Код Атлантиды

24 ЧАСА

– Никогда бы не подумал, что снова увижу тебя в церкви.

– Мир меняется, – бесстрастно ответил Скотт, и голос его эхом раскатился по опустевшей часовне. – Ты отыскал меня даже здесь. Что-то случилось, Фергюс? Меня хотят восстановить в университете?

Фергюс смущенно улыбнулся. Скотт передвинул стул поближе к алтарю, на котором стоял видеотелефон.

– Нет, о восстановлении речь не идет.

– Тогда что? – Лицо священника омрачилось, как будто на него наползло облако. – Ты знаешь об Атлантиде, верно?

– Да, – признался Фергюс, бросив нервный взгляд через плечо. – Знаю. Мой босс… хочет, чтобы Атлантида была уничтожена. Любой ценой. Считает, что сведения об Атлантиде окажут нежелательный эффект на состояние общества. Дестабилизируют политическую опору.

– Бог хочет уничтожить Атлантиду? – усмехнулся Скотт. – Он сам тебе об этом сказал?

– Не Бог, – сердито бросил священник, – а Папа. И сейчас не самое подходящее время для шуток. Твоя жизнь в опасности, Ричард. И опасность очень серьезная. Папа договорился с Соединенными Штатами. Я имею в виду, насчет Атлантиды.

Скотт рассмеялся.

– Фергюс, ты – параноик.

– Он думает, что открытие древней продвинутой цивилизации выставит в нелепом виде все христианство. И папа не одинок, он уже встречался с другими религиозными лидерами.

Теперь нахмурился уже Скотт.

– Тогда то, что я делаю, вдвойне правильно. И ты это знаешь.

– Ричард, пойми, главное сейчас то, что твоя жизнь под угрозой. Ты даже не представляешь, что вас ждет в Атлантиде.

Скотт скрестил руки.

– Ну так просвети меня.

На экране появилось что-то незнакомое.

– Ты ведь слышал о мифическом големе?

Удивительно, как помогает умственной концентрации недостаток времени. Только использование нанотехнологий позволяло объяснить внезапное появление в туннеле Гизы смертоносной для Дугласа руки.

Представленная Фергюсом видеоинформация из Пини-Пини наводила на самые мрачные мысли. В Атлантиде им предстояло встретиться с машинами, превосходящими все нынешние технические возможности и при этом созданными рукой древнего человека. Похоже, современному человеку предстояло не столько многому учиться, сколько многое открывать заново.

Вернувшись в лабораторию, Скотт внимательно изучил выгравированные на «лице» голема знаки. Знаки из Атлантиды. Тот факт, что они обнаружились на лице злобного мстителя, уверенности не добавлял.

– И как работают эти нано? – спросила Сара. – Как я понимаю, они напоминают маленьких роботов, верно? Но что служит источником энергии? Может, у них на спине крошечные батарейки? Или что?

– Когда Дрекслер выдвинул свою теорию, – объяснил Мейтсон, – он предположил, что нано питаются звуковой энергией. Проходящие между ними звуковые волны переносят энергию, образуя нечто вроде звуковой сети, не требующей никаких проводов и обходящейся лишь передатчиками и приемниками звука.

– Если так, то как они становятся единым существом? – недоуменно поинтересовался Скотт. – Одним целым?

– В том-то все и дело. Они не образуют единого целого. То, что получается, представляет собой не существо, не вещь, не организм, а нанорой.

– Так они существуют по отдельности?

– Их тысячи, но, взаимодействуя, они способны становиться любой вещью, любым существом. Сотни тысяч, миллионы, объединяясь, ведут себя как единое целое.

– Неужели такое возможно?

– Конечно, возможно! – возбужденно перебил его Хаккетт. – Что такое, по-вашему, медуза?

– Разве медуза не единое целое? – удивилась Новэмбер.

– Медуза – это армия, время от времени отправляющаяся на войну.

– Но как? – спросила Сара. – Для того чтобы действовать как единое целое, нужно очень быстро обмениваться информацией. Миллионы отдельных частей просто не в состоянии достичь необходимой координации. Такой организм – или механизм – обязательно развалится.

– Медузы же не разваливаются, – возразил Хаккетт. – Такое явление называется биологической синхронизацией. Как в случае с расчетами землетрясений, все дело в резонансе. Изобретатель маятниковых часов, голландский физик Христиан Гюйгенс, живший в семнадцатом веке, лежа во время болезни в постели, обратил внимание на то, что когда двое часов стоят рядом, их маятники раскачиваются последовательно, один за другим. Если их сбить, они через некоторое время возвращаются к прежнему ритму. Если их разнести – быстро сбиваются. Такая же синхронность наблюдается у светлячков, у волокон, регулирующих работу сердца, у сбившихся в стайку птиц, когда они вдруг меняют направление, у косяков рыб. Такое решение нельзя назвать осознанным, оно – фактор окружающей среды, тонкая математическая нить, применять которую можно и на социальном уровне. Обратите внимание, религии и секты ведь неким образом привязаны к определенной географической среде. Баптисты – на юге. Англиканцы – в Англии. Ислам – на Ближнем Востоке. Индуизм – в Индии. Религия – это ведь тоже некая реакция на окружающую среду.

– Если так пойдет дальше, эта окружающая среда скоро всех нас убьет, – прокомментировал Гэнт, входя в лабораторию вместе с лейтенантом Ройбэком. Вслед за ними в помещение ворвался пронизывающий холодный ветер. – Введите и нас в курс дела. – Он бросил на стол карту и начал ее разворачивать. – Чего еще следует ожидать в Атлантиде?

– Прежде всего, – поправил майора Пирс, – Атлантида – остров, величина которого равнялась величине Ливии и Азии, вместе взятых. У города же было другое название – Посейдон.

– Какая разница, – пожал плечами Гэнт. – В каком месте в него лучше всего проникнуть? – Он взял карандаш и заштриховал черным территорию, занятую китайской базой. Потом, перевернув карандаш, отметил красным обнаруженные спутником структуры. – Пользовались ли они какими-то ловушками? Легко ли там было передвигаться? Что за люди создавали город? Знали ли они толк в войне?

– Атлантида была укреплена. Платон пишет, что атланты воевали с Афинами. Центральную часть города окружали, повидимому, огромные, заполненные водой каналы. Платон замечает, что они напоминали колеса со спицами. Они располагались на равном удалении друг от друга и соединялись между собой мостами и туннелями. Еще один, большой – триста футов в ширину и сто в глубину – канал соединял их с морем. Там же стоял весь их флот.

– Что еще?

