Когда нам семнадцать…

Глава третья На Север!

Проснувшись, я ощутил во всем теле необычайную легкость.

Тишина, только тиканье часов над головой. Тихо и за стенкой, у соседей: все на работе. Часам словно наскучили шаги на месте, они прошипели и пробили одиннадцать раз. «День в разгаре… Чего же я валяюсь в постели?»

Рядом на столике — листок бумаги. Знакомый размашистый почерк жены брата:

«Смотри-ка!..» Предупреждает еще… Да меня в постели не удержит сейчас никакая сила! Хватит, за неделю належался.

Я подошел к окну, раздвинул занавески и невольно зажмурился от яркого солнечного света. Ранняя весна развернулась по-хозяйски. Улица ожила от множества лужиц и ручейков. Канавы наполнились грязно-мутной водой. От сырых досок тротуара парило. Даже сквозь двойные рамы доносились крики ребят.

А щека и подбородок все же болят. Обморожены… Перед глазами снова замелькали Вовка, Филя, Тоня… Лыжня, торосы, буран… Эх, лучше не вспоминать…

На стене против окна — фотография отца. Шапка с красногвардейской ленточкой, щетинистое лицо. А глаза какие-то удивительно живые, беспокойные. Они словно следят все время за мною. То отец смотрит строго, то вдруг подобреет. Сейчас читаю я в отцовских глазах укор: «Хвастун ты, сынок, хвастун…» Хвастун! Ведь это слово я бросил в лицо Вовке. Однако, как кружится голова. Нет, надо прилечь. «Хвастун, хвастун…» Что думают сейчас обо мне ребята?

— Леша, что же ты!

Это голос Зины. Все-таки пришла! На лбу я чувствую ее прохладную ладонь.

— Ты все спишь, не надоело?

— Как же, я недавно вставал, в одиннадцать…

— Недавно! — засмеялась Зина. — Уже шесть, мы с работы пришли. К тебе, кстати, гость явился.

В коридоре раздались шаги. Одни — Павла, другие — незнакомые.

— Он не спит? — донесся чей-то басок.

— Проходите, Лазарев, проходите! — приглашала Зина. Она отвинтила блестящую крышку термоса. — А почему молоко не выпил?

— Ладно! — отмахнулся я. — Где же Лазарев-то?

Зина со стуком поставила термос на стол и вышла из комнаты. Вот так всегда — сердится из-за мелочей.

Я, кажется, вовремя оделся. В дверях стоял Павел, а рядом с ним — широкоплечий приземистый паренек. Оба в спецовках — прямо с работы. Но Вани Лазарева с ними не было…

— Знакомься, Алеха! — Подхватив под локоть паренька, брат подвел его ко мне. — Не узнаешь? Василий Лазарев, с нашего завода.

«Как же я могу узнать, если это не Ваня Лазарев, а какой-то другой Лазарев!» — подумал я.

А глаза у брата хитрые-хитрые.

— Да, Алеша, еще бы немного… — сказал Лазарев.

И сразу я узнал этот голос, и мне вспомнились протяжные, доносившиеся откуда-то издалека слова: «Эх, паря, еще бы немного, и каюк тебе…»

Так вот это кто!

— Хорошо, что пришли! — Я протянул Лазареву руку. — Если бы не вы…

— Проезжали на машине, тут ты и подвернулся. Только и всего геройства!

Павел подставил Лазареву стул:

— Поговорите, а я по хозяйству…

Оставшись вдвоем с Лазаревым, мы долго не решались завести разговор: сидели, присматриваясь друг к другу. Волосы у Лазарева были черные, жесткие. На обветренном лице поблескивали голубые задумчивые глаза. Увидев на стене двустволку, Лазарев спросил:

— Павла Семеныча?

— Его, — ответил я.

— А ты… охотник?

— Бывает, езжу на зорьки. — Вытащив из-за шкафа свою бердану, я протянул ее Лазареву: — Вот!

— Твоя? — Ловкие пальцы его прошлись от ствола до приклада, и затем он осторожно поставил бердану к стене.

Я снова протянул ружье Лазареву:

— Берите… Насовсем!

— Зачем? Нам это без надобности. Была у меня такая. Продал, как в город поехал. — Лазарев решительно отставил бердану. — На охоту потянет, тогда попрошу. Да ведь недосуг: с завода-то не вылазишь!

