Кодекс Ордена Казановы

ДЕНЬ ПЯТЫЙ

40.

Едва Елисей ушёл, один светлячок выполз наконец на край коробка, посидел немножко, словно оглядываясь, и расправил жёсткие крылья. Больше похожий на миниатюрную кабинку с Колеса обзора, чем на летательный аппарат, он, тем не менее, уверенно подлетел к спящему человеку… Пока вылезал второй жучок, Шишик скатился на стул и упал в карман плаща.

Вскоре уже три жучка совершали медленный облёт головы спящего.

Человек приподнялся на локте, всмотрелся совсем не сонными глазами в мерцающий хоровод и откинул одеяло.

Светлячки поплыли к двери. Человек сунул ноги в приготовленную обувку, накинул плащ, машинально хлопнул ладонью по чехлу с мечом-складенцом, проверяя, на месте ли, и вышел. Он не старался идти тихо, словно прячась. Так уж получилось само по себе.

Странно, не от мира сего, в ночной тишине пропиликал домофон — и Лёхин оказался на улице, в посвисте ночного ветра, в шелесте и поспешном перестуке дождя.

Три призрачно-светящиеся точки обогнали его и понеслись вперёд. Бездумно и не сомневаясь, Лёхин побежал за ними. Зонт он оставил дома — и промок мгновенно. "Помпошка", цепляясь за край воротника, героически мокла вместе с хозяином.

Светлячки летели вроде и не очень быстро, но в их полёте чудился остаточный след, будто впереди Лёхина двигался тускло сияющий треугольник. Когда жучки вывели человека на остановку, он начал выходить из состояния послушного сна. Постепенное понимание, что с ним и где он, не помешало Лёхину бежать дальше. В августе тоже был такой пробег — от остановки до остановки. Он уже понял, что светлячки ведут его к месту, где находится пропавший детектив: успел разглядеть в треугольной темноте лицо Павла Ивановича.

Мельком прошло удивление: светлячки же должны только показывать местонахождение человека!.. И лишь через десяток шагов появилась мысль, близкая к догадке. Лёхин вспомнил, что заговорённых светлячков у Следака было пять штук, а отдал он коробок с тремя. Вывод: домовой посадил на своего хозяина двух соглядатаев, оттого остальные светлячки вознамерились не только показать, где хозяин находится, но и проводить к нему.

Бегущий Лёхин хмыкнул. Хорошо, что очнулся только сейчас, после минут бега. Небось, и выходить в эту морось не захотел бы, будучи бодрствующим.

На остановке в столь поздний час (на настенных было близко к часу ночи) он приметил лишь двоих: кто-то в длинном мокром плаще прятался под навесом, второй маялся под зонтом ближе к краю дороги. Оба, наверное, ожидали дежурного транспорта. Фонарь находился чуть дальше остановки. Лёхин усмехнулся: интересно, что подумали двое припозднившихся, глядя на него? Может, решили, что он хочет одолеть нужное расстояние пешим ходом?

Он только разогнался, только вошёл во вкус движения, уверенный, что бежать придётся, как минимум, до следующей остановки, как летящий перед носом призрачный треугольник плавно свернул и завис на переходе. Лёхин встал и огляделся. Несмотря на поздний час, движение ещё вполне оживлённое. Просто так дорогу не перейдёшь. И, пока машины деловито мчались, окатывая водой друга друга, у Лёхина выдалось время снова удивиться. Через переход — значит на сторону, откуда лишь две дороги: одна по мосту — и до следующей остановки идти очень долго; вторая — вниз, в овраг, через который и перекинут мост. Прикинув за и против, Лёхин похолодел от предчувствия, что придётся спуститься — в темень, в место почти незнакомое, виденное раньше лишь издалека, из окна транспорта.

И оказался прав. Светлячки ринулись в машинный просвет, перевели человека и, не сворачивая направо, к мосту, устремились над асфальтово-бетонной лестницей вниз. С левого плеча что-то буркнул Шишик. Буркнул — и вздохнул. Лёхину показалось, "помпошка" произнесла вполне членораздельно: "Так я и знал!"

Едва Лёхин решил, что его проводят до речушки, где он и найдёт пропавшего детектива, как летучая "тройка" свернула под мост. На той же скорости здорового бега Лёхин пробежал по асфальтовой дорожке, почти полностью ушедшей под дождевые воды. Он очень надеялся, что светлячки, аккуратно переведшие его через дорогу, и здесь будут внимательны к человеку и не потащат в какую-нибудь грязь.

На мосту к вечеру обычно зажигались все фонари, а вот ночью, в целях экономии, дорога освещалась лишь автомобильными фарами. Если детали в овраге разглядеть трудно, то общая картина видна… Ещё один поворот сияющего треугольника — и Лёхин развернулся к бетонированной насыпи, примыкающей к мосту.

Испугаться не успел — так ровно вели светлячки, так уверенно. Только голова резко закружилась, когда бетонные плиты пошатнулись, словно от сквозняка дрогнула оконная рама с разрисованным стеклом. Чтобы не упасть, Лёхин расставил ноги шире и только собрался определиться, что происходит, как треугольник мягко спустился куда-то вниз. Проморгавшись, потрясённый Лёхин обнаружил, что стоит наверху широкой каменной лестницы. Которой только что не было.

Вернулся сияющий треугольник, облетел человека кругом почёта и снова, хоть и медленнее, полетел в глубины тьмы.

Но совершенно проснувшийся Лёхин уже не желал действовать по чужой указке. Пошарив по карманам плаща, он вынул связку ключей и включил фонарик-брелок. Посветив под ноги, увидел не асфальт, не бетон, а настоящий камень. Ступени из гранита выглядели так, словно по ним ходили довольно часто. А может, не ходили. Может, это со временем все выемки в камне занесло землёй.

Лёхин резко обернулся. Почти неделю идущий дождь и под мостом не без помощи ветра вымочил и увлажнил всё. Лёхин же стоял на сухой каменной плите. Поколебавшись, он всё-таки вытянул руку в сторону от лестницы. Свежее, даже мокрое дыхание ветра обдало кожу каплями дождя.

Снова явился треугольник. Светлячки на этот раз не стали облетать ведомого человека, а укоризненно зависли перед его глазами.

— Иду-иду! — вздохнул Лёхин, вспомнив, что от ночи осталось совсем немного, а наведённое на жучков заклинание перестанет действовать к утру. Ещё неизвестно, сможет ли он без треугольника выбраться…

Откуда — кстати? Лёхин, вообще-то, уже не сомневался — из Каменного города. Впрочем, у него с собой "помпошка". Наверняка выведет. В ком — в ком, а в Шишике Лёхин не сомневался. Почти.

Лестница оказалась не сплошной: десять-двенадцать ступеней — затем площадка шагов в семь, лестница — площадка. Если сначала Лёхин продолжал светить себе фонариком, то где-то со второй лестницы ступени сами по бокам засветились. Лёхин снова остановился — рассмотреть тот край, что ближе. Лестницу отделял от стены небольшой желобок с густой светящейся жидкостью. Жидкость не грела, но чем ниже, тем ярче сияла… Глянув вниз, на бесконечные ступени и площадки, Лёхин на всякий случай расстегнул плащ и чуть задрал край свитера повыше. Мало ли что ждёт его в Каменном городе. Нагревшаяся в ладони рукоять меча успокаивает во всех смыслах.

Но, взявшись за рукоять меча-складенца, Лёхин будто запустил определённый процесс. На следующей лестнице он почувствовал: что-то не то с плащом, вроде как шире стал, свободнее и мягче. Остановившись на площадке, он внимательно оглядел толстую, грубую накидку без рукавов, невесть каким образом появившуюся на нём. Немного растерянный, двинулся дальше и снова замер, пробежав лестницу. Кажется, свитер позавидовал плащу и превратился в грубо вязанную рубаху, поверх которой плотно облегал тело кольчужный жилет. Растерянность лопнула, едва Лёхин глянул на кожаные штаны — мечту байкера! — вправленные в сапоги невероятной, сказочной красоты — сплошь вышивка и какие-то бусины.

Склонившись к левому плечу, Лёхин скептически сказал:

— А лестницы этак через две мозги мне не поменяют?

Шишик вежливо ответил что-то длинное и снисходительное, отчего Лёхин молчал с минуту, а затем задумчиво высказался:

— Говоришь, было бы что менять? Значит, вот что ты обо мне думаешь? Ну-ну, запомним!

Возмущённые вопли "помпошки", наверное, разнеслись по всей лестнице.

— Оправдывайся-оправдывайся, — ласково сказал Лёхин. — Это ты специально так говоришь, чтобы я ничего не понял.

Что-то стукнуло по ноге. От неожиданности Лёхин подпрыгнул.

Чехол от зонта пропал. Вместо него — тяжёлые ножны, в которых на всю длину вытянулся меч-складенец в полной боевой готовности. И крепится оружие цепочками к широкому кожаному поясу поверх кольчужного жилета. Лёхин недоверчиво подвигал меч ("Входит! И выходит!" — услышал он ломкий, дрожащий голосок Иа). Вроде всё нормально — насколько вообще нормальным может быть поступенчатое (полестничное!) преображение современного человека — в кого? "В драчуна в одном из прошлых веков, — вздохнул Лёхин. — Если судить по экипировке".

Последняя лестница. Последний сюрприз. Выпростав из-под плаща (а хорошая штука. Тепло и удобно в ней. И спрятать сколько можно…) руки, Лёхин с некоторым испугом уставился на сияющие наручи, в каждом из которых остриём к кисти удобно устроилось пять ножей с узким клинком. Посомневавшись — время поджимает! — Лёхин всё же попытался и так и этак подойти практически к клинкам. После недолгих примерок он сообразил: ножи выскакивают сами, вооружая руку, если сжать кулаки. Ладно. Возьмём на заметку.

Он поднял голову и не сразу сообразил, что на лоб что-то слегка давит. А когда дошло, неуверенно поднял руку и нащупал металлический обруч с какой-то штуковиной в середине.

Стащив обруч, обследовал штуковину и пришёл к выводу, что это изображение хищной птицы, распахнувшей крылья.

Забыв о недавней перепалке, на обруч перебрался Шишик. Хлопнул глазищами на птичку, хлопнул на Лёхина и с длинным ворчанием утёк под плащ.

— И что это было? Демонстрация критики? — весело спросил Лёхин и снова натянул обруч так, что птица оказалась между бровей. А про себя поразмыслил: "Интересно, обруч — это оружие или отличительный знак? Знать бы всё сразу".

Прозрачно-серебристая тройка, нарезавшая круги вокруг человека, который слишком долго изучал изменения на себе и вокруг себя, ринулась вперёд, чуть только Лёхин шагнул. Да так проворно ринулась, что вынудила Лёхина бежать. Он успел оглянуться и поразиться: сколько ж он спускался — верхней лестницы не разглядишь!