– Ну, они строили дома из разноцветного камня. Внешний земляной вал был покрыт, как бы облицован, бронзой. Средний вал закрывал слой жести, а здания в центральной части города, включая акрополь, место, где проводились религиозные обряды, выкладывали орихалком. В городе было много храмов, на центральной колонне из орихалка были высечены законы страны, и там, возле нее, каждые пять или шесть лет встречались десять правителей провинций, выражая тем самым свое уважение равно четным и нечетным числам.

Скотт и Хаккетт обменялись многозначительными взглядами.

– Ах да, вот что еще… Стена храма Посейдона была из золота.

– Вот как? И это все, что у нас есть? – Гэнт раздраженно бросил карандаш на стол.

– Это все, что есть? – взорвался Пирс. – Это все, что написал Платон. До конца он рассказ не довел. Как и любой современный писатель, написавший три главы книги, не привлекшей внимания Голливуда, парень выбросил полотенце и засел за что-то другое.

– То, что вы здесь сообщили, никак не помогает с определением нового источника энергии. Через девять часов, ребята, на нашу планету обрушится солнечная буря, которая может запросто лишить нас атмосферы. Если находящаяся подо льдом машина все еще функционирует, у нас есть шанс не дать ей испариться. Я должен знать, что, черт возьми, мне предстоит взорвать.

Собравшиеся вокруг стола ученые удрученно молчали, словно придавленные свалившейся на их плечи ответственностью. Это, правда, не относилось к Скотту, проделавшему путь на край света вовсе не для того, чтобы проигрывать.

– «Третий ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезды Полынь; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод; потому что они стали горьки».

Взгляды всех сошлись на лингвисте.

– О чем это вы? – нетерпеливо спросил майор.

В глазах Новэмбер вспыхнули огоньки.

– Он цитирует Откровение, глава восьмая, стихи десятый–одиннадцатый.

– Почему?

Ответ знал Хаккетт.

– На Украине, – с улыбкой объяснил физик, – к северу от столицы, Киева, растет типичная для этого района трава, которая называется полынь.

– И что?

– Попробую зайти с другой стороны. Майор, что такое звезда?

– Я не понимаю…

– Звезда – это по сути растянувшийся на миллионы лет ядерный взрыв.

– Когда я еще учился в школе, – подхватил Скотт, – в том районе, где растет трава полынь, произошла катастрофа на атомной электростанции. Подобно упавшей с неба звезде, взрыв на станции отравил воду и землю радиацией. Название места стало синонимом ядерной катастрофы.

– Знаю, – поспешно продолжил Гэнт. – Чернобыль.

– Верно, – сказал Скотт. – А Чернобыль в переводе на английский и означает полынь.

– С пророчествами у нас все в порядке, профессор Скотт, – мрачно заговорил майор. – Но какое отношение это имеет к Атлантиде?

– А вот какое. Описание Атлантиды Платоном очень похоже на то, что говорится в Книге Откровение о городе, где человечеству предстоит провести последнюю битву.

Теперь военные обратились в слух.

– В двадцать первой главе Откровение автор, как бы глядя на мессианский Иерусалим с горы, сравнивает город с сияющим бесценным бриллиантом кристальной чистоты с двенадцатью вратами. Внешняя стена сложена из ясписа, то есть яшмы, а сам город из чистого, как ясное стекло, золота. Основание города облицовано драгоценными камнями. Сначала идет яспис, потом сапфир, далее халкидон, смарагд, сардоникс, сердолик, золотой хризолит, берилл, топаз, хризопраз, гиацинт и аметист. Двенадцать ворот – это двенадцать жемчужин, и каждые сделаны из единой жемчужины. Главная улица города – чистое золото, но при этом прозрачное, как стекло. Ни солнце, ни луна ему не нужны, потому что город освещен сиянием славы Господней.

– Звучит впечатляюще, как мечта геолога, – прокомментировала Сара.

– А мне это напоминает Атлантиду, – заметил в изумлении Мейтсон.

Скотт наклонил голову.

– Единственная проблема с данной аналогией в том, что тот новый Иерусалим имел в основании квадрат, а Атлантида была идеально круглой.

– Но чем это все поможет нам? – со всей серьезностью спросил Ройбэк.

– В девятой главе Откровения говорится о пятом ангеле. Когда он вострубил, с неба упала еще одна звезда, которой был дан «ключ от кладезя бездны».

– Господи! – выдохнул Ройбэк. – Похоже на атакующие вертолеты «Апаш».

– А что делает эта «бездна»? – поинтересовался Гэнт.

Скотт пожал плечами.

– Не знаю. Но имя ангела на древнееврейском звучит как Абаддон, а на греческом – Аполлион. – Он посмотрел на рисунок голема. – Если стереть со лба голема священное слово, он обратится в прах. – Лингвист снова посмотрел на майора. – Вопрос вот в чем: каким же мощным должен быть источник энергии, чтобы спалить ваши спутники? Что, если Атлантида расположена на вулкане?

– То, что мы зарегистрировали, не классифицируется как вулканическая активность.

Мейтсон подался вперед.

– Да, но объект в Гизе использовал преобразованную геотермальную энергию. Здесь, возможно, происходит то же самое, только в большем масштабе. А то, что он находится на полюсе… Возможно, земля выполняет роль магнитной динамомашины? Невероятно! С таким количеством энергии просто не справиться.

– И как тогда мы ее выключим?

– Полагаю, сэр, надо закрыть чертову бездну, – небрежно бросил Ройбэк.

– Пятый ангел, – кивнул Пирс. – Пятый объект. Объект с бездной… источник энергии.

Хаккетт покачал головой.

– Мы будем выглядеть полными идиотами, если в конце концов попадем туда и обнаружим громадного зайца с батарейкой «энерджайзер».

Никто не рассмеялся.

– В египетской Книге мертвых, – предупредил Скотт, – упоминается одно место, посещение которого душой необходимо для выживания человека в другом мире. Высеченное в скале, оно называется Палатой испытания или Палатой главного огня.

– Отлично.

– Значит, нам нужно попасть в центр города, – сделал вывод Гэнт. – Найти эту палату, эту… бездну.

Скотт снова посмотрел на фотографии. С лица его не сходило недоуменное выражение.

– В Книге Откровение Бог сравнивает себя с алфавитом. Если помните, в начале было Слово. Теперь же Господь говорит, что он альфа и омега, начало и конец. Первый и Последний. Снова и снова все возвращается к словам. – Лингвист обвел глазами сидящих за столом. – Бог также предупреждает тех, кто может не пожелать войти в город, и называет тех, кто туда не попадет. Псы… чародеи…

Пирс покачал головой.

