Кожное лекарство

Если бы Кобб очень сильно сосредоточился, то смог бы даже заставить его говорить.

Когда он закончил набивать колбасы, насвистывая какую-то старую индейскую погребальную песню, которую он никогда в жизни не слышал, он откусил кусочек мяса с готовящейся на огне кости.

Одну из ног Глира, тщательно приправленную, он повесил жариться над очагом. Она красиво золотилась и темнела, а капельки жира падали с неё в пламя и шипели.

Насыщенный, мясной запах заполнил хижину и поднялся к дымоходу.

Кобб знал, что запах мяса приведёт остальных домой. У них не будет другого выбора. И он их с радостью примет обратно.

Кобб прикинул, что ещё два убийства — и у него будет более чем достаточно мяса, чтобы продержаться до весны, если он научится правильно консервировать. Если будет держать себя в руках и есть понемногу.

Но он же не дикарь. Он пригласит Барлоу и Нулана преломить с ним хлеб. Он угостит их вкуснейшим мясом, прежде чем разделать на фарш.

Это было по-христиански.

Так что Кобб сидел и ждал, и в его глазах мерцал странный огонёк.

Он вспоминал ту ночь, когда прокрался обратно в пещеру, и что-то подсказывало ему, что это правильно. То, что было там; что скрывалось в трещинах и расщелинах, а может быть, и в костях, — оно и было той самой причиной, по которой он пришёл.

Не золото. А… нечто. Чем бы оно ни было.

То, что индейцы выкопали из земли.

Он помнил, что всё началось с этого странного запаха. Это был отвратительный аромат; ужасные сладкие миазмы непогребённых трупов и гнилостных могил.

Они коснулись его. Буквально. Он почти физически ощущал их действие. Эта сущность крепко сжимала его в своих объятиях, убаюкивала, как ребёнка, и подсказала, что ему дальше делать. Она шептала, как долго его ждала. Она рассказывала, что он должен жить, не взирая на глупые социальные табу.

Но Кобб пока не слушал её. Не слушал.

Он думал об этом, но пока не был готов.

И эта сущность вдавила его в себя, сжала так, что ему показалось, будто его кости вот-вот выскочат изо рта. Она сказал Коббу, что у него нет другого выбора.

Если он хотел власти… А он ведь хотел, не так ли? Тогда у него был лишь один способ овладеть людьми. Такой же, как и с животными — поедая их. Пожирая их плоть и поглощая всё, чем они были и чем могли бы стать.

Это, по словам сущности, и был путь к несокрушимости и бессмертию.

Но Кобб никак не мог решиться, поэтому это создание решило немного подсластить пилюлю. Оно разговаривало с ним, как со старым другом. Оно не пыталось угрожать или напугать его, оно просто говорило с Джеймсом Ли, легко и естественно.

И, что самое смешное, у него был насыщенный южный, деревенский акцент, как и у родственников Кобба из Миссури. По крайней мере, так Коббу казалось… Или он сам придумал акцент этому шипящему голосу в своей голове?

«Я тебе кое-что расскажу, Джимми Ли. Просто слушай меня и слушайся, ясно? А теперь помолчи, это очень важно.

Когда-то здесь, на этих холмах, жили индейцы. Просто обычные дикари. Это были какие-то дальние родственники шошонов, которые называли себя Макабро.

В общем, милый мой, эти Макабро со временем начали рыться в земле, как черви в гнилом мясе, и выкопали то, что вообще не должны были находить. Оно выскочило, сказало им: «Здрасте, как дела?» и накрыло с головой, как Иисус своими проповедями.

И теперь это существо здесь, влезло им под кожу.

Они пытались убежать, как перепуганные янки под Джорджией. Думаю, ты помнишь? Ты же не забыл то жуткое создание, встречавшееся тебе дома в Миссури?

Это существо было таким же.

Эта тварь была не лучшим соседом.

Она глубоко пустила когти в сердца индейцев. Макабро принадлежит ей — в этом я уверен, как и в том, что Христос умер на кресте.

А теперь, милый мой, я расскажу тебе ещё кое-что…

Эти индейцы начали питаться человеческим мясом и приносить своих первенцев в жертву. Шаман проводил ритуалы над ещё живыми, плачущими, вырывающимися младенцами.

Да, милый мой, над собственными детьми. Но и над взрослыми тоже. Над кем угодно. И над девственницами, да… Хе, этот сукин сын из-под земли очень любил молодых девочек.

А Макабро всегда сражались с другими племенами — то с одними, то с другими. Когда они ловили кого-нибудь из врагов, они приносили их в жертву: прибивали их к столбам вниз головой и либо предавали огню, либо оставляли гнить там до скончания веков.

Подожди, подожди, милый мой… Это ещё не всё.

Видишь ли, эти Макабро… они начали выкапывать своих мертвецов и мертвецов всех, кого могли найти. Начали поклоняться костям и черепам. Сделали из них алтари и вытворяли такое, о чём ты даже слышать не захочешь.

Эти индейцы были больными на всю голову.

И у них была куча шаманов. Или жрецов — как правильно назвать это мерзкое отродье, убивающее детей?

Их слово решало всё.

А грязная толпа с жирными, сальными жгутами волос, похожими на змей, скакала вокруг них и впитывала каждое слово. Они пели богохульные, нечестивые песенки, носили маски из черепов и рвали зубами сырое мясо, да…

Эти шаманы контролировали всё и вся.

На их телах были вытатуированы змеи, символы и знаки ведьмовства — то, что они называли «Кожным лекарством». Какие-то заклинания и магические формулы, написанные прямо на теле. Поговаривали, что с помощью «Кожного лекарства» эти краснокожие дьяволы могли управлять духами умерших и превращаться в зверей-людоедов в любое время, когда им заблагорассудится.

Теперь глубоко в ночи при полной луне жрецы Макабро разводили большие костры, и индейцы танцевали голыми на снегу, пока шаманы зачитывали заклинания с собственной кожи.

Индейцы, захваченные у других племен, будут убиты, а их плоть съедена, и снег окрасится в багровый цвет от их пролитой крови.

А если кому-то из индейцев Макабро удастся пленить молодого юнца из вражеского племени, они с удовольствием съедят этого жирненького, упитанного агнца, запеченного прямо на костре.

Ну вот, милый мой, ты и понял всю суть.

Эти индейцы были сумасшедшими, да; но они были наполовину правы в том, что заставляли другие народы поглощать всё, что у них было.

Все Макабры до единого были уничтожены племенем юта ещё две сотни лет назад, но то, что ты нашёл в этой пещере — это их наследие, да, милый мой.

Тех индейцев, что не были убиты на поле боя, племя юта загнало в пещеры и сожгло заживо, засыпав их костями выдолбленные ямы.

Да, в пещере… Думаю, это было вполне уместно, ведь именно в ней прежде проводилось большинство жертвоприношений…

Теперь ты понимаешь, малыш Джимми? Понимаешь? Понимаешь?»

Кобб мало что помнил о произошедшим. Но он понимал, что больше не был прежним.

Иногда он был самим собой, иногда — частью того, что оплодотворило его мать, а иногда — частью той безумной сущности из пещеры.

А иногда — все трое были едины.

* * *

На следующий день и все последующие дни Кобб просто сидел, ждал и строил планы, как получит ещё больше крови, мяса и костей.

Вот как всё произошло.

Кобб запихнул в рот кусок мяса и подошёл к вертелу, чтобы перевернуть жарившуюся ногу Глира. Он ткнул в неё вилкой, и из мяса потёк горячий прозрачный сок. Значит, всё готово.

В животе у Кобба заурчало. И тут он услышал какой-то шорох за стенами хижины.

Он ухмыльнулся, и глаза его вспыхнули адским огнём.

Это были Барлоу и Нулан. Они старались подкрасться тихо и незаметно, как краснокожие дикари. И они неплохо справлялись, но Кобб их всё равно услышал.

Услышал звук их шагов, ломающих снежный наст. Рёв крови в их венах. Биение их сердец. Но сильнее всего он слышал запах их страха, и для него этот аромат был настолько опьяняющим, как только что откупоренный односолодовый виски.

Кобб принялся накрывать на стол.

Они ворвались оба в хижину, пока Джимми Ли стоял к спиной к двери. Они наставили на него пистолеты дрожащими от холода руками, а грязные уставшие лица были перекошены от ужаса.

— Ты просто безумный, грёбаный сукин сын, Кобб, — произнёс Барлоу. — А теперь очень медленно и осторожно вытащи свой пистолет из-за пояса… левой рукой… и брось его на землю…

Но Кобб только хихикнул.

— Прекрати эти разговоры, друг мой. Я просто накрываю на стол. Я хочу, чтобы вы оба посидели со мной и хорошо поели. Вы знаете, чего хотите, так зачем бороться с этим? Мы поедим и обсудим всё, как мужчины.

Барлоу и Нулан застыли в замешательстве. Кобб, конечно, сумасшедший, но почему он так чертовски спокоен? И что за странный свет отражается в его глазах? Во всём этом было что-то очень неправильное, и дело было не только в каннибализме.

— Лучше мы его просто застрелим, — прошептал Нулан.

— Это будет не очень-то дружелюбно, милый мой, — ответил Кобб.

— Видишь? Видишь?! Он сумасшедший! Следи за ним, следи очень внимательно, потому что Джеймс Ли Кобб очень быстро управляется со своим кольтом, — забормотал Нулан. — Он может вытащить его так быстро, что ты…

— Брось оружие на пол, — произнёс Барлоу.

Кобб вздохнул, пожал плечами и потянулся к револьверу правой рукой. Он почти успел вытащить его, когда две пули разорвали его живот. Но он лишь рассмеялся, когда его кровь закапала на пол. Он сунул палец в дырку на рубашке, как будто обмакнул перо в чернильницу. Вытащил его обратно, облизал…

Его бледное лицо с заострёнными скулами напоминало обтянутый кожей череп, на котором яркими светлячками горели глаза.

Кобб выхватил кольт и, коротко хохотнув, всадил Барлоу пулю прямо промеж глаз, и тот рухнул замертво на пороге хижины.

— А теперь, — повернулся он к Нулану, — почему бы тебе не присоединиться ко мне за ужином? Что скажешь?

Пистолет выпал из ослабевших рук Нулана, и мужчина начал всхлипывать. То, что горело в глазах Кобба, заставило его подчиниться.

Спотыкаясь, он побрёл к столу, глядя перед собой остановившимся взглядом, полным слёз. Он сел и молча наблюдал, как Кобб снял ногу с вертела и начал её нарезать.

А затем они приступили к трапезе.

Нулан бездумно тыкал вилкой, жевал челюстями, сглатывал, но мозг его превратился в желе. Он ел и ел, а Кобб наблюдал за ним, держа перед собой за волосы голову Глира. И самое ужасное было то, что Глир говорил. Это белое сморщенное лицо говорило…

Глаза вращались в глазницах, а чёрный язык то и дело облизывал губы.

Кобб задавал ему вопросы, и он отвечал сухим, свистящим голосом, рассказывая, каково было внизу, в этой черной смертельной яме, и как все родственники Нулана горели там вместе с ним.

А некоторое время спустя, когда голова Глира закричала, а хижина наполнилась поющими и скандирующими голосами индейцев, Кобб перерезал Нулану горло и выпотрошил его.

* * *

Весной Кобб пешком спустился с гор, и его парфлеш[1] был по-прежнему до отказа набит вяленым человеческим мясом.

После этих событий большинство его путешествий остались неизвестными. Известно лишь, что он собрал команду кровожадных убийц с такими же наклонностями и вкусами, как у него самого. Что они сопровождали его обратно в Миссури, где ему нужно было кое-что забрать.

А позже Кобб отправился к шошонам, теперь уже точно зная, что у него с ними есть кое-что общее.

И где-то по пути он услышал о шамане Змеев по имени Дух Луны…

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

ХОРОШИЙ, ПРОКЛЯТЫЙ, БЕЗУМНЫЙ

— 1-

Уиспер-лейк.

Когда Тайлер Кейб встал с кровати и выбрался на улицу, был уже разгар дня, но его всё ещё мутило от воспоминаний об убитой проститутке.

Он стоял перед постоялым двором «Святой Джеймс» и вдыхал холодный воздух, спустившийся с горных вершин.

К этому моменту он не провёл в Уиспер-лейк ещё и суток. В это сложно было поверить.

Мужчина думал о безумном Орвилле дю Чене.

О Джексоне Диркере.

Обо всех странных историях про нападения животных, о которых ему рассказал в «Оазисе» бармен Карни.

О техасском рейнджере Генри Фримане.

О сэре Томе из Англии.

О Вирджиле Клее, лежащем в луже собственной крови.

О тюрьме и Чарльзе Седобровом.

И о Миззи Модин, естественно.

Все эти мысли смешались в его голове, заставляя её гудеть и болеть.

Кейб закурил.

«Интересно, что будет дальше?»

Облизнув губы, он двинулся вниз по грязной, изрытой колеями улице, осматривая город.

Сейчас он в первый раз действительно на него смотрел. Уиспер-лейк был похож на все другие шахтёрские поселения, через которые он проезжал — скопище грязных людей в переполненном городке.

Высоко над городом, цепляясь за возвышенности и окутанные туманом склоны, виднелись вырисовывающиеся стальные копёры[1] и подъемники, выступы разнообразных зданий и возвышающихся навесов. Оттуда постоянно доносился треск, грохот и лязг, словно землю потрошили наизнанку для добычи серебра.

Повозки с рудой постоянно двигались от желобов к нависающим вышкам у самого озера… и там постоянно клубился серый, ядовитый дым, который вырывался из труб и оседал обратно на землю, загрязняя всё вокруг.

Постепенно город превращался в огромную грязную выгребную яму.

Поселение не имело никакого плана постройки — просто беспорядочное скопление бревенчатых зданий и магазинчиков с навесами, палаток и деревянных лачуг с крышами из тростника и веток кустарников; меж построек вился лабиринт пересекающихся грунтовых дорог, которые ныряли в небольшие овраги и взбирались на невысокие холмы.

Нет, в городке было несколько кирпичных зданий и сложная система дощатых тротуаров. Но в Уиспер-лейк гостиницы беспорядочно чередовались с мотелями, пробирные конторы — с салунами, бордели — с церквями, а лесопилки — с зажиточными особняками, и всех их объединяла единая ветка Тихоокеанской железной дороги.