Каменная дорога от последней ступени шла ровно, а потом плавно завернула к высоченным воротам, словно выложенным из вертикальных плит. Справа, а воротном столбе, Лёхин сразу углядел тяжеленное на вид кольцо. Светлячки зависли над ним. Лёхин, недолго думая, взялся за кольцо двумя руками — и правильно сделал: первое впечатление — оно приварено к доске, на которой круглилось. Лёхин поднажал — кольцо неохотно поднялось — и с облегчением выпустил из рук.

На неожиданно гулкий и долгий звук, с которым задрожали ворота, одна из плит переломилась. Из внутренней тьмы бдительно прохрипели:

— А ну, покажься!

"А если за вход в город деньги берут?" — встревожился Лёхин, вставая напротив чёрного прямоугольного проёма. В темноте, за воротами, он никого не увидел, но взгляд на себе (почему-то показалось — выше глаз, на обруче) ощутил отчётливо.

— Свой! — разочарованно определили из темноты и распорядились: — Заходь слева, свой!

Слева нашлась узкая дверца. Лёхин нерешительно протиснулся в неё.

Сторожа-вратаря он так и не увидел. Тот из привратницкой не вышел. Да, в общем-то, он Лёхину и не нужен. Проводники у него есть. А там — разберёмся.

Шишик согласно хрюкнул. Пушистой и несколько легкомысленной деталькой он пристроился на аграфе, нагрудной застёжке плаща.

41.

От городских ворот вела не очень широкая дорога — двум телегам еле разминуться. Обочины — чуть приподнятые каменные пешеходные дорожки, примыкающие к каменным же стенам без окон. Задрав голову, Лёхин прикинул: на современный лад, дома здесь этажа до четвёртого-пятого. Справа стены темны от вечерней тени, слева — греются в чуть тяжеловатом свете заходящего солнца.

За светлячками Лёхин шагал неспешно, насторожённо. Мало ли куда приведут. Им-то что — дорогу показать, да и кончено дело. А вот не наткнуться бы Лёхину на что-нибудь, кого-нибудь ли…

В тёмно-жёлтом свете захода светлячки уже не серебрились, а отсвечивали золотистым, изредка пропадая на солнце. Но благо, что трое, то и дело поблёскивали подвижным маячком.

Из переулка от ворот золотистая троица вывела на широкую улицу. Лёхин и опомниться не успел, как оказался в плотной толпе. Со стеснённым от волнения сердцем он некоторое время приноравливался к окружающим, пока вдруг не понял: это ярмарочная площадь — и сразу стало легче. Почти скрытые толпой, купчики оживлённо торговали с наспех сколоченных прилавков; стремительно сновали бойкие мальчишки, разносящие местный фаст-фуд: "А вот кому сбитень, сладкий да ядрёный! А вот кому пироги с пылу с жару! С капусткой да мясцом, жареные да печёные, крепко духовитые!" Лёхин вспомнил первое своё появление в кафе "Орден Казановы" и улыбнулся.

Пробиваясь сквозь толпу, привыкшую к размеренному ритму жизни, Лёхин старался сохранять бесстрастную "морду лица" старожила сих мест. Но роль туземца удавалась плохо. Он то и дело откровенно пялился то на одну личность из толпы, то на другую. А иной раз просто откровенно столбенел, и даже осердившаяся троица, водившая вокруг него хороводы, не могла изменить ситуации. Наконец не выдержал Шишик. Он снова перебрался на плечо хозяина и, благо складки плаща вздымались высоко, принялся активно дежурить: едва хозяин замирал, "помпошка" пинком в ухо быстро выводила его из созерцательного транса.

Подготовленный изменениями в личной одежде к любым декоративным чудесам, Лёхин достаточно спокойно воспринял архаичные наряды горожан. Но… Сначала его воображение глубоко поразил металлист, с ног до головы в чёрной коже, каковая — кожа то есть — оказалась подчёркнутой прорвой холодно-серого цвета заклёпок. Металлист сей, с торчащими патлами явно давно не мытых чёрных же волос, сидел рядом с прилавком рыбного торговца, на перевёрнутом бочонке, и вдумчиво пожирал тот самый пирожок, который рекламировали пацаны. Кажется, такие пироги, величиной с полпротивня, бабка Петровна называла подовыми. Рыбный торговец на странное соседство не обращал внимания и продолжал собственную рекламную кампанию.

Пинок в ухо — Лёхин с трудом отвернулся, два шага — снова шок, слава Богу, недолгий: мимо, почти параллельно с Лёхиным, протискивался высокий пышноволосый тип, с жёлчным и на данный момент весьма раздражённым выражением лица. Естественно, Лёхина заставило замереть не лицо человека из толпы, а его джинсовая куртка и сложенный зонт, которым жёлчный тип раздвигал толпу. Лёхин даже шагнул за ним — убедиться, что на ногах у него тоже джинсы, а завершают джинсовость кроссовки.

Пинок в ухо… Лёхин со вздохом отвернулся… У низкого прилавка с дешёвыми побрякушками: бусами, браслетами, цепочками, серёжками и чем-то ещё, чем любят себя наряжать женщины от трёх лет до неопределённого возраста, называемого тоже неопределённо преклонным, — склонились три девочки лет двенадцати. Лёхин определил возраст, беря в расчёт школьницу-соседку с этажа ниже. Две из них щеголяли в сарафанах поверх свободных рубах ("Босенькие!" — умилился бы и обеспокоился Касьянушка) и косичками, а третья, между ними, неплохо чувствовала себя в коротких брючках, длинной белой блузке и коротком жилетике. Никого не смущали её туфельки на высоком каблуке и распущенные волосы. Все три девочки, словно закадычные подружки, держались за руки и негромко, но оживлённо болтали и хихикали… В общем гуле неспешного разговора и бойкой речи торговцев-зазывал он не расслышал, но почувствовал долгий вздох Шишика.

А вообще, глядя на ярмарочную толпу, Лёхин пытался вспомнить названия старинной русской одежды и постоянно испытывал лихорадочное состояние азартного кроссвордиста: слово вертится на языке, но какое именно? Напряжённо — мозги дыбом! — он определил армяк, зипун, понёву; присмотревшись к таким же плащам с капюшоном, как у себя, вспомнил название "охабень"… Или не "охабень"? Не, точно мозги набекрень…

Светлячки пересекли толпу по диагонали, и Лёхин уже понял, что ведут они его в узкий переулок, как вдруг средь ярмарочного люда начался какой-то странный переполох. Толпа подалась к стенам каменных домов; торговцы, чьи прилавки оказались ближе к центру ярмарочной площади, задребезжали по каменной брусчатке наспех сколоченной мебелью, оттаскивая её в сторону. Люди явно расчищали пространство посреди площади.

Сначала Лёхин решил, что сейчас появится какой-нибудь князь или правитель города со своей свитой. Но, поглядывая вокруг, он заметил странную вещь: мужчины гневно вглядывались туда, откуда ожидалось появление тех, для кого расчистили дорогу, — и потрясали кулаками; женщины отворачивались и закрывались платками; если рядом были девушки и девочки с непокрытыми головами, их заставляли уткнуться лицом в живот или грудь старшего родича. Ближе к краю дороги остались старики и старухи. Почти рядом с собой Лёхин увидел тех самых трёх девочек: одна, в сарафане, деловито завязывала платком глаза девочке из Лёхиного мира, вторая старательно обматывала платком же своё лицо.

От улочки к городским воротам старческий голос, срываясь, прокричал:

— С ними ведьма! Сегодня с ними ведьма!

Другие старики подхватили клич, а мужчины всех возрастов начали поспешно разворачиваться к каменным стенам, закрывая лицо ладонями.

Воцарилась мёртвая тишина. Только всхлипнула где-то, наверное, от давящего напряжения женщина.

Лёхин натянул на голову капюшон накидки и попытался рассмотреть, на что так странно реагируют люди.

Крепкий чернобородый мужик рядом, видимо, почувствовал движение: выглянул одним глазом из-за ладони и глухо предупредил:

— Слышь, мил человек! Не гляди на дорогу. Ведьмаки злобствуют. Одного их взгляда хватает жизнь попортить.

— Со мной это не пройдёт, — пробормотал Лёхин и на всякий случай натянул на лицо высокий воротник свитера. "Я теперь яко тать, во нощи крадущийся", — насмешливо подумал он. Сбоку, у левого глаза, воротник чуть прогнулся и прямо в глаз сунулся Шишик. "Ага, вот ты где!" — с таким же насмешливым самодовольством повеяло от "помпошки".

Не успел Лёхин придумать что-нибудь в ответ, как в мёртвой тишине живой площади размеренно загрохотал камень дороги. Хорошо знакомый по фильмам о старине цокот лошадиных копыт. Затем в отчётливый перестук влился синкопирующий топоток ещё одной лошади. Третья, четвёртая… Определять дальше, сколько приближается лошадей, невозможно. На площадь словно постепенно изливалась каменная река.

Солнце продолжало садиться. В вечернем, каком-то золотистом воздухе всадники, появлявшиеся из переулка, казались бархатно-чёрными. Может, оттого что каждый кутался в широкий плащ, полностью скрывающий одежду и сразу словно переходящий в вороную лошадь.

Впереди неспешно, не глядя по сторонам, ехал предводитель странной кавалькады. Из-под чёрной широкополой шляпы торчал нос с горбинкой. Сразу за ним — двое; эти откинули шляпы, кажется, на тесёмках, за спину. И этих двоих Лёхин с изумлением узнал. На полкорпуса ближе к предводителю держалась Диана. Очень спокойная, она время от времени по-змеиному полуприкрытыми глазами обводила обе стороны площади. Чуть поотстав, ехал Анатолий. Этот сутулился, раздражённо скривившись, и смотрел на гриву своего коня, будто задумавшись о чём-то безрадостном.

Остальные ехали ровными парами — холодно красивые и безразличные лица юношей выглядели сонными и… будто нарисованными.

Кавалькада приближалась к середине площади, когда шарящий взгляд Дианы зацепился за единственного человека, не отвернувшегося от всадников. Она очаровательно улыбнулась Лёхину, а потом тихонько засмеялась — серебристым смехом, от которого содрогнулась вся площадь.

Серебристый смех девушки странно прозвучал поверх громыхания копыт по камню. И странно подействовал на Лёхина: его здорово замутило, злорадно поднялся к горлу желудок, а рот мгновенно наполнился слюной. Сглотнуть Лёхин не мог: мешало устойчивое впечатление поднявшегося к горлу желудка. А держать во рту… И он сделал единственное, что можно сделать в этой ситуации: отогнул край свитера — и сплюнул. Снова закрылся, взгляд на девушку — и едва не затрясся от сдерживаемого смеха, сообразив, как выглядит маленькое действо в глазах ошеломлённой Дианы: а нам до лампочки, красива ты или нет!..

