Когда дует ветер

Глава первая. Набег

Пронзительный свист кнута, рассекающего воздух, и судорожный вскрик человека. Надсмотрщик спешил выслужиться, заметив вождя. Руната сопровождали двое: колдун Ирас и ариг* Хран. Они осматривали новый участок земли, подготавливаемый под посадку пшеницы.

Стойбище племени Лося располагалось почти в предгорье, на границе лесной и лесостепной зоны, на широком отлогом берегу небольшой реки. Когда-то гарты, после паводка, просто засеивали низинный участок между стойбищем и рекой семенами пшеницы, используя для обработки почвы каменные мотыги. Со временем, подсмотрев некоторые технологии у бобров, научились строить примитивные ирригационные системы, комбинируя плотины и канавы. С помощью плотин часть воды задерживалась во время паводка. Через канавы вода перераспределялась и отводилась, в случае надобности, после сильных ливней, когда река временно выходила из берегов.

Сами гарты земляные работы не выполняли. Использовали пленных.

Воин-надсмотрщик подбежал к вождю, остановился в ожидании распоряжений.

— Как дела? — процедил Рунат. У вождя были добрые голубые глаза, но на дне их таился ледяной холод. Длинные, завязанные в хвост, темно-рыжие волосы на висках покрывала седина.

— Плохо, — воин переминался с ноги на ногу. — Мало людей. А сегодня еще один молодой хотел убежать через болото, как-то веревку развязал. Пришлось застрелить, а то бы ушел.

— Сколько раз говорить — проверяйте чаще узлы. Особенно по утрам, — проворчал ариг. — Им по ночам делать нечего, вот и распутывают.

Рунат покосился на Храна и тот замолчал.

— Вижу, что людей мало. Когда зерна сажать будем? — вождь смотрел уже на колдуна.

Тот сделал важное лицо, загнул несколько пальцев на правой руке:

— Дней пять, и луна умрет. Потом жертвы приносим. И смотрим, что Идол скажет.

Вождь задумался, затем перевел взгляд на арига.

— Воины готовы?

Хран кивнул головой.

— Разведчики вернулись?

— Да. Все в порядке. Нашли лесовиков. Две ночевки на лошадях.

— И дети есть?

— Есть.

— Хорошо. Две ночевки, говоришь?

— Угу.

Рунат с прищуром посмотрел на весеннее небо:

— Пусть поедят и отправляйтесь. Пацанов не упустите. Вечно они у вас сбегают.

— Сам прослежу.

Хран направился к стойбищу. Вождь и Ирас проводили его взглядами.

— Может, зря мы столько зерен сажаем? Все равно мало вырастет, — посетовал вождь.

— Не скажи. В прошлом году на пять корзин больше собрали, — возразил колдун. — И вообще, когда летом не сухо, хорошо растет. Надо бы осенью плотину повыше сделать. Чтобы вода весной не ушла рано.

— Где людей брать? Лесовиков и так почти не осталось, — недовольно пробурчал Рунат.

— Если бы свиней побольше развести, тогда и раби можно на зиму оставлять.

— Тебе бы только все больше и больше. Ну, вот будет у нас зерна и свиней, как… — вождь поискал сравнение, — как травы на земле. Что будем делать? Куда девать?

— Как куда? — удивился Ирас. — Обменяемся.

— На что?

— На копья, шкуры. На мед. У 'косуль' можно лошадей выменять. И тех же свиней.

— Свиней? Еще что ли?! Свиней на свиней? — Рунат в раздражении сплюнул. — Дурак ты, Ирас. А еще колдун. Мы осенью свиней на копья меняли и шкуры. И прошлой осенью то же самое. У нас этих копий и шкур самых разных теперь на три племени хватит. Что их, солить?

— Зачем солить? — колдун не понимал юмора. — Копья пригодятся. Вдруг, воевать будем? А шкуры… Может, у кого-нибудь там, за степью, шкур нет? Обменялись бы.

— Ну, иди за степь, меняйся. Если 'бизоны' не поймают и уши не отрежут, — старый спор вождю надоел. — Пошли, поедим твоей свинины. Копченая еще осталась?

— Осталась.

Вождь и колдун пошагали к стойбищу. Рядом они выглядели забавно: приземистый Рунат и высокий, нескладный Ирас.

— Эй, давайте, чего встали?! — надсмотрщик вернулся к своим делам.

Кнут рассек воздух.

