Кодекс Ордена Казановы

ДЕНЬ СЕДЬМОЙ

58.

В восемь утра мобильник на стуле рядом с кроватью загадочно сказал: "Па-бам! Па-бам!" Дотянувшись в полусне до телефона, Лёхин тупо прочитал. Забыл, что прочитал, — снова посмотрел. Дошло. Сонно улыбнулся и перевернулся на другой бок, свесив руку пальцами в тепло солнечного луча.

Эсэмэска гласила: "Кафе в двенадцать. Аня".

Посреди комнаты Елисей вытер взмокший лоб и, не спуская глаз со вновь заснувшего хозяина, бочком-бочком удалился. На кухне он нервно взлохматил гладко расчёсанные волоса, чего никогда раньше не делал, и пожаловался Никодиму:

— И-эх, Никодимушка!.. Иной раз, жалеючи хозяина, чего только ни сделаешь для спокойствия его. А иной раз посмотришь, да и подумаешь: и пошто хозяину такой дар даден? Жили-то как спокойно: он своим чередом, а мы — своим… А сейчас прям весь в нервах: и за него переживаешь, и за дом.

— Да-а, дом, — неопределённо пробормотал Никодим — и оживился: — Елисеюшка, вот только минутку назад являлся сюда подвальный наш да всё удивлялся, как, мол, тот крысюк-то в дом пробрался? Защита колдовская ведь на совесть сплетена, не абы как…

— Человеком оборотился на время, да и прошёл, — задумчиво ответил домовой. — А не взять ли нам карты, Никодим? Давненько не баловались.

Усмехаясь в ухоженную бородку, домовой бабки Петровны спросил:

— А не боишься, Елисеюшка, что выйдет, как намедни? Только сели на карточки да вслух сказали, а жизнь-то на тебе — уже и предсказанное торопит.

— Ах, чему быть — того не миновать… Раскладывай, Никодим.

Но прежде чем сесть за карточное гадание, домовые выпили ещё по чашке липового чаю, добрым словом помянув Лешего-лесовика, снабдившего их душистым цветом. А потом про карты вообще забыли — к великому возмущению Дормидонта Силыча. Тот, ещё только заслышав про гадание, принялся ожидать вестей на день грядущий. А тут — такой облом!.. Его поддержали и Глеб Семёнович с Линь Таем, залетевшие на кухню поинтересоваться, не видел ли кто купцова привидения.

— … В темноте тихонько ветерок вздохнул! — завопил из прихожей забывшийся в творческих муках Касьянушка.

— Ща он у меня вздохнёт! — мрачно пообещал Дормидонт Силыч, решительно направляясь к двери.

Бывший агент и китайчонок успели перехватить его и объяснить, что присутствие эмоционально-сентиментального привидения на гадании совсем не обязательно. Пусть лучше в прихожей орёт, чем…

— Вот ведь напасть какая, — расстроенно сказал Елисей и заторопился к Касьянушке. — Хозяину ведь спать не даст.

Все, в том числе и Никодим, протестующее взвыли.

— Раскладывайте ваши карты! — велел бывший агент. — А я товарищу сейчас пару ласковых скажу.

Любопытствующий Линь Тай упорхнул следом за старшим другом. Вернулись через минуты две, когда Никодим уже сосредоточенно изучал полученную комбинацию. Китайчонок фыркал от смеха в ладошки, и заинтригованный Дормидонт Силыч спросил у снисходительно улыбающегося Глеба Семёновича:

— Слышу — тихо вроде. Куда это вы его?

— На балкон. Мы ему сказали: поскольку он у нас божья птичка, то и должен распевать на воле, а не в темноте запертой клетки.

— Ишь, интеллигентно послали!

— Не скажите, Дормидонт Силыч, не скажите! Стишки-то у него неплохие для малограмотного выходят. Только он на балконе заголосил, один из домовых от компьютера оторвался да за ним побежал записывать. Дома, видите ли, младенец есть — будут теперь ему по ночам Касьянушкину колыбельную петь.

— Эвон как? — удивилось купцово привидение.

— Так… — задумчиво сказал Никодим — и все замолчали, затаив дыхание. — Так. Будут у нашего Лексей Григорьича сегодня… Ага… Вон оно как…

— Дык… — задумчиво сказал Елисей и вздохнул. — Дело-то какое сурьёзное. Как же иначе-то… Так, а тут что у нас?

Привидения переглянулись и поняли, что их желание едино: ещё одно "так" со стороны домовых — и в квартире начнётся третья мировая.