Отсмеявшись про себя и чувствуя прилив легкомыслия, Лёхин задумался, а не попробовать ещё чего отчебучить? Несколько остудило поведение девушки: она разгневанно направила лошадь прямо на толпу, собираясь добраться до наглеца. Если бы не спокойный шаг животного, она бы раздавила несколько человек, пока не обернулся горбоносый предводитель. Он коротко и резко сказал что-то. Анатолий, точно очнувшись, догнал Диану и, грубо взявшись за уздечку её лошади и безжалостно рвя мягкие губы животного, заставил повернуть назад. Обозлённая, Диана было открыла рот, но Анатолий кивнул на чёрную спину впереди, и она замолчала.

Секунды — и они въехали в противоположную улочку. Пропали последние пары молодых людей — площадь вздохнула, зашевелилась, задвигалась, загомонила…

Лёхин свободно опустил воротник и оттянул капюшон. "Ничего личного, Диана. Абсолютно ничего личного".

Чернобородый мужик смотрел на него во все глаза.

— Ну, мил человек, силён же ты! Любишь, небось?

— Не понял, — удивился Лёхин.

— А чего тут не понимать? От ведьмаков да от заклятого глаза только она, любушка-голубушка, спасает да крепкая ваша с ней любовь. Дай вам Бог здоровья обоим!

Мужик поклонился — Лёхин, улыбаясь, ответил и пошёл дальше, за рассерженными светлячками, которые, стараясь привлечь его внимание, устроили в воздухе настоящую кутерьму. Машинально двигаясь за ними, он размышлял обо всём сразу: нехорошая репутация Дианы в Каменном городе, подтверждённая её поведением; предводитель кавалькады — Лёхин его хорошенько не рассмотрел, но почему-то уверился, что это Альберт; и — Аня, которая, по словам чернобородого, защитила от колдовского сглаза…

Хотелось поразмышлять, правда ли у них с Аней "крепкая любовь", но солнечных лучей на узких улочках почти не осталось, разве только на уровне третьего этажа. Да и те медленно, но верно ползли кверху, а в тёмных местах улицы начали появляться тёмные личности. И поневоле Лёхину пришлось перейти на другой уровень зрения.

В одном месте улочка образовала небольшой перекрёсток: сама продолжала тянуться вперёд, а вот вправо-влево уходили боковые дорожки-переулки. Один переулок, исчезавший за углом дома, оказался пуст. А вот справа, в хорошо видном Лёхину тупике, поджидали неосторожного путника аж трое. "Настоящие разбойники!" — изумлённо понял Лёхин, встав напротив первого. Тот, кажется, не ожидал, что его разглядят, замер в непроницаемой для кого-то тьме, насторожённо держа топор и короткий кол.

Чувствуя себя не то Нео из "Матрицы", не то эксгибиционистом, Лёхин распахнул плащ и положил руку на рукоять меча. "Я вас вижу. Готов обороняться".

Две тёмные фигуры, стоявшие чуть далее мужика, шагнули встать с ним на одной линии. "Плевать на твою готовность. Нас трое — ты один".

Лёхин выпростал левую руку из широкого рукава плаща и вытянул её вперёд. Разбойники не дрогнули. Или в Каменном городе не знали про наручи с клинками? Лёхин резко сжал кулак. Лязгнул стремительным металлическим стукотком — поверх костяшек кулака выскочили узкие лезвия.

Разбойники почти синхронно отступили в тупик.

Пройдя шагов шесть, Лёхин разжал пальцы — снова лязгнули ножи, прячась в наруч. Но теперь руку полностью прятать под плащом казалось неуместным. И вскоре, перейдя на бег, Лёхин на бегу же намотал конец плаща на правую руку. Чуть дёрни — намотка скинется в один миг, и обе руки будут свободны.

Правда, беспокоила ещё одна мысль. Он оставил разбойников в их засаде — и любой будущий покойник на его, Лёхина, совести. А кроме того… Судя по всему, возвращаться придётся с детективом, и ещё неизвестно, в каком тот будет состоянии… Но светлячки гнали вперёд. И хоть разорвись Лёхин пополам, но в первую очередь надо найти Павла Ивановича. Неизвестно, на сколько времени осталось зарядки у жучков (заклинательной зарядки — усмехнулся Лёхин).

42.

Бег оказался лёгким, поскольку не приходилось думать, куда бежать. Светлячки же ведут. Поэтому Лёхин нашёл время удивиться каменным домам. Нет, он понимал, что Камень-город не зря так назван, но… Поспорив с самим собой, он пришёл к выводу, что город находится в центре какой-то горы, и постарался забыть, что солнце здесь всё-таки присутствует.

А потом явилась простая и ясная мысль: "А ведь Ромка тоже здесь! А возможно, и Лада. Только как их найти? Светлячков на них нет!"

Пока он размышлял над способами найти их и тщетно пытался отделаться от тёплой мысли, что может вывести из Каменного города не одного, а троих, пейзаж изменился. Высокие дома оставались позади, а Лёхин бежал мимо двухэтажных — потом одноэтажных домов. И, наконец, пошли легко узнаваемые места, в которых никогда не был, — места городской окраины, с разрушенными домами, с полуобвалившимися стенами, куда, видно, даже разбойники заходить не решались… И почему-то странное ощущение взгляда в спину…

Но светлячки летели ровно и уверенно, и Лёхин, теперь не "уходивший" с другого зрения, бежал за ними, не сомневаясь, что вот-вот найдёт детектива.

Шишик вдруг пискнул — горестно и жалобно. Не спускавший со светящейся троицы глаз, Лёхин оторопел: треугольник распался, и светлячки принялись хаотично нарезать круги. Он оглядел пространство вокруг себя: справа, метрах в трёх, две стены не то недостроенного, не то недоразрушенного дома, только два чёрных квадрата окна смотрят сумрачно. Слева — сплошная свалка строительного камня, чуть не поле — по размерам.

Не довели — понял Лёхин, осмотрев внутри и снаружи и обегав свалку на метров десять от тропы. Зарядка закончилась, заклинание исчерпало себя — как ни назови, но играющие в ночном воздухе светлячки утратили силу, связывающую их и тех двух жучков на Павле Ивановиче.

Значит, там, вне Камень-города, наступает утро… А здесь — ночь… И тот же пристальный взгляд в спину…

Лёхину захотелось зарычать в полный голос, но его аккуратно попинали в ухо. Не больно, а чтобы обратить на себя внимание. Он с трудом выдохнул и чуть приподнял левый локоть, чтобы лучше видеть "помпошку".

"Помпошка" напряжённо моргнула на него и, вцепившись лапкой в плащ, внимательно посмотрела за спину Лёхина. Так внимательно, что и человек, схватившись за меч, обернулся резко. Но позади никого: те же развалины, и где-то далеко последние жилые дома, от которых он и пришёл сюда. Ничего не поняв, он обернулся к "помпошке" — и озадачился ещё больше: та уже старательно таращилась в противоположную сторону.

— Шишик! Что ты мне хочешь показать?! — отчаялся Лёхин. — Я знаю, что ты показываешь нужное. Но не понимаю!

Вот каким образом спрятанная в лохмах мордаха Шишика могла выражать разные эмоции, Лёхин тоже не понимал. Но когда Шишик с мрачной решимостью полез по рукаву, эту самую решимость Лёхин тоже угадал сразу и сразу сообразил: в качестве последнего способа объяснения Шишик собирается обляпать ему лицо собой, трансформированным в холодную жижу. В жижу Шишик превращался редко. Как думал Лёхин, ему самому неприятно.

И под угрозой жуткого способа объяснения Лёхина озарило!

— Понял! Светлячки вели нас по прямой! Значит, нам просто надо идти прямо и дальше! Так?

Шишик посмотрел на него с плеча, пробурчал что-то нелицеприятное — кажется, насчёт плохой соображалки некоторых тормозящих товарищей — и снова осел симпатичной пушистой помпошкой.

Оглянувшись, Лёхин по трём-четырём приметам определил направление и пошёл дальше. Теперь беспокоило только одно: идти-то он идёт, а как узнать, не пройдёт ли он мимо нужного места?

А через минуту оставив за спиной совсем уж разрушенный, в каменных обломках пригород, Лёхин очутился на каменном поле. А может, и не на поле. В общем и целом эта странная местность представляла собой почти ровную поверхность из каменных плит, достаточно плотно уложенных друг к дружке. Поверх же поле "занесла" каменная крошка, за которой приходилось внимательно следить: пошедший было по плитам с облегчением, Лёхин, не усмотрев, врезался боковой стороной сапога в довольно острый обломок — и зашипел от боли.

Правда, происшествие имело два плюса. Нагнувшись к сапогу погладить ушибленное место и чисто символически утешить боль, Лёхин обнаружил, что сапоги у него не хухры-мухры. Внутри обувки, легкомысленно раскрашенной вышивкой и какими-то кожаными лентами, во внутренних ножнах затаились два замечательнейших ножа. Лёхин потратил целую минуту на счастье вынуть, опробовать и подвигать оружие в сапогах, привыкая к нему. И — почувствовать себя счастливым.

Второй плюс — давление наблюдающих глаз ослабло. А когда Лёхин понял, что в "чистом поле" ему и оборачиваться даже не надо, чтобы остеречься удара сзади!.. В общем, он здорово воодушевился и смело пошёл дальше, зорко приглядываясь ко всему подозрительному и слабо уповая, что вот-вот наткнётся на какую-нибудь вещь, уроненную Павлом Ивановичем и обязательно указывающую на место его пребывания… Поле, сначала будто бесконечное, далеко впереди, на горизонте, зачернело ровной полосой. Наверное, Лёхин бы полосы не заметил, не взойди над тем же горизонтом ущербная луна. Приглядываясь, что же такое чёрное, не лес ли, Лёхин пошёл чуть медленнее…

Бац! В разгорячённое от бега и ходьбы лицо шлёпнулась холодная жижа. Лёхин чуть не завопил с перепугу. Прежде чем сползающая с глаз жижа исчезла полностью, Лёхин успел "увидеть" и запомнить треугольную плиту, похожую на ломтик сыра, деликатно откушенный кем-то пару раз с одного боку.

Отдышавшись, Лёхин заставил себя сказать спасибо Шишику, снова пересевшему на плечо. И только затем потрогал лицо, содрогнувшись, когда под пальцами ощутил холодную и влажную кожу. "Чёрт, как у лягушки!" — подумал он, внимательно глядя под ноги и надеясь, что не свернул с нужного курса.