— Давно вы на заводе?

— Больше года. А все не могу обвыкнуть. Эх, и леса у нас в Забайкалье! — Лазарев достал кисет, отсыпал на кусочек газеты махорки, стал завертывать самокрутку. — Если бы не Павел Семеныч, катанул бы обратно в деревню. Не нравится мне здесь. Да вот твой брат не советует завод бросать… Куришь? — дохнул он дымком.

— Нет.

— Хорошо. А я давно курю, как отца лишился. — Лазарев затянулся, продолжая хрипловатым баском: — Кулачье отца убило. Сиротами нас трое осталось. Ваньку-то, поди, знаешь?

— Как же, в одном классе… А он и не скажет, что брат у него!

— Мы с ним братьями по отцу приходимся. Мать-то Ваньки мне не родная… — Помолчав, Лазарев добавил: — А Ванька башковитый, не гляди, что щуплый. Все за шахматами сидит. Прославился…

— Мы его в школе чемпионом прозвали, — подтвердил я.

— Да, далеко пойдет! — Лазарев вздохнул. — Образование получит. А я вот грузчиком. Да и кем я еще могу?

Мне стало как-то неловко, будто я виноват в том, что мы с Ваней учимся, а Лазарев не учится.

— А что вы делаете? — только и нашелся я спросить.

— Детали в цех подвозим, а когда и на железную дорогу ездим. В ту непогодь я как раз за чугуном ездил… Понимаешь, паря, — живее заговорил Лазарев, — вагранки у нас на заводе есть, печи такие… Да тебе чего рассказывать — твой отец литейщиком был. — Примяв пальцами окурок, он положил его в пепельницу. — Не хватает иной раз чугуна-то, вот и ездим.

В окно постучали. Один раз. Второй. Третий.

— Стук, паря, условный, — определил Лазарев. — Видать, товаришок?

— Игорь! — разглядел я в сгустившихся сумерках смеющееся лицо друга.

Игорь вошел как-то боком, держа под рукой знакомый мне лакированный ящичек.

— Фу, Лешка! Наконец-то к тебе прорвался! Как ни придем, все нельзя да нельзя. Твоя тетя Зина — что китайская стена.

«Ага, значит, не только Игорь справлялся! — обрадовался я. — Кто же еще?»

Искоса взглянув на Лазарева, Игорь поставил на окно приемник и отнял его заднюю стенку.

— Сам собрал? — подивился Василий.

— Ага! Вот катушка, лампы, конденсатор. — Игорь нетерпеливо пригладил ладонью черные вьющиеся волосы. — Собрал, а не работает!

— Может, батарея старая? — подошел я к приемнику.

— Ну, нет! — Игорь быстро отсоединил электрическую батарею и, как заправский радист, лизнул языком контакты. — Дергает!

— Дергает? — рассмеялся Лазарев. — Без языка останешься!

— Эй, радисты, пока языки целы, живо к столу! — позвал нас Павел.

Зина уже разливала по тарелкам уху.

— Достается, поди, — сочувственно заметил Лазарев, следя за быстрыми движениями хозяйки. — В цехе за разметочной плитой орудуй, дома — за кухонной.

— Вот и хорошо, — посмеивалась Зина. — Я нарочно две плиты захватила — больше власти!.. Павел, передай-ка гостю уху.

Невысокая, худенькая, с туго закрученной на голове косой, Зина, когда смеялась, удивительно молодела.

— Ну вот, — Павел придвинул к Лазареву тарелку, — ешь и рассказывай: чего это ты с завода бежать собрался?

Глаза у Павла отцовские — беспокойные. От уголков их, точно трещинки, расходятся ясно видимые морщины, в них въелось машинное масло. Темные волосы местами пробивает седина. Ему уже за тридцать…

— Начальству не по нраву пришелся, вот и все. — Лазарев долго дует на подымающийся из тарелки парок. — На днях Бойко опять стращал.

— А какое Бойко дело до тебя? — пожал плечами брат. — Он главный энергетик завода, а ты грузчик на складах.

«Бойко, — вспоминаю я. — Слышал эту фамилию. Ага, это же отчим Ольги Минской. В прошлом году Ольгина мать вышла за него замуж… Так что же Лазарев говорит про Бойко?»

