинок. Четыре обоймы для ружья, пол-упаковки патронов для револьвера. Понадобится всего один.

Клер наблюдала за ним. Он ощущал ее взгляд, прикованный к маленькой кучке смерти, растущей перед ней. Майк вытащил из кармана складной нож и засунул его внутрь правого ботинка, за щиколотку. Затем достал уже почти сухой платок и обтер ружье. Нашел хороший камень размером с кулак и завязал его в квадратный кусок материи, просовывая концы через дырку ремня, и повесил камень на пояс, за кобурой револьвера. Огляделся. Его заинтересовали шипы, хотя не было ни времени, ни материала, чтобы использовать их с толком. Наломать с пригоршню заняло не больше минуты.

Клер ни о чем его не спросила. Она знала. Может быть, она всегда знала, поэтому слова были ни к чему. Ее дело – слова, его – Эдисон.

– Оставайся здесь, пока я не вернусь за тобой, – прошептал Малчек, вытряхивая из карманов мелочь.

Он оторвал подол своей рубашки и тщательно завернул в него пули для револьвера, сплющивая то, что получилось, чтобы засунуть в задний карман джинсов. Оторвав еще одну полоску материи, он обвязал ею лоб, чтобы волосы не падали на лицо.

– Если я не вернусь за тобой, пережди здесь еще одну ночь, а потом двигайся в направлении моря. До тех пор не выходи. Хорошенько рассмотри любого, к кому обращаешься за помощью, прежде чем раскрыть себя, даже если это человек в форме.

Он протянул руку, нащупывая грязь, и захватил пригоршню. Испачкав ладони, Майк размазал ее по рукам, лицу, ушам, затылку и даже под волосами. Когда он растирал грязь по векам, то подумал, усовершенствовали ли они краску для век, с которой так носились во Вьетнаме. И что там еще было? Ах, да. Черная зубная паста.

«Если собираешься уложить в темноте желтолицего, не улыбайся. Он всадит тебе пулю прямо между зубов».

Зрелище было ужасающим. Покрытый грязью, промокший насквозь, спутанные волосы слиплись, на темном лице выделялись лишь глаза и зубы. Он превратился в кошмарную маску, которая висела перед ней во мраке, как вырезанная из тропического ореха. Одежда прилипла к нему как кожа и только тусклый отблеск оружия соединял его с этим веком. В глазах Майка блестел жар лихорадки и что-то еще. Что-то роковое и голодное. «Он измотан, – сказала она себе, – болен, измотан, измучен, живой комок нервов, плоть содрана до самого ядра». Это то, что они посылали выполнять грязную работу во Вьетнаме, делать то, о чем он кричал в бреду.

Это зверь.

Желая приободрить ее, Майк улыбнулся, не сознавая, что его улыбка выглядела не лучше, чем серьезный вид. Она еще больше усилила контраст между тем, что Клер о нем знала, и тем, что ей о нем говорили. Перед ней предстала проблема.

Звери не улыбаются.

– Бу-у, – прошептал Майк внезапно, и Клер вздрогнула. Он прошептал еще что-то.

– Чарли от этого будет без ума.

– Кто… кто этот Чарли? – запинаясь, проговорила Клер, в полной уверенности, что разум окончательно покинул Майка.

– Наш старший сын, Чарли. Представляешь, как ему будут завидовать соседские мальчишки? Для того чтобы играть в полицейских и бандитов, у него будет настоящий полицейский. Чтобы играть в войну, у него будет настоящий коммандо, собственный. Только придется следить, чтобы он не начал брать за это деньги. Торгашеский дух ему достанется от тебя.

Он наклонился вперед и крепко поцеловал ее, потом продрался на животе под терновником – и исчез.

На губах Клер остался вкус грязи, и, только спустя некоторое время, слезы смыли его.

О, Чарли, твой отец ненормальный, твой отец сумасшедший, твой отец будет… был… О, Чарли…

Через тридцать секунд деревья начали растворяться в темноте вокруг него. Ему пришлось опереться, чтобы оставаться в вертикальном положении. Отталкиваясь от дерева к дереву, как лодочник без весел, он двигался по кругу вокруг кустов, пока не нашел то, что искал, – влажное пятно. Майк подумал, что, наверное, любой профессор психологии мог объяснить ему, почему большинство мужчин предпочитают мочиться на что-нибудь. Может быть, отмечают территорию. Но Майк был этому рад. Эти маленькие детали всегда очень познавательны. Конечно, он уже знал, что Эдисон высокий, и Майку не было никакого дела до того, если он желтый или белый. И кроме того, Малчек уже не был уверен, что смог бы различить запахи мочи, ведь прошло столько времени. Ты то, что ты ешь, не так ли, приятель?