— Однеи разговоры… Нет, сначала дорога близкая, потом сердечно-деловой разговор…

— Что?! — в голос спросили Дормидонт Силыч и Глеб Семёнович. Снова переглянулись, и купцово привидение продолжило: — Рази ж бывает так, чтоб разговор и сердечный, и деловой был?

— Карты! — пожал плечами Елисей. — Так они говорят. Затем хозяин наш вернётся — дорога домой. И будет у него деловой разговор с большим деловым человеком и с чадами, да только в доме бубновой дамы.

— У нас, скорее всего, — прикинул Никодим, — у Петровны моей. И два чада, понятно, откуда. Большой человек — Егор Васильич приедет, небось. Так что, Елисей, не погнушайся гостеприимством нашим. От чистого сердца прошу.

— Благодарствую на добром слове, — степенно поклонился Елисей. — Придём, как не быть.

— А мы?! — возопили привидения. — Мы тоже хотим! Никодим, пусти погостевать — век благодарны будем! Мы ж тоже не чужие! Свои ведь!

Никодим махнул рукой.

— Будьте добреньки, пожалуйте. И Касьянушку прихватите, а то мало ли что… Начнёт потом нудеть — ввек не отвяжется.

— От кого не отвяжется Касьянушка? — хрипло спросили от двери. И откашлялись. — И вообще — что за собрание? Доброе утро, между прочим.

— Доброе, Лексей Григорьич!.. Доброго-доброго!..

— А хорошо — Касьянушки нет! — восхищённо сказал Дормидонт Силыч. — Ох, и наплакался он бы над вами, Лексей Григорьич!

— Си… — просипел Лёхин и снова откашлялся. — Синяки украшают мужчину.

— Ничего, — спокойно сказал Елисей. — Щас мы вам, Лексей Григорьич, синячки-то йодом помажем, чтоб, значит, украшеньица-то покрасившее стали, а потом, глядишь, и позавтракать можно будет.

— Не, сначала в ванну. А то я себя таким поросёнком ощущаю, ещё немного — и хрюкать начну.

Собрание вежливо посмеялось, а затем, содрогнувшись, проводило жалостливыми взглядами спину удалявшегося хозяина. Лёхин вышел в одних слаксах, босой и, кажется, сам не подозревал, насколько плачевно выглядит.

… Увидел в ванной, когда подошёл к раковине умыться. Потянулся к крану включить воду и привычно глянул в зеркало. До-олго смотрел. Морда бледная — "Это под электрическим светом!", серые глаза тяжёлые, в набрякших веках — "Ща сполоснусь холодной водой, этого не будет!", провёл пальцами по синякам и опухшим кровоподтёкам на груди и на животе — "Блинчики-оладушки! Разве мы их близко к себе подпускали?!"

… К десяти утра, вымывшийся, успокоенный, в чистой одежде, он сел за стол на кухне. Пришлось, правда, вскочить и помочь Елисею перенести тарелки и чашки.

— А Никодим где?

— У него своих забот полон рот, — отозвался Елисей. — Ты ешь-ешь, не отвлекайся, Лексей Григорьич. Дела тебе сегодня предстоят хоть и лёгонькие, но хлопотные.

— Да? И с чего, думаешь, начать надо?

— Со звонка в больницу. А то бы и съездить не мешало бы — к Вече-то.

— Съезжу обязательно.

— После обеда Егор Васильевич приехать обещался.

— Не жизнь, а сплошной праздник, — пробормотал Лёхин. — То сам в гости, то ко мне гости. Весело живём, Елисей, да?

— Ну, Егор-то Васильич к тебе, Лексей Григорьич, и не заглянет. У бабки Петровны сидеть будет.

— Логично. А потом… Потом — тихий, спокойный вечер.

— Э-э, — осторожно сказал домовой, — друзья-товарищи точно не собирались приходить?

— А кто их знает? — философски пожал плечами Лёхин. И засмеялся. — Ничего, мечтать не вредно!

Позавтракал спокойно, чтобы не огорчать Елисея. Зато и мысли привёл в порядок, сообразил, что в первую очередь делать и в какой последовательности. До обеда забежать в больницу к Вече, потом в кафе-кондитерскую. А после обеда всё уж как-нибудь утрясётся само собой помаленьку. Он взглянул в окно — солнечно! Чего ещё надо для счастья?.. С плеча что-то сонно проворчали прямо в ухо.

— Елисей, у нас зефир остался?

— Вот ещё — баловать проказника! — строго сказал домовой.

Но Шишик уже скатился на стол и шамкнул челюстями на Елисея. Лёхин, посмеиваясь, открыл дверь холодильника и вынул пакет со снежно-белой сладостью.

Пока "помпошка" торопливо жрала зефирину, а домовой мыл посуду, бормоча что-то под нос, Лёхин оделся и присел на корточки перед вещмешком. Тот стоял прислонённый к ножке письменного стола.