Всё — от уборной до мясного рынка — было загрязнено сажей из шахт и очистительных заводов.

Дороги были заполнены лошадьми и повозками, старателями и предпринимателями, иммигрантами, толкающими телеги, и грязными детьми, гоняющими мячи палками.

Кейб видел дам с зонтиками, сбившихся в перешёптывающиеся группки, и проституток в исподнем, выливающих прямо на улицу ночные горшки.

Шахта гремела, люди кричали и разговаривали, и всё это создавало непередаваемую какофонию.

В отличие от других пограничных городков, здесь очень немногие бездельничали. Все были заняты зарабатыванием денег, и слоняться без дела было некогда.

Кейб, сапоги которого были заляпаны грязью до самого верха, ступил на дощатый настил, а затем снова спустился вниз, уступая место трём пожилым прогуливающимся дамам.

Он коснулся края шляпы в знак приветствия.

Мимо него с рёвом пронёсся грузовой фургон, чуть не сбив с ног группу чернолицых шахтеров, и плеснул грязной водой из лужи на штаны Кобба.

Несколько мужчин пытались вытолкать из выбоины повозку, застрявшую в яме по самую ось.

Двери салуна через дорогу распахнулись, и оттуда, спотыкаясь, вышел пьяный мужчина, перегнулся через перила и изрыгнул поток пены.

Одетые в тёмное иностранцы бурно жестикулировали и бормотали на дюжине различных диалектов.

Рядышком стояли индейцы в пончо и наблюдали за разорением своих земель.

Кейб продолжал идти, лавируя между группами шахтёров и рабочих, пытаясь найти место, где можно было бы укрыться от шума и суеты.

Но куда бы он ни повернул, в каждом переулке и на каждой улице толпилось всё больше людей, всё больше фургонов и всё больше рабочих.

«Господь милосердный, — подумал он, — возможно, Диркер был прав… здесь слишком много людей, и я никогда не найду Душителя в этой помойке».

Но Кейб не собирался сдаваться.

Если понадобится, он заползёт в каждую щель, в каждую трещинку этого кипящего и бурлящего улья.

Он сделает всё, чтобы уничтожить Душителя Города Грехов.

— 2-

Джексон Диркер, заметно побледнев, произнёс:

— Я видел зверства, док, я видел истинные ужасы… Но это… Вот такое… Я даже не могу понять, что это такое.

Доктор Бенджамин Уэст, хирург Уиспер-лейк и коронер округа Бивер, только кивнул.

Это был высокий, тощий, как тростинка, человек в тёмно-сером костюме с золотой цепочкой от часов, сверкавшей на солнце, как подмигивающий глаз.

Доктор прижал к груди шляпу, провёл длинными тонкими пальцами по седым волосам и тяжело сглотнул; на шее отчётливо дёрнулся кадык.

— Конечно, я — человек науки, — произнёс он, наконец, — но даже я подумал бы, что здесь побывал сам дьявол.

Диркер не мог не согласиться.

Они стояли перед главным магазином, который служил не только рынком, но и салуном, и игорным домом в Рассвете — городе прииска.

Они стояли перед двойными дверями, глядя перед собой и мечтая ослепнуть и ничего не видеть. Ведь то, чему они стали свидетелями в Рассвете, навсегда запечатлелось в их мозге, на их сетчатке, как след от ожога.

Диркер изучал то, что находилось на двери.

Труп полностью освежёванного мужчины с татуировкой орла на спине валялся на полу, а к двери была прибита его снятая целиком кожа.

По меньшей мере три головы висели под потолком, как призрачные фонарики. В уши им была вставлена медная проволока, загнута на обратной стороне и подвешена за крюки. Лица забрызганы засохшей кровью, побелевшие глаза безмолвно смотрели в пустоту. Голова слева, казалось, собиралась что-то сказать.

Доктор Уэст отогнал от неё нескольких мух.

Несмотря на морозный ветер, солнечный свет прогревал воздух. Только усиливавшаяся вонь разложения создавала прекрасные условия для жуков.

— Полагаю, — заметил доктор, — что эти головы не были срезаны или срублены. Они были оторваны прямо от тела.

Это Диркер уже выяснил.

На обломках шеи оставалось слишком много мышц и кожи, свисавших неопрятными лоскутами. И никаких гладких срезов. Кому-то — или чему-то — хватило сил, чтобы буквально сорвать голову с тела взрослого мужчины.

Диркер не любил делать фантастические выводы, но что еще ему оставалось думать? Доказательства говорили сами за себя.

Диркер тяжело вздохнул. Наверно, он никогда не сможет привыкнуть к подобным бойням…

Он окинул взглядом лачуги и обветшалые здания, которые некогда составляли зажиточный город Рассвет до того, как здесь иссякли золотые жилы.

Диркеру этот город напоминал погост… серые, лишенные окон строения очень походили на надгробия на каком-нибудь одиноком, продуваемом ветром кладбище. Горы, нависшие над ними, молча смотрели вниз, как скорбящие на похоронах.

Шахтер по имени Джим Томлинсон приехал из высокогорья, чтобы купить провизию в магазине, и обнаружил эту бойню. К тому времени, как мужчина добрался до Уиспер-лейк, он оказался настолько перевозбуждённым, что доктору Уэсту пришлось кольнуть ему морфий, чтобы добиться членораздельного рассказа.

А часом позже Диркер, Уэст и двое помощников шерифа — Генри Уилкокс и Питер Слейд — добрались до Рассвета.

Генри Уилкокс — человек, который видел за свою жизнь довольно крови и кишек — бросил один лишь взгляд на то, что было в магазине, и быстро выбежал на улицу, борясь с тошнотой.

Остальные трое были склонны сделать то же самое, но держались изо всех сил.

«Резня» — так называл это Томлинсон, и это на самом деле выглядело именно так. Бойня.

Пока невозможно было сказать, сколько человек оказалось убитыми. Трупы и их части валялись повсюду, как туши бизонов в лагере охотников. Бар был завален расчленёнными конечностями… ногами, руками, кистями, ступнями. Некоторые руки всё ещё сжимали пистолеты, а некоторые ноги были обуты в сапоги.

Кровь была повсюду; часть её высохла липкими лужами на полу, остальное разбрызгалось по стенам и потолку.

Столы перевернуты, стулья разбиты в щепки. Мешки с солью и мукой разорваны, и их содержимое рассыпалось по полу, как снежная крупа. Повсюду валялись покерные фишки и игральные карты.

Это была резня, простая и понятная.

В магазине продавалось всё — от кирки и лопаты до светильников и промывочных лотков. Одна из кирок была использована с толком — ею пригвоздили человека к стене, так что его ноги оказались в добрых пятнадцати сантиметрах от пола.

Диркер даже представить себе не мог, сколько требуется сил, чтобы проделать что-то подобное.

И если здесь, внизу, всё было кошмарно, то наверху…

Настоящая бойня.

Коридор, заполненный телами, конечностями и внутренностями, был, словно разукрашенный алым, детский рисунок.

Диркер постарался быстро свернуть осмотр — вид и запах всей этой пролитой крови и сырого человеческого мяса были просто невыносимы для любого человека — но того, что он увидел, было достаточно, чтобы преследовать его в кошмарах навечно.

Кто бы или что бы там ни работало, оно не торопилось. В отличие от первого этажа, где был настоящий разверзшийся ад, здесь дьяволы определённо никуда не спешили.

Пять тел были ритуально разорваны на части — конечности и головы отрезаны от туловища, — а затем вновь собраны и прибиты к стене гвоздями.

Диркер предположил, что это было проявлением больного, мрачного чувства юмора. Когда он впервые увидел это, ему показалось, что он смотрит на окровавленных манекенов, но очень быстро осознал, насколько ошибается.

Он не стал заглядывать в остальные комнаты на втором этаже. Без сомнения, они скрывали еще больше ужасов, но он просто не был к этому готов.

Спустившись на первый этаж, Диркер начал наблюдать, как доктор Уэст осматривает тела. Он зондировал проколы и порезы, замерял раны и ссадины.

А Диркер думал о других.

О шахтёрах, которые последние несколько месяцев начали пропадать в горах.

О мужчинах, которых растерзали животные… точнее, он думал, что это были животные.

Теперь он знал, что это не так.

Но если это были не дикие звери, то кто? Сумасшедшие с собаками?

Везде — в потолке, в стенах — светились дырки от пуль. Они пробили бочки с солёной свининой и вяленым мясом, разбили бутылки с ликером за стойкой бара. Выстрелы из дробовика проделали дыры в столешницах, и весь пол был усыпан дробинками, как мелкими камешками.

Доктор Уэст вздохнул и склонился над очевидным следом укуса на ягодицах женщины.

— Похоже, это сделал какой-то зверь, но расстояние между зубами… я не знаю. Всё, как и в предыдущие разы.

Он медленно поднялся, словно на него давила неимоверная тяжесть.

— Эти люди были убиты разными способами. Некоторые были расстреляны. Другие зарезаны ножом. У остальных были вырваны глотки или они были выпотрошены. Но, в конечном счете, все они частично съедены. Их убивали ради развлечения и еды. И в качестве бонуса, большинство из них были оскальпированы.

«А это что-то новенькое», — подумал Диркер. Другие тела, найденные ими за несколько предыдущих недель, не были скальпированы.

Диркер кашлянул.

— Значит, у нас есть стая животных, которые носят оружие и снимают скальпы с людей, как индейцы?

— Да, похоже на то.

Диркер облизал губы сухим, как наждачная бумага, языком.

— Скальпы, скальпы… лучше мы не будет афишировать эту информацию. Если люди узнают, то снова ополчаться на индейцев.

Доктор Уэст согласно кивнул.

— Лучше нам вообще ничего не афишировать.

Диркер вышел на улицу, чтобы избавиться от запаха бойни. Снаружи среди покосившихся ветхих строений дул и завывал ветер. В его сознании это был вопль призраков, требующих справедливости.

Он подумал обо всех наградах, которые пришлось выплатить охотникам за головами.

Он так надеялся, что в нападениях виноваты животные.

Пока охотники привели лишь трёх облезлых чёрных медведей, двух волков и одного барсука.

Это было бы смешно, если бы не было так чудовищно.

* * *

Генри Уилкокс стоял через дорогу, прислонившись к лачуге.

Дверь была открыта, и внутри лежало ещё одно тело. Этот человек получил выстрел в упор из дробовика.

Наверно, это была единственная «нормальная» смерть в Рассвете.

* * *

Уилкокс и Диркер старались не смотреть друг на друга.

Диркер брёл по грязной, заросшей дороге среди пустых зданий, пытаясь справиться с тошнотой.

Убийцы насадили несколько голов на стоящие вдоль дороги колья высотой по пояс, и теперь они словно обозначали путь. Как предусмотрительно с их стороны…

В одной из лачуг они нашли ещё три трупа. Их подвесили за ноги и выпотрошили.

Диркер попытался втянуть в себя свежий воздух, но все, что он чувствовал, — это запах разложения, гниения и смерти.

В самом конце дороги виднелось серое здание с заколоченными окнами. Диркер его ещё не проверял, хотя и прекрасно понимал, что это сделать необходимо.

Чтобы войти внутрь, ему пришлось выбить дверь.

И он сразу же почувствовал запах — сырой и прогорклый.

Сквозь зияющие дыры в стенах — там, где отвалились доски, — в помещение просачивался солнечный свет. В лучах солнца плясали пылинки. Когда-то это здание было чем-то вроде гостиницы, но мебель давно убрали и вынесли. Была разобрана и украдена даже лестница, ведущая на второй этаж. Вероятно, на дрова.

Там было грязно, сумрачно и мрачно, как в склепе.

На выцветших обоях виднелся кровавый отпечаток ладони, а в осевшую пыль был вдавлен единственный след от ботинка.

Диркер, глубоко вдохнув затхлый воздух, подошел к двери, которая была приоткрыта сантиметров на пять. Он слышал, как ветер свистит сквозь дыры в крыше, заставляя здание стонать, скрипеть и дрожать. Но были и другие звуки… жужжание насекомых. Мух, без сомнения.

Диркер схватился за дверь и рывком её распахнул.

Перед ним стоял человек.

Долю секунды он стоял неподвижно, а потом упал прямо вперед, как столб, и чуть не сбил Диркера с ног.

Диркер сдавленно вскрикнул, но человек был уже давно мёртв.

К горлу шерифа подбирался истерический смех, но он усилием воли загнал его обратно.

«Просто еще один труп, вот и всё. Внутренности вывалены наружу, лицо покрыто мухами».

В комнате позади него повсюду была засохшая кровь. Кровавые следы вели к окну, где были выбиты доски.

Даркер оставил труп и направился к двери.

Он услышал стук копыт по дороге. Он знал, что это Пит Слэйд едет обратно, но на мгновение — на одно мгновение! — он подумал, что, возможно, это был…

* * *

Снаружи Слэйд разговаривал с Уилкоксом. Диркер направился к ним.

— Ну что? — спросил он.

Слэйд только покачал головой, разглаживая усы.

— Я шёл по следам довольно далеко. Я насчитал семь лошадей, но никаких признаков других животных — собак или кого-то ещё. Примерно в трех милях отсюда всадники вошли в ручей. Я шёл вдоль него около мили… но не увидел ничего, что заставило бы меня думать, что они выбрались на берег.

Он вытащил из кармана кожаного жилета сигару и сунул её в рот, но не зажёг, а просто пожевал.

— Этот ручей извивается по горам на многие мили. Может быть, если бы у нас были собаки, мы могли бы взять след.

Диркер сглотнул.

— Всё в порядке. Я не хочу, чтобы ты шёл против этих… людей в одиночку. Наше время еще придёт, только не сейчас.

— Я думаю, эти парни… я думаю, они знают, что делают, — произнёс Слэйд. — Полагаю, их уже когда-то выслеживали, и теперь они подкованы.

Диркер велел ему и Уилкоксу закопать головы со столбов и все тела, которые они только смогут найти. А сам вернулся в центральный магазин.

Он даже не пытался вытащить тела наружу.

Когда доктор Уэст закончил, Диркер разлил вокруг дома керосин и поджёг здание.

Своего рода очищение огнём.

— 3-

Хотя Диркеру очень хотелось, чтобы по Уиспер-лейк распространилась лишь «отредактированная» версия событий, произошедших в Рассвете, его опередил шахтер, обнаруживший бойню.

К тому времени, как Диркер и остальные вернулись в город, история уже вылезла наружу.

