Когда город спит

3. Знакомство начинается с галстука

Утро не принесло Моро знаменательных событий. Как всегда, «Д-35» после завтрака осмотрел порт в бинокль. Новых кораблей нет. Обложившись городскими газетами, которые он взял за правило регулярно прочитывать от первой до последней строки, Моро еще некоторое время пробыл в номере, а потом вышел из гостиницы и отправился бродить по улицам без определенной цели, размышляя о своих делах.

Первое свидание с Дынником прошло благополучно. Моро точно подал все сигналы, о которых говорил Винтер, и Дынник пришел к нему. Моро разговаривал с ним сурово, немногословно, подчеркивая, что не потерпит никаких возражений. «Д-35» старался внушить Дыннику, что от него требуется безоговорочное послушание. Моро властелин, он отдает приказы, которые надо выполнять без рассуждений. Когда, по мнению Моро, во взаимоотношениях между ним и Дынником была установлена полная ясность, «Д-35» перешел к заботам о своем новом подчиненном.

— Вот деньги, — он протянул Дыннику сверток. — Истратите, дам еще, но зря не швыряйтесь. С документами хуже. Если вы зарегистрировались на репатриационном пункте под фамилией Дынника, а потом скрылись оттуда, она вам больше не годится. Между прочим, совершенно не понимаю, почему вы не постарались получить на пункте документы тем же порядком, как все репатриированные.

Дынник потупился. Рука его, лежащая на колене, дрогнула, и он засунул ее в карман брюк.

— Незачем задавать такие вопросы, не ваше это дело.

— Все, что касается вас, — мое дело, — настаивал «Д-35».

— Что ж, — Дынник как бы выталкивал слова, — если вам очень хочется знать, я скажу: не получил документов, как все, потому, что я не такой, как все… И вы тоже.

— Ну, это психология в духе вашего русского писателя Достоевского. Не стройте из себя кающегося грешника. Вы попросту струсили. На пункте народ, как русские говорят, дошлый, и они сумели бы выведать от вас то, что вы хотите скрыть. Пожалуй, с этой точки зрения вы правы: являться к ним не следовало… Итак, пока могу предложить вам только годичный паспорт. Он… он совсем как настоящий, но у вас есть пословица: береженого и бог охраняет. Не показывайте паспорт без особой надобности. Когда найдете жилье и хозяин потребует от вас документы, вы…

— Уже нашел жилье, — перебил Дынник. — В беседе с офицером части, в которую я попал на советской территории, мне удалось выпытать адрес его отца, живущего в Энске. Этот любезный офицер даже поручил передать папаше сыновний привет. Я все исполнил и попросил у старикашки временного приюта. Он, конечно, не отказал и ни о каких документах не заикнулся. Несколько недель я у него поживу, а там увидим.

— Правильно, — «Д-35» поощрительно улыбнулся. — Признаться, меня ваше жилье очень беспокоило. Если первые трудности улажены, приступайте к работе.

Моро приказал Дыннику узнать о Борисове все, что возможно: каков образ его жизни, когда он уходит из дому и когда возвращается, где бывает, а самое главное, постараться выяснить, где Борисов хранит свои бумаги, не берет ли чертежей из бюро домой.

— Э, нет, — решительно запротестовал Дынник. — Вы предлагаете начать форменную слежку за Борисовым, а его могут охранять. Охрана заметит меня, начнет, в свою очередь, следить за мной и сцапает. Спасибо за такое предложение.

Моро серьезно посмотрел на Дынника.

— Вы, может быть, и правы, но как поступить иначе? Пока мы не знаем о Борисове ничего, а, повторяю, должны знать все. Вам необходимо хоть однажды повидать Борисова, запомнить его в лицо. Надо иметь какие-то, пусть пока предположительные сведения о том, где он хранит чертежи. Иначе мы не сможем начать действовать.

Дынник заколебался.

— А вы сами не смогли бы последить за Борисовым? — спросил он.

— Нет, это исключено. Не забудьте, что я иностранец, человек приметный. Если я начну слишком часто появляться в районе бюро, ходить за Борисовым, это сразу бросится в глаза.

— Вы правы, — согласился Дынник.