— Теперь я хочу быть разведчиком! — заявил на обратной дороге Данул. Он задиристо смотрел на старшего брата, уперев худые кулачки в бока. Несмотря на маленький рост и юный возраст, Данул имел в общине 'лесных людей' стойкую репутацию драчуна, забияки и скандалиста. Его старший брат Павуш знал это хорошо, как никто другой. Впрочем, и про самого Павуша нельзя было сказать, что он отличался особым послушанием.

Мать обоих сорванцов Олия так и говорила сородичам: 'Мои уже родились с шильями. У Павуша оно в голове, а у Данула в заднице'. Этими словами Олия намекала на то, что отец братьев славился среди 'лесных людей' умением изготовлять из шкур одежду и обувь, и никогда не расставался с костяным шилом. Даже под лежанку его клал, — ехидничала в свое время Олия, — оттого дети такими и получились.

Справедливости ради заметим, что острый язычок Олии являлся следствием ее сообразительного и быстрого ума. И 'шило в голову' ее старший сын получил в наследство не от отца, а от матери. А вот Данулу непоседливый и, отчасти, вздорный характер перешел по мужской линии. Собственно, за этот характер дух леса Лашуй* и наказал умелого скорняка, отправив его оману* раньше времени в акуд.

Отец братьев был не прочь в свободное от полезных занятий время употребить 'веселящие' напитки. А так как 'режим труда и отдыха' вольные лесовики* устанавливали себе сами, на свое усмотрение, то 'веселился' скорняк не так уж редко. Особенно он уважал муссу. И однажды, употребив ее сверх меры, поспорил с приятелем на бурдюк любимого напитка о том, что без труда, вот прямо сейчас, добудет большой медовый 'язык'.

А начался спор с того, что приятель, бортник, ненароком задел скорняка, принизив род его занятий.

— Ну, вот ты, скрняк, — заметил первобытный пчеловод, запинаясь языком за зубы после третьей колы* муссы. — Шкры там вделываешь, одежду шьешь. Это хршо. Но без одежды пржить можно. А без меда — ни за что.

— Почему? — удивился скорняк.

— А так, — ответил приятель. — Смтри.

Встав с пенька, бортник снял с себя малису и, оставшись голышом, довольно, хотя и криво, улыбнулся:

— Вот, вишь? Я без малисы и хоть бы хны.

— И чего? — спросил скорняк, пытаясь дотянуться до бурдюка с муссой, лежащего у пенька. Но бортник отодвинул посудину с живительной влагой в сторону.

— А вот того. Без одежды пржить можно, а без меда — нихда. А кто мед добывает? Бо-о-ртники. А, значит, я, бо-о-ртник, главный в лесу члвек. В смысле — самый важный.

— Да ну? — не поверил скорняк, не теряя надежды добраться до бурдюка. Но вредный бортник отодвинул его еще дальше за пенек. — Это почему?

— А кто, кроме меня, мед добудет?

Обиженный скорняк задумался. Бурдюк с муссой принадлежал его приятелю, но поведение того в данный момент не соответствовало стандартам дружбы.

— А я добуду. Спорим?

— Сприм! — охотно согласился бортник. — А на что?

— А на него, — скорняк показал пальцем на бурдюк. — А я — шкуру ставлю. Бобра. Пшли?

— Пшли.

И они, пошатываясь, двинулись в чащу. Вскоре бортник привел приятеля к высокой сосне. Скорняк задрал голову, и она закружилась — дупло располагалось высоко. Ну, просто очень высоко.

— Смтри, выско, — добросовестно предупредил приятель. — И они того, ксаются. Ох и злы-ые. Плзешь? А то того, шкру гони.

Скорняк на секунду засомневался, но занозистый характер и мусса подталкивали на опрометчивый поступок.

— Пльзу, — ответил он самоуверенно. И полез.

Несмотря на большую высоту, до дупла спорщику кое-как добраться удалось. Но когда он попытался вытащить из дупла кусок меда, дикие пчелы набросились на грабителя. А дикие пчелы, заметим, очень злые насекомые. Когда они начали жалить скорняка, тот попытался отмахнуться и сорвался с дерева. С высоты этак метров десять. Хотя в народе и бытует мнение, что пьяным духи помогают, но Оман Лашуй скорняку помогать не захотел. Возможно, рассердившись на него за самоуверенность. Несчастный упал на землю головой вниз и сломал шею к большому удивлению пьяного приятеля.