И теперь все набросились на шерифа, как клещи-кровопийцы.

* * *

А тем временем в Похоронном бюро братье Каллистеров собрались четверо — сам Калеб Каллистер, Джеймс Хорнер, Филипп Каслов и Люк Уиндоус. Они расположились на втором этаже, в жилых комнатах, и тихо переговаривались.

Когда-то эти комнаты принадлежали Хайраму Каллистеру, но теперь они служили своего рода местом встреч Калеба и его друзей.

— Всё становится только хуже, — произнёс Калеб. — Настоящая бойня, и я думаю, мы все знаем, кто в этом виноват.

— Ты говорил, с них были сняты скальпы? — уточнил Каслов.

— Да.

У Хорнера от бешенства побелели глаза.

— Меня это не удивляет. Эти чертовы мормоны думают, что это их дом, что вся территория Юты принадлежит им! Они сделают всё, чтобы вытеснить настоящих христиан!

Уиндоус зажёг сигарету. Он был кузнецом, и руки у него были огромными и мозолистыми.

— Видишь? Они хотят, чтобы мы обвинили во всем индейцев. Вот чего они добиваются. Но мы не заглотим эту приманку. У нас есть свои люди и в Искуплении и, может быть, в Избавлении.

— Точно, — кивнул Каслов. — Вопрос лишь в том, какую змеиную яму мы изведём в первую очередь.»

— Искупление, — принял решение Калеб.

Он понимал, что если предложит напасть на Избавление, его никто не поддержит. Ни один человек в здравом уме не желал ехать в Избавление после всех слухов, что ходили об этом поселении.

Может, не все они и были правдивыми, но если бы подтвердился хоть один из десяти — это уже было бы слишком.

Даже сами мормоны сторонились этого места.

— Значит, сегодня вечером, — подытожил Калеб. — Сегодня вечером мы разграбим это языческое гнездо и сожжём его дотла.

Никто не возразил ни слова.

— 4-

Джек Гуд сидел на упаковочных коробках позади салуна «Красная крыша».

— Вот что я тебе скажу, Чарли Седобровый. Только между нами — на этом городе лежит проклятие. Да, сэр, прямо от костей в землице до крыш под небом; проклятый, вот что. Посмотри на меня, например. Просто взгляни на меня и скажи, что ты видишь.

Гуд помолчал, потягивая виски из бутылки, и вытер тыльной стороной ладони несколько капель с бороды.

— Ничего не скажешь? Справедливо. Конечно же. Ну что ж, я отвечу за тебя. Ты смотришь на человека, которому уже никогда не будет шестьдесят. Черт возьми, я думаю, что и шестидесяти пяти не увижу. Я — человек, который побывал и там, и здесь. Везде. Я воевал в армии, я оказывался в ловушке в горах. Я гонял почтовую карету по тропам и даже был гонщиком на пони-экспрессе, пока несколько шайеннских парней на территории Вайоминга не утыкали меня таким количеством стрел, что мою задницу можно было использовать вместо лейки для полива цветочных клумб. Я хочу сказать, мой рыжий брат, что я ни черта не боюсь. И никогда не боялся.

Чарльз Седобровый поднял бутылку и сделал глоток.

— А сейчас?

— А сейчас всё по-другому, разве нет?

Чарльз Седобровый молча кивнул. Он знал, что плохие вещи происходят и будут продолжать происходить. Все эти исчезновения и убийства в горах…

А последняя бойня? Чёрная магия, шаманство. Не иначе…

Сначала линчеватели мучают и пытают мормонов, а теперь ещё и эта проститутка, разрезанная от подбородка до паха.

Плохо. Очень плохо.

Даже дурак (или белый человек) должен был ощущать в эти дни дурную атмосферу в Уиспер-лейк и вокруг него. Эта аура была такой толстой, что ее можно было сжать в кулаке. Словно именно этот уголок округа Бивер был местом сборища всех пагубных сил.

Это заставляло людей задуматься. Даже индейца заставило…

— Если так пойдёт, — произнёс Седобровый, — то к нам скоро прибудет целая армия.

Гуд отсалютовал бутылкой.

— Да, тут ты, вероятно, прав, друг мой. Потому что я признаюсь перед Богом и демократами — и делаю это с радостью, — я чертовски боюсь этого места и того, что здесь происходит. Здесь есть зло, а старый добрый Уиспер-лейк просто прогнил до костей. И с каждым днём становится всё хуже. Этот город, друг мой, вытрахан, как трёхдолларовая шлюха.

Он вздохнул и поднял глаза к небу, словно ожидая, что его поразит длань господня.

— И знаешь, Чарли, что самое худшее?

Седобровый покачал головой.

— Я думаю, я сам во всём виноват, — признался Гуд. — Так или иначе, каким-то образом… Именно я навлёк ад на этот городок.

Чарльз забрал у него бутылку.

— О чём ты говоришь?

— Это долгая история, — вздохнул Гуд, — но я попытаюсь рассказать её тебе вкратце.

— Ну да, я же индеец. Мы вообще люди простые, ещё не всё поймём.

— Ну же, Чарли, не будь таким. Я не это имел в виду. Ты же знаешь: я с безмерным уважением отношусь к твоему народу.

Седобровый кивнул.

— Конечно. И у нас в племени тебя почитают кем-то вроде святого. Мы денно и нощно молимся о твоём заступничестве и руководстве.

— Серьёзно?! Чёрт… Ты снова надо мной издеваешься.

— Такое уж у меня чувство юмора, — усмехнулся Чарли. — Может, оттого что я индеец.

— Да, может причина и в этом. Так или иначе, около семи месяцев назад я получил работу. Меня нанял индеец-гошут из племени Долины Черепа. Он хотел, чтобы я перевез одно тело оттуда сюда, в Уиспер-лейк. Обещал мне сто долларов. И я согласился. Решил спуститься сюда, может быть, немного покопаться в горах. А тело, о котором мы говорили, принадлежало человеку по имени Джеймс Ли Кобб. Ты слышал о нём?

Седобровый погонял во рту глоток виски.

— По-моему, какой-то убийца. Преступник. Стрелок. Что-то вроде того.

Гуд хлопнул его по плечу.

— Это ещё мягко сказано. Мы говорим о хладнокровном убийце, Чарли. Кобб — выходец из Миссури, и след его был красным и кровавым. Воевал в Мексиканской войне. Грабил. Убивал. Насиловал. Попал в ловушку в горах Сьерры с несколькими бродягами, а потом сожрал их всех по очереди. Ну, ты понял. Старина Кобб… Он такой же мерзкий, как брюхо раздавленной гремучей змеи в колее от фургона.

— И зачем этот гошут заставил тебя привести тело сюда?

Гуд пожал плечами и покачал головой.

— Чёрт меня дери, если я знаю. Сказал что-то насчет того, что это последнее желание Кобба. У него был какой-то сводный брат, живущий в этих краях. Все, что я смог понять, это то, что Кобба разыскивали буквально за все, почти везде, так что в стране индейцев его явно не привечали.

— И ты привёз его тело сюда?

— Да, будь я проклят! Мы с этим молокососом Хайденом приволокли ящик прямиком из Долины Черепа через горы Сан-Франциско…

Гуд продолжал рассказывать ему, на что это было похоже. И по мере того, как он рассказывал, его глаза становились все шире, а лицо — бесцветнее.

Когда он рассказывал свою историю, уголки его губ нервно подёргивались, и он со страхом смотрел вдаль, как будто видел въезжающего верхом дьявола.

Когда Гуд закончил говорить, он дрожал всем телом и тяжело дышал.

— Думаешь, я брешу? — наконец сказал он. — Дерьмо тебе всякое впариваю? Может быть. Но клянусь, это правда. Это тело в

ящике… он не умер. По крайней мере, не так, как мы понимаем это — ты и я. Он ползал и царапался, и ногти выскакивали наружу… и, Боже, Чарли, я чуть не обмочился. Что бы там ни было в этом гробу, это было неправильным. Как будто его дух только что прокис, как паршивое молоко.

Седобровый слушал и сдерживал саркастические замечания, потому что знал Гуда. Гуд был таким же суеверным, как и большинство атеистов. Он любил потравить байки под бокальчик пива, но подобное…

Гуд с трудом оторвался от бутылки.

— Я никогда не рассказывал об этом ни одной живой душе, Чарли. И я говорю тебе это только потому, что доверяю тебе, и мы вместе прикончили несколько бутылок, и ты индеец. Ваш народ знает о таком дерьме. А белые? Черт, мы же не верим в потустороннее ни капельки!

— Если что-то не укладывается в наше мировоззрение, мы стараемся об этом не думать, чтобы спокойно спать по ночам. Но индейцы… да, вы не боитесь смотреть в лицо темным тварям; вы не боитесь признать, что есть черные, злые существа, которые могут свести человека с ума.

Седобровый оценил сказанное, хотя и не подал виду.

— Ты думаешь, Кобб больше не был человеком как таковым?

— Я уже и не знаю, что думать, — сказал он, — но то, что было в том гробу… ну, должен признать, что если бы оно вылезло наружу, меня бы здесь сейчас не было.

— Думаешь, именно Кобб разверз двери ада над нашим городом?

Гуд облизнул губы и задумался.

— Ну, я держу ухо востро и всё слышу. Мы привезли тело в морг Каллистеров. И в ту же ночь, говорят, Каллистера нашли мёртвым. И это не было самоубийством. Ходят слухи, что тело Кобба нигде не нашли, но другой Каллистер — Калеб — заткнул всем рот. И ещё… Думаю, не нужно тебе напоминать, что твориться в Избавлении. Даже сами мормоны не приближаются к этому месту и на километр.

— И ты думаешь, что Кобб отправился туда? Что он… в центре всего этого?

Гуд лишь пожал плечами.

— Таковы факты, насколько я их знаю. При первой же возможности, Чарли, я набью свой мешок и уеду из этого чёртового ада. Мысль о том, что однажды ночью в мою дверь постучится старина Джеймс Ли Кобб, не дает мне уснуть до самого рассвета.

Седобровый размышлял над его словами, пока они допивали бутылку.

Либо Гуд сошел с ума, либо в его словах что-то было.

Но даже если он был прав, в Уиспер-лейк не найдётся человека, который поехал бы в Избавление, чтобы проверить это.

— Эх, чёрт возьми, хватит исповедоваться, Чарли! Я когда-нибудь рассказывал тебе о том, как продал свою жену за доллар? Правда-правда. Она была резкой девчонкой с востока, умевшей обращаться с ножом и молотком. Однажды мы сидели в салуне в шахтерском городке на хребте Бигхорн, штат Вайоминг. И тот грязный сукин сын по имени Джонни Хоул говорит мне: «Сколько хочешь за жену, сынок?» Мы с Дорой к тому времени играли уже несколько часов. И вот я и ему говорю: «Один доллар». Он платит мне и тащит её прочь. Она возвращается через несколько минут: платье порвано, лицо в синяках; да она просто готова содрать с меня кожу и снять скальп! А на следующий день старина Джонни находит меня. Он ходит смешно, как будто ему в задницу шпору засунули. И знаешь что? Он хотел вернуть свой доллар…

Но Седобровый его уже не слушал.

Он думал об Избавлении и Джеймсе Ли Коббе. Интересно, он может с этим что-то сделать?

Затем он вспомнил об Орвилле дю Чене. О его «шестом чувстве». Возможно, Орв смог бы увидеть, есть ли там Кобб. А если есть?..

И тогда Седобровый подумал о Тайлере Кейбе.

— 5-

Тайлер Кейб долго думал и решил, что есть только один способ выследить Душителя Города Грехов: он должен подружиться со шлюхами в городе. Эти женщины станут мишенями для Душителя, и если он будет бродить по их заведениям — что ж, возможно, он застанет ублюдка.

В крайнем случае, Кейб мог рассказать всем, кто он такой и что делает, и это могло бы заставить Душителя нервничать. И тогда он либо сбежит… либо сделает что-то неосторожное.

И тогда Кейб будет поблизости, чтобы воспользоваться его ошибкой.

Хотя Уиспер-лейк был похож на любой другой шахтерский городок со своими грехами и пороками, его район красных фонарей был ограничен захудалой забегаловкой рядом с нефтеперерабатывающим заводом, повсеместно известным как Горизонтальный Холм. Зажатый между фабрикой и озером, но скрытый от остального Уиспер-лейк высоким, поросшим можжевельником утесом — Сосновым Холмом — этот ряд борделей, игровых домов, палаток и других увеселительных заведений был не менее оживленным, чем весь остальной город.

А по ночам — даже более.

Он был разрешён Джексоном Диркером по двум причинам. Во-первых, если он попытается его закрыть, то шахтёры и железнодорожники, без сомнения, набросятся на него и вздёрнут на суку, не пройдёт и часа.

А во-вторых… Каждое учреждение должно было иметь лицензию округа. А это означало, что лицензией занимался старший чиновник округа — окружной шериф.

Диркер согласовывал лицензии не только по борделям, но и по игорным залам и салунам. И прикарманивал десять процентов не только лицензионных сборов, но и самих налогов.

В общем, проститутки продолжали работать, в основном, только на Горизонтальном Холме и редко выбирались за его пределы, так что почтенным жителям Уиспер-лейк не приходилось смотреть на происходящее непотребство, а значит, бизнес мог спокойно развиваться дальше.

Тайлер Кейб вошел прямо в это змеиное логово и абсолютно ни чем не выбивался из общей толпы. Просто еще один старатель или бандит, или охотник со стояком в штанах и наличными в руках. Он обошёл весь район, пообщался с десятками мамок, их проститутками и разными «вольнонаёмными». Он дал понять всем, кто находился в пределах слышимости, кто он такой, и что он такое.

Его речь обычно звучала примерно так: «Добрый день, мэм, меня зовут Тайлер Кейб, и я здесь по делу.»

И за этим следовал обычный ответ: «По делу — это хорошо, мистер Тайлер Кейб; вы, несомненно, пришли по адресу».

После чего Кейб должен был быть немного более конкретным, в чём заключалось его «дело». Шлюхи слушали его рассказы о Душителе с большим интересом и считали Кейба кем-то вроде святого покровителя за то, что он хотел их защитить. Они кормили его, поили и предлагали бесплатное жилье.