— Наша профессия невозможна без риска, — убеждающе сказал Моро. — А в слежке за Борисовым я и риска особого для вас не вижу. Вряд ли у него есть охрана днем. Возможно, сторожат его квартиру и бюро.

Довод показался Дыннику веским. Не станет же Борисов ходить средь бела дня с охраной. А без «знакомства» с Борисовым не обойтись. Моро верно говорит: сейчас не знаешь, с какого конца браться за дело. Вообще ничего не знаешь. Рискнуть необходимо.

— Давайте условимся так, — предложил Дынник. — Я очень осторожно, не больше одного дня понаблюдаю за Борисовым, запомню его внешность. Что делать дальше — подскажут обстоятельства.

— Согласен.

…Сегодня Дынник должен доложить о результатах слежки. Насколько полными окажутся сведения, собранные Дынником, какую пользу принесут они, — эта мысль не давала Моро покоя. Он походил по улицам, посидел в пивной возле порта, заглянул в несколько магазинов. Совсем бесцельным это хождение нельзя было назвать. «Д-35» стремился чаще бывать среди людей, побольше слышать и видеть. Неплохо, если советские знакомые Моро или официальные лица заметят его гуляющим по городу или греющимся на солнышке в сквере. «Д-35» репутация бездельника не вредила.

Проходя мимо комиссионного магазина, Моро решил заглянуть и в него. Тут он увидел единственного покупателя.

Это был юноша лет двадцати, очевидно из числа тех, кого в этой стране окрестили кличкой «стиляга». Непременной принадлежностью «стиляги» в Энске были сильно набриолиненные и гладко зализанные назад волосы (у этого юноши — черные, чуть вьющиеся), тонкие усики, полубакенбарды, яркий костюм, ботинки на каучуковой подошве. Это было модно, и юноша, пришедший в комиссионный магазин, соблюдал моду тщательно.

Полное лицо его с досиня выбритыми и напудренными щеками выражало недоумение, капризную досаду.

— Вы должны были оставить, — возмущенно говорил он. — Что, вы не знаете меня? Типичное хамство.

— Очень сожалею, — ответил продавец и скорбно склонил голову. — Продали вчера. Подождите, через несколько дней подберем другой.

— Мне нужен именно тот галстук, настоящий холливудский, — юноша произнес это слово, как иностранец: «х» вместо «г» и сильно растягивая «л» и «у». — Для меня могли бы придержать на день.

— Очень сожалею, — повторил продавец. — Однако, — он многозначительно поднял палец, — правила советской торговли незыблемы. Не имеем права держать товар под прилавком. За это карают по всей строгости существующих законов.

— Простите, — Моро шагнул к юноше. — Я невольно услышал ваш разговор и подумал, что могу вам помочь. Взаимная выручка, как говорил старик Суворов. Ха-ха-ха… Если я правильно понял, вы хотите купить хороший галстук?

— Вчера я случайно имел в кармане всего пару червонцев, прихожу сегодня — галстук продан. Как вам это понравится? Типичный абсурд.

— Беда невелика, — показал в улыбке зубы Моро. — Я недавно купил у своего приятеля, капитана танкера «Эсперанс», галстук моднейшей расцветки. «Ананасы в шампанском» — определил бы такой цвет Игорь Северянин, знаменитый когда-то в России поэт. Могу предложить этот галстук вам, в цене, надеюсь, сойдемся.

— Если вещь в моем вкусе, я ее беру, цена значения не имеет, — с апломбом заявил юноша.

— Несомненно, этот галстук вам подойдет. Однако разрешите представиться. Ральф Моро, журналист. Русские друзья иногда зовут меня Ральфом Ричардовичем.

Лицо юноши от удовольствия покрылось легким румянцем. Он и не старался скрыть, что новое знакомство пришлось ему по душе.

— Очень, очень рад. Я Розанов, Семен Розанов. Вам проще называть меня Сэм. Так называют меня и наиболее близкие друзья. Учусь в институте иностранных языков.

— Приятно встретить человека, посвятившего себя изучению культуры других наций. Впрочем, в Советском Союзе такие люди не редкость. У вас ценят тот вклад, который внес Запад в мировую цивилизацию. Что касается галстука, я уверен — мы поладим.