Вот оно — кусочек сыра! Вовремя Шишик шмякнулся. Лёхин бы проскочил, не задумываясь. Навеянное Камень-городом и его окрестностями, мнилось что-то вроде костра в поле, вокруг огня похитители. А чуть в стороне — связанный детектив… А тут вон оно как… Плита…

Лёхин кряхтя попытался приподнять её с одного бока, с другого. Потом вспомнил, как Шишик показал ломтик сыру — острый конец сверху. Ухватившись за него, Лёхин словно за металлическое кольцо отвалил тяжёлую, но удобную крышку подпола. А потом и вовсе аккуратно уложил в обратную сторону.

В чёрной дыре — ни звука, ни движения. Лёхин хотел было вытащить фонарик, но вспомнил, что может перейти на другое зрение. Удивляясь, как он может всё время забывать об этом, он встал на колени у самого края.

Детектив притаился в углу тесного квадратного колодца. Лёхин ему снизу виднелся чёрным силуэтом. Сообразив, Лёхин тихонько позвал:

— Павел Иванович!.. Это Николин.

— Слава Богу! — вырвалось у детектива. Он, видимо, быстро пришёл в себя, потому как деловито пожаловался: — Стены абсолютно ровные, ботинки скользят. Допрыгнуть тоже не смогу — высоковато. Что будем делать?

Лёхин огляделся. Первое, что на ум пришло, — набросать в колодец камней, поднимая дно. Но здесь, в отдалении от городских окраин, больших обломков нет, а бросать булыжник, которого везде полно, — провозиться до самого утра.

— Подождите чуток, Павел Иванович.

Сняв плащ, Лёхин скрутил его по диагонали и сделал несколько узлов, чтобы скрутка не разворачивалась полностью.

— Так, Павел Иванович. Сейчас спущу вам плащ, цепляйтесь за него.

У Шишика вдруг загорелись глаза — фонарём в две лампы. Лёхин удивился, но понял, что подсказывает "помпошка". Включенный брелок-фонарик он укрепил на краю так, чтобы тот освещал верхнюю часть колодца. Услышав снизу долгий вздох облегчения, Лёхин понимающе усмехнулся: хоть и предупреждённый, детектив не хотел бы, чтобы сверху на него свалилось что-то внезапное и непонятное. Теперь же он хоть что-то видел.

Очутившись наверху, детектив помог сдвинуть плиту на место. После чего с наслаждением огляделся и пробормотал:

— Хорошо, у меня клаустрофобии нет… Алексей Григорьич, спасибо вам большое — не бросили.

— Какое там спасибо! — с досадой откликнулся Лёхин, украдкой, стараясь не слишком пялиться, разглядывавший воина, который шагал рядом с ним к Каменному городу: длинная рубаха, поверх — отлично отдраенный, поблёскивающий в лунном свете доспех, штаны из домотканого сукна и поношенные, но ещё крепкие сапоги. — Я вас втравил в это дело — значит, несу за вас ответственность. А как вы… ну, попали в эту ситуацию?

— Бестолково начал, — неохотно ответил детектив и замолчал.

Чувствовалось, что Павел Иванович злится на себя.

— Не надо себя корить, — спокойно, почти безразлично стал объяснять Лёхин. — Проблема не в бестолковости. Проблема в том, что это немного другой мир. У него свои законы и свои методы безопасности. Итак, что произошло?

— Начал с попытки выяснить личность Альберта. Установил адрес и решил подежурить у дома. Живёт он в старой части города — вы знаете её. Это там, где бывшие коммуналки начали превращать в двухуровневые квартиры. Для слежки — место идеальное: остановка почти у ворот дома, по обеим сторонам дороги — россыпь магазинов-павильонов, два бара, кафе. В общем, всё бы хорошо, если б я сразу сообразил, что у такого человека, живущего в таком месте, должна быть соответствующая охрана. Возможно, меня засекли камеры наблюдения на воротах — насчитал их штук семь. Возможно, кто-то из его людей, которые обходили дом и вели визуальное наблюдение. Оглушили меня прямо на остановке. А что? Очень удобный сценарий: вот алкаш на скамейке дрыхнет, вот подъезжает неприметный "жигуль" с выключенной мигалкой на крыше, выходят люди в форме и забирают алкаша, как думает народ, в медвытрезвитель. Очнулся уже здесь, когда плиту поднимали. Даже не проверили — в сознании, нет ли. Сбросили в эту дыру — я думал, всё, хана мне. Здесь-то, наверху, ещё ничего. А в яме холодрыга. Замёрз.

Он помолчал немного и с неожиданной улыбкой сказал:

— И оружие отобрали, блин.

Лёхин было удивился, чему тут улыбаться, но сообразил и поинтересовался:

— А что было при вас?

— Алексей Григорьич! — вдруг воззвал к нему детектив. — Ну его нафиг, это "вы"! Мы уже в работе. Может, на "ты"? Друзья зовут меня Пашкой.

— Лёхин, — усмехнулся Лёхин. — Если уж друзей вспоминать.

— Хар-рош! — оценил детектив и страстно сказал: — У меня меч был! Представляешь, Лёхин? И я знал, как им драться. Ах ты ж чёрт! Даже привыкнуть к нему не успел.

— Пистолет с лицензией? — с завистью уточнил Лёхин.

— Ну! Там пистолет — здесь меч. В руках держать что меч, что пистолет — ах, какое ощущение! Человеком себя чувствовал. А сейчас, блин, голый и сирый — жрите меня все кто ни попадя…

— А меч-то когда успел опробовать? Ты ж очнулся у колодца, а потом тебя сбросили?

— В колодец меня с оружием спихнули. А потом эти, крысы зелёные, из стен вышли. Я — бек-мек, а они так деловито — взяли да отстегнули ножны. Только и успел до их прихода чуток в руках подержать да на ощупь повертеть.

— А эти, которые тебя в колодец сбросили, они ничего не говорили?

— Говорили. Да ничего особенного не сказали. Пока колодец сверху закрывали (плита-то вон какая тяжёлая), всё базарили о сегодняшней чёрной охоте. А может, я не понял. Может, говорили о ночной охоте. Акустика в колодце не очень. Говорили, дичь, мол, уже есть. Осталось только выпустить и загнать её. Охотнички чёртовы!.. Эх, меча жалко…

Земля под ногами дрогнула. Лёхин обернулся — и попятился. Павел шёл рядом, слишком сосредоточенный на воспоминаниях на восхитительном ощущении — старинном оружии в руках.

— Чёрная охота, говоришь? — почти шёпотом спросил Лёхин, глядя на быстро приближающуюся чёрную полосу, постепенно теряющую монотонность, распадаясь на отдельные, пока ещё далёкие фигурки. — Дичь, говоришь, уже есть для загона?

Детектив оглянулся на полуслове. И остолбенел.

43.

Пока всё очень далеко. Навскидку — до Камень-города чуть ближе. Но, в отличие от охотников, Лёхин с детективом пешие. И даже маленькая фора — пока охотники уберут плиту, пока обнаружат, что дичь сбежала, — мало что даёт.

Шанс — полукилометровая полоса до пригорода. Полоса с разрушенными домами и ещё какими-то другими строениями. Полоса, где лошадей не смогут гнать во весь опор из опасения переломать им ноги. Правда, до неё ещё километра два. По чёрным плитам, в свете луны.

Спринтерский бег на длинные дистанции пока давался хорошо. Но уже через минуту сквозь пульсирующий стук в ушах, сквозь тяжёлое дыхание Лёхин расслышал медленно нарастающий гул, в котором различил не только беспорядочный грохот лошадиных копыт, но и собачий вой, рычащее взлаивание… "Загонщики", — смутно вспомнилось слово, а в памяти рассеянно мелькнули две-три картинки: впереди господ обычно шли крестьяне или холопы, которые затравливали собаками дичь под выстрелы… Но эти идут сплошной волной — значит, загонщики тоже на лошадях. А может, и нет никаких загонщиков?..

— Что там, впереди? — прохрипел Павел на бегу.

— Город! Но сначала пригород!

— В пригороде — спрятаться можно?

Лёхин помолчал несколько метров сумасшедшего бега. Да, было бы можно, если б у охотников не было собак. Но о собаках Лёхин решил пока не говорить.

— Начало пригорода — брошенные, разрушенные дома! Прятаться негде!

— А дальше?

— Дома далеко друг от друга — человека видно сразу! И захотят ли пустить?..

Он не закончил. Здешних жителей он не знает. Там, на ярмарочной площади, они мгновенно объединились перед лицом известной беды и человека неместного сразу предупредили об опасности. Но захотят ли помочь беглецам?

Павел больше не спрашивал: то ли берёг дыхание, то ли понял без слов. Но скоро обернулся с безмерным удивлением.

— Собаки?!

— Собаки! — подтвердил Лёхин не глядя. Он смотрел на чёрно-серую пестроту камней впереди. "Кодовое название — каменоломня!" Здесь, в каменном крошеве, бег придётся умерить. Иначе переломы гарантированы. Но и всадникам придётся придержать лошадей. Значит, главная опасность — собаки. Много ли их? Может, получится отбиться? Если целая свора…

Ругательство со стороны Павла оборвало лихорадочные размышления.

— Что!

— Оружия!

Если бы не бег, Лёхин бы расхохотался: сколько страсти в голосе!.. Хотел было посоветовать подобрать камень — здесь, на краю поля, появились удобные, по руке, булыжники, — но вовремя сообразил, что это несколько секунд промедления. В их ситуации — секунд драгоценных.

— Добежим — получишь ножи!

После краткого молчания Павел уточнил:

— Нож?

— Два!

Лицо Павла мгновенно обострилось, будто он уже держал ножи и уже не спасался бегом, а мчался за противником сам.

Каменоломня легла под ноги щедрым предложением переломать кости неосторожным. Лёхин передал фонарик Павлу нехотя: куда ни кинь — везде клин. Без фонарика Павел бежать не сможет — но белый луч света виден и охотникам. Детектив вскоре принялся ругаться матом: смысл в фонарике, если, куда ногу ни поставь, везде скользит или едет. Сам уже задыхаясь, Лёхин посоветовал:

— Рот закрой!

— Что?!

— Силы побереги!

— Понял!

Теперь приходилось кричать — и не из-за того что на бегу нельзя иначе. Торжествующий собачий вой и азартное тявканье на фоне грохота лошадиных копыт, от которого содрогалась земля, точно ветром толкало в спины.

Обегая каменный обломок, размером с кухонный стол, Лёхин чуть поотстал и поэтому увидел: прыгая через небольшую глыбу, Павел что-то цапнул с соседней плиты. Судя по кровожадной счастливой ухмылке, булыжник он получил.