Так, в результате несчастного случая, Павуш и Данул остались без отца. Пришлось Олие воспитывать сорванцов в одиночку. Хорошо хотя бы, что особенно не голодали. Разве что затяжной зимой, поближе к весне, когда запасы подходили к концу, пояса подтягивали. Помогало то, что Олия была знахаркой-ведуньей — человеком уважаемым, за услуги которого полагалось благодарить. Много Олия не брала, — совесть не позволяла обирать сородичей, — но на прокорм хватало.

Однако братья, один из которых постоянно выдумывал смелые и оригинальные идеи, а второй ни секунды не мог усидеть на месте, считали себя мужчинами, коим не гоже находиться на иждивении у женщины. Следуя этому принципу, они регулярно совершали дальние вылазки в лес в поисках съестного, заставляя мать лишний раз волноваться и переживать.

— Малы вы еще без взрослых по лесу шастать, — укоряла она 'паршивцев' после каждой длительной отлучки. Но, куда там! 'Шилья' они и есть шилья. Разве можно бездельничать с таким инструментом в голове и в еще одном, тоже очень важном для человека, месте?

Вот и нынче мать с утра наказала братьям оставаться в землянке, а сама ушла по делам к сородичам. Надо было навестить молодую лесовичку, которой в скором времени предстояло рожать первого ребенка. Девушка себя плохо чувствовала и Олия понесла ей сушеных трав, чтобы заварить настой.

Едва мать выбралась из землянки, Данул тут же соскочил с лежанки и, подбежав к узкому лазу, завешанному оленьей шкурой, высунул на улицу кудрявую рыжую голову с оттопыренными ушами.

— Тепло, — сообщил он брату, который только продирал со сна глаза. — Куда сегодня пойдем?

— Дай подумать, — пробурчал тот. — Поедим сначала. Чего там мама оставила?

Пока жевали вареные корнеплоды, в голове Павуша возник план.

— Сегодня пойдем на озеро, — предложил он. — Попробуем рыбы поймать.

— А не рано? — засомневался младший. — Вода еще холодная.

— А мы не сетью, ловушки пока поставим.

— Все равно надо в воду лезть.

— Ну и что? Возьмем трут, разожжем костер, потом согреемся. А по дороге грибов соберем. Вот мама обрадуется.

— Мама говорила, чтобы мы весной грибы не собирали, — по привычке продолжал возражать младший брат. Он всегда или спорил или просто возражал. На всякий случай. — Заболеть можно и того…

— Это если сырыми есть. А мама их сварит — вкуснятина. Пошли.

И братья отправились на озеро.

Идти можно было двумя путями. Низиной, вдоль ручья, или верхом, через поросший густым кустарником холм. Через холм — короче, по берегу ручья — удобнее. Решили идти через холм: озеро находилось довольно далеко, а еще надо костер разжигать, на рыбу ловушки ставить…

Роль разведчика выполнял Павуш. Когда ребята куда-то направлялись, один из них всегда двигался немного впереди, как разведчик. Этому они научились от отца, когда ходили с ним вместе в чащу.

Лес всегда опасен, — учил отец. Из-за любого дерева, куста в любой момент может появиться угроза. Зверь ли, злой чужой человек… Или гадюка из-под пня выскользнет. Цап — и готово. Поэтому кто-то один всегда должен находиться впереди, чтобы предупредить остальных об опасности. А те уже пусть соображают: спешить на помощь или бежать за подмогой.

Когда они были втроем, отец всегда шел впереди, чтобы первым встретить опасность. Как самый старший и сильный мужчина. Когда отца не стало, Павуш попробовал занять его место. Но Данул постоянно скандалил и требовал равноправия. И братья решили, что ответственный пост разведчика-дозорного будут нести по очереди.

На озеро первым бодро шагал Павуш, а Данул вприпрыжку следовал за ним, успевая там, где позволял рост, срывать с веток зеленые почки и закидывать их в рот. Компанию ребятишкам составлял юный добер* Гав — щенок прирученных 'добрых волков', которые уже несколько поколений жили вместе с лесовиками. Он то перемещался между Павушем и Данулом, путаясь у них под ногами, то скрывался в чаще, по своим доберским делам. А еще Данул с Гавом развлекались тем, что мальчик кидал в сторону короткую палку, а добер с визгом бросался за ней и, ухватив зубами, начинал изображать хищника, поймавшего ценную добычу. Крысу там, или суслика. При попытке лишить его 'добычи' Гав на полном серьезе скалил зубы и рычал, вызывая у Данула приступы смеха. Павуш эти детские развлечения игнорировал — разведчик не должен отвлекаться по пустякам.

