Когда город спит

7. Нежданный гость

Бухгалтер Павел Афанасьевич Милетин в минуты откровенности говорил о себе, что он «слабый, очень слабый человек». Говорил не зря. Трехлетним ребенком он сломал себе ногу и остался хромым. Мальчиком, а потом юношей Милетин стеснялся больших компаний, не принимал участия в веселых и шумных затеях сверстников. С возрастом робость, нерешительность его стали проявляться еще больше.

После смерти жены и ухода сына в армию Милетин одиноко жил в своем маленьком домике.

Под вечер, когда Павел Афанасьевич, вернувшись с работы, варил обед, в дверь постучали.

Вытирая руки на ходу, Милетин поспешил отпереть. Он был уверен, что стучится почтальон со всегда желанной весточкой от сына. Но на этот раз Павел Афанасьевич ошибся. Отворив дверь, он увидел незнакомого человека в потрепанном военном костюме без погон. Неожиданное посещение удивило старика. Милетин вопросительно посмотрел на гостя.

— Товарищ Милетин? — спросил незнакомец.

— Вы ко мне? — растерянно сказал Павел Афанасьевич. — Проходите, пожалуйста, в комнату. У меня немного не прибрано и запахи кухонные всякие, так вы, голубчик, не обессудьте. Живу один, вдовец.

Робость в отношениях с людьми Павел Афанасьевич маскировал многоречием, попыткой казаться развязным. Кроме того, Милетин, несмотря на свою любовь к одиночеству, замкнутость, не был сухим, черствым и всегда старался сделать приятное другим.

Войдя за хозяином в комнату, Дынник бросил вокруг быстрый, шарящий взгляд.

Оклеенные когда-то веселыми, розовыми, а теперь потемневшими обоями стены, на которых висит несколько вставленных в рамки фотографий. Большой желтый буфет, обеденный стол, несколько стульев с плетеными сиденьями, комод в углу. Фотография в рамочке на комоде привлекла внимание Дынника: портрет лейтенанта, с которым Дынник беседовал после того, как переплыл Эльбу, в новеньком, с иголочки мундире при золотых погонах. Под снимком надпись: «Дорогому папе от любящего сына Миши в день выпуска из училища».

И еще одна особенность комнаты бросилась в глаза Дыннику — люк с кольцом в дощатом, выкрашенном бордовой краской полу, очевидно спуск в подвал.

— Я к вам, уважаемый Павел Афанасьевич, порученьице небольшое имею от сыночка, — Дынник для верности еще раз скосился на подпись под фотографией на комоде, — от сыночка Миши привет передать.

— Привет от Миши! — при этих словах старик заулыбался. Не только глаза, все лицо его осветилось теплым внутренним светом.

— От него самого, — бодро подтвердил Дынник. — Встретились мы случайно, разговорились. Узнал он, что я в Энск еду, говорит: «Зайдите к папаше моему, поклон, привет от меня передайте».

— А как выглядит Миша? Здоров он?

— Конечно, здоров, — улыбнулся Дынник. — Парень молодой, какая болезнь его возьмет! А опасность теперь не угрожает — врага разбили, с победой домой возвращаемся.

«Приятный человек, — думал Милетин, слушая гостя. — Однажды и Мишенька так вот постучится в дом. Встречу я его, обниму… А еще лучше: я с работы прихожу, а он уже здесь».

От этой мысли у старика навернулись слезы. Он незаметно смахнул их и сказал, стараясь унять дрожь голоса:

— Сейчас вместе пообедаем, поболтаем. Вы где остановились, голубчик?

— Пока нигде. Квартиру, в которой я до войны жил, бомбой разбило, семью гитлеровцы проклятые уничтожили. — Дынник потупился, как бы подавленный тяжелыми воспоминаниями.

Отзывчивому Милетину стало тяжело от его слов. «Вот она, война, — подумал он, — сколько горя принесла людям! Всю семью убили, один-одинешенек на свете остался. Такой хороший человек».

— Понимаю вас, — сердечно сказал Милетин. — Не падайте духом.

— Я стараюсь, тяжело только, когда вспомнишь… Ладно, хоть на вас тоску нагонять не стану… А насчет жилья… Где-нибудь найду, удобств особых не ищу.

— Знаете что, голубчик мой…

— Дынник моя фамилия, Андреем Андреевичем звать.

— Голубчик мой, Андрей Андреевич, остановитесь у меня. Конечно, у меня! Я вас не выпущу. Такую радость мне принесли — от сына весточку.

— Что же, если не стесню, то с удовольствием. Я на несколько денечков всего.