О Шишике Лёхин вспомнил не сразу. А задёргав головой в поисках ("На плече его нет!" — испугало даже немного), не сразу разглядел его на левом наруче. Поднеся руку ближе, он встретился с сосредоточенно-прищуренными глазами "помпошки" и тут же вернул руку в исходное положение. Кажется, Шишику тоже не улыбалось остаться без хозяина. И, кажется, хозяин оторвал его от важного дела ("Ишь, сурьёзный какой!") — от поисков безопасной дороги для беглецов (сощуренные глаза — ранее обычно вытаращенные).

Каменоломня заканчивалась. Начинались брошенные, разрушенные дома, а за спиной почти единый собачий вопль начал распадаться на отдельно различимые голоса, когда Шишик медленно скосился налево.

— Павел! Сюда!

Ага, вот самый приметный дом в две стены, с чёрными провалами вместо окон. За ним должна быть здоровенная куча обломков — тоже дом, по которому словно метко шарахнули стальным шаром для слома старых, непригодных к ремонту зданий.

Сощуренные глаза Шишика резко дёрнулись, вытаращившись вперёд. Лёхин, не раздумывая, перепрыгнул каменный обломок, торчащий, будто парапет у реки. Свалился на что-то мягкое, что коротко вякнуло утробным голосом. Рядом вякнуло ещё: прыгнул Павел. Уже вдвоём отскочили от глухо и басовито ворчащей кучи. И — Лёхин беззвучно захохотал, мечом наизготовку держа "на расстоянии" невольную подстилку для ненормальных прыгунов. Те самые разбойники! Было лёгкое подозрение, что именно они следили за ним до Каменного поля. И — на тебе! Подтвердилось… Отсмеявшись, Лёхин оглядел обломки, в которых прятались разбойники — настоящий окопчик! — и спросил:

— А что же вы, господа хорошие, не побежали? Чёрная охота сюда на всех парах!

— Дык, мы думали, охота за меткой пойдёт, — буркнул вставший первым. Лёхин узнал того, кто стоял тогда, в переулке, первым же к выходу. А узнал его по достаточно короткой, но агрессивно торчащей бороде.

— Так. Что за метка?

— А на кого охота?

— Вот на него.

— Вот на нём и метка. Говорят — чёрна, а уж кака всамделишна… Знать не знаем, ведать не ведаем.

— Павел, развернись! — скомандовал Лёхин, с тревогой прислушиваясь к стремительно идущей на них волне собачьего лая. Двое других разбойников лихорадочно приникли к тому самому обломку-парапету, негромко, но горячо переругиваясь. Первый постоял-постоял, да и сел рядом с ними, уже не обращая внимания на людей, принёсших с собой беду.

Павел обеспокоенно крутнулся. Взгляд Лёхина прикипел к нагрудному доспеху. В его середине что-то чернело настолько глухо, что взгляд словно проваливался в бездну.

Лёхин покачал головой.

— Сбрасывай доспех. И кидай его куда подальше. Может, собачки мимо пробегут.

— Метка на нём?

— На нём.

Через полминуты доспех загремел по камням метрах в пятнадцати от них. А детектив и Лёхин присели рядом с разбойниками. Те покосились, но смолчали. И без слов ясно: налетит собачья свора — легче защищаться впятером.

— Алексей.

— Павел.

— Ксандр, — отозвался мужик с агрессивной бородой.

— Мокий, — не оглядываясь, сказал маленький и горбатый.

— Василёк, — буркнул самый молодой и насупился, словно заранее готовясь ответить на насмешки.

Но на постороннее времени не хватало. Лёхин отдал Павлу ножи из сапог. Приглядевшись к вооружению пришельцев, Ксандр посоветовал сунуть булыжник Павла в какую-нибудь тряпку. Лёхин с треском отодрал от многострадального плаща капюшон. Получилось неплохое оружие типа кистеня.

От волны собачьего лая и воя донесло и человеческие голоса. Ко всему прочему большинство охотников держало факелы. Беспорядочный свет замелькал и зашатался по разрушенному пригороду.

Но время ещё есть. Лёхин, пригнувшись, обошёл свалку, бывшую домом. В одном месте Шишик съехал с плеча и свалился на предмет, резко отличный от обычных камней. Цепь. Лёхин взялся и вытащил. Хм, метра три, наверное. Не очень тяжёлая, но, кажется, крепкая. На одном конце кольцо, на другом — крюк с застёжкой.

Положив перед Ксандром цепь, Лёхин спросил:

— Для чего она?

— Воду из колодца таскать. Вишь — сюда дужку ведёрную цепляли, а за кольцо вешали куда надо. А потом бревно крутили да на него наматывали, чтоб ведро вытащить.

Отвернувшись от "парапетного" камня, Лёхин сел удобнее, подобрал цепь на примерную длину удобного броска. Звука вброшенной в воздух цепи никто уже расслышать не мог. Только на щёлкнувший удар обернулись и успели увидеть летевший с каменной плиты обломок. Ксандр от неожиданности только крякнул. Но крякнул одобрительно — вздохнул Лёхин, подтягивая цепь к себе.

— Почему пригород разрушен? — в полный голос спросил он у Ксандра, бок о бок рядом с ним наблюдая за видимой уже волной, несущейся на них.

— Дождь каменный прошёл, — не отрываясь от щели, проворчал тот. — Говорят, идола какого, бога ли какого-то рассердили. Вот он на наши головы наказание и наслал. В самом-то Камень-городе непогоды не было, только у нас…

Он и не заметил, как оговорился. Лёхин впервые подумал, что разбойником Ксандр стал не по своей воле, не потому что разбогатеть в одночасье захотелось. "Только здесь, у нас…" Наверное, дом Ксандра тоже превращён в обломки.

— Собаки в охоте сильно злые?

— А как им злыми не быть? На человека натасканы. Смотри, чтоб много не кусали. Зубища у них — не приведи Господь! Такие, что долго не заживает.

Лёхин ещё хотел спросить, кто верховодит Чёрной охотой, но не успел.

Двойная волна: нижняя — собаки, верхняя — всадники, — предстала перед ними отчётливо и уже не набегала, а разом хлынула в разрушенный пригород.

Как и предполагал Лёхин, всадники вынужденно придержали коней, но собаки мчались ровно, без малейшего сомнения. Лёхин скосился на Павла. Тот задумчиво смотрел в свою "амбразуру", на краю которой лежали два ножа, и так же задумчиво покачивал кистень-булыжник.

44.

Очередной перенастрой зрения. Лёхин с изумлением понял, что вокруг словно налысо бритых псов (морды — вообще черепушки, обтянутые мягким, промасленным целлофаном!) крепко держится зеленоватое свечение. Ничего себе: собаки — это преображенные крысы-призраки? Или призраками они являются лишь в мире Лёхина?.. Не только. К Павлу, в колодец, отбирать оружие тоже приходили крысы. А может, здесь мир такой, что есть и крысы, и псины — зелёные призраки?..

За всеми сиюминутными событиями и переживаниями Лёхин не сразу додумался до, в общем-то, давно напрашивающейся мысли: а почему он и Павел остановились здесь, в руинах бывшего дома? А не побежали дальше? Ответ, конечно, есть. Шишик потребовал, чтобы они прыгнули именно сюда. Он, видимо, посчитал, что люди не успеют добежать до спасительного местечка. А здесь помогут Ксандр и компания.

Сторонние размышления исчезли. Стремительные, полупрозрачные в темноте псы пролетели две стены с чёрными дырами окон. Оглушительный рёв собачьих глоток бил в голову… Как во сне, Лёхин увидел стиснутый вокруг топорища кулачище Ксандра, и в голове, среди болезненно рвущего мозги единого вопля, ясный голос сказал: "Ваш выход, маэстро! Квинтет! Соло для цепи!"

Словно по-другому и быть не должно: только лежал боком, почти загипнотизированный многоликой смертью, — и не то подпрыгнул, не то взлетел, нутром понимая приглашение ясного голоса к соло.

Он ещё поднимал глаза и нащупывал опору под ногами, а первые три пса уже почти падали на него. Он коротко и экономно дёрнул цепью. Кольцо на одном конце цепи врезалось в оскаленную пасть горизонтально летящим диском. Крюк с другой стороны весомо упал на плоскую башку второго пса. Третьего Лёхин принял на выскочившие из наруча ножи и чуть не упал под его тяжестью.

"Шевелись! — отстранённо приказал себе Лёхин. — Тебе сказали — соло! Не фиг гусарствовать!"

Первого пса добил Ксандр, второго — Павел, булыжником.

А Лёхин, единственный стоя, приплясывал на месте и учился на ходу действовать цепью. Он убивал, ранил, сбивал — четверым, таившимся внизу, оставалось пока лишь следить, чтобы ни одна псина не дышала.

Какими бы натасканными ни были псы, но всё-таки быстро сообразили, что на эту точку сопротивления напрямую лучше не прыгать. Что уж их остановило: человек ли со свистяще-шуршащей и щёлкающей цепью в руках, груда ли мёртвых тел вокруг этой точки, но свора начала обволакивать небольшой островок с людьми, уже не стремясь пробраться вовнутрь. Лишь отдельные особи, разогнавшись, вскакивали на "парапет", откуда их сбивала стремительная металлическая змея… В звенящем от лая и визга воздухе Лёхин мельком глянул на "однополчан". Встретился глазами с Ксандром — и тот мгновенно встал спиной к спине.

— Уходить надо, вой!

— Что так? — прохрипел Лёхин (от напряга горлом дышал) и машинально щёлкнул цепью. Ещё одна тварь дёрнулась в воздухе, а падая — угодила на трезубые вилы Василька.

— Щас загонщики подоспеют!

— Охотники!

— Не! Загонщики! То ещё зверьё! Охотнички-то… — Короткий присвист цепи — и Ксандр ударил топором по визжащей псине, дёрнувшейся в его сторону. — Они только стоят и глядят издалече. А загонщики и собаками травят, и сами лезут чуть не голыми руками рвать!

Лёхин присобрал скользкую от крови и размазанной плоти цепь и быстро осмотрелся. Несмотря на десятки уничтоженных псин, свора будто и не уменьшилась. Пробиваться к городу сквозь живую стену оскаленных пастей? Бить из-за стены, пусть и захудалой, — это одно, а идти внутри толпы убийц — другое. Но Ксандр прав уже тем, что знает ситуацию.

Двойной щелчок с перерывом в секунду, а затем цепь вылетела за "парапет", обвив тело слишком близко очутившейся псины, выдернула её с камней — взмах Павлова булыжника. Лапы ещё дрыгаются в воздухе, но раздавленная всмятку башка улетела куда-то в сторону.

— Как идём? — бесстрастно спросил Лёхин, уже механически реагируя на движение вне убежища.

— Цепкой не помашешь, вой. Я впереди — остальные кругом.