Мальчики дошли до холма и начали подъем по склону: относительно невысокому, но крутому. Взрослые лесовики, особенно летом, ходили здесь редко: высокие колючие кустарники, разрастаясь, превращались в почти непроходимую чащу, где в изобилии водились змеи. Но у братьев была проложена своя тропинка между зарослями, а змей они не боялись: мать-знахарка постоянно имела с ползучими гадами дело и детей потихоньку приучала. 'В лесу жить, — со змеями дружить', - часто повторяла она.

По мере приближения к верхушке холма Павуш замедлил ход, чем вызвал недовольство всегда торопящегося куда-то младшего брата. Но старший брат знал, что сверху открывается хороший обзор на ту сторону. С одной стороны, ты все видишь, но и тебя издалека заметно. Тем более, весной, когда листья еще только начинают распускаться. Настоящий разведчик должен учитывать такие нюансы. А Павуш хотел стать настоящим разведчиком, таким, каким когда-то учил быть отец.

Пригнувшись, Павуш быстро пересек небольшую поляну на самой макушке холма и спрятался за стволом старой березы. Склон с этой стороны был еще более крутой, а местами и обрывистый. Внизу, в лощине, протекала небольшая речка, бравшая исток в озере, куда и направлялись братья. Озеро подпитывалось ручьями, стекавшими с окрестных холмов и предгорных склонов. В период весеннего паводка уровень воды в нем резко поднимался, заставляя единственный исток резко выходить из берегов. В такие дни бурлящий поток иногда доходил до склона холма, подмывая его. Но сейчас вода уже спала, оставив после себя на широком отлогом берегу коряги и обломки древесных стволов.

Павуш посмотрел налево и уловил там какое-то движение. Еще не разглядев толком, он подал предупреждающий знак рукой младшему брату, недовольно переминавшемуся с ноги на ногу в десятке шагов от него. Заметив сигнал, Данул присел на корточки и гусиным шагом присеменил к березе.

— Тихо, — прошипел Павуш, пригибая рыжую голову брата. — Ложись на живот. Видишь?

Внизу из-за деревьев показались всадники: один, второй, третий… Павуш старался подсчитать, но пальцы на руках закончились. Больше десяти. Очень много. Во всей общине насчитывалось лесовиков два раза по десять и еще четыре пальца — это Павуш знал от матери. И то, вместе со старым Блухом, который умер зимой. Значит, один палец можно разогнуть. А этих сколько? Не снимать же драпы*? Но очень много. И все — мужчины.

— Кто это? — шепотом спросил Данул.

— Не знаю.

Павуш волновался. Чужие люди появлялись в лесу редко, да и те были такими же лесовиками. Лесовики жили мелкими общинами, в самой чаше, расселяясь так, чтобы не мешать друг другу. Правда, от родителей, а еще из рассказов старших сородичей, звучавших вечерами у общего костра, мальчик слышал о том, что раньше лесовики жили большими племенами. Но затем они из-за чего-то поссорились с другими соплеменниками, которых называли 'гарты', и те ушли жить на равнину, в лесостепь. В подробности Павуш не вникал, так, слышал краем уха. Но он запомнил, что гарты умели ездить на лошадях — животных, похожих на лосей, только без рогов. Лесовики лошадей не имели: в густом лесу они не очень-то и нужны, а еще кормить надо, от волков оберегать, холодной зимой строить для них большие шалаши — так объясняли сородичи.

Увидев людей, сидящих верхом на крупных четвероногих животных, Павуш сразу вспомнил рассказы старших. Неужели те самые гарты на лошадях? Чего они здесь делают?

— Кто это? Что у них за звери? — продолжал допытываться Данул.

— Говорю же, не знаю. А звери, может, лошади называются.

Данул знал о лошадях и гартах еще меньше старшего брата, и ему было очень интересно. Павушу пришлось повернуться на бок и шепотом ввести близкого родственника в курс дела. Пока они шептались, всадники проехали вдоль холма мимо мальчиков и скрылись в лесу.

— Долго будем тут торчать? — поинтересовался Данул. Когда братец так спрашивал, это означало, что терпение у него на исходе, и он готов сорваться с места. — Может, за этими последим?

— Подожди, дай подумать, — попросил Павуш. Он не знал, как поступить, несмотря на свою сообразительность.

