Колдун

Позже, когда утомленные, но бесконечно счастливые мы лежали в кровати, я посмотрел на улыбающуюся Марию и, поцеловав, спросил:- Я правильно понял, какую именно услугу ты оказала жене Виктора Владимировича? Мария ответила поцелуем на поцелуй, улыбнулась, и ответила:- Должна же я как-то зарабатывать на жизнь...

Глава четвертая

"Приемыш"

...Я стоял на автовокзале, почти на том же самом месте, где меня встретил посланный Виктора Владимировича и, в ожидании автобуса, наблюдал за плохо одетым, и бесцельно слонявшимся по вокзальной площади мальчишкой. Мальчик, которому на вид было не больше десяти лет, периодически покашливал, что, однако, не мешало ему гонять голубей и дворняг, стаями оккупировавших площадь в поисках остатков еды. До отхода автобуса оставалось еще полчаса и, почувствовав голодное урчание в животе, я решил подкрепиться перед дальней дорогой. Кафе, в которое я зашел, не отличалось ни особым убранством, ни разнообразием меню, но мне, привыкшему к простой деревенской пище, было достаточно двух булочек с вложенными в них сосисками. Надкусив булочку, я удивлением посмотрел на нее - булочка почему-то оказалась сладкой, а сосиска по вкусу больше напоминала бумагу. Решив, что мне хватит и одного такого бутерброда, я подумал, что отдам вторую сосиску собакам, а булочку пожертвую голубям, и вышел из кафе. Кинув рыжей, мокрой после прошедшего дождя собаке половину недоеденной сосиски, обнюхав которую она лишь облизнулась и снова выжидательно посмотрела на меня, я раскрошил остатки булочки на асфальт. Голуби, обученные суровой городской жизнью, не отказались от угощения, и вскоре вокруг бродила целая стая серо-голубых птиц. Кто-то потянул меня за рукав и, обернувшись, я увидел того самого мальчишку, державшего меня за рукав своей маленькой, грязной ручкой. Он посмотрел мне в глаза и, переведя взгляд на целый бутерброд в моей руке, жалостливо попросил:- Дядь, а вы не будете доедать? Меня словно хлестнуло. Я посмотрел на бутерброд и протянул его мальчишке - сказать, что гадость, еще подумает, что жадюсь. Мальчик схватил булочку и тут же начал есть. Он откусывал большие куски, с трудом проглатывая их, а его большие светлые глаза лучились откровенным удовольствием. Мальчик иногда переставал жевать и, прикрыв грязной ладошкой рот, начинал кашлять. Кашель был плохой - ребенок был явно болен, и я почти не сомневался, что это чахотка. Вскоре он доел булочку, посмотрел на меня, и произнес:- Спасибо, дядь. Он уже собирался уйти, но я остановил его.- Сам себе господин, да?- Ага, - ответил мальчик, улыбнувшись моему определению.- А мать? Где она? - Спросил я его, прислушиваясь к вновь напавшему на него кашлю.Мальчик отрицательно покачал головой.- Не, нету ее! Умерла, в прошлом году, а меня в интернат отдали.- А отец? - Не-а, не было его, - ответил мальчик, и подозрительно посмотрел на меня, - а вы, что, из этих, да?- Из кого?- Ну, из тех, что ловят пацанов, а потом в приемники отправляют, - пояснил он, делая рукой неприличный жест.Я покачал головой.- Нет, я не из этих, - подумав полсекунды, я добавил, - я врач. А ты, как мне кажется, серьезно болен.- Фигня, - ответил мальчик, и вновь зашелся кашлем, - пройдет. Решение пришло мгновенно и, как всегда, оно было неожиданным.- Послушай, а ты где ночуешь? Он пожал плечами, и снова в его взгляде мелькнуло подозрение - для десятилетнего ребенка он был слишком опытен.- А вам-то чего? Ночую, где надо, - с вызовом ответил он, но почему-то продолжал стоять на месте.- Послушай, у меня в деревне есть дом, - начал я, опасаясь, что он сейчас испугается и убежит, - там я лечу всех, кому нужна моя помощь. У тебя признаки туберкулеза, а я знаю, как лечить эту болезнь. Если хочешь, можешь поехать со мной, - в его глазах мелькнул слабый огонек интереса, и я поспешил добавить, - а как вылечишься, сможешь отправляться, куда тебе угодно. Я тебя задерживать не стану. Он задумался. Хотя, наверное, это громко сказано - обдумывание заняло у него не больше пары секунд. Посмотрев мне в глаза, мальчик спросил:- А вы не маньяк? А то знаю я, сначала поманят, а потом ребят в лесу находят. - Нет, - твердо ответил я, - не маньяк. Я врач, знахарь и травник. Ну, еще колдую помаленьку. В этот раз в его глазах зажегся настоящий интерес. Он схватил меня за руку.- А меня научите?! Ну, это, колдовать?!Я засмеялся.- Для начала тебя нужно вылечить, а там посмотрим. Для этого особые способности нужны.- У меня есть способности, - теперь уже он уговаривал меня, - вот, недавно, Петя-рыба хотел ударить меня, а я как посмотрел на него, так он даже ругаться перестал. - Ну, может быть, - у мальчика была обычная аура, в чем я был абсолютно уверен, но разочаровывать его не стал, - раз Петька-рыба испугался...- Да, испугался! - С жаром воскликнул он, - И еще менты не смогли меня найти, а я спрятался хуже, чем Анька, а ее все равно нашли! Это потому что я про себя сказал, что у них глаза вылезут, если найдут меня! Вот и не нашли!В его звонком голосе было столько убежденья в собственных способностях, что я с трудом удержался от улыбки.- Ну, так что, едешь со мной? Он оглянулся, окидывая взглядом площадь, повернулся ко мне и, отчаянно махнув рукой, сказал:- А, поехали...! ________________________________________________________________...Мы уже третий час тряслись в стареньком автобусе. Мальчик, которого, как выяснилось, звали Ваня, спал, привалившись к окну. Он покашливал во сне, а я думал о его лечении и о странностях судьбы. Еще вчера мне казалось, что моя холостяцкая жизнь наконец-то закончена, и именно так, как я не мог и мечтать. Целую неделю после обеда в особняке Виктора Владимировича мы с Марией были счастливы, и не скрывали этого друг от друга. Я лихо тратил от миллиона, лежащего на моем банковском счету, покупая дорогие, красивые безделушки для Марии, обедая и ужиная в ресторанах, где нас обслуживали по высшему разряду, научился пользоваться мобильным телефоном, которого у меня никогда не было. Долго перечислять - за последние двадцать лет городская жизнь изменилась настолько, что мне пришлось многому учиться заново. Даже книги по медицине, которые я закупал в большом количестве, а точнее, их содержание, говорили о том, как я отстал от жизни, прозябая многие годы в далеком, глухом селе. Мария посмеивалась надо мной, но ей самой доставляло удовольствие показывать, как пользоваться телефоном, компьютером, телевизионным пультом, наконец, душем, в котором не было ни одной ручки, что заставило меня, краснея от стыда, просить ее войти в ванную и пустить, наконец, эту воду. Мария долго смеялась, показывая, где нужно провести рукой, чтобы из широкого крана пошла вода, но потом сама влезла в большую треугольную ванну, даже не позаботившись снять с себя платье....Мир был другим, и нельзя сказать, что он мне не нравился. Я с удовольствием изучал его, находя, что прогресс, несомненно, на благо человеку, а не наоборот. Потом мы ездили к ее родителям, которые не узнали во мне того деревенского колдуна, который много лет назад приворожил их дочь, а Виолетта, тетка Марии, уже три года, как покоилась на городском кладбище, так что я остался неузнанным. Меня немного обидело, когда Мария попросила назваться чужим именем Василий но, поразмыслив, я понял, что она права, и с готовностью откликался на Вася, Василий, Васек и прочие производные этого имени. Егор, смешной, рыжеволосый мальчуган двенадцати лет, был несказанно рад игрушкам, которые мы привезли в деревню, своей маме, по которой, как рассказали старенькие родители Марии, сильно скучал, но ко мне отнесся настороженно и с недоверием. Вообще, мальчик, несмотря на свой маленький рост и тщедушное телосложение, выглядел гораздо старше своих лет и, несмотря на все мои попытки, нам, к сожалению, так и не удалось найти точку контакта. Мария успокаивала меня, говорила, что Егор очень впечатлительный и восприимчивый ребенок, и что не я первый, к кому он отнесся с недоверием. Последнее кольнуло особенно больно. Я понимал, что такая красивая женщина, как Мария, даже в свои тридцать пять не могла остаться без поклонников, но странное, почти неизвестное дотоле чувство ревности, терзало всю обратную дорогу, пока Мария мастерски вела подаренный Виктором Владимировичем "Мерседес". Мне с трудом удалось справиться со своими чувствами, и постараться, чтобы Мария не заметила моих терзаний.... Однажды нас посетила Тамара. Девушка выглядела веселой и бодрой, но "просканировав" (новое для меня слово) ее ауру, я нашел в ней остатки черной магии, что наложила на нее без следа пропавшая Зоя, которую, несмотря на все заверения Виктора Владимировича, так и не нашли. Я смог незаметно для Тамары устранить эти остаточные явления, но после ее ухода, понял, что это не осталось незамеченным Марией. Она поцеловала меня, и сказала:- Какой ты все-таки молодец! А я думала, что это останется с ней на всю жизнь. - Ничего сложного, - ответил я, и привлек к себе самую желанную и единственную для меня женщину, - вот рука моя, это точно, на всю жизнь.Должен сказать, что после выхода из больницы, где меня основательно подлатали, я начал чувствовать суставную боль в левой, "ведущей" руке. Это не было "заслугой" охранников Виктора Владимировича, которые тоже "постарались на славу". Когда-то, в далеком детстве, я сломал себе руку, что, собственно, явилось причиной нашего с мамой переезда в деревню, где бабка Серафима лубками и заговорами быстро вылечила ее. Тогда я выучился писать правой, но левая рука все равно оставалась главной. Я давно забыл о том случае но, после больницы рука сама напомнила о себе. Я старался не думать о том, что мой возраст подошел к тому моменту, когда старые болячки начнут вылезать наружу и это, благодаря Марии, хорошо или плохо, но удавалось. Но после вчерашней ссоры рука вновь заявила о себе. Все началось после того, как я сказал Марии, что нужно ехать в село, где люди, наверняка, заждались моего приезда, дом без присмотра, и вообще. Я видел, как резко изменилось выражение ее лица, но предположить, что это выльется в такую ссору, не мог даже при всех своих способностях. Мария повернулась ко мне, и спросила:- Ты что, собираешься снова жить в этой своей дыре?! Слово "дыра" неприятно резануло мой слух. Я посмотрел на Марию.- Это не "дыра", а село, в котором живут такие же люди, и которым помощь нужна не меньше, чем городским жителям. И потом, там мой дом. Мария некоторое время молчала, глядя мне в глаза, но потом не выдержала и, довольно резко ответила:- Значит, ты собираешься вернуться, и провести остаток своей жизни в этом богом забытом селе?! Мне ужасно не понравились ни ее слова, ни тон, которым они были сказаны.- Бог везде, - я посмотрел в ее потемневшие глаза, и продолжил, - а там его много больше, чем здесь, где люди даже забыли, что он есть! Я видел, что она еле сдерживается, чтобы не наговорить мне каких-нибудь грубостей, и молился про себя, чтобы этого не случилось. Но, то ли молился плохо, то ли и в самом деле, бог не любил здесь останавливаться, потому что услышал:- Ну, так и езжай в свою..., - она запнулась на мгновение, - в свое село! И можешь оставаться там, сколько хочешь! В эту ночь мы впервые спали раздельно. Рука, впервые после выхода из больницы, болела по-настоящему сильно. Я подумал, что может, это какой-то знак, но быстро отогнал эту мысль, не до нее было - я думал о Марии, надеялся, что утром мы сможем как-то решить этот вопрос - ночью я даже составил график, по которому решил приезжать в село на пару дней, чтобы принимать больных, ходить за травами. Но разговора не вышло. Мария лишь спросила меня, не передумал ли я ехать, на что я ответил, что ехать мне, так или иначе, но все равно придется. После этого мы больше не разговаривали. Она молча собрала мою сумку, положив туда вещи и книги, которые мы успели приобрести за неделю и, поставив ее у порога, ушла в свою комнату, из которой не вышла даже когда я уходил...________________________________________________________________ ...Село гудело. Новость о том, что вернулся Серафим, летела впереди нас с Ваней, удивленно озирающегося на людей, низкими поклонами приветствовавшими меня. Он все время порывался о чем-то спросить, но очередной, выскочивший на дорогу житель села, своим поклоном и громогласными приветствиями сбивал его с мысли. Анна (разумеется, первая узнавшая о моем приезде) какое-то время шла рядом, сбивчиво пытаясь рассказать обо всем, что случилось в селе и окрестностях за месяц, причем старалась рассказать все новости сразу, перескакивая с одной на другую, так что я почти ничего и не понял. Как не понял и Ваня, изумленно смотревший на странную женщину, то и дело поминавшую то бога, то черта. Единственное, что мне удалось разобрать из ее стремительной скороговорки, это то, что вот уже месяц, как в селе творится неладное: сначала ни с того, ни с сего издохла буренка у Турдыевых. Потом кто-то разгромил птичник Канюковых - какие куры не валялись мертвыми - все исчезли. И петух Петька, черный, как уголь, только гребень, огромный и красный, и шпоры, как у рыцаря - даже перышка не осталось. - А потом стали и люди пропадать, вот те крест, - Анна снизила тон и, быстро перекрестившись, продолжила, - первым сгинул Володька, черт, пьяница несчастный, который тебе "петуха красного пустить обещал".Я вспомнил тот день, и вспомнил, что ответил только одним словом, после которого все стали быстро расходиться.- Бедная Вероника, жена его, говорила, что он в Верхнее пошел, к своим дружкам-алкоголикам, но в Верхнем его не было. То ли не дошел, то ли..., - Анна заговорила почти шепотом, - кто-то говорит, мол, что дружки его и прихлопнули за что-то, а тело в болотах утопили, чтоб никто, значит... "Скажи мне кто твой друг..."Сокращая ее рассказ, примерно, втрое, я выяснил следующее: Вторым исчез Иннокентий Савельич, бывший председатель колхоза, заядлый грибник и рыболов. Меня удивляло, что он, несмотря на годы свои, частенько один уходил на Туй, возвращаясь через пару недель, и с неплохим уловом. Бывший председатель считал (и я был с ним полностью согласен), что ничто так не оздоравливает человека, как продолжительные походы по чистым, не загаженным цивилизацией местам. Из сбивчивого Аниного рассказа я понял, что сначала никто (кроме Володькиной жены) особо не волновался. Но после того, как в соседнем селе пропала вышедшая за водой Степанида, немолодая, одинокая женщина, потерявшая во время наводнения и мужа и сына, все, наконец, заволновались не на шутку...- ...И милиция приезжала, и участковый наш, Тарас Иваныч, каждый день приезжал на своей "громыхалке", - "тарахтела" Анна, бросая быстрые, недоуменные взгляды на грязного, оборванного Ваню, - только как не было, так нет! А это кто, Серафимушка? - Мальчик, - ответил я, не желая посвящать в подробности чемпионку по мгновенному распространению сплетен, - или не видишь? - Да, вижу я, вижу, - Анна набирала воздуха в легкие, и снова начинала тараторить, - и про тебя все спрашивали. Куда это, мол, подевался ваш Серафим? Дверь заперта, в окнах не горит, - она успевала раскланиваться с соседями, но рот ее при этом не закрывался ни на секунду, - Тарас Иваныч все интересовался у меня, куда это ты подевался. Я подумал, что Тарас Иваныч знал, у кого спрашивать, но вслух сказал другое:- Анна, нужно бы мальчонке одежду какую-нибудь. Поспрашивай у соседей, а я заплачу.- Да бог с тобой, Серафим, что ты?! - Анна всплеснула руками, оглядывая Ваню с ног до головы, - Кто ж с тебя денег возьмет? Мы и так рады помочь, чем можем. А еще, говорят, что в Заинском селе бабушка Варвара вдруг не по-нашему заговорила! И слова-то, какие говорит - слушать, и то срам! Лешак, говорят, в лесу объявился, - Анна округленными глазами быстро взглянула на меня, - никто теперь далеко в лес не ходит. А скоро грибы! Как собирать-то? Я-то сама не боюсь, но идти никто не хочет - кому охота с лешаком встречаться? - Ты иди, Анна, принеси одежду, - ее нужно было как-то остановить, и лучше способа, чем отправить ее подальше от себя, просто не существовало, - а мы пока в доме разберемся, баньку затопим. - А-аа, - протянула Анна, и рванула в сторону, успев на ходу что-то крикнуть деду Андрею, стоявшему у своей калитки. Дед Андрей недовольно отмахнулся от нее, и приветственно поднял руку. Мы с Ваней подошли к нему, и я пожал крепкую, жилистую руку деда. - Вернулся, значит? - То ли спрашивая, то ли констатируя, произнес дед Андрей, переводя взгляд с меня на Ваню.- Выходит, что вернулся, - ответил я и, чтобы не продолжать эту тему, спросил, - ну, как там твой Антоша? Подействовало?- Да, Серафим, спасибо тебе, перестал "луноходить", - он почесал подбородок, покрытый жесткой, седой бородой, - все как ты сказал. И спит теперь крепко. Ксюша его в город вчера отвезла, в школу ему скоро, так она и не дождалась тебя. Но велела мне кланяться и спасибо сказать.Дед Андрей сопровождал свои слова глубоким поклоном, что вконец удивило и без того изумленного происходящим мальчика. - Вот и хорошо, что в школу, - ответил я, еще раз пожал руку деда, и мы с Ваней пошли дальше...Когда мы отошли от села, мальчик обернулся и, не видя впереди ни одного дома, спросил:- Дядь Серафим, а куда мы идем?- Как куда? Ко мне домой, - ответил я.- А где вы живете? В лесу, что ли?! - Мальчик был не то чтобы напуган, но насторожен.- Ну, не совсем в лесу, - я вытянул вновь занывшую руку, указывая на сосну, - вон, видишь самое высокое дерево? Ваня взглянул в ту сторону и, повернувшись ко мне, кивнул.- Вот, от этой сосны метров через пятьдесят и будет мой дом. Раньше там и другие дома были, но хозяева все померли, уже лет тридцать как. Так что теперь я там один живу. А ты что, испугался? - Ничего я не испугался, - с некоторым вызовом ответил Ваня и, подумав, спросил, - а ты, правда, колдун, дядь Серафим?- Конечно, - я засмеялся и добавил, - только я добрый колдун. Ваня недоверчиво посмотрел на сосну, на меня.- А разве бывают добрые колдуны? - Ну, я же есть, - пожав плечам, я закончил, - значит, бывают.Ваня помолчал полминуты, и снова спросил:- А что эта тетка про лешака говорила? У вас что, они, правда, водятся?- Слушай ты ее больше, - я потрепал его по давно немытым волосам, - она тебе не такого наговорит....________________________________________________________________ ...Дом встретил нас настороженно. Я мог бы поклясться что, входя в дверь, почувствовал некоторое сопротивление, словно дом, обидевшись на долгое отсутствие, не хотел впускать меня. Остановившись и, придержав рукой Ваню, я быстро прочитал коротенькую молитву. Напряжение спало, хоть и не так быстро, как я ожидал, и мы вошли в сени. Внутри сильно пахло травами, что было совершенно неудивительно - окна не открывались больше месяца и, честно говоря, я ожидал, что запах будет гораздо сильнее. Ваня с интересом оглядывался по сторонам, но от замечаний воздерживался. К вечеру он стал чаще покашливать, и я подумал, что не мешало бы сразу заняться его лечением. Мы прошли в комнату, и я предложил ему:- Ты, пока устраивайся тут, а я схожу баньку растоплю. Ваня кивнул, разглядывая бесчисленное количество банок, рядами стоявших на полках. Взяв маленький ножичек, я вышел во двор и, подхватив несколько поленьев, открыл дверь маленькой бани, стоявшей позади дома. Спертый, чуть сыроватый и слегка затхлый запах ударил в ноздри, и я пошире открыл дверь. Подождав с полминуты, вошел в предбанник и включил свет. Слабая лампочка осветила знакомое до боли помещение. С каждой минутой я все больше понимал, что нахожусь дома, и это прибавляло и настроения, и сил. Даже наша разлука с Марией, хоть и продолжала терзать, уже не казалась такой бесповоротной, как это выглядело еще утром. Я вошел в маленькую комнатку, в которой стояла большая железная печь и, отодвинув заслонку, кинул пару сухих, оставшихся еще с прошлого мытья (когда ж это было?!) дров. Поднеся спичку к свернутой газетке, я поджег несколько кусков бересты. Огонь занялся сразу, мгновенно охватив поленья, пыхнувшие жаром в лицо, словно приветствуя хозяина. Принеся из предбанника остальные поленья и, кинув их в печь, я закрыл ее и вышел из бани. На заднем дворе росли три березы - было время, когда я помнил их еще совсем небольшими деревцами. Сейчас же это были самые высокие, с толстыми стволами деревья, и многие сельчане, глядя на них, качали головами, приговаривая, что не бывает таких берез. Говорить говорили, а что толку - березки-то, вот они, стоят родные. Подобрав три стеклянные баночки, во множестве стоявшие у бани, и ополоснув их водой, я подошел к одной из березок, и погладил ее по стволу. Прошептал несколько слов, вынул из кармана маленький ножичек, и сделал глубокий, но аккуратный надрез, в который вставил тоненькую щепочку. Под щепкой установил банку, и перешел к следующей березке. Вскоре под всеми тремя деревьями стояли банки, в которые я, несмотря на конец лета, все же надеялся набрать необходимого для лечения Вани березового сока. Закончив с банками, я прошел в огород, где сорвал несколько помидоров, огурцов и синеньких и вернулся в дом. Ваня сидел на лавке, оглядывая помещение. Увидев меня, он улыбнулся, и сразу же закашлялся. - Сейчас попаримся, потом поужинаем, а потом я начну тебя лечить, - по глазам мальчика было видно, что он хочет меня о чем-то спросить, и я решил помочь ему, - что, интересно тебе здесь?- Дядь Серафим, а у вас нет детей?Вопрос, что называется, застал меня врасплох. - Нет, - я развел руками, - не сложилось как-то.- И жены у вас не было? - Не унимался Ваня.- Вот что, - я указал ему на овощи, - ты, давай-ка, помой это, и сложи вон в ту миску, а я пока схожу, посмотрю, как там банька.Выходя из комнаты, я обернулся и добавил:- Потом поговорим. В бане было тепло - температура уже поднялась выше шестидесяти. В баке воды было немного, и я за две ходки к колодцу, наполнил его. За это время температура приблизилась к семидесяти. Подкинув еще пару дров, я пошел в дом. Отмытые и полные полезных витаминов овощи, уже лежали в миске. Я прошел в комнату и, достав из шкафа пару чистых простыней, кивнул Ване:- Ну, пошли, будем отмывать тебя от городской пыли. Ваня соскочил с табурета, на котором сидел, подбежал ко мне и спросил, глядя мне в глаза:- Дядь Серафим, а у вас что, нет телевизора? Я усмехнулся и, слегка подтолкнув его в спину, ответил:- А зачем он мне? Здесь все равно плохо показывает. Да и времени у меня не бывает, перед ящиком деревянным сидеть. Ну, пошли, пошли....Банька вышла знатной. И температура, и влажность, и веники - все было именно то, что нужно. Или может мне, соскучившемуся по всему этому, так показалось? Вряд ли. В какой-то момент я даже подумал, что не только я рад своему возвращению, но и мне здесь очень рады. Но, это, конечно, была всего лишь моя фантазия. Как и то, что дом мог обидеться, а потом простить...Ванька, которого я осторожно постегивал свежим березовым веничком, терпеливо сносил мои удары, и лишь однажды попросил открыть окошко - температура поднялась до восьмидесяти градусов и не привыкшему к такому пареньку, было жарковато. Я открыл маленькое окошко, и увидел идущую по дороге к моему дому Анну. С ней была какая-то женщина, которую в сгущающихся сумерках я сразу не узнал. Я облился холодной водой, чувствуя, как в меня, в буквальном смысле вливаются силы, о природе которых чуть было, не позабыл, всего-то месяц с лишним находясь вдали от дома. Правду говорят, дома и стены помогают. Ваня, который после отмывки превратился в симпатичного рыжеволосого мальчонку с кучей веснушек на носу, оживал буквально на глазах. Балуясь, и шаля, он схватил тяжелое ведро, и опрокинул его на себя, в точности повторив мои движения. В его визге было столько счастья, что я вдруг с горечью подумал о том, что судьба обошлась со мной довольно жестоко, так и не наградив родным дитем. Выйдя в предбанник, мы наскоро обтерлись сухими простынями. Ваня что-то рассказывал, но я думал о другом, и его слова проходили мимо моих ушей - я вспомнил большую треугольную ванну, в которой мы частенько сидели с Марией, и мне стало немного грустно. Быстро одевшись, я подхватил на руки завернутого в полотенце Ваню, и вышел во двор. Вечер был волшебным. Воздух, напоенный дивными ароматами, мягкая, словно бархатная трава под босыми ногами, легкий шелест листвы - разве можно сравнить это с гудящим, искрящимся, дымным и суетным городом?! Я все больше склонялся к мысли, что правильно поступил, вернувшись сюда - в городе я не чувствовал себя своим. Даже в минуты близости с Марией, я понимал, что мое место здесь!Анна и Ангелина (я вспомнил, что это она, лишь, когда мы вышли из бани) сидели на крылечке. Ангелина молча слушала неудержимую Анну, лишь иногда кивая головой, словно соглашаясь с ней. Увидев нас, обе женщины встали, и Анна, набрав в легкие побольше воздуха, снова затараторила со скоростью, которой позавидовал бы и самый скорострельный пулемет.- Серафимушка, я тут побегала, кое-что для мальчонки принесла, и еще покушать вам прихватила, и еще вот, Ангелиночку встретила, так она, узнав, что я иду к тебе, попросилась со мной, что же я ей отказывать буду? Выпалив все это в одну секунду, Анна уставилась на Ваню, которого я держал на руках, снова набрала воздуха, но я решительно поднял руку, останавливая ее.- Спасибо Анна, - повернувшись к Ангелине, я выждал мгновение, глядя в ее грустные глаза, и спросил, - давайте в дом, а то мы после баньки. Ангелина и Анна пропустили нас с Ваней вперед, и тоже вошли в дом. Анна пыталась что-то сказать, но увидев мой взгляд, осеклась. Правда, ненадолго. Развязав большую котомку, она начала доставать оттуда детские вещи, зачем-то примеряя их на себе и, естественно, вновь заговорила:- Вот, это я у Митриевны нашла, после Павлика осталось, а эти рубахи у Зинаиды взяла - ее-то уже подрос, а новых, вроде, заводить не собираются.