"Правда твоя", — подумал Лёхин. Цель для такого оружия хороша в свободном пространстве, но когда за спиной люди в полный рост, лучше не рисковать.

— Значит, идём? — полувопросительно бросил в воздух Лёхин.

Соратники: кто отбивался от лезущих, кто добивал пострадавших пока ещё от свистящей в воздухе цепи, — восприняли его фразу как риторическую. Но Шишик закивал: "Надо идти, хозяин! Надо!" Кольцо вонзилось под рёбра псины, крюк пробил под челюсть вторую. Передышка. Кольцо по глазам — крюк в бок твари. Вскоре к "парапету" ни одна псина не смела приблизиться.

— Я расчищаю впереди — потом выходишь ты, Ксандр!

— Чисти, вой!

Долго чистить не пришлось: если сначала псы шарахались от цепи, то потом до них дошло, что страшное оружие работает только с одного места, а с другого местечка можно попытаться и цапнуть кого… Ксандр буквально прыгнул вперед с дубиной — сам не менее свирепый в боевом запале. И быстро, даже стремительно принялся расчищать путь: кажется, он и правда боялся загонщиков больше.

Луна теперь повисла над полем боя. И, хотя "Рука бойцов колоть устала", все пятеро продолжали драться на полном автоматизме. Был момент, понял Лёхин, когда он отключился от происходящего. И сколько это продолжалось — неизвестно. Но очнулся он словно омытым бодростью. Вернулась способность ясно мыслить — и он начал соображать. Ему легче — он вооружён мечом и наручами, ножи которых теперь постоянно были в боевой готовности. То же можно сказать и о Павле, на удивление быстро и ловко орудующим ножами с обеих рук, и о Ксандре, плотоядное шмяканье дубинки которого оказалось неутомимым и неутолимым. А вот Мокий и Василёк оказались хороши лишь на подхвате, а не в положении, когда надо спасать не только себя, но и спину товарища. Но и на том спасибо. И ещё спасибо, что пока они держались…

Получив в ухо от Шишика, Лёхин развернулся и остолбенел. Хорошо ещё, руки продолжали двигаться.

— Ксандр, справа!

Одновременно с его криком собаки, виновато взлаивая и поскуливая, ринулись в разные стороны от беглецов.

— Это загонщики! — яростно рыкнул разбойник.

Новая волна мчащихся на них потрясала воображение. Тоже всадники, но высота лошадок еле достигала метра полтора. Да и лошадки, мягко говоря, скорее походили на каких-то мутантов: головы ещё лошадиные, хоть и сплошняком заросшие густущей шерстью, откуда сверкают бешеные, ярко-алые глазища, а вот тулово с конечностями — медведь с хвостом бобра, голым и лопатой плоским. И — сами всадники. Лёхин аж глаза закрыл, головой помотал.

— Ксандр, это люди?!

— Бежим, сколько можем! Нам бы до Волчьего колодца добраться, а там!..

Усталые, перемазанные кровью, воняющие собачьими внутренностями, они припустили за Ксандром. Лёхину бежалось легко: он прикрывал Мокия и Василька, а они, измотанные, бежать, скажем, наравне с Павлом, уже не могли. Так что Лёхин мог и отступать, и одновременно вспоминать с содроганием: на медвежьих лошадках сидели странные существа — воображение Лёхина отказывалось сравнивать их с кем бы то ни было. Впрочем, нет. Веник. Или виденный на рисунках соломенный сноп. Только сноп, кажется, перевязывают в одном месте, а здесь — стянули так, что получилась соломенная кукла. Более-менее отчётливо выражена башка — копёшку для снопа согнули и сгиб подвязали под "шею" и в самую середину башки воткнули раззявленный капкан на волка. И держала в руках эта пародия на человека какое-то короткое копьё. Естественно, ассоциации Лёхин искал не просто так, не от желания помедитировать над темой.

— Ксандр!

— Ай?

— Они горят?

Ксандр споткнулся, но на ногах удержался.

— Нам то неведомо!

— Ну и зря… — пробормотал Лёхин. — Павел, ты куришь. Зажигалка есть?

— Была!

— Потерял, что ли?

— Наверное!

Лёхин пораскинул мозгами. Был пистолет — появился меч. Думай, Лёхин, думай.

— Павел, а что-нибудь неизвестное в кармане появлялось?

— Да! Камни какие-то!

— Дай сюда!.. Мокий, что это?

— Кремень да кресало!

— Огонь высекать?

— Ну!

— Не нукай, не запряг… Ксандр, успеваем до вашего колодца?

— Не-е, где ж тут!..

На бегу Лёхин размотал с себя плащ и с треском разорвал пополам. Одну часть сунул Васильку.

— Рви дальше!

— Лёхин, что надумал?

— Факелы!

— Думаешь?..

— Приходится! Попытка не пытка, а солома не камень!

Они остановились в полукилометре от округлых, ярко-белых в лунном свете глыб, которые Ксандр и объявил колодцем. Дальше бежать нельзя, потому как загонщики ровным полумесяцем взяли беглецов в клещи… Лёхин ещё успел вздохнуть: как быстро и легко он пробежал расстояние от города до каменной дыры, где томился Павел, и как тяжело даётся обратный путь.

Но и остановились не только для того, чтобы в дикой спешке смастерить импровизированные факелы — в ход, кроме Лёхиного плаща, пошли деревянные стрелы из колчана Василька. Пока тонкие концы вражьего полумесяца шли на соединение, беглецы уговорились пятиться к Волчьему колодцу — насколько смогут даже в обороне с загонщиками. Почему Ксандр и двое его подопечных так сумасшедше истово надеялись, что за белыми камнями ждёт спасение, объяснить не сумели. Но Лёхин их убеждённостью проникся. Да и что делать? Надежда нужна.

Полумесяц сомкнулся в круг.

Был момент, когда люди сильно пожалели об отсутствии горючего. Очень уж чадили лоскуты шерстяного плаща, пока не разгорелись хорошенько. Огонь до поры до времени прятали в середине компании. Очень кстати Мокий додумался в первых язычках пламени поджечь все стрелы Василька. Теперь не надо мучиться с высеканием огня в экстремальной ситуации.

Первый же загонщик, пославший свою медвежью лошадку прыгнуть на "дичь", упал — задавленный панически прыгнувшим набок от внезапного огня перед носом животным. Мокий мгновенно выпрыгнул из огненного круга и просто-напросто ударил колом барахтающегося противника, пригвоздив к земле. Лошадка, задавившая своего всадника, била в воздухе всеми четырьмя лапами и выла насморочным воплем, пронизывающим голову самой настоящей головной болью. Через секунду загонщик вспыхнул — солома! — и обмяк под взревевшим мутантом.

Как Лёхин пожалел, что не надел ременную "сбрую", придуманную для него домовыми! Сколько там мелочи метательной!..

И — забыл о жалеемом. Визжа, как доведённые до истерики девицы на концерте какого-нибудь кумира, загонщики пришпорили ездовых животных. Видимо, решили задавить численностью. Но "лошадки" задирали морды, всё так же гнусаво ревели, мотая башкой, и наотрез отказывались лезть на огонь, маленький, но умеющий причинять боль.

Пока суд да дело, люди медленно, но верно двигались к Волчьему колодцу.

45.

— Берегись, вой!

Оказывается, надо был жалеть не об отсутствии ремней с метательным снарядом, а об отсутствии щита… Оглянулся Павел. Лёхин понял его без слов: и смысл был выбрасывать доспех? Всё равно догнали! А сейчас пригодился бы!.. Эх, знать бы, где упадёшь — соломки-то постелил бы…

Загонщики обрушили на беглецов ливень из стрел, коротких, тонких, с хорошей пробивной силой. Вскрикнул Павел, схватившись за правое плечо. Коротко зашипел Мокий. Но разбойникам легче: все одеты в подобие коротких тулупов. Прикрыться хоть чуть-чуть, да можно. А вот как быть воям?

Лёхин выругался и замер: "Нас мало — бьют в основном с одной стороны, чтоб своих не тронуть. Напротив лучников — почти никого!"

Он обернулся к Васильку, который брёл согнувшись и мелкими шажками, закрыв голову одной рукой. В другой руке он держал "букет" горящих стрел.

— Василёк, дай стрелы!

Не разгибаясь, парнишка протянул пылающий "букет".

— Встань! Я тебя прикрою — ты стреляешь в лучников! Быстро!

Сообразив, что удумал Лёхин, Ксандр дал хорошего пинка младшему товарищу, приводя его в чувство. Василёк быстро встал на одно колено, размотал тетиву с полутораметровой палки, которую носил, едва ли не прижимая к сердцу. Лук согнут, тетива сноровисто наброшена узелковой петлёй на другой конец — все действия заученно чёткие под прикрытием меча-складенца. А Лёхин крутил "мельницу", о которую спотыкались вражеские стрелы, и буквально молился на свой снисходительный меч, который лучше хозяина знал, как нужно драться. Ибо Лёхин только придумал, что будет быстро-быстро крутить оружием вкруговую, а вот меч, как часто бывало, повёл его руку в жёстком приёме.

Спрятавшись за Лёхиным и его "мельницей", Мокий подал горящую стрелу из "букета".

— Готов? — спросил Лёхин, с тревогой обнаружив: загонщики лупят "лошадок", собираясь стронуться с места и с другой позиции расстрелять строптивых беглецов.

— Готов!

— Стреляй!

Парень оказался умницей. Лёхин предположил — он выстрелит в одного из загонщиков, — как сделал бы он сам. Но, едва Лёхин крикнул, отдёрнув меч, Василёк пригвоздил руку одного из загонщиков к шее "лошадки". Загорелся загонщик — вспыхнула густая шерсть медведеподобной ездовой твари, взвившейся к тому же на дыбы. Горящий загонщик не удержался — "руку" пожрал огонь, а больше ничего не удерживало его в седле! — и со вздыбившейся животины соскользнул на соседних всадников… Пламя жадно рвануло в стороны — и впечатление, что именно оно заголосило, завопило, обжираясь, не оставляло Лёхина.

"Мельница".

— Готов?

— Готов!

— Стреляй!

Уже после третьей стрелы ужас и паника в стане загонщиков пошли по такой нарастающей, что беглецы сначала попятились, а затем бросились на прорыв в слабом месте окружения. Здесь, растерянные и перепуганные, загонщики пытались сразиться с людьми топорами и кривыми сабельками. Но там они шарахались от одного движения к ним руки с факелом. И вот так, почти всего лишь сопровождаемые странным эскортом, мохнатым и оскаленным, визжащим и ревущим, они добрались-таки до Волчьего колодца.

