Колдовские стёкла. Дочь Чёрного короля

Солярис

Муравейник не переставал удивлять. Кабинеты, комнаты, коридоры… Высокие и холодные башни, тёплые и сухие погреба, в которых сладко пахло травами и грибами, ледяные мрачные подвалы, где в огромных бочках вымачивали крупинки прозрачного песка — из него потом делали стёкла в особые, призрачные миры… А ещё — леонитовые рудники прямо под школой: громадные кристаллы на невероятной глубине, скрытые под толстым стеклом, служившим полом самого нижнего из подземных этажей. Там, под ним, светились белизной рёбра нежно-голубых призм, а грани рассыпали перламутровые радужные брызги. Мне кажется, я могла бы рассматривать кристаллы вечно: они рассеянно светились, и в голове звучало что-то лёгкое, как ветер в лесу…

Казалось бы, с кабинетами должно быть поскучней — школа всё-таки. И некоторые из них действительно напоминали привычные школьные классы. Зато другие, словно скворечники, прятались высоко в башнях и как будто парили над кронами, третьи ютились в лабиринтах внутренних дворов и скверов… Все внешние стены Муравейника были увиты шиповником, дикой сливой и вечноспелым виноградом, плющом и жимолостью. Это было красиво и одновременно очень практично — ведьмы страстно любили выпечку и часто собирали для начинки крупный, тёмный и сладкий виноград. А уж в преддверии пикника школа вовсе посходила с ума: были оборваны не только ягоды, но даже лёгкие, пружинистые листья — глянцево-бордовые и туманно-фиолетовые. Алина сказала, что они придают тесту пряностью и некую изюминку… Не знаю, не знаю, что уж за такая изюминка, но попробовать вряд ли отважусь — пекут девчонки просто повсюду (конечно, втихаря от учителей). Я этого сумасбродства с подготовкой лакомств и нарядов не понимаю — тем более что пикник, как я поняла, мероприятие больше деловое, нежели развлекательное.

Так или иначе, стайки ведьм и даже кое-кто из мальчишек постоянно кроили, склеивали и клёпали что-то в мастерских, в жилом крыле пахло выпечкой и снедью, по углам холлов шушукались, а в комнатах — распаковывали и примеряли новые платья, доставленные курьерами сквозь стёкла из разных миров… Я ещё не совсем разобралась в этом — где какой мир, как попасть в призрачные миры и вообще, как всё это устроено, — и очень ждала обещанной Надеей географии. Надеюсь, она есть и у старших — Кодабра и ректор вполне серьёзно решили обучать меня вместе с ними.

И, надо признать, это сильно мешало наслаждаться происходящим. Только-только освоилась с новыми одноклассницами, едва успела поверить во все чудеса, — и вот уже снова не в своей тарелке. Какие они, эти старшие? Надменны, как Нора? Высокомерные зазнайки? Девушки из другого мира?

Меня пугало, что я не знаю ничего из того, что они успели пройти за годы учёбы. Кстати, сколько лет учатся в Муравейнике? Надо бы спросить у Надеи. Хорошо хоть, что меня оставили в одной с ней комнате, а не подселили к каким-нибудь взрослым фуфырам. Все они казались мне жуткими модницами с этими приталенными бордовыми жилетками, клетчатыми поясами, длинными серёжками чуть не до плеч, которые играли под солнечными лучами радугами на цветных камушках… В отличие от более юных учениц, старшие не носили экстремальных причёсок, килограммов браслетов и странной тяжелой и шипастой обуви (как, например, Сашкины берцы с нарисованными на носках маргаритками). Да и в целом они выглядели более обыкновенными, похожими скорее на учениц какой-нибудь престижной школы, нежели на ведьм. Но было во всех старших что-то такое… такое… не могу объяснить. Отрешённость во взглядах, неторопливость, скупость и плавность… И вечные полуулыбки и кивки друг другу. Словно они знали что-то, чего не знали мы. Словно у них был общий секрет…

Хотя и у нас — тоже.

Я успела увидеть эту комнатку только мельком, но была в полном восторге! Это было что-то вроде огромного шатра, секретного сада прямо внутри школы. Сашка сказала, что вход сюда нашла Инна, самая «взрослая» из младших. У неё отлично ладилось с гербокриптографией, она обожала детективы, так что ничего удивительного, что тайное убежище обнаружила именно она. Когда я увидела Инну впервые, то тотчас представила хитрый узор, выложенный на стеклянном столе из синих, голубых и фиолетовых ручек. В ячейках узора лежали бледные полевые цветы, а ещё — крошечные васильки, сложенные из белой бумаги. Инка сразу понравилась мне. И сразу показалась гораздо, гораздо умнее.