Хихикнув, Анна достала большую банку тушеных овощей, несколько печеных картофелин, буханку черного хлеба, с десяток крупных куриных яиц, и с гордостью поставила все это на маленький стол.Я подхватил вещи, которые она принесла для Вани, и прошел в комнату. Поставив Ваню на пол, я протянул ему одежду, но не успел ничего сказать, потому что вновь послышался голос Анны. Она говорила громко, словно опасалась, что за время отсутствия я оглох. - Я сейчас вам чаек сварю, и овощей нарежу. Мы когда пришли, я так и сказала Ангелине, что вы приготовили помидоры с огурцами, чтобы поужинать - с дороги же. А с синенькими-то что делать? - Анна заглянула в комнату, - Может, пожарить? А то тушить-то долго... Я кивнул ей.- Да, спасибо Анна, сделай что-нибудь, - повернувшись к Ване, я негромко сказал, - ты примерь пока, а я схожу, поговорю с женщинами.Ванька задорно подмигнул мне, и начал примерять вещи...Мы с Ангелиной сидели на крыльце, где нам не могла помешать вечно болтающая Анна, и я слушал ее странный рассказ. - Катерина, совсем плохая стала, - тихо говорила Ангелина, глядя себе под ноги, - раньше-то только в полнолуние, а теперь..., а теперь каждый день, считай, кричит, посуду бьет, еду выбрасывает. Умирает она, Серафим, сердцем чую, недолго ей осталось. Ангелина бросила на меня быстрый взгляд, словно надеясь, что я вот так, сразу выдам ей рецепт лечения душевнобольного человека. Я знал, что ее младшая сестра с детства была такой, и Ангелина была права, когда говорила, что в те ночи, когда Луна прибывала, состояние сестры ухудшалось, и ее приходилось привязывать, чтобы она не поранила себя. Знал я и трагедию самой Ангелины - когда-то у нее сорвалась свадьба с любимым человеком, и все по той же причине. Какой-то "умник" шепнул жениху, что если в роду жены есть полоумные, то и их детям, или внукам эта беда может перейти по наследству. И осталась девушка одна со своей бедой, и больной сестрой. Я вздохнул. Не из сочувствия, не из приличия, а от собственного бессилия.- Ангелина, нет на земле того, кто мог бы помочь ей, - я положил руку на ее сцепленные в замок пальцы, - только Господь в силах изменить это. И если уж он решил, что пришла ей пора, то кто я, чтобы пытаться помешать ему? Она и так, благодаря тебе, столько лет была почти нормальным человеком - видно любовь твоя к ней так сильна, что и сам Господь не хотел отнимать ее у тебя. - Не могу я больше, - женщина еле сдерживала рыдания, - и привязывать ее не могу, и слышать, что кричит, как убивает себя, тоже не могу! И ведь как все резко началось, - она посмотрела на меня, и снова опустила голову, - как ты уехал, так, считай, все и началось. Когда корова этих, татар наших, померла, так Катя всю ночь не спала, все охала. А когда Вероникин муж, пропойца этот пропал, так и Катерина на следующий день начала кричать, что утащили его черти, и всех утащат! У женщины беда, а Катька орет так, что на полсела слышно. Уж я ее и так, и этак, а она только носится по дому, все сбрасывает и кричит...- Что кричала-то? - Не знаю почему, но что-то не нравилось мне в ее словах. Очень не нравилось. - Что кричала..., да я уже точно не помню. Кажется, что сердце Володькино ведьма съела, а головою черти играют. И откуда, только узнала, что пропал?! Ведь я ей ничего не говорила, а соседи..., сам знаешь, кто будет с полоумной разговаривать?! - Ангелина, а ты вспомни точнее, когда она начала кричать? До того, как ты узнала, - несмотря на теплый вечер, я чувствовал неприятный, пробирающий до костей озноб.- Так я о том и говорю, - Ангелина снова посмотрела мне в глаза, - еще и Вероника сама думала, что Володька опять загулял со своими дружками, а Катя уже кричала про чертей!Она помолчала немного, но я не мешал, хотя мне не терпелось задать ей еще пару вопросов. - А потом, дней через десять, Иннокентий Савельич пропал...- Что, она и про него что-то говорила? - Перебил я ее.- Не говорила, - Ангелина подняла голову, - кричала, что наказал его бог за грехи его, что печенку его бесы делят, поделить не могут! Ой, не могу я больше Серафим, сил моих больше нет терпеть это! Каждый день, как в аду - кричит, бьет все в доме! - А когда она о председателе начала кричать, не помнишь? - Как это забудешь?! Как ушел Савельич, так считай и началось. Вот с того дня она и не унимается. Мне уже и участковый наш говорил, давай, мол, Ангелина, отвезем Катьку в больницу. А как я ее отвезу?! Умрет она там, сразу умрет! Кто о ней заботиться будет? Не нужна она никому!Ангелина все же не выдержала, и заплакала, уткнувшись в ладони. Я погладил ее по голове - от женщины исходила такая волна печали, что мне стоило определенных усилий не поддаться ее настроению, и не зарыдать вместе с ней. Когда-то и я пытался помочь Катерине, заговоры шептал, травами пытался лечить, чтобы как-то успокоить ее нервную систему, но все было без толку - наступало полнолуние, и ничего не помогало: ни травы, ни молитвы. - И сегодня, - сквозь слезы сказала Ангелина, - такое кричала, что я не выдержала, заперла ее, и пошла к тебе. А по дороге с Анной встретилась, тоже к тебе шла. Я и подумала, что, значит, так оно и должно быть...- Что должно быть? - Осторожно спросил я, чувствуя, что озноб стал сильнее.Ангелина вытерла слезы, шмыгнула носом и, взглянув мне в глаза, негромко произнесла:- Она начала кричать, что сдохнет Серафим, и костей его не найдут! И что дьявол тебя заберет, как и бабку твою, Серафиму покойницу уже забрал, и что теперь твой черед пришел! Это был уже не озноб, а настоящий мороз. Моя кожа покрывалась мелкими пупырышками, а к сердцу словно приложили огромный кусок льда. Я старался не показать своего состояния но, кажется, у меня это неважно получалось.- Что, так и говорила? - Я сделал попытку усмехнуться.- Да, - кивнула Ангелина, - а я ведь еще даже не знала, что ты вернулся. Заперла ее, да пошла в магазин. И только там узнала, что ты приехал. Домой вернулась, а Катька все на пол поскидала, на полу кровищи, ноги все в порезах, и кричит. Кое-как смогла уложить ее и к кровати привязать. А она все кричит, и кричит! Вот я и решила, что нужно тебе все рассказать. - Ты все правильно сделала, Ангелина, - я подумал, что неплохо было бы и самому услышать, что кричит ее безумная сестра, и хотел уже сказать, что зайду к ним сегодня но, вспомнив о Ване, сказал другое, - ты не волнуйся, все будет, как богу угодно. И того, что ему угодно, бояться не стоит - мы все дети его, а детей своих никто не обидит. Я встал, посмотрел на пустынную дорогу, ведущую к моему дому, и добавил:- Пойдем в дом, а то Анна, наверное, уморила мальца своими разговорами. Ангелина всхлипнула, вытерла платочком нос, и мы вошли в дом......Я ошибся, считая, что Анна усыпит Ваню своей болтовней. Напротив, Ваня стоял возле нее, красуясь в великоватой льняной рубахе, спадавшей ему почти до колен, и с интересом слушал ее рассказ о лошади, прыгнувшей с высокой скалы и не разбившейся, потому что сила духа ее, любовь к свободе..., ну, и так далее. Мне показалось, что когда-то я читал что-то подобное но, насколько мне не изменяла память, в том рассказе мустанг погиб, спрыгнув с утеса, чтобы не попасть в неволю. Впрочем, Анина вариация была по-своему хороша, и я не стал ее обличать, а лишь посмотрев на шипящую сковороду и на нарезанный салат, сказал:- Все готово? Ну, так пошли есть, а то с утра ни крошки...После нехитрого, но вкусно приготовленного ужина женщины ушли. Ангелина больше ничего не рассказывала, а Анна..., при всех ее недостатках, она все же была хорошим человеком. Она обрушила на нас массу новостей, которые не успела рассказать раньше, но из всей ее трескотни по-настоящему я удивился новости о строящемся в Верхнем монастыре. По словам Анны, монастырь стали строить чуть не сразу по моему отъезду. Вообще, слушая Анну, можно было подумать, что все события в нашей глуши начали происходить на следующий день, после того, как я уехал в Омск. И падеж скота, и пропажа людей, и монастырь, и все остальное, что я успел услышать от Анны. - А что за монастырь? - Спросил я, посмотрев на начавшего клевать носом Ваню.- А черт..., ой! - Анна захлопнула ладонями рот и испуганно посмотрела на меня, - А бог его знает. Говорят уже и храм почти построили, и кельи монашеские. Сама-то я туда не ходила, что мне там...- Кто говорит-то? - Я перебил ее - меня немного раздражала манера Анны обезличивать источник информации. - Как кто?! - Удивленно всплеснула руками местная сплетница, - Все говорят! Народ говорит! - А-аа, народ, - протянул я, и снова посмотрел на мальчика, - ну, ладно, спасибо, что зашли. Нам уже спать пора. Анна и Ангелина поднялись и стали кланяться мне, чего я никогда не любил, а за время, проведенное в Омске, и вовсе позабыл об этой неприятной манере некоторых сельчан. Объясняй, не объясняй - все равно, как кланялись, так и продолжали это делать. Ваня, которого сморили банька, ужин, свежий деревенский воздух и неумолчная Анина болтовня, уснул прямо за столом, пока я ходил провожать женщин. Жалостливо смотревшей на меня Ангелине, я сказал, чтобы она не волновалась, и что загляну к ним завтра, а там посмотрим, что можно сделать, хотя в душе был не так спокоен, как старался выглядеть. Все-таки ее рассказ о криках сумасшедшей сестры, удивительным образом совпадавших со странными исчезновениями людей и, конечно же, моим приездом, о котором никто не мог знать, поселили во мне тревогу. Да и рука, не на шутку разболевшаяся после баньки, не прибавляла оптимизма. Вспомнив, что в погребе у меня должно было остаться перетопленное специальным образом тюленье сало, я решил попозже заняться самолечением, но сейчас нужно было сделать кое-что другое. Я пошел к березам и, собрав банки, в которых накопилось немного (все ж таки не весна) сладкого березового сока, вернулся в дом. Ваня спал за столом, уткнувшись в сложенные перед собой ручки. Я не стал его будить, решив сделать это, когда все будет готово. Достав с полки банку с сушенными китайскими медведками, я высыпал их в большую каменную ступу, производства кого-то из моих дальних предков, и быстро растолок их в мелкий порошок, после чего смешав его в стакане в правильных пропорциях с березовым соком, разбудил Ваню. Мальчик непонимающе смотрел на меня, не сразу вспомнив, где он, и кто такой этот дядя, протягивающий ему стакан с чем-то мутным. - Выпей, Ваня, это поможет, - сказал я и, поставив стакан перед ним, полез в маленький погреб за салом. Когда я вернулся, держа в руке завернутое в бумагу сало, Ваня снова спал, но стакан был пуст. Я положил сало на стол и, подняв мальчика, отнес его на кровать, в которой сам спал когда-то. Ваня даже не проснулся. Он все время покашливал, и я подумал, что если медведки не помогут, нужно будет ехать на бойню, и там договариваться с мясником Алексеичем, чтобы купить у него свежего свиного сала. Растопленное с молоком, сало помогало даже в самых серьезных случаях туберкулеза, а у Вани, как мне показалось, все еще только началось. Укрыв мальчика теплым одеялом, я вышел из комнаты. Растопил тюленье сало и, пропитав в нем бинт, быстро обмотал руку - нужно было сделать это до тех пор, пока сало не застыло. Было горячо, но приходилось терпеть - рука разнылась не на шутку. Прилепив бинт, я надел на руку длинную меховую рукавицу шерстью внутрь и полез в сундук, стоявший в сенях. Найдя связку церковных свечей, я быстро вынул из них фитили и, бросив свечи в железную миску, вышел во двор. Ночь была такой тихой, какой она может быть лишь вдали от людских поселений, от дорог, от линий электропередач. Тишину нарушали лишь редкие крики ночных птиц, да пение ночных цикад где-то очень далеко от дома. Я развел огонь в маленькой печке, стоявшей на заднем дворе, и поставил на нее миску со свечами - мне нужен был расплавленный воск. Из головы не шел рассказ Ангелины о сестре и, на всякий случай, следовало провести простенький обряд - бабка Серафима частенько проделывала подобное. А на мои вопросы отвечала, что береженного бог бережет. Со временем я имел возможность убедиться, что она была права - бог действительно бережет тех, кто и сам бережется. Или, как говорится, спасение утопающего...Воск расплавился достаточно быстро. Взяв тряпку, я подхватил миску и стал водить ею вдоль своего тела, рук, ног, головы и приговаривать:- Господним часом, Божья Матушка, - при этих словах я отлил немного воска, и продолжил, - Дева Мария, помоги, Господи, рождённому, крещёному, молитвенному. Болящему рукавице Серафиму. Чтоб было на сходе, на молоде, и на полну месяцу. Умей, Матушка, спородить, умей, Матушка, причину снять с буйной головы, с ретивого сердца, красной крови, русого волоса, карих очей, белых мозгов и белого тела. Тёплого живота, со всех пальчиков, суставчиков, жил и пожил. Тут тебе нежить, жёлтые кости не сушить, белого тела не ломить, треличья, беличья, ветровая, вихровая, полуденная, полуночная. Двенадцать братьев, двенадцать сестёр, придите на помощь рождённому, крещёному, молитвенному рукавце Серафиму. Испуг и страсть, вылейся на огонь и воду, целитель Пантелеймон, умоли Христа Бога даровать здравие телу и спасение душе болящего Серафима. Исцели от страстей, испуга, порчи. От полуночника, от младенческого. Приди на помощь, Илья-пророк, со своею водичкою. Святой мученик Трифон, помоги болящему Серафиму. Выйди, выступи на чёрные воды, на чёрные пески. Аминь. Аминь. Аминь.Во время заговора я все время отливал немного воска так, чтобы вылить его весь только к последним словам. Закончив, я прислушался к своим ощущениям - рука не болела. Сало ли, наговор ли подействовал, было не так важно. Важен был результат. Чувствуя некоторый подъем, я решил немного почистить ауру мальчика, что ему, горемычному, совсем не помешало бы. Я набрал воды из колодца и с ведром вошел в дом. Поставив ведро, я выбрал одно из яиц, принесенных Анной и, достав из сундука старый, но чистый платок, пошел в комнату. Ваня спал, как убитый но, что радовало меня больше всего, не кашлял. Конечно, одна порция сушеных медведок с березовым соком не могла убить туберкулезную палочку, но начало есть, и начало внушающее оптимизм. Я расстелил на столе платок и подошел к Ване. Мальчик спал так крепко, что его не разбудили бы и из пушки. Я стал водить яйцом над его телом, двигаясь по часовой стрелке, и говоря следующие слова:- В яйцо свожу, а яйцо сожгу. Сжигаю в нём порчу, сухоту, корчу.Дело дневное, дело ночное, дело ветряное. Возьми огонь на себя. Огонь да зола, освободи раба Божьего Ивана от зла. Ключ. Замок. Язык. Аминь.Произнеся заговор три раза, и столько же раз обведя яйцом над телом, я положил яйцо в платок, завернул его и вышел из дома. В печке еще горели угли. Подкинув туда сухое полено, и дождавшись, пока оно полностью загорится, я положил в печку платок, с завернутым в него яйцом, и ушел. Мое присутствие не было необходимым... ...Утро выдалось пасмурным. Сказывалась близость осени, времени, когда нужно было собирать травы и коренья, необходимые для лечения разных болезней. Впрочем, я не собирался сегодня же идти в лес - дел хватало и дома, но подумал, что как только Ване станет получше, прогуляюсь с ним к старой, заброшенной заимке, вокруг которой росли редкие виды нужных мне растений. Я снова смешал порошок из медведок с оставшимся березовым соком, и решительно разбудил Ваню - время близилось к девяти часам. Ваня открыл глаза, посмотрел на меня, и вдруг произнес:- А я вас во сне видел. Протянув ему стакан с лекарством, я спросил:- И что ж там было?- Да я уже не помню, - Ваня посмотрел в стакан, и поднял глаза на меня, - а это что? - Ты уже пил это вчера, - я легко подтолкнул его руку, - пей, это лекарство. Мальчик осторожно пригубил напиток. Серьезное выражение на лице сменилось на улыбку, и он залпом опорожнил содержимое стакана."Вот и хорошо", - подумал я, забирая у него стакан.- А что это было, дядь Серафим? - Сок березовый с лекарством от туберкулеза. - Туберкулеза?! - Ваня посмотрел на меня большими глазами.- Ну, не переживай, у тебя всего лишь начальная форма, так что пару дней попьешь этого сока и все пройдет. Ваня недоверчиво взглянул на стакан в моей руке.- Пару дней и все?- И все, - уверенно подтвердил я, и добавил, - давай-ка, вставай и умывайся. Сейчас позавтракаем, и поможешь мне по дому. Ваня спрыгнул с кровати, и босиком помчался к двери...Позавтракать мы успели, а вот дальнейшие планы пришлось полностью пересмотреть. Но, лучше по-порядку...Мы уже заканчивали завтракать, доев остатки вчерашнего ужина, когда я увидел в окно бегущих и что-то кричащих на ходу сельчан. С каким-то нехорошим предчувствием я прошел к двери - сомнений, что толпа бежит ко мне, почему-то даже не возникло, хотя за моим домом начинался огромный лес, в который обычно местные жители ходили по грибы или по ягоды. Выйдя на крыльцо, я увидел, что не ошибся - человек десять запыхавшихся от бега мужчин и женщин толпились перед ступеньками. Взглянув на Евгеньича, доброго пожилого дядьку, который был не похож на самого себя, я понял, что случилось что-то серьезное, поэтому мой вопрос не отличался оригинальностью.- Ну, чего случилось-то? Вперед выдвинулся рослый Паша и, поставив правую ногу на первую ступеньку, проговорил басом:- Там, эта, Ангелинку..., эта, короче, мертвая она! - Закончил он свое нелегкое выступление, и убрал ногу со ступени.Я смотрел на него, пытаясь осмыслить сказанное. Что значит, мертвая она? Ангелина и Анна ушли от меня поздним вечером и, насколько я могу судить, отправились по своим домам. Мне нужны были более точные сведения, и Пашка для этого явно не годился. К счастью, я заметил торопливо входящего во двор деда Андрея и, махнув ему рукой, крикнул через головы сельчан:- Дед Андрей, что там случилось?!Бодро расталкивая столпившихся перед крыльцом людей, дед Андрей пробился к ступенькам, и сказал:- Уходить тебе надо, Серафим! Там сейчас участковый приехал, ждет областную милицию, что заарестовать тебя! - Меня?! - Я удивленно обвел взглядом притихшую толпу сельчан, - А за что?! - Да не знаю я! - Дед Андрей досадливо сплюнул, - Там, Ангелину кто-то убил. И сестра ее, говорят, с утра блажила про тебя, а потом пропала куда-то. Мое предчувствие неприятностей превратилось в тревогу: Ангелину убили?! Кто?! Неужели, это ее сестра?! А причем тут я? Тысячи мыслей зароились в голове, одна неприятнее другой. Я вспомнил новости, рассказанные накануне Анной о пропавших людей, о падеже скота, о монастыре...Додумать не удалось, потому что из-за поворота показалась зеленая машина с мигалкой на крыше. - Уходи, Серафим! - Крикнул дед Андрей, - Уходи! А мы их тут задержим! Я был благодарен деду Андрею за его попытку помочь мне, но бежать я никуда не собирался. Во-первых, я ни в чем не виноват, и смогу легко доказать это, а во-вторых, у меня Ванька, мальчик, который нуждается в моей помощи. Я кивнул деду, и негромко сказал:- Только виновный будет бежать, а мне незачем. Сейчас узнаем, что им нужно. Милицейский Уазик остановился рядом с калиткой, и оттуда живенько, словно на учениях по захвату террористов (видел я как-то у Марии передачу, где парни в пятнистых комбинезонах прыгали через горящий ров) вбежали во двор, и попытались пробиться ко мне. Но не тут-то было: мои односельчане, хоть и не очень образованные, и во многом просто темные люди, но чего у них не отнять, так это гордости и самоуважения. Молоденький милиционер, который чуть не в самое лицо Евгеньича тыкал автоматом, был мгновенно обхвачен огромными Пашиными лапищами, и обездвижен, словно его обмотали веревками. Другой милиционер, видя неожиданное сопротивление, попятился назад, поднимая автомат и намереваясь выкрикнуть что-то вроде - "Стой! Стрелять буду!", но был остановлен третьим милиционером, за спиной которого стоял Тарас Иваныч. Недовольный происходящим, главный милиционер выдвинулся вперед и крикнул, глядя на меня:- Вы Серафим Перов?! Я кивнул, ожидая продолжения.- Вы должны проехать с нами! Сейчас же! - Крикнул милиционер и, обернувшись к участковому, что-то негромко сказал ему. В толпе послышались возмущенные возгласы, пролившие немного бальзама на мою встревоженную душу. Евгения, соседка Анны, крупная, не стесняющаяся в выражениях женщина, громко прокричала:- А ты что за хрен с горы?! Ишь, "сейчас же"! Ты сначала предъяви, а потом командуй! Видали мы таких! Тарас Иваныч выдвинулся вперед, поднял руки и крикнул, обращаясь к сельчанам:- Тихо, народ! Тихо! Никто никого не арестовывает! И ты, Евгения, не начинай, а то тебя арестую и оштрафую! Серафим, - он повернулся ко мне, - выйди к нам, разговор есть! Я не стал спорить, и прошел сквозь притихшую и расступившуюся толпу. Милиционер, который с трудом вырвался из медвежьих объятий Паши, нервно водил дулом автомата, но его начальник спокойно смотрел на меня, не отдавая никаких приказаний. Я подошел к нему и участковому, стоящему за калиткой, и сказал:- Ну, вышел. - Садитесь в машину! - Приказным тоном начал милиционер, но Тарас Иваныч поднял руку, словно пытаясь смягчить его тон.- Серафим, нам нужно задать тебе несколько вопросов...- Ну, так, спрашивайте, - я недоуменно вскинул брови, показывая, что для этого вовсе не нужно никуда ехать.- Так не положено, - Тарас Иваныч взглядом остановил попытавшегося, было снова проявить свою власть милиционера, и добавил, - поехали. А как закончат, так я тебя сам домой привезу. Договорились? Я посмотрел на дом, увидел в окне испуганно-любопытное выражение Вани и, повернувшись к участковому, сказал:- Мне надо переодеться, и лекарство пацану дать, - я посмотрел на нахмурившегося милиционера.Расстановка сил была явно не в их пользу, и милиционер, оглядев сгрудившуюся вокруг нас толпу, неохотно кивнул головой.- У вас пять минут! - сказал он начальственным тоном, отчаянно пытаясь спасти свое милицейское достоинство. Я поймал его взгляд, и все понял - он боялся меня. Сдерживая усмешку, я вернулся в дом. В сенях меня встретил встревоженный Ваня. Заметив, как он неестественно сжимает в кулаке большую тряпку, я убрал тряпку, и увидел глубокий порез.- Что случилось?Ваня виновато посмотрел на меня. - Порезался ножом. Хотел хлеба отрезать, а нож очень острый оказался...- Острый?! - Я удивленно посмотрел на него, - у меня нет острых ножей. - А эта женщина вчера наточила, ну, которая много говорила, - Ваня невольно улыбнулся, вспомнив об Анне. Достав перекись и бинт, я убрал тряпку, быстро обработал и перевязал рану. - Пользуйся другим ножом, ладно? Взяв меня за рукав здоровой рукой, Ваня негромко спросил: - Дядь Вань, а что там случилось, а? Столько народу, и менты, эти..., - при этом слове он немного скривился. - Все нормально, Ваня, - я взял бумагу с порошком из медведок и, показав ему, продолжил, - сок березовый собирать умеешь? - Ну, так, - Ваня пожал плечами, явно не понимая, причем здесь сок.- Ладно, вот здесь сахар. Разведешь его в теплой воде и насыплешь в стакан весь этот порошок. Полстакана сегодня вечером, и остальное утром. - А ты что, и утром не придешь? - Мне показалось, что из всего сказанного, он услышал только это.- Не знаю, - мне не хотелось обманывать мальчика. Кто его знает, как там все повернется, - но ты обязательно выпей это лекарство и вот тебе деньги. Ну, там, в магазин сходишь, купишь чего-нибудь.Я достал из кармана немного денег и, вложив их в руку испугавшегося мальчика, повернулся. Выйти не успел. Ваня рванул ко мне и, прижавшись ко мне, громко зашептал:- Дядь Серафим! Я там окно открыл! Прямо в лес можно убежать! Давай, убежим! Что мне было ответить этому, привыкшему убегать от всех маленькому человечку? Ему, потерявшему веру в хороших людей, и едва обретшему какое-то подобие дома, сейчас было нелегко, потому что он не знал, вернусь ли я. Не знал этого и я, но одно мне было известно - я ни в чем не виноват, и буду доказывать свою непричастность. А Ваня мог лишь надеяться на это. Я погладил его по голове.- Нет, Ванечка, никуда мы не побежим - нечего мне бояться. И ты не бойся. Я скажу людям, они тебе помогут. - Я не боюсь, - ответил Ваня, - просто я знаю, что в милиции одни гады и... - Стоп, - я поднял руку, - в моем доме нельзя ругаться, - улыбнувшись, я закончил, - все будет хорошо, верь мне.Выходя из дома, мне показалось, что Ваня что-то прошептал, но я не стал оборачиваться. По дороге к моему дому шли и бежали люди. Я прошел сквозь расступившихся сельчан, которых за те несколько минут, что я был дома, прибавилось вдвое и, увидев Анну, крикнул ей:- Анна, последи за мальчонкой! Анна часто закивала головой и, как ни странно, ничего не сказала. Я подошел к милиционерам. - Я готов.Главный милиционер оглядел меня, но ничего не сказав, сел на переднее сидение автомобиля. Дождавшись, когда я залезу в Уазик, Тарас Иваныч громко сказал:- Я приеду за тобой Серафим. Немного успокоившиеся милиционеры сели с двух сторон, стараясь не прикасаться ко мне, и с силой захлопнули дверцы Уазика. Ропот, доносившийся от толпы сельчан, стал громче. Тот, что сидел на переднем сидение, громко скомандовал:- Едем! И машина, оставив позади толпу растерянных людей, пыля и подпрыгивая, покатилась по неровной дороге...

