Кожеед

Эпилог Женщина в лесу

Думиничский район, деревня Никитинка, пятьсот метров на юго-запад от братской могилы и сто тридцать метров на север.

Тугая струя мочи ударила в рубчатую кору дерева. И тут же иссякла, полилась нехотя, толчками.

Старик сморщился. Подождал, поднатужился. «Чем старше становишься, тем дольше приходится ждать», подумал он. А через полчаса снова бежать.

Вот еще порция на подходе. Старик отлил, закончил. Аккуратно стряхнул последние капли. Крякнул, застегнул штаны. Огляделся.

Вокруг поднимался лес. Самый грибной, смешанный.

— Красота-то какая! — сказал он. С наслаждением вдохнул влажный, пронизанный мощными запахами травы и леса, тонкими грибными нитями, воздух.

Он вдохнул полной грудью запах леса и сырой грибной аромат. Слева мелькнуло рыжее пятно. Лисички, что ли?

Он посмотрел, повернул голову. Что это?

Трубачев прищурился, потер глаза. Зрение уже далеко не то, что было в молодости. Ох, не то. Подслеповатый орел, как его иронично обзывала бабка. Да, что-то рыжее. А за ним возвышенность.

Он пошел, под кирзовыми сапогами ломались тонкие сухие веточки.

Остановился, удивленно крякнул.

Кажется, это блиндаж времени войны. Нет, скорее дот. Вросший в землю почти по узкие смотровые отверстия. Часть стены, видимо, достроили позже. Он увидел кирпичную кладку вокруг железной двери. Дверь была некогда выкрашена голубой краской, кривая надпись гласила «НЕ ВХОДИТЬ. ОПАСНО!» Кирпич отсырел и, видимо, оказался плохого качества. Коробов видел сколы, они яркими пятнами выделялись на темно-красном фоне. На земле лежали мелкие оранжевые осколки. «Вот и мое пятно», подумал Трубачев. Может, кто-то пытался открыть дверь? Изнутри, что ли?

— Эй, — позвал он. И почувствовал себя глупо. Кого он зовет? Фашистов времен войны? Или наших советских солдат? Кто тут может быть?

В дверь упиралось старая береза. Отслоившаяся кора, ветки, которые никто не потрудился срубить. Дерево упало во время грозы, а потом его подтащили сюда. Трубачев покачал головой.

Видимо, дверь дота подперли, чтобы любопытные грибники не лазили внутрь, рискуя сломать себе шею… или подорваться на какой-нибудь ржавом снаряде.

«А что, если там действительно кто-то есть? — подумал Трубачев. — Да ну, ерунда».

— Эй! — позвал он на всякий случай. — Есть кто-нибудь?

Действительно, получилось глупо. Он пошел вдоль стены дота. Что, еще раз попробовать?

— Эй! Есть кто?!

Тишина. Только ветер налетел и зашумел в кронах. Земля здесь после ночного дождя еще была влажная.

Трубачев снова посмотрел на дверь. Если отодвинуть березу, то можно попробовать открыть дверь. А зачем?

«Совсем старый с катушек съехал», сказала бы жена.

Смутное беспокойство в груди не утихало, тревожило. Трубачев оглядел дверь. Ее ставили на свежую кладку, причем каменщик был явно неопытный. Или работал спустя рукава, с бодуна. Кто ж так раствор кладет? Трубачев покачала головой. Ладно.

Он в последний раз посмотрел на дот, повернулся и неторопливо пошел к машине. Пора домой, бабка ждет. Влажная земля пружинила под сапогами. Хрустнула веточка.

Трубачев дошел до машины — желтого «жигули», сел в машину и уехал.

Если бы Нина закричала, он бы ее услышал — потому что был всего в нескольких метрах от бункера.

Нина не кричала. Она спала. В последние дни (недели?) она все меньше двигалась, все больше лежала и дремала на своем жестком ложе.

Она попыталась потереть лицо, но пальцы не слушались.

Казалось, не будь на них кожи и кусочков грязного лейкопластыря — они просто не выдержали бы и рассыпались на миллион крошечных осколков.

Руки ее были ледяными, словно кусок льда в морозилке.

Это было настолько странно и непривычно, что она снова заплакала.

И стала тереть лицо, пока не размазала соль до самых глаз, а слезы больше не капали. «Потому что замерзли».

Потом она услышала плач. Нина медленно повернулась, не веря…

Призрак плакал.

В Пещере.

Она вспомнила тот день, когда ей позвонила подруга. Она была в слезах, потому что закрутила роман с начальником и потеряла работу.