Его голова кружилась от сотен сигналов – отрывистых пульсирующих вспышек, – одни из которых что-то означали, а другие были совершенно бессмысленны. Эдисон правша, значит, он будет уклоняться вправо, как бы этому не противился. Особенно потому, что он двигался наугад, без дороги. Ага, вот и первый знак. Ветки сцепились вместе там, где их отодвинули в сторону. Ветки так не растут. Малчек шел по следу.

Мало-помалу былая сноровка возвращалась к нему. Ему приходилось беспокоиться лишь о том, чтобы не производить шума, а это было легко. Особенно сейчас, когда ему помогал слабый свет зари, обозначая предательские места, которые следовало обойти: палки, которые хрустнули бы; кучки листьев, которые могли скрывать яму; грязь, на которой он мог поскользнуться и в результате проскользить туда, куда не надо, шумно хватаясь за что попало, чтобы не упасть. И ветер стал его союзником. Он мог двигаться с ветром.

Опустившись на землю на краю поляны, Малчек смог разглядеть следы Эдисона на толстом ковре из иголок так же ясно, как на пляжном песке. Вода скапливалась под слоем иголок, и ступающая нога оставляла после себя темные лужицы. Эдисон долго стоял на этом месте неподвижно, прежде чем рискнуть выйти на поляну. Достаточно долго, чтобы его ноги оставили рядом с деревом глубокий след. Малчек улыбнулся: значит, Эдисон боится.

Прошли двадцать длинных минут, прежде чем Майк услышал впереди дыхание Эдисона. Малчек замер, его пальцы схватились за ребристую поверхность дерева, пока он заставлял свое дыхание оставаться неглубоким и медленным. Эдисон пыхтел от напряжения, продираясь сквозь подлесок, который здесь, ближе к опушке леса, был гораздо гуще. Малчек умирал от желания глубоко вдохнуть, но не решился, даже под прикрытием самого задыхающегося от пыхтения Эдисона.

Он поднял голову, чтобы оценить ситуацию. Очень хорошо. Деревья стояли здесь ближе друг к другу, между великанами росли сосны и лиственницы. Наверное, когда-то здесь были вырубки, секвойи – ревнивые деревья. Они забирают из земли все жизненные соки. Звук моря стал более различимым, но доносился откуда-то снизу. Утесы? Дышать стало легче, а Эдисон затих. Малчека охватила тревога, и он оглянулся. Никого. Все нормально. Кровь стучала в его ушах, висках, запястьях. Даже сейчас он не вспотел. Оригинальный способ не замерзать без термального белья: подхватываешь воспаление легких и ходишь с высокой температурой.

Он оторвал пальцы от ствола, отпечаток все еще виднелся на мягкой коре, когда он двинулся вперед, а потом лег на землю, прилаживая винтовку вдоль бедра. Пора рискнуть и выглянуть.

Он был почти разочарован. Наверное, Клер и он сам выглядели, как Эдисон. Одежда порвана и мокро хлюпает вокруг исцарапанного и побитого тела, ноги по колено в грязи, неестественно белое лицо. Эдисон не разыгрывал героя.

Попасть в него было бы сейчас легко: не больше сорока ярдов и ничего на пути. Эдисон думает, что куст его скрывает, но между двумя ветвями его видно, как на картинке. Я хочу попасть в горло, но все-таки лучше в плечо. Я кончаю с этим делом. Мне еще нужно семью кормить. Не хочу терять работу. Ладно, Реддесдэйл, будь по-твоему. Малчек прижался глазом к прицелу. Тоненькие черные линии расчертили ключицу Эдисона, и Майк видел даже нитки, свисающие с оторванного лацкана пиджака.

Он встал на колено, в безукоризненную позицию, идеальное равновесие, ружье устойчиво. И не смог нажать на курок.

Выдохнув, Майк отвел голову от прицела, дважды моргнул, затем снова прижал глаз к пластиковому кольцу. Эдисон не шевелился. Линии все еще пересекались на впадине под плечом, но палец Малчека опять не двинулся.

Ну, приятель, вот мы опять в деле, в старой родной позиции. Давай, ну давай! Это ведь враг, так? Он пытался убить твою женщину, так? Убей его!

Малчек выстрелил – и промазал.