— Не понял! — удивился Лёхин при виде пакетиков с драгоценностями.

— Это мы разобрали, — объяснило привидение агента КГБ. — Все предметы разложили по признаку одинаковой ауры. Мы так поняли, вы, Алексей Григорьевич, экспроприировали у какого-то бандита награбленное, чтобы вернуть личное имущество пострадавшим.

— Правильно вы всё поняли, — вздохнул Лёхин. — Только в некоторых случаях придётся возвращать награбленное не самим потерпевшим, а их родственникам… Глеб Семёнович, вы провели невероятно кропотливую и сложную работу — спасибо вам всем за это. Но у меня есть маленькая просьба о работе, ещё более сложной: придумайте, как найти хозяев драгоценностей. Двоих-то я знаю, но остальные…

— Задача и впрямь сложная, — признал Глеб Семёнович. — Но мы подумаем.

Уронив раскрытый вещмешок боком, Лёхин протащил его по всей комнате. Убедившись, что пакетики легли разрозненно, он попросил привидений, слетевшихся на странный шелест, отыскать два комплекта: золото с сапфирами и кулон из золотых нитей вокруг сиреневого камня. Первый пакет обнаружил Дормидонт Силыч, второй — Линь Тай, обрадовавшийся новой игре. Драгоценности Бывшей Жены Лёхин положил в ящик стола; пакет с вещицами профессорской жены сунул в карман. Собрав остальные пакетики в мешок, он замер, стараясь сообразить, как лучше распорядиться временем до звонка Егора Васильевича.

Лёвую сторону лица опахнуло холодком. Лёхин оглянулся.

— Касьянушка в зале опыты проводит. Не желаете взглянуть? — весело сказал бывший агент КГБ.

Надеясь, что времени Касьянушкин опыт много не займёт, Лёхин встал за дверными занавесками в зал.

На диване спал Джучи. Над ним напряжённо застыло привидение нищего. Минута. Касьянушка решительно откашлялся (одно ухо Джучи вопросительно приподнялось) и запел тонким прочувствованным голоском:

— Листики кленовые на дорожке спят, песню колыбельную деточкам шуршат. Дождик притомился, за окном уснул. В темноте тихонько ветерок вздохнул. Чадушко-ладушко, спи-усни! Тихо и радостно сны свои смотри-и!

Джучи тоже вздохнул, некоторое время глядел в точку перед носом, а затем зажмурился. Касьянушка, склонившись над пушистой, чёрно-белой громадой, поморгал и торжествующе полетел прочь.

— Подопытное животное показало очень неплохой отклик, — одобрительно констатировал бывший агент.

Лёхин подумал: неплохо бы найти защищённое ото всех местечко — и закатить глаза. "Помпошка" согласно хихикнула.

59.

Из лифта Лёхин выходил как на праздник, — в светлый коридор без заунывно горящих в глухой дождь лампочек; руку тянул к кнопке домофона — и лицо чувствительно тепло грел солнечный луч сквозь стекло, справа от двери. Вот так — с блаженной улыбкой попавшего в райские кущи — он и вышел в прозрачно-осенний солнечный денёк.

Суженное во время дождей пространство двора расширилось необыкновенно, разлетелось во все стороны и расцветилось яркой пестротой осенних листьев. Ни с того ни с сего во дворе обнаружились клёны с оранжево-жёлто-красным убором, рябины в бархатно-чёрном багрянце; оказалось, что на газонах ещё кое-где растут ноготки и бархатцы, а кое-где — уже почти вбитые дождями в землю, но сейчас вновь упрямо приподнявшиеся холодно-сиреневатые флоксы.

Лёхин словно вдохнул весь этот воздух, эти краски — да так и замер, медленно выдыхая. За радостью от солнечного денька он как-то сразу не заметил, что у газона стоит громадный чёрный джип-чероки, блистающий такой чистотой, будто стоит он не на разбитой асфальтовой дороге перед домом, а где-нибудь в элит-салоне.

Чёткий голос профессора Соболева напомнил: "Я видел его однажды у вашего дома. Он выходил из чёрного джипа".