Проклятье…

— Слышала, в «Газпромнефть» требуются секретари? Хочешь попробовать? — спросила она… Что? Сначала Нина решила, что подруга издевается. С ее-то высшим филологическим — и в простые секретари?

Через полгода она уже работала в дочке «Газпрома».

А еще через полгода ее повысили до менеджера.

Потом еще один скачок…

И еще…

Скоро в ее подчинении было семь девушек и сорок два сотрудника. Потом, однажды, на корпоративе они случайно пересеклись с другой компанией. Отмечавшей чей-то день рождения.

Так она познакомилась со Свечниковым.

Призрак плакал. Она его утешала.

В темноте, под звездным небом. А дождь все шел и шел. Она гладила его холодное гладкое тело, а потом…

Она почувствовала на губах его вкус — соленый, горький… вспомнила то, чего никогда уже не будет…Она вспомнила их первую ночь. Он обнимал ее на балконе. Был теплый летний вечер. На небе появлялись первые звезды. Было очень тихо — ни ветерка. Только вода тихо плескалась в фонтане внизу.

— Не плачь, — сказал ей голос.

И она снова вспомнила о теле, которого у нее давно уже не было, — и которое скоро вернется, несмотря на то, что она давно уже ничего не чувствует…

Нина проснулась в холодных объятиях призрака.

В комнате было темно.

На улице был вечер.

— Так всегда, — сказала она себе. — Наступает ночь, а я не сплю.

Он промолчал и, прижавшись к ней, уснул.

Она вспомнила, как в детстве, когда они с родителями гостили в деревне, ее младшая сестра провалилась в колодец.

Они играли в прятки, и сестра не заметила дыру в земле, замаскированную зарослями травы и репейника.

А может, наоборот, она нашла старый колодец и хотела там спрятаться от Нины, но сил не хватило. Стенки колодца были скользкие от мха и плесени, и сестра не смогла вскарабкаться обратно. Все пошло не по плану.

«Зная мою сестру, — подумала Нина, — я бы поставила на этот вариант».

Ее нашли, когда она уже задыхалась от нехватки воздуха. Она все это время кричала, не переставая.

Сестра была маленькая и худенькая, она не могла выбраться сама, но в панике металась внизу, по пояс в воде, пытаясь найти выход — туда, наверх, где солнце и свежий воздух, где ее уже зовут мама и папа.

Потом ее вытащили за волосы.

А Нина смотрела, как сестру, плачущую, мокрую, дрожащую, закутанную в полотенце, обнимает мама, рядом стоит папа, и думала: «Уж я бы никого не стала звать. Я бы выбралась сама».

Она очнулась. Она подняла левую руку и попыталась вытереть слезы, не смогла. Рука не двигалась. Она попыталась встать. Но не сумела. Руки и ноги больше не подчинялись ей. Двигалась только правая рука. Левая была абсолютно недвижима.

Призрачный пес-призрак завыл, захлюпал носом, потом начал визгливо подвывать. Нина начала привыкать, что живет в окружении голосов и призраков. Иногда она слышала, как они играют в боулинг. Стеклянными шарами и стеклянными же кеглями…

И вдруг снова заплакал.

— Все из-за тебя, — прошептала она.

Слезы капали. Но вдруг они резко высохли, и она поняла, что на самом деле уже не может плакать. И вдруг она увидела, как призраки, играющие в боулинг, рассыпались вдребезги: шарики, кегли полетели по Пещере, а затем и вовсе исчезли. Она видела, как они разлетаются на мелкие осколки и падают на пол между стеной и потолком. Но ни один не разбился. Призрак, играющий в боулинг, исчез вместе с кеглями. И потом она увидела…

Он стоял в центре Пещеры. Ее муж. Высокий и красивый. Свечников. Свеча. И тут она подумала: ну вот, сейчас снова станет больно. И стало больно. И может, это и не слезы вовсе… Может, это та самая влага, которую называют «слезы счастья»? Может, и нет. Как знать?

Так или иначе, в Пещере стало светлее, и привидению, похоже, стало легче.

Свечников снова засмеялся и пошел к ней. Это было уже слишком для нее. В два прыжка она преодолела расстояние, разделявшее их, и ударила его.

Нина проснулась, как от удара. Она все еще не могла прийти в себя. Выплыть из кошмарного, повторяющегося, переплетающегося с самим собой сна.

— Эй! — снова откуда-то позвал далекий голос. — Есть кто?!

Тишина. Шум ветра и падение капель. Шаги удалялись. Вот хрустнула ветка.

«Это не призрак», вдруг поняла она. Она со стоном поднялась. В испуге вскинула левую руку, сжала пальцы. Они нехотя, но подчинились.