Глава пятая

"Беда"

...Меня привезли в областной центр. Здесь размещалось большое здание милиции, возле которого стояло много раскрашенных в бело синие цвета машин, среди которых я увидел даже иномарки. Насколько я мог судить, машины были не из дешевых. Меня вывели из машины, и один из милиционеров, тот, которого прихватил Паша, то ли рвение проявляя, то ли в отместку за пережитый страх, хотел надеть на меня наручники. Но главный милиционер хмуро приказал не делать этого, и я вошел в здание со свободными руками. Еще только приблизившись к стенам, я почувствовал, как быстро холодеют мои руки. Это было странно - раньше со мной такого не случалось, но после событий в Омске, что-то изменилось - я стал чувствовать ауру зданий. Вчера я физически ощутил нежелание моего дома впускать меня, сегодня неприятный холод, идущий от трехэтажного здания областной милиции. Во мне просыпались какие-то новые способности, и нельзя сказать, что я был так уж счастлив этим обстоятельством. Мне пришлось около часа посидеть в коридоре, пока обо мне, наконец, не вспомнили. Подошедший молодой, озабоченно хмурящийся в решении мировых проблем милиционер, уточнив мою фамилию, коротко бросил:- Пошли. Идти пришлось на второй этаж. Мы подошли к знакомой по прошлым приездам двери в кабинет начальника милиции, и я вошел внутрь. В кабинете, за длинным столом сидел незнакомый мне начальник милиции. Бывших начальников я знал по именам, и даже, было дело, помог в одном деле, указав, где спрятаны украденные иконы. Давнее дело, за столько лет я успел и позабыть о нем. Но сейчас, войдя в изменившийся кабинет начальника, память словно омыло водой. Я вспомнил, как благодарили меня, когда в указанном месте действительно нашлись все иконы, в мощевике одной из которых хранились мощи святых Кирика и Иулетты. Как обещали наградить и, как я отказался... Начальник хмуро посмотрел на меня, заученным жестом указал на табурет, стоящий в метре от стола, и поднял лист бумаги, делая вид, что внимательно читает его. Я присел на табурет, а сопровождавший меня милиционер на стул. Оторвавшись от чтения, начальник милиции поднял голову, и некоторое время молча разглядывал меня, из чего стало понятно, что он знает обо мне. Правда, было неясно, что именно он знает. Слухи, как я уже говорил, ходили самые разные, и ему было из чего выбирать. - Вы Серафим Перов? - полувопросительно, полуутвердительно произнес начальник, стараясь не встречаться со мной взглядом.- Я.- Вы травник, знахарь и колдун, - тем же тоном продолжал он.- Травник и знахарь, - подтвердил я, оставив его в сомнениях относительно последнего утверждения.- Лечите травами, значит? - Мы встретились взглядами.- И кореньями, и ягодами, и еще много чем, - спокойно ответил я, не уводя взгляда. Он посмотрел на милиционера, с которым я приехал в областной центр но, скорее, чтобы не смотреть мне в глаза, и сказал:- Вы знакомы с Ангелиной Кушаковой? - Послушайте, не знаю, как к вам обращаться, - начал я, - давайте не будем тянуть, и сразу перейдем к сути дела. Для начала мне хотелось бы знать, почему меня привезли сюда, и заставили ждать целый час? Меня в чем-то обвиняют? Если да, то я хочу знать, в чем?! Он несколько секунд смотрел на меня, после чего произнес:- Хорошо, будь по-вашему. Начнем по порядку. Итак, меня зовут Аркадий Андреевич, а сегодня утром в вашем селе была убита Ангелина Кушакова. - Как убита? - Как? - Удивленно переспросил Аркадий Андреевич, - Обыкновенно, ножом. Несколько ножевых ранений, и...Он сделал паузу, и я понял, что за этим "и" последует ключевая фраза, и не ошибся.- ...и у нее были вырезаны глаза. Я почувствовал, как по спине пробежала судорога. Глаза?! Кто?! Зачем?! Неожиданно вспомнились слова бабки Серафимы о том, что глаза это окна души. Я попытался взять себя в руки.- Вырезаны или выколоты? Оба милиционера изумленно уставились на меня. Я счел необходимым уточнить свой вопрос.- Глазные яблоки на месте, или их нет?Аркадий Андреевич и другой милиционер переглянулись, после чего, чуть запинаясь, тот ответил:- Не знаю, товарищ подполковник. Следственная бригада еще работает. Стараясь не смотреть мне в глаза, Аркадий Андреевич спросил:- Это имеет значение? - Да, - ответил я, понимая, что он имеет в виду, - и еще мне бы хотелось знать, куда именно ее били ножом. - Вы думаете...? - Начал Аркадий Андреевич, но я перебил его.- ...Возможно, что это ритуальное убийство, но точнее скажу после того, как узнаю...- Понятно, - в свою очередь перебил меня начальник милиции, - товарищ капитан, выясните, когда они закончат - мне нужен протокол осмотра. Капитан быстро встал.- Разрешите идти?Подполковник кивнул головой и вновь повернулся ко мне:- Нам стало известно, что вчера вечером убитая приходила к вам.- Вчера она была живой, - поправил я, и заметил мелькнувшее на его лице недовольное выражение. Аркадий Андреевич дождался, пока из кабинета выйдет капитан, и ответил:- Послушайте меня, Серафим, а главное, постарайтесь понять, - он сделал короткую паузу, чтобы подчеркнуть важность слов, - вас не просто так привезли сюда. Вы это понимаете? - Кажется, да, - ответил я с самым серьезным выражением лица. - Это хорошо. Тогда вы должны догадаться, что у нас есть кое-какие сведения, и я бы хотел их проверить. - Я слушаю.- Сегодня в дежурную часть позвонил какой-то мужчина, и сообщил об убийстве Кушаковой. Он также сообщил, что видел, как вы выходили из ее дома, чему я не особенно верю, потому что знаю, кто вы, и понимаю, что если бы вы захотели кого-то убить, то сделали бы это незаметно. Так?- Вообще-то я занимаюсь прямо противоположным делом, - я говорил спокойно, хотя это стоило немалых усилий, - я только вчера вернулся в село, и у меня не было никаких причин убивать Ангелину. И вы правы, - я взглянул ему в глаза, - я могу сделать это незаметно. - Спасибо за честность, - усмехнулся Аркадий Андреевич, - вы не знаете, кто мог позвонить дежурному?Я думал меньше секунды.- Нет. Понятия не имею. Я уже говорил, что вернулся только вчера, а врагов, - я пожал плечами, - может, кто и боялся, но вреда я никому не причинял, так что врагов в селе не должно быть.Подполковник милиции взял карандаш, и задумчиво постучал им по поверхности стола.- А не в селе? Вопрос был неожиданным. Действительно, меня знали многие - за двадцать без малого лет ко мне переходило столько народу, что всех просто невозможно вспомнить, но я был уверен, что из тех, кого я лечил, никто бы не стал наговаривать на меня. И тем более наводить подозрение в убийстве. - Да, нет, вроде, - я вдруг вспомнил о Марии, но это была самая глупая мысль, из тех, что пришли в голову. Разве Мария могла...Словно скользнув, мысли переключились на недавний случай в Омске. Зоя! Я удивился про себя, как это не пришло мне в голову раньше, но внешне ничем не выдал своего волнения. Зоя, едва не убившая Тамару, Зоя, чья магия едва не убила меня и исчезнувшая без следа - вот кого я мог бы назвать врагом, если бы не одно "но". И это "но" заключалось в том, что она не знала, кто ей противостоял! У нее просто не было времени узнать это, хотя, несомненно, она почувствовала, что в дело вмешались какие-то серьезные силы, иначе бы не сбежала, бросив и Тамару, и все свое имущество. Все эти мысли мгновенно пронеслись в моей голове, и уж не знаю, к каким выводам я пришел бы, если бы не возвращение капитана милиции, с которым в кабинет вошел бодрый, усатый милиционер. - Товарищ подполковник, разрешите?! - Громко с порога прокричал усатый.Аркадий Андреевич поморщился.- Да, Каримов, входите. Ну, что у вас там?- Только что с места происшествия, товарищ подполковник, - снова прокричал Каримов, и я подумал, что у него наверняка проблемы со связями голоса и слуха. Видимо, подполковник тоже подумал что-то в этом роде, потому что я увидел, как он снова поморщился, и сказал:- Каримов, не надо так громко - не на плацу! Рассказывайте все по-порядку, только потише.- Есть! - Снова гаркнул Каримов, правда, чуть тише, - Разрешите доложить?Аркадий Андреевич кивнул и посмотрел на капитана, который протягивал ему какой-то лист бумаги. Подполковник прочитал то, что было написано на листе, поднял взгляд на капитана и посмотрел на меня. А Каримов, сделав глубокий вдох, начал свой доклад:- Из осмотра места происшествия стало ясно, что убийца - мужчина - по дому везде следы мужской обуви 43-его размера...У меня был 43-ий размер, и я машинально взглянул на ботинки, купленные с Марией в одном из магазинов Омска.- ...И на заднем дворе глубокие отпечатки подошв такого же размера. Очень глубокие. По глубине следа и длине между ними, можно предположить, что убийца весит около 120-130-ти килограммов, ростом 180-185 см и что он хорошо знаком с местностью.

Я попробовал вспомнить, кто из сельчан мог весить так много, но вроде таких не было. В любом случае, это немного, но отводило подозрения от меня, весящего меньше 80 килограмм. - С чего вы так решили? - Спросил Аркадий Андреевич, окинув меня, словно взвешивая, взглядом, и останавливая свой взгляд на моих ботинках. - Ориентировочно убийство произошло между четырьмя и пятью часами утра - а в это время в селе, которое расположено в низине, обычно туман, - Каримов поднял глаза от бумаги, и добавил, - я поговорил с местными. Они все утверждают, что сегодня утром был сильный туман. А его следы ведут прямо к дороге, и там теряются. - Кинолога вызывали?- Да, - ответил капитан, - след обрывается на дороге. Наверное, его ждал автомобиль. - Дальше, - произнес подполковник, оторвав, наконец, взгляд от моей обуви, - что с ранами убитой? - На теле Кушаковой эксперты обнаружили семь проникающих ножевых ранений. Заключения судмедэксперта пока нет, но могу сказать, что, как минимум, четыре из них могли быть смертельными.Семь ран! Случайно? Я подумал о семиконечной звезде, древнем символе Вавилонских магов. Бабка Серафима что-то рассказывала о силе древних служителей тайных сил, но я, как обычно, старался не забивать себе голову. Удивительно, как я вообще вспомнил о звезде...- ...И еще, товарищ подполковник, - Каримов прочистил горла, - есть предположение, что убийца - левша. Раны нанесены слева, под углом 60-65 градусов - после экспертизы узнаем точнее, но правше такие удары нанести было бы сложно. Аркадий Андреевич посмотрел на меня.- Итак, у нас мужчина, весом около 130-ти кг, роста около 185 см, с 43-им размером обуви, хорошо знаком с местностью и он левша, так? - Так точно, товарищ подполковник! - Снова вытянулся Каримов.Подполковник посмотрел на меня и, подумав буквально одну секунду, спросил:- Вы, случайно, не левша? Скрывать было глупо, но еще глупее было признаваться. Описание убийцы полностью подходило под меня: обувь, и вес, и знание местности. А то, что я левша могло стать не самым приятным для меня фактором - не стоило забывать о том, что убийство, судя по всему, ритуальное, а это вообще напрямую указывало на меня. Я качнул головой. - Нет, - проверки я не боялся, потому что писал правой не хуже, чем левой. Разве что чуть медленнее, - да и вешу не 130 кг.

