Кожное лекарство

А затем Кобб захохотал, и его жуткий гогот поднялся к потолку и сплёлся с ударами колокола в ужасную какофонию.

Кейб закричал, когда саранча, взвившись с тела Кобба, окружила Тайлера жужжащим роем, словно он был полем, которое нужно срочно сожрать. Они набросились на него, кусая, царапая и гудя, и Кейб чуть не лишился разума, пытаясь отмахнуться и сбросить их с себя. Они жевали и кусали, забирались под одежду, пытались влезть в уши, рот и ноздри.

Они готовы были обглодать Кейба до костей.

Кейб понял: сейчас или никогда. И он бросился на Кобба. Он ударил ухмыляющегося, хихикающего ублюдка, ударил очень сильно. Так сильно, что Кобб потерял равновесие. Он отшатнулся, упал спиной на выступ и замахал руками, пытаясь выровняться… А потом перевернулся через парапет и упал вниз, в снегопад.

Монстр издал яростный, пронзительный вопль.

Насекомые свернулись коричневыми клубочками, как мертвые листья, и посыпались с Кейба на пол. Он прислонился к карнизу, глядя вниз. На мгновение стена снега разошлась, и он увидел внизу Кобба.

Он был насажен на забор.

Три покрытых кровью штыря торчали из его груди на добрых сорок-пятьдесят сантиметров, и он застрял, как жук на иголке. Он извивался и боролся, размахивал руками и выл. Но это только заставляло его ещё глубже насаживаться на забор.

«Железо, — подумал Кейб, — железо».

Штыри были железными, а он читал, что дьявол боится железа, потому что оно символизирует землю. Вот почему люди вешали железные подковы над своими дверями. Железо было основным элементом земли и врагом демонов и бесплотных духов.

Кейб почувствовал, как вся церковь содрогнулась под ним, когда Кобб закричал, казалось, десятком разных голосов… мужчин, женщин, детей.

Кейб еле спустился по ступеням, едва не падая. Клей ждал его у двери, и они вместе вышли на улицу.

Кобб больше не двигался.

Он превратился в какое-то коричневое высушенное пугало, с которого осыпались пылинки.

Церковь начала дрожать и содрогаться, раскачиваясь из стороны в сторону, как будто пыталась подняться со своего фундамента. Затем раздался стон, грохот, и она упала вниз, сложившись кучей досок. Колокол упал последним, ознаменовав разрушение церкви последним, погребальным звоном.

К тому времени Кейб и Клей уже дошли до улицы, где оставили лошадей.

Здоровый глаз Кобба открылся, глазница наполнилась личинками. Его почерневшее, покрытое волдырями лицо распахнулось в ревущем крике. Зло вырывалось из него желтым туманом, просачиваясь из десятков дыр и щелей, поднимая снежные смерчи и воняя разлагающимися костями, гниющими болотами и человеческими экскрементами.

Сверкнула молния, послышался грохот, стон, земля задрожала, и небо внезапно почернело, словно миллионы жужжащих мух взмыли ввысь… и на этом всё закончилось.

С Коббом было покончено.

Кейб и Клей нашли своих лошадей и отвязали их от привязи.

А потом они выехали из Избавления, и некоторое время оба молчали. А когда они были уже далеко и наступила ночь, темная и лютая, они остановились.

— Это место придется сжечь дотла, — сказал Клей, — когда придет весна. А землю потом засыпать солью.

— Думаю, да, — кивнул Кейб.

И они отправились дальше.

Эпилог

Кейб спал до следующего утра.

Очнулся он в приемной доктора Уэста, на диване, который был одновременно и удобным, и неудобным. У него затекла спина, и болело всё тело.

Элайджа Клей сидел в кресле возле шкафа с настойками. Голова у него была забинтована, а рука на перевязи. Он погладил свою длинную седую бороду и улыбнулся, выставив почерневшие зубы.

— Похоже, мы выжили, — сказал он. — Я так и думал.

— Это… Это было на самом деле? — вырвалось у Кейба.

— Было, было. А теперь нам лучше забыть об этом, — он встал и очень осторожно натянул свою вонючую старую бизонью шубу. — Ты молодец, мальчик. Я горд, что сражался рядом с тобой. А теперь мне пора идти. Меня ждут родственники в горах, не люблю оставлять их одних. Ты увидишь меня весной, когда мы выжжем этот адский город дотла.

Он вышел, и вошел доктор Уэст, бегло осмотрев его, но не задавая вопросов. По выражению его лица Кейб понял, что он уже все знает. Должно быть, Клей рассказал ему о произошедшем. И это было прекрасно.

Доктор ушёл — и вошла Дженис Диркер.

Она села рядом с Кейбом и взяла его за руку. Она была одета в черное бархатное платье, очень мрачное и закрытое. Траурное платье. Ее прекрасные карие глаза покраснели от слез.

— Я рада, что ты жив, — всхлипнула она.

Кейб сжал ее руку, не в силах отвести от Дженис глаз. Он задумался, сможет ли полюбить ее, и решил, что уже полюбил. Он знал, что хоть и присоединился к Диркеру из чувства долга и вновь обретенной дружбы, было что-то еще. Что-то особенное, что двигало им. Дженис Диркер.

Но сейчас, глядя на нее, он вдруг ощутил приступ меланхолии.

Он подумал о людях, которых встретил в Уиспер-лейк; о друзьях, которых приобрел. О Джексоне Диркере. От мыслей о нём в груди Кейба немного потеплело.

Они оба изменились со времен войны. Кейб больше не был озлобленным и жестоким, всегда готовым броситься в драку. Теперь он чувствовал себя спокойно, легко и непринуждённо.

Вряд ли он снова сможет охотится за людьми.

А Чарльз Седобровый? Этот сумасшедший красноречивый индеец. Черт, он будет скучать по нему.

— Смерть… Смерть моего мужа была… жуткой? — прошептала Дженис.

— Она была мучительной, — признался Кейб. — Но боль быстро ушла. Я был с ним… был до самого конца.

Дженис кивнула.

— Он очень хорошо о тебе отзывался. Говорил, что вы знакомы ещё со времён войны, но больше ничего не рассказывал. Может, ты расскажешь?

— Конечно, — кивнул Кейб. — Я расскажу. Всё, что смогу. Всё, что знаю, о самом замечательном и храбром человеке, которого мне только довелось знать в своей жизни…

— Конец ~