Эдисон залег без единого звука. Его даже не зацепило, и Малчек это знал. Еще он знал, что следовало прицеливаться ниже, с расчетом на то, что мокрые патроны дают отклонение вверх. Он надеялся, что Бог это видел. «Ты болван», – сказал он себе.

– Сто очков за стиль, ноль за соображалку, коротышка, – раздался из-за деревьев голос Эдисона. – Но приятно знать, что ты еще где-то рядом. Я уже начинал скучать.

Малчек усмехнулся, но не ответил, только смотрел, как верхушки папоротника гнулись и танцевали под бризом с моря. Интересно, сколько у Эдисона патронов для пушки? Чтобы использовать ее, ему надо хорошо меня видеть, а шансов тогда у меня мало. Посмотрим, если удастся подрастрясти его запасы.

Майк выбрал низкий пригорок между двумя деревьями, секвойей и сосной. Если он встанет и побежит, то будет на виду выше пояса примерно полторы секунды, а затем снова скроется в подлеске. Он коротко, сильно вздохнул и сделал бросок, ожидая услышать грохот выстрелов, но не услышал их. Вместо этого, когда он бежал, позади него раздалась очередь, эхо которой сказало ему намного больше, чем он хотел бы знать.

Лежа лицом в грязи, Малчек снова вспомнил язык своего деда. Он видел ружье еще там, на шоссе. Но автомата не было видно. С его стороны было глупо предполагать, что Эдисон будет недостаточно хорошо вооружен. Наверно, автомат висел у него за поясом, рядом с запасной длинной пушкой, привязанной к ноге, чтобы можно было пустить ее в дело, когда потребуется. И я только что сделал так, что потребовалось. Винтовка была нужна, чтобы сделать большой шум в газетах, автомат – чтобы сделать все наверняка. Эдисон, конечно, псих, но это не означает, что он дурак. Тоже мне, достойные противники! Мы всего лишь пара однорогих самцов, упершихся в землю. Я с малярией, он – полоумный. Извини, Клер, я не смог так его убить, это я возвращаюсь к тебе, а не то животное, которым я был. Назови меня благородным, постарайся не рассмеяться.

Папоротник все еще качался. Это и предопределило следующий шаг. Если сомневаешься, беги изо всех сил. Малчек отодвинулся чуть назад и пополз по-пластунски. Он нашел тропинку, проторенную каким-то небольшим зверьком. Узкую, но аккуратно сделанную. Абсолютно безопасную, если за тобой не охотиться сверху белка, а что-то не похоже, что Эдисон в настроении лазить по деревьям. Папоротник не колыхнется надо мной, старина. Простые люди ходят неприметными дорогами.

Он решил двигаться к овражку, который приметил раньше. – узкую лощину, которая в начале была довольно мелкой, но потом резко углублялась и изгибалась вопросительным знаком. Если повезет, он сможет забраться по ней в тыл Эдисону, но тот тоже не спит. Знает, что я рядом. Медленнее, приятель.

Пряжка его ремня зацепила торчащую палочку, скрытую под листьями, и сухое дерево хрустнуло с коротким, но четким треском. Листья не пропустили влагу. «Черт», – мимоходом подумал он и решил быстрее укрыться в расселине.

Ружье Эдисона кашлянуло и плюнуло пулями в деревья чуть выше него. Еще несколько выстрелов прозвучали, как падающие издалека камешки. Но Малчек уже был в овражке и присел, стараясь подавить кашель, который угрожал перерасти в отрыжку желчи из его пустого недовольного желудка.

– Почему бы нам не найти хорошую полянку, Малчек, и не отмерить десять шагов. Чисто и приятно, – насмехался голос Эдисона где-то среди деревьев над его головой.

– Засунь это себе в задницу, – тихо пробормотал Малчек и кошачьими шагами начал скользить по рыхлому дну овражка. Налипшие на его ботинки мокрые листья превратили их в валенки. – А когда засунешь, спусти курок.

Овражек оказался ложным обещанием. Он стал мельче прежде, чем Малчек получил желаемое преимущество. Вниз нельзя, тогда, может быть, наверх? Он поднял голову и запрокинул ее, оглядывая деревья, у которых не было вершин. Дохлый номер. Стволы красных деревьев, не сужаясь, уносились ввысь, достаточно шершавые, чтобы упереться ногами, но слишком толстые для обхвата. Малчеку нужно было какое-нибудь молоденькое, лет на пятьсот деревце. Среди секвой попадались и другие деревья, там, где вырубленное пространство обеспечивало им достаточно света для выживания. Но вырубка даст шанс и Эдисону.