- Да, это понятно, - согласился начальник милиции. И тут он удивил меня. Несильно, но удивил. Он взглянул на мою левую руку, и спросил:- У вас что, ревматизм?Я кивнул.- А откуда вы узнали? - Пахнет перетопленным тюленьим салом. Да и руку вы все время словно бережете. Он был прав, этот располневший милицейский начальник, не утративший, как говорится, чутья. Он взглянул на Каримова:- Что там за раны? Сделали описание? - Да, сделали, - Каримов вынул из папки несколько фотографий и разложил их на столе перед подполковником. Аркадий Андреевич жестом пригласил меня присоединиться к просмотру фотографий. Я подошел и взглянул - это было ужасно! На теле Ангелины были видны шесть ран, нанесенных по прямой от центра лба и вниз, параллельно позвоночнику. Сомнений не было - поражены шесть точек соответствующих человеческим чакрам или, по-научному, местам нервных сплетений. Я почувствовал, что неприятный озноб, пробравший меня, как только я вошел в здание милиции, стал сильнее. Страх, мерзкий, холодный и липкий как клей, сковал мои внутренности, не позволяя ни вдохнуть, ни выдохнуть. В голове бешено носились мысли, перескакивая друг через дружку, не останавливаясь, и не позволяя мне собраться с духом. Я, скорее почувствовал, чем увидел взгляд подполковника, направленный на меня и, повернувшись к нему, понял, что не ошибся - Аркадий Андреевич внимательно смотрел на меня. - Ну, что можете сказать? - Эти..., - я боялся, что мой голос выдаст меня, - эти раны соответствуют семи чакрам человека или нервным узлам. - Ритуальное убийство? Так я и думал! - Воскликнул Каримов, - Какой нормальный человек станет убивать жертву, стараясь попасть в нее по линии?! Да еще и рана во лбу, - Каримов почесал довольно крупный нос, - тут и сноровка нужна, и сила! Пробить лоб...Я поднял правую руку и пальцем указал на себе место седьмой чакры - Сахастрара:- Должна быть еще одна рана. Вот здесь, на темени.- Да, - удивленно произнес Каримов, - так и есть! У жертвы была пробита голова. Как раз по темечку. - Вы уверены в этом? - Аркадий Андреевич смотрел на меня. - Да, - я ограничился коротким ответом, быстро вспоминая названия остальных точек. Удивительно, но все эти не русские названия легко всплыли в памяти так, словно я только тем и занимался, что с утра до вечера разучивал трудно выговариваемые индийские слова. У меня мелькнуло подозрение, что это дело рук моей бабки Серафимы, вложившей в меня знания, когда я спал, но говорить об этом не стал - не тот случай. - Понятно, - проговорил Аркадий Андреевич, и посмотрел на капитана, - ну, товарищи, какие будут предложения, мысли?Капитан и Каримов переглянулись. - Товарищ подполковник, у жертвы есть сестра, - Каримов посмотрел на меня, - говорят, она ненормальная. Из опроса соседей мы выяснили, что она сначала кричала, а потом пропала куда-то.- Что кричала?Каримов снова посмотрел на меня.- Про него кричала, - Каримов указал на меня.- Я докладывал, товарищ подполковник, - решил подсуетиться капитан, - колдуны проклятые, кричала, во всем, мол, они виноваты. Теперь на меня смотрели все три милиционера. Подполковник оказался (на мой взгляд) самым разумным, потому что спросил, обращаясь к Каримову:- Что конкретно она кричала? Что он убил ее сестру? Каримов вытянулся:- Никак нет! - Он полез в папку и, выудив оттуда листок, стал читать монотонным голосом, - "Чтоб ты сдох, проклятый колдун! Будь ты проклят, Серафим!" Я почувствовал, как заныло в затылке. - И все? - Спросил Аркадий Андреевич. - И все! - Ответил Каримов, убирая листок в папку, - Соседи говорят, что она часто такое кричала, - он украдкой взглянул на меня, и добавил, - особенно в последнее время. - Вы нашли ее?- Никак нет, товарищ подполковник, - Каримов снова вытянулся, - ищем! Я посмотрел на капитана, умудрившегося переврать слова безумной женщины - он усиленно всматривался в лежащие перед ним бумаги, и перевел взгляд на подполковника. - Я могу идти? Аркадий Андреевич думал около секунды, после чего приказал своим подчиненным:- Оставьте нас. И займитесь поиском пропавшей - если она сумасшедшая, то вряд ли могла далеко уйти.- Есть! - Каримов и капитан проявили неплохую синхронность, одновременно выкрикнув короткое слово. Дождавшись, когда они выйдут, Аркадий Андреевич постучал карандашом, положил его и, подняв на меня глаза, спросил:- Так это ритуальное убийство? Маньяк?- Если это маньяк, то он знаком с индуизмом. И не только. - Вы когда-нибудь сталкивались с подобным?- Нет, - я покачал головой и вспомнил, о чем вчера рассказывала Ангелина. Связь между пропавшими людьми, криками ненормальной Катерины и убийством Ангелины, несомненно, была - в этом я не сомневался. Но какая?!- Вы о чем-то сейчас задумались? - Заметил подполковник, - Вам что-то известно? Я подумал, что он не производит впечатление глупого человека, и лучше поговорить с ним начистоту. - Вы знаете, что в селе пропадали люди? - Знаю, - буркнул Аркадий Андреевич, - Иннокентия Савельича, вашего бывшего председателя уже нашли. Мертвым. - Где?! - На Туе. Медведь или волки, - подполковник нахмурился, - эксперты разбираются, но там животные уже успели "поработать". Причина смерти выясняется.Я внутренне содрогнулся. Вспомнился бодренький старичок, не утративший к старости оптимизма и хорошего настроения. - А Владимир, как его, - я немного растерялся, вспоминая фамилию Володьки, и подполковник опередил меня.- Сиваков, - подполковник посмотрел в какую-то бумагу, - и Степанида Лазукина. Их пока не нашли, но есть подозрение, что Сивакова убили свои же дружки. - А женщина? Аркадий Андреевич развел руками:- Не знаем. Так вы думаете, что есть связь между убийством и...- Вчера ко мне приходила Ангелина и рассказала, что у ее сестры начиналось обострение как раз после этих исчезновений. - Так, и что? - А через несколько часов ее убивают, - я смотрел на подполковника, - вам не кажется это странным?- Вас кто-нибудь слышал?Я пожал плечами.- Да нет, вроде. Хотя мы и сидели на крыльце, но были одни. - Может, проходил кто? - Мимо моего дома по ночам только леший проходит - ему как раз по пути.Подполковник удивленно уставился на меня. - Дом на отшибе, - пояснил я, - только лес рядом. - А-аа, ну, да, там чудеса, там леший..., - Аркадий Андреевич усмехнулся, - не страшно одному-то? Я пожал плечами - а чего мне бояться? Отродясь леших не видел, а иной человек похуже лешего бывает. Вслух, однако, произнес другое:- Надо бы сестру Ангелины найти - она же...- Знаю, - перебил меня подполковник, - ищут уже, - он помолчал немного, - значит, не знаете, кто мог позвонить?- Нет, - не рассказывать же ему историю, которая приключилась со мной в Омске, - не знаю. - Ну, что ж, тогда вы свободны, - Аркадий Андреевич протянул мне руку, - а вы, говорят, неплохой целитель? Я подал ему руку и почувствовал..., трудно объяснить, но я вдруг понял, что у подполковника больная печень, и сказал:- Пейте каждый день сок из моркови, сельдерея, эндивия и петрушки. Лучшее средство от болезни печени. Аркадий Андреевич замер и, не выпуская моей руки, спросил:- Откуда вы знаете? Я пожал плечами.- Разве это так важно? Моркови побольше, остального в два раза меньше от предыдущего. Запомните? Аркадий Андреевич кивнул но, словно спохватившись, быстро спросил:- А эндивий, это что такое? - Салат, - я улыбнулся, - разновидность. Ваша хозяйка должна знать. Он задумчиво посмотрел на меня. - Почему вы живете в глуши? С вашими способностями вы бы уже давно в Москве лечили бы!Меня передернуло от "знакомого" слова.- А зачем мне Москва? На Красной площади травы не растут. - Ну, да, - задумчиво произнес подполковник, - вам видней. А за совет спасибо, - он осторожно прикоснулся к немаленькому животу, - замучила меня эта печенка. - Пейте каждый день - через пару дней уже почувствуете, что стало лучше. До свидания.- До свидания, - Аркадий Андреевич даже встал, пока я шел к двери, - и будьте осторожны. Я остановился у двери, посмотрел на него и спросил:- Мне что-то угрожает?- У вас есть недоброжелатели, - ответил подполковник, - а это уже немало. Я кивнул и вышел из кабинета. В коридоре сидел Тарас Иваныч. Увидев, что я вышел, он поднялся с длинной лавки, и быстро подошел ко мне.- Ну, что там? - Спросил участковый.- Иннокентия Савельича нашли, - ответил я, - на Туе. Сказали, что волки или медведь его...- Волки или медведь?! - Удивленно переспросил участковый. - Не знают пока, - у меня разнылась рука, и очень хотелось домой, - Тарас Иваныч, ты отвезешь меня? - Да, да, - участковый задумчиво почесал в затылке, - отвезу, конечно, - взглянув мне в глаза, добавил, - волки, значит? - Или медведь, - я чувствовал онемение в руке, и думал о том, как бы скорее попасть домой,- экспертиза покажет. Поехали, Тарас Иваныч, а?- Поехали, поехали, - заторопился участковый, и вперед меня пошел к лестнице...._______________________________________________________________...В селе было неспокойно. Едва мы въехали на его окраину, оглашая окрестности мотоциклетным стрекотом, как я почувствовал какую-то, словно повисшую в воздухе нервозность и... страх. При виде первых же жителей, стало понятно, что я не ошибся. Люди, завидев мотоцикл участкового, бежали к нам, уже издали крича о чем-то. Тарас Иваныч остановил свою "громыхалку", как ее называла Анна, и спросил у подбежавшего к нам Паши:- Случилось что? - Да! - Выпалил Паша, едва переводя дух, - Там, у реки..., эта, Катьку, значит, эт самое..., нашли! - Жива? - Опередил меня Тарас Иваныч, хотя по лицу Паши было понятно, что наоборот.- Да разве ж после такого можно жить? - Паша почему-то отвечал мне, - У ней же головы нет! Тарас Иваныч ахнул, и этот звук был продолжением моего внутреннего "оха". - Как нет... головы?! - Перед последним словом участковый немного запнулся, словно не мог произнести его.- Так, - Паша растерянно пожал плечами, - тело есть, а головы... Что-то страшное и отвратительное творилось в нашей округе. Я чувствовал, как немеет рука, а вместе с ней и все мои органы. Страх, мерзкий и безотчетный не вползал, а просто навалился, мешая спокойно думать и, тем более, принять какое-то решение. Тарас Иваныч, насмотревшийся смертей за годы службы, первым пришел в себя. - Где она? - Спросил он Пашу.- Там, - Паша махнул в сторону леса, за которым протекала маленькая речушка, - мужики там остались, чтобы зверье не погрызло! - Это правильно, - проговорил участковый и, взглянув на меня, спросил, - поедешь со мной? Я подумал, что неплохо было бы посмотреть, как там Ваня, но решил, что на мотоцикле будет недолго и кивнул. Паша положил руку на коляску.- Тарас Иваныч, можно я с вами?! - Садись, покажешь куда ехать, - ответил участковый, и вскоре мы уже неслись по лесу, синхронно подпрыгивая на кочках и выползших корнях....Пока мы добрались до места, где несколько мужиков охраняли обезглавленное тело Катерины, я не переставал думать о случившемся. Я не сомневался в том, что убийства сестер как-то связаны со мной, с моим приездом в село - анонимный звонок в милицию красноречиво свидетельствовал об этом, но каким образом и почему они - на это у меня не было ответа. Объяснение могло быть только одно - у меня появился страшный, не останавливающийся ни перед чем враг. И им могла быть только Зоя! Но как она могла узнать обо мне? Какой бы знающей ведьмой она не была, узнать обо мне в наведенной, даже не на нее, а на дядю Тамары порче, было бы не под силу даже моей бабке Серафиме. Хотя, кто знает, что она могла....________________________________________________________________...Я вспомнил нашу единственную встречу с Зоей. Это случилось лет пятнадцать назад, в Халдеевке. Меня пригласили на свадьбу. Не на простую свадьбу, колдовскую. Апулий, известный алтайский шаман, перебравшийся в наши края, женился на малоизвестной тогда ведьмице Зое. Получив приглашение, я долго не мог решить, хочется ли мне ехать туда, где будут и другие представители нашей, с позволения сказать, профессии, и где будет такое скопление энергетик, причем самых разных, что это, наверняка, отразится на мне. И когда я уже решил, что не поеду, ко мне приехала Юлия - цыганка и гадалка. До этого у нас был с ней короткий роман, завершившийся быстро - ее цыганская кровь оказалась слишком горячей для меня. К тому же я тогда еще не отошел от воспоминаний о Марии (как, впрочем, и многие годы спустя), и всех женщин, вольно или невольно всегда сравнивал с ней. Юлия приехала неожиданно, застав меня в самый неподходящий момент - я тогда пытался вылечить впавшего в молчание Антипа, соседа, онемевшего от испуга, который он испытал, когда ходил на охоту. Антип совершенно не мог говорить, и я бился с ним, используя разные методы, чтобы взрослый мужик, в свое время в одиночку ходивший на медведя, смог избавиться от своего страха. У меня ничего не получалось, и я уже сомневался, что это вообще удастся, когда услышал шум подъезжающего автомобиля. Через пару секунд, в сопровождении своей сестры Яны и ее мужа, цыгана Кольки, в дом влетела шумная и веселая Юлия. Я помню, как округлились глаза Антипа, когда он увидел вбегающих в светлицу цыган, и свое раздражение их бесцеремонностью, но Юлия вдруг легко дотронулась рукой до Антипа, и произнесла:- Ой, миленький, кто ж это тебя так напугал?! Уж не черта ли ты встретил в лесу?Антип быстро посмотрел на меня и, открыв рот, промычал:- Ам-ммм! Цыганка провела рукой перед его лицом и произнесла несколько слов по-цыгански, которых я не понял. Она повернулась ко мне и, обвив руками мою шею, прошептала уже по-русски:- Отпусти, не мучь его - у него все само пройдет. Скоро. Трудно объяснить почему, но я поверил ей. Я повернулся к Антипу и сказал:- Иди домой, Антип. Я сам к тебе приду. Антип ушел, испуганно поглядывая на веселых цыган, а я, попытавшись сделать строгое лицо, посмотрел на Юлию, и спросил:- Каким ветром вас сюда занесло?- Цыганским, милый, цыганским! - Весело воскликнула Юлия и быстро поцеловала меня в щеку. Колька протянул свою волосатую руку и, улыбаясь золотым ртом, сказал:- Не любезно гостей встречаешь, Серафим. Не дело так встречать.- А он цыган не любит, - сказала Яна, сощурив и без того узкие глаза, в глубине которых сверкали маленькие антрациты, - боится и потому не любит. Я пожал плечами - это была явная напраслина! Какое-то время назад я собирался породниться с ее семьей, так что она была абсолютно неправа. Хотя сказать, что я любил их шумные, а порой просто дикие сборища, тоже было бы преувеличением. - Нет, он меня любит, - произнесла Юлия, и еще раз поцеловала меня. На этот раз в губы. Я почувствовал, как потеплело в моей груди - вспомнились наши горячие ночи, и ответил на ее поцелуй. - Видели?! - Весело воскликнула Юлия, оторвавшись от меня так же быстро, - А говоришь, не любит! - Ну, садитесь, раз пришли, - сказал я, с трудом отходя от горячего поцелуя.- Не, сесть мы всегда успеем, - хохотнул Колька, - да и некогда засиживаться - мы за тобой. Я посмотрел на Юлию.- Да, милый, собирайся, нас ждут, - сказала она улыбаясь.- Кто? - Я не мог сообразить, кто мог ждать меня, да еще в сопровождении цыган.- Как кто? - Удивленно спросила Юлия, - А разве тебя не пригласили на свадьбу к Апулию? - Я не могу, у меня дела тут, больные, - я попытался с ходу придумать какую-нибудь отговорку, но с Юлией такие номера не проходили. - Никуда твои дела не убегут! - Она взяла меня за руку, - А если ты про этого, - она кивнула в сторону двери, в которую недавно вышел Антип, - так поверь мне, он скоро сам заговорит. Точно тебе говорю. Давай, переодевайся и поехали...И я согласился. До Халдеевки было довольно далеко, к тому же ночная пора, да кривые дороги не позволяли Кольке, управлявшему разбитыми "Жигулями", разогнаться, и в Халдеевку мы прибыли только к следующему утру. Там уже вовсю шла подготовка к свадьбе. Апулий, которого до этого я видел всего пару раз, когда он приезжал к бабке Серафиме, тепло приветствовал нас и, подведя к длинным столам, установленным прямо на улице, указал наши места и сказал, глядя мне в глаза:- Похож. И глаза, точь-в-точь как у Серафимы...А потом повел нас знакомить с гостями, среди которых, как нетрудно догадаться, было много известных в нашей (да и не только) среде колдунов-урожденцев и ведьмиц. Там я познакомился с Юрием Лонго, который произвел на меня сильное впечатление, но в первую очередь знаниями - никаких энергетических вихрей исходящих от него я не почувствовал. Я познакомился с Праксиным, Дагомиром, тогда еще малоизвестным колдуном, с Чернокнижником, с молодой еще Вандой, Вероной, с Ильей Германом, Черкасом и другими. Апулий, представляя меня, всегда произносил одну и ту же фразу:- Это Серафим, внук Серафимы. По их глазам было понятно, что о моей бабке слышали все. Я видел с каким интересом меня разглядывали все эти люди, и чувствовал некоторую неловкость оттого, что пользуюсь славой своей бабки, но Юлия, не отходившая от меня ни на шаг, все время говорила, чтобы я не тушевался, потому что все они скоро будут гордиться, что знакомы со мной. Я не был в этом так уверен и, как показало время, был ближе к правде - я даже на йоту не приблизился к славе своей бабки но, честно говоря, никогда и не стремился к этому, потому что всегда предпочитал лечить людей, а не заниматься всякими темными, колдовскими делами. А потом меня познакомили с Зоей. Апулий и Зоя уже некоторое время жили вместе, и их свадьба была, своего рода, причиной пригласить на нее известных колдунов и ведьмиц, чтобы, как это принято называть сейчас, пропиариться, а заодно и провести большой шабаш. Мы с Юлией подошли к высокой, худощавой женщине с серыми глазами, которая довольно спокойно относилась к царящей вокруг нее суете и, пожав ее руку, я вдруг совершенно четко понял, что никто из присутствующих даже близко не стоит рядом с ее внутренней силой и энергетикой. Она взглянула на меня своими серыми, почти бесцветными глазами, и я испытал чувство, похожее на то, которое испытывал, когда на меня смотрела бабка Серафима, рассерженная на мою ленивость и нежелание учиться ее премудростям. Не выдав охватившего меня напряжения, я вежливо пробормотал несколько приличествующих случаю слов, и хотел убрать руку, когда почувствовал, что не могу этого сделать. Нет, Зоя не держала меня - это я не мог оторваться от нее! Юлия, почуяв своим цыганским сердцем неладное, незаметно ущипнула меня, и это, как ни странно, помогло мне. С трудом улыбнувшись, я смог отойти от Зои, но даже спустя несколько часов, когда все уже веселились за столом, распевая странные, незнакомые мне песни, я продолжал чувствовать ее руку, словно до сих пор сжимавшую мою ладонь.