– Что ж, мне пригласительного билета точно не видать.

– Прелюбодеи. – Сара немного покраснела. – Убийцы.

Гэнт заерзал на стуле.

– На войне всякое случается.

– Идолопоклонники.

Взгляд Скотта остановился наконец на Хаккетте.

– Полагаю, я в некотором смысле поклоняюсь… науке, – робко признал физик.

– И всякие любящие и делающие неправду, – закончил Скотт. – Что включает в себя всех остальных.

– Да, – пробормотала Новэмбер. – То-то будет весело.

Сара повернулась к майору.

– Теперь, когда вы знаете, что может ждать нас подо льдом, расскажите, чего ожидать на поверхности.

Гэнт коротко и наглядно обрисовал ситуацию.

– Ничего хорошего ждать не приходится. К нам поступает информация о вражеской активности здесь, здесь и здесь. Их база взята в кольцо. Даже если бы мы располагали временем, добраться до места по суше невозможно. Единственная альтернатива – попасть туда по воздуху, но наши АВВП не любят такого холода. Мы пробовали их адаптировать, но проблемы остаются. Я уже отправил их на «Трумэн».

– И что же мы будем делать? – настороженно спросил Мейтсон.

– Есть «Геркулес С-130», готовый принять нас на борт. Похож на тот, на котором мы летели из Женевы.

– Но они же слишком большие и тяжелые, – запротестовал Пирс. – «С-130» просто не сможет совершить там посадку. Там нет посадочной полосы и пункта дозаправки.

– Я ничего не сказал о посадке, – возразил майор.

– Но тогда, – растерянно спросил Скотт, – как мы попадем на землю?

Геркулес – романизированное имя греческого героя Геракла, сына Зевса и Алкмены. В наказание за убийство жены, Мегары, и детей, совершенное в приступе насланного на Героя безумия, ему было предписано совершить двенадцать подвигов. Геркулес убил Лернейскую гидру, похитил пояс царицы амазонок Ипполиты, поймал бешеного Критского быка и добыл золотые яблоки в саду Гесперид на краю света. В римской мифологии этот могучий, харизматичный герой избавлял людей от опасности.

В армии Соединенных Штатов все обстояло наоборот – он нес их навстречу опасности.

Ричард Скотт стоял у иллюминатора в хвостовой части самолета и растерянно рассматривал ремни и застежки опутывавшей его сбруи.

– Давайте все-таки кое-что уточним, – негромко сказал он – Вы собираетесь выбросить меня из самолета на высоте всего лишь тысяча футов над землей?

– Вы будете не один, – перекрикивая рев двигателей, объяснял Гэнт. – И вы, и все остальные. Прыжки вдвоем – совершенно обычное дело. Ваш напарник лейтенант Ройбэк. Он позаботится о том, чтобы парашют открылся. Все, что от вас требуется, это пристегнуться к нему – иначе могут быть неприятности.

– Ну, не знаю, – простонал Скотт, как будто у него еще оставался какой-то выбор. – Тысяча футов? Это ведь чертовски низко, верно?

– Такова минимальная высота, требуемая для раскрытия парашюта, – уверенно заявил Ройбэк. – С такой высоты прыгают начинающие. Ну, знаете, те придурки, которые любят бросаться с крыш. Не беспокойтесь, профессор. В воздухе вы пробудете недолго. Все закончится через десять секунд. Не успеете и глазом моргнуть, как окажетесь на земле.

– Этого-то я и боюсь.

– Запомните главное, – продолжал Ройбэк, беря лингвиста за руку и отводя в сторону для инструктажа, пока Гэнт представлял напарника Саре. – При ударе согните ноги. Не держите их выпрямленными – можете что-нибудь сломать. И не разводите в стороны. Вот так, видите? Потом сложитесь и откатитесь.

– В какую сторону?

– Это я вам скажу уже на месте. При ударе я вас освобожу. Вы падаете на бок и перекатываетесь. Когда захотите остановиться, выбрасывайте в стороны руки. Знаете, что такое перенос энергии, да? Больно почти не будет.

– Вы слишком часто повторяете слово «удар», – пожаловался Скотт.

Стоящий у соседнего иллюминатора Мейтсон молча наблюдал за уходящими ледовыми полями – самолет развернулся и уходил теперь в глубь материка. Всего пару недель назад он видел только донный лед, хаотично движущиеся кристаллы, образующиеся в бурной воде, сбивающиеся вместе в длинные полосы, похожие на нефтяную пленку. Сегодня картина была другая: блинчатый лед быстро сбивался в ледниковый щит. Блинчатый лед формировался в области неспокойных вод; некоторые пласты его достигали десяти футов в поперечнике и походили на гигантские ледяные кувшинки для гигантских ледяных лягушек. По мере приближения зимы эти пласты сбивались вместе и в конце концов смерзались, образуя бескрайние поля.

Но сейчас это все уходило, удалялось, сменяясь голыми, негостеприимными снежными равнинами, обдуваемыми жестокими ветрами, порывы которых время от времени устремлялись вверх и злобно встряхивали самолет.

Впереди скоро должен был показаться хребет Трансантарктических гор. Между ними лежали Сухие долины, места столь засушливые, что там никогда не идет снег, потому что любая попадающая в воздух влага моментально застывает, и умершие существа подвергаются сублимационной сушке. Температура здесь периодически падает до минус 52 градусов по Цельсию, и земля промерзает на глубину в полмили. Природно-климатические условия настолько экстремальны, что НАСА регулярно тестирует здесь свои роботы-зонды перед отправкой их на Марс.

Место это вселяло в Ральфа Мейтсона ужас. В Антарктике жизнь человеческая не просто ничего не значит, она совершенно неуместна.

Кто-то сунул ему в руку чашку горячего чая. Морские пехотинцы раздавали дымящийся кофе и батончики «Марс».

– Пейте как можно больше горячего. Это поможет сохранить тепло. Но за час до выброски рекомендую посетить туалет. В ближайшее время такого комфорта вам никто не предложит. Если захотите сделать пи-пи на земле, то помните, что жидкость там замерзает на лету. И если не поступит других распоряжений, вам придется подбирать отходы своей жизнедеятельности и таскать с собой. В Антарктике не мусорят. Ешьте высококалорийную пищу. Путешествие по снегу требует больших затрат энергии – вы к такому не привыкли. Батончики «Марс» хороши, потому что в них много глюкозы. Имейте в виду, что там, внизу, у вас будет только то, что вы возьмете с собой и что мы сможем раздобыть у китайцев.