Что этот негодяй собирается предпринять? Что он замышляет?

Наверху было очень тихо. «Что-то он замышляет – решил Малчек. – Где мой индейский помощник, на которого можно положиться? Наверно, где-нибудь на фактории напивается огненной водой. А мне приходится выбираться отсюда в одиночку, со своим городским воспитанием. Вот бы сейчас симпатичную пожарную лестницу или окно на третьем этаже. Мясник потерял свою квалификации, я давно не точил свои ножи».

Он снова начал двигаться, прижимаясь спиной к склону овражка, чувствуя, как поднимается навстречу верхнему краю, пока влажные нависающие листья не дотронулись до его волос. Свежий душ капель рассыпался над его лицом. Выход из подвала, первый этаж: эксперименты животных, опавшие листья, сломанные ветки, женское белье, пожалуйста пройдите в лифт.

Затаился ли Эдисон здесь, или он там, где Малчек слышал хруст сломанного сучка? И куда он смотрит?

До сих пор как следует не рассвело, на часах пять тридцать, и деревья отбрасывают собственную тень. Здесь, на дне лесного океана, рассвет наступает позже.

Малчек вытащил замотанный в платок камень из-за ремня и, наклонившись слегка вперед, кинул его обратно в овражек. Камень мягко упал на мокрые листья, издав звук, напоминавший стук футбольного мяча, который и хотел услышать Малчек. Оглушающе близко прогремело ружье Эдисона.

«Боже, он прямо у меня над головой», – понял Майк и поднялся на край овражка, используя свое небольшое преимущество. Он мельком увидел Эдисона, стоявшего за деревом с винтовкой, направленной в другую сторону, пока шуршание листьев не объявило о появлении Майка. Дуло с необыкновенной скоростью метнулось, и Эдисон выстрелил.

«Хитрый дьявол, он ждал меня», – проворчал про себя Малчек, когда пуля слегка зацепила его плечо. Он кинул свое тело в кусты и начал двигаться быстро и пригнувшись; кровь потекла через дырку в верхней части рукава. Рана была поверхностной и Майк не обращал на нее внимания. – «Я все еще могу быстро бегать. Посмотри на меня. По крайней мере, уже достаточно светло, чтобы не натыкаться на проклятые деревья. А это еще что?»

Это был указатель. Цивильная зеленая металлическая табличка с белыми буквами и стрелкой. На ней было написано: «Папоротниковый каньон», – и от нее начиналась тропа, достаточно широкая для двоих и дочиста вытоптанная ногами тысяч туристов.

«О, Мэри, ты только посмотри на эти деревья, – передразнил Майк, сбегая по тропе, слыша за собой топот ног Эдисона, – правда, хорошо, что мы сюда приехали и сами на них посмотрели? Нам не за что не поверят, пока не покажем фотографии. Встань вон там у большого дерева и улыбнись». Малчек пронесся мимо воображаемой Мэри, фальшиво улыбающейся в воображаемую камеру и заскользил вниз по очень даже реальным каменным ступенькам, которые любезно парковая служба соорудила для удобства Мэри. К сожалению, ступеньки оказались больше препятствием, чем удобством. Дождь предательски вылизал поверхность. Майк чуть не выронил винтовку, проехался вниз по потоку в маленьком каньончике, пока не смог восстановить равновесие и снова добежать до внутренней стены, вжимаясь в зеленую завесу папоротников.

«Осторожно на первой ступеньке, Мэри», – предупредил он. Он ждал, когда появится Эдисон. Но тот не появлялся.

Наверно, тоже остановился, чтобы сфотографироваться. К черту Реддесдэйла! Как только я увижу Эдисона, то всажу ему пулю между глаз. Ну давай же, давай!

По-прежнему ничего.

Черт, черт, еще раз черт. Черт три раза вместе с рогами. Ну, давай же!

Пролет. Ладно. Он не выходит. Пока. Тогда нам, эльфам, придется найти грибок, под которым спрятаться.

Малчек начал боком продвигаться вдоль откоса, горький запах сломанного папоротника щекотал ему нос. «Интересно, то ли это место, где мы были прошлой ночью. Клер видела больше, чем я. Я находился тогда где-то во Вьетнаме. Но она сказала «пещера», разве не так? Сколько длится этот каньон? Он, должно быть, достаточно длинный, чтобы иметь имя и собственный указатель, достаточно широкий, чтобы услужливая парковая служба устроила дорожки из камней, пересекающие ручей в глубоких местах, достаточно большой, чтобы привлечь туристов». Малчек, согнувшись, следовал вперед, его глаза изучали каждую щель, каждую тень, которая была чуть темнее, чуть глубже, чем другие. Это? Это то, что он ищет? Конечно, на другой стороне ручья. Как же иначе? Что еще ты хочешь даром, танк и батальон с минометами? Вот именно. Ну, хорошо, вперед!