Это была странная свадьба, на которой мало кто налегал на спиртное, или мясные блюда и закуски. Кто-то пел песни, кто-то танцевал, не забывая при этом дуть и сплевывать в разные стороны. Черкас, одетый в черный полушубок, странно выглядевший в это время года, периодически осыпал "молодых" рожью, насыпанной в большую корзину, которую он поставил возле себя. И все ждали наступления ночи, чтобы приступить к главному действу - свадебному обряду, который должен был начаться в полночь. Около десяти часов жених, невеста и все гости, среди которых не было ни одного простого человека, отправились в сторону темнеющего на фоне летнего неба холма. Холм, как рассказал Апулий, с незапамятных времен назывался Колдун-гора, и я, подходя к нему, чувствовал, что это не просто название. От холма исходила какая-то неведомая мне сила, и Юлия, внезапно прижавшаяся ко мне еще сильнее, подтвердила мое предположение, негромко прошептав, почти касаясь моего уха губами:- Ты ничего не чувствуешь? Я кивнул головой и так же негромко ответил:- Да, что-то есть.Я немного кривил душой - "что-то есть" это было вовсе не то, что я чувствовал. Чем ближе мы подходили к Колдун-горе, тем сильнее я ощущал, как в меня проникают какие-то невидимые токи, заставляя тело покрываться крупными мурашками. В конечностях я чувствовал покалывание, и списывать это на ночную прохладу было, по меньшей мере, наивно - ночь была по-летнему теплой. Апулий и Зоя шли где-то впереди и, в свете многочисленных факелов, которые несли многие колдуны, я порой видел, как держась за руки, они медленно поднимаются на холм. Яна и Колька, чувствовавшие себя как рыбы в воде, весело перешучивались с другими гостями, предоставив нам с Юлией возможность побыть вдвоем, поэтому поинтересоваться что чувствуют другие, у меня не было возможности - не мог же я подойти к тому же Юрию Лонго и спросить, нет ли у него каких-нибудь непривычных ощущений. Колдун-гора, издали казавшийся невысоким холмом, на деле оказался гораздо выше и, к тому моменту, когда мы добрались до вершины, где уже были приготовлены сложенные домиком дрова, я слегка запыхался. Впрочем, это вряд ли могло быть вызвано недостатком кислорода, или довольно долгим подъемом - наверняка дело было в самом месте, хотя я так и не смог объяснить себе, что это было за чувство.А вспыхнувший вскоре огонь и начавшийся обряд отвлек мои мысли. Я внимательно наблюдал за тем, что происходило у костра, вокруг которого, выкрикивая незнакомые мне слова, плясали колдуны и ведьмы, постепенно входя в трансцендентальное состояние, которому больше подошло бы слово иступленное. Юлия, некоторое время державшаяся рядом со мной, вскоре присоединилась к общему веселью и, скинув с себя одежду, пыталась утянуть меня с собой. Какое-то время я сопротивлялся, не чувствуя в себе желания участвовать в набирающем силу шабаше, но сила этого места и всеобщее умопомрачение смели остатки моей робости и, раздевшись, я присоединился к шабашу. События той ночи сплелись в один непрерывный поток песен, заклятий и танцев, периодически переходящих в дикие оргии. Я не помню, сколько раз я оказывался в гуще обнаженных тел, испытывая неописуемое блаженство, сколько раз прикладывался к ковшику, в котором плескалась странно пахнущая жидкость, от которой хотелось взлететь к стыдливо прячущимся звездам, но когда на мне оказалась Зоя, я вдруг осознал, что умираю! Она пронизывала меня своими серыми, в блеске костра казавшимися то красными, то черными глазами, а я чувствовал, как из меня выходят последние силы, опустошая и иссушая мое тело и душу... Меня спасла Юлия, буквально отпихнув зашипевшую на нее Зою. Она оттащила меня от костра, и быстро заговорила по-цыгански, покрывая мое лицо поцелуями и слезами, текущими из ее глаз. Я находился в каком-то полуобморочном состоянии, не понимая ни слова из ее быстрой речи, но сознание постепенно прояснялось. Я все еще чувствовал ауру Зои, словно обволакивавшую меня, ее запах, ее сильные ноги, но уже мог соображать и, к тому моменту, когда все закончилось, мне удалось даже подняться на ноги, и первым понять, что случилось несчастье. Во время безумной оргии никто не заметил, как сгорел упавший в костер Апулий, на свою беду затеявший и свадьбу, и этот шабаш. Потрясенный видом почерневшего тела шамана, я не мог произнести ни слова, и лишь указывал дрожащей рукой на него до тех пор пока кто-то, кажется, это был Черкас, не догадался вытащить обгоревший труп из красневших в предрассветной дымке углей. Юлия и Колька, как ни странно сохранивший силы и энергию, тащили меня прочь от Колдун-горы, едва не ставшей моей могилой, а я видел перед собой лишь ледяные глаза Зои, и ее, шептавшие что-то неслышимое губы...Обратный путь до моего дома я не помнил. Юлия, на несколько дней оставшаяся со мной из опасения, что я помру, потом рассказывала, что я несколько ночей выкрикивал ее имя, кричал какие-то незнакомые ей слова, от которых она приходила в ужас, и пыталась меня разбудить, обливая холодной водой, и шепча старинные цыганские заговоры. Ничего этого я тоже не помнил. Ни снов, ни собственных криков, но еще долгие годы мне казалось, что на меня смотрят серые глаза Зои. Потом Юлия уехала. Это случилось в тот день, когда ко мне пришел Антип и, неуверенно улыбаясь, произнес:- Все... прошло..., Серафим.... Больше мы с Юлией никогда не встречались. Я слышал, что она вышла замуж за какого-то богатого румына, и уехала из России, и испытывал двойственное чувство радости за нее и какой-то непонятной мне грусти. Мне хотелось отблагодарить ее за свое спасение, но я знал, что она ничего не приняла бы от меня. Ничего, кроме меня самого.... _______________________________________________________________...С трудом стряхнув тяжелые воспоминания, я взглянул на, едва уместившегося в коляске Пашу, который рукой указывал участковому куда ехать:- Далеко еще?! - Мне пришлось перекрикивать тарахтение мотоциклетного двигателя.Паша взглянул на меня с трагично-серьезным выражением на лице, и кивнул:- Нет, метров пятьсот осталось! - Громко ответил Паша и снова вытянул руку. Я посмотрел в направлении его указующего перста и увидел какие-то цветные тряпки, которые по мере нашего приближения к ним, превращались в мужчин, стоявших почти у самого берега неширокой речушки. Мы подъехали к берегу и Тарас Иваныч заглушил свою "громыхалку". Мужики молча расступились, пропуская нас к трупу. Тело Катерины лежала на берегу маленькой речушки, в стареньком платье, сплошь залитом кровью. - Ну, чего столпились?! - Грозно спросил участковый, глядя на обезглавленный труп Катерины, - Небось, затоптали тут все, на хрен! Кто-то ответил, что к ней никто даже не приближался, но я не понял, кто это сказал - все мое внимание было приковано к телу. Я с трудом заставил себя подойти ближе и опуститься на корточки. Когда я коснулся ее откинутой руки, то услышал, как встревожено забубнили мужики, но то, что я почувствовал, сразу отсекло меня от реального мира, и несколько мгновений просто не осознавал, где я, и кто я. На меня навалилось что-то настолько злое что, кажется, я даже забыл, как нужно дышать. Не знаю, откуда, но через секунду я уже совершенно точно знал, что убийство Катерины было посвящено Гекате, древней богине Луны и покровительнице темных сил. А отсеченная голова нужна была, чтобы провести еще более страшный обряд. Все это в несколько мгновений пронеслось в моем мозгу, и когда я пришел в себя, то почему-то оказался лежащим на спине, а надо мной суетились Тарас Иваныч и Паша. Горло не подчинялось, и я не мог не произнести ни звука, и лишь с трудом моргнул в ответ на встревоженные вопросы Тараса Иваныча. - Серафим! Ты чего?! Серафим! - Участковый обернулся и крикнул замершим мужикам, - Налейте во что-нибудь воды! Снова повернувшись ко мне, и склонившись еще ниже, Тарас Иваныч негромко спросил:- Серафим, ты можешь говорить? Я моргнул. Да, я мог говорить, но как только пройдет нервный паралич, разбивший меня от чудовищной силы обряда. Хорошо, что никто из мужиков не прикасался к телу Катерины, иначе... - Не прикасайтесь... к ней, - смог я прохрипеть после глотка холодной воды из пластмассового стаканчика, нашедшегося у кого-то из мужиков, - отойдите...Тарас Иваныч воспринял мои слова, как приказ самого большого начальства. Обернувшись, он крикнул мужикам:- Чего встали?! Бегом в село! Вызывайте милицию!Один из сельчан, растерянно замешкавшись, открыл, было, рот, но участковый заорал на него:- А тебя что, б..., не касается?! Бегом, я сказал! Этого хватило, и мужик рванул за мелькающими спинами мужиков. Мы остались втроем. Паша, готовый помчаться вслед за сельчанами, испуганно смотрел на участкового, а тот, в свою очередь, неотрывно смотрел на меня, ожидая следующего приказа. - Помогите... мне встать, - прохрипел я, и четыре крепкие руки подхватили и поставили меня на ноги. Голова кружилась, а во рту был такой металлический привкус, словно я полдня сосал железный брусок. Меня сильно тошнило и, должен заметить, я просто еле сдерживался, чтобы не отрыгнуть все, что было у меня в желудке. Я посмотрел на стаканчик, который участковый сжимал в руке, и сказал, чувствуя, как тошнота понемногу откатывает:- Еще воды...Пашка выхватил из рук участкового стаканчик и, метнувшись к реке, опустил в воду почти всю руку. Я повернулся к телу Катерины и, взяв стакан, сказал:- Отойдите... подальше. Участковый хотел о чем-то спросить но, увидев мой взгляд, молча отошел на несколько шагов к деревьям, где уже стоял Паша, вытаращенными глазами наблюдая за моими действиями. Я сделал шаг и, приблизившись к телу убитой женщины, произнес:- Господи Боже, благослови! Вода-водица, красная девица! Как течёшь-обмываешь красные бережочки, жёлтые песочки, пенья и коренья, часты пустовья и белы каменья, так умой у рабы Божьей Катерины притчи и уроки, монокосы и оговоры, ветряны переломы из лица и косиц, из ясных очей. Из чёрных бровей, и из белого тела, и из резвых ног, и из белых рук. Ключ и замок словам моим. Аминь.Произнося очистительный заговор, я по капле выливал на Катерину речную воду. Я не был уверен, что это подействует, но мне очень не хотелось, чтобы кто-то из тех милиционеров, кто приехал бы, получил бы такой же удар, какой пришлось испытать мне, когда я прикоснулся к телу женщины. Сила заклятья была такова, что могла действовать до новолуния, которое должно было наступить не скоро. А сколько человек за это время оно могло погубить, мне даже и думать не хотелось. Заговор подействовал - я услышал, как одновременно ахнули Паша и Тарас Иваныч, когда безголовое тело Катерины изогнулось, словно выпуская из себя какую-то страшную силу, и почувствовал отвратительное прикосновение к моему лицу. Ощущение длилось всего мгновение но, то что я испытал, мне уже никогда не забыть...Обратно я шел в сопровождении Паши, которого Тарас Иваныч отправил, чтобы он проверил, дозвонились ли до милиции. Паша молчал всю дорогу, периодически испуганно поглядывая на меня, но не мешая мне думать. А подумать было о чем - с утра, когда я знал всего лишь об одном убийстве, прибавилось еще два - Иннокентий Савельич, которого, по выражению Паши, "погрызло" звери, и Катерина без головы, да еще и с наложенным проклятьем Гекаты. Я чувствовал дурноту - огромный комок периодически подкатывал к горлу, мешая спокойно думать об этих ужасах, словно кто-то наложил "отторжение". В голове неожиданно всплыли слова на незнакомом языке - я увидел эти странные, не похожие на буквы символы, и в то же мгновение уже знал, как они произносятся и что означают. В русском языке нет букв, способных передать горловые звуки, сплошь из которых состояли эти слова, слитые в одно короткое предложение. Но смысл можно было передать одним словом: "Проникновение". Еще через мгновенье я знал, что мне надо делать, но для этого нужно было оказаться дома, возле бабушкиного сундука...С Пашей мы расстались почти возле моего дома, так не сказав друг другу ни слова. Я торопился домой, словно предчувствуя, что случившееся еще не беда, а Паша был так впечатлен случившимся, что, наверное, просто потерял дар речи. Я подошел к дому и оглянулся - на дороге никого не было, и стояла странная тишина, словно мои уши залепило воском. Прибавив шаг, я быстро поднялся по ступенькам и вошел в дом. В доме тоже было тихо. Я прошел в комнату, оглядывая странный беспорядок, царивший в большой светлице, посмотрел на выбитое стекло в настежь открытом окне и понял, что предчувствие не обмануло меня. Вани не было. Я поднял валяющуюся на полу кружку, из которой пил Ваня, поставил ее на стол и еще раз огляделся - впечатление было такое, словно по дому пронесся ураган, сметая одежду, банки с травами, опрокидывая стулья. Какое-то отчаяние, апатия и невероятная слабость охватывали меня, вынуждая сесть на разворошенную кровать, чтобы не рухнуть на пол. Под руку попалась какая-то тряпка и, взглянув на нее, я увидел на ней следы крови. Эта была та самая тряпка, которой Ваня зажимал порез на руке. Я прикоснулся к засохшей крови, и почувствовал страх. Но это был не мой страх - от тряпки явственно "пахло" страхом маленького мальчика, столкнувшегося с чем-то ужасным и отвратительным. Как ни странно, но именно Ванин страх помог мне придти в себя настолько, что я смог встать и открыть крышку погреба, где стоял маленький старый сундучок бабки Серафимы. Пока я спускался в погреб, мне вспомнились слова Серафимы, которые она однажды произнесла, застукав меня в погребе, когда я пытался открыть так интересовавший меня сундучок.- Не открывай его до тех пор, пока тебе не будет грозить сама смерть! А если не случится такого, так и не открывай его никогда. По-моему, сейчас был именно тот случай. Я включил тусклую лампочку, которая висела здесь с незапамятных времен, и подошел к маленькому деревянному сундучку, окованному по краям, не потускневшим и не проржавевшим от времени железом. Не обращая внимания на эти странности, я присел перед ним, и осторожно дотронулся до округлой крышки сундучка. Может, мне показалось, а может, и нет, но я почувствовал какое-то тепло, идущее от сундучка, словно он стоял не в прохладном погребе, а нагрелся на солнышке. Впрочем, наваждение быстро прошло.На сундучке висел замок. Он был таким древним, что я бы не удивился, если б узнал, что его сделали лет двести или триста тому назад. Замок был закрыт, и ключа к нему не было, но я почему-то был уверен, что это не преграда. Я прикоснулся к кованной дужке замка и... замок развалился на две части, что окончательно подтвердило правильность моего решения заглянуть внутрь сундучка. Сбывалась детская мечта, увидеть, что же хранила в нем Серафима, но я не спешил откидывать крышку. Сердце билось так быстро, что казалось, еще немного, и оно просто выпрыгнет из груди. Я попытался взять себя в руки и, произнеся успокоительную молитву, взялся за крышку...._______________________________________________________________...Содержимое сундучка могло напугать кого угодно. Я вытаскивал из него и осторожно клал на пол погреба человеческие кости, высушенное черное крыло, судя по всему, воронье, древние пергаментные листы, на которых коричневой краской были написаны незнакомые мне символы. Приглядевшись, я вдруг понял, что это не краска, а кровь. Осторожно отложив листы, я вытащил из сундука несколько беличьих хвостов, кучку оплывших черных свечей, от которых шел странный, ни на что не похожий запах, маленький мешочек из хлопка, в котором что-то постукивало. Развязав узел, я обнаружил в мешочке тоненькие птичьи кости. На дне сундучка лежало что-то черное, похожее на кожаный мешок - это оказалось высушенным трупом летучей мыши. Я выкладывал на пол содержимое сундучка, все больше удивляясь "интересам" моей бабки, которая, похоже, всерьез увлекалась (если это слово вообще применительно к ней) черной магией. Именно черной, потому что в белой магии, которую, как мне казалось, я знал (и неплохо), никогда не применялось ничего из того, что нашлось в сундучке. В другом хлопковом мешочке я обнаружил сушеные лепестки цикламен, в старинной бумаге оказалась завернута странная фигурка из какого-то полудрагоценного камня, изображавшая незнакомое чудовище с почти человеческим лицом. Я вгляделся в нее, и в голове вдруг всплыло незнакомое слово - Пацуцу. Что это такое, я не имел ни малейшего понятия, но надеялся, что знания, чудесным образом проявлявшиеся по мере моего интереса к этим предметам, не закончатся на этом самом Пацуцу, и продолжал доставать из сундучка все новые предметы. Следующим было изображение глаза, выполненное из какого-то тяжелого металла. Глаз смотрел на меня и, почувствовав некоторую скованность, я поспешил отложить его - мало ли, что это за глаз? Моя внутренняя "энциклопедия" с небольшим опозданием "подсказала", что это глаз демона, которого как раз и зовут Пацуцу. Посмотрев в сундучок, я увидел прислоненную к стенке небольшую дощечку темно-коричневого цвета, на которой виднелись какие-то вырезанные на ней письмена. От дощечки исходила какая-то странная сила и, взяв ее в руки, я вдруг, как если бы мне шепнули, понял - это часть Влесовой Книги, написанная в незапамятные времена. Я что-то слышал (краем уха) об этой книге, но никогда и не подозревал, что такой раритет столько лет хранился в моем погребе... В сундучке нашлись несколько амулетов, также никогда ранее мною не виденных. "Энциклопедия" дала справку лишь на один - это был уджат - совершенно не похожее на глаз, так называемое Око Гора. Там же лежали несколько колец разной величины - они были изготовлены из какого-то камня с инкрустированными в него странными узорами, глядя на которые я почувствовал легкое головокружение. Отложив опасные кольца, я достал мешочек, в котором прощупывалось что-то округлое, и развязал узелок - на меня смотрел полированный человеческий череп. Я как завороженный смотрел на него, не в силах отвести взгляда от пустых глазниц. Череп казался живым, и это было то, что мне нужно...Может показаться странным, что вместо того, чтобы кинуться искать Ваню, я занялся разбором предметов в древнем сундучке моей бабки, но тому есть простое объяснение - то, что я собирался сделать, и должно было помочь мне найти его. Других способов выяснить, куда делся мальчик, я не знал, а надеяться на помощь милиции было, по меньшей мере, глупо - два убийства в один день и так были событиями из разряда вон выходящими, и у не привыкшей к такому местной милиции вряд ли хватило бы сил на третье происшествие. Я догадывался, что начальник милиции, которому уже наверняка доложили о случившемся, захочет встретиться со мной, и может, даже сам приедет в село, и поэтому старался успеть провести обряд до того, как меня снова не начали таскать по кабинетам и задавать вопросы о моей причастности к произошедшему. Я поднялся в дом, осторожно неся в руках череп - остальное я аккуратно сложил в сундучок, надеясь, что мне никогда не придется воспользоваться этими вещами.