Конечно, в Муравейнике особо бояться было некого — распри младших со старшими не в счёт, — но было крайне приятно иметь место, о котором не знал никто, кроме нашего класса младших-начинающих. Девчонки неплохо ладили с младшим-продвинутыми, но тем оставалось сдать экзамены, и — добро пожаловать в старшие, так что им про найденную Инной комнату ничего не рассказывали. Возможно, это была одна из тайн Муравейника; может быть, комнату наколдовал давным-давно кто-то из учеников…

— Это Солярис, — весело объяснила Сашка, отводя от лица рыжие кудри. — Здесь — максимальное количество солнца, больше, чем в любом другом месте школы. Всё из-за купола — геометрия стекла.

Я задрала голову и обнаружила, что этот просторный сад-шатёр — не совсем под открытым небом: высоко вверху он был огорожен прозрачным стеклянным потолком, похожим на огромный кристалл из сотни граней. Рёбра были едва различимы — лишь слабо золотились, когда на них попадали солнечные лучи.

— В дождь тут сплошные радуги, — произнёс кто-то из девчонок — кажется, мечтательная, бледная, белокурая, обычно молчаливая Анна.

— Ага! А ночью огни и планеты!

— Как это?

— Приходи — увидишь. Сложно описать.

Я вспомнила уголок в белом холле, который «раскрашивала» колдовством Надея. Это было всего пару дней назад… Или вчера? Сколько же событий! Совершенно запуталась.

— Но ведь ночью уроки…

— Так не всю же ночь! Можно после уроков зайти или в перерыв.

— Так ты и пропустишь полуночник, Сашка, — расхохоталась Надея. — Да и Кира покушать не прочь.

Меня слегка уязвило её замечание, но я выкинула это из головы — знаю за собой грешок подозревать подвох на ровном месте. Наверняка она не имела в виду ничего обидного. И всё-таки…

— А почему Солярис? — спросила я, чтобы заглушить осадок от странного замечания соседки.

— Видела когда-нибудь настоящий муравейник? Так называется самое солнечное место под куполом.

— Ясно. Слушайте, а почему вообще школа называется Муравейник? Это намёк, что ученики должны трудиться, как муравьи? Или что нас здесь очень много?

— Не так уж и много, сотни три. Муравьи — это кванты; вечно восполняемые, вечно движущиеся. Ну а Муравейник… Кир, школа — это ведь центр магического мира, всей этой реальности. А Муравейник — как бы её символ; оплот. Цитадель…

— Прям фэнтези, — пробормотала я.

— …Разрушение муравейника в мифах многих миров сулит несчастье. Ну и наш Муравейник… Если он будет разрушен — значит, миру грозит беда. Это, — Саша широким жестом обвела сад, пуфики, гамаки, низкие столики, видневшиеся за стеклянным куполом жилое крыло и лужайку у леса, — ведь не всегда было школой. Здесь была поляна золотых цветов. Купальницы.

— Купальницы?..

— Вид лютиков. В одном из миров их называют илмасом. Это волшебный цветок.

«Как неожиданно! Волшебный цветок в волшебном мире» — подумала я, но демонстрировать сарказм не стала. Похоже, тут это какая-то серьёзная тема…

— В их стеблях течёт плавленое золото пополам с человеческой кровью, — Инна глядела на меня в упор, словно прикидывая, можно мне рассказывать или нет. Я постаралась сохранить серьёзное выражение лица. Плавленое золото пополам с человеческой кровью… надо же. Какие интересные цветочки.

Инна тем временем всё-таки решила продолжить:

— Земля под их корнями замешана на золотой крови — потому-то здесь залежи леонита и так много колдовства. Ты же ни разу не чувствовала, что тебе не хватает магии?

— Как сказать… Я о своей магии-то, можно сказать, на днях узнала. Кстати, о Муравейнике. Чуть не забыла! Мне же дома это слово несколько раз показывалось…

— То есть?

— На экране, на бумаге. И в зеркале потом что-то такое было…

Я вдруг стала перекрестьем всех взглядов; с зеркалами тут не шутили. Открыла рот, чтобы продолжить…

— Ай!

Голова затрещала по швам — если только в черепе есть швы. Над ушами словно образовался страшно тугой обруч, и вместо того, чтобы рассказать про таинственного незнакомца в зеркале, я схватилась за виски́.

— Что с тобой?