Насторожённо шагнув с крыльца, Лёхин снова остановился. Распахнулась дверца со стороны водителя. Не глядя на Лёхина, машину обошёл высокий молодой человек, в смокинге, с безукоризненно прекрасными чертами лица, с длинными, художественно растрёпанными волосами. Он глядел бесстрастно и, лишь открывая дверь пассажирского салона, слегка изобразил почтение. Пока пассажир выбирался из машинного чрева с чёрными стёклами, Лёхин в воображении бегло провёл линии на прекрасном лице молодого человека, начиная с его высокомерно вздёрнутого подбородка, — и получил сильно облагороженную морду крысюка. Кажется, теперь ясно, кто убил тех четверых компаньонов в служебке кафе. Возможно, на вечере в честь дня рождения одного из компаньонов Лада успела перемолвиться словечком с этими четырьмя — и вывела их из колдовского состояния. Ребята не совсем поняли, что с ними происходит, но прекрасно поняли, кого из них хотят сделать, пропуская через Ромкины песни с искажённым текстом. Отсюда — бунт против Анатолия: он пел и требовал обчищать клиентов до ниточки. Натравить на четверых остальных, уже пребывающих в стадии крысюков, нетрудно было. Поэтому — кровь по всей служебке и трупы в растерзанном состоянии.

Альберт вышел из машины коронованной особой — с отеческой улыбкой широковатого для худущей физиономии рта.

Лёхин аж похолодел от бешенства и злобы на себя: погулять он вышел — без оружия! Впрочем, фиг с ним, с оружием. Альберта он в любом случае в подъезд не пустит.

— Такое славное, доброе утро, а вы хмуритесь, Алексей Григорьевич!

— Что вам нужно? — резко бросил Лёхин.

— Ну что вы как агрессивно, Алексей Григорьевич! Я не собираюсь бросаться на вас, а хочу лишь услышать честный ответ на один-единственный вопрос.

Мягкая, даже снисходительная улыбка заставила Лёхина внутренне подобраться.

— Что вы хотите узнать?

— Только честно! — попросил Альберт. — Вы однажды уже отвечали на этот вопрос. Но, насколько сейчас понимаю, не совсем искренне. Алексей Григорьевич, за что вы ударили Анатолия?

Бывший хозяин "Ордена Казановы" не уточнил, когда это было. Но Лёхин мгновенно перенёсся в тёмный промозглый вечер, когда ещё живые четверо зажимали уши, а грязный, мокрый Анатолий каркал-хохотал над ними.

— Он смеялся — повторюсь. Он смеялся страшно. Так смеяться человек не может. И не должен. Это… не по-человечески.

— Спасибо, Алексей Григорьевич. Я удовлетворён тем, что узнал.

Он старомодно склонил голову, то ли благодаря, то ли прощаясь, и повернулся к машине. Лёхин так растерялся, что не смог придумать ничего лучшего, как спросить, причём вопрос прозвучал наивно, почти по-детски:

— Теперь вы будете всем мстить? Роману, мне?..

Но оказалось, что с вопросом он попал в самую точку. Альберт, стоя вполоборота, удивлённо вскинул брови.

— Мстить? А за что? Вернее, так: если бы месть гарантировала мне возвращение того, что было в моём заведении месяц назад, можно было бы подумать о ней. Но кафе сейчас — страница, которую я перевернул. Она мне неинтересна. Я смирился с ситуацией, потому что случайности и совпадения в нашей жизни происходят не просто так. В нашем городе Роман и Лада, обладающие одним и тем же даром, но с разными последствиями, могли прожить всю жизнь и не встретиться. Но это случилось. Едва я понял, что последствия их встречи растут снежным комом, я принялся сворачивать свой дело. Вы удовлетворены моим ответом, Алексей Григорьевич?

— Если бы не было столько смертей… — почти про себя прошептал Лёхин, глядя, как мальчик-красавчик с поклоном дожидается водворения хозяина на место.

"Самый страшный мерзавец — мерзавец обаятельный, — думал он, спускаясь к остановке. — Солгать — ему раз плюнуть. Но, кажется, здесь он был искренен. Вывод: недолог тот час, когда в городе появится новое обдурилово-обиралово с помощью колдовства… Знать бы все ходы в Каменный город и время от времени проверять их…"

Но ясная осень, подсыхающий асфальт и море света всё-таки вернули его к повседневности и сиюминутным заботам. Уже на остановке, рассеянно глядя, как кошка, сидевшая на скамейке (ходила сюда от соседнего дома разглядывать людей и транспорт, а заодно и хозяйку провожать-встречать) квадратными глазами смотрит на его левое плечо, он сообразил: прежде чем ехать к Вече, неплохо бы с ним созвониться.

Веча звонку обрадовался и тут же пожаловался на врачей — мол, одни царапины у него, а отпускать не отпускают. Лёхин не стал говорить, что врачей не столько волнуют его царапины, сколько количество потерянной им крови. Он просто напомнил, что сегодня воскресенье, а по выходным не выписывают. Тогда Веча пожаловался, что с утра на работу — ведь первая неделя пошла, как работать наконец начал, — и на тебе! Лёхин пообещал замолвить за него словечко перед начальством (он имел в виду помощь Егора Васильевича), но Веча тут же отмахнулся: он договорился с одним — заменит, а в следующий раз просто продежурит дважды — и вся недолга. Под конец разговора Веча сказал:

— Не приезжай, Лёх. А то курам на смех: ты ко мне как к серьёзному больному, а я завтра выписываюсь — сестрички здешние сказали.