— У моряков вещи не всегда доброкачественные. Лучше наведайтесь к нам завтра-послезавтра, — посоветовал продавец.

— Нет, избавьте, — с выражением капризной досады на лице ответил Розанов. — Один раз вы меня подвели и довольно… Пойдемте, гос…

— К чему такая официальность! Зовите меня просто Моро, без всякого господина. Ведь в Советском Союзе не принято это слово.

— Гос… Пойдемте, Моро. Если вы имеете время, мы можем отправиться за галстуком хоть сейчас.

«Ну и отправляйся, — подумал продавец. — Мотай папенькины денежки, раз ты такой прыткий».

— Как хотите, — произнес он вслух. — Только у нас правила для всех покупателей одинаковы.

— Мне на правила плевать! — оборвал Розанов.

— Ваше дело, — сердито ответил продавец, пожав плечами.

Моро постарался задобрить продавца на всякий случай:

— Я вовсе не собираюсь отбивать у вас покупателя. Просто хочу сделать одолжение приятному молодому человеку. Я всегда питал слабость к молодежи. «Молодежь — барометр общества», — сказал великий Пирогов. Золотые слова!

Моро и Розанов вышли из магазина и свернули по главной улице вниз.

— Я живу в гостинице «Театральная», — сказал Моро, — недалеко отсюда.

Какую пользу можно извлечь из встречи с Розановым, Моро пока не знал, но все равно следует составить о себе хорошее впечатление. Мальчишка — франт, обрадуется галстуку, последней новинке заграничной моды, будет чувствовать себя обязанным… Это никогда не лишнее. А что Моро галстук? Хватит их у него.

Новые знакомые обогнули сквер перед массивным зданием оперного театра и вышли на Морской бульвар. Внизу раскинулся порт. Тонкая линия брекватера смело вытягивалась в голубую гладь залива. Ночью прошел шторм, и море еще не утихло. Зеленые с белыми прожилками валы ударялись о бетонные глыбы, обросшие морской травой. Стена пенящейся воды неожиданно возникала над брекватером, на секунду замирала в неподвижности, затем медленно опадала. Океанский пароход огибал мол, входя в гавань. Краска на черных бортах парохода выцвела, бурыми стали белые надстройки, потемнела яркожелтая труба. Вид судна говорил об оставленном за кормой трудном многомильном пути.

Подъемные краны на причалах торжественно склоняли гигантские ажурные шеи; перенося с берега в разверстые корабельные трюмы кучи тюков, гроздья бочек, связки двухохватных бревен. Мелодично позванивали юркие, снующие между пакгаузами электрокары. Тонко свистел маневровый паровоз, подталкивая черные угольные гондолы. На рыбачьей шхуне с песней поднимали сероватый, лениво хлопающий парус. Каждый уголок гавани жил своею жизнью, и все это вместе сливалось в одну волнующую картину величия мыслей и дел человека, заставляющего покорно служить себе и море, и ветер, и силу пара, и незримый электрический ток.

Розанов лениво окинул взглядом огромное пространство раскинувшегося под бульваром порта. «Смешно, — подумал он, — возятся, как муравьи, суетятся». К чему? Семену Розанову такая жизнь, во всяком случае, не по вкусу. Ну что хорошего? Грохот, пыль. Было время, когда и он увлекался всякими воскресниками, но это было давно, в первые годы войны, в эвакуации. Спасибо матери, помогла понять, что это не для него. Тогда он протестовал: а как же товарищи, ведь я слово дал ехать со всеми! Но теперь понимает, что она была права.

Особенно запомнился один случай. Ребята выбрали его тогда звеньевым, и он возбужденный прибежал домой:

— Мама, сделай мне на рукав красную повязку. В воскресенье едем всем классом в колхоз, а я буду звеньевым.

Но мать решила по-другому. Отец Семена Яков Владимирович Розанов работал в крупном тыловом госпитале, и она уговорила его достать для сына справку «о болезни».

— Глупый ты, — уговаривала мать обидевшегося Семена, — не понимаешь, что для тебя это делаю. Зачем тебе ехать?