Шанхайская Марни Лу — китайская мадам из купальни «Ориент» — пыталась нанять его именно для защиты своих девочек. Она сама была кем-то вроде легенды, поскольку носила при себе не менее шести ножей с короткими лезвиями и могла метать их с пугающей точностью. Кейб сказал ей, что будет держать это предложение в уме.

В общем, это был довольно интересный и приятный способ провести день и вечер.

Но присутствовали, конечно, и риски.

Далеко не одна проститутка хотела выразить свою признательность более интимным способом, и Кейб дважды за этот день оказывался в постели с благодарными дамами: одной — красивой высокой китаянкой, а другой — огненнорыжей мегерой из Алабамы. Но у каждой работы, конечно, есть свои сложности.

Он посетил бары, которые были не более чем деревянными лачугами, и игорные дома, где дорогие французские девушки управляли карточными столами и доставляли вас прямо в рай за несколько сотен зеленых. Здесь были дорогие заведения — например, как клуб «Красный август», — с коврами с глубоким ворсом, резными люстрами, зеркалами и позолоченными столами, импортными европейскими гобеленами и греческими скульптурами.

Мужчины могли оставить в таком месте тысячи, наслаждаясь экзотическими прелестями под витражными потолками, абсолютно уверенные, что в таком месте и грех будет утончённым и изысканным.

Были там и бордели среднего класса, вроде того, что находился в Сан-Франциско, где девушки были не менее привлекательны, но все они были обучены воровству и специализировались на обчищении карманов пьяных мужиков.

Ну, а если твои карманы были недостаточно полны для таких мест, то существовали дешёвые бордели вроде «Русского Кафе», где ты мог напиться и трахнуться за цену тарелки жратвы… если ты, конечно, не слишком озабочен чистоплотностью своей дамы.

Кейб посетил все и узнал кучу историй.

Он обнаружил, что в то время как большинство девушек были просто обычными разукрашенными дамами, многие шли на дополнительный приработок. Одна очень дорогая азиатская девушка по имени Певунья умела делать удивительные вещи с маслами и горячим свечным воском.

Абилин Сью, полногрудая свободноживущая уроженка Техаса, обычно использовала в своём представлении седло с двойной подпругой и хлыст для верховой езды. А Фанни-гадалка любила начинать свои сеансы с погружения в будущее. Правда, эти видения всегда заканчивались одинаково — она скакала на тебе верхом, словно на диком необъезженном жеребце.

Где-то посреди своего «исследования» Кейб встретил мамашу Аделаиду — владелицу Старого Театра Матушки Френч. На первом этаже там ставились спектакли и водевили с привезёнными из-за границы француженками — или девушками, которые смогли достоверно изобразить французский акцент, — а на верхних этажах во всю процветал основной бизнес. Заведение пахло изысканными французскими духами и предлагало парижское вино и блюда национальной французской кухни.

Мамаша Аделаида — стройная негритянка, весившая не больше сорока килограммов, — была одета в желтое шелковое платье с вышитыми на груди пурпурными розами.

— Милый мой, — сказала она Кейбу, когда он представился, — я, конечно, ценю то, что ты делаешь. Мои девочки становятся более чем пугливыми. И я не могу этого допустить. Ибо здесь мы предлагаем только одно — но тремя различными способами. Мы предлагаем любовь — любовь хорошую, любовь сильную и любовь восхитительную. Я думаю, что тебе нужна любовь сильная. А восхитительная — нет, это не про тебя, мой мальчик.

— А что значит «восхитительная»?

— Хи-хи, — прощебетала мамаша Аделаида. — Восхитительная любовь — это просто смерть в раю. Обычно в ней задействованы две или три девушки, горячее ароматическое масло и умелые руки.

Кейб заверил её, что такое точно не про него.

Мамаша Аделаида рассказала ему, что была рабыней на плантации Батон-Руж. Но когда она получила свободу — а этого она хотела больше всего на свете, — всё оказалось не так просто, как она думала.

— Видишь ли, мальчик мой… Да, на плантациях мы были рабами, которые подчинялись хозяину, но, по крайней мере, нас кормили и давали крышу над головой. Многие об этом забыли. А когда мы получили свободу… Чёрт, нам пришлось самим о себе заботиться. А это не так-то просто.

Мамаша рассказала ему, что очень быстро поняла одну вещь: есть только один способ, которым чёрная женщина может заработать деньги в мире белых мужчин. Поэтому она начала с малого — и год за годом строила своё дело.

— У меня был сын, мистер Кейб. Но когда он стал взрослым, он нашел свой путь в слове Божьем и не очень заботился о том, как его мама зарабатывает на жизнь. В последний раз, когда я слышал о нем, он отправился проповедовать на Индейскую территорию. Хи-хи! Ты себе это представляешь? Черный человек цитирует Евангелие белого человека кучке краснокожих язычников! Тебе не кажется, что в этом есть что-то смешное?

Это был долгий день, но к тому времени, когда Кейб покинул Горизонтальный Холм, он был не ближе к Душителю Города Грехов, чем раньше. И всё же он не отчаивался. Рано или поздно это произойдет.

В чайной он столкнулся с Генри Фрименом, техасским рейнджером, который утверждал, что «рассматривает предложения». Эта встреча заставила Кейба вспомнить, что он должен был связаться с главой рейнджеров в Техасе, чтобы узнать, был ли старик Генри тем, за кого себя выдаёт.

Потому что, честно говоря, у Кейба были сомнения.

— 6-

Всадники ворвались в Искупление, как демоны, вырвавшиеся из ада.

Линчеватели.

Они мчались по грязной улице на чёрных лошадях — семеро мужчин в длинных синих армейских шинелях и белых капюшонах с прорезями для глаз, надвинутых на головы. Они были вооружены винтовками, дробовиками и кольтами. Они неслись по улицам и переулкам с почти военной точностью.

В крохотный мормонский анклав под названием Искупление они несли лишь смерть. И вместе с ней захватили всю нетерпимость, все предрассудки, которые кипели в чёрных котлах их сердец неделями, месяцами и даже годами.

Они начали стрелять. Никакой спешки. Никакой суеты. По-военному чётко.

Мормоны знали, что линчеватели придут, но надеялись, что это произойдет не так скоро, ведь они были плохо подготовлены к отражению такой смелой атаки. Жители с мушкетами и винтовками выбежали на улицу, чтобы противостоять всадникам, и были убиты смертоносным дождем меткого огня.

Кричали женщины, плакали дети, гремели дробовики и рокотали револьверы. Свинец летел как град, осыпая двери и разбивая окна, убивая скот, который не был спрятан в стойло.

Один из городских старейшин вышел на крыльцо своего дома, трое его сыновей следовали за ним по пятам. К ним приблизился всадник и направил на старейшину оба ствола. Картечь пробила в его груди дыру размером с обеденную тарелку и забрызгала кровью его сыновей. Сыновья успели лишь громко закричать, когда выстрелы из винтовок сразили их, убив на месте.

Наперерез линчевателям выбежала старуха, размахивая молитвенником, но они сбили её с ног и затоптали копытами своих лошадей. Та же участь постигла трех маленьких детей, которые видели, как их мать и отец были убиты выстрелами из пистолета.

Жители поумнее оставались за запертыми дверями или открывали ответный огонь из амбразур, прорезанных в ставнях. Но они не были закаленными бойцами, и очень немногие из их снарядов достигали линчевателей. Хотя одна пуля — намеренно направленная или случайно срикошетившая — пробила горло линчевателя, и он вывалился из седла.

Но это даже не замедлило убийц.

Они чувствовали себя королями; они стреляли и бросали пылающие факелы в тюки сена и груды бревен, и очень часто — прямо в окна магазинов и домов. И посреди всего этого они продолжали скакать, убивать и подстреливать лошадей, крупный рогатый скот и овец в качестве развлечения.

Через двадцать минут после их прибытия Искупление пылало, как преисподняя. Пламя охватило амбары и конюшни. Лизало стены домов. Вырывалось из развороченных окон.

Город превратился в ад из огня, дыма и криков. Несколько мужчин пытались потушить пожар, заливая его водой, даже когда линчеватели стреляли в них.

В шуме, суматохе и криках одинокая фигура, сжимающая Книгу Мормона, спотыкаясь, вышла на улицу, уже истекая кровью от шальной пули, задевшей его висок. Он представлял собой дикое зрелище, когда шел пешком, выкрикивая молитвы и проклятия, а по его лицу стекали кровавые дорожки.

— …и придет Антихрист, повелевая своими легионами… и вы узнаете его по имени его! Люди будут вести войну — ужасную и безбожную войну — против других людей, человек будет убивать братьев своих в экстазе зла! Зло! И… и… нечистый издаст законы нечистые, чтобы поработить праведника, но будет блудник поражен рукою Всевышнего…

Дальше он не продвинулся, потому что веревка из конского волоса опустилась на него, крепко прижимая руки к телу. Сама верёвка была привязана к седлу коня одного из линчевателей.

И наконец — наконец! — всадники выехали из созданного ими чистилища.

Они поехали прочь, волоча за собой проповедника.

* * *

Они протащили его около километра.

По камням, булыжникам и пням, через сухие овраги и по крутым склонам холмов.

Когда линчеватели, наконец, остановились на вершине невысокого холма с плоской вершиной, окаймленного кустами чамисы, проповедник был едва жив. Если уж на то пошло, он был больше похож на потрепанное пугало. Его тряпье и соломенная набивка торчали наружу, а из рук и ног торчали палки… только это были не тряпки и не солома, да и наружу высовывались не палки. Плоть с лица и тыльной стороны ладоней была содрана. Большинство трубчатых костей переломаны. Челюсть вывихнута, но он всё ещё пытался заговорить, издавая кровавый булькающий звук.

Один из линчевателей снял капюшон. Это был Калеб Каллистер. Прищурившись в темноте, он смотрел на мерцающий вдали костёр. Искупление.

— Если твои люди умны, проповедник, — сказал он, зажав в зубах тонкую сигару, — на этот раз они прислушаются к нашему предупреждению. Потому что в следующий раз, в следующий раз…

— Когда мы приедем следующий раз, мы не оставим никого в живых, — закончил за него другой линчеватель.

Остальные засмеялись.

Проповедник, хоть и сломанный и ободранный, пытался уползти, натягивая верёвку, как глупый пес, проверяющий, насколько далеко он может отбежать на цепи. Линчеватели наблюдали за ним, ожидая, что он вот-вот свернется калачиком и испустит дух… но этого не происходило.

Он закашлялся кровью; руки его были по-прежнему прижаты к бокам, но он тянулся дальше. Он полз вперёд, как какой-нибудь червяк. Наверно, его так манила свобода… Веревка натянулась.

— Лучше прими то положение, в котором ты оказался, проповедник, — сказал ему один из линчевателей. — Это ведь не дождь — так просто не закончится.

— Как бы тебе этого не хотелось, — добавил второй.

Они сидели верхом, курили, передавали друг другу бутылку виски и смотрели, как вдали, словно факел, горит Искупление. Постепенно, медленно, общее пламя превратилось в отдельные костры, но и те, в конце концов, потухли.

Потом они потянули соломинку, чтобы выяснить, кому достанется проповедник.

Счастливчиком оказался Люк Уиндоус. Он решил ещё немного потаскать проповедника за собой. Но через двадцать минут он устал от этого, а проповедник всё никак не умирал, поэтому Люку пришлось опустошить барабан своего кольта.

А затем он присоединился к всеобщему празднованию.

— 7-

После довольно утомительного дня, проведенного в обходе всевозможных борделей Горизонтального Холма, Тайлер Кейб вернулся на постоялый двор «Святой Джеймс». В животе у него было пусто, а в висках стучало, как барабаны в джунглях, от выпитого им бесплатного спиртного.

Он вошел в столовую, где уже сидел Джексон Диркер вместе с женой и пятью или шестью другими гостями. Ужин состоял из жареной курицы с картофелем и яблочного пирога на десерт. В воздухе висел восхитительный запах, и уважение Кейба к Дженис Диркер поднялось ещё выше.

Джексон Диркер определённо был счастливчиком.

Кейб и Диркер перебросились несколькими фразами, но в основном оба предпочитали молча слушать. Одним из жильцов был парень по имени Стюарт — ответственный за медицинское снабжение из Уичито.

Он довольно долго рассказывал — и с неприятными клиническими подробностями — о своих продуктах, которые варьировали от пилюль при гепатите до бандажей, от спиртовых настоек до клизм. А последнее особенно не способствовало хорошему пищеварению и аппетиту при поедании яблочного пирога.

После того, как все отужинали, и гости разошлись по комнатам, в столовой остались лишь Диркер с Кейбом и Дженис, порхающая между столами и убирающая посуду.

— Мистер Кейб говорил мне, что вы знакомы, — обратилась она к мужу.

Он едва оторвал взгляд от газеты.

— В некотором смысле.

«Всё тот же старый добрый Диркер, — подумал Кейб. — Холоден, как лёд. И двадцать мужиков с лопатами не смогут вырыть на поверхность его чувства».

Может быть, если бы Диркер просто сказал: «Да, да, мы знаем друг друга. Мы сражались друг против друга… но это было много лет назад»… Если бы он сказал что-то подобное, Кейб был бы доволен и оставил всё в прошлом. Но теперь он чувствовал, что не сможет смолчать.

— Да, — сказал он, — когда-то мы с вашим мужем были братьями по оружию. Мы сражались на противоположных сторонах, но духовно мы были единым целым. Разве не так, Джек?

Газета опустилась на пять сантиметров. Кристально-голубые глаза нашли Кейба и пристально на него глянули. А затем газета снова поднялась вверх.

— Я бы это так не назвал, — только и сказал он.

— Чепуха. Может быть, твои воспоминания обо мне туманны, Джек, и это правильно… но мои-то о тебе? Черт, они остры, как кнут. Как вспомню тебя в Пи-Ридж! Какая яркая, поразительная личность!

— Хватит, Кейб.

Кейб улыбнулся, проводя пальцами по паутине шрамов, пересекавших его переносицу и врезавшихся в щеки.

— Ваш муж очень скромен, мадам. Я бы сказал, что Джексон Диркер был офицером и джентльменом. Справедливым и отзывчивым во всех вопросах.

Диркер прожигал в нём взглядом дыры.

Кейб не отводил взгляд.

Дженис, почувствовав, что здесь что-то неладно, только откашлялась и принялась царапать воображаемую ворсинку на своем вельветовом платье.

— Простите мне мою грубость, мистер Кейб, но… вы получили эти шрамы на войне?