Для того чтобы начать обряд, мне не хватало церковных свечей, змеиных яиц и Ваниного волоса, который я надеялся найти на подушке, на которой он спал. Волос (и не один) я нашел почти сразу, а змеиные яйца, точнее, скорлупа, находилась в одной из металлических банок, с не совсем подходящей надписью "Корица". Заперев двери и ставни, я отодвинул к стене стоящий посреди светлицы стол и, нарисовав на полу девятиконечную звезду, я поставил на концах лучей по свече. Взяв отполированный чьими-то руками (нетрудно было догадаться чьими) череп, я рассыпал внутри звезды яичную скорлупу, и походил по ней, слушая легкий треск крошащейся скорлупы и негромко приговаривая:- Не коснись Вани, враг, ни словом, ни делом. Ни огнём, ни мечом, ни булатным ножом, ни льдом, ни местью, ни ночью, ни днём. Ни на заре румяной, ни во тьме поганой. Ни един волосок его не упади от рук врагов и недругов. Аминь.Это было лишь вступление. По сравнению с тем, что мне предстояло сделать дальше, оно казалось детской шалостью - вызов мертвого духа может быть чреват такими последствиями, о которых перед началом обряда лучше не думать, ведь мысли имеют обыкновение материализоваться. Затем сел в середину звезды и, расстелив перед собой тряпку с Ваниной кровью, я положил на нее Ванин волос, после чего взяв обеими руками череп и, глядя в его пустые глазницы, произнес:- Llamo los Espiritus Oscuros del cementerio! Sean a mi llamada!!!Я никогда не проводил сеанс некромантии, но если бы кто-нибудь увидел меня в эту минуту, то вряд ли поверил бы, что делаю это в первый раз. - Los asesinos, los Ladrones, los Bandoleros, los Ladrones y todos Los espiritus Oscuros del cementerio - Sean y llenen este objeto, la energia de la muerte! Sean! Sean!! Sean!!!Подняв череп над собой, я произносил заклинание, постепенно поворачивая череп так, чтобы при каждом прочтении его глазницы были обращены к одной из сторон света. Четырежды повторив, я опустил руки и, вглядываясь в глазницы, сказал:- Se regenera un Gran CAOS, Todopoderoso! Это надо было произнести девять раз. Отражение танцующих огоньков свечей на гладкой кости черепа с каждым прочтением становилось все ярче. Я почти физически чувствовал, как в череп вливается какая-то энергия, но не ощущал никакого страха. Словно прилежный ученик, повторяющий за учителем слова на незнакомой латыни, я раз за разом без запинки произносил эти шесть слов. Вокруг происходило что-то странное, не виденное мною никогда. Какие-то невидимые вихри кружились по комнате, свертываясь в воронку, центр которой был точно над черепом. Огненные языки девяти свечей становились все больше, будто горели не обычные церковные свечки, а мощные лампы накаливания, но свет от них, нарушая все законы физики, распространялся только вверх и в сторону черепа, который уже казался почти живым. Когда заклинание было произнесено в девятый раз, кружащий смерч втянулся в череп и его глазницы засветились так, что от нестерпимого света я едва не закрыл глаза. Но я знал, что этого делать нельзя - пришло время вопроса. И собрав все свое мужество, я спросил:- Кто враг мой?! Скрип, пожалуй, это наиболее подходящее слово для определения тембра голоса, который раздался почти сразу после моих слов. Я понимал, что он исходил от черепа, но слова раздавались в моей голове, вызывая неприятные ощущения.- Зо! - Проскрипело в моей голове, и я подумал, что предчувствие не обмануло меня. Правда, имя, произнесенное черепом, было короче на одну букву, но это можно было списать на то, что моему оракулу не так часто (особенно в последние годы) приходилось вещать. Я ошибся.- Зо хочет взять твою силу! - Предложение хоть и отдавало скрипом давно не смазанных петлей, но прозвучало вполне четко, и имя, укороченное на целую треть, уже не казалось ошибкой. Я почувствовал, как моя кожа покрывается капельками ледяного пота, одновременно выступившего из всех пор. В глазницах черепа, словно предлагая спрашивать дальше, бушевал огонь, и я задал следующий вопрос:- Где мальчик? - Храм! - В ту же секунду проскрипело уже в моей черепушке, и я увидел, как пламя глазниц стало быстро опадать. - В каком Храме?! - Крикнул я, но было уже поздно. Глазницы потухли, а с ними одновременно потухли и все девять свечей, как если бы их задул, отмечавший свое девятилетие великанский ребенок. Я чувствовал, как с меня стекают капельки пота и, не в силах больше сидеть прямо, упал на хрустнувшую под спиной скорлупу. Надо было вставать, и завершить обряд но, казалось, что сил не осталось. Впрочем, это было обманчивое впечатление и, полежав несколько секунд, я почувствовал, что могу встать. Это потребовало некоторых усилий, но мне удалось встать на ноги и, держа череп на вытянутых руках, я произнес, стараясь вкладывать в слова все свое уважение:- Los Espiritus oscuros del cementerio, le agradezco por la ayuda en mi asunto Negro, y si habr; un mundo entre nosotros siempre! Кто знает, может мне когда-нибудь снова придется воспользоваться его помощью? Я четырежды повторил эти слова, каждый раз поворачиваясь против часовой стрелки. Обряд был закончен. Оставалось убрать следы сеанса черной магии, но мне помешали. Кто-то яростно стучал в дверь, словно у стучавшего не было ни малейших сомнений в том, что я нахожусь внутри. Это было странно. Я привык к тому, что сельчане, приходившие за помощью, не ломились в дверь, а вежливо и тихонько стучали, ожидая пока я не крикну, что открыто и можно входить. Взглянув на пол, на котором отчетливо были видны следы проведенного недавно сеанса некромантии, я подумал, что убирать слишком долго. Стук не прекращался, и я пошел к двери. Приготовившись сказать напористому гостю пару нелестных слов, я отпер дверь и распахнул ее. На крыльце стояла Мария. - Господи! Ты жив! - То ли радуясь, то ли удивляясь, крикнула она и едва не задушила меня в своих объятиях. Несмотря на то, что все мои мысли сейчас занимал Ваня и объявившийся враг, я почувствовал радостное тепло, стремительно разлившееся от сердца по всему телу. Я обнял Марию, поцеловал и спросил, вкладывая в слова двойной подтекст:- А ты на что надеялась? Мария слегка отодвинулась и, посмотрев в мои глаза, ответила:- Я... боялась! До меня дошло, что я спорол если не чушь, то что-то близкое к тому. - Прости, - я быстро поцеловал ее, - прости, милая. Что-то случилось? - Да, - она не отпускала меня, - конечно случилось! Я не могла приблизиться к дверям! - Она с подозрением принюхалась к моей одежде, - Чем ты занимался? От тебя пахнет..., - на мгновенье она задумалась, словно подыскивая точное слово, - пахнет... магией?! Именно так, с вопросом. Все-таки ее способности были выше среднего, и мне расхотелось произносить успокоительную чушь. - Некромантией, если быть точным, - ответил я, глядя в ее встревоженные глаза, - так что у тебя случилось, раз ты решила приехать в... эту глушь? Это, наверное, было нечестно с моей стороны. Нечестно и мелко. Мария кивнула головой, словно соглашаясь с определением, которое сама же дала селу, в котором я провел почти всю свою жизнь, и сказала:- Мне приснилось....Она замолчала, глядя мне прямо в глаза, словно пытаясь найти в них что-то, могущее успокоить ее. - Что приснилось? - Мы так и будем стоять на пороге? Я подумал, что скрывать от нее следы недавнего сеанса бессмысленно, тем более что я уже признался в этом, и отодвинулся, пропуская ее внутрь дома. Мария осторожно переступила через порог, сделала несколько шагов и остановилась, глядя на нарисованную на полу звезду. Я подошел к ней. - А я думала, что схожу с ума, когда меня швырнуло со ступенек, - Мария медленно повернулась ко мне, - зачем ты это делал? - Ваня пропал, - эйфория быстро уступила место суровой, я бы даже сказал, жесткой реальности. - Ваня?! - Мария удивленно взглянула на меня, - У тебя есть сын?! - Нет, не сын, - я подумал, что рассказывать, кто такой Ваня слишком долго, - потом объясню. Лучше скажи, что за сон ты видела?Мария несколько секунд смотрела на меня, видимо решая с чего начать. - Это был даже не сон, - она приблизилась ко мне, словно желая убедиться, что я реален, и со мной все в порядке, - ты не поверишь, я видела, как ты занимался любовью с... Зоей! Точнее не ты с ней, а она с... твоим телом!Я никак не ожидал, что так быстро получу подтверждение "проскрипевшим" во время "переговоров" с черепом словам.- С Зоей?! - Да, с той самой... - Я помню, - перебил я Марию, и коротко пересказал ей все, что случилось за последние сутки. ...Мария молчала все время, пока я рассказывал, ни словом, ни жестом не перебивая меня. Она словно впитывала в себя мои слова, изредка поглядывая на девятиконечную звезду и рассыпанную по полу скорлупу. Когда я закончил, она обняла меня и негромко произнесла:- Что же делать? - Череп сказал о Храме, но я не знаю, какой Храм он имел в виду. - Храм, - задумчиво повторила Мария, - знаешь, Зоя как-то говорила, что собирается построить Храм Гекаты. - Гекаты?! - Все сходилось, тем более что я вспомнил, как Анна что-то рассказывала о строящемся в Верхнем монастыре и храме. Я вспомнил, как усмехнулся, когда услышал, как Анна рассказывает, что Храм за какой-то месяц почти построен, и списал на ее склонность к преувеличению. Как оказалось зря. - Так, - я обнял Марию, думая как, не вызвав подозрений, оставить ее здесь, - мне нужно отлучиться. Ненадолго. Взглянув в ее встревоженные глаза, я улыбнулся и добавил:- Мне нужно сходить в село. А ты можешь пока отдохнуть, - я окинул взглядом разгром, царящий в комнате, - или убраться. Если хочешь, конечно.- Я с тобой! - Твердо сказала Мария, - И не обманывай меня. Никогда не обманывай! Я не собирался брать ее с собой в Верхнее, где, по словам Анны строился этот самый храм, но Мария смотрела на меня так, что я понял - она не отпустит меня. Нужно было найти какие-то убедительные слова но, как назло, ничего в голову не приходило. - Маша, послушай меня, - начал я и, видя, что она собирается перебить меня, быстро произнес, - не спорь, просто выслушай. - Я слушаю, - кивнула Мария, готовая в любую секунду возразить и настоять на своем, что было видно невооруженным взглядом. - Мне нужно встретиться с участковым и милицией, которая, наверняка, уже приехала. Я расскажу им все, что знаю, и мы вместе с ними попробуем найти мальчика. - Я поеду с тобой! - Никакие мои слова на нее не действовали. - Нет, - взяв за плечи, я посмотрел ей в глаза, - это опасно. К тому же мне придется долго объяснять кто ты такая, и почему едешь с нами, а на это нет времени, понимаешь? - Я понимаю, что ты в опасности, - медленно проговорила Мария, - и я понимаю, что ты хочешь меня уберечь от нее, но и ты должен понять, что все, что случилось, направлено против тебя! Ты испортил ей жизнь, когда нашел Тамару, и она тебе этого никогда не простит! Можешь мне поверить - я слишком хорошо знаю Зою! - Я тоже, - вырвалось у меня, и я заметил, как у Марии изменилось выражение лица, - да, я знаю ее давно, и даже был у нее на свадьбе. Это было подло, но как иначе я мог остановить ее?- На свадьбе? - Повторила Мария, - Ты был на ее свадьбе? На той самой, когда умер ее жених? - Да, - ответил я, чувствуя отвращение к самому себе.- Значит, - Мария помедлила, разглядывая меня так, словно увидела впервые, - ты участвовал в шабаше, во время которого...- Да, - и мое отвращение к самому себе возросло почти до ненависти, - я был там. Мария молчала. Я смотрел на нее и думал, что все кончено, и сейчас она уйдет - из моего дома, села, жизни, но это было лучше чем, если бы с ней что-то случилось. И не важно, по моей ли вине, или волею судьбы - я не мог допустить этого. Но я ошибся. - Иди, - коротко произнесла Мария, и присела на краешек кровати, на которой спал Ваня. - Маша, - начал, было я, но Мария перебила меня.- Иди, я подожду тебя здесь, - она обвела глазами царивший беспорядок, - и попробую здесь прибраться. Я сделал шаг вперед, намереваясь обнять ее, но она подняла руку, и произнесла:- Не надо. Просто иди. Я кивнул и, повернувшись, направился к двери, когда услышал ее последние слова:- Береги себя.