Семен действительно очень скоро привык, что ему совсем не обязательно вместе с ребятами расчищать школьный двор, сажать деревья или колоть дрова для семей фронтовиков…

Шло время…

Однажды Семен подошел к окну и показал отцу на трехтонку, проехавшую мимо их дома. В кузове стояли ребята, сверстники Семена:

— Тоже, наверное, на воскресник, как и наши. Подумай только, они протрясутся еще час по пыльной дороге, потом будут под солнцем целый день собирать колоски или сгребать зерно и вернутся вечером усталые, измученные. Тоже удовольствие.

У отца защемило сердце:

— Послушай, Семен, а почему ты не вместе с ребятами? Почему тебе, сильному, здоровому парню, я должен писать всякие справки? Тебе следовало поехать, в твои годы я за честь считал участвовать воскресниках. Не дело вы с матерью затеяли.

Семен, пожимая плечами, в глазах скука, возразил:

— Брось, папа, вечно ты с нотациями. Не понимаю, из-за чего ты сердишься, ведь тогда совсем другая жизнь была.

— Нет, Семен, так не годится. Ты живешь, как барчук, даже матери не хочешь помочь, а ей ведь иногда трудно одной.

— Ах, Яша, — вмешалась мать, — не нужно об этом. Вырастет — поймет. Пусть детские годы не будут у него ничем омрачены. Разве мало мы в детстве горя видели? Так пусть он живет счастливо.

И отец умолк.

Тот спор происходил давно, однако и сейчас, уже став студентом, Семен попрежнему не понимал отца.

«Предок мой любит говорить: «Мы построили нашим детям счастливую жизнь». Значит, моя жизнь должна быть счастливой. Теперь другое время, у нас другие стремления. Когда я был маленьким, мне интересно было слушать его рассказы о гражданской войне, но ведь гражданская война — история. Да и в семье нашей теперь совершенно другая обстановка. Мне от жизни хочется гораздо большего, чем могли и мечтать отец и люди его поколения. Я окончу институт, может быть, поеду за границу…»

Уверенный, что все тяжелые годы и жизненные испытания выпали на долю старшего поколения, а ему приготовлена гладкая дорога, и действительно еще не встречавшийся с трудностями Розанов, шагая рядом с Моро, чувствовал себя на вершине блаженства.

— Представляю себе улицу большого западноевропейского города ночью, — ораторствовал Семен, и глаза его блестели. — Миллионы огней, роскошные витрины, очаровательные лица кинозвезд на афишах…

— Иная кинокрасавица, — прервал Моро восторги Семена, — может позавидовать внешности девушки, что идет навстречу и смотрит на вас. «Одно из славных русских лиц», — писал о таких Лермонтов. Вы с ней знакомы?

— Однокурсница, вместе учимся… Хэлло, Ася!

— Здравствуй, Сема.

— Познакомься, Ральф Моро, журналист, — последние слова Семен произнес многозначительно и гордо: вот с кем я дружу, дескать. Настоящий иностранный журналист!

Девушке, которую Розанов назвал Асей, было лет восемнадцать. Строчка из стихотворения Лермонтова, процитированная Моро, действительно очень подходила к ней. Лицо ее не обращало на себя внимания ни тонкими чертами, ни глазами, «как бездонное море», ни чем-либо иным из ряда вон выходящим. Оно было только славным: розовощекое, с задорно вздернутым носом, пухлой нижней губой, веселыми глазами и выцветшими, как у подростка-мальчишки, бровями. Роста Ася была ниже среднего и, наверно, поэтому имела привычку, разговаривая, слегка приподнимать голову, внимательно и доверчиво поглядывая снизу вверх. Эта манера всегда очень подкупала собеседника, вызывала на откровенность.

Взгляд Аси с доброжелательным любопытством обратился к иностранному журналисту. Она протянула Моро руку: «Ася Борисова», и сразу повернулась к Розанову.

— Ты дашь мне, наконец, хрестоматию по английской литературе?

— О'кей, дорогуша, слово Розанова — закон.

— Какой там закон! Ты уже неделю назад обещал дать мне ее.

— Не ной, детуля, завтра отдам, заверяю, как джентльмен.