Кейб лишь улыбнулся в ответ на её так называемую грубость. Его пальцы привычно прошлись по следам от порезов и ожогам.

— Да, я получил их во время войны. И ношу их с честью. Боевые раны. Помнишь, когда я их получил, Джек?

Диркер отложил газету.

— Помню. А теперь расскажи мне, Кейб, понравились ли тебе наши бордели. Слышал, ты сегодня там полдня провёл. Пришёлся по вкусу местный квартал красных фонарей?

Всё, что вертелось у Кейба на языке, испарилось в долю секунды.

«Диркер. Всё тот же хитрый сукин сын…»

— Я… Хм…

Дженис слабо улыбнулась.

— Наш мистер Кейб, безусловно, видный мужчина.

— Это точно, — протянул Диркер, наслаждаясь происходящим.

Кейб сглотнул.

— Это был чисто деловой разговор, мадам. Человек, которого я пытаюсь отыскать, охотится на проституток, так что мне остается только подружиться с ними. Знать лично их и места, где они работают.

— Чего только мужчинам не приходится делать, чтобы заработать на жизнь! — покачала Дженис головой. — Да уж… И вы весь день провели среди них? Наверно, вы очень устали после такого… утомительного предприятия.

— Мадам…

Теперь Диркер улыбался.

— Ты очень решительный человек, Кейб. Если кто и сможет поймать этого убийцу, так это ты.

Кейб видел, что Диркер шутил, и тоже не смог сдержать улыбки. Если бы этот мужчина вёл себя так постоянно и не был таким чертовски чопорным и официальным… он бы ему даже понравился. Кейб решил, что его дразнят, и сделал то, что казалось ему естественным: укусил в ответ.

— Да, мадам, это было утомительно, но я продолжал заниматься делом даже тогда, когда большинство мужчин уже изнемогли бы от усталости.

Дженис покраснела… покраснела, но не отвернулась. В её глазах что-то вспыхнуло, и она постаралась, чтобы Кейб это заметил.

Диркер вскинул брови.

— Вот как? Дал то, что им было нужно?

— О да.

— Пожалуй, на этой ноте я вас покину, джентльмены, — произнесла Дженис и вышла из комнаты.

Кейб решил, что он либо обидел ее — либо возбудил. По его опыту, южные женщины могли быть такими: их могло взволновать то, что они находили неприемлемым и оскорбительным. Всё дело в инстинктах, вот так.

В довоенном обществе говорили, что леди должна подавлять свои базовые инстинкты. Что такие вещи, как вожделение и желание, не должны иметь места в высшем свете… но женщина — как и любой зверь: чем больше вы морите его голодом, тем голоднее он становится.

И в этой девушке был голод. Едва скрываемая потребность отбросить своё воспитание, опуститься и испачкаться.

— И так теперь будет при каждой нашей встрече, Кейб? — поинтересовался Диркер.

Кейб отвернулся от него. Ему так много хотелось сказать, но зачем? С какой целью? Он уже нарушил два правила своего воспитания — что мужчина не приносит свои деловые или личные дела к обеденному столу и что он не обсуждает проблемы с другим мужчиной в присутствии дамы.

Может быть, сейчас самое время… если он хочет драки, то самое время перестать ходить вокруг да около.

Только теперь он её больше не хочет.

— Нет, — сказал он, удивляясь самому себе, — я бы предпочел, чтобы мы оставили всё это в стороне. Я думаю, так было бы правильно. По крайней мере, на время.

— Согласен. И ещё… Хочу, чтобы ты понял, Кейб: я не горжусь тем, что произошло при Пи-Ридж. Не прошло и дня, чтобы я не мечтал, чтобы всё произошло по-другому.

— Ты готов признать, что единственное, в чём мы виновны — это отбирание необходимых для выживания вещей у трупов?

Диркер кивнул.

— Да, я это знаю. Наверно, я и тогда это знал, но у меня снесло крышу. То, что я совершил, неправильно.

Чёрт. Кейба словно под дых ударили. Диркер признаёт, что был неправ. Внезапно Кейб расслабился, словно из него выпустили весь воздух. Он даже слегка смутился, что вообще завёл этот разговор.

— Ладно, ладно. Справедливо. Наверное, все мы были молоды и вспыльчивы.

— Чем ты занимался после войны, Кейб?

Кейб рассказал ему о том, как много лет участвовал в боях, а по ночам пас скот; как был железнодорожным детективом и охранником на приисках. Как всё это привело его к охоте за головами.

— А ты сам?

Диркер вздохнул.

— Я остался в армии. Был послан на Запад воевать с индейцами. — Он прищурился. — Я думал, что то, что я видел во время Гражданской войны, было ужасно. Но это не было и вполовину так жутко, как то, с чем я столкнулся на Западе. Зверства, бессмысленные убийства невинных людей.

Кейб не стал настаивать. Он много знал о том, что там произошло — об унижениях и жестокостях, обрушившихся на племена индейцев. И по большей части, необоснованно. Затем между белыми и индейцами был заключён мирный договор. Но не успели высохнуть чернила на документах, как белые снова напали.

— И ты ушёл из армии?

Диркер улыбнулся.

— Нет, я был освобожден от командования. Банда индейцев-арапахо напала на поселение, и мне приказали выследить их и уничтожить. Ну, мы не смогли найти преступников, поэтому мой командир решил, что подойдет любой арапахо. На Крипл Крик располагалась их деревня человек в пятьдесят. Они не имели никакого отношения к налету, и этот факт был хорошо всем известен… тем не менее мне было приказано идти туда со своими людьми. И когда мы вышли, мне было сказано, что там не должно остаться никого живого.

— И ты отказался?

— Да, отказался. И я горжусь этим фактом. Я был солдатом, а не наемным убийцей. — Диркер вздохнул и облизал губы. — Меня отстранили от командования, отдали под трибунал и демобилизовали. С почестями, к большому разочарованию некоторых.

— А после этого?

— Я был законником. Сменял один город за другим. В конце концов, мы с Дженис купили этот отель. Конечно, были проблемы между шахтерами и мормонами, индейцами и поселенцами… А затем ко мне обратились и предложили работу окружного шерифа.

Кейб внимательно слушал. История Диркера ничем не отличалась от истории многих ветеранов войн, прошедших военную подготовку — они неизменно становились либо блюстителями закона, либо преступниками, а иногда — и теми, и другими.

Кейб свернул сигарету и закурил.

— Я слышал о резне в одном крохотном поселении под названием Рассвет. Расскажешь мне об этом?

Диркер задумчиво посмотрел на Кейба и кивнул.

— Да, это ужасно.

— Что ты намерен с этим делать?

— Я намерен поймать того, кто это сделал. Разве это не само собой разумеется?

— Конечно. И раз уж ты сам об этом заговорил… Здесь, в Уиспер-лейк есть парень по имени Фримен. Утверждает, что он — техасский рейнджер. Сможешь это проверить? Например, связаться с их главой?

— Думаешь, он лжёт?

— Не знаю, Диркер. Но скажу точно, что при виде него у меня возникает дурное предчувствие. И я не могу понять, почему…

— 8-

Позже, в салуне «Оазис», группа мужчин собралась вокруг Кейба, который пытался выпить свое пиво. Попытался немного расслабиться и представить перспективу своих отношений с Диркером. Они теперь были друзьями или врагами? И что насчёт его жены? Кейб прекрасно знал, как она смотрит на него, и что означает такой взгляд. Она была просто в восторге, когда он шутил о шлюхах и о том, что с ними делал. Он и представить себе такого не мог.

— Итак, этот убийца, этот Душитель Города Грехов, — сказал один из мужчин, шахтер с лохматой седой бородой и без верхних зубов. — Говорят, он разрезает их сверху донизу. Это правда?

— Правда, — кивнул Кейб.

Он словно бы невзначай обсуждал некоторые детали этого дела с Карни, барменом, и это притягивало остальных, как магнит. Они хотели знать всё. Абсолютно всё.

— Так, а на хрена их насиловать? — вклинился другой. — Это же шлюхи! Они сами ноги раздвигают за пару баксов… ну, некоторые из них.

— Да, зачем он их насилует? — пронёсся по толпе шепоток.

— А он не говорил…

Высокий мужчина в сером шерстяном костюме и начищенных черных ботинках покачал головой.

— Мне кажется, сэр, что это неподходящий разговор в присутствии дам.

Шахтёры огляделись по сторонам, пытаясь найти дам. Всё, что они видели, — это несколько шлюх, которые над чем-то размышляли. Они не считали этих женщин за «дам».

— Здесь нет никаких дам, — сказал шахтер. — На случай, если ты не заметил.

— И я всё равно нахожу этот разговор предосудительным.

Шахтеры захохотали над словами мужчины. Похоже, они собирались устроить из-за этого небольшую потасовку, но тут они увидели пистолеты, висевшие у него на поясе. Они были прекрасны и гладки — кольты «миротворцы» с рукоятками из слоновой кости. Оружие метких стрелков.

Шахтёры быстро разошлись по столикам, решив, что сегодня умирать не хотят.

— А вы, сэр, — обратился высокий мужчина к Кейбу. — Если вы — охотник за головами, как вы утверждаете; если вы действительно охотитесь за этим человеком, то я серьезно сомневаюсь, что вы найдете его на дне стакана с пивом.

Кейб взглянул на Карни и покачал головой.

— Послушайте, сэр, я пришёл сюда выпить, а не слушать ваш трёп.

Высокий мужчина сделал шаг вперёд.

— А манеры — как у свиньи. Прелестно.

— Я же сказал: я просто хочу допить пиво. Так что не будете ли вы так любезны свалить нахер?

Лицо высокого мужчины побледнело.

— Сэр, джентльмену не подобает так говорить. Ненормативная лексика — это свидетельство недостатка ума.

— Значит, вот он я: слабоумный отброс из Арканзаса.

Восточный диалект. Пижон. Вот кем был этот человек. В эти дни, казалось, нельзя было плюнуть, не попав ни в кого подобного. Кейб обычно просто оставлял их в покое, независимо от того, что он чувствовал по поводу происходящего. Большинство из них никого не беспокоили. Но иногда появлялись и такие…

— Нет, сэр, вы, определённо не джентльмен. Вы грубы, неотёсаны и отвратительны.

— Да, сэр, всё именно так. — Кейб поставил стакан на стойку и надел шляпу. — А теперь, пожалуйста, убирайтесь с моих глаз, пока доктору не пришлось вытаскивать мои шпоры из вашей прекрасной белой задницы.

Но мужчина по-прежнему не двигался, и Кейб начал подумывать, не придётся ли ему похоронить и этого сукина сына.

— Если бы у вашей матери была хоть капля здравого смысла, охотник за головами, она утопила бы вас в ведре, чтобы вы не портили своей вонью эту славную страну.

Кейб почувствовал, как волосы у него на затылке встали дыбом. Нет, нет, он не позволит этому ублюдку втянуть себя в то, о чем потом пожалеет. Этого никогда не случится. Он уйдёт прочь от этого человека.

Высокий мужчина стал между Кейбом и дверью.

Это означало, что у Кейба было два варианта: обойти его или пройти через него. А поскольку Кейб никогда никого не обходил стороной, решение было принято очень быстро. Это было не в его стиле. Это стоило ему крови и синяков на протяжении многих лет, однако он никогда не отступал. Но для себя решил: «я не достану пистолет, пока будет другой способ решения проблемы».

Пижон продолжал стоять на пути, и Кейб двинулся прямо на него, не замедляя шаг.

Когда он был уже в нескольких шагах от него, высокий мужчина выхватил свои кольты. И довольно быстро. Но недостаточно быстро.

Пока он вскидывал оружие, Кейб оказался уже настолько близко, что мог ощутить запах, исходящий от мужчины. Несколько быстрых шагов — и он ударил пижона по лицу двумя быстрыми прямыми ударами, от которых тот упал на колени. Кейб пнул его ногой в живот, чтобы тот не смог подняться на ноги. Где-то во время падения высокий мужчина уронил револьверы. Кейб отшвырнул их ногой в сторону.

Кейбу никогда не нравились подобные разборки.

— А теперь, — сказал он, — вы вернётесь домой: в Бостон, в Шарлотсвилл или куда вам там надо. Вернётесь домой к папиным деньгам и семейному титулу. Потому что здесь единственное, что вы найдёте, — это собственную смерть.

Кейб прошёл мимо мужчины, оставив его кашлять и задыхаться; из сломанного носа пижона ручьём текла кровь. Кейб уже почти добрался до входной двери, когда щёголь выкрикнул что-то непристойное и вытащил маленький пятизарядный «Ремингтон Эллиот» калибра.32.

Кейб замер на месте, понимая, что уже не успеет уклониться.

Мужчина направил на него ствол.

Мужчина, полный ярости и ненависти.

И в этот момент в дверь ворвались двое мужчин с дробовиками в пыльниках и ковбойских шляпах.

— Эй, ты, — крикнул первый. — Брось пистолет, или я тебя на месте пристрелю.

Пижон опустил руку, и оружие вывалилось из его ладони.

Второй мужчина повернулся к Тайлеру и окинул его взглядом.

— Вы Кейб? Тайлер Кейб? Охотник за головами из Арканзаса?

— Именно так.

Стволы, как по команде, повернулись в его сторону.

— Тогда вам лучше пройти с нами.

— 9-

Некоторое время после ухода Тайлера Кейба Дженис Диркер ловила себя на том, что думает о нём. О том, как он держался, как говорил; о той невозмутимой честности, которая, казалось, была признаком того, кем он являлся в этой жизни.

Она поймала себя на том, что думает обо всем этом и знает, что он возбуждает её. Возбуждает какую-то часть, которая долго дремала, как вулкан, только и ждущий своего часа, чтобы извергнуться.

Тайлер Кейб был свободным человеком.

Он казался совершенно не таким, как остальные. У него не было истинного уважения к деньгам или положению, к авторитету или культурным ценностям. Он жил, как хотел; говорил, что хотел и кому хотел.

Он изгой, бродяга. Похоже, у него было больше общего с индейцами, чем с белыми людьми. Может быть, именно это ее и взволновало. Он так отличался от других мужчин, которых она знала. А вот ее муж Джексон — полная противоположность. У него было положение в обществе, безупречные манеры и непоколебимая уверенность в себе.

Но он был жесток и непреклонен, и эмоции казались ему чем-то чуждым. И это был скорее недостаток, чем комплимент. Хотя Джексон хороший человек, который всегда делал правильные вещи в нужное время, но… он был холоден. Ужасно холоден и методичен.

