Когда дует ветер

Глава четыре. Противостояние

Караван с пленниками достиг стойбища 'лосей' ранним вечером. Караульные заметили длинную вереницу пеших и конных людей издалека, и встречать соплеменников на берег высыпало едва ли не все население стойбища. Кто-то торопился увидеть целыми и невредимыми родственников-воинов, а кто-то с любопытством рассматривал плененных лесовиков. Рунат к реке спускаться не стал, остановился у крайних хижин, изучая картину с верхней точки берега. Он быстро ориентировался в обстановке и успел сделать кое какие выводы еще до того, как к нему поднялся ариг. Хран шел пешком, ведя лошадь на поводу. За ним по пятам бежали две дочки. Но, увидев неподвижную и строгую фигуру вождя, девчушки оробели, переглянулись и решили вернуться к реке, чтобы не мешать общению взрослых.

— Солама калама, вождь, — издалека поздоровался ариг.

— Калама солама, Хран, — голос вождя звучал благожелательно, но сухо. — Я вижу, охота получилась удачной? Я посчитал — два раза по пять и еще четыре пальца. И мальчики есть. Неплохо. Но я думал — будет больше.

Хран остановился в нескольких шагах, вытер со лба пот. Он чувствовал себя значительно лучше после снадобий и лечения Олии, но к вечеру, после длинного перехода, начавшегося с восходом солнца, ариг ощущал легкую слабость.

— Не удалось застать врасплох, — виновато пояснил. — Четверых лесовиков пришлось убить, дрались, как бешеные волки. И пару баб кончили: одна убегала, а другая — брюхатая была.

— Да-а, я думал, пленных будет больше, — повторил Рунат, словно не заметив разъяснения арига. — А вот наших меньше, чем уходило, я что-то двоих не заметил. Или мне показалось?

Хран опустил голову. Но даже с опущенной головой он значительно превосходил ростом коренастого вождя.

— Все так, вождь. Убили двоих поганые лесовики.

— Тела где?

— Тела привезли.

Рунат держал паузу.

— Ладно. Найдешь колдуна, скажешь. Пусть завтра обряд проведет. Я вижу — ты устал сильно?

— Да так, немного, — Хран встрепенулся, демонстрируя готовность к действиям.

— Отдохни, отдохни. Потом еще поговорим. Вон, дочери тебя ждут. А сын, кстати, где?

Ариг непроизвольно обернулся. На обезображенном лице появилась слабая улыбка.

— Сын? А, пленных пошел смотреть.

— Так, отдохнешь у себя или пойдем, поедим с дороги, кумыса выпьем? — с неопределенной интонацией протянул Рунат.

— Как скажешь, вождь.

Вождь задумчиво наморщил лоб:

— Нет, наверное, сейчас иди. Я позову, если что.

Увидев дочерей арига, Рунат вспомнил про Уму. Расчетливый и жестокий, вождь 'лосей' имел две ахиллесовых пяты, о которых знал только он сам, да еще, пожалуй, вездесущий и пронырливый Ирас. Жена Арида и старшая дочь Ума: только эти два человека, женщина и девочка, мать и дочь, могли лишить Руната душевного равновесия, заставив испытывать чувства, в принципе ему не свойственные — боль и сострадание.

И вот сейчас Рунат страдал, если к этому бессердечному человеку вообще подходило подобное определение. Его постоянно грызла мысль о том, что Ума сильно болеет. Более того, она могла умереть. Со вчерашнего дня, когда Арида позвала колдуна, дочери стало еще хуже. Девочка ничего не ела, кашляла, и периодически впадала в беспамятство от жара. Приходя в себя, Ума постоянно просила пить, но, напуганная предостережениями Ираса, мать только смачивала ей губы. На счастье Умы, ее младшие сестры-мартыши ничего не знали о 'научных рекомендациях' колдуна и поили старшую сестру, когда Арида выходила из хижины. Но сегодня и младшие девочки стали чувствовать себя хуже, у них появились те же симптомы: поднялась температура, лица и туловища усеяла ярко-розовая сыпь. Арида находилась в отчаянье, не зная, что делать. Только сидела в хижине и плакала.

Рунат решил сам поговорить с колдуном по поводу его бездействия, но тот, опасаясь за собственную репутацию, твердо придерживался выбранной версии. Мол, во всем виновата Арида — не обратилась вовремя за помощью, и теперь может помочь только чуро. А чуро — вещь непредсказуемая

Более того, сходив в хижину к больным детям и посмотрев на Уму, Ирас утвердился в мысли о том, что девочка умрет. Да и сестры ее, скорее всего, тоже. В своей 'лечебной' практике колдун уже сталкивался с похожими ситуациями, когда в семье почти одновременно заболевали все дети. Как правило, такие ситуации завершались тем, что или все дети потихоньку выздоравливали, или, наоборот, умирали один за другим. Поэтому Ирас достаточно здраво, с позиции собственных интересов, рассудил: лучше 'подстелить соломки' и заранее приготовить родителей к худшему, чем обнадеживать, рискуя своим положением и благополучием. Тем более что Ума, по понятиям Ираса, могла вот-вот 'потерять оману'.