Вообще-то Лёхин предполагал: уверенность Ксандра, что стоит им дойти до Волчьего колодца — и они спасены, зиждется на знании, например, о подземном ходе до города. Изумлению не было предела: Волчий колодец — это белые валуны, наваленные вкруговую, а в середине оказалась не каменная или каменистая площадка, а самая настоящая — сначала на ощупь — лужайка. Хм… С травой.

Первым за валуны прыгнул Ксандр — и тут же развернулся помочь Павлу: тот тащил раненого Мокия, чьи ноги поддерживал и Василёк. Прикрывал организованное отступление Лёхин. Он так увлёкся "драчкой" с двумя настырными загонщиками, что чуть не получил пинок под колени от валуна, на который пятился.

Шуршащий свист — в ночном воздухе мелькнула ярко-жёлтая птица. Это выстрелил Василёк. Поджёг одного — второй, испугавшись огня, убежал сам. Впрыгнув за валуны, Лёхин рассмотрел: Василёк, согнув лук, снимает петлю тетивы.

— Это была последняя стрела?

— Ага.

— Хорошо, что второй об этом не знал, — пробормотал Лёхин и оглядел лужайку, переведя зрение на тонкий уровень. Земля как земля. Ну, травка. А где колодец? — Ксандр, я что-то не понял, это колодец?

— Нет, это не колодец. Это место так прозывается — Волчий колодец, — обстоятельно объяснил Ксандр, сидящий на корточках перед Мокием. — Сюда ни загонщик зайти не может, ни охотник. И оружие не может пройти белый камень, коли он кого защищает. Сам не видел, но люди баяли.

— Да ведь измором возьмут — с голодухи сами выйдем!

— Не-е, нам до восхода солнышка посидеть, а там…

— Что — там?

— Спасались люди, а как — не говорено.

— Лёхин, подойти сюда. Плохо дело.

Мокий дышал хрипя, со всхлипами, но, как понял Лёхин, не оттого что умирал или раны тяжёлые, а потому как сильно испугался.

— Пять стрел! — злобно сказал Павел, срывая с себя майку. — Раны неглубокие, кровищи только натекло. Антисептика бы сюда, хоть самого лёгкого. Боюсь заражения… Стрелы, блин, у них грязные, и вообще… Сгорит ведь парень.

Он начал рвать майку на полосы, а Лёхин поразмыслил немного и обратился к Ксандру:

— Ксандр, у тебя есть с собой… — он замолчал, поискал замену к "спирту" и закончил: — Что-нибудь хмельное? Медовуха какая-нибудь?

— А пошто тебе, вой? — подозрительно скосился на него Ксандр. И Лёхин вздохнул с облегчением: есть! Иначе бы ответил коротким "нет!".

— Мокию раны помазать, чтоб зажили быстрее.

— И чтоб не воспалились, — добавил обнадёженный Павел.

— Много ль надоть-то?

— Да нет. Чуток хватит — на раны.

А потом Павел сноровисто чистил раны охающему Мокию. Заинтересованно склонились над ним Ксандр и Василёк. А недоумевающий Лёхин оглядывал плотное кольцо вокруг Волчьего колодца — и понять не мог: почему загонщики смотрят с ненавистью, но ничего не предпринимают? Вот ведь только руку протяни — и наткнёшься на свирепо оскаленную морду "лошадки". Здесь, среди белых камней, всего в метр высотой, беглецы как на ладони. Именно теперь их можно брать тёпленькими!.. А эти остановились — и ни гу-гу!

Э-э, нет… Один решился. В тёмно-синем воздухе глухого предрассветья загонщик, стоящий даже не у камня, а в толпе, поднял маленький лук. Остальные, из тех, кто увидел, выпучили на него бусинки-глазки, а потом снова уставились на Волчий колодец. Но уже не на спасавшихся в нём, а на камни.

Лёхин замер: камень, напротив которого целился лучник, чуть дрогнул. Кажется, загонщик тоже заметил движение, но лука не опустил. Пауза… Камень задвигался уже настолько отчётливо, что привиделось: некий зверь чуть качнулся из стороны в сторону, словно утаптывая место или разминая застывшую спину.

— Ксандр…

Разбойник мгновенно очутился рядом.

По камню плеснула странная, рубчатая волна, удлиняя и формируя его.

— Волчий… — на выдохе прошелестел Ксандр.

Пронзительный визг, смешанный с суматошным рёвом, шлёпанье тяжёлых лап по каменистой дороге — жутковатое кольцо из уродливых, словно состряпанных на скорую руку людей и ездовых животных превратилось в ад: давя друг друга в спешке, загонщики разворачивались и драли от нечаянно разбуженного ужаса.

А Лёхин и Ксандр пятились к центру, где раненого перестали врачевать и теперь с огромным изумлением смотрели на происходящее.

А камни вокруг шевелились и медленно, но неотвратимо превращались в громадных белых волков. И была в этом превращении необыкновенная, царственная красота, и Лёхин испытывал странное ощущение: это когда-то происходило! Он видел эти агрессивно вздыбленные холки и прижатые уши, слышал рокочущий жуткий рык… А когда звери кинулись вдогонку за визжащими от ужаса загонщиками, в его сознании будто переключили что-то. Лёхин рухнул на колени и зашёлся в неудержимом хохоте. Он уже выл и плакал от смеха, когда его схватили за плечи. Сильные руки подняли его, хорошенько встряхнули — так, что он едва не прикусил язык.

— Лёхин! Чёрт бы тебя!..

Заслышав голос Павла, Лёхин снова захохотал, несмотря на уже мучительно болевший от смеха живот. И, трясясь в руках разъярённого Павла, он, заикаясь, высказал:

— Это я… тебя просил… информацию… добыть?.. Всего лишь… информацию?..

Секунды Павел растерянно смотрел на него, стонущего на остатках хохота, потом огляделся — и тоже заржал. Они стояли друг против друга и хохотали, как последние идиоты, а разбойники обеспокоенно смотрели на них. И, кажется, Ксандр поднял и опустил руку не просто так: всего лишь не донёс пальца покрутить у виска во всемирно известном жесте…

Белые волки вернулись. За их спинами серела ровная каменистая пустыня.

Звери поводили людей к городу.

Просто прошли мимо, а один оглянулся — и первым за ним зашагал Лёхин, а затем подтянулись и другие.

А по городу до лестницы, ведущей к мосту, проводили Лёхина и Павла разбойники, но уже не втроём. На окраине Каменного города вконец ослабевшего Мокия передали на попечение какой-то старушонке, и Павел, сначала недоверчиво глядевший на неё, поделился с Лёхиным:

— Почему-то думаю, что на поправку Мокий точно пойдёт.

Лёхин кивнул. Ароматы сушёных трав и цветов в сочетании с чистотой и ухоженностью полуподвальной комнатушки ведуньи тоже настроили его на оптимистический лад. Тем более старушонка то и дело поглядывала на его левое плечо, пока Мокия укладывали на топчан. Видела!..

Уже у лестницы Лёхин крепко пожал руку Ксандру и смущённо сказал:

— Нотаций читать не хочу. Ты человек взрослый. Но, может, всё-таки ставить тебе дело разбойное?

Ксандр вздохнул, но промолчал.

— Кабы не каменный дождь… — неопределённо сказал Василёк.

Двое шагнули на ступеньку лестницы — вошли в каменную стену, как решили разбойники, с чьих глаз пришельцы пропали.

… Они поднимались на последнюю лестницу, когда Лёхин вспомнил:

— Павел, а как твоё плечо?

— Ничего страшного. Домой приду — продезинфицирую.

— Там, наверху, уже вечер, — заметил Лёхин. И снова усмехнулся: — Вот и посылай тебя за информацией.

Они пересекли каменную площадку и подошли к последней лестнице.

— Лёхин, а что теперь?

— Давай созвонимся завтра утром. Сейчас я, мягко говоря, просто не соображаю.

— Лёхин, а мы… — Павел замялся и некоторое время шёл молча, собираясь с мыслями. — Мы действительно там были?

— Подними правую руку, — посоветовал Лёхин. — Ну как? Мы там были?

Павел честно попытался поднять и потревожил простреленное плечо. Видимо, боль была не "хилая", потому как он мгновенно посерел и заблестел капельками пота. Но и сквозь боль он криво ухмыльнулся.

Наверху Павел оказался в куртке — Лёхин же в старом, но тёплом свитере.

— Иди по этой дорожке, — сказала Лёхин. — Потом через дорогу — и выше будет остановка. Я пойду понизу, а около своего дома поднимусь. Давай, счастливо!

— Счастливо!

46.

В домофон Лёхину пришлось звонить. Уже нажав кнопку вызова, он понял, что с ним творится что-то странное: он чувствовал себя лёгким-лёгким, а вот пространство перед глазами хулиганило — то плыло, то резко вздёргивалось. Пока шёл к лифту, сначала отчётливо увидел бабку Петровну. Она стояла под навесом подъезда и отчаянно ругалась с дождём, называя его Ромкой. Потом к ней подошёл Василёк и вздохнул: "Кабы не каменный дождь…" И Лёхин увидел разгромленное предместье Камень-города и понял, кто его разрушил. "Говорят, идола какого-то, бога ли рассердили", — подтвердил Ксандр. И эхом откуда-то из каменных высот отдалось: "Дождь, ты найди меня! Ветер, ищи меня!"

Привалившись к стенке лифта, исписанной непризнанными гениями, и тупо глядя на тени и человеческие фигуры, которые толпами общались друг с другом и пытались общаться с ним, Лёхин сонно думал: "Это же сколько я уже не сплю?.. Вечером, кажется, заснул… А был ли вечер? Не помню…" Лифт дрогнул и встал. Дверь уехала в сторону, а с лестничной площадки понеслись на Лёхина соломенные загонщики на медвежистых лошадках с бешено выпученными белыми глазами. Лёхин так понял, что вся эта орда желает в лифт, и быстро вышел, сразу посторонившись. Теперь он уже прислонился к стене напротив лифта и впустую размышлял: пистолет Павла в Каменном городе превратился в меч, а что будет, если притащить туда пулемёт?.. Правда, его ещё найти надо… Но ведь интересно…

Кто-то хихикнул в ухо.

Всё ещё плывя в плывущем пространстве, резко вздрагивая, когда его вело в сторону, Лёхин высказался:

— И нечего хихикать тут всяким "помпошкам"-шмакодявкам… Я человек умный, почти гений. Я всё-таки сообразил, где Роман. И я знаю, что он один, без Лады… — И снова отвлёкся, задумался, глядя, как громадная толпа, размахивая луками и короткими мечами, втягивается в лифт: — Не спал… Говорят, когда долго не спишь, видишь сны и неспящим… Ну-ну… А интересно, что будет, если в Каменный город мобильник принести?