Что со мной? Просто я сейчас развалюсь на части, а мою черепушку раскроит жуткая пила! Что-то вспыхивало и лопалось подо лбом, нос заложило, во рту стоял отвратительный горький привкус, как будто я проглотила таблетку, не запив водой.

Прошла минута, час, а может быть, минул целый солнечный день, прежде чем внезапная боль наконец отпустила. Серая взвесь перед глазами рассеялась, и я обнаружила, что кто-то суёт мне в руки кружку, кто-то трогает лоб, кто-то дёргает, тянет, спрашивает…

— Всё в порядке, — тяжело дыша, пробормотала я. — Всё хорошо…

— Что с тобой? Приступ? Чем-то болеешь?

— Да нет… Никогда такого не было, — боль отпустила, но по всему телу раскатилась ватная слабость, и я опустилась на корточки. Стало чуть легче, а в руки снова ткнулась чашка — я осушила её одним глотком. — Не знаю, что такое…

Когда охи по поводу моего внезапного недомогания были исчерпаны, кто-то вспомнил:

— Кир, ты говорила про зеркало. У тебя дома.

— Зеркало?.. Да?.. — Я растерянно обвела глазами сгрудившихся вокруг меня одноклассниц.

— Сказала, что тебе показывалось какое-то слово. Муравейник?

— Не знаю… — голос вдруг охрип, и подо лбом мелькнуло эхо прежней боли. — Не знаю! Не помню!

— Хм. Интересный симптом. Резкая избирательная амнезия? — предположила Надея.

— Скорее, блок на определённые воспоминания, — уточнила Алина. — Ну-ка, давай проверим. Как тебя зовут, помнишь?

— Кира.

— А где мы?

— В Муравейнике, конечно!

— И как ты сюда попала?

— Приехала на автобусе.

— А как узнала о школе?

— Надея встретила около крыльца и рассказала…

— А до этого? Слышала когда-нибудь про Муравейник?

— Нет… Да… Нет!

Виски́ укололо болью.

— Нет! — крикнула я, лишь бы скинуть вновь стянувший голову обруч. — Ничего не слышала!

Чудеса — стоило мне оставить попытки вспомнить, и боль послушно отступила.

— Точно. Блок на воспоминания, — кивнула Инна. — Ну ты и попала.

— В смысле? — пролепетала я.

— Никогда не знаешь, какие области заблокировал тот, кто навёл чары. Подумаешь о чём-нибудь — и оп, головная боль! Или что похуже. Некоторые блоки — сразу смерть. Это что-то вроде клятв: нарушишь, вспомнишь, попытаешься сказать — и умрёшь…

Я растерянно моргнула.

— И кто же это меня заколдовал? Как узнать?

Сашка, на редкость хмурая, пожала плечами:

— Можно попробовать. Но с этим лучше к учителям. К Кодабре или к госпоже Ирине…

— Ладно, — вздохнула Надея, глядя на закатное солнце, беззаботно ласкавшее стеклянный купол. — Пора идти, наверно… Скоро уроки.

— Подождите!

Ведьмы дружно обернулись на мальчишечий голос. Я тоже.

У дверей стоял пилот — судя по росту, гораздо старше нас. Рассеянное мерцание светильника-серебряного шара скрывало его лицо, видна была только слегка растрёпанная шевелюра — будто он бежал.

— Всё в порядке?

Незваный гость спрыгнул со ступеньки порога и подошёл к нам. Рыжие волосы, веснушки, каре-жёлты е глаза, джинсы и тёмная рубашка. Ясно-понятно. Кто бы ещё явился в секретный Солярис?

— Эй, Ингвар, ты как сюда попал? — возмущённо воскликнула Сашка. — Кто тебе рассказал об этом месте?!

— Мне открыты все двери Муравейника, — мрачно усмехнулся Арьян. — У ректора сработала сигналка — чужеродный выброс в этом крыле. У вас всё в порядке?

— И он послал тебя проверить? — недоверчиво-воинственно хмыкнула Саша.

— Представь себе, Александра, — ответил Ингвар, не глядя, впрочем, на солнечную ведьму, а скользя взглядом по остальным. — Ну? Что у вас здесь стряслось?

Его взгляд безошибочно остановился на мне.

— В яблочко, — мрачно кивнула я. — У меня… как это? Избирательный амнезийный блок.

— Всё ясно с тобой, Кира Ольха. Пошли.

Я поднялась, но тут же чуть не свалилась вновь — ноги подкосились. Ингвар протянул мне руку, я уцепилась за него, и, в общем гробовом молчании, мы покинули Солярис.