— Ты Рунат, того, не переживай, — попытался колдун утешить вождя. — Оленя Черух хорошо принял, когда я ему кровью губы мазал, даже улыбался. Так что оману Умы он возьмет, все в порядке. Теперь осталось только напоследок задобрить. Но это уже, когда того…

— А нельзя Черуха уговорить, чтобы он наоборот, не принимал оману Умы? — с надеждой спросил Рунат.

— Ты чего? — с испугом отреагировал колдун. — Нельзя так делать. Как так? Тогда омана маяться будет, без тела останется, а потом куда деваться?

— В тело вернется.

— Глупости говоришь. Если омана ушла, то уже не возвращается. Разве что — чуро какое.

— Во сне же уходит, а потом возвращается? — Рунат в отчаянье пытался уцепиться хоть за какой-то шанс.

— Сон — другое дело. Там омана так, по своим делам ходит. С другими оманами общаться. А если окаха напал, тут уже все. Зачем омане в больном теле оставаться?

Вождь задумался. Рассуждения у колдуна каменные, не прошибешь. Недаром столько лет с духами дело имеет.

— А если…

— Ну, чего еще? — пренебрежительно спросил Ирас. Какой тупой народ — простейшие вещи понять не могут.

— А может омана в чужое тело вселиться?

— Чего? — колдун на мгновение опешил. Возможность такого развития событий ему не приходила в голову. — Да нет, как так? Кто ж ее в чужое тело пустит? Там своя омана живет.

— А в мертвое?

Тут Ирас вовсе лишился дара речи. Искоса взглянул на Руната. Чего это он несет? Совсем из головы ум ушел.

— Ну, ты подумай, подумай, как следует, — колдун заговорил спокойно, отчетливо выговаривая слова. — Если тело мертвое, значит, его омана оттуда ушла. Так?

— Так, — согласился Рунат.

— А если своя омана из тела ушла, значит, оно уже негодное. Зачем чужой омане туда вселяться? Понял?

— Понял, — со вздохом произнес вождь.

Они разошлись, недовольные друг другом.

Ирасу не нравилось настроение вождя. Чего так из-за девчонки переживать? Каждый день чьи-то оманы в акуд уходят. Жизнь так устроена.

Рунат же не мог поверить, что Уму нельзя спасти. Грызло его тайное подозрение, что Ирас по какой-то причине не хочет помочь дочери. Как будто мстит за что-то или завидует. Поменять бы колдуна, да где же другого такого умного взять? Да и слишком многое их между собой связывало. Слишком многое.

Проводив взглядом арига, Рунат решил таки спуститься к реке, посмотреть на пленных. Но на полдороге его остановил Урак, воин, ходивший вместе с Храном в набег. Урак выполнял при вожде особые функции соглядатая и доносчика. Рунат строго следовал совету, усвоенному еще от отца: доверяй, но проверяй. Вождь должен везде иметь свои 'глаза' и 'уши'. Власть — дело тонкое и ответственное. Разинешь рот — без головы останешься.

— Чего тебе? — неприветливо спросил Рунат. В другое время он бы обстоятельно выслушал доносчика, но сейчас ему ни с кем не хотелось общаться. — Срочное что?

Урак угодливо улыбнулся:

— Вождю решать, срочно или нет. Я тороплюсь рассказать, чтобы вождь все знал.

— Лучше бы ты торопился, когда с лесовиками дрался, — вождь не скрывал раздражения. — Как же так лесовики смогли двоих 'лосей' убить? Совсем драться разучились.

— Не двоих, а одного, — осторожно поправил вождя соглядатай. — Да и того случайно, можно сказать. А меня там не было. Я это, в землянку тогда заскочил.

И не удержавшись, добавил:

— Я даже брюхатую заколол. Колдун говорил — брюхатых не нужно брать, с ними одна морока. А ариг говорит — зачем заколол? А я чего? Как колдун сказал.

— Подожди ты, с брюхатыми, — Рунат поморщился. — Тебе бы только с бабами воевать. Почему одного убили? Я не понял. Хран сказал, что убили двух.

— Не-ет, лесовики убили одного. А второго ранили. Он по дороге умер. А Храна тоже ранили, но ему ведунья помогла.

— Стоп, — велел Рунат. В голосе вождя появилась заинтересованность. — Арига разве ранили? Он мне не сказал. И какая еще там ведунья?

— Храну вот так, почти в грудь, стрела попала, — с готовностью пояснил доносчик. — Ему больно было. А ведунью мы там поймали. Ох, и злая баба! Орала так, будто свинью режут. И глаза, глаза…

Урак замялся, подбирая сравнение.