А Тайлер Кейб?

Полная противоположность. Он был крепким, повидавшим многое, вышедшим из самых задворок общества. Конечно, ему недоставало утонченности и светских манер, но то, чего ему недоставало, он восполнял теплотой и человечностью. Он был теплым и дружелюбным и не скрывал свои эмоции.

Он обладал глубиной, искренностью и состраданием. Он являлся всем, чем не был Джексон, и не боялся быть таким. Её отец презирал бы Кейба. И несмотря на то, что Джексон янки, он был именно тем человеком, с которого её отец поставил бы ей в пару — человеком с достоинством, решимостью и выдержкой. Таким было представление отца о настоящем мужчине. А Кейб? Ее отец немедленно отмахнулся бы от него, назвав «мусором с холмов».

Конечно, Кейб не был самым красивым из мужчин.

Он высокий, даже долговязый; мощный, но не слишком мускулистый. Его лицо было обветренным от тяжелой жизни и долгой езды верхом, покрытое морщинами, оставленными опытом. А потом на его лице появились шрамы. Он мог бы внушать ужас, если бы не эти прекрасные грустные зеленые глаза, которые компенсировали все остальное и придавали ему печальный, меланхоличный вид.

Не было никаких сомнений, что Дженис влекло к Кейбу.

Может быть, это из-за отеля, персонала и ежедневной рутины по поддержанию порядка. Джексон был частью этого. Просто еще одно напоминание о тяжелом труде и несчастье, и повседневной жизни… и, возможно, всё это вместе взятое сделало Тайлера Кейба таким новым, таким свежим, таким волнующим.

Ведь он был, если уж на то пошло, воплощением пирата из её подростковых фантазий — негодяй, распутник, волк в мире овец и собак.

Вот о чём размышляла Дженис в тот ветреный вечер, когда в дверь вошёл великан.

Может быть, «великан» — и не самое подходящее слово, но нельзя было не заметить, что ее гость был выше двух метров. Он был одет в лохматую бизонью шкуру, такую же рваную и изношенную, как шкура облезлого гризли.

На груди у него висели скрещенные патронташи с патронами. Большой кольт «Драгун» висел на поясе его штанов из оленьей кожи с бахромой. Его лицо было жёстким, глаза немигающе смотрели вперёд, стальная седая борода свисала до самой груди.

Дженис почувствовала, как внутри у нее все превратилось в желе. Она начала дрожать при одном виде великана.

— Могу я… могу я вам помочь? — она справилась.

Он шагнул вперед, отбрасывая на нее тень. На поясе у него висели ножи и пистолеты. Он снял шляпу: его голова была так же гладка, как отполированный ветром камень. Он постучал по столу стволом дробовика.

— Добрый вечер, мадам, — произнёс мужчина. — Меня зовут Клей. Элайджа Клей. Я ищу кусок дерьма, который убил моего мальчика.

Дженис молча смотрела на него.

Он огляделся и кивнул.

— Вам случайно не известно местонахождение одного арканзасского отребья по имени Тайлер Кейб? Я охочусь за этим мудаком, насилующим собак, за этим порождением свиньи, и не собираюсь уходить, пока не доберусь до него.

Дженис хотелось солгать, но она не привыкла врать, не краснея. А этот человек… если он почует ложь…

— Боюсь, его нет дома. Он… он ушел всего полчаса назад. Не сказал, когда вернется.

— Не сказал, да? — Клей вздохнул и покачал головой. — Наверно, это и к лучшему. У вас здесь прекрасное место, мэм. Просто прекрасное. И при всем уважении к вам и вашему прекрасному заведению, я не хотел бы запачкать его такими, как Тайлер Кейб, и пролить эту козлиную мочу, которую он называет кровью, здесь, внутри. Когда я доберусь до него — а я обязательно доберусь до него, — я вытащу этот кусок дерьма наружу и разделаю его, как гниющего оленя. А из мошонки сделаю себе кисет для табака, да.

Дженис не проронила ни слова.

— Полагаю, вас не затруднит передать ему, что я заходил, мадам? — произнёс Клей, излишне вежливый для монстра, которым его видела Дженис. — Скажите ему, что я был здесь и не собираюсь никуда уходить, пока его скальп не будет болтаться у меня на поясе.

Клей надел на голову шляпу, повернулся и направился к двери. Взявшись за медную ручку двери, он остановился, повернулся к Дженис и коснулся полей шляпы.

— Моё почтение, мадам.

И вышел на улицу.

— 10-

Лучшим отелем в Уиспер-лейк, несомненно, был «Стэнли Армс», обслуживавший чиновников горнодобывающей промышленности, зажиточных скотоводов и богатых инвесторов с востока. Он принадлежал шотландскому горцу с крепкими кулаками по имени Макконахи, который приехал в эту страну, чтобы сражаться за Север во время Гражданской войны, а позже заработал миллионы на торговле скотом.

«Стэнли» гордился мебелью из европейских замков, импортной итальянской плиткой и не одним, а целыми тремя французскими поварами.

Именно туда двое вооружённых мужчин отвели Тайлера Кейба.

Выйдя из салуна на улицу, они опустили оружие. Мужчины ясно дали понять, что он — не пленник, но всё равно пойдет туда, куда они скажут.

Кейба провели через большие резные дубовые двери, далее — по мраморным ступеням на третий этаж, где его запустили в апартаменты, устланные восточными коврами, и велели ждать.

И он начал ждать… не забывая осматриваться по сторонам.

У одной стены стояла палисандровая этажерка с хрустальным зеркалом и резными полками. Турецкие кресла, розовые стулья и диван в форме медальона, обитый красным бархатом. Кофейный столик с лебедями в виде ножек, высокие книжные шкафы из красного дерева и блестящая восьмиконечная латунная люстра.

Британский слуга, одетый в гетры и фрак, велел Кейбу устраиваться поудобнее. Что было не так уж трудно на верблюжьем плюшевом диванчике, который чуть не проглотил его живьем. В общем, Кейб сидел с бокалом бренди «Наполеон» в руке среди пышного убранства, притворяясь каким-то высокородным лордом.

А про себя думал: «Ладно, Кейб, должно быть, на этот раз ты действительно разозлил кого-то важного. Так что наслаждайся своим бренди, потому что оно может оказаться последним».

Кейб как раз решил вдохнуть запах своей оленьей куртки и немытых подмышек, когда кто-то вошел в комнату. Это был седовласый человек с ястребиным носом — тонким, как игла дикобраза.

— Мистер Кейб, я полагаю? — произнёс он, и в голосе мужчины прозвучало лёгкое удивление.

— Вы… э-э… правильно полагаете, сэр, — сказал Кейб. — И не поймите меня превратно, сэр, я не обезьяна в зоопарке, которая вдруг решила себя обнюхать. Я просто забеспокоился о том, что завоняю ваш прекрасный диванчик.

— Это софа, мистер Кейб, — произнёс мужчина.

— Софа?

— Софа.

Этот человек был высоким и крепким; такие люди любят, чтобы им подчинялись. Он налил себе бренди и повернулся к гостю; его глаза были холодны, как лёд. Он кашлянул.

— Прошу прощения за несколько необычное приглашение, но мне было важно поговорить с вами как можно скорее.

— А вы…? — замялся Кейб, зная, что для этого человека не представиться было серьезной социальной ошибкой.

— Да, конечно. Извините. Меня зовут Форбс, Коннивер Форбс. Я председатель правления и контролирующий акционер шахты «Аркадиан», которая является всего лишь холдингом Национального Горнодобывающего Объединения. Может быть, вы слышали о нас?

Кейб несомненно слышал. У них было больше денег, чем в любой из трех стран, и больше влияния, чем у дюжины сенаторов штата.

— Конечно. Ваши люди владеют множеством других людей. Таких, как я.

Форбс выгнул левую бровь.

— У меня есть кое-какие дела, которые я хотел бы обсудить с вами… может быть, за ужином?

Но Кейб покачал головой.

— Я только что съел маринованные яйца. Кроме того, от французской кухни у меня пучит живот.

— Ясно. — Форбс сел. — Тогда я всё упрощу и выложу вам свои карты. Я здесь не только как представитель Национального Горнодобывающего Объединения и «Аркадии», но и как представитель серебряных рудников «Саутвью» и «Хорн сильвер». Видите ли, у нас есть проблема. Проблема, с которой вы, возможно, сможете нам помочь.

— Какая?

— Насколько я понимаю, вы охотитесь за этим извращенцем, известным как Душитель Города Грехов?

— Да, это верно.

— И обещанная награда за этого человека составляет…?

Кейб свернул себе сигарету, как всегда забавляясь тем, что богатые люди никогда не могут прямо сказать, что у них на уме.

— Насколько помню, около пяти тысяч. Но, кажется, она растёт каждый месяц.

Форбс кивнул и погладил подбородок.

— Я хотел бы нанять вас, мистер Кейб. Нанять вас для решения проблемы, которая гораздо серьезнее, чем этот Душитель. Видите ли, в последнее время в этом городе возникли некоторые проблемы…

Он подробно рассказал об убийствах и исчезновениях в горах. О тех, которые первоначально считались делом каких-то крупных хищников, но после бойни в Рассвете… в общем, теперь начали рассматриваться и другие версии.

— Видите ли, мистер Кейб, это дело с Душителем, конечно, плохо пахнет, но наша проблема немного хуже. Душитель убил… сколько? Семь, восемь женщин? Ужасно, да, но незначительно по сравнению с десятками, которые исчезли или были убиты за пределами этого города. А если добавить к этому резню в Рассвете, вы, без сомнения, увидите, что пришло время действовать.

Кейб закурил сигарету и сказал Форбсу, что это не его проблема. Что такими вещами занимается шериф округа. Он назначил награду за животных, которых считал ответственными за произошедшее. А если дело не в животных, то в ком же тогда, черт возьми?

Он был не очень хорошим следователем. Не любил выстраивать догадки и предположения. Обычно он охотился за человеком или животным, которых до этого чётко опознавал. Но это, это…

— Не ваше? — сказал Форбс. — Может быть, а может, и нет. Дело в том, что вы охотник за головами, мистер Кейб. Вы добываете себе пропитание охотой, будь то люди или звери. А что касается следователя… думаю, что вы скромничаете. Ваш послужной список впечатляет. И я хочу, чтобы вы полностью сосредоточились на нашей проблеме.

— И зачем мне это?

Форбс — человек, не привыкший просить, — сказал Кейбу, что на кону стоит нечто большее, чем просто человеческие жизни. Деньги. Огромные деньги. И если убийства и исчезновения продолжатся, шахты окажутся в сложном положении.

Люди уже бежали в страхе. Многие из них уехали, а им — членам Горнодобывающего Объединения — не нужно было массовое бегство, которое лишило бы их прибыли.

— Шахты не могут существовать без рабочей силы, — заметил Форбс.

— Ну да, чёрт возьми, вы правы, — буркнул Кейб. — Если обычные люди дохнут — и хрен с ними. Но если их трупы мешают получать прибыль — тогда это совсем другое дело, да?

Форбс покачал головой.

— Для нас не имеет значения, согласны вы с нашими мотивами или нет, мистер Кейб. Мы заплатим вам — и заплатим хорошо, чтобы вы уладили это дело.

— Почему вы не пригласите охотников из других городов?

— Время, мистер Кейб, время. Наше дело должно быть улажено немедленно.

Кейб задумался. Решил, что ему не нравится этот манипулирующий сукин сын, от которого за версту несло залами заседаний и привилегиями.

— Извините, но у меня есть и другие дела, — он затушил сигарету и встал. — А теперь прошу меня извинить…

— Мы заплатим вам пятьдесят тысяч долларов, мистер Кейб.

Кейб почувствовал легкое головокружение. Он снова опустился на диванчик и кашлянул.

— Первое, что необходимо знать в таких делах, это факты. Итак, расскажите мне всё, что вам известно…

— 11-

Подобно стервятникам, собравшимся вокруг свежей добычи, линчеватели — теперь уже без капюшонов — собрались вокруг тела Джеймса Хорнера.

Он лежал на плите в морге — семьдесят килограммов мертвечины. Его глаза остекленели, но были широко раскрыты и пристально смотрели перед собой.

Один из линчевателей — начальник шахты Маккратчен — попытался опустить ему веки, но те упорно поднимались. Мужчина перекрестился.

— Мне это не нравится, — пробормотал он. — Совсем не нравится.

Остальные засмеялись.

— Ничего сверхъестественного в этом нет, — объяснил Калеб Каллистер. Он взял коричневую стеклянную бутылку с жидкостью, нанёс её на край век и плотно прижал. А через пару секунд, когда отпустил, они больше не открывались.

Хорнер был весь в засохшей крови. Она пропитала его синее пальто и забрызгала лицо. Сбоку в шее зияла огромная чернеющая дыра.

— Должно быть, пуля вырвала ему большую часть шеи, — сказал Люк Уиндоус.

— А вместе с ней — и сонную артерию, — добавил Каллистер.

Он натянул на тело простыню, ибо мёртвое лицо заставляло остальных чувствовать себя неловко.

Без Хорнера их оставалось уже шестеро — Каллистер, Уиндоус, Каслоу, Маккратчен, Чиверс и Реттинг. Они преследовали мормонов уже больше трех месяцев.

В основном они охотились на небольшие группы, отошедшие далеко от деревни. Сегодняшняя вылазка на Искупление была первым подобным выступлением. Но теперь, после смерти Хорнера, она явно не будет последней.

— Мы с Хорнером выросли вместе, — произнёс Уиндоус. — Мы выросли вместе…

— Он храбро бился за правое дело и погиб, — кивнул Каллистер, хотя в голосе его не звучало никаких эмоций. Но что ещё он мог сказать?

Маккратчен чувствовал себя не в своей тарелке с тех пор, как они привезли тело Хорнера в город.

— Может, это какое-то предзнаменование? — сказал он.

Каслов покачал головой.

— С каких пор пристреленный человек считается предзнаменованием?

— Я просто подумал…

— Хватит, — одёрнул их Реттинг. — Дурацкий трёп.

Но Чиверс не был так уверен.

— Может быть, этим делом мы оскорбили Бога, и теперь он нас наказывает?

— Пасть закрой, — рявкнул Уиндоус.

Каллистер знал, что должен взять дело под контроль, иначе эта драка станет концом их маленького общества.