Во время разговора Аси и Семена «Д-35» всматривался в девушку. Вполне возможно, что она дочь инженера, занимающегося «голубой смертью», хотя фамилия «Борисов» очень распространена в России. Глупец назвал бы такую встречу случайностью, везением, как и знакомство с Розановым. Чепуха! Везения на свете не существует. Моро знает точно. В его расчетах случайностям не должно оставаться места. Он ищет людей, которые ему нужны, и находит. Он мог познакомиться не с Розановым и дочкой инженера, а с сослуживцем Борисова, соседями, приятелем. Судьба столкнула его с этим юношей и этой девушкой действительно случайно, но своей цели — войти в близкие отношения с Борисовым — он достиг бы все равно. Рыбак не знает, какая рыба попадет на крючок, но если он настойчив и терпелив, без добычи не останется…

Однако раньше времени обольщать себя надеждами не следует. Надо разузнать у мальчишки, кто ее родители. А если отец ее в самом деле тот инженер Борисов? Тогда что? Тогда… И в мозгу «Д-35» начали зарождаться наметки нового плана.

— Я тороплюсь, — сказала Ася, — будьте здоровы! Завтра жду книгу, Сема.

— О'кей, — ответил Розанов.

— Очень симпатичная девушка, — сказал Моро.

— Мировая девуля, — развязно ответил Семен, — вообще — девчонка что надо. Правда, слишком активная и чересчур старательная… Английскую и американскую литературу знает хорошо, большая поклонница Уитмена.

Лоб Моро с выступающим вниз мыском волос сморщился. «Интерес» к русской литературе, знание пословиц, цитат из произведений русских писателей, которыми он щеголял, его заставили приобрести в «школе», где он стал агентом «Д-35». Интересоваться американской литературой ему никогда и в голову не приходило. Кто такой Уитмен? Кажется, писал стишки лет сто или двести тому назад. Взбредет же в голову девчонке, вместо того чтобы искать мужа, увлекаться стихами поэтов, которых давным-давно забыли.

— Одобряю ее вкус, — осторожно сказал Моро.

— Она у нас вообще самая способная на курсе. А как она английский язык знает!

— Почему? У нее кто-нибудь в семье владеет иностранным языком? — «Д-35» постарался направить разговор в нужное русло. — Вряд ли занятий в институте достаточно для приобретения основательных практических знаний.

— Борисов — морской инженер, много бывал за границей, одно время работал в военно-морской миссии в Америке. Он немного помогает Асе. Василий Петрович ничего дядя, только нудный, настоящий тип без широкого кругозора. Вы же понимаете: мог совсем недавно поехать в заграничную командировку, причем надолго, на несколько лет, и отказался. «Не нравится на чужбине», — вот его слова. Типичный абсурд.

— Трудно хвалить его или осуждать в данном случае, — мягко сказал Моро. — Есть люди — домоседы по складу характера. А в Энске Борисов давно?

— С сорок четвертого года. Участвовал в десанте, когда брали город, был ранен, да так и остался здесь. Руководит конструкторским бюро.

— Интересное дело.

— Типичная скукота, — пожал плечами Розанов.

— Почему же вы считаете профессию Борисова скучной? — продолжал Моро.

— Не для меня она, всегда был равнодушен к технике.

— Напрасно. Иногда технические проблемы оказываются очень увлекательными, особенно если их решают в больших масштабах. Чем, например, занят Борисов сейчас?

— Право, не знаю. Все эти проекты, расчеты, чертежи — типичная муть.

«Осел», — с досадой подумал «Д-35», но, сохранив на лице благодушное выражение, сказал:

— Вот потому вы и равнодушны к технике, что не интересуетесь ею.

— Вполне возможно, — согласился Розанов. — Вот ваша гостиница. Я подожду вас на бульваре?

— Что вы, какие могут быть церемонии! — Моро любезно взял Розанова за локоть и повел к стеклянной вертящейся двери. — Не позволю ни за что. Милости прошу в наш шалаш, как говорится в русской поговорке.

У двери номера Моро вежливо посторонился и пропустил Розанова вперед.