— Потом про глаза расскажешь, — Рунат опять начался злиться. — Ты по делу говори.

— По делу? Ага, так, значит. У арига плечо болело, вроде, стрела с ядом была, а ведунья ему помазала, потом травой напоила, и шу-шу-шу.

— Какое шу-шу?

— Шептала чего-то: шу-шу-шу. И вообще — много они с Храном говорили. Я его предупредил: смотри, сам знаешь этих лесовичек, какие они. Не боишься, что окаху нашлют? Они же Лашую поклоняются. И дух огня у них другой. Смотри, чтобы как с братом не получилось. А он — не твое дело. А я чего — я предупредить. Я же — как лучше. И смотрю, чтобы чего не того. Как ты велел, вождь.

Урак, наконец, замолчал. Рунат задумался. В иной ситуации донос про подозрительные отношения арига с ведуньей его бы насторожил. Хотя Храну он доверял почти, как себе, но вождю ничего нельзя пропускать мимо ушей. Однако сейчас ему не давали покоя совсем другие обстоятельства. И это беспокойство навело его на неожиданную мысль.

— Так ты говоришь, ведунья Храну помогла?

— Да, — честно признался Урак. И непоследовательно дополнил. — Но я его предупреждал.

— А ну, — решительно приказал вождь. — Показывай эту лесовичку.

Доносчик суетливо затоптался на месте, вытягивая руку:

— Вон они, там сидят. У нее, у ведуньи этой, сын здесь. Тоже попался.

— Сын? — Рунат двинулся по направлению к кучке пленников. — И что? Большой?

— Нет, не очень. Но злой, щенок, как и мать. Кричал, чтоб вы, гарты, все сдохли, — Урак семенил сбоку, заглядывая в лицо вождю. — Колдун подходил, сказал, что мальчонка в самый раз. Рыжий, как огонь. Ирас сказал — Оман Яр таких любит.

Вождь притормозил:

— Чего любит?

— Да в жертву его, в жертву. Огонь к огню, так колдун сказал, — радостно пояснил Урак. Он был очень доволен. Как все удачно складывается! Доносчик чувствовал, что чем-то очень угодил вождю. Только до конца не понимал, чем именно.

— Вон она, волосы, как сено.

Рунат приблизился к Олие. Та сидела на земле, голова Данула лежала у нее на коленях. Мальчик дремал, измученный долгим переходом. На подошедшего вождя ведунья даже не взглянула: их, этих гартов, здесь уже половина племени перебывала. Все пялятся на лесовиков, как на диковинных зверей. А чем они отличаются? Только тем, что мужчины-лесовики никогда не обрезают бороду, а женщины разных веревок себе в волосы не заплетают, как эти козы равнинные.

— Это ты, ведунья? — гарт стоял прямо над женщиной и сверлил наклоненную голову голубенькими глазками. Олия глянула мельком и снова уставилась в землю. Она знала неуправляемую силу своего взгляда и в гляделки без нужды не играла.

— Чего молчишь?

— Эй ты, волосатая! — Урак слегка хлопнул Олию древком копья по плечу. — Отвечай, когда вождь спрашивает.

И посмотрел на Руната:

— Она, она, ведьма лесная. Вишь, клык медвежий на шее висит. Может, ее того, плеткой огреть?

Олия подняла глаза на Урака и кольнула так, что соглядатай осекся. Потом перевела взгляд на Руната, произнесла грудным хрипловатым голосом:

— Ну, извини. Не знала, что ты вождь. У нас в лесу вождей давно нет. Не знаю, как с ними разговаривать.

Рунат усмехнулся. Неожиданно для него самого, лесовичка ему понравилась. Ее гордое спокойствие вождя ничуть не разозлило, а, скорее, позабавило. Он привык видеть в глазах соплеменников, даже таких сильных и храбрых воинов, как ариг, угодничество и страх, а тут… Какая-то хрупкая лесовичка делает вид, что его не боится. Может, это даже и неплохо. По житейскому опыту он знал, что с людьми, которые тебя не боятся, во многих смыслах проще иметь дело. Больше шансов, что не соврут и не обманут.

— Так ты, ведунья или нет?

— А что? На костре хотите сжечь?

'Ишь ты, — подумал Рунат. — А она и вправду отчаянная. И умная, похоже'.

— А ты, почему так решила?

— Знаю. Люди рассказывали.

— Какие люди?

— Разные. По лесу много разных людей бродит.

Вождь ответил после паузы:

— Можем и сжечь. А можем и не сжечь. Мне сказали, ты Храна от яда вылечила?

— Хран, это кто? Здоровый такой, со шрамом?

'Врет или правда не знает, как зовут?'

— Здоровый. И со шрамом. Ариг мой.

— Ну, лечила. Может и вылечила. Если к утру не помрет.