— На сколько хотите! О каком стеснении может итти речь? Прямо Мишину комнату и занимайте, на его кровати спите. Пойдемте, покажу хоромы ваши, там очень удобно. Пока мыться, переодеваться будете — обед поспеет.

— Благодарствую, от всей души благодарствую. А сами-то вы где спите?

— В столовой, здесь вот помещаюсь на кушетке, как раньше, когда с сыном жил, так и сейчас.

— Так уж лучше я здесь.

— Ни-ни, не спорьте! Идите за мной.

В соседней комнате, куда провел Милетин Дынника, стояла узкая, скромно убранная кровать, возле нее полка с книгами, у окна стол. Очевидно, все оставалось таким, как в те годы, когда Михаил жил дома. На столе даже лежала стопка тетрадей. На верхней тетради было написано: «Ученик 10-го «А» класса Милетин Михаил», а чуть ниже: «Алгебра».

— Вот тут, голубчик, располагайтесь, чувствуйте себя, как дома, — суетился Милетин. — Обед сейчас будет. Уборная и умывальник в коридоре направо.

— Очень и очень вам благодарен.

Умывшись, Дынник вышел в столовую, позвал:

— Павел Афанасьевич! Где вы?

— Здесь, здесь, — отозвался из кухни Милетин. — Сейчас второе дожарю, иду на стол накрывать.

— Может, вам помочь надо? Вы располагайте мною, как вам угодно. Дровишек там нарубить или что другое, — скажите. Вы человек пожилой, вам не все под силу.

— Спасибо, спасибо, голубчик. Сам справлюсь, привык хозяйничать.

— Сегодня так и быть, а завтра я помогать вам буду.

Когда собрались садиться за стол, Милетин неровной, прихрамывающей походкой подошел к буфету и с таинственно-торжествующим видом достал бутылку вина.

— Заветное, — негромко сказал Павел Афанасьевич. — Алма-атинское, из эвакуации привез. Две бутылки у меня таких есть, обе к Мишиному возвращению берег, да уж нельзя одну сегодня не распить ради праздника.

— Помилуйте, Павел Афанасьевич, — скромно возразил Дынник. — Какой праздник! Зачем вы?

— Ни-ни-ни, голубчик, не спорьте!

Павел Афанасьевич бережно разлил по рюмкам вино и тихо сказал:

— За воинов наших, за славную их победу.

— Да, да, именно, — Дынник чокнулся с хозяином и, запрокинув голову, выпил.

Ел Дынник с жадностью. Милетин ласково поглядывал на него, подкладывая новые порции. Сам Милетин от радостного волнения почти не мог есть. Не вызвало аппетита и вино, от которого у старика с непривычки закружилась голова.

Из рассказов Павла Афанасьевича Дынник понял: сам старик беспартийный, но сын его комсомолец, причем активный — Павел Афанасьевич, с гордостью подчеркнул, что в школе Мишу избрали комсоргом класса, в училище — в комсомольское бюро. В армию Михаил ушел добровольцем, до призыва, еще из эвакуации. Юношу направили в военное училище, он окончил его на «отлично» и получил звание лейтенанта.

Старик был готов рассказывать о сыне сколько угодно. Дыннику в конце концов надоело слушать. Он взглянул на часы и зевнул.

Милетин догадался, участливо спросил:

— Устали, голубчик? С дороги ведь. А я-то, старый, разговорился. Пора, давно пора спать.

— Простите меня, — ответил Дынник. — В дороге — не дома, и ехал я не в мягком вагоне, а в эшелоне воинском.

— Нечего, нечего объяснять, все понимаю. Постель готова, ложитесь, отдыхайте, голубчик.

Так началась совместная жизнь Милетина и Дынника. Дынник был ею доволен: жилье удалось найти без всяких хлопот и, нужно сказать, очень удобное жилье. Старик уходил из дому рано утром, возвращался поздно вечером. Весь день Дынник хозяйничал в квартире, никто ему не мешал.

Гораздо хуже было с выполнением задания, ради которого он приехал в Энск. Правда, он уже «познакомился» с Борисовым — встретил инженера у его дома, проводил до бюро, ехал с ним в одном трамвае.

Марченко и Бурлака надеялись, что неизвестный подозрительный человек будет следить за Борисовым хотя бы в продолжение нескольких дней. Надежда не оправдалась. Дынник оказался хитрее и осторожнее, чем они предполагали. Одного дня наблюдения хватило ему, чтобы сделать выводы. Если человек часто носит с собой важные служебные бумаги, то он всегда, по привычке, ходит с портфелем. Борисов вышел из квартиры, а затем из бюро, не имея в руках ни портфеля, ни папки. Дынник успел хорошо запомнить инженера в лицо.