Десять морских пехотинцев, в полном снаряжении и готовые к выброске, спокойно поглощали шоколадки и пили горячий кофе, болтая о мелочах и даже подшучивая друг над другом, как будто их ожидала легкая прогулка, а не рискованная операция на чужой территории.

– Мы окажемся в потенциальной зоне боевых действий, – негромко продолжал Ройбэк. – Забудьте про «есть, сэр», про начищенные сапоги – мы не на смотровом плацу. Скажу откровенно, мне чертовски страшно. И если мне не будет странно, это должно вас насторожить. Желания стрелять в кого-то у меня не больше, чем у вас, но разница между нами в том, что такова моя работа.

Прежде чем проглотить горячий, сладкий напиток, Мейтсон вдохнул поднимающийся над кружкой теплый пар.

– Ладно, – сказал он, поднимая стоящий у ног ноутбук. – Нам предстоит провести еще три часа в этой жестянке. Давайте поработаем.

– Вы это пытаетесь расшифровать?

Скотт поднял голову и буркнул что-то неразборчивое. Он сидел у подрагивающей зеленой переборки, вцепившись одной рукой в волосы и сжимая в другой фотографии с символами из Атлантиды.

– Извините, – сказал Ройбэк, отступая в сторону и разворачивая еще один батончик «Марса». – Наверное, вам лучше не мешать.

Скотт заставил себя встряхнуться и, пригласив молодого офицера сесть рядом, протянул ему один из снимков.

– Взгляните, если хотите, – предложил он и, оглядевшись, спросил: – Кому-нибудь из вас есть за тридцать?

Ройбэк ухмыльнулся.

– Военные выбирают себе молоденьких, сэр.

Странные иероглифы вовсе не смутили лейтенанта, что немного удивило Скотта. А очевидное внимание, с которым лейтенант принялся рассматривать загадочные письмена, даже оживило отчаявшегося лингвиста.

– Те самые, верно? – спросил Ройбэк, указав на пришпиленный к фотографии листок с изображением трех горизонтальных линий, средняя из которых состояла из символов.

– Верно.

– А что это за цифры вверху?

– Когда стараешься прочитать язык, то сначала присваиваешь каждому знаку какое-то число, по своему усмотрению. Потом сводишь текст к серии чисел и пытаешься найти в них модель, – объяснил Скотт. – Мы называем это первой стадией восстановления. Здесь строка текста, сведенная до чисел. Дальше я не продвинулся.

– А цифры внизу? Тоже какой-то текст?

– Нет, – сказал Скотт и коротко объяснил, какую надпись они обнаружили внутри кристалла.

– Понятно, – кивнул Ройбэк. – Теперь мне ясно, что вы сделали. Превратили текст в числовую последовательность. Но при этом никакие комбинации не дали совпадения с числовой последовательностью.

– Именно так. Вы что-нибудь здесь видите? Знакомы с дешифровкой?

– Ну, вроде как… – признался Ройбэк. – Помните, мы поддерживали с вами связь, когда вы были в Женеве? Я был тогда на проводе. Как раз перед Рождеством пришлось заниматься на курсах по шифровке и расшифровке информации.

Вон оно что, подумал Скотт и снисходительно кивнул.

– Ага, компьютерные коды. Да, не хотелось бы вас огорчать, но здесь совсем другое – это язык. Не код, а язык.

– Что в некоторых отношениях лишь облегчает нашу проблему, сэр, – бесстрастно ответил лейтенант, даже не заметив, что только что нанес серьезный удар по репутации лингвиста в глазах его коллег. Сара и Новэмбер прыснули от смеха. Ройбэк бросил на них смущенный взгляд. – Если мне, конечно, позволительно так сказать, сэр. Не обижайтесь.

– Я и не обижаюсь. – Скотт распечатал батончик и, откусив добрую треть, продолжал уже с набитым ртом: – Итак, расскажите, почему, по-вашему, с языком иметь дело легче.

– Ну, прежде всего, логично предположить, что никто не пытался скрыть информацию. Вероятнее всего, в тексте содержится некое предупреждение из прошлого, и в таком случае авторы его должны были оставить ключи, чтобы облегчить расшифровку.

Казалось бы, мысль совершенно элементарная, но Скотт знал – в том, что говорит лейтенант, есть смысл. Может быть, ему давно было нужно изменить подход к проблеме, не ограничивать анализ только лингвистикой.

– Криптография, – добавил Ройбэк, – это шифровка и расшифровка. Значит, вам нужен ключ. Вполне вероятно, они сознавали, что время само по себе, естественным образом зашифрует текст, что оригинальный язык изменится, а поэтому взяли в качестве ключа что-то неподвластное времени.

– Вы очень проницательны, лейтенант, – с воодушевлением перебил его Хаккетт. – Жаль, что растрачиваете свой талант в армии. – Он повернулся к остальным. – Частью фундамента теории комплексности является представление о стреле времени. Некоторые законы физики подчиняются ей, другие нет. Энтропия есть количество беспорядка в системе. Действует она только в одном направлении. Если повернуть время вспять, разбитые чашки снова становились бы целыми. Однако такие вещи, как гравитация, неизменны вне зависимости от направления хода времени.

Ройбэк пожал плечами.

– Разумно.

– Итак, у вас есть какая-нибудь идейка относительно того, что может быть ключом к нашей маленькой, хм, проблеме?

– Черт возьми, профессор, я не знаю, – усмехнулся лейтенант. – Это уж ваше дело. Ключом может быть закон физики или математики. Некая константа. Или физическое явление. Я мало чего знаю о шифровании. В семидесятые, это еще до меня, существовал информационный шифровальный стандарт, ИШФ, шифровальная машина, использовавшая шестнадцать перестановочных и подстановочных дисков.

– Что?

– В принципе, для того, чтобы зашифровать или расшифровать текст, требовался чип ИШФ. Или некая невероятная компьютерная программа. Но ключ был всего один, и без него расшифровка не получалась. Стоило ключу попасть в чужие руки, как вся система становилась непригодной для употребления секретными службами. К девяностым появилась асимметричная, двухключевая криптосистема. При этом система шифрования открыта для публичного использования, но второй ключ, ключ к расшифровке, сохраняется в тайне. Все это делается на компьютере. В основе – некий алгоритм, который и шифрует и расшифровывает. Возможно, данная числовая последовательность и есть алгоритм, нечто вроде ключа.

– Только не алгоритм, – сказал Хаккетт. – Можете мне поверить, я пробовал.