Олия шутила очень опасно. Но такой уж эта женщина имела нрав и язык. А еще она почувствовала, что независимый тон вождю 'лосей' почему-то нравился. Олия вела себя как лисица, угодившая в западню. Сейчас она слегка скалила зубы, но готова была и хвостом повилять, лишь бы выбраться из ловушки.

— А другие болезни лечить можешь?

— Смотря какие.

— Ну, окаху выгнать. Из девочки.

— Смотря какого, — осторожно ответила Олия. — Окахи разные бывают.

— Развяжи ее, — распорядился Рунат. Он принял решение.

Рунат, Олия и Урак уже поднялись по откосу, когда их догнал запыхавшийся колдун.

— Рунат, вы куда? — за небрежным тоном Ирас пытался скрыть сильное любопытство и озабоченность.

— Ко мне.

— Можно мне с вами?

— А зачем? Чего ты там не видел? — вождь не скрывал издевки. Он злился на Ираса за то, что тот то ли не мог, то ли не хотел помочь Уме, и теперь испытывал злое удовлетворение, оттого что никак не зависел от колдуна. Тот сам расписался в своей беспомощности, в неумении замолвить словечко перед духами. Так что — пусть проваливает к Черуху.

— Ну, посмотрю. Как там Ума, девочки.

— Ты уже смотрел. И с Черухом уже договорился, — произнес Рунат, как отрезал. — Нечего тебе там больше делать. Иди лучше пленными займись. Пусть их покормят чуток. Завтра надо землю рыть.

— Но, — Ирас уже не скрывал гложущего его любопытства. — А ведунья-то тебе зачем?

— Решил вторую жену взять, — с садистским удовольствием пошутил вождь, обрекая колдуна на бессонную ночь. Он хорошо знал, что Ирас совершенно не понимал шуток.

Арида встретила приход мужа и неожиданных гостей недоуменным и растерянным взглядом. После того, как заболели и младшие дочери, несчастная женщина совсем потеряла голову. Она бесцельно, как лунатик, слонялась по хижине, поочередно присаживаясь около больных дочерей и почти непрерывно плакала. Внутренне она уже смирилась с тем, что все три девочки отправятся в акуд. Раз уж колдун отказался помогать, то шансов на спасение нет.

Рунат, ни слова ни говоря, подвел Олию к лежанке Умы.

— Вот, — начал и замолчал — сдавило горло. Только сейчас, у постели больной дочери вождь вдруг понял, что эта дикая гордая лесовичка с растрепанными волосами, его последняя надежда. Понял и ощутил внутри себя такую черную и жуткую пустоту, что задохнулся, а потом закашлялся. Пока он кашлял, Олия подошла к девочке и присела. Та посмотрела на незнакомую женщину и внезапно тихо и жалобно попросила, с трудом раздвигая растрескавшиеся от жара губы:

— Пить…

— Воды дайте, — потребовала ведунья и посмотрела на Ариду. Та стояла с открытым ртом.

— У вас что, воды нет? — недоуменно спросила Олия.

— Э-э, — просипела Арида, у нее тоже что-то произошло с голосом. — Ей нельзя.

— Почему?

— Колдун сказал.

— Почему?! — почти выкрикнула ведунья. Глаза ее при этом так грозно сверкнули, что Арида попятилась.

— Он сказал, что нельзя окаху поить. Это он воды просит.

— Дурак он, ваш колдун, — со зловещей интонацией процедила Олия, и перевела взгляд на Руната.

— Вождь, или как тебя там? Ты воды дашь?

Словно загипнотизированный требовательным взглядом ведуньи, вождь торопливо взял горшок с водой и подошел к лежанке. Олия приподняла голову девочки и скомандовала Рунату:

— Давай!

Тот поднес край горшка к губам дочери.

Пока Ума жадно, едва не захлебываясь, пила воду, Арида стояла с выпученными глазами, ни жива, ни мертва. Наконец, девочка закончила пить и Олия осторожно опустила ее голову на шкуру. Рунат заглянул в горшок и ошеломленно посмотрел на ведунью — горшок был пуст.

— Да не бойтесь вы, — раздраженно произнесла Олия. — Видите, сколько она выпила? Теперь любой окаха захлебнется.

— Но, — неуверенно протянула Арида. — Колдун сказал…

— Дурак он, ваш колдун, — повторила Олия и, не удержавшись, ядовито добавила. — Только у гартов могут быть такие глупые колдуны. Вода любую болезнь выгоняет.

Олия хорохорилась, но нервы у нее были напряжены до предела. Едва увидев лицо девочки, она поняла, что знает эту болезнь. Именно такой же окаха напал две зимы назад на Данула и Павуша. Тогда у мальчиков начался жар, и на лице появилась мелкая красная сыпь, перемежаемая пузырьками, наполненными мутной водой. Только под носом кожа осталась чистой и бледной. Такая же сыпь пошла и по телу мальчиков. И они тоже все время просили пить.