Он попытался перепрыгнуть через ручей и больно ударился о противоположный склон оврага. Его пальцы схватились за стены из папоротника, обрывая его, пока он не упал через отверстие, которое обнаружила Клер. Сухой папоротник задымился вокруг него пыльными клубами и перемешался с пеленой перед его глазами от возникшей усталости.

Эдисон так и не издал ни звука. Но он был там, наверху. Малчек же сумел избежать шума и, забираясь в пещеру, был на виду не больше секунды, так что, может, обойдется. Он, как пес, повернулся вокруг себя, устраивая винтовку вертикально в ограниченном пространстве. Вряд ли можно назвать это пещерой, скорее расщелина в камнях, но он был совершенно скрыт папоротником, свисающим с треугольного входа. Ждал ли Эдисон такого маневра? Он, забираясь в укрытие, потревожил растения больше, чем следовало, но, если повезет, тени и широкие листья скроют это.

Он устроился поудобнее, чтобы ждать, и жар мгновенно вернулся к нему. Сидя неподвижно, Майк мог бы постепенно отдышаться, но обручи все еще стягивали его грудь и время от времени у него перед глазами все плыло. Поток, казалось, то набухал, то убывал. Противоположный берег то приближался, то удалялся. Майк нащупал в кармане шипы терновника.

Сначала Клер подумала, что слышит шаги Малчека. Но когда они приблизились, она сообразила, что их слишком много. Люди Эдисона из прицепа? Они тяжело дышали, и до нее донеслись ругательства на испанском. Она сжалась в комок так крепко, как только могла, одновременно боясь и выглянуть, и не выглянуть. В этих сумерках так трудно…

Она не узнала первого, невысокого. Но, увидев остальных, почувствовала себя, как будто вернулась домой. Это были Брэнд, Терсон, Гамбини и Гонсалес. «Сиди на месте, они найдут тебя», – сказал Майк. О, Майк, как ты был прав! Ты был прав.

Что ей делать? Встать? Крикнуть? А что, если они подумают, что это Эдисон, и выстрелят в нее раньше, чем… Нет, они не могут. Они знают, что Майк и она где-то здесь, ведь так? Они проходили мимо, быстро удаляясь. Внезапно она заметила кучку мелочи, которую Малчек оставил на земле. Подобрав несколько монет, Клер швырнула их изо всех сил вслед удаляющимся мужчинам. Шум получился небольшой, но абсолютно неожиданный в полупритихшем лесу. Как и результат, убедилась Клер. Мужчины одновременно повернулись и на нее уставились четыре револьвера, восемь глаз и сотни обнаженных нервов.

– Майк! – раздался голос Гонсалеса.

– Нет, это только Клер, – прошептала она и начала выползать из кустов на животе, как это сделал Майк.

Когда она поднялась на ноги, до них донесся ружейный выстрел, за которым последовала автоматная очередь. Все посмотрели друг на друга.

Никто не знал, что сказать.

Клер выхватила винтовку у оторопевшего Брэнда и побежала туда, откуда долетали звуки выстрелов.

Прежде чем появился Эдисон, прошло десять минут, и Малчек чуть не пропустил его, потому что он занимался одновременно наблюдением за каньоном и рассовыванием шипов в ботинки. Только впечатление от чего-то, слишком быстро двигающегося на фоне неподвижного леса заставило его поднять глаза на верхний уступ овражка и… на Эдисона. Тот крался вдоль каньона, примерно в двух футов от обрыва, держа наготове винтовку. Он двигался так быстро, как только мог, его взгляд скользил по оврагу, наблюдая.

Малчек одобрительно кивнул и надел ботинок. Пытаешься обогнать меня? Что ж, очень, очень хорошо. Его одобрение не помешало ему хорошо прицелиться, но камешек, скатившийся из-под ноги Эдисона, помешал. Пуля попала не в ногу, куда целился Малчек, а сквозь ребра и нижнюю долю легкого.

Эдисон закричал и отшатнулся назад от силы выстрела. Малчек отпустил курок и нажал опять, но вторая пуля пролетела выше головы Эдисона, поскольку тот отползал в густые заросли. Малчек опустил дуло чуть ниже и выстрелил наугад в колыхавшиеся, ломающиеся ветки.