В то утро, когда Марченко рассказывал Бурлаке о неизвестном человеке и всех обстоятельствах, связанных с «голубой смертью», один из сотрудников контрразведки получил задание обнаружить «спутника» Борисова. Он высматривал неизвестного на следующий день и позже, но одинаково безрезультатно. Дынник скрылся. Видя, что Борисов не носит с собой служебных бумаг, он решил отыскать способ пробраться в бюро. Моро отнесся к такому намерению скептически, обругал Дынника. Дынник, однако, не оставляя своего намерения, обдумывал один вариант за другим. Люк в полу столовой натолкнул его на удачную мысль. Разработав план, Дынник решил посвятить в него Моро.

Очередное свидание Дынника и Моро состоялось у моря. Защищенные высокими береговыми скалами, они могли спокойно беседовать, не опасаясь посторонних глаз и ушей.

Моро злился. Порученное дело до сих пор не сдвинулось с мертвой точки. Дочь Борисова удалось повидать лишь дважды. Беседовала она с Моро любезно, но не долго — торопилась в институт. Дынник бестолку шатается неизвестно где, никак не может ничего придумать.

Но сегодня Дынник порадовал «Д-35».

— У меня есть хорошая мысль, — сказал он, когда Моро тяжело опустился на камень у самых волн и небрежным жестом разрешил сесть Дыннику, — уверен, вы ее одобрите.

— Слушаю, — коротко бросил Моро.

— Вы знаете, что в сорок втором году я жил в Энске…

— Были тайным агентом гестапо по борьбе с партизанами, — уточнил Моро.

— Да, — Дынник удивленно глянул на собеседника. — Что же из этого?

— Ровно ничего, — спокойно ответил Моро. — Я хочу сказать, что ваша биография известна мне полностью, но можно все простить тому, кто хочет принести нам пользу.

— Тем лучше… Однажды мы выследили гнездо партизан и окружили их дом. Однако по оплошности одного нашего агента часовой нас заметил и поднял тревогу. Началась перестрелка. Они защищались отчаянно, и скоро мы поняли, что своими силами нам их не взять. Вызвали на подмогу роту эсесовцев, но когда эсесовцы ворвались в дом, он был пуст.

— Куда же делись партизаны? Сквозь землю провалились, что ли?

— Не провалились, — многозначительно ответил Дынник, — ушли. Ушли!

— Понимаю: дом имел спуск в катакомбы, и партизаны им воспользовались.

— Мы тоже пошли в катакомбы. Через пять минут командир эсесовцев взорвался на подложенной партизанами мине. Стало ясно, что вести преследование глупо, отыскать их в этом лабиринте под городом не удастся.

— Дальше, дальше, — нетерпеливо понукал Моро. — Вы или беспечны, или легкомысленны. Переходите к сути дела.

— Потерпите, — миролюбиво сказал Дынник. — Без подробностей нельзя подойти к основному. Вскоре после нескольких других подобных случаев наше командование начало большую операцию по очистке катакомб. Я в ней участвовал.

— Из нее ничего не вышло?

— К сожалению, партизаны скрылись дальше под землю, и оттуда их не удалось выкурить даже газом. И вот в той операции я неплохо ознакомился с катакомбами под центральной частью города.

— Вас потому и выбрали для посылки сюда, что вы знаете город, его специфические особенности.

— Да, Энск мне знаком… Так вот, Милетин, у которого я остановился, как вам известно, занимает маленький старинный домик. Он единственный жилец в нем, соседей не имеет. Под домом подвал, который, как большинство подвалов старых домов, сообщается с катакомбами. Я решил попробовать…

— Пройти в бюро под землей! — воскликнул повеселевший Моро. — Однако, — лицо его опять стало хмурым, — на какой улице живет Милетин?

— На Песчаной.

— До бюро далеко, — вздохнул разочарованно Моро, — вы напрасно проблуждаете под землей.

— В центре города катакомбы проложены не глубоко и запутаны они гораздо меньше, чем на окраинах, где до самой революции продолжалась пробивка новых и новых штолен. Имея компас, найти путь по намеченному направлению можно. Я этот путь нашел. Пользуясь отсутствием Милетина, который на работе весь день, я спускался в катакомбы и составил схематический чертеж участка. Вот он.

Дынник протянул Моро кусок бумаги.

— Синим крестиком отмечен дом Милетина, — объяснял он, — красным — бюро. Оно находится в третьем доме от угла улиц Пушкинской и Киевской. Пушкинская идет на северо-восток, Киевская пересекает ее приблизительно под углом сорок пять градусов с севера на юг, соответственно расположены и канализационные системы под этими улицами.

— Я, кажется, зря ругал вас, — одобрительно вставил «Д-35», — вы парень не промах.