Трое суток Олия поила детей отваром травы, которая, ведунья это знала, помогает при кашле, и беспрерывно бормотала молы, прося Лашуя спасти детей от Черуха. И на четвертые сутки у мальчиков начала бледнеть и сходить сыпь, прошел жар, а еще через несколько дней они уже носились по заснеженному лесу, как ни в чем ни бывало.

Когда Олия посмотрела на лицо Умы, ей показалось, что часть пятнышек на лице ребенка побледнела, как и у ее сыновей перед тем, как они начали выздоравливать. Но это предположение еще нуждалось в проверке и подтверждении. Ведунья откинула шкуру, которая прикрывала девочку и внимательно осмотрела ее худенькое тельце. Сердце Олии радостно заколотилось: теперь уже не оставалось сомнения в том, что сыпь бледнела. Местами она даже слегка шелушилась.

Арида и Рунат наблюдали за действиями ведуньи с тревожным ожиданием. Даже Урак, поначалу остановившийся у выхода, потихоньку подобрался ближе и с любопытством вытянул шею.

Но Олия не торопилась.

— Еще вода есть?

Теперь уже Арида сорвалась с места и принесла из угла хижины горшок с водой. Олия обмакнула в горшок руку и обтерла Уме лицо. Девочка слабо улыбнулась.

— Открой рот, — ласково попросила Олия и тоже улыбнулась. — И язык высунь.

Ума с готовностью показала кончик языка.

Ведунья наклонила голову, заглядывая больной в рот. Она хотела получить последнее подтверждение. На языке местами лежал 'белый песок', но его оставалось совсем мало.

Олия набрала в рот воды, побулькала ее, и выплюнула на пол.

— Вот так пусть делает. Но не сейчас. Надо траву заварить. У меня в мешке есть.

Ведунья вопросительно взглянула на Руната. Тот прокашлялся.

— А это, — вождь пытался сформулировать мысль, но, видимо, продолжал чего-то бояться. — Как она?

— Я большого окаху выгнала, — внушительно произнесла Олия. Только сейчас она почувствовала, что вся мокрая, и провела ладонью по лбу, вытирая пот. — Но маленький окаха еще сидит. Поить надо девочек побольше. Всех. Так я схожу за травой?

Рунат посмотрел на Урака:

— Отведи ее. Пусть возьмет все, что надо. И приведи обратно.

Когда Урак увел Олию, вождь посмотрел на жену. Та опять плакала, но глаза радостно блестели. У Руната что-то кольнуло в груди.

— Что ты думаешь? Ты ей веришь?

Арида пошмыгала носом и неуверенно протянула:

— Я не знаю.

Подумала и добавила:

— А Ирас — свинья.

— Ирас — свинья, — задумчиво повторил Рунат. — Пусть ведунья всю ночь здесь сидит. Я у хижины воина поставлю, чтобы караулил. Если Ума умрет, я эту лесовичку сам на костре сожгу.

У вождя 'лосей' иногда болело сердце. И иногда, как мы увидели, он даже проявлял сострадание. Но вот чего он был напрочь лишен, так это чувства благодарности.

Урак и Олия вышли из хижины, и уже двинулись в направлении реки, как вдруг Олия замедлила шаги.

— А хижина арига где?

— Зачем тебе? — гарт опешил.

— Ты же слышал, что вождь сказал?

— Ну?

— Вот и веди к аригу, мне туда надо.

Урак ничего не понимал. Что это за отношения у арига с ведуньей? Ох, играет Хран с огнем.

Ариг сидел у небольшого костра в своей хижине. В углу копошились довольные дочки. Сын вяленого мяса поел и убежал с пацанами играть, а девчонки к Храну будто прилипли. Папа вернулся домой — уже здорово, а тут еще целый туесок меда принес — и вовсе настоящий праздник.

Сейчас девочки отводили душу, по очереди зачерпывая мед грубой деревянной ложкой, вырезанной из липы. Лесной мед гораздо вкуснее и слаще, чем тот, который в степи растет, прямо в земле. Правда, папа говорит, что он там не сам растет, а его туда пчелы приносят. Присмотрят себе норку на крутом берегу или в камышах, построят маленький шалаш, а потом туда мед таскают на длинных носах. Если такой пчелиный шалаш найти, то можно целую ладошку меда зачерпнуть. Только надо очень-очень осторожно, а то пчелы покусают. А в лесу пчелы живут в больших хижинах, которые строят на деревьях. Там меда столько, что можно большой горшок набрать. Вот папа и принес из леса. Вкуснятина!

Девочки весело шептались, а иногда чуть-чуть ссорились, когда кто-нибудь (нечаянно, конечно) залезал в туесок без очереди. Но даже ссорились тихонечко, чтобы папе не мешать.