— Так, — сказал он, вставая между Уиндоусом и Чиверсом. — Хватит пререкаться. Мы все здесь — часть одного целого, мы братья. Мы все дали клятву, не так ли? Я считаю, что смерть Хорнера не имела ничего общего ни с Богом, ни со святыми, ни с самим дьяволом. Это был несчастный случай. Мы ехали туда, стреляя и поджигая всё на своём пути. Вокруг нас летало столько свинца, что нам повезло, что никто больше не получил пулю. Может быть, мормоны и попали в Хорнера… а может быть, это сделал кто-то из нас. Рикошет. Это возможно. Всё возможно.

Все замолчали и на несколько секунд задумались.

— Так что хватит нести чушь, — сказал им Каллистер. — Эти ублюдки заплатят за произошедшее, просто не сегодня.

— А что с Хорнером? — поинтересовался Уиндоус.

Каллистер вздохнул.

— Мы должны избавиться от тела.

— Подожди-ка минутку, — сердито начал Уиндоус. — Он был моим другом. Я вырос вместе с ним, я…

— Мы должны избавиться от тела, — перебил его Каллистер. — Попомните мои слова: мормоны придут к Диркеру с криками, как только рассветёт. Если они видели, как его застрелили, то расскажут об этом шерифу. А если Диркер увидит рану Хорнера, то этот хитрый сукин сын сложит два и два. Он знает, кто друзья Хорнера, и поймёт, на кого повесить всех собак.

После этого наступила тишина.

Полнейшая.

Всё, что можно было услышать, — это ветер за окном и тиканье каминных часов в комнате.

Каллистер велел Уиндоусу и остальным унести тело в горы и закопать в неглубокой могиле, где его никогда не найдут.

— Мы отомстим за Хорнера, — пообещал Каллистер. — Может быть, завтра вечером, может быть, послезавтра, но он, безусловно, будет отмщён. В следующий раз, когда мы поедем в Искупление, у нас будет не только оружие и керосин.

— А что ещё? — вскинул брови Каслов.

— Я думал о динамите для шахт, — усмехнулся Каллистер.

Остальные ухмыльнулись в ответ.

— 12-

Утро следующего дня выдалось прохладным и пасмурным, легкий дождь моросил над горами Сан-Франциско, городками и шахтерскими поселками, которые росли вокруг них, как сорняки.

В Искуплении группа мужчин, одетых во всё чёрное, находилась в большом амбаре. Они стояли и смотрели на тела, лежавшие поверх тюков сена. Это были тела мужчин, женщин и детей, убитых линчевателями. Их было около двух десятков.

Хотя эти люди следовали учению Бригама Янга[1] и пути праведности, положенному пророком Джозефом Смитом[1], они не были похожи на других мормонов.

Эти люди были вооружены кольтами и дробовиками, винтовками и армейскими карабинами. В религии, которая поддерживала путь агнца, эти люди были волками, охотниками и хищниками.

Они называли себя «Даниты», хотя язычники знали их под именем «Ангелы Разрушения». Это было тайное общество, являвшееся частью Церкви Святых последних дней.

Еще до начала резни в Маунтин-Медоуз, когда мормонские ополченцы и индейцы под предводительством датчан вырезали не менее 150 выходцев из Калифорнии, они активно сводили счеты и исправляли несправедливости по отношению к мормонскому населению территории Юта.

И всё это — по приказу Бригама Янга, хотя он и отрицал это раз за разом.

И теперь они были в Искуплении.

Деревенский старейшина расхаживал перед телами, не скрывая слез.

— Только через Священное Писание мы можем узнать о плане Божьем, о красоте ума Божьего и воли его, — говорил он. — Ведь все мы — дети Божьи, не так ли? Мужчины, женщины и дети? И разве нам не обещано спасение за труды наши, за беды и муки земные?

В ответ ему хором прозвучало «аминь».

— Да, братья и сестры, Господь Всемогущий повелел нам идти среди народов и распространять слово его. Он уполномочил нас крестить язычников в Церкви своец. И это — о да! — это наша задача! Нет, это наше божественное право! И все же, есть те, кто навлекает на нас нечестивые деяния! Мерзкие поступки, совершенные мерзкими умами и мерзкими сердцами! Они отвергают Слово и учение Господа Бога Саваофа! Они отказываются не только от спасения, но и от пути избавления и от вечной жизни! Они плюют в лицо его сыну Иисусу Христу! И что еще хуже — гораздо хуже, братья мои! — они убьют нас и выжгут всех с тех самых земель, которые обещал нам Пророк Джозеф Смит! А когда они развращают наших детей, разве мы не сердимся? Когда они проливают кровь нашего рода, разве мы не приходим в ярость? И когда они убивают наших братьев, разве мы не движемся к мести?

Крики «аминь» теперь звучали громче и громче. Старейшина открыто занимался плагиатом как Книги Мормона, так и произведений Уильяма Шекспира, но никто, казалось, этого не замечал.

Старейшина был известен своими пламенными проповедями, и никто не был разочарован этим утром, глядя на обгоревшие и изрешеченные пулями трупы перед собой.

— Господь сказал нам любить Его, любить всех его детей… но как быть с теми, кто не любит нас? Кто не избрал путь спасения и мира? Что же тогда, спросите вы? А я вам отвечу, братья! Ибо как сказал Господь: мне отмщение, и им отмщение! Наше кровное право — отомстить за убийство нашего рода! И так и будет, братья мои…

Даниты слушали — не улыбаясь, но и не хмурясь. Они знали, что им дано задание, и они выполнят его даже ценой собственных жизней.

Аминь.

— 13-

Чарльз Седобровый проследил за Орвиллом дю Ченом до хижины на берегу озера. Она стояла на небольшом холме, окруженном деревьями, которые давно уже засохли из-за грязи, льющейся с близлежащих нефтеперерабатывающих заводов.

В воздухе резко пахло химикатами и промышленными отходами. Вода плескалась чёрной пеной. Орв сидел на камне, глядя на туманную воду, и что-то бормотал.

Седобровый приблизился к нему сзади, нарочно создавая как можно больше шума, чтобы Орв точно понял, что к нему идут гости.

— Они рассказали мне об этом, да, рассказали, — пробормотал Орв. — Сказали, что придёт индеец и захочет кое-что узнать. У него будут ко мне вопросы, сказали они, и это… конечно, они всегда правы, не так ли? Ну, разве не так? — Орв потёр виски. — Иногда… иногда я говорю глупости из-за своей головы; она болит, жутко болит, и я слышу эти болтающие без умолку голоса…

Седобровый кивнул. Наверно, это было непросто.

— Не против, если я присяду рядом?

Орв почесал подбородок.

— Ты ведь индеец, да? Я ничего не имею против индейцев, просто спрашиваю… В прежние времена я знавал множество индейцев. Чероки. Да, чероки… Садись сюда, садись, Чарли. Видишь, я помню, как тебя зовут.

Седобровый принёс с собой бутылку виски. Он сделал глоток и передал её Орву.

— Очень по-соседски с твоей стороны, Чарли. Да, — Орв тоже сделал глоток и вернул бутылку индейцу. — Я стараюсь… я стараюсь не терять голову, но это не всегда получается. Я начинаю говорить одно и то же, одно и то же. Но ты… ты же меня понимаешь, да? Некоторые не понимают, но ты-то понимаешь…

— Да, думаю, я понимаю.

Орв заскрежетал зубами.

— Избавление… город, который построил Дьявол. О, подумай об этом, Чарли! Те, кто не любят свет, кто предпочитает темные места! Те, кто живут в подвалах и на чердаках, те, кто не выходит днем! Те, кто любит мясо и кровь людей! С Кожным Лекарством… о, да, вытатуированным на их плоти!

— Кто они?

Но Орв не ответил. Какое-то время он просто молчал, приходя в себя.

— Ты… ты помнишь Джонни Холликса? — поинтересовался Орв. — Он… он был индейским агентом на родине, устроил этим чероки настоящий переполох. Конечно, кое-кто из моей родни тоже… Как, к примеру, кузен Стуки — да он никогда и никому не был нужен. Но я помню Джонни Холликса — он ловил речных котов вместе с дедушкой Джереми на южном берегу реки Сак. Иногда я ходил с ними, и иногда этот шаман из племени чероки… ты помнишь его имя, Чарли?

Седобровый сделал глоток виски.

— Боюсь, моя память уже не та.

Орв начал хлопать себя ладонями по ногам, качая головой.

— Да, да, да, я помню! Не нужно кричать! Чарли! Скажи им, чтобы они не кричали!

Седобровый подошел к Орву сзади, чувствуя сильную жалость к этому человеку. Он положил руки ему на плечи, помассировал напряжённые мышцы, как когда-то делала его мать. Постепенно Орв перестал дрожать.

— У тебя хорошие руки, — сказал Орв. Его голова наклонилась вперед, и подбородок коснулся груди. — Да, я слышу, слышу. Этого шамана из племени чероки, Чарли, звали Лёгкое Пёрышко или что-то в этом роде, но все звали его Король Пейнт. Король Пейнт. Они с дедушкой Джереми любили корни и травы, любили шаманство. Жена Короля Пейнта — та хорошенькая молодуха с длиннющими ногами, сиськами и большими глазами — она связалась с Джонни Холликсом. Однажды старина Джонни просто исчез, а эта скво… Хи-хи-хи! Это самое ужасное, самое ужасное!

Седобровый понимал, что пришёл сюда узнать вполне определённые вещи. Но с другой стороны, он знал, что нельзя перебивать Орва. Пусть он поговорит, и, в конце концов, всё равно перейдёт к сути.

В общем, Орв рассказал ему о скво Короля Пейнта и об ужасном наказании, постигшем её за то, что она регулярно спала с Джонни Холликсом.

Они взяли труп сдохшей в канаве лошади, подвесили его в двух метрах над землёй на толстых канатах, а внутрь, под шкуру, живьём зашили скво, оставив снаружи только её голову. Туша была полна мух, муравьев и жуков. А через несколько дней в ней завелись ещё и личинки. Туша стала вся мягкая, гнилая и червивая. Орв сказал, что через неделю труп был так заполнен копошащимися личинками, что издалека казалось, будто он движется и танцует.

И скво, конечно же, зашитая в эту гниль с миллионами ползающих по ней червей, сошла с ума. Она смеялась и кудахтала, кричала и плевалась, а потом откусила себе язык и разорвала губы в клочья.

Вороны и стервятники ковырялись в ее лице, а внутри этой шкуры… ну, вряд ли кто-то хочет задумываться, каково это — лежать в копошащихся могильных червях.

— Ужасно, Чарли, это было ужасно, — сказал Орв, дрожа всем телом. — И прошло две недели — целых две недели! — прежде чем эта лошадь сгнила и упала на землю. А скво? Мертвая, с выколотыми птицами глазами и содранной с лица кожей… Ох, не думаю, что ты захочешь говорить об остальном, не так ли? Нет, не захочешь, не захочешь!

Седобровый вынужден был признать, что слышал и раньше о некоторых откровенно непристойных наказаниях за супружескую измену, но этот, несомненно, занял первое место.

Орв замолчал, попеременно хихикая и похныкивая, шепча что-то своим братьям Рою и Джесси, которые, очевидно, были мертвы.

— Орв? — произнёс, наконец, Седобровый. — Расскажи мне про Избавление.

Орв вскрикнул и начал креститься.

— Я не могу! Я не могу! Это он, этот дьявол Джеймс Ли Кобб! Он… он… он родился из тьмы, да, я знаю это. Что-то ползающее и скользящее из темных мест, где у людей нет тел, — о, это был его отец! А его мать… Господи, помоги ей! Помоги ей! И Кобб, Чарли, хи-хи-хи, Кобб поднялся в эти горы и нашел того, другого, который ждал его все эти годы! Того, кто ждал в пещерах Макабро… о, не спрашивай меня больше, не спрашивай! Потому что это было в Коббе, а потом Кобб спустился с гор… и он съел их, съел тех людей… а потом он услышал рассказ о Духе Луны…

После этого Орв впал в истерику. Он плакал и кричал. Седобровому пришлось поить его виски до тех пор, пока боль не ушла, а потом он завёл его в хижину, чтобы тот мог отдохнуть.

Он не был уверен, в чем тут дело, но больше не было сомнений, что Джеймс Ли Кобб был катализатором происходящего ада. Если верить Орву, тогда в горах что-то зловещее овладело Коббом — что-то, что коснулось его ещё при рождении.

И это что-то привело его к Духу Луны, который был очень могущественным шаманом Змеев.

Все начинало сходиться, и Седобровому не нравилось, куда это ведёт.

— 14-

На следующее утро Дженис Диркер рассказала Тайлеру Кейбу о великане, который приходил за ним прошлой ночью. Говоря это, она буквально побелела от страха, но Кейб-то знал, что она — не трепетная фиалка.

— Элайджа Клей, — только и смог сказать Кейб, качая головой. Его завтрак из пирога и жареной картошки внезапно забылся. — Господи Иисусе, этот сукин сын действительно охотится за мной. Будь я проклят.

Дженис выглядела более чем обеспокоенной.

— Кто он, мистер Кейб?

И Кейб рассказал ей всё о том, как застрелил Вирджила Клея, и как Чарльз Седобровый поведал ему, каким монстром и зверем был отец Вирджила — Элайджа… наполовину медведь-гризли, наполовину огр, отнимающий жизни, раздражительный несносный ублюдок.

Её тёмные, чудесные глаза всё время смотрели на него, и в них было настоящее беспокойство, настоящий страх.

И Кейб подумал: «Будь я проклят, эта леди действительно беспокоится обо мне».

— Мне это совсем не нравится, мистер Кейб, — сказала она глубоким и чувственным голосом, от которого внутренности охотника за головами потекли, как сладкая патока. — Я прекрасно понимаю, что это не моё дело, но думаю, что вам лучше на время спрятаться. Пусть мой муж разбирается с этой свиньей. Он знает, что нужно делать.

Кейб поймал себя на том, что улыбается, как маленький мальчик.

Улыбается, заметьте.

За ним охотится самый подлый ублюдок, какого только можно вообразить, желающий сделать кисет из его половых органов, а он ухмыляется, как маленький мальчик с мятной конфеткой. И всё из-за Дженис Диркер.

Хотя он был не намного красивее обычного дикого кабана (и он первым признавал этот факт), за последние годы Кейб привык к женскому вниманию. Его желали и его хотели.