Польщенный Дынник с оживлением продолжал рассказ.

— Я отыскал под землей то место, где сходятся Пушкинская и Киевская. Канализационные и водопроводные трубы проложены прямо в катакомбах и повторяют направление улиц. Это мне помогло. Конечно, полазить под городом пришлось долго, но когда угловая точка пересечения двух улиц нашлась, остальное было уже легко. Наверху, на улице, я отмерил шагами расстояние от угла до дома бюро, заметил направление по компасу, затем спустился вниз и уже безошибочно вышел к подвалу бюро. Он отделен от катакомб кирпичной стеной, ломом разобрать ее не трудно.

— Господин Дынник, — впервые Моро назвал Дынника господином и сделал торжественную паузу, чтобы тот мог как следует оценить оказанную ему честь. — Я прямой человек и еще раз повторяю, что не всегда был справедлив к вам. Вы стоящий работник.

Глаза Моро излучали поток добродушия, ровные зубы обнажились до десен в широчайшей улыбке.

— Вас ждет большее будущее, господин Дынник, поверьте слову старины Моро… А как вы поладили с этим… Милетиным? Он не мешал вам в подземных экспедициях?

— О Милетине я хочу с вами посоветоваться. Он уходит на работу в половине девятого и никогда не возвращается раньше шести. Днем я полный хозяин в квартире, но ведь в бюро надо итти глубокой ночью.

— Да, — в раздумье сказал Моро. — Вы спуститесь в катакомбы, а старик случайно проснется, заподозрит неладное, поднимет шум. Вас возьмут в катакомбах, как в западне. Надо привлечь Милетина на нашу сторону. Воздействуйте на него страхом, деньгами, чем хотите, но сделайте безвредным. Нет замка, к которому нельзя было бы подобрать ключ. Так и люди. Постарайтесь.

— Проще убрать Милетина, — деловитым тоном предложил Дынник.

— Конечно, это самый удобный выход. Но допустим, что с первого раза проникнуть в бюро не удастся, ведь кирпичная стена, о которой вы говорите, может оказаться слишком толстой, и вы не сумеете за одну ночь проломить ее. А если вы уберете Милетина, квартиру его придется оставить сразу. Старик не явится на работу, за ним пришлют из учреждения или случайно заглянут соседи. Найдут труп, начнут вас разыскивать, и тогда вообще все пойдет к чертям. Есть только один вариант — сделать Милетина нашим.

— Согласен, — кивнул Дынник. — Вы правы, без старика не обойтись. Уберем его позже, чтобы не болтал.

— Чертежи трала хранятся, конечно, в сейфе, — развивал план Моро, — есть там, без сомнения, и еще секретные документы. Возьмите все, что удастся взять. Бумаги, связанные с тралом, сфотографируйте и оставьте на видном месте вблизи от дома Милетина.

— К чему? — запротестовал Дынник. — Столько возни, когда дорога каждая минута. Мне не до упражнений в фотографии.

— Это необходимо, — тоном приказа ответил Моро. — Если чертежи трала пропадут бесследно, русские догадаются, что секрет нового трала раскрыт. Тогда инженер Борисов станет работать над другим способом борьбы с минами «голубая смерть», и мы будем вынуждены начинать все сначала. Выбросив сфотографированные чертежи как ненужные, вы направите контрразведчиков по ложному следу.

— Верно, — согласился Дынник. — Придется сделать снимки.

— Все для фотографирования и портативный автогенный аппарат, которым вы вскроете сейф, я вам дам. Аппарат умещается в небольшом чемоданчике, его легко пронести в квартиру Милетина заранее. Оружие у вас есть… До завтра.

— До завтра, — Дынник встал.

— Идите первым, — приказал Моро. — Завтра явитесь сюда и сообщите, как удалось поладить с Милетиным.

— Хорошо.

Вернувшись после разговора с Моро, Дынник прошел в «свою» комнату, сел на кровать. Милетин еще не вернулся с работы. Это даже лучше, можно спокойно подумать. Как воздействовать на старика? Глупо пытаться купить его… Угрожать? Но чем? Жизнь его чиста, без пятнышка — его не запугаешь. Самое уязвимое место Милетина — любовь к сыну. Посулить устроить неприятность Михаилу? Какую? Он далеко, До него не доберешься. Старик прекрасно поймет…

Взгляд Дынника упал на тетради Михаила, попрежнему лежащие на столе. Рядом с ними, сложенные в аккуратную стопку, — конверты. На верхнем был написан адрес: «Энск, Песчаная, 20, П. А. Милетину». Дынник взял его, вынул письмо. Подпись: «Твой, Миша». Датировано прошлым месяцем… Как он не подумал раньше!..