А Храна клонило в сон. Он только что выпил теплого настоя, который сестра заварила по совету Олии. Утром, когда собирались после ночевки в последний переход к стойбищу, ведунья подозвала арига и протянула два кожаных мешочка.

— Зачем это?

— Как до стойбища дойдем, будешь пить, — пояснила Олия. — Раздели каждую долю на две части. В этом мешочке смесь на утро. Заваришь, пусть постоит, пока теплая не станет, и выпьешь, завтра и послезавтра. А в этом мешочке смесь на вечер. Должно помочь. Да подойди ты поближе, не укушу.

Хран сделал шаг навстречу. Ведунья засунула ладошку под верх его огуши, нащупала пальцами рану. 'Лось' ощутил теплое покалывание. Олия неразборчиво пробормотала под нос непонятное заро.

— Заживает. Сверху сохнуть начала. Хорошо.

Она вытащила ладошку.

— Охота тебе помогать мне, — скрывая смущение, сказал ариг. Грубый и прямолинейный, в отношениях с лесовичкой гарт ощущал непонятную для себя неловкость. С одной стороны, ему не нравилось, что эта лесная дикарка им чуть ли не командует, и получается, что он вроде как от нее зависим, с другой стороны… С другой стороны, ему была приятна забота светловолосой женщины. Ее прохладные, а иногда почти горячие, пальцы будили слабое воспоминание о далеком детстве, о теплых и ласковых руках матери.

— Я, может, себе помогаю, — загадочно ответила Олия. — Слушай, Хран, у меня к тебе просьба есть.

— Ну, — ариг напрягся. Ага, этого он и ожидал. Просить сейчас начнет.

— Да не бойся ты, — в глазах ведуньи мелькнула насмешка. Храну порой казалось, что лесная ведьма читает его мысли. Хотя чего там читать? Мысли у арига всегда были простые и едва ли не написаны на лбу. — Ты мои мешки со снадобьями не выбрасывай, ладно? Как до стойбища дойдем, отнеси к себе в хижину. Я не знаю, что со мной случится, а там много чего полезного. Глядишь, и для тебя самого пригодится. Положишь у себя? Если что, выбросишь потом.

— Хорошо, — гарт кивнул. Можно и забрать мешки. Мешки хорошие, прочные, сразу видно — мастер выделывал.

Когда вернулись в стойбище, ариг мешки лесовички, как и обещал, отнес в хижину. А маленькие мешочки отдал сестре, чтобы она отвар заваривала.

Похлебав с дочками похлебки, приготовленной сестрой, Хран затем выпил теплого настоя, и его сразу потянуло в сон. Он и не заметил, как заснул, прямо у костра.

Ему чудилось, что он идет по весеннему лесу. Солнышко распалилось так, что в огуше стало жарко. Ариг собрался распахнуть огушу, но внезапно прямо перед ним выросло ветвистое дерево. Вроде и не широкое, а обойти его Хран не может. Влево шагнет, и дерево влево сдвигается. Вправо шагнет — и дерево вправо. А еще жаром огненным пышет в лицо, будто костер. Остановился ариг на месте и не знает, что делать. И в это время слышит негромкий шепот: 'Хран, обернись'. Обернулся ариг, а рядом, на расстоянии вытянутой руки, свисает с ветки змея с огромной головой. Пасть раскрыта, а в ней раздвоенный язык шевелится. И снова ариг шепот слышит, уже громче: 'Хран, Хран', и голос вроде как на голос ведуньи похож, низкий и хрипловатый…

Ариг покачнулся на корточках и открыл глаза. Напротив него, с другой стороны костра, стояла ведунья. Гарт протер глаза: что за наважденье? Но морок не проходил — лесовичка стоит, а у выхода Урак топчется. Ариг поднялся на ноги, заморгал с недоумением. Из угла, притихнув, на незнакомку пялились, сверкающими бусинками глаз, заинтригованные дочки.

— Это мы, Хран. Заснул, что ли? — Олия еле заметно, кончиками губ, улыбалась. — Мешки у тебя?

— Мешки?

— Угу. С травами. Рунату травы нужны.

— Рунату? — ариг потихоньку приходил в себя после странного сна и не менее странного появления лесовички. — Вон они лежат. А зачем вождю травы?

— Дочери у него болеют. Настой надо делать, — ведунья присела возле мешков, вытащила несколько связок сушеной травы. — Вот, это я возьму.

Олия быстро обежала взглядом хижину:

— Твои дочки?

— Мои.

— Хорошие у тебя дочери. Глаза, как у бельчат, любопытные. Береги их. А жена где?

— Умерла, — после паузы ответил Хран, скашивая взгляд на Урака. Тот шевелил носом, словно принюхиваясь. 'И чего он тут унюхал? — неприязненно подумал ариг. — Вечно носом водит, как крыса'. Хран недолюбливал Урака: воин никудышный, только против женщин и детей герой.