Можно было, конечно, вернуться на стоянку и рассказать маме про странных людей на лошадях. Но мама обязательно спросит, где они с Данулом бродили. Ведь она запрещала им уходить со стоянки. Только вчера Павуш схлопотал от матери затрещину точно за такой же проступок. А Данул отделался устным внушением. Ему всегда меньше доставалось, хотя инициатива всяческих проказ и мелких хулиганств почти всегда исходила от него, а Павуш, в основном, размышлял. Но мама почему-то лупила его, а Данула жалела. И сейчас Павуш опасался, что вчерашняя история повторится.

А вот если сначала сходить на озеро, поставить ловушки на рыбу, попытаться поймать лягушек, а потом еще насобирать древесных грибов на обратной дороге… А может, уже и сморчки появились, надо в низинках посмотреть. Тогда совсем другое дело. Тогда мама, возможно, и ругаться не станет, а скажет: 'Помощники вы мои…'. И даже поцелует. Это вчера они вернулись с пустыми руками, потому что Данул свалился с камня в ручей, а Павушу пришлось его спасать. Вот мать и рассердилась, увидев их промокшими до нитки.

— Пойдем на озеро, — принял решение Павуш. Домой возвращаться не хотелось, а за чужаками следить — опасно, да и время можно впустую потратить. Мало ли в какую глухомань они заведут.

— Пойдем, — охотно согласился Данул. Ему было все равно куда идти, лишь бы на месте не сидеть.

У озера ребятишки нарезвились вволю. Сначала разожгли небольшой костер. Затем Павуш разулся, залез в воду и поставил у берега несколько ловушек на рыб. Если повезет, то уже к завтрашнему дню может кто-то попасться. И лягушек удалось поймать: приподняли корягу, а там их целых пять штук сидит. После зимы лягушки были вялые, еле прыгали. Ловить — одно развлечение.

Двух лягух обжарили на костре и съели. Даже косточки разгрызли до крошек. А трех оставили на ужин. Пусть мама порадуется.

Грибы решили поискать на обратной дороге.

Вот тут Данул и изъявил желание стать разведчиком. Павуш не возражал, потому что понимал — спорить с братом-скандалистом занятие хлопотное и почти бесполезное. Хотя какое-то тревожное предчувствие у него возникло — таинственные чужие всадники не шли из головы. Но Данул уже убежал вперед вместе с довольным добером, с радостью пустившимся с мальчиком наперегонки. Павуш за ними бежать не стал. Из принципа. Разве так разведку проводят? Пусть носятся сломя голову, если им нравится. А я лучше грибы поищу. Гриб — вкуснее лягушки, если как следует отварить.

Сначала Павушу показалось, что он услышал слабый крик брата. Насторожился, но тут же успокоился. Видать, его зовет. Кричи-кричи, все равно не побегу. Однако через несколько секунд до слуха мальчика донеслось глухое рычание добера, сменившееся визгом. И еще какой-то странный звук, который лесной житель никогда не слышал, долетел. Что-то похоже на 'иго-го-го'.

Павуш ничего не видел: как раз перед ним начинался небольшой пригорок. Он побежал вперед, но не по прямой, а короткими перебежками, интуитивно прячась за деревьями. Поднявшись на взгорок, он почти остановился, внимательно, но осторожно, вглядываясь вперед. Прямо за взгорком находился ручей, чуть дальше впадавший в речку. А за ручьем начинался тот самый холм, через который ребята шли к озеру.

Павуш никого не увидел перед собой. Но обзор закрывал скалистый выступ холма. Мальчик преодолел ручей, прыгая по камням, и устремился к выступу. Картина, которую юный лесовик увидел, достигнув выступа, повергла его в шок.

В значительном отдалении, по отлогому спуску между холмом и рекой, в два ряда двигались утренние всадники. Но на этот раз они находились не одни. Между рядов всадников тянулась вереница связанных людей. По внешнему виду Павуш понял, что видит лесовиков: люди были одеты в длиннополые огуши* из оленьих шкур. Такая же огуша, только маленькая, находилась и на теле мальчика. Он не мог издалека разглядеть лиц — лишь последний лесовик, замыкавший цепь, показался ему похожим на бортника: длинная нескладная фигура вроде как прихрамывала, а бортник хромал. Однажды свалился с дерева, подбираясь к дуплу с пчелами, и сломал ногу.

Павуш присел на корточки. Он испугался и растерялся. Мысли разбегались из головы, как муравьи из потревоженного муравейника. Что же произошло? Мальчик пытался восстановить события.