Не зная, попал ли он, Майк вылез из пещеры и, с плеском перебежав ручей, залег под нависающим утесом, прислушиваясь к звукам наверху. Он думал, что может рассчитывать на несколько минут передышки, пока Эдисон очухается от первого шока после ранения, но нет, тот все еще полз вдаль, ругаясь.

О'кей, малыш. Теперь ты уже не будешь так быстро бегать. Это уже что-то. Мысли Малчека торопились, когда он глядел налево и направо, стараясь решить, как более коротким путем выбраться наверх. Но определить это было невозможно, поскольку каньон тянулся в обе стороны абсолютно одинаково, не изменяя глубины. «Ясно одно: я не собираюсь вылезать здесь. Может быть, Эдисон и не ожидает очевидного, но он сориентируется достаточно быстро. Да и все равно, мне это не под силу.»

Он побежал в ту сторону, откуда пришел, спотыкаясь и шатаясь от очередного затрагиваемого усилия. Находясь в пещере, он больше ослабел, чем отдохнул. Его мышцы были слишком расслаблены, чтобы быстро включиться, а дыхание забирало все больше сил. Дважды ему пришлось остановиться, иначе он потерял бы сознание. Мир кружился вокруг него под громкий органный концерт, звучавший в его ушах. Наконец Майк добрался до каменных ступенек и почти ползком выбрался наверх, пользуясь ружьем, как посохом. Конечно, в нарушение правил.

Воображаемая Мэри все еще улыбалась там, на фоне секвойи. Тени придали ее глазам и скулам восточные черты. Улыбайся, Мэри. Будет, что рассказать внукам. Она исчезала каждый раз, когда он поворачивался. Но каждый раз, когда Майк снова смотрел на лес, она еще была там, улыбающаяся и наблюдающая за ним.

«Вверх, вот что мне надо. Классическая позиция снайпера.»

Эдисону понадобится хотя бы немного времени, чтобы оправиться от ран. Он бежал от непосредственной угрозы Малчека, но, когда он найдет подходящее укрытие, ему придется остановиться, чтобы оценить ситуацию. Пять минут, может быть, три, чтобы прийти в себя и сориентироваться. Но та скорость, с которой он удирал, означала, что рана не была тяжелой.

На этот раз тропа была союзником Майка, заворачивая обратно к папоротниковому каньону, и он молил бога, чтобы Эдисон не забрался так далеко, прежде чем остановится. Наконец он нашел подходящее дерево, молодую пихту, примерно футов тридцать высотой, росшую рядом с тропинкой и чахлым дубом. Он надеялся, что сможет допрыгнуть до нижних веток, но его грудь и голова становились тяжелее с каждой минутой. Он наклонился, вытащил складной нож из ботинка и раскрыл его. Воткнув его в дерево как можно выше, Майк подтянулся на нем, обхватил дерево и полез наверх. Шипы в ботинках не давали ему заснуть, но, по сравнению с остальным, это были комариные укусы.

Он выдыхался. «Пожалуйста, господи, помоги мне взобраться на это несчастное дерево».

Ремень от винтовки где-то потерялся, и ему приходилось толкать ее впереди себя. Иголки кололи и царапали сквозь его свитер и джинсы. Это хорошо, это все на пользу.

Он не смог забраться так высоко, как хотел – это было ему не под силу. Смирившись с этим, он расположился на довольно толстой ветке и, немного помучившись, пристроил винтовку. Ему пришлось приложить все силы, чтобы не упасть сквозь ветви на тропинку. Когда Майк почувствовал себя более или менее устойчиво, он заставил себя замереть в неподвижности. Он мог простреливать сектор примерно в шестьдесят градусов, и если надо, то и вытащить винтовку из ветвей и переставить. Но он надеялся, что делать этого ему не придется.

Малчек не поверил своим ушам, когда прогремел первый выстрел Эдисона, расщепив ветку над его головой, отчего кусочки дерева упали на его плечи. В руках Эдисона снова был автомат.

– Обезьяна на пальме, – сказал он откуда-то справа.

Слишком поздно до Малчека дошло, что тени его собственной лихорадки обманули его. В лесу стало светлее. Солнце поднималось, и молодая пихта была недостаточно густой. Более того, она стояла среди голых стволов секвой, а не среди других пихт, выделяясь на их фоне.