Я не обернулся...

Глава шестая

"Поединок" (начало)

...Я шел в сторону Верхнего, двигаясь параллельно дороге, и оставаясь незаметным среди деревьев. Не могу сказать, что я все обдумал, и шел с уже заготовленным планом, но кое-какие мысли имелись. "Остаться незаметным" - одна из них. Я не знал, где находится мальчишка, но точно знал, где искать Зою, или Зо, как назвал ее череп. И надеялся, что Ваня находится там же. Еще я надеялся, что у Зо немного помощников, (желательно бы их и вовсе не было) потому что я - не Илья Муромец, и убивать одного за другим мне совсем не хотелось, хотя я был готов и к этому. Пойманная мысль была неприятной - я готов убивать. То есть, не хочу, но готов. И не магией, от которой враг будет сохнуть годами и умрет, так и не поняв, что с ним случилось, а физически. То, что мне открылось во время сеанса некромантии, четко и недвусмысленно поставило выбор: или я, или меня. Второе "или" нравилось значительно меньше первого. Обращаться в милицию, даже к тому же Тарас Иванычу, было бессмысленно. Во-первых, неизвестно, как бы там отреагировали, узнав о способе получения информации, и пришлось бы рассказывать о случившемся в Омске, а это потеря времени, которого, может, уже и не осталось вовсе. Во-вторых, это был вызов мне, внуку колдуньи Серафимы - после сегодняшних открытий у меня уже не было ни малейших сомнений, что Серафима была не ведьмицей, а колдуньей, причем самого высшего разряда - и я должен был ответить на него. Ответить так, чтобы ни у кого, и в первую очередь у Зо, не возникло ни малейших сомнений, что я не просто внук Серафимы, а ее наследник. Во всех смыслах...Прогулка по лесу имела еще один неожиданный эффект: в голове вспыхивали незнакомые заклинания - словно предвидя грядущие события, мой мозг старался активировать скрытые доселе знания, как это произошло с черепом, о котором я "вспомнил" при виде убитой Катерины. Некоторые, охранные заклятия, я произносил на ходу, обходясь без церемоний с использованием магических ингредиентов - самое главное в заклинании это сила произносящего их. Все остальное лишь вспомогательное, и нужно слабым и неуверенным в себе колдунам и магам. Я же был уверен, что мне они уже не потребуются - я все время чувствовал присутствие какой-то наполняющей, и толкающей вперед силы, начисто лишившей меня полезного во многих случаях чувства страха. Во многих, но не в этом...Другие заклинания я "проверял", осторожно откладывая их в сторону до "нужного" часа, который был не так уж и далек. Слышанное в далеком детстве, и непонятое тогда слово "Ярриди", произнесенное как-то Серафимой, сейчас было для меня не просто словом, а мощнейшим заклятием, призывающим такие силы, справиться с которыми могли лишь единицы, и это было всего лишь одним из "орудий в моем арсенале". Правда, его еще нужно было "зарядить", но я не торопился - неизвестно, в какой момент оно мне потребуется, а поддерживая заклятие в течении длительного времени, я запросто мог опустошить запасы энергии еще до того, как она понадобилась бы. Немного беспокоила рука, но времени на нее сейчас не было. Оставалось лишь терпеть боль, которая, по мере приближения к селу, становилась все сильнее. Мне даже пришлось прочесть слабенькое заклинание, чтобы боль не влезала в сознание, мешая думать о предстоящем. Вроде полегчало, но ненадолго. Лес кончился внезапно и, обойдя группу, близко растущих друг к другу, едва не сросшихся деревьев, я вышел на небольшой холмик, с которого открывался прекрасный вид на село Верхнее, лежащее на следующем, большом холме, под которым бежала впадавшая в Тую маленькая речушка. Уже отсюда были видны строительные работы, ведущиеся неподалеку от села: двухметровый деревянный забор ограждал большую территорию, в центре которой высилась деревянная башня непривычной, если не сказать больше, формы. Башня, словно торчащая из низкого сооружения имевшего множество углов (еще не сосчитав их, я уже знал, что углов в основании должно быть ровно семь), была округлой, и имела вид задранного вверх наконечника огромного копья. Она была почти достроена, что вызвало во мне и удивление и отвращение: построить такое за месяц с небольшим можно было бы лишь использовав какие-то силы, которые потребовали бы оплату, и не в виде ненужных им денег. За свою помощь "они" брали кровью и жертвами. Вспомнились случаи со скотом, пропажами сельчан, одного из которых нашли обглоданного зверьми. Скорее всего, звери доедали то, что осталось после того, как убили и "распотрошили" Иннокентия Савельича, в теле которого не нашлось ни одного внутреннего органа, которые могли быть использованы при совершении ритуальных жертвоприношений. Да и вырезанные глаза Ангелины, как нельзя лучше подходили для этого. Удивляло, что строящийся не по христианским канонам храм до сих пор не заинтересовал представителей РПЦ, бдительно следящих за тем, чтобы на ее территории не появлялось никаких еретических, и тем более, языческих культовых сооружений. Конечно, здесь имела место взятка (и не маленькая), но этот храм настолько был непохож на православные храмы, что невольно напрашивался вывод о применении магии...Словно повинуясь посланному запросу, в голове "вспыхнуло" описание одного из обрядов - глаза жертвы, умерщвленной ритуальным способом, вырывались с помощью трубок и помещались в специальные сосуды, которые вмуровывали в стены, обращенные к востоку и западу. Древние маги верили, что таким образом всегда находятся "на связи" со Светилами - и с дневным, и с ночным. И не просто древние, а именно вавилонские, "почерк" которых угадывался и убийствах сестер Кушаковых, и в наложенном на тело Катерины заклятии, и в архитектуре шпилевидной башни, которую я сейчас наблюдал. Кроме того, во мне зрела уверенность, что пропавшие люди могли быть использованы вместо фигурок, применяемые в так называемой симптоматической сурогации, когда на жертву надевали маску человека, которого хотят извести. И это тоже напрямую указывало на древнюю вавилонскую магию. Мне вдруг подумалось, что боль в моей руке могла быть вызвана именно таким образом, а если сопоставить даты, то получится, что рука начала болеть после того, как пропал пьяница Володька и эта женщина из Верхнего.Память услужливо подсказала - срок полного исполнения проклятия сорок дней. То есть, времени у меня оставалось совсем немного. Может, день, а может и несколько часов.Я достал небольшой перочинный нож, который обычно использовал по прямому назначению, только вместо перьев, точил карандаши, которыми писал заговоры и, задрав рукав, сделал глубокий надрез чуть выше запястья. Кровь выступила сразу. Сложив пальцы ковшом, я собрал стекающую по руке кровь и, взмахнув рукой, разбрызгал ее вокруг себя. Я не видел, куда упали капли, но это было не так важно - главное, это принести, в прямом смысле, кровавую жертву, как подсказала моя (а может, и не моя!) вновь вспыхнувшая удивительными знаниями память. Двигаясь в сторону виднеющегося села, я однообразными движениями, как сеятель, разбрызгивал вокруг себя собственную, быстро скапливавшуюся в ладони кровь. В разделившемся надвое сознании, не мешая думать о предстоящей встрече с давней знакомой, вспыхивали сцены единственного шабаша, в котором я когда-то участвовал, что совершенно не мешало бормотать заклинания, которые, по идее, должны были помочь мне в предстоящей схватке. Странные, непривычные слова срывались с языка так, будто я знал их всю жизнь, что, в принципе, соответствовало действительности - бабка Серафима использовала мои сны для того чтобы дать знания, от которых я (по глупости, не иначе) отмахивался, как от назойливых мух. Стоило ли говорить о том, что я думал о себе и о своей предусмотрительной бабушке? Меня не покидало галлюцинаторное чувство обособленности от всего окружающего - я не чувствовал ни температуры, не слышал никаких звуков, и даже земля под ногами казалась просто плоскостью, по которой шагали мои ноги. Мира не было - лишь картинка с привычными глазу пейзажами, и мои громкие, как набат мысли. Хотя, если уж быть точным, то и мысли были не мои. По крайней мере, те, что касались магии. Бабка Серафима, подарившая, как выяснилось, бесценные знания древней магии, словно присутствовала во мне, упрощая процесс "извлечения" из памяти магических заклинаний. Я чувствовал себя неким резервуаром, хранилищем, из отсеков которого всплывали непонятные, но нужные слова. От меня требовалось лишь вовремя и по назначению применить их, но удивительно, что я не чувствовал никакого волнения. Я никогда не мог похвастать ровным, выдержанным характером, по той простой причине, что мой характер отнюдь не был таким, и спокойствие, овладевшее мною при виде приближающейся шпилевидной башни, было тем удивительнее. Удивительным было и то, что вокруг не было видно ни единой живой души. Конечно, наша глухомань это не Красная площадь но, в данном случае я имел в виду не только людей - не было слышно ни пения птиц, ни стрекотания насекомых, словно сама природа замерла в ожидании грядущих событий. Людей тоже не было, что с одной стороны вполне устраивало - по крайней мере никто не мог предупредить Зою о моем приближении, хотя где-то глубоко внутри, я был уверен, что ей и не нужно это. При ее способностях и знаниях она могла узнать это, даже не выходя из своей башни, шпиль которой упирался в начавшее темнеть небо. Но и это не могло поколебать моего необычного спокойствия. Рассуждая логически, после случая в Омске наши пути, так или иначе, но должны были когда-то пересечься и, если бы не ужасные смерти людей, я мог бы даже порадоваться, что мне не пришлось ждать и опасаться этого всю жизнь. Я шел, бодро топча некошеную, по-осеннему высокую траву, и думал о Ване. Чтобы похитить такого не по годам смышленого и опытного мальчика, Зое нужны были помощники. Судя по тому, что я увидел в своем доме, Ваня сопротивлялся как мог, поэтому вполне логично было предположить, что у магини был даже не один помощник. Странным казалось то, что я нигде не видел Анны, которую попросил присмотреть за пацаном - ни в селе, ни у реки, ни у себя дома, что совершенно не вязалось с ее образом. Заподозрить ее в соучастии в похищении ребенка я не мог - несмотря на свой огромный недостаток - болтливость, Анна была честной и порядочной женщиной, которую я знал с самого детства. Но не было и тревоги за нее - я был уверен, что с Анной-то как раз все в порядке. Дальнейшие события показали, что я не так уж и ошибался...Приближаясь к холму, на котором располагалось село, я заметил знакомое растение, и сначала прошел мимо. И лишь сделав несколько шагов, до меня вдруг дошло, что ни время, ни место совершенно не подходят для сирийской руты, или могильника, как его иногда называла Серафима, мимо которого я только что прошел. Я вернулся к белым цветкам, которым, вообще-то, следовало уже давно отцвести - месяца три назад, как минимум и, присев на корточки, внимательно присмотрелся к растению. Несомненно, это был могильник - тоненькие, трубковидные листья, своеобразный, ни на что не похожий запах и белые, нежные цветы. Я осторожно прикоснулся к растению, словно боясь, что они сейчас же осыплются но, странное дело - цветки действительно осыпались, едва я дотронулся до них. Собственно, мне и не нужны были цветы - семена, вот что интересовало. И чем больше, тем лучше. Я поднял голову, присмотрелся к высокой траве и увидел еще несколько белых цветков - это была уже не просто удача, а настоящее везение! В наших краях могильник вообще и так встречается крайне редко, но чтоб целая поляна...! Через десять минут я собрал грамм тридцать-сорок семян - этого должно было хватить. Аккуратно ссыпав их в карман, я вновь посмотрел на башню. Выделявшаяся на фоне вечернего неба, она вызывала противоречивые чувства. С одной стороны, это было страшное, построенное на крови сооружение, но с другой, в башне даже отсюда ощущалась такая сила, что рядом с ней меркли все человеческие страсти и эмоции. Пока я собирал семена руты, мне несколько раз пришлось остановиться для того, чтобы глядя на восток, произнести охранные заклинания, после чего я почти, что физически чувствовал, как от меня отступает грозящая подавить мою волю сила...Вокруг по-прежнему не было ни единой живой души. Я быстро сбежал с небольшого холма и, остановившись у речки, зачерпнул в ладонь воды. Вода была холодной и вкусной, и я с удовольствием сделал несколько глотков, после чего снова набрал ее в сложенные лодочкой ладони, и нашептал несколько слов очистительной молитвы. И умылся этой водой. Никаких заметных изменений не последовало, но этого и не должно было случиться - заговоренная вода должна была уберечь меня от "легких" проклятий, которых, надо полагать, у Зо имелось предостаточно. Напившись, я стал подниматься вверх по не слишком крутому склону поросшего высокой травой холма. С каждым шагом я все сильнее чувствовал сопротивление неведомых сил, вынуждавших меня тратить собственные силы на их преодоление. Причем, раз в несколько больше чем, если бы мне пришлось взбираться на какой-нибудь Пик Коммунизма. Добравшись примерно до середины холма, я остановился и, оттерев рукой градом катящийся со лба пот, огляделся. В сгущающихся сумерках уже терялись очертания холма, на котором я нашел руту, а речки, берега которой скрывали густой кустарник и высокая трава, и вовсе не было видно. Я посмотрел на башню - в изменившемся освещении мне показалось, что башня стала еще выше, но вряд ли это было связано с каким-нибудь оптическим обманом зрения - скорее сейчас, когда солнце уже сменилось ночным светилом, "вступили в свои права" таинственные силы Гекаты, и я наблюдал не материальную форму башни, а ее ауру. Темную и могучую ауру храма Гекаты - такую же темную и могучую, как сама покровительница Луны и одну из самых жестоких мстительниц...Отдышавшись (для чего пришлось несколько раз повторить про себя легкий восстановительный заговор), я вновь двинулся по ставшему чуть менее крутым склону. Конечно, можно было и не утруждаться так, а просто обойти холм с другой стороны и подняться на него с пологой стороны, но времени на это не было. Я вообще не знал, сколько его осталось и, судя по усиливающейся боли в руке, можно было предположить, что речь идет уже о нескольких часах, если не минутах. Боль нарастала с каждым шагом, и уже не помогали никакие молитвы и заговоры - наведенное проклятие (а в этом не было ни малейших сомнений) приближалось к своему пику, что для меня должно было означать только одно -смерть. Естественно, что я категорически был с этим не согласен, и поэтому даже прибавил ходу, стремясь добраться до села как можно быстрее. Вновь показался высокий деревянный забор, и я остановился, пытаясь высмотреть в темноте возможных дозорных - кто его знает, что приготовила для меня Зо, которая уже должна была почувствовать мое приближение. Мне показалось, что справа мелькнула чья-то фигура, но это были лишь кусты, шевелящиеся от легких порывов зарождающегося вечернего ветра. На небе уже были видны первые звезды - ночь быстро вступала в свои права, причудливо меняя форму предметов, превращая кусты в диковинных зверьков, описания которых не найти ни в одной энциклопедии, а оставшийся позади холм в огромного кита, чудом оказавшегося в наших краях. В другое время я, может быть, нашел бы эту метаморфозу занимательной, и даже смог бы рассказать о "вывертах" человеческого подсознания, но сейчас меня занимало совсем другое. Я успел сделать еще несколько шагов, когда слева послышался шорох. Я замер, стараясь превратиться в одного из тех самых "зверьков" и всмотрелся в темноту - там определенно кто-то был. Чувство опасности накатило с новой силой, но мне удалось быстро успокоить так некстати забившееся сердце - пара тихих и глубоких вдохов и мысленная молитва, обращенная к моему ангелу-хранителю, и сердце вновь застучало в обычном режиме. Шорох повторился - это явно был кто-то большой - мелкие грызуны и полуметровые ужи, водившиеся в этой местности, не могли ступать как потерявшие ориентацию слоны. Конечно, это мог быть случайно забредший из леса медведь, но это вряд ли - медведи не имеют привычки таиться. Волк - это другое дело, но один волк, если это не какой-нибудь переросток, не решился бы в одиночку напасть на взрослого человек - эти умные животные уже давно поняли, что от людей лучше держаться подальше. Оставалось одно - человек. И этот хищник был опаснее и медведя и целой стаи волков. Шорох повторился и на этот раз еще ближе. Я напряг мышцы, готовый в любое мгновенье прыгнуть на крадущегося ко мне человека, но этого делать не пришлось - я почувствовал ауру приближающегося еще до того, как увидел его. Точнее, ее. Это была Анна. Я сделал ей навстречу два шага и негромко произнес:- Анна, тихо, это я, Серафим.Раздался сдавленный всхлип, и Анна, еле сдерживаясь от переполнявших ее чувств, оказалась в моих объятиях. - Батюшка! Серафимушка мой! Господи, что же делается?! - Тихо, тихо Анна, - я погладил ее по спине, вращая головой во все стороны, чтобы не упустить появление настоящего врага, - все хорошо. Рассказывай, что ты здесь делаешь?- Ой, - Анна еще раз всхлипнула, но в этот раз потише, - Серафимушка, родненький! Они Ванечку утащили! А я, дура старая, ничего не могла сделать! - Сколько их было? Ты видела?- Видела! - Заторопилась Анна, - Все видела! Ванечка успел в окно выпрыгнуть, но там его ждал ирод этот проклятый, чтоб его черти взяли! Он схватил мальчонку, скрутил... - Кто? - Времени на долгие разговоры не оставалось, и мне пришлось перебить Анну. - Да, черт какой-то, черный, страшный! А с ним и Володька наш, алкаш проклятый! А с ними еще двое мужиков здоровых! Ну, что я могла сделать?! - Она тихо всхлипнула, - Прости меня, батюшка! Я так перепугалась, как увидела их, что у меня чуть сердце не остановилось! Руки-ноги онемели...- Сколько их? - Мне вновь пришлось перебить ее.