— Чего они так смотрели? — смущённо спросила я.

— На кого?

— На тебя.

— А может, на тебя?

— А?

Я подняла голову и заметила в его глазах лукавые искры.

— Издеваешься?

— Кира! Сама подумай — чего им на меня пялиться? На меня они уже насмотрелись за пару месяцев. А вот ты — настоящий центр внимания. Столько всего разом! Приехала, сразу схлопотала немоту, повздорила со старшей, потом пожар в лесу, вызов тени… А что болтают про твою выходку с тенями! Мы не видели, но вся школа о тебе жужжит… И дракон-оборотень тебя выбрал, хотя ты в школе — без году неделя. А теперь ещё этот блок на воспоминания. Ты весьма интересна, Кира!

Наверное, это должно было польстить, но в глазах Ингвара мне хотелось быть интересной благодаря внутренним качеством, а не потому, что с момента приезда в Муравейник я не вылезала из передряг.

«Ты весьма интересна!»

Я снова подняла глаза и встретила карий взгляд с жёлтыми крапинками. А ведь ничего в нём нет особенно красивого. Крупный нос, рот, как у лягушонка, рыжие лохмы. Ладно, не лохмы. Рыжая причёска, укладка, стрижка — как там это называется у мальчишек? Но рубашка сидит на нём неплохо. Очень. И всё-таки — чего о нём все болтают? Не о чём болтать!

— Гадаешь, чем я обаял всех младших? — насмешливо спросил он.

— Подтруниваешь надо мной? Набиваешь цену? О тебе… как ты сказал? «Болтают»? Так вот, о тебе болтают не только младшие. О тебе все говорят.

— Я не говорил «болтают». Это ты сама придумала…

— Потому что так и есть! — вспылила я. — Ингвар то, Ингвар сё. И пилот самый-пресамый, и колдовать умеет, и тут, гляди-ка, сразу оказался, как что-то случилось…

— Ну а ты-то что на меня злишься?

Я резко сдулась и нелепо ответила:

— Больно крутой.

Он хмыкнул.

— Какой есть. Как себя чувствуешь? Голова ещё болит?

— Нет, — буркнула я.

— Вообще-то я думал отвести тебя к Ирине. Но если ты считаешь, что всё в порядке…

— Всё в порядке. — Я резко вырвала свою руку и сделала шаг в сторону.

— Вернёшься в Солярис? Или проводить тебя в твою комнату?

— Сама дойду!

— Ладно. Вот это возьми.

— Это что?

— Считай, что знак внимания.

Пилот сунул мне пакет с каким-то горохом.

— Это что?!

— Это стиму…

Я с размаху поставила пакет на пол, развернулась и промаршировала вон. Горох! Он издевается надо мной!

Я бегом бросилась обратно в Солярис — хотя, возможно, бегать пока не стоило: перед глазами замелькали чёрные мушки, — влетела внутрь — и была совершенно сбита с толку, оглушена и ослеплена наступившей темнотой и абсолютным молчанием.

— Э-эй! Ау! Надея?

Пусто; гулко; тьма. Как будто никого и не было никогда…

— Саша! Алина! Ин-на!

Безуспешно.

Почему погас свет?

Я запаниковала. Ненавижу тьму — тем более, такую непроглядную. В ушах предупреждающие зарокотала кровь. Стараясь не поддаться тревоге, я ощупью слезла со ступеней крыльца и встала на цыпочки, пытаясь дотянуться до серебряного шара — по моим ощущениям, он должен парить где-то здесь, над головой. Пару секунд спустя я и вправду нащупала что-то твёрдое и пульсирующее. Недолго думая, создала огонёк и впихнула его ладонями внутрь обнаруженного предмета. Солярис тут же осветился — но не тем плавленым серебром, что прежде, а зеленоватым свечением с синими прожилками под потолком.

— Ау-у! — ещё раз позвала я, почему-то шёпотом. В этом бледном свете помещение выглядело слегка зловеще. — Ау!

Тишина. Пустота. И мерцающие, едва различимые огоньки на полу, прямо у меня под ногами.

Я не стала гадать, что это. Я ушла… Просто ушла. Может, попробуй я разобраться, что это были за огни, всё дальнейшее сложилось бы иначе…

Я никому не рассказала об этой внезапной темноте. Вернулась к себе, механически ответила что-то на вопросы Надеи, потом вместе с ней пошла на уроки. Ближе к рассвету, когда занятия закончились, мы вновь заглянули в Солярис. Я входила последней, затаив дыхание.