— Если ты начальник, разбирайся! — Лазарев сердито хлебнул и отложил ложку. — Третьеводни нефть качали в цистерны на склады. Трубопроводчик — Семкой зовут — вентиля перепутал. Нефть на землю пошла. Разлейся ее поболе — пожара не миновать. Я на Семку, а за него само начальство — Бойко. Кричит, будто во всем я виноват: мол, работник склада, а проглядел. Давай меня тюрьмой пугать. Где правда? Нет, с завода надо бежать… — Лазарев даже приподнялся со стула.

— Бежать? — Павел погрозил Лазареву своей ложкой. — Бежать легче всего. Что ж, хороших людей на заводе нет?

— Поели бы сначала, — вмешалась Зина. — Вечно ты, Павел, о делах!

Но, взявшись за ложку, Лазарев снова с горечью заговорил о Бойко.

Игорь, сидевший рядом со мной, вдруг подтолкнул меня локтем.

— Возьми-ка! — шепнул он. — Я уж моргаю тебе, моргаю!

Он сунул мне в карман брюк вчетверо сложенный листок бумаги. Письмо? Да, письмо. Я тихонько развернул листок.

В комнате словно светлей стало. И что говорили за столом, я уже не слышал.

И подписалась: «Кочка».

Кочка… Так переделали ребята на свой лад фамилию Тони еще в четвертом классе. Тоня Кочкина была тогда совсем маленькая. На коротенькой косичке у нее болтался пышный бант. Я дергал за кончик ленты, бант распускался. Тоня плакала, а я хохотал на весь класс.

Да, но что же это за новая история с Вовкой? Я стал шепотом расспрашивать Игоря.

— Не история, а фантастика, — громко ответил Игорь. — Он чуть не сбежал с летчиками на Чукотку…

— Чего, чего? — насторожилась Зина. — Кто это?

— А вы разве не знаете? — Игорь отодвинул пустую тарелку. — Весь город говорит о нашем Вовке Челюскинце. Значит, забрался Вовка в хвост самолета, где багаж, и сидит ни жив ни мертв, ждет отлета. Думает: «Уж в воздухе-то не выбросят!» А штурман его цап-царап — и к милиционеру. Что тут было!

— Он же говорил, будто летчики знакомые! — удивился я.

— Так это ведь не в кино пригласить — полет в Арктику!

— Ну и дела! — всплеснула руками Зина. — У него, видно, родителей нет?

— Есть и отец и мать, — ответил я. — Отец каменщиком на заводе работает.

— Значит, проглядели сыночка!.. — сердилась Зина. — Пойду-ка я лучше чай налаживать, чем такое слушать!

— Проглядели? Почему проглядели? — обиделся я за Вовку. — Он же не зря, не по-пустому…

Зина остановилась у двери, покачала головой и вышла в кухню.

— Все равно, — ответил как бы за нее Лазарев, — все равно, он вроде авантюрист. Ишь ты, бежать из дому!

— «Авантюрист»! — засмеялся Павел, вставая из-за стола. — А те, кто с завода бегут?

— Ишь, как подвел, Павел Семеныч! — Лазарев скосил глаза на нас. — У меня причина на то есть…

Я почувствовал, что ему неловко, и сказал Игорю:

— Давай займемся приемником.

Мы отошли к окну, но невольно прислушивались к разговору за столом.

— Ну и у парня причина была, — закуривая, спокойно говорил Павел. — На Чукотку спасать челюскинцев… Вон ребята-то знают. Ты скажи мне, Василий, хочешь настоящим металлистом стать? Например, токарем, а?

— Что вы, Павел Семеныч! Смеетесь! Когда я смотрю, какие вы вещички на станке работаете, у меня аж нутро жжет.

— Завидуешь?

— Завидую. Только не суметь мне этого!

— Почему же?

— Вы у нас знаменитый человек на заводе, первый токарь механического цеха, а я что… Прямо от плуга.

Павел расстегнул воротник рубахи, сгреб руку Василия и просунул ее за рубашку к лопатке:

— Чуешь? Рубец на спине. А под ним, внутри, — пуля-стервятка. Колчаковец засадил, не вытащишь… Так вот, я с гражданки прямо на завод подался. Пять лет грузы таскал, как ты. А потом — в токаря. Понял?

— Понять-то понял, да ведь семья подмоги требует, Павел Семеныч. Ваньку в люди выводить надо.