Повинуясь приглашающему жесту, юноша сел в кресло, огляделся. Обычный номер гостиницы: круглый стол посредине, письменный в углу, несколько мягких стульев, пара кресел, шкаф из карельской березы, такое же трюмо в простенке между окнами, широкая кровать. На письменном столе ни бумаг, ни книг. Вообще в комнате нет ничего, говорящего о вкусах, привычках живущего здесь. Временное пристанище человека, который привык кочевать и не обращает внимания на окружающую обстановку.

— Я не люблю откладывать дела, — говорил Моро, роясь в шкафу. — Начну сразу с цели вашего прихода, надеюсь, не обидетесь? Вот галстук.

Полоска материи в руках Моро переливалась невообразимыми оттенками и сочетаниями ярких цветов. Пройди в воскресенье всю улицу Чкалова — любимое место прогулок щеголей Энска, — ни на ком не увидишь такого галстука. Семен представлял себе завистливые взгляды приятелей, когда он безразличным тоном процедит сквозь зубы, что «оторвал» шикарный галстук «у одного близкого приятеля — иностранного журналиста».

— Нравится? — спросил Моро, небрежно бросив галстук на спинку кресла.

Розанов молча кивнул.

— Тогда берите.

Семен медленно, как зачарованный, протянул руку, свернул галстук, положил во внутренний карман пиджака, проверил, надежно ли он там спрятан, не выпадет ли, и только тогда спохватился:

— Сколько я вам должен?

— О, — махнул рукой Моро, — как вам не совестно упоминать о такой мелочи! Примите мой маленький подарок в знак начала нашего доброго знакомства, которое, надеюсь, успешно продолжится.

«Чорт с ним, с галстуком, — думал «Д-35». — Такой убыток меня не разорит. Гораздо важнее войти в доверие к мальчишке. За паршивый галстук я куплю его целиком в полностью».

— Но мне, право, неудобно, — бормотал смущенный Розанов. — Как же так? Ваша вещь, вы за нее платили деньги. Мне совестно… — «Моро щедрой души человек», — думал он, вслух повторяя: — Очень прошу назвать цену галстука.

— Бросьте! — с грубоватой фамильярностью прервал Моро и снова полез в шкаф. — Давайте лучше выпьем. Наступил «адмиральский час», как говорили в старину русские моряки. Что вам больше по нраву: джин, виски, бренди?

Нерусские названия музыкой прозвучали в ушах Розанова. Семен чувствовал себя настоящим героем заграничного романа. Шутка сказать: он сидит с иностранным журналистом в фешенебельном отеле, готовится пить виски, настоящее виски, о котором раньше только читал в книгах.

Против ожидания, оно оказалось изрядной пакостью — неприятного цвета, с запахом лекарства. Розанов поперхнулся, закашлялся и испуганно покраснел: вдруг Моро подумает, что Семен не умеет пить! Но Моро смотрел в сторону и не видел или делал вид, что не видит смущения собутыльника. Собрав всю силу воли, Семен поборол отвращение и одним глотком осушил стакан.

— Ого, — поощрительно заметил Моро, — вы не робеете перед выпивкой. Еще?

Семен выпил еще, и через минуту, а то и раньше, добрый, щедрый Ральф Моро стал казаться Семену еще более милым. С трудом ворочая заплетающимся языком, Розанов рассказывал: давно хочется познакомиться с настоящим иностранцем; в институте не с кем поговорить по душам, никто не понимает его стремлений. Большинство однокурсников стремится скорее окончить институт. А дальше? Учить ребятишек? Семен Розанов иначе смотрит на жизнь. Его мечта — путешествовать по разным странам, стать настоящим «гражданином мира», одинаково хорошо чувствующим себя в любой столице.

Трудно определить, чего больше содержала полупьяная болтовня Розанова: мальчишеского желания поразить собеседника «глубиной» и «оригинальностью» своих взглядов, казаться похожим на персонажей авантюрных романов, или просто говорил он, что в голову взбредет… Возбужденный вином, новым знакомством, приоткрывающим перед ним уголок той жизни, о которой он до сих пор знал только по кинофильмам и книгам, Семен говорил, говорил, говорил…

«Д-35» слушал, не пропуская ни одного слова. Узкие зеленоватые глаза его не отрывались от лица юноши. Новый план, зародившийся в мозгу Моро при встрече с Асей Борисовой, приобретал все более и более ясные очертания.