Он ещё что-то бормотал, где-то стороной понимая, что бормочет бессвязицу, — и медленно, но верно съезжал спиной по стене на корточки. И глаза закрывались так, будто веки оковали чугуном каким…

Сквозь топот "лошадок" и визг загонщиков (словно он сидел за плотным забором от них) вдруг послышалось озабоченно-деловитое:

— Ну, всё. Ждать его больше времени нет. Давай ещё раз перезвони ему — и…

— Данил, да вот же он сидит!

— Что?!

— Вдребадан, что ли?

— Не может быть! Лёхин никогда… Чёрт, что это у него?! Кровь?! Лёхин!!

— Это не моя, — не открывая глаз, сказал Лёхин слабым голосом, отчего ему стало и стыдно, и смешно. — Это загонщиков…

— Бормочет что-то — живой, значит. Хватай его за руку с другой стороны. Давай-давай, поднимайся!

Судя по всему, парни решили, что он напился и подрался с кем-то. Лёхин пытался объяснить, что всё не так. Но Данила решил, что холодная ванна драчуну не помешает. Лёхин сначала слабо ужаснулся, а потом сообразил, что так быстрее в себя придёт и узнает, какого чёрта они явились к нему, после чего сможет, наконец, поспать. Правда, напарник Данилы засомневался, мол, не пахнет от Лёхина спиртным, но на всякий случай согласился, что Лёхина под холодный душ всё-таки надо.

Они втащили спотыкающегося Лёхина в квартиру и немедля завернули в ванную комнату. На какие-то секунды к Лёхину вернулось ясное сознание, и он обнаружил на краю ванны Елисея, который то заламывал руки, то хватал и тискал Шишика, будто не чаял его уже живым видеть. Шишик орал и брыкался, но с краешка не уходил, ибо отсюда открывалась отличная панорама на хозяина. Остолбенелые привидения жались по углам комнатушки и жалкими глазами следили за всеми манипуляциями над Лёхиным. Один Глеб Семёныч держался Наполеоном и молодцом, и лишь сдвинутые брови говорили о его беспокойстве за хозяина квартиры.

Лёхин меж тем в надёжных руках парней отключился полностью — уснул, как упал в чёрную бездну, и летел долго, а потом остановился, огляделся во сне. И не видел, как парни, облегчённо посмеиваясь ("Ладно живой ещё!"), стянули с него свитер и майку. И остолбенели, как те же привидения, одно из которых мгновенно начало плач по бедолаге-хозяину. Обследовав Лёхина, на котором места живого не осталось — одни синяки да кровоподтёки, парни отволокли его в зал, на диван. Переглянулись. Данила взялся за мобильник.

— Как скажем?

— Как есть, то и скажи.

— Ладно… Егор Васильич! Отчёт: явился. Уснул на ходу. Весь в синяках и чьей-то крови, сначала думали — его, ан нет. Один… Не-е, говорить точно не может. Мы вообще сначала думали — напился… Не-е, думаю, "скорая" не нужна. Оклемается, как отоспится… Хорошо… Нет. У него дверь захлопывается. Его ключи здесь же оставим, а дверь захлопнем. А утром сам позвонит — записку оставим, чтоб позвонил.

— Может, всё-таки вызвать "скорую"? — неуверенно предложил напарник. — Пусть его чем-нибудь обработают, укол какой-нибудь обезболивающий сделают?

— Не стоит. Мне кажется, ему только проспаться надо, а утром сам сообразит, как себя в порядок привести. Ну, написал записку?

— Около компьютера оставил. Кстати, комп, может, выключить?

— На фига? Утром встанет, увидит работающий — подойдёт, сразу и записку прочитает. Ладно, пошли. Ты ключи где оставил?

— В прихожей, на трельяже.

Негромко переговариваясь, парни ушли. Глеб Семёнович проводил их до машины, желая знать, зачем они торчали два часа на лестничной площадке, дожидаясь Лёхина. Услышав кучу информации, выудил из неё то, что наверняка пригодится хозяину: Егор Васильевич хочет, чтобы Лёхин прекратил искать Ладу, потому как с завтрашнего дня поиски будут вестись на официальном уровне.

А по квартире Лёхина бегал разгневанный Елисей. Данила, конечно, хороший человек и заботливый: засунул под голову хозяина подушку, пледом укрыл. Но неужто было трудно йодом хоть один синячище намазать?! Легкомысленный народ пошёл, бесшабашный…

Отвопившись, домовой бросился на кухню. За ним поспешили привидения — из любопытства: кричал-кричал — и вдруг на кухню! Надеется покормить голодного хозяина?.. Спящего?..

Вслед за привидениями солидно поспешили трое домовых из соседнего подъезда, зашедших убедиться, что компьютер уже подключили к Интернету. А на кухню последовали в надежде: мож, найдётся работёнка какая у Елисея, чтоб потом перед "компотером" посидеть.

Джучи двинулся в хвосте всей честной компании (а вдруг Елисей расщедрится на тарелочку сметанки?). До кухни не дошёл: услышал, как громко и раздражённо звенит-гремит посуда в руках огорчённого домового. Будучи умным котом, вернулся в зал. Встав на задние лапы у дивана, присмотрелся к беспокойно подрагивающим, крепко сомкнутым векам хозяина и пристроился на подушке, между диванным валиком и головой человека. Прежде чем уснуть, вытянул шею понюхать Шишика: "Наш ли?" Из-под уха Лёхина "помпошка" проворчала что-то вроде: "Ваш-ваш!" Бдительный котяра зевнул: "Ну, раз наш, спи дальше!" И уснул сам.

Если б Елисей на кухне один шуровал, ох и долго бы пришлось возиться. Но трое обрадованных соседей носились вместе с ним. Грохот, звон посуды, бряканье ложки в чашке… Потом, как чуял, прибежал Никодим — его тут же впрягли толочь в ступке сушёную травку.

Привидения летали по стенам кухни, дабы не отвлекать, и шёпотом обсуждали работу дедушек. Потом им надоела созерцательность, и они отправились в зал. Здесь Касьянушка принялся учить Линь Тая беглому чтению: "Рот закрой да про себя читай! Что ж ты бубнишь-то? Про себя, говорю! Эх, нельзя тебя коленками на горох поставить! Враз бы выучился!" А Глеб Семёнович и Дормидонт Силыч затеяли философский спор, в какой мере слово "виртуальный" может относиться и к ним, к привидениям… Все четверо говорили и здесь шёпотом, памятуя, что хозяин хорошо слышит и в реальности, и в паранормальном мире.

Потом в зал же примчались домовые с чашками, ложками, чистыми тряпками. Кота с подушки шуганули. Недовольно мычащего хозяина заставили сесть и быстро натёрли духовитым от трав сливочным маслом, а потом скоренько перевязали да заставили выпить полстакана мёду разведённого — для сна хорошего да чтобы отдохнул.

Всё скоренько и тихонько, только Шишик в голос выл, что хозяина разбудили, а такой вкусный сон хозяину привиделся!.. Вкусный для Шишика, конечно, который в основном снами питался. Ну, кроме зефира. Но зефир — это так, баловство, а сны — хлеб насущный.

А когда хозяина уложили — ЧП.

Лёхин с собой мобильник в дорогу не брал — на столе оставил.

Елисей хотел телефон отнести на кухню, чтоб ночью хозяина не потревожил.

Шишик завопил так, что подпрыгнули все, а с потолка посыпались соседские "помпошки", и одуревший от счастья Джучи помчался гонять в футбол косматые шарики, валяя их по полу.

— Охти ж тебе! — шёпотом ответно возопил Елисей и положил мобильник на пол, чтобы, проснись хозяин от звонка и протяни руку, сразу бы наткнулся на телефон.

Шишик мрачно проследил, как положен мобильник, и скатился по примятой подушке к глазам хозяина.

— Опять не выспится, — сделал печальный вывод Елисей. Он уже отослал соседских домовых сидеть перед компьютером и перелистывать книжки привидениям, и стоял с Никодимом на краешке дивана.

— Как ты думаешь, Елисей, нашёл ли он нашего Ромушку? — тревожно спросил Никодим.

— Нашёл бы — без него не вернулся бы, — вздохнул Елисей. — Близко подошёл он к правнуку вашему — вот что я думаю. Шишика бы попросить рассказать, что видел, да сам вишь: не отходит от хозяина ни на шаг, да и мобильник тот не зря заставил при себе оставить. Чует моё сердце, зазвонит телефонище середь ночи, да и придётся Лексей Григорьичу снова бежать спросонок в темень страшенную…

Они ещё немного поглазели на спящего хозяина, а потом побежали на кухню — убирать погром, получившийся при готовке зелья для Лёхина. Соседских домовых, старательно строчивших в самодельные блокнотики, звать не стали: очень уж вовремя они в квартире появились, вон как споро да славно поработали. Нет, они заслуженно перед "компотером" сидят, и трогать их не следует. Так вслух размышлял Елисей, а Никодим поддакивал…

… Запах ароматных трав из Елисеева бальзама упорядочил сон Лёхина. Приснилась реальная история из паранормального мира. Как-то, в начале сентября, вышел Лёхин в прихожую на звонок. Вышел, в "глазок" посмотрел — на площадке никого. А звонок снова запел: "Пусти-и!" Догадываясь примерно, в чём дело, Лёхин дверь открыл и сразу вниз посмотрел. Точно. Стоит некто похожий на домового, но голова стрижена под "горшок" и наполовину упрятана под высокую шапку с пушистой опушкой; не рубаха — зипун стянут на поясе самодельной верёвкой, а широкие штаны приправлены в крепкие сапожишки. И стоит сей некто, запрокинув голову на Лёхина: левой рукой шапку, чтоб не упала, придерживает — правой крепко вцепился в нагрудную лямку от огромнейшей котомки за плечами. По первому впечатлению, показалось Лёхину, что котомка вот-вот придавит незнакомца, а потом увиделось: прямо и легко стоит некто, словно никакого груза на спине и не держит.

— Добрый день, — сверху вниз сказал Лёхин. — Вы к нам?

— Ишь, не обманули, — пробормотал себе под нос неизвестный. — И впрямь видит… Доброго дня вам, Лексей Григорьич! Лесовик мы будем, Дубовиком прозываемся. Елисею вашему кажин год травку сушёную носим.

— Проходите, пожалуйста, — распахнул Лёхин дверь пошире. — На кухне он.

— Благодарствуем за ваше гостеприимство, — ответствовал лесовик и, войдя, долго шаркал сапожками по тряпкам, которые Елисей упрямо клал у порога.

Лёхин дверь закрыл и только головой качнул, глядя, как деловито топает лесовик в кухню: надо же, "кажин год"!

По обычаю, Елисей лесовика чаем напоил, разговором занял, новости рассказал. И вскоре услышал изумлённый Лёхин, сидящий в спальне, как из кухни грянула песня. Да не абы какая, а "Гимн к радости" Бетховена!