– То, что это не алгоритм, не означает, что это не ключ, – ответил Ройбэк. – Числа должны иметь какое-то значение, иначе зачем было их писать?

– Не хотите ли вы сказать, – пробормотал, приподнимаясь и беря ручку, Скотт, – что ключей может быть несколько?

– Ну да, а почему бы и нет? – сухо заметил лейтенант. – Если они хотели предупредить людей будущего, если хотели установить контакт с технически развитой цивилизацией, то могли попытаться сделать это на нескольких уровнях. По крайней мере, я на их месте так бы и поступил.

– Возможно, они попробовали создать универсальный язык для преодоления временных и расовых границ. Возможно, они даже его изобрели. Черт возьми, не исключено, что ключ это нечто совершенно простое, вроде формы здания. Скрытая здесь модель рассчитана на способность человеческого глаза различать модели. Похоже, для них особенно важны спираль и дуга.

Все вдруг сошлось. Сразу. Изобретенный язык. Скотт задумался. Почему он не пошел по этому пути дальше?

Мейтсон поднялся. Неужели сходится? Он прошелся и снова сел, поставив рядом ноутбук.

– Что, если Ройбэк прав? Что, если те мегалитические сооружения созданы, чтобы передать нам какое-то сообщение?

– План здания в качестве ключа? – спросила Сара.

– В Гизе расположение пирамид и сфинкса соответствует картине неба в десять тысяч пятисотом году до новой эры. Как бы зеркальное отражение. Это примерно время первого потопа. Думаю, что тамошние туннели тоже могут нести какое-то послание.

Скотт кивнул.

– Как гласит египетское герметическое изречение, «что вверху, то и внизу». Но послание, скрытое в плане здания?

Мейтсон вытащил из кармана ручку и блокнот.

– Эти люди – мастера звука, верно? – Остальные закивали? – Как выглядит звуковая волна? – Он начертил на бумаге извилистую линию.

– А как будет выглядеть туннель в Гизе, если посмотреть на него сбоку? Спираль, помните? Сара, вы стояли в выложенной в камне звуковой волне.

– Подождите. – Сара скептически покачала головой. – Минутку. Звуковая волна… Вы уверены? Какова длина слышимых звуковых волн?

– Она может быть любой, от двух сантиметров до двадцати метров, – автоматически, почти не думая, ответил Хаккетт.

– А как измеряется длина волны? – поинтересовалась Новэмбер.

– Каждая волна имеет гребень и подошву, пик и впадину, высшую и низшую точку, – объяснил Мейтсон. – Как и настоящая океанская волна. Длина ее измеряется расстоянием между двумя пиками.

– Волна в туннеле не может являться идентичным отображением световой волны?

– Ни в коем случае. – Хаккетт решительно покачал головой. – Длина видимой световой волны составляет 0, 00000055 метра. То есть она очень, очень мала. Примерно такую же длину имеют и радиоволны.

– Не все, – поправил его Ройбэк.

Сара подалась вперед.

– Ладно, в таком случае какова длина волны спирали в туннеле?

– Ровно десять метров, – ответил Мейтсон, – согласно нашей информации. Такой результат можно получить, если разделить самую длинную на самую короткую: двадцать метров на два. Средняя длина для слышимых звуковых волн. И атлантические знаки появляются только на спиральном отрезке углерода-60, который, как нам известно, может производить стоячие волны в жидкостях, так как квазикристаллы… Господи, вот оно! Вот оно! – Он принялся что-то рисовать. – Вот как работает сеть! Вот как связаны эти пять объектов. Выходящие из них туннели спускаются до уровня подземных вод. Если они имеют выход к побережью, то тогда все пять объектов связаны между собой через океаны. Звук распространяется в воздухе со скоростью триста сорок метров в секунду, а в воде его скорость достигает тысячи пятисот метров в секунду. Давление и температура различаются на разных глубинах. Этим, в частности, пользуются киты, общающиеся друг с другом на огромных расстояниях с невероятной быстротой. С увеличением давления возрастает и скорость звука. В плотном слое звуку просто ничего не остается, как проходить большое расстояние.

– Почему?

Мейтсон повернулся к Ройбэку.

– Извините?

– Почему? – повторил вопрос лейтенант. – То есть я, конечно, не сомневаюсь в вашей правоте. Наши субмарины регулярно ловят в океанах акустические сигналы, которые невозможно объяснить. Уверен, что упомянутая вами сеть действительно существует. Единственный вопрос: почему она существует?

Мейтсон опустился на корточки и обвел взглядом остальных членов группы.

– Лейтенант, – сказала Сара, – вы задаете вопрос, который мы сами задаем себе с самого начала.

– Лейтенант Ройбэк, – осторожно начала Новэмбер, – мы ведь не соблюдаем сейчас радиомолчание?

– Нет, – ответил офицер. – Командование хочет, чтобы китайцы знали, где мы находимся.

– Что, если Ральф даст вам карту, на которой отмечено местонахождение пяти объектов, а вы свяжетесь с несколькими подводными лодками? Может быть, им удастся обнаружить существование этой сети?

– Новэмбер, – укоризненно заметил Мейтсон. – Мы ведь еще не знаем, где находятся два оставшихся объекта. Надо дождаться подтверждения от Гэнта.

– Вы же умный парень, Ральф, – улыбнулась молодая женщина. – Постарайтесь угадать.

Сложив руки на груди, Гэнт слушал объяснения склонившегося над расстеленными под лампой картами Ройбэка.

– Итак, «Коннектикут» и «Джимми Картер» находятся сейчас в Северной Атлантике.

– Лодки класса «Морской волк»?

– Э… да, сэр. Джексон говорит, что предоставит в наше распоряжение «Вирджинию». На два часа. Она в Южной Атлантике.

– И это все, о чем они просят?

Ройбэк смущенно кивнул. Поддержав предложенный учеными план, он и сам взял на себя огромную ответственность. Снять на два часа с боевого патрулирования одновременно несколько субмарин было невероятным риском.

– «Луисвилль», «Олимпия» и «Джефферсон-Сити» несут дежурство где-то в Тихом океане. Где именно, командующий флотом не говорит, но уверяет, что им вполне по силам покрыть весь названный Ральфом район. Тамошние субмарины постарее, класса «Лос-Анджелес». А в Индийском океане можно задействовать «Трепанг».

– «Трепанг»? Это ведь тренировочная подлодка, верно? Старушка класса «Осетр»?

– Так точно, сэр.

– Черт, я и сам помню эту лодку. Ей ведь сейчас должно быть около сорока, если не все пятьдесят.