— Вот упрямый человек! — уже горячился брат. — Понимаю, что из грузчиков в ученики переходить не денежно. Да ведь я сам учить тебя стану, как когда-то меня Петрович. — Павел встал и прошелся по комнате. — Слыхал о Петровиче? Старик такой у нас в цехе. Бывший токарь. Когда-то с нашим отцом на сходки хаживал…

Пока у Лазарева с Павлом шел этот разговор, мы с Игорем всё возились с приемником. Я еще раз проверил батарею, схему присоединения аппаратуры. Все, кажется, было на месте.

— А ну, попробуем! — предложил я Игорю.

Установив приемник на табурете, мы присоединили к клеммам антенну, потом «землю» — кусок ржавой проволоки, уходящей наружу сквозь отверстие в оконных рамах, — и, волнуясь, принялись за настройку. Игорь то и дело смахивал со лба пот, щупал руками обмотку, проводнички, зажимы. Но двухламповый молчал.

— Чего ты расстраиваешься? — стал я успокаивать Игоря. — Сходим к Максиму Петровичу, он поможет.

— Максим-то Петрович сделает, а вот мы, безрукие, не смогли. Плохие мы радисты! Эх, Лешка, какая мысль у меня была!

— Ну, какая?

— Да что уж теперь… Думаешь, почему у Вовки не получилось с Чукоткой? Действовал без подготовки. А вот мы приемник собирали…

— Что ты этим хочешь сказать?

— Лешка, — шепотом заговорил Игорь, — нам с тобой скоро по семнадцати. Кончим девятилетку. А что делать дальше?

— Пойду работать, — ответил я просто. — На иждивении брата сидеть не хочу.

— А мне что?

— Смотри сам, у тебя дела получше: отец профессор… И мать есть.

— А я тоже не собираюсь на отцовской шее сидеть. Ясно? Давай, Лешка, двинем радистами на полярную станцию!

— Куда, куда?

Да, попал Игорь в самую точку… Я от неожиданности не мог больше сказать ни слова.

— Ребята, чай пить! — Зина с пыхтящим самоваром в руках стояла рядом с нами.

Самовар, купленный еще когда-то отцом, был как бы фамильной драгоценностью и ставился по особо праздничным дням. Пузатенький, сияющий затейливыми узорами на своих потертых боках, самовар стоял посередине стола, посвистывая, попыхивая паро́чком. Казалось, вот-вот он возьмет да и притопнет одной из своих четырех ножек.

Медные бока его блестели, и мы с Игорем не без интереса смотрели на наши искаженные самоваром изображения.

«Значит, согласен?» — прочитал я на отраженном в самоваре лице Игоря.

Я надул щеки и закивал головой. И вдруг между нашими лицами мы увидели нахмуренное лицо Зины.

— Ну, говорите, говорите, куда собрались.

Наши лица вытянулись. «Ишь ты, услышала!» — подумал я. Игорь спрятался за самовар и из-за него выпалил:

— Ну и скажем! На Чукотку, радистами.

Крышечка чайника, которую Зина придерживала рукой, наливая заварку, упала и звонко покатилась по полу. Игорь уткнулся подбородком в стакан.

— Исподтишка хотели, как ваш Рябинин? — повысила голос Зина. — Тайком, значит, от родного брата? Нечего сказать, вырастили…

Голос Зины вдруг осекся и, закрыв глаза кончиком косынки, лежавшей у нее на плечах, она вышла из-за стола.

Наступило неловкое молчание.

— Куда же вы собрались? — строго спросил Павел.

— На полярную станцию… Да не сейчас… — пытался выкрутиться я.

— Нет уж, — снова закричала Зина. — Я им покажу Чукотку! Ремнем по одному месту!

— Тише, ты! — косясь на молчавшего Лазарева, сказал брат. — Ох, неспроста, выходит, эти лыжи! Думал, озорство одно. — Он встал, прошелся по комнате. — Ну что же, хорошо… Не маленькие, пусть решают сами. Радисты, так радисты…

Павел, походив, остановился возле меня:

— Видишь ли, Алексей, отец, отправляясь в девятнадцатом на Колчака, давал мне наказ определить тебя по литейному делу, на инженера выучить. А ты, вишь, радистом на Север захотел… Запретить не могу, иди, куда душа зовет. Одного не пойму: как случилось, что завод, который вскормил всех Рубцовых, не близок и не дорог тебе? Нет, не пойму я этого!