Но никому прежде не было дела до того, жив он или умер… а теперь за него волновались. Он сразу же почувствовал кучу эмоций: смятение, замешательство и даже страх.

Но ему это нравилось. Да, чёрт возьми, нравилось!

— Мэм, вы очень добры ко мне. Вы слишком заботитесь о таком измученном бродяге, как я, и я не могу выразить, как ценю это, — сказал Кейб Дженис, чувствуя, как его голос охрип от волнения. — Но, право же, я могу сам позаботиться о своих делах. Я всегда сам справлялся, и так будет и впредь. А Джексону — то есть, шерифу, — думаю, ему и без меня проблем хватает.

Дженис тяжело дышала. Как и Кейб.

Что все это значило? Похоть? Страсть? Да, конечно, все это было очевидно, но было и ещё кое-что. Что-то более глубокое. Что-то, что он чувствовал; что горело глубоко внутри него, как раскалённые угли на голубом льду. Для этого существовало подходящее слово, но он не осмеливался даже подумать о нём.

— Прошу вас, мистер Кейб. Без сомнения, вы — мужчина, способный самостоятельно позаботиться о себе, но…

— Но?

Она отвела глаза. Кейб протянул руку и накрыл ее ладонь своей. Через него словно пропустили удар тока. Дженис тоже вздрогнула.

Она покраснела и попыталась отдёрнуть руку, но у неё не получилось. Под грубой, мозолистой ладонью Кейба её ладонь казалась нежной, как лепесток, и хрупкой.

Дженис провела языком по губам.

— Я не… Господи, что же я делаю?

— Скажи это, — приказал он.

Она вздохнула.

— Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.

— Если таково твоё желание, то я позабочусь, чтобы со мной ничего не произошло.

Какое-то время они смотрели друг другу в глаза, а потом Дженис отстранилась и выбежала из столовой. А Кейб остался сидеть, ощущая себя человеком, расплющенным огромным грузом.

И прошло немало времени, прежде чем он смог подняться на ноги.

— 15-

— Вижу, ты всё ещё жив, — поздоровался с Кейбом Чарльз Седобровый. — А я собирался купить на твои похороны красивый белый костюм. Наверно, я поторопил события.

Кейб вытащил сигарету.

— Если и поторопил, то ненамного.

После разговора с Дженис Диркер он, наконец, нашёл в себе силы собраться с духом, спрятать свои эмоции и выйти на улицу. И начал проверять Уиспер-лейк салун за салуном.

Но не ради выпивки, а из-за Элайджи Клея. И в конце пути, возле железнодорожного депо Юнион Пасифик, он заметил Чарльза Седобрового, который сидел на брёвнах и болтал с другим индейцем, который стругал палки.

Седобровый сидел, изучая небо, которое было свинцовым и неспокойным. Холодный ветер трепал его длинные белые волосы, заправленные под шляпу. Один глаз был прищурен, другой — широко открыт и пристально смотрел перед собой.

— Слушай, Тайлер Кейб, — внезапно произнёс индеец. — Как ты думаешь, если я надену белый костюм и начну шататься по складам, люди могут принять меня за богатея-банкира с востока?

— Сомневаюсь.

— Потому что я индеец?

Кейб пожал плечами.

— Это может их насторожить.

— Черт побери, иногда быть индейцем — сущий ад. Может быть, я всё-таки куплю костюм. Как я слышал, Элайджа Клей появился в городе. Говорят, он тебя ищет, — Седобровый только покачал головой. — Значит, я все-таки смогу извлечь из костюма хоть какую-то пользу.

Кейб только усмехнулся. Он раздавил сигарету в грязи и снял шляпу. Не поднимая глаз, он начал возиться с лентой над полями шляпы.

— Ты уже успел меня убить и похоронить, да?

Седобровый кивнул.

— Мы с кучкой моих красных братьев делаем ставки. Я поставил на то, что ты умрёшь до завтрашнего утра. А, может быть, я просто пессимист. Обо мне все так говорят. Поди разберись.

Кейб снова надел шляпу.

— Думаю, вскоре ты потеряешь некоторую сумму.

— Возможно. — Седобровый повернулся к своему индейскому другу. — Эй, Рэймонд! Как думаешь, сможешь помочь моему приятелю? — он снова повернулся к Кейбу. — Я зову его Рэймонд, потому что его на самом деле зовут Гордец Рэймонд.

— Серьёзно?

Гордец Рэймонд выпрямился — это был крупный мужчина, одетый в шерстяные брюки, подтяжки и рубашку лесоруба.

— Это и есть арканзасский охотник за головами?

— Да. Зовут Тайлер Кейб.

Гордец кивнул и почесал подбородок.

— Да, думаю, что смогу ему помочь. У меня на заднем дворе лежат остатки древесины.

— Пойдёт. И никакая витиеватая табличка с надписями ему не нужна. Просто ящик.

— Ладно, только задаток вперёд.

— Договоримся.

Кейб никак не мог вникнуть в происходящее.

— О чём, чёрт возьми, вы вообще говорите?

Седобровый похлопал его по плечу.

— Не лезь пока в наш разговор, — прошептал он. — Я пытаюсь заключить для тебя выгодную сделку.

— Какую сделку?

— На гроб. Тебе скоро понадобится.

Кейб почувствовал, как у него отвисла челюсть.

— Похоже, вы двое совсем в меня не верите, да?

— Ничего личного, правда, Рэймонд? Просто мы знаем Элайджу Клея — вот и всё.

Кейб вздохнул и пошел прочь, решив осмотреть склад. Где-то этот ублюдок прятался, и будь то ад или чистилище — Кейб планировал вытащить этого сукина сына наружу.

Потому что, честно говоря, впервые за долгое время он почувствовал, что у него есть чертовски хорошая причина продолжать жить.

— Эй, Тайлер Кейб, — окликнул его Седобровый. — Притормози, мне нужно с тобой поговорить.

Но Кейб даже не замедлил шаг.

— Если ты хочешь рассказать, что уже присмотрел для моей могилы миленький кусок земли, то мне не интересно.

Седобровый догнал его и положил руку ему на плечо, чтобы остановить.

— Нет, ничего подобного. Просто остановись, — он тяжело дышал. — Дело не в том, что я стар; просто не хочу выпендриваться и обгонять тебя.

— Ты и не сможешь. Сил не хватит.

Седобровый улыбнулся.

— Тебе не понравилась моя безобидная шутка?

— Не очень.

— Всё дело в моём индейском чувстве юмора, оно многим кажется довольно странным. Белые люди, по-моему, никогда не понимают его. — Он последовал за Кейбом к скамейке у телеграфа. — Оно есть у всех нас, у всех индейцев. Возьмем, к примеру, Кастера из «Большого рога». Если бы он просто дождался кульминации, все обернулось бы по-другому.

— Ты сумасшедший, вот что.

Седобровый протянул ему бутылку.

— Держи, успокоит твои нервы.

— Мои нервы в порядке. К тому же, сейчас раннее утро.

— Вы белые… Я никогда вас не пойму, мальчик мой. Вы привозите в эту страну виски, подсаживаете на него мой народ, а потом делаете вид, что вам это противно.

Кейб усмехнулся.

— У нас тоже есть чувство юмора.

Седобровый сделал ещё один глоток.

— Раз уж ты знаешь, что Клей в городе, я не стану тебя об этом предупреждать. Но я слышал, что шахтёры наняли тебя, чтобы разобраться со всеми этими убийствами. Это правда?

— Слухи быстро распространяются, не так ли? — поморщился Кейб. — Да, это правда.

— Хорошо. Потому что тебе понадобится моя помощь. Я многое знаю об этих убийствах. Если ты хочешь остановить их, то тебе придется остановить Джеймса Ли Кобба.

— А это ещё кто такой, во имя всего святого?

— А ты не знаешь? — вскинул брови Седобровый. — Ну, садись, потому что история эта долгая. И прежде чем ты спросишь — да, это имеет отношение к гробам, могилам и всему прочему. Просто немного не такое, как ты думаешь…

— 16-

День становился все холоднее, когда Кейб и Седобровый выехали в Избавление. Они двинулись по грунтовой дороге вверх от Уиспер-лейк, мимо шахты «Саутвью» и свернули на дорогу, где она раздваивалась у полуразрушенного дуба.

Кейб внимательно осмотрел дерево.

Оно было высоким, потрескавшимся и черным, похожим на огромного паука-птицееда, вылезающего из канавы вдоль дороги. Кейб не понимал, в чём дело, но это дерево сильно его беспокоило. Он не был склонен верить в предзнаменования и приметы… но каким-то образом это дерево было предупреждающим его знаком.

Мужчина поймал себя на том, что изучает пейзаж, расстилающийся перед ним — обнаженная алая скала, вырывающаяся из тяжелого папоротника и кустарника, заросли солончака и конского кустарника, сменяющиеся травянистым лугом и густыми зарослями осины. Ручьи обрамляли поникшие кизиловые деревья и безлистные ивы.

Он вбирал в себя все это, мысленно отмечая бесплодные скалы и густые леса, как будто никогда больше их не увидит. Но когда ехал на своем гладком мускулистом чалом по узкой извилистой дороге, устланной осенними листьями и сосновыми иголками, то понимал, что всё дело в рассказанных ему сплетнях. Суеверной чуши, которой не было места в работе Кейба.

Вся эта история с Джеймсом Ли Коббом. Его жизнь и кулинарные привычки. Потом эта история о том, что его отправили в Уиспер-лейк в гробу… только вот он, возможно, и не был мертв. Если, конечно, не сомневаться в том факте, что младший Каллистер был убит (потому что никто на самом деле не верил в теорию самоубийства), а тело исчезло.

Но дело было не только в этом. Потому что Гуд — старый бродяга, который, по словам Седобрового, и привёз в Уиспер-лейк гроб, был твердо убежден, что то, что находилось в том ящике, человеком не было. Добавьте это к тому факту, что вскоре после этого дела в Избавлении пошли плохо, жители продали душу дьяволу (как утверждали местные), и даже самые здравомыслящие люди начали задаваться вопросами.

Едущий рядом на своём мерине Седобровый поинтересовался:

— Я когда-нибудь рассказывал тебе, Тайлер Кейб, про двух дураков, отправившихся в город дьявола?

— Не-а. И что случилось?

— Их убили. Так, по крайней мере, я слышал.

Кейб облизнул губы, почувствовав неприятный холодок в душе.

— Ты боишься, Чарльз? Боишься того, что мы можем найти?

— Черт возьми, нет, — сказал Седобровый. — Я индеец, мы не знаем страха. — Он с минуту ехал молча, направляя коня. — И все же… я подумал, что, возможно, есть что-то, что я должен сделать прямо сейчас; может быть, я должен где-то быть. Я сказал вдове Лукас, что зайду и починю её сарай. Он протекает. Может быть, именно это мне и стоило сейчас сделать.

— Когда ты должен был его починить?

— Ещё два года назад, — признался Седобровый. — Но вот в такие моменты, как сейчас, я задумываюсь, не стоит ли мне туда наведаться? Как думаешь?

— Нет. Если только тебе не нужна моя помощь.

— Собирался справиться сам.

Они поднялись выше, где воздух был свежим и холодным — таким холодным, что казалось, он вот-вот затрещит. Несколько снежинок танцевали в воздухе. По листве и суглинку слышался стук лошадиных копыт, позвякивание снаряжения и скрип седел. И больше ничего.

Осиновые леса уступили место можжевельнику и сосняку; дорога поднималась и извивалась. Выше были склоны, покрытые дугласовыми пихтами и елями; древние щетинистые сосны усеивали изрезанные вершины чуть ниже линии снега.

Кейб проехал через множество гор. Он провел бессчетное количество дней и ночей, рыская по их пустошам… но никогда еще их абсолютная тишина не поражала его так, как здесь.

Ветви деревьев соприкасались, ветер свистел в высоких вершинах, но в остальном все было тихо. Странно молчаливый лес. Мертвая тишина. Какая-то тяжелая, задумчивая тишина, знакомая по могильникам и склепам.

И Кейбу она совершенно не нравилась.

— Должно быть, вон за тем поворотом, — сказал Седобровый придушенно, словно что-то застряло у него в горле.

Кейб почувствовал, что весь напрягся. Здесь не было никакой реальной, осязаемой угрозы. Никаких поджидающих их людей с оружием. Тем не менее, его мышцы были напряжены, а сердце билось быстро и громко. Что-то поползло у него по спине, и ему безумно хотелось схватить в каждую руку по пистолету.

Дорога втиснулась между высокими берегами, где ветер раскачивал стволы мертвых сосен, и тогда они увидели Избавление. Но, как понял Кейб, сейчас это место не столько видели, сколько чувствовали. И он тоже не стал исключением.

Если раньше что-то ползло вверх по его позвоночнику, то теперь оно неслось с немыслимой скоростью. Воздух был гораздо холоднее, словно порыв ветра из ледника. Что-то внутри Кейба дрогнуло и завязалось в тугой узел. Его яйца затвердели, а грудь словно сдавили железными обручами.

— Ад и погибель, — пробормотал Седобровый.

Перед ними в небольшой лощине раскинулась деревня; с одной стороны ее окружал лес, а с другой — холмы и поля. Высокие камни, покосившиеся и серые, похожие на монументы, поднимались на этих плоскогорьях. Все деревья были голы и мертвы. Ничто не двигалось, ничто не шевелилось. Только ветер выл и свистел, и по его тембру Кейб был уверен, что в Избавлении нет ничего живого.

Городок немедленно вызвал у него неприятное ощущение клаустрофобии. Здания и дома были слишком тесно прижаты друг к другу, возвышаясь над улицами и нависая друг над другом. Везде, где был открытый двор или стоянка, жались друг к другу ряды лачуг и бревенчатых строений с покатыми крышами.

Дороги были невероятно узкими и тесными. Нигде не было видно ни единой вертикальной линии — всё представляло собой безумное нагромождение покосившихся стен, покатых крыш, наклонных дверных проемов и теснящихся лачуг.

Даже улицы и переулки были зигзагообразными и беспорядочными. Большинство городов были построены таким образом, чтобы собрать в себе солнечный свет и пространство, но Избавление было построено, чтобы подчеркнуть тень и подавление. Если уж на то пошло, то это было больше похоже на какие-то гниющие трущобы на востоке.

На въезде в деревню висела деревянная табличка.