— Тебе точно ничего не надо?

— С самого утра племяш приезжал — всё привёз, а после обеда сестра, мать Сашкина, приедет, сканвордов привезёт… Лёх, а у тебя как дела? Всё нормалёк?

Лёхин уверил, что всё в полном ажуре, прекрасно зная, о чём спрашивает Веча. Они ещё немного поболтали, пока он шёл к остановке на мосту. А потом Веча закончил разговор, и Лёхин обнаружил, что стоит у перехода через дорогу, а там — вниз, к несущим опорам моста. Совсем близко. Только перейти. Не убирая забытого мобильника от уха, он попятился — тоже бездумно, пока не сообразил, где стоит и на что смотрит… Шишик тепло вздохнул в ухо… Каменный город подождёт… С плеча снова донёсся вздох, такой долгий, что Лёхин усмехнулся и снова поспешил к остановке.

До кафе он добрался с изрядным запасом времени, так что, недолго думая, просто пошёл навстречу Ане. Он увидел её стоящей у светофора. Так, она тоже не выдержала и вышла пораньше. Как она переходила дорогу… Машины замерли… Мягкий ветер выстелил асфальт у её ног оранжево-красной дорожкой, и Аня шла спокойно, стараясь не наступать на листья, и оттого походка её была лёгкой… и осенней… Лёхин затаил дыхание. Ему показалось, что затаили дыхание и водители, остановившие машины… "И эта женщина идёт ко мне!" — невольно подумалось ему… Сказка на дороге закончилась, машины заспешили друг другу навстречу. Но Аня шла, как будто ведя эту сказку за собой, и Лёхин, как всегда невольно улыбаясь, поспешил, чтобы она сразу увидела его.

Сегодня она была в свободном плаще из какой-то мягкой ткани цвета горького шоколада. Высокие каблучки сапог почти не стучали по асфальту. Завидя Лёхина, она чуть заспешила.

— Привет!

— Привет.

— Разворачивамся — идём в кафе?

— Знаешь, Лёхин, — она назвала его так и улыбнулась, — мы, наверное, сегодня в кондитерскую не попадём. Сегодня же воскресенье, и детский парк рядом.

Он чуть не хлопнул себя по лбу. Точно! Утром в кафе-кондитерскую ещё зайти можно, но не позже десяти, когда её решительно оккупируют мамаши и папаши с чадами.

— А пошли в центральный парк! — предложил он. — Шагаем ту же остановку и примерно столько же вниз. Недалеко!

Она снова улыбнулась и кивнула. Он, чуть повернувшись, согнул руку в локте. Маленькая ладонь в ажурной перчатке легла на руку… Они шли по проспекту, подставляя лица солнцу, и тихонько смеялись, кивая на счастливые лица людей: полторы недели тёмных дождей закончились!

Перешли дорогу, спустились к другой. Перешли и её — и сразу на мост, прямиком ведущий в парк. Миновав площадку с ларьками фастфуда, с огромными игрушками, встречающими визжащих от восторга детишек, и зону аттракционов, они очутились на одной из аллей, по которой можно гулять бесконечно, вороша ногами почти подсохшие на ветру разноцветные листья, медленно и торжественно слетающие со старых, высоченных клёнов и дубов.

— У меня кое-что… — начал Лёхин.

— Я хотела кое-что… — начала Аня.

И засмеялись.

— Уступаю даме, — всё ещё смеясь, сказал Лёхин.

— У меня новости такие, что… — Аня смолкла — и пожала плечами: — Ладно, всё равно придётся… Брат попросил меня пожить у родителей его жены. Там его дети. Он хочет забрать их сюда, но нужно, чтобы они привыкли ко мне.

— А надолго? Где они живут? — Неожиданно для себя Лёхин обнаружил, что сердце его вполне самодостаточно: он ещё информацию переварить не успел, а оно уже побежало-заволновалось.

— Скорее всего, на месяц. А живут они на Южном, в коттеджном посёлке.

Стараясь не слишком шумно выдыхать, Лёхин перевёл дыхание.

— Говорят, хозяйка кондитерской хочет два филиала открыть, — сообщил он. — Надо поинтересоваться, какие у неё планы насчёт Южного посёлка.