– Говорят, все готовы к работе. У нас есть также «Кентукки». И «Дельфин» в случае чего поможет.

Подводная лодка «Дельфин» была исследовательским судном, используемым как Военно-морским флотом США, так и различными гражданскими службами. Главным ее достоинством считалась способность опускаться на рекордную для оперативных субмарин глубину. В данный момент «Дельфин» находился подо льдами Арктики, к юго-западу от Северного полюса, где занимался поисками давно затонувшего объекта. Он мог легко переключиться на выполнение другого задания.

– Десять кораблей, – подытожил Гэнт. – Это много. Дауэру будет нелегко получить разрешение на такую акцию. Ладно, я с ним свяжусь.

– Мне нужно сообщить им, сэр, когда можно ожидать ответ.

– Через два часа, – ответил майор. – А это означает, что мы будем уже на земле.

Лейтенант хотел повернуться, чтобы идти, когда один из пилотов позвал майора, обращая его внимание на расстилающийся за иллюминаторами плотный слой серых облаков.

– Похоже, погодка там не самая лучшая. Если хотите, можем попытаться обойти.

– Нет, – со вздохом отозвался Гэнт, передавая составленный Ройбэком запрос инженеру-связисту Джо Додсону. – У нас нет времени.

– Понятно.

Додсон пробежал взглядом по листку. Старая фотография какого-то странного сооружения. Несколько рядов цифр и знакомые волнистые линии внизу. Нацарапанные ручкой координаты, глубины, акустические частоты. Все это следовало передать на десять подлодок, которым и предстояло заняться поисками.

– Э… майор? – с невинным видом спросил Додсон, прерывая обсуждение метеоусловий. – Вы хотите, чтобы я перевел это в волновые файлы и отправил вместе со всем остальным?

Гэнт прослушал, что сказал связист, и попросил повторить.

– Эти маленькие волны. Вы хотите, чтобы я прогнал их через компьютер и передал на субмарины их частоты?

Майор ничего не сказал. Он просто схватил молодого человека за шиворот и рывком поднял на ноги.

– Скажите им то же самое, что сказали мне.

Скотт поднял голову – перед ним, вытирая нос, как нашкодивший ученик перед строгим учителем, стоял паренек в военной форме.

– Я только сказал, что эти маленькие значки похожи на волновые файлы, и спросил, хочет ли он, чтобы я определил частоты и передал информацию на подлодки. Думал, что это важно.

Гэнт выставил палец в направлении Скотта. Получилось довольно угрожающе.

– Это вам поможет?

Все, на что оказался способен лингвист, это открыть и закрыть рот. Беззвучно. Как рыба.

– Что вы имеете в виду под волновыми файлами? – спросил вместо него Хаккетт.

– Записывая на компьютер аудиосигнал, – с некоторым раздражением пояснил Додсон, – вы можете отобразить его несколькими способами. Например, в виде волнистой линии. Или как серию пиков. Скажем, один клик создает очень маленький волновой файл, потому что сам звук очень короткий. Вот и все.

Скотт снова схватил одну из фотографий. Присмотрелся. Боже! Может ли такое быть? К нему подошла Сара. Они переглянулись. Все замерли в ожидании ответа лингвиста. Решения принимал он. Скотт вдруг вскочил, словно его подбросило пружиной.

– Кто-нибудь, принесите компьютер с микрофоном. Быстро! Это не фонетические символы! Эти знаки не изображают звуки! Это – сами звуки! – Он повернулся к Додсону. – Парень, ты гений, черт бы тебя побрал. Дай пожать руку. Как тебя зовут?

– Э… Джо, – растерянно ответил застигнутый врасплох связист. – Джо Додсон.

– Джо? Рад познакомиться с тобой, Джо. Это ведь сокращение… а полное имя?

– М-м-м… Джозеф.

Скотт рассмеялся, и раскрывший ноутбук Мейтсон удивленно посмотрел на коллегу.

– Что смешного?

– Джозеф, – сказал Скотт. – Вот что смешно. В Ветхом Завете Иосиф стал визирем при фараоне и получил имя Цафнаф-панеах! – Додсон непонимающе уставился на ученого. – На древнееврейском это означает «расшифровщик»!

– Попробуйте еще раз, – посоветовал Пирс, бросая предостерегающий взгляд на остальных – посторонний шум мог помешать попытке.

– О'кей, о'кей, – раздраженно согласилась Сара, пользуясь паузой, чтобы затянуться сигаретой. – Бу… ба…

Сражающийся со стихией самолет то и дело подрагивал, как будто кто-то снаружи швырял в фюзеляж кирпичи, что-то звякало, стонало и скрипело. Сара глубоко вздохнула и повторила попытку. Они уже решили, что каждый символ атлантического текста представляет звук человеческого голоса, и теперь оставалось только найти нужный тон. Несколько предыдущих попыток оказались успешными – издаваемые Сарой звуки совпали со значками. Каждый раз, когда она говорила, компьютер анализировал форму звуковой волны и сравнивал ее поочередно с имеющимися символами. Дело шло медленно. Но по крайней мере оно не стояло на месте.

Скотт, едва сдерживая нетерпение, расхаживал взад-вперед. Определив некоторое количество звуков, можно попытаться соединить их в предложения. Теоретически все выглядело именно так. Но какой язык получится на выходе? С уверенностью можно было сказать одно: это будет не английский.

На данной стадии восстановления Скотт ожидал увидеть повторяющиеся компоненты – узнаваемые группы символов, повторяющиеся в тексте. К тому он времени он уже должен был бы определить, что это за повторяющиеся группы. Например, предлоги, вроде слова «и».

Но повторяющихся компонентов не было. На какой бы текст Скотт ни смотрел – символы из Гизы или знаки на фотографии, – все представлялось полной бессмыслицей. Он видел только случайный, бессистемный набор иероглифов.

Хаккетт молча, сложив руки, стоял в стороне, тогда как Мейтсон и Новэмбер пытались помочь лингвисту.

– В силлабическом письме, – объяснял Скотт, – гласные стоят отдельно только в начале слова. После они всегда образуют пару с предшествующим согласным. Согласные никогда не стоят отдельно. Но здесь я ничего такого не замечаю. Вероятно, потребуется какое-то время, чтобы определить, имеем ли мы дело с билабиальными и задненебными взрывными согласными.

– Что?

– В некоторых языках, например в линейном письме Б, одни и те же символы представляют звуки «пи», «па», «по» и «би», «ба», «бо». Так экономичнее. У многих культур, за исключением разве что китайской, принцип экономии играет важную роль. Максимум информации через минимум усилий. Но набор звуков…

– Ричард, – перебил его Мейтсон, – в чем наша проблема?