Никакой тьмы. Только розовые закипи облаков, нежно-сливовые у вершин и густо-вишнёвые у самого основания. Пахло восходом: свежей, умытой, влажной травой, росистым воздухом, мятным ветром… Серебряный шар над входом светился едва-едва, медленно растворяясь в утренней дымке, а на всех предметах лежало хрустящее, золотисто-алое крошево солнечных искр.

— Какао? — спросила Надея.

— М?

— Какао? Или чай?

— О… Какао!

На губах блуждала рассеянная улыбка; клонило в сон, тревоги накрыла мягкая пелена усталости. Я взяла с низенького стола чашку и обвела глазами Солярис: маленькие пышные клумбы неправильной формы, разбитые на всех горизонтальных поверхностях, пёстрые полосатые гамаки, бахрома на полках, уставленных цветочными горшками, снежными шарами и цветными флакончиками… Интересно, что в них?

Наткнувшись взглядом на закопчённый чайник, кое-как пристроенный над крохотным очагом, мне в который раз показалось, что вещи здесь упорно хранят чьё-то присутствие: как будто хозяйка вышла, но так и не вернулась. Чайник вот скрипел и покипывал, но никак не закипал, а девчонки трогать его боялись — Надея утверждала, что он накрыт стазисом. Под тем же стазисом была серебряный шра над порогом — днём она мягко пульсировал, а в сумерках источала манящее жемчужное сияние.

А главное — метла в углу, со сложным узором вдоль рукоятки и десятком ярких лент, привязанных между прутьями. Я уж было подумала — вдруг это та единственная, которая не будет подо мной брыкаться, — но Алина резко предупредила, что эту метлу лучше не трогать — никому, будь то хоть мастер Орей.

— А что с ней такое? — настороженно поинтересовалась я, оглядывая загончик, в котором стояла летунья. Это был квадрат из невысоких жёрдочек, когда-то — тёмных, но теперь побелевших от были. — И чего ж вы тут даже пыль те протираете? Может, приберёмся?

— Я же говорю — не трогай метлу. И загон тоже не трогай. Ты думаешь, мы не пробовали убрать пыль? Пытались! Да только тут едва всё не взорвалось!

— Сдаётся мне, метла ждёт хозяйку, — усмехнулась я. Лица девчонок перекосились, а Надея ткнула меня локтем в бок. Я осеклась, а потом удивлённо и виновато спросила — почему-то шёпотом:

— Что такое?

— Она действительно ждёт хозяйку, — опустив глаза, ответила Инна. — По крайней мере, я думаю так. Я думаю, что эту комнату создала основательница Муравейника. Может быть, именно с неё и началась школа.

— Так это, наверное, было так давно… Почему вы такие… — я щёлкнула пальцами, подбирая слово, — такие хмурые?

— Потому что она ушла и так и не вернулась. Она сгинула в Полях Тумана. Мало кому такое пожелаешь, — произнесла Инна. — Кира, я не хочу говорить об этом.

Беседа свернулась. Все мрачно разбрелись по углам, и только к самому отбою, когда шар над крыльцом засветился, рассыпая блеск и мягкое серебро, девчонки вновь повеселели. Что же, интересно, за Поля Тумана такие, и почему ведьмы, все, как одна, так остро среагировали на упоминание о них и о загадочной основательнице Муравейника? Я решила навестить библиотеку и посоветоваться на этот счёт с какой-нибудь летописью, и даже спросила у Надеи, где в школе находится книжная цитадель. Выяснилось неожиданное:

— Библиотека? В смысле? В Муравейнике нет библиотеки.

— Как это? В любой школе есть библиотека!

— Здесь тебе не любая школа, — уязвлённо ответила соседка и отвернулась.

Да что это такое! Что ни скажу сегодня — всё невпопад!

— Надей, — тихо позвала я. — Извини. Я знаю, это всё из-за того, что я сегодня ляпнула в секретной комнате…

— Да ладно… Ты ж не знала, — стушевалась она.

— Ну так расскажи! Пожалуйста…

— Тебе лучше Инна расскажет. Она одна читала легенду об Илмас.

— Почему?..

— Легенда на арамейском. Никто его не знает, почти во всех мирах этот язык утрачен. А у Инны он родной.

— Вот как… А хотя бы кратко — о чём эта легенда? Тем более, Инна сказала, что не хочет об этом говорить…

— Ну, легенду-то она расскажет. Можно попросить завтра, если хочешь.

— Ещё бы! Заинтриговали вы меня со своими запретами, легендами…

Надея не ответила. Я решила не допытываться больше и подождать завтрашней сходки в Солярисе.