Аня прыснула, прикрываясь ладонью, а потом, едва удерживая улыбку, пообещала:

— Постараюсь организовать строгий режим дня и потребовать у детей один личный выходной!

— А дети совсем маленькие?

— Старший Стасик, он в будущем году пойдёт в школу. Это из-за него брат хочет, чтобы дети жили с нами. Младшая Раечка, почти полтора года разницы. Вертушка, болтушка — вот уж с кем не заскучаешь. Стасик — он посолиднее будет.

— Присядем? — предложил Лёхин. Скамейка в укромном уголке парка, среди боярышниковых кустов с круглыми бледноватыми листьями и крупной прозрачно-красной ягодой, почти терялась и отлично подходила для дальнейшего разговора. — Аня, я хочу, чтобы ты посмотрела на одну вещицу.

Он вынул из кармана плаща пакетик и вытряхнул ей на колени кулон из золотых нитей. Аня осторожно взяла украшение за цепочку. Среди теней в их укромном уголке всё-таки затерялся один солнечный луч, и сиреневый камень кулона резко бросил от себя лиловые выплески.

— Да, это Тамарин, — тихо сказала Аня.

Тогда Лёхин высыпал остальное.

— Профессор не захотел этого брать. Но, мне кажется, если у него есть дочь…

После паузы Аня улыбнулась ему.

— Я припрячу их до совершеннолетия Раечки — до настоящего. Когда ей исполнится двадцать один год, память о маме всегда будет с нею.

60.

— Когда вдруг выключился свет, меня ударили сзади. По затылку, — сказал Ромка.

— Он стал падать — это я помню, — сказала Лада. — Я бросилась к нему, хотела поддержать. Тоже ударили сзади. Ничего не помню. Когда пришла в себя, сразу позвонила подруге. А она приехала с Алексеем Григорьевичем. Мы не знали в чём дело, поэтому Алексей Григорьевич предложил спрятаться у Галины Петровны. У неё бы точно никто не подумал меня искать.

Они сидели всё в том же стареньком, но вместительном кресле. Роман обнимал Ладу, а она изо всех сил вцепилась в его руки.

Егор Васильевич сидел на диване, рядом с бабкой Петровной, а Лёхин пристроился у окна, на стуле.

— Дядя Лёша нашёл меня на даче, у одного из этих. В подвале, — медленно, словно вспоминая, сказал Роман. — И привёз сюда. А больше ничего не помню.

Лёхин успел за полчаса до прихода Комова-старшего проинструктировать ребят, чтоб нажимали только на одно — на беспамятство, — остальное расскажет сам.

— Так что же это было, Алёша? — обратился к нему Егор Васильевич. Открытие, что дядя — большой человек в городе, на Ладу впечатления не произвело, и он с видимым облегчением разговаривал с нею чуть суховато, как с еле знакомым человеком.

— Киднэппинг, — сказал Лёхин. — Как вы и предполагали, Егор Васильевич. Просто похитителям не повезло. Я почему-то с самого начала решил, что исчезновения Романа и Лады взаимосвязаны. Да что там — почему-то! Пошёл на худграф и почти сразу наткнулся на девицу в таком же капюшоне, как у Романа. Выяснил, что она подрабатывает в кафе "Орден Казановы". Добравшись до кафе, показал тамошним завсегдатаям фотографии Романа и Лады. А дальше — только слежка и, боюсь, не вполне законное проникновение на частную территорию.

Бабка Петровна промокнула глаза платочком и вздохнула. Она слышала инструктаж Лёхина, но не собиралась его сдавать. Ребятки дома — и слава Богу!

Егор Васильич, обнадёжив вмешаться, если что случится с Лёхиным, уехал. Он не потребовал, к великому облегчению Лёхина, деталей дела, удовлетворившись его результатом и категоричным заявлением, что похитители город покинули. Правда, Лёхин подозревал, что Егор Васильич, по зрелом размышлении, однажды вернётся к делу и задаст весьма неприятные вопросы, ответить на которые — обеспечить себе коечку в некотором интересном медицинском учреждении. Не такой он человек, чтобы полностью быть довольным крохами информации. Но всё это будет позже. А пока — можно не думать ни о чём, связанном с "Орденом Казановы". Какое счастье!..

Бабка Петровна и Лёхин проводили высокого гостя и вернулись.

За время их отсутствия юная пара, казалось, не шелохнулась.

— Мне здесь нравится, — сказала Лада, — Можно, я к вам перееду, Галина Петровна? Я по хозяйству всё умею.

— Не Галина Петровна, а бабуля, — поправил Ромка. — Мне у тебя, бабуля, тоже нравится. Тоже перееду. Будешь за нами обоими приглядывать.