Данул бежал впереди, сломя голову. Такое с ним случается: когда увлечется, то ничего не видит вокруг. Предположим, он выскочил прямо на чужих людей, и они его схватили. Тогда Данул и закричал. А верный добер зарычал, а потом завизжал. Наверное, его ударили или даже убили. Но что означают связанные лесовики? Неужели всадники напали на его общину?

Павуш не хотел в это верить. Ведь это означало, что мама тоже захвачена в плен. Подобное невозможно было представить, как и то, что, например, никогда не взойдет солнце. Мысль настолько испугала мальчика, что он заплакал. Он плакал и ничего не мог с собой поделать, хотя и знал, что мужчины не плачут. Между тем, всадники вместе с пленными лесовиками скрылись из виду.

Павуш не зря считался в племени очень смышленым парнем. Он умел считать лучше многих взрослых, рисовать углем на камнях фигурки животных и людей, подражать крикам зверей и птиц. Мать научила его различать ядовитых и неядовитых змей, и он даже несколько раз помогал ей их ловить. А однажды он сам поймал и убил змею, заползшую в землянку. Правда, змея оказалась безобидным ужом, но разве в этом дело? Каким вкусным оказался гад, когда братья зажарили его на костре.

А еще Павуш умел ловко и быстро добывать огонь при помощи всего двух камушков — этим умением с ним поделился покойный отец. В общем, Павуш мог считаться парнем на все сто, если бы первобытные люди умели считать до ста. Но в такие переделки ему еще не приходилось попадать. И он не знал, что делать.

Закончив реветь, мальчик решил, что надо бежать за всадниками: вдруг удастся что-то высмотреть, а там, глядишь, и какая-то умная мысль в голову придет. Пожалуй, он так бы и поступил, если бы не одно 'но'. Уже вечерело, и солнце могло вскоре сесть за горой. Все равно предстоит искать ночлег — не лучше ли вернуться на стоянку? Так рассудил сообразительный мальчуган после первого порыва.

К тому же, он понимал, что на стоянку все равно сходить надо. Вдруг это другие лесовики, из соседней общины? Или чужаки не всех захватили в плен. И где-то в глубине подсознания теплилась надежда: может, и маме удалось ускользнуть? Хотя надежда была очень слабой. Павуш знал отчаянный характер матери: она вряд ли бы бросила сородичей в беде и почти наверняка ввязалась бы с врагами в драку.

И он побежал по берегу ручья к стоянке, втайне надеясь встретить кого-нибудь из сородичей еще по дороге. Но все оказалось гораздо хуже самых мрачных предположений.

На стоянке действительно оставались люди. Но мертвые. Около священного камня в центре стоянки, где приносились в жертву животные, рядом с вырубленным из дерева изображением Лашуя лежали в разных позах четверо лесовиков. Они успели дать бой нападавшим, и, судя по окровавленному наконечнику копья в руке одного из лесовиков, кое-кому из врагов тоже не поздоровилось.

Павуш бродил по разоренной стоянке и в отчаянии сжимал маленькие кулаки. Что лесовики сделали плохого этим чужакам? Почему они так жестоко поступили с сородичами? Впервые в жизни столкнувшись с таким вопиющим злом и несправедливостью, мальчик не находил ответа на свои вопросы. И вдруг он услышал стон.

На окраине стоянки, между деревьями, он нашел умирающую женщину, жену бортника, сестру Олии. Видимо, она пыталась скрыться в лесу, но чужаки сразили ее стрелой в спину. Родная тетка Павуша лежала на боку, в уголках губ пузырилась кровавая пена. Она умирала, но еще находилась в сознание. Когда мальчик склонился над тетей, она заплакала и хрипло прошептала: 'Это… были… гарты… Павуш… спаси… маму'. Больше она ничего не смогла сказать.

Павуш спрятался в землянку, разжег костер и долго сидел около огня. Обнаружив в котомке мертвых лягушек, мальчик не удержался и снова заплакал, вспомнив о том, как хотел приготовить маме ужин. Только под утро он забылся тяжелым и беспокойным сном.

*Ариг — старший воин, командир воинской дружины.

*Лашуй — дух леса.

*Омана — душа человека.

*Лесовики — лесные люди.

*Кола — примитивная кружка из бересты, в виде кулька, промазанная по швам смолой.

*Добер — 'добрый волк', потомок прирученных волков.

*Драпы — примитивная зимняя обувь, ботинки со шнуровкой, сшитые из шкуры.

*Огуша — зимняя одежда из шкур животного (как правило, оленя, лося, иногда козла) до пят, с рукавами и капюшоном.