«В утреннем свете меня, наверно, отлично видно», и Эдисону повезло, что он попал в нужное место, в нужное время. Слушай, Бог, ты опять со мной нехорошо шутишь, – пожаловался Малчек про себя, и начал стрелять в кусты справа от дерева, равномерно и неумолимо покрывая пулями область, откуда раздался голос Эдисона. Ничего хорошего это не сулило. Когда он расстреляет магазин, Эдисон легко его прикончит. Ему нужно спуститься вниз, притом быстро. И есть только один путь.

Когда патроны в магазине кончились, Малчек просто соскользнул с ветки. Сначала медленно, потом набирая скорость, он падал с ветки на ветку, корябая дерево и себя, прижимая ружье к груди и отчаянно стараясь управлять своим телом. Земля поднялась к нему, как кулак, и ударила изо всех сил. Он ничком лежал на тропе, без дыхания, без прикрытия и без спасительного выхода. Что это будет, винтовка или автомат? Вспомнив лицо Эдисона в Пауковых Лугах, он предпочел бы винтовку. В голову, если повезет. Но ему уже давно не везло.

Воздух постепенно проник в его легкие, и он начал дышать. Невыносимо медленно Майк начал сгибать ноги, пытаясь вновь и вновь отыскать точку опоры. Винтовка выскользнула из его ладони. Что-то не так было с его левым плечом. Он не знал, был ли это результат падения, или ранения, или же окончательного предательства тела, в котором уже не осталось сил. Все, что он знал, это то, что винтовку пришлось оставить позади, а ему надо было двигаться.

Совсем близко перед его глазами папоротник вырисовывался с необыкновенной ясностью. Он мог разглядеть каждую нежную прожилку, темные споры на обратной стороне листьев-пальцев, бледные соцветия, тонкие травинки и другие растения.

Муравей, поспешно пробежал перед Майком, когда тот, превозмогая боль и отчаяние, полз к зеленому откосу. Под дубом, под огромными деревьями, под бледно-розовым небом. Его голова шла кругом.

«Помни, помни. Ты охотник, а не добыча. Никогда не думай, как жертва, только, как охотник. Поменяйся, поменяйся с ним местами, ты, осел. Если Эдисон видит тебя, что это значит?

Значит, я вижу Эдисона.

Я не лежу здесь, чтобы умереть, я лежу здесь, чтобы убить.»

Шум приблизился. Приблизился очень медленно. И Майк знал, что Эдисон тоже далеко не в лучшей форме. Значит, есть шанс.

Его пальцы наощупь потянулись к револьверу на бедре. Он чувствовал его. Кобура, перевернувшись при падении Майка, упиралась ему в живот, и все еще хранила свое смертельное содержимое. И, наверно, именно поэтому он так и не перешел к пристегивающейся кобуре. Ему нравилось продевать ремень, ощущать близкое прикосновение револьвера, как сейчас.

Слишком близкое. Не будет даже времени, чтобы вытащить его.

Если он хочет остановить Эдисона, у него всего несколько секунд. И это означает одно: ему придется стрелять вдоль собственного тела, может быть, даже сквозь него, чтобы попасть в цель.

– Хорошая была игра, правда, Малчек? – весело сказал голос Эдисона. Он был счастлив, он был так счастлив! – Разве не так? Я в погоне, ты в погоне, мы в погоне. Можешь встать? Тогда встань и прими пулю в лицо. Это прекрасно, мы прекрасны, разве ты не понимаешь? Другие никогда не узнают, то, что знаем мы, у них никогда не будет власти решать, кому жить, а кому умереть. Мы избранные. Может быть, даже святые. Мы золотые охотники, ты и я.

Эдисон шел по тропе. Хотя его слова были безумны от триумфа и усталости, Малчек знал, что его рука будет твердой и быстрой.

Хотел бы он сказать то же самое про свою.

– Но теперь пришел конец, так? – грустно продолжил Эдисон.

Сожаление, сидящее в его горле, было как жаба на гнилом полене.

– Наконец это мое решение. Как и должно было быть. Ты ведь знал это?

Эдисон возвышался массивной фигурой на тропинке, такой же большой, как секвойи, такой же большой, как вчерашние раскаты грома, нависающий, угрожающий, улыбающийся, приближающийся.

Молясь, чтобы то, что ощущали его пальцы, было правдой, Малчек выстрелил.

Опаляющее пламя обожгло его живот, и шок от взрыва под ребрами заставил невольный крик вырваться из горла. Он промазал.