– Проблема? – почти удивленно переспросил Скотт. – То есть чем я тут занимаюсь? Играю в трехмерные игры. Складываю пазлы. Возможно, у меня ничего не получится. Не исключено, что письменный язык никак не связан со звуковым рядом. Тогда я просто не смогу понять ни одного произнесенного слова.

Сара посмотрела на него и улыбнулась.

– Мы готовы. Все совпало. Хочешь послушать? Скотт передал Пирсу «предложение» для перевода.

– Насчет тех пяти объектов, – сказал Пирс. – Никаких совпадений. Они остаются загадкой, поэтому все, что у нас есть, это пятьдесят пять визуально совпадающих символов. Ну, это вы и сами знаете.

Он ввел отобранные знаки и стал ждать, когда компьютер переведет их в аудиофайл.

Слушать чужие, разрозненные звуки, произносимые знакомым голосом Сары, было как-то странно.

– Ди – джу – хо – ме…

Что в переводе на английский означало: полная чушь.

Именно так и сказал, не скрывая огорчения, Скотт:

– Полная чушь.

Опасения подтвердились. Причем самые худшие.

Решительно поднявшись по металлическому трапу, Гэнт втиснулся в навигационную рубку. Джозеф Додсон вопросительно посмотрел на майора, ожидая дальнейших распоряжений, и, получив их, повернулся к пульту в заднем конце кабины и снова передал сообщение по всем известным китайским каналам. Только на сей раз на английском. Предыдущие неоднократные попытки результата не дали. Возможно, его китайский просто оказался недостаточно хорош.

– Я офицер морской пехоты Соединенных Штатов Америки. Говорю от имени Организации Объединенных Наций. Нас попросили доставить инспекционную группу ООН в район Антарктики, где, как известно, расположен китайский военный объект. Просим предоставить безопасный воздушный коридор. Прием. Повторяю. На борту находится инспекционная группа ООН. Прошу обеспечить безопасный пролет и дать подтверждение. Прием!

Додсон откинулся на спинку кресла и вытер выступившие на верхней губе капельки пота. Выглядел он немного бледным.

– Продолжать, сэр?

Гэнт уже собирался ответить, когда его остановил звук внезапно сработавшей сигнальной системы. По панели запрыгали красные предупредительные огоньки. Второй пилот в переднем левом кресле повернул голову.

– Майор Гэнт, китайцы взяли нас на прицел. Предпринять маневр уклонения?

Майор быстро поднялся.

– Нет-нет. Никаких действий, которые могли бы увеличить риск. Стоит что-то сделать, как они решат, что от нас исходит опасность. Продолжайте следовать прежним курсом. Никаких изменений полетных характеристик.

Второй пилот посмотрел на капитана, с трудом удерживавшего самолет в схватке с боковым ветром, и положил руки на штурвал.

– Сделаем все возможное, сэр, – только и сказал он.

Темноволосый связист нервно потер небритый подбородок.

– Я бы попробовал еще раз, сэр. На китайском. Может…

Его перебил знакомый свист и завывание пробивающегося радиосигнала. Пальцы Додсона забегали по панели, ловя сообщение.

– Включите громкую связь, – приказал Гэнт. – Пусть все услышат.

Он промчался по зеленой металлической шкуре самолета, эхом отскакивая от ребер фюзеляжа, жесткий голос далекого китайского офицера, говорящего с безжалостным и ужасающим английским акцентом. Голос, казалось, прорезал шум ледяного ветра, осыпающего внешнюю обшивку градом пуль.

– От имени Китайской Народной Республики и Народной армии отказываю в предоставлении воздушного коридора вашему самолету и отклоняю приглашение ООН произвести инспекцию вашего объекта. Приказываю оставаться на вашей нынешней высоте. Любая попытка снизиться будет расценена как акт агрессии, и вы будете обстреляны. Не пытайтесь совершить посадку на базе «Чжун Чанг». Вам дается пять минут на консультации с вашим начальством. Если после истечения данного времени вы не измените курс, то будете обстреляны. Инструкции повторяться не будут. В переговоры не вступаем. Все. Конец связи.

Все, включая военных, побледнели. У Мейтсона нервно дрожала нога, и он ничего не мог с собой поделать.

– Чтоб им! Черт, это ж Третья мировая война, будь она проклята!

А затем пришло подтверждение, которого все ждали с тревогой и страхом.

– О'кей, все в порядке. Приготовьтесь. Будем над зоной высадки через две минуты.

Скотт первым неуверенно поднялся на ноги. Схватившись одной рукой за поручень, он помог встать Саре, и в этот момент они услышали…

Началось с низкого гула, стона оживших электродвигателей. Потом лязгнуло. Громко и гулко. Замки открылись.

И яркая вспышка света.

Тонкая полоска по верхнему краю заднего грузового люка. Через эту белую щель внутрь самолета ворвался вместе с ослепительным светом оглушающий грохот внешнего мира.

Скотт инстинктивно вскинул руку, закрывая глаза, но они уже наполнились слезами. Сара, не растерявшись, натянула на лицо маску и быстро опустила капюшон.

– Очки! – крикнула она. – Очки!

Скотт опустил солнцезащитные очки и на краткий миг почувствовал себя почти в безопасности, но уже в следующую секунду к нему подошел Ройбэк. Лингвист повернул голову. Морские пехотинцы пристегивались к своему живому грузу. Все уже натянули поверх утепленных комбинезонов белый нейлоновый камуфляж. На снегу он должен был сделать их буквально невидимыми, но пока люди больше походили на привидения.

– О' кей, профессор, – быстро сказал лейтенант. – Осталось только пристегнуться вон к той веревочке над головами, и мы готовы. Если вы подойдете на шаг… вот так…

Последние шесть шажочков… словно последний путь… в забвение. Каждый раз, когда самолет вздрагивал, Скотт напрягался и застывал от страха. Но каждый раз лейтенант, словно улавливая ужас ученого перед бездной, оттаскивал его от края.

– Все в порядке, профессор, я с вами!

– А вы знаете, что легендарная родина инков, Ацтлан, в буквальном переводе означает «белое место»?

– Нет, я этого не знал.

– Да, именно так! – нервно забормотал Скотт, неотрывно наблюдая за белым вихревым следом, рвущимся вслед за самолетом. – Существует чилийская легенда о волшебном городе на берегах горного озера, местонахождение которого и поныне неизвестно. Улицы и дворцы города были выложены чистым золотом. Так вот, согласно легенде, этот золотой город, известный как город царей, станет видимым перед концом света.