— Нет, — спокойно сказала куда-то в его джемпер Лада. — Сначала закончишь школу и поступишь. Потом переедешь.

— Но встречаться будем каждый день.

— Или созваниваться.

Напряжённо сидевшая на диване, бабка Петровна легонько вздохнула и расслабилась.

— Я пойду, — шепнул Лёхин.

В прихожей, прислушиваясь, как "ребятки" уточняют вопросы сосуществования, бабка Петровна тихонько пожаловалась:

— Ох, Лёшенька, боюсь я ведь их — какие самостоятельные да взрослые. И как я с ними буду? А родителям что я их скажу?

— Галина Петровна, Лада — девушка принципиальная, если вы ещё не поняли. Много говорить не буду, но совет дам: вызовите сюда мать Лады, поговорите с нею. Егор Васильич сказал как-то, что мать — женщина умная. Так что…

— Спасибо, Лёшенька, так и сделаю.

И пошёл Лёхин домой попечалиться о завтрашнем пустом утре — без Ани.

Ага, попечалишься тут.

Дормидонт Силыч столбом в углу вытянулся — ни жив ни мёртв, глаза стеклянные. Паранормальный народ обходит его угол, но нет-нет, да вытаращится на купцово привидение. Лёхин тихонько спросил у бывшего агента, изображающего ледяное спокойствие:

— Что случилось с Дормидонтом Силычем?

— Реклама порносайта выскочила. Ну, "похабник и скандалист" наш взял — да на тот сайт и сунулся. Результат перед вами. Вылетя, геенну огненную поминал, громы небесные на чьи-то головы призывал.

— Воина Касперского!! — вдруг завопило купцово привидение и рвануло в компьютер, потрясая кулаками.

— Воин разве с поста уйдёт?! — крикнул вслед Глеб Семёнович, но Дормидонт Силыч его уже не слышал. Лёхин вздохнул и сел на диван. А привидение бывшего агента вкрадчиво спросило: — Алексей Григорьич, есть ли для вас интересные сайты, закрытые всякими паролями? Могу открыть все.

— Хакерством занялись, Глеб Семёнович? — в тон ему спросил Лёхин и вздохнул: — Напомните мне, будьте любезны, сколько раз мне пришлось посидеть за компьютером, с тех пор как он здесь появился? Вот именно.

— Но вы всё-таки не забывайте о моём предложении, — уже просто сказал Глеб Семёнович. — Во-первых, вы единственный, кому моё умение пригодится. Привидения в Интернете все умеют, да зачем им? А у меня практически умение будет использоваться. Во-вторых, былые привычки так сразу не изживёшь. Нравится мне хакерство именно тем, что информацию собираешь легко. А сбор информации — это жизнь.

— Жизнь… — проворчал Лёхин. — Вы мне придумали способ разыскать владельцев драгоценностей и способ отдать их?

— Конечно! — удивился Елисей. — Всем миром думали — и надумали. Способ лёгонький, но долгий. Бери, Лексей Григорьич, один пакетик, а Шишик уж к хозяину приведёт. Только сначала иди к кафе тому.

Лёхин сразу вспомнил, что именно так он хотел разыскать Валю.

— А отдать как? Просто так ведь не скажешь: "Вот ваши драгоценности". Ещё милицию вызовут.

— Не вызовут! — пренебрежительно сказал агент. — Всё очень просто. Драгоценности заворачиваются в несколько слоёв тряпки, засовываются в коробочку, опечатываются какой-нибудь бумажкой. Всё. "Бандероль с доставкой на дом" готова. Взяли тетрадку, расчертили её, вписали фамилии потерпевших — и пусть расписываются. Усы, бороды почтальона только не забывайте менять.

— Неужели сами придумали? — поразился Лёхин.

— Открывать Америку? Боже упаси! Я же говорил, что сбор информации — это жизнь. А уж кладезь детективной информации у вас, Алексей Григорьич, богатейшая, — кивнув на книжный стеллаж, признал Глеб Семёнович.

Оглядывая "домочадцев", Лёхин заметил Линь Тая, комментирующего для домовых китайские блюда, в большом количестве найденные в Интернете.

— А Касьянушка где?

— На гастролях! — гордо сказал Елисей. — Из соседнего подъезда домовой прибежал, чтоб Касьянушка колыбельные чадушке тамошнему попел. Ребятёнок болезный да капризный, говорят. Вот Касьянушка ему песенки и поёт, а как тот вздремнёт — новую сочиняет. Уж как домовой тамошний доволен: хозяйка-то молодая давно не спамши. А тут — сама заснула.

— Елисей, а как ребёнок Касьянушку слышит? Касьян-то — привидение.