Эдисон все еще улыбался, подходя. А потом, откуда-то сзади Эдисона, Малчек услышал резкий одиночный выстрел. Винтовка. Кровь хлынула из левой ноги Эдисона, тот вскрикнул и упал на траву, корчась и изгибаясь от боли.

Малчек лежал на листьях папоротника, всхлипывая и задыхаясь. Если бы только его револьвер выстрелил градуса на два выше, он попал бы Эдисону в живот и прикончил его! Но это означало бы на два градуса выше в собственное тело, и он не когда бы не узнал, проиграл он или выиграл. Теперь кто-то дал ему шанс. Гамбини? Терсон? Неизвестный лесник? Кто-то наконец подарил ему Эдисона. Но он должен быть уверен. Он должен покончить с этим делом. В глазах плыло, в ушах жужжало. Малчек слышал стук ног муравья на расстоянии, гигантского муравья в гигантском лесу. Боль пронизывала его тело, как будто кто-то пытался забраться внутрь, набивая его кислотой и льдом, стараясь вытащить его душу.

Майк не смог встать, поэтому пополз. Ближе и ближе к Эдисону, который все еще катался по тропе, шире и шире разбрызгивая кровь.

Чувствуя приближение Малчека, Эдисон повернул голову, и его глаза бешено выкатились, рот выплюнул поток проклятий.

Малчек дотянулся до покрытого лишайником ствола, рядом с тропой, его пальцы царапнули поверхность, затем схватились за шершавую кору. Его рука нашла живую ветвь и уцепилась за нее. Он подтягивался и выталкивал себя наверх, в свою очередь возвышаясь над распростертым человеком, в глазах которого еще сверкало безумие. Прислонившись бесчувственным телом к дереву, Майк вытащил из кобуры револьвер. Теперь его трясло не от лихорадки и не от галлюцинаций. Обыкновенная ярость. Чистая, сжигающая ярость сильнее, чем любое чувство, которое он испытывал в жизни. Ни одержимость и ненависть, ни вина, ни что другое. Он был сыт по горло этим проклятым делом.

Бегство, погони, глупая трата времени. Люди испуганы, люди мертвы, все из-за этой грязной скулящей твари на земле.

– Святые, говоришь? Как боги? Ну, может быть, ты и веришь в эту религию, а я нет. И никогда не верил.

Он поднял маленький вороненый револьвер выше, чтобы Эдисон как следует его разглядел.

Эдисон попытался схватить его за ноги, но Малчек пнул его в лицо и откинул назад на траву. Вдохнув и шагнув вперед, Майк тяжело поставил ногу на правую руку Эдисона чуть выше локтя и безжалостно надавил. Он слышал, как хрустнула кость, и Эдисон закричал опять, стараясь ухватиться за него свободной рукой, пальцы беспомощно цеплялись за джинсы Малчека.

Тщательно прицелившись, Малчек опустошил магазин в руку Эдисона, начав рядом со своей ногой и методично поднимая револьвер к ладони, которая дернулась от четвертого и последнего выстрела. Эдисон вскрикнул, а затем, внезапно и конвульсивно задрожав, застыл.

– Вот он ты, «бог», – добродушно пробурчал Малчек. – Боишься, что не придется тебе больше заниматься золотой охотой. И придется научится вытирать задницу левой рукой.

Он бросил разряженный револьвер на тропу. Стук ног муравья все еще звучал в его голове, так много муравьиных ног, топающих все ближе и ближе. Громче, слишком громко.

Он повернулся, и даже не удивился видению, возникшему перед ним. Реддесдэйл, Терсон, Гамбини и Гонсалес, бегущие по тропе. Следом за ними, далеко позади, Брэнд и Клер. Она плакала, опираясь на шерифа, который нес винтовку. Почему она плачет? Ведь уже все кончено.

Появились еще люди. Сцена напоминала какой-то несчастный случай, на Майка уставились глаза и лица. Может быть, они появились из деревьев. Все остановились. Все смотрели на него. Все чего-то ждали. Чего?

Реддесдэйл решил в этот застывший миг вернуться за свой стол и больше не покидать его. Что-то прошло мимо него в этом лесу. Что-то стремительное, и он не мог его догнать.

Эдисон беззвучно лежал в луже крови. Малчек стоял над ним, как исхудавшее, измазанное грязью пугало, в рваной кровавой одежде, длинные волосы спутаны, испепеляющие глаза над кривой усмешкой.

– Может быть, ему стоит выучиться вязать одной рукой, – посоветовал он, качнувшись назад и снова шагая вперед.

Гонсалес поймал его, когда он падал.