Пронзительный вскрик клаксона сопровождался вспышкой красной лампочки над открытой рампой. Лампочка мигнула три раза и уже не гасла. Скотт почувствовал, как в желудке у него как будто что-то повернулось. То был его внутренний сигнал, требующий проделать последние три шага по вибрирующему металлическому трапу. За спиной дышал Ройбэк.

Продвигаясь вперед, к краю, Гэнт бережно обнял Новэмбер. Два шедших перед ними морпеха несли ядерную боеголовку в ящике с привинченными к днищу полозьями. Еще дальше стоял Хаккетт, так и не успевший пристегнуться к своему напарнику.

– Видимость за бортом отвратительная, майор! – жаловалась Новэмбер. – В двух шагах ничего не видно! И как, по-вашему, мы отыщем друг друга, когда приземлимся?

Гэнт еще раз проверил крепления у нее на спине.

– Вот этот замок, – объяснил он, – соединен с эластичным шнуром, который в свою очередь привязан ко мне. Хотя я и отпущу вас, когда мы упадем, чтобы не покалечить друг друга, более чем на десять футов вы от меня не уйдете.

– А остальные?

– У нас есть маяки, – успокоил девушку майор.

Хаккетт вертелся возле своего напарника.

– Знаю, вы должны меня обнять, – пытался шутить физик, – но разве обязательно так крепко?

– Сэр, это ради вашей же безопасности.

Хаккетт смерил его взглядом.

– Мама всегда предупреждала, что всем хорошим мальчикам нравятся матросы. Только вот относится ли это и к морским пехотинцам?

Морпех жалобно посмотрел на Гэнта.

– Сэр, мне обязательно прыгать с этим чокнутым?

Майор ухмыльнулся.

– Выше голову, солдат!

– Эльдорадо? Это означает «Золотой город» или город солнца? – на одном дыхании пробормотал Скотт и резко вздохнул. – В самом центре Салар де Койпаса есть деревушка Компаса. А к северу от нее живут индейцы чипайя. Их язык совершенно не похож на язык кечуа и аймара! Самые близкие к нему в лингвистическом отношении – это арабский и языки некоторых североафриканских племен и арабский…

– Профессор Скотт?

– Да?

– Вы заговариваетесь.

Скотт коротко оглянулся на остальных. Стоявший следующим Мейтсон отвел глаза. За ним неловко переминались с ноги на ногу Пирс и Сара. Может, он и заговаривается, но на то есть свои причины.

Еще один сигнал.

Скотт повернулся. Зеленый! Свет сменился с красного на зеленый. Он задержал дыхание, готовясь к рывку вперед, и с опозданием осознал, что Ройбэк уже схватил его и тащит к трапу.

Скотт едва не проглотил язык, когда вытяжной трос вырвал парашют из сумки на спине Ройбэка.

Лингвист готовился к холоду, к леденящему ужасу, который высосет жизнь из его конечностей, но не к оглушающему реву мощных двигателей и плотному, пропитанному запахом отработанного топлива воздушному потоку, бросившему их беспомощные тела в серую пропасть. Вынести это было выше его сил.

Он ничего не видел. Ни неба, ни земли – только бесконечную стену вихрящейся белизны. То была пустота, заполнить которую затруднился бы и сам Создатель.

Внутренности его как будто сместились, поднялись к горлу, так что дышать стало неимоверно трудно. Бьющаяся в ушах кровь обрела собственный голос, голос толпы, требующей его смерти и…

Бум! Боль от неожиданного удара пронзила колени, моментально превратив ноги в раскисшее желе. Что-то щелкнуло, его швырнуло в сторону, и в следующую секунду Скотт вступил в плотный контакт с замерзшей твердью. Он услышал сухой, похожий на треск полистирола звук крошащегося под его весом смерзшегося снега и попробовал перекатиться, но обнаружил, что беспомощно скользит по ледяной корке.

Он попытался крикнуть, но не успел, потому что путь преградила невесть откуда взявшаяся пара сапог. Скотт врезался в них, продолжая скольжение, и тут же его резко, рывком остановила веревка.

Он лежал на спине, кашляя и хрипя, стараясь понять, что случилось. На земле и жив! Это было самое главное. Лингвист еще раз откашлялся. Рот наполнился желчью, но сплюнуть было некуда, а маску он не снял бы ни за какие деньги. Сморщившись, он сглотнул. Потом Скотт заставил себя сесть. Пришлось повозиться – снаряжение затрудняло движения. Он начал приходить в себя и воспринимать окружающее. Ветер дул с такой силой, что снег не падал, а несся горизонтально земле.

Скотт попробовал встать, но буря оказалась сильнее – невообразимой силы порыв ударил в грудь и бросил его на землю. Он повторил попытку. И снова безуспешно – руки и ноги скользили по насту. Лингвист снова упал. И только тогда ощутил слабое подергивание веревки. Издалека донесся приглушенный крик…

– Помогите! Профессор, вы меня слышите?

Скотт обернулся, стараясь определить, откуда его зовет Ройбэк, но ничего не увидел. Совершенно ничего. Веревка опять натянулась. Есть! Вот оно, направление!

– Лейтенант? Держитесь! Я иду! – Он снова попытался встать, но смог лишь приподняться на четвереньки и проползти несколько футов.

Веревка, закрепленная где-то на спине, дернулась так сильно, что его развернуло. Бедро прострелила острая боль. Скотт схватил нейлоновый канат и рванул к себе, надеясь хоть немного ослабить натяжение, но сила сыграла против него, и он заскользил в направлении, противоположном выбранному.

Лед под ним затрещал, встречая падающее тело острыми краями. Издалека снова долетел крик, и веревка натянулась еще сильнее.

Не придумав ничего лучше, Скотт засунул руку в карман и схватил то единственное, что нащупали пальцы. Это была позолоченная ручка «паркер», подарок жены на его последний день рождения. Выхватив ручку, он изо всей силы воткнул ее в снег. И остановился.

Его ноги оказались над обрывом, а ниже, на расстоянии примерно десяти футов, раскачивался на нейлоновом канате лейтенант Ройбэк. Распростершись на выступе голубого льда, несчастный звал на помощь, безуспешно стараясь зацепиться за что-то и избавиться от парашюта, стропы которого обмотались вокруг его шеи.

Лейтенант, конечно, не мог видеть, что ручка, за которую пытался удержаться Скотт, медленно, очень медленно прорывает снег и лед, оставляя за собой глубокий белый шрам.

И с этим ученый уже ничего не мог поделать.