Значит, до этого все было сном. И ее паралич. И призраки, полные звездного света. И стеклянный боулинг. Хлоп! дзынннь. Звонко разлетаются на части стеклянные кегли… и тонкий звон еще долго затихает в воздухе. И Свечников, молодой и красивый. И голос.

Она слышала его. И он был… непризрачный. Дребезжащий, как бывает у стариков. Хрипловатый. И настоящий.

Нина вскочила — и едва снова не упала. Из-за долгого лежания на твердом, в одной позе — все тело занемело. Ребра страшно ныли. По всей левой ноге бегали мелкие безжалостные иголочки. «Он же уходит. Тот старик!» Нина сделала шаг… Онемевшая нога подвернулась. «Блин!» Нина со стоном повалилась на пол. Ох! От удара в глазах потемнело.

Нина с усилием выдохнула. Затем подтянулась на руках и поползла, цепляясь за каменный пол пальцами с ободранными ногтями. С грязными кусочками пластыря на них. Нога постепенно отходила, электрические разряды пробегали по ней от пальцев до головы.

Нина добралась до двери уже на четвереньках. Пальцы и колени просили пощады. Плевать. Нина прильнула к крошечной щели, заглянула. Ярко! Сначала от света все расплылось, Нина заморгала, пытаясь смахнуть слезы. Ну же! И тут она увидела…

Старик удалялся прочь между деревьев. Там дальше, ниже, на дороге — крошечное пятно. Бледно-желтое. Это, наверное, его машина.

— По… мо… — она закашлялась. Связки туго стянуло, словно клейкой лентой. Нина натужно откашлялась, выплюнула вязкую мокроту.

— Помогите! Я здесь!! — закричала она. Кашель снова прервал ее. Нина ударила по двери кулаком и заорала:

— ПОМОГИТЕ-Е-Е!

На миг ей показалось, что человек услышал. Остановился, начал поворачиваться… И тут сильный порыв ветра прошелестел по верхушкам деревьев — и унес все ее слова.

Если бы она проснулась раньше… Если бы не позволила себе погрузиться в депрессию. Если бы по прежнему соблюдала ритуалы… Проснуться, умыться, почистить зубы старой лохматой щеткой… Десны кровоточили, но это ничего. Сделать отметку — еще одна черта на стене, еще один день в Пещере. Потом выбор банки тушенки. Открывашка. Сломанная открывашка летит в ведро… Открыть банку. Поесть… Потом воспоминания и упражнения… В какой-то момент Нина сама себя называла «Графиня Монте-Кристо». Мерседес Дантес, новая версия. Современная.

Если бы она держалась. Когда этот старик сказал «Эй! Есть кто?!», она бы услышала и ответила. «Да, есть». И все было бы хорошо. Ее бы вытащили отсюда.

А так — Нина лишилась своего последнего шанса на спасение.

— Помогите-е-е!

Машина уехала. Тарахтение мотора растаяло в воздухе. Нина обессиленно прижалась лбом к двери. Ржавый металл с облупившимися скорлупками голубой краски. Нина отодвинулась, зажмурилась. Затем с размаху ударила головой в дверь. Бум-м. Боль пронзила голову, Нина охнула. Прижала ладонь ко лбу. Коснулась волос, провела. Там что-то было. Нина посмотрела на ладонь. Там лежал кусок чего-то белого, словно обломок мела. Она подняла взгляд. Конечно.

Кирпичная кладка. И раствор вокруг нее. Нина выдохнула, не в силах поверить. «Ты могла сообразить раньше», сказала она себе. «Но ты предпочла бегать и кричать». Не самая лучшая стратегия выживания. Кричать до потери голоса, а потом сесть в холодную воду и ждать смерти. Нина покачала головой. Нет.

Никто ей не поможет… Если она не поможет себе сама.

«Я должна выбраться».

Если просто кричать и бегать, ничего не изменится. Ее могут спасти, как спасли ее сестру, конечно. Случайно. Ха. Ха. Случайно. У вас Лас-Вегаса под рукой не завалялось, простите? Я хочу поставить на тридцать шесть.

Нина встала на ноги. Вернулась в «столовую», как она называла эту комнату. Налила в банку из-под тушенки воды из белой канистры. Вода отдавала затхлостью. Нина взяла щетку и тщательно почистила зубы. Выплюнула кровь со слюной. Выпила воды. Умылась и причесалась, как могла. Затем пошла к «стене времени» — и тщательно выцарапала открывашкой отдельную черточку. Отсчет с нуля. День первый. «Прежнее не важно. Я начинаю путь к свободе». Готово. Нина выпрямилась.

Затем принесла к двери ведро. Почти уже полное.

Она достала одну из ржавых открывашек и начала выцарапывать раствор из щели.