— Ну, пока не заговорит — всякое чадо тонкий мир слышит и видит…

Оставив народ наслаждаться блюдечком с золотой каёмочкой, то бишь компьютером, Лёхин засел в спальне, забравшись с ногами на кровать, и обзвонил друзей. И Олег, и Павел сразу согласились на почтовую авантюру, причём Олег всё пытался быстрее закончить разговор, а на заднем плане слышался негромкий женский голос. Павел же, напротив, так заинтересовался, что тут же предложил помощь и жены: "Любимая сказала — обязательно поможем!" Лёхин отложил мобильник и обзавидовался: застенчивый с женщинами Олег, благодаря общему делу, познакомился с Валей, а известный бабник Павел наслаждается обществом жены. Да, есть чему позавидовать.

Подушка как-то незаметно и явно самостоятельно очутилась под головой. "Пять вечера, — припомнил Лёхин. — Полежу немного, а то все мысли вразброд. А проснусь — надо бы в альбом придуманных земель подклеить лист с Каменным городом — теми местами, которые запомнил. Так, на всякий случай… А то ведь мало ли…"

Из нагрудного кармана домашней куртки уснувшего Лёхина вылез Шишик. Проинспектировал начало хозяйского сна и скатился к глазам человека.

Джучи, дождавшийся наконец, когда хозяин расслабится, подошёл к нему и улёгся на ногу. Сонный Лёхин вяло попытался вытащить ногу из-под мягкой тяжелины — не удалось. Смирился и ушёл вглубь сна…

… По бесконечным каменным плитам громадного космодрома к еле видневшимся на горизонте станциям обслуживания неспешно шагали двое — высоченный грузный охотник и сухощавый жилистый рейнджер. Озабоченная физиономия Джона Гризли несколько просветлела и потеряла напряжённость. Крис же смотрел на мир спокойно и с почти незаметной усмешкой. На нём чуть блестела новенькая форма стража правопорядка, и время от времени он, не глядя, касался пальцами нагрудного кармана, чтобы удостовериться, на месте ли его старый, пусть немного погнутый, но всё ещё действующий жетон.

По дороге они разминулись с ещё одним рейнджером — тоже в форме с коротким рукавом, в тяжёлых ботинках и несколько странном стетсоне — переднюю тулью шляпы украшала небольшая пушистая помпошка с блестящими глазами. Вместо фирменного вооружения — луч-бластера, незнакомец носил на бедре холодное оружие — меч.

Они прервали разговор и раскланялись: Джон Гризли кивнул, Крис склонил голову, коснувшись своей шляпы пальцами, а незнакомец шляпу свою приподнял. Причём обнаружилось, что незнакомый рейнджер светловолос и сероглаз, а помпошка на его шляпе не просто украшение, поскольку, чтобы не упасть, она вцепилась в кожаный ремешок шляпы.

Пройдя несколько шагов, Джон и Крис закончили разговор, прерванный случайной встречей, — не опасаясь, что их слова может услышать не слишком далеко отошедший незнакомец. А если бы и услышал — ничего страшного. Свой.

— … Значит, Кувалда всё-таки вывернулся?

— Он всё сделал элементарно, Джон: подставил пешек, а пока с ними разбирались — ускользнул.

— И что теперь с тобой будет?

— Ничего. Моя планета вне сферы его интересов. И ты ему неинтересен по той же причине. Так что можешь снова охотиться в любимых уголках космоса — и никто тебе мешать не будет.

— Но несколько ребят он взял с собой. А травленый зверь может огрызаться на кого ни попадя.

— Боб расчётлив. Помнишь его любимое присловье?

— Ничего личного? Помню.

— Так и понимай это, Джон. Пока ты не вписываешься в круг его личных интересов в каком-нибудь деле, ты для него ноль.

— То есть делишками своими он всё-таки займётся.

— Почему бы и нет? Но и мы будем настороже. Надеюсь, старый мерзавец однажды проколется, и мы возьмём его тёпленьким на месте преступления.

— Но… ничего личного, Крис? — усмехнулся охотник.

— Абсолютно, Джон.

Они неспешно шагали, и каждый по-своему вспоминал недавнюю встречу с незнакомцем в форме рейнджера. Острый глаз охотника ещё тогда отметил любопытное поле вокруг странной зверушки на шляпе, и теперь Гризли пытался сообразить, на какой планете водятся помпошки-телепаты. А Крис вспомнил мельком слышанный разговор, что на базу должно прилететь рейнджерское пополнение с планеты Земля, и гадал, не может ли быть светловолосый незнакомец из новичков. Неплохо бы. Чувствуется в нём и сила, и уверенность. Из таких и получаются отличные стражи Вселенных.