— Много у тебя травы, как у колдуна, — вдруг подал голос Урак. — А мне можно взять?

— А тебе зачем? Больной, что ли? — с недовольством поинтересовалась Олия.

— Может и больной.

— А где у тебя болит?

— Вот тут, иногда, — соглядатай ткнул себя пальцем в живот. — Когда мяса много поем.

— А ты не ешь много, и болеть не будет, — посоветовала Олия.

— Это как? — не понял Урак. Как это можно мяса много не есть, когда его много? Ну и дура, эта лесовичка.

— Да так, — Олия вздохнула и, вытащив из мешка, протянула Ураку пучок травы. — На, возьми. Когда снова объешься, завари в горшке и выпей.

Соглядатай с готовностью схватил пучок и стал с любопытством его обнюхивать.

— Ну, мы пошли, Хран, — ведунья снова улыбнулась кончиками губ и вроде как подмигнула. Или аригу спросонья почудилось? — Доброй тебе ночи, и детям твоим.

— Доброй ночи, — машинально отозвался гарт. И потрогал на груди змеиную голову. Чуро меня, чуро. Странная она, Олия. То злая, как бешеная волчица, то улыбается. И чего бы этот сон значил со змеей? В другое время Хран сходил бы посоветоваться к колдуну, но что-то подсказывало ему — сейчас к Ирасу обращаться не надо.

Ирас стоял у загородки со свиньями. Покрытые черно-бурой шерстью, перемазанные в грязи, животные, в надвигающихся сумерках, казались колдуну таинственными и страшными демонами акуда, выбравшимися на поверхность земли. По представлениям гартов, на съедение демонам попадали те души умерших людей, которые не хотел брать по каким-то причинам в свой подземный мир грозный хозяин акуда Черух. Ирас предполагал, что демоны должны походить на свиней: то есть, быть черными, зубастыми, жестокими и всеядными. За всеядность колдун уважал свиней особо: что ни дай, все слопают, от червяка и морковки до тухлого мяса. А еще уважал за то, что размножаются быстро.

Ирас гордился своим стадом, такого количества свиней не было ни в одном племени гартов. А Рунат над ним подсмеивался, считал, что он от жадности свиней разводит. 'Ты, Ирас, наверное, думаешь, что и в акуд с собой копченую свинину заберешь, — усмехался вождь, выпив муссы. — Когда ты умрешь, я с тобой вместе велю самого здоровенного кабана сжечь, чтобы тебе в акуде веселей было'. Колдун только морщился: никто его не понимал, даже Рунат, хотя дураком вождя Ирас не считал. Но не видит дальше собственного носа. Скажи ему Ирас, что свиньи демонов напоминают, вообще бы со смеха умер.

'Почему они все время хрюкают? — размышлял колдун, опершись на перегородку. — Другие звери почти все время молчат, те же доберы или кони. А эти: хрю-хрю, хрю-хрю. Разговаривают, что ли? А чего разговаривать, когда рыло в землю воткнуто? Непонятно. Может, Черуху сигнал подают?'

Ирас всегда уходил в загон к свиньям, когда было муторно на душе, и грызли неприятные предчувствия. Здесь почти никогда и никто не отвлекал, кроме караульных, особенно по вечерам. Гарты считали, что от свиней воняет. А чего воняет? Ну, пахнет немножко. Так в стойбище тоже местами воняет, особенно летом, в жару. И ничего.

Вот и сегодня Ирас сильно нервничал и решил вечерком прогуляться. Еще жена привязалась: лисью малису захотела сшить на лето. У этих баб всегда так: коли приспичило, так сразу вынь и положь. А он же не охотник. Да и кто весной на лис охотится, они ж линялые все. Надо ждать, пока кто-то обряд захочет справить или с молой к духу обратиться. Вот тогда по поводу лисы и можно договориться. Ну, разве ж объяснишь дуре. Как весна, так начинают обновки на лето готовить. А зачем, спрашивается? Вот, Ирас, седьмое лето в одной малисе проходил и еще проходит.

Ирас объяснял свое волнение тем, что предстояло большое жертвоприношение, единственное в году, когда приносилась человеческая жертва. Накануне этого обряда, в ожидании первого весеннего новолуния после равноденствия, он всегда начинал испытывать мистический трепет и возбуждение. В такие дни любые, даже мелкие, происшествия выводили Ираса из состояния душевного равновесия. К таким происшествиям Ирас отнес неожиданный интерес вождя к лесной ведьме. Ее бы на костре надо сжечь, как когда-то сделал легендарный Шам, а Рунат с ней какие-то дела завел. Если Ураку верить, собрался дочерей лечить. Ну-ну, посмотрим, что у нее получится.

Урак нагнал Ираса, когда тот отправлялся к свинарнику. Показал связку трав, взятых у ведьмы. Колдун понюхал, попробовал на зуб.

— Эту траву знаю, а вторую нет. Здесь такой не растет. Зачем взял?

— Интересно, что у нее за снадобья. Вдруг, яд какой.

— Что она, дура совсем, яд тебе давать?

Урак пожал плечами: мол, что ж его знает? Ирасу внезапно пришла в голову хитрая мысль.

— А ты попробуй сделать, как она сказала. Выпей завтра утром, после того, как мяса поешь.

— Мяса нет, — уныло сказал Урак. — На охоту надо идти, да все некогда.

Ирас подумал:

— Зайди ко мне. Скажи жене, пусть кусок копченой свинины даст. Только небольшой. А то — знаю я тебя. И с вечера не обжирайся, на утро оставь. А потом настоя выпей, как ведьма сказала.

Доносчик посмотрел с подозрением. Неужели колдун тоже лесной ведьмы слушается?

— А если отравлюсь?

— Не отравишься, не бойся. Я Идолу молу скажу, чтобы тебя оберег.

— Ладно, — согласился Урак. — Тогда я к тебе, за мясом?

— Иди, — скрепя сердце, разрешил колдун. Жалко, конечно, всяких придурков свининой угощать. Но не мешает проверить, что там за травы лесовичка раздает. Пусть Урак пробует. А если отравится, так оно даже к лучшему. Тогда уж лесовичке не отвертеться.

'Ничего, и до ведьмы доберусь, — не сомневался колдун. — А сначала ее рыжего щенка на жертвенном камне распотрошу, недолго осталось'.

Ирас посмотрел на небо. Солнце уже почти опустилось за большой рекой, только чуть-чуть алело на горизонте. Вот-вот и появятся первые звезды. Ирас прошлой ночью несколько раз вставал и смотрел на небо, чтобы убедиться в том, что старая луна ушла. Так что сегодня уже можно было бы привязывать жертву к столбу, но так не бывает, чтобы луна на следующую ночь рождалась. А вот завтра — в самый раз.

Колдун испытал злое удовлетворение, представив, что будет с ведьмой, когда ее сынка потащат к жертвенному столбу. Эх, хорошо бы и ее на пару туда же. Надо этим завтра заняться.

Данул лежал, свернувшись в комочек, и пытался заснуть. Во рту он посасывал пластик вяленой оленины. Мама вечером засунула в руку, когда ее забрал какой-то гарт с голубыми глазами. Мальчику этот тип сразу не понравился, глаза — как льдинки. Гарт, небось, думал, что Данул спит у мамы на коленях, а он все сквозь ресницы видел, его не проведешь.

Там еще один гарт стоял, с противной лисьей мордой. Мама говорила, что это он Лаку заколол, которая в животе ребенка носила. Эх, был бы Данул чуток постарше, он бы всех этих гартов на копья насадил, как жуков на острую веточку. Мама, правда, ругалась, когда Данул так однажды поступил, говорила, что жуки тоже живые и им больно. Но он же не нарочно, он же тогда играл, а жуки хотели его в плен взять. Должен же он защищаться?

Данул поежился под огушей. В хижине, куда поместили пленных лесовиков, тянуло сыростью от близкой реки. И хотя днем солнце грело уже по-летнему, но до настоящего тепла, на самом-то деле оставалось еще далеко.

За спиной мальчика противно похрапывал бортник. Надо же, как не повезло. Связали веревкой с этим долговязым. Сегодня весь вечер приставал: куда это Олию гарты увели? Как будто Данул знает. Да и знал бы — не признался бы. Мама сказала, что этот бортник хуже шакала и с ним лучше не разговаривать. Вот Данул и не разговаривал. Ну, разве что совсем немножко. Нельзя же все время молчать.

Мама, когда уходила, поцеловала в лоб и прошептала: 'Терпи, Данулка, я обязательно вернусь. И тебя заберу'. Конечно, заберет, кто бы сомневался. Мальчику, правда, не нравилось, когда его называют Данулкой. Что он, маленький какой? Но от мамы можно стерпеть. В виде исключения.

Ноги слегка затекли. Данул перевернулся на другой бок, вытянул ноги, но скоро втянул обратно в огушу, как улитка. Холодно. Хорошо, что огуша теплая, сплошная. А он тогда хотел 'распашонку' надеть, на улице же тепло. Но Павуш заявил: не оденешь эту, на озеро не пойдем. Вредный этот Павуш, вечно спорит. А Данул тогда не стал спорить. Ну, разве немного, чтобы Павуша позлить. Данул вообще почти никогда не спорит. Так, иногда, от нечего делать.

Где, интересно, сейчас Павуш? Он ведь совсем один остался. А, может, его добер нашел? Тогда они вдвоем. Но без Данула им все равно тяжело придется.

С этими грустными мыслями мальчик заснул.