- В доме было двое, да за окном двое! Ванечка только и успел крикнуть что-то, как они его оглушили, и потащили в лес. А те, что были в доме, тоже за ними побежали! Я, как смогла, бежала за ними, но куда мне?! Так рванули, что через пять минут я уже и не видела их! Но здесь они, вон за тем забором! Это точно! Я по следам их и пришла сюда! - Значит, четверо?- Так, батюшка, четверо. Те, что в доме были, те местные, из Верхнего, дружки Володькины - я их и раньше видела, алкаши несчастные, а "черного" в первый раз видела. Видать, пришлый какой-то. На черта похож! - Она быстро перекрестилась, - встреть его в лесу, так и померла бы со страху! Что-то шевельнулось в моей памяти, при ее словах - перед глазами, вот уже во второй раз за последние сутки я вспомнил тот злосчастный шабаш, где хватало всяких - и рыжих, и черных, и белых. Я снова посмотрел на Анну.- А женщины не видела?- Женщины? - Переспросила Анна, глядя на меня снизу вверх, - Видела, Серафимушка, видела! Высокая такая, худая! Чисто, как ведьма, - она быстро перекрестила рот, - Я к забору подходила, так она там что-то этим нелюдям говорила, а потом ушла в эту башню чертову, и больше не выходила оттуда. - Так, - я старался выглядеть спокойным, чтобы успокоить забившуюся в нервной трясучке Анну, - а мужики эти, где они сейчас? - Сейчас?! Володька и "черный" с женщиной внутрь пошли, а те двое, дружки Володькины - они с другой стороны сейчас, где ворота у них! Полчаса назад там были!Я еще раз провел рукой по спине перепуганной женщины, "снимая" окутавший ее страх. - Ты, вот что, Анна, - я посмотрел ей в глаза, - сможешь вернуться в село? Анне не нужно было здесь оставаться. Помочь она уже ничем не могла, а вот подвергнуться серьезной опасности вполне. - А как же ты, Серафимушка?! Я тебя здесь не оставлю одного! - Анна! - Мне пришлось немного сдвинуть брови, что, впрочем, она вряд ли могла увидеть в наступившей темноте, - Ты вернешься в село, найдешь там Тараса Иваныча, и расскажешь ему все, что знаешь, поняла? Он сейчас, наверное, там еще - на речке Катерину убитую нашли, так что там сейчас не только он, но и милиция из района.- Катьку?! - Анна обеими руками закрыла рот, борясь с едва не вырвавшимся наружу криком.- Да, - я кивнул, - иди, Анна. Времени нет. - А ты как же, Серафимушка?! А?! - Я попробую выяснить, что с Ваней, а там видно будет. Все, иди Анна! Она попыталась что-то сказать но, отчаянно махнув рукой, побежала вниз по склону холма. Проводив ее взглядом до тех пор, я обернулся и посмотрел на ставшую абсолютно черной башню, и впервые пожалел, что не взял с собой никакого оружия - магия магией, но ружьишко бы мне сейчас точно не помешало. Впрочем, долго сокрушаться было некогда и, пригнувшись, чтобы не выделяться над кустами, я двинулся к забору. Я добрался до него через минуту и остановился, прислушиваясь к царящей вокруг тишине. Это было странно - даже если предположить, что все жители села, до которого было метров пятьсот, решили сегодня лечь спать сразу после захода солнца, то объяснить, почему не слышно собачьего лая я не мог. Хотя, если быть точным, то у меня имелось одно предположение, в которое мне трудно было поверить - я предположил, что собак в селе не осталось. Куда они могли деться, я не знал. Может, убежали, почуяв непостижимым людьми чувством бесконечно злую ауру высящейся башни храма, а может.... Мне показалось, что я когда-то слышал о том, как некоторые маги используют в своих ритуалах несчастных животных, особенно их кровь. Вспомнился и тракторист из Верхнего, которого укусила бешеная собака, но это было, скорее всего, совпадением. И вновь моя память "выдала справку" по интересующему вопросу: кровь животных, которых истязали перед смертью, привлекала астральные сущности, не имеющие иного способа придти в наш мир, как только через пролитую на землю кровь животного и его страх перед смертью. Страх умирающего животного, как звон колокола манил к себе эти сущности, а кровь, которую выпускали не сразу, а строго дозированными порциями, являлась для них этакой "веревочкой", держась за которую, можно было попасть в наш мир. И собачья кровь подходила для этого так же хорошо, как и медвежья или кровь любого другого существа независимо от его размеров и количества красной жидкости. Главным была содержащаяся в ней эктоплазма - не изученная до сих пор форма энергоинформационной структуры, позволявшая астральным сущностям материализоваться в физическом мире. Кровь также служила и пищей для этих существ, чаще называемых духами. Питаясь ею, сущности обретали форму и становились верными слугами мага, проведшего жертвенный ритуал. Кровь была необходима им постоянно, и сущности могли стать неуправляемы, если маг вдруг "сажал" их на голодный паек - тогда его настигала ужасная и мучительная смерть, после чего умирали и сами сущности, которые не могли находиться в нашем мире без того, кто вызвал их к жизни. В древности существовали и другие практики с использованием крови. Маги поглощали кровь убитых животных (а порой и не только животных!) и это была, так называемая, симпатическая магия каннибализма. Пьющий кровь получал силу и ум убитого животного или человека, но эффект был не долгим, а "отдача" могла убить самого мага, поэтому подобные ритуалы проводились лишь в исключительных случаях, особенно, если это касалось человеческой крови. Некоторые сильные маги довольствовались собственной кровью (что дошло до наших дней в виде самоистязания и самобичевания), после чего человек, "отведавший" собственной крови на время обретал неведомую ему доселе силу, а мощь его заклятий возрастала многократно. Я мысленно поблагодарил свою исчезнувшую много лет назад бабушку - сомнений, что это ее "проделки", не было. Если моя догадка была верна, и я не слышал собак, потому что их убили именно для этих целей, то мне следовало уже сейчас предпринять некоторые действия, охранного свойства, для чего собранные семена руты могли оказаться весьма кстати. Я достал их из кармана и, сожалея, что у меня нет возможности приготовить их должным образом, для чего мне потребовался бы огонь, лимонный сок и капелька белладонны, медленно разжевал горьковатые семена. Проглотив горькую кашицу, я прислушался к своим ощущениям - ничего, кроме неприятного послевкусия. Собственно, я и не ждал, что эффект от достаточно простого применения семян магического растения последует тотчас же - для этого требовалось время, но я решил не ждать, надеясь, что он проявится в нужное время. Прочитав про себя короткую, обращенную к Божьей матери молитву, я достал из кармана четыре, прихваченные из дому свечи, присел на корточки и, нащупав небольшую веточку, быстро начертил на мягкой земле квадрат, в который вписал латинские буквы: ARRIDI. Воткнув по свечке в каждый угол квадрата, я поджег их и, выпрямившись, негромко начал читать: - На все четыре стороны света, именем стражей, охраняющих их, направляю я свой гнев через пламя свечей на врага своего Зои, чтобы не было спасенья от гнева моего нигде -- ни на севере, ни на юге, ни на западе, ни на востоке. Гнев мой праведен, страданья мои несправедливы. Как капает воск со свечей сих горящих, и их истощает, так пусть истощится ярость врага моего Зои, каплей по капле уходя из помыслов ее. Свечи догорают -- ярость врага моего сжигают. Ярриди! Ярриди! Ярриди!Я вызывал дух урагана. Увидь меня кто-то в эту минуту, то могло возникнуть впечатление, что я проделывал подобное уже не раз, но это было бы ложное впечатление - я проделывал подобное в первый раз, как и многое из того, с чем пришлось столкнуться за последний месяц. И если я не сомневался в правильности своих действий по вызову опасного духа, то о последствиях мог лишь догадываться, и надеяться, что смогу "урезонить" вызванную сущность, буде она "расшалится" или попробует выйти из повиновения. Ветер внезапно усилился, но свечи не погасли - пламя всех четырех свечей склонились сначала в одну сторону, затем в противоположную, и вновь выпрямились. Я ощутил прикосновение к своему лицу чего-то упругого, но не давящего - меня словно ощупывали, знакомясь с "вызывающим". Я еще три раза повторил: "Ярриди!" - воздух вдруг заметно похолодел, и следующий порыв ветра заставил меня поежиться от холода. Пламя свечей качнулось, выпрямилось и замерло в ожидании. "Ярриди!" - С каждым произнесением имени ветер, дувший мне в лицо, заметно усиливался. "Ярриди!" - Меня словно охватили тысячи бесплотных рук, норовя оторвать от земли и унести в какой-то свой мир. "Ярриди!" - Что-то мощное, с иной, нечеловеческой удалью надавило на меня, словно пытаясь на деле проверить, крепок ли я - духи любят соревнования. "В другой раз", - подумал я, и затушил свечи. Давление воздуха спало, и я не удержался от соблазна, чтобы проверить, что получилось. Я махнул рукой, и услышал шелест быстро склоняющейся под ветром травы - вроде, получилось. Точнее можно было бы определить лишь, когда придет время решающего поединка между мною и Зоей, в чем я уже не сомневался, и нужно было добраться до нее как можно быстрее - в нашем мире духи питаются энергией людей. В данном случае - моей. Я еще не чувствовал, каких-то ухудшений в самочувствии, но пока не было и расхода энергии, поэтому определить, насколько меня хватит я не мог при всем своем желании. Надеяться - это сколько угодно, знать..., тут, конечно, Серафима могла дать и более точную информацию...Я двинулся в сторону ворот, чувствуя небольшое сопротивление - дух урагана оказался беспокойной сущностью. Каждый шаг давался с заметным трудом - Гений урагана (откуда-то я знал, что называть его следует именно так, а не просто духом) сущность не привычная находиться под властью кого-либо, тем более человека. Но с каждым шагом ко мне приходило понимание, как можно "ужиться" с ним - я словно "слышал" его мысли и это, почему-то не казалось мне странным. Мы сживались друг с другом, что наполняло меня уверенностью и силой. Особенно и не таясь, я подошел к высоким и широким деревянным воротам, возле которых стояли двое деревенских мужиков. Я подошел со спины, и поднял, направляя на них обе руки. Я почувствовал, как по телу промчалась судорога, поочередно сжимая все мои мышцы и, словно скопившись в полураскрытых ладонях, внезапно сорвалось коротким, но яростным порывом. Обоих мужиков смело, бросило на землю, потащило и скинуло в небольшой овражек. В руках что-то отдало, заставив их повиснуть на пару мгновений. Чувствуя легкое опьянение от собственного могущества, я повернулся к воротам и снова поднял руки - отдача была такой сильной, что я еле удержался на ногах. Но эффект был куда сильнее - тяжелые, толстые створки огромных ворот, вдавились внутрь, издавая страшный треск и скрежет. Мои руки ничего не чувствовали, но я знал, что это временное, и сейчас, через пару секунд, вновь смогу атаковать. Ворота не рухнули, но образовавшаяся в них дыра была достаточно широкой, чтобы я смог пробраться через нее. Нужно было торопиться - громкие звуки уже наверняка привлекли внимание Зо и ее помощников, а мне вовсе не улыбалось оказаться перед ними в невыгодном положении пленника ворот. Я подошел к воротам и, не увидев во дворе ни одной души, быстро перелез через дыру. Странно, но я по-прежнему не видел ни одной души. Решив, что все находятся внутри башни, в которой, как подсказывала "не моя" память, должны быть подвалы, и оттого не слышали произведенного мной шума, я добежал до входа в храм, остановился и прислушался. Ни снаружи, ни изнутри не доносилось, ни человеческого голоса, ни звука шагов, ни скрипа или просто шума - странная, необъяснимая тишина навалилась на меня, закладывая уши невидимой, но плотной ватой. Все это было очень подозрительно. Ждать, у меня не было времени, и я, взявшись за широкую деревянную ручку двери, медленно потянул ее на себя. Дверь открылась легко и бесшумно. Тот, с кем я в данный момент находился в странном симбиозе материи и духа, мгновенно окутал меня плотной завесой чуть дрожащего от напряжения воздуха, и я мысленно поблагодарил его, по привычке добавив слово "Дружище". Кажется, ему понравилось - я почувствовал, как мои руки вновь наполнились невероятной мощью, которой я мог смести любого противника или преграду. Открыв дверь пошире, я шагнул в густую, непроглядную темноту, царившую внутри храма. В лицо пахнуло странным, неприятным духом, от которого хотелось зажать ноздри, а лучше и вовсе не дышать. Лунного света, падавшего в открытый проем двери, было недостаточно, чтобы рассеять густую тьму храма. Я видел лишь то, до чего можно было дотянуться рукой, а дальше была тьма, непрозрачная как каменная стена, не пропускавшая мертвенно-бледный лунный свет. Ощущение, что на меня смотрят сразу несколько пар глаз, навалилось внезапно и остро - я мог бы даже указать направления, откуда на меня смотрели невидимые мне... существа. Да, существа, а не люди, потому что я чувствовал, как их взгляды пытаются "прожечь" меня. Точнее, нас с Ярриди, которому тоже это не очень понравилось. Не успел я подумать об этом, как от меня (от нас) во все стороны колыхнуло вихрем, сметая и переворачивая все, что могло оказаться на пути. Приятная дрожь от сознания дружественности вызванного существа пробежала по моему телу. Я прошептал: "Мы едины", и он согласился. И, словно в знак согласия, еще одна круговая волна, гораздо сильнее предыдущей, прокатилась по темноте. Я услышал звук падения чего-то тяжелого, чей-то сдавленный крик и, резко обернулся на звук - третья, еще более мощная волна воздуха, почти ураган, имя которому Ярриди, промчалась по храму. Послышался хруст не выдерживающих напора стен, скрип вырываемых из досок гвоздей, треск ломающихся балок. Я ждал. Она, моя давняя знакомая Зоя, а ныне черт ее знает кто, должна была отреагировать на это, иначе мы снесли бы к Гекате и прочей нечисти весь этот храм. И она отреагировала. Я увидел в дальнем конце огромного зала маленький, колеблющийся огонек. Еще не поняв, что это такое, я поднял руки, шепча одно из древнейших заклинаний, "чудом" всплывших из глубин моей памяти:- Северный холод, южный жар, западная тьма и свет востока! Стражи сторон, во имя Всевышнего и Верховного - да не будет у вас сомнений! Направляю я ваш гнев на врага своего Зо, дабы не было спасенья от гнева вашего нигде -- ни на севере, ни на юге, ни на западе, ни на востоке. Гнев мой праведен, страданья мои несправедливы! Мне показалось, что земля вздрогнула подо мной и сотни бесплотных, но беспощадных существ, явившихся в наш несчастный мир через капли моей крови в мгновение ока окружили меня, ища врага. Колеблющийся огонек вдруг стал расти, и я увидел того, кто держал его - это была она, Зо. Даже отсюда я чувствовал огромную силу, которая таилась в этом пока еще маленьком огоньке, освещавшем ее голое тело. Зо двигалась ко мне, но ее тело оставалось неподвижным, словно предлагая разглядеть себя в деталях. Я разглядел - она была прекрасна! Стройное, точеное тело богини, длинные ноги, узкий стан и маленькие, завораживающие взгляд груди - я чувствовал, как во мне просыпается безумное желание овладеть этой женщиной! Овладеть сейчас же, немедленно! Вокруг нее происходило какое-то движение, и до меня с трудом доходило, что это умирают вызванные мною существа, которым оказалось не под силу одолеть неведомую магию Зо. Она все приближалась, и я услышал, как удивленно взвыл Ярриди, почувствовал, как в моих руках скопилась огромная мощь, которая могла разорвать меня на части, если бы я не попытался бы избавиться от нее. Подняв руки, я направил их на Зо, которая была уже совсем близко. Так близко, что мне уже были видны ее шевелящиеся губы и пылающие адским блеском глаза. - Ярриди! - Крикнул я, и с моих рук сорвался невиданной силы ураган. Я ждал, что он не просто сметет ее, а раздавит, сомнет, разорвет и развеет но..., ничего не случилось. Лишь выросший в несколько раз огонек в ее руках колыхнулся, как колышется от резкого сквозняка огонек свечи и стал еще больше. Зо была уже совсем рядом - я чувствовал дикий жар от ее близости. Жар сжигал меня изнутри, снаружи. От него лопалась моя кожа, и сквозь ужасную, нестерпимую боль я слышал, как кричит Ярриди. Он корчился от боли, и мне стоило невероятных усилий не показать своему врагу, навалившегося на меня отчаяния. Мой друг, мой союзник умирал, не выдержав страшного, не похожего ни на что и вызванного ее магией жара. Ярриди умирал, и я ничем не мог ему помочь. Всей моей силы не хватило бы, чтобы хоть как-то уменьшить его страдания. Страдания, которые должны были обрушиться на меня и испепелить, принял он. Принял и умер...Я был беззащитен. Стоя в одежде перед обнаженной женщиной, я чувствовал обнаженным себя, а она казалась закованной в латы, пробить которые я уже не мог. Зо была уже совсем рядом. Я чувствовал ее дыхание, запах, тепло ее тела, и ничего не мог поделать. Огня в ее руках уже не было, и я не сразу понял, что он вокруг нас. Стена огня окутывала наши сближающиеся тела, скрывая лучше стен все, что творилось внутри него. Я видел, как дымит, сгорая и разлетаясь пеплом моя одежда, но уже не чувствовал жара, убившего Ярриди. Жар был, но он был внутри меня. Дикое, ни с чем ни сравнимое желание обладать этой женщиной едва не раздирало меня, и лишь каким-то остатком сознания я пытался бороться с этим неодолимым и страшным в своем беспредельном могуществе желанием. Наши тела почти соприкасались, и я удивлялся тому, что еще как-то могу понимать, что происходит. Еле сдерживая рвущийся наружу рев обезумевшего от неистового желания зверя, я пытался найти хоть какую-то спасительную щепку в этом море всепоглощающей и все сжигающей страсти! Я тонул в огне, но это было так мучительно приятно, как никогда не было с единственным человеком, которого я любил всей своей душой и всю свою жизнь - с Марией! Я видел огромные глаза Зо, до которых мог уже дотронуться собственными ресницами, и тьма беспредельного желания полностью овладела и моим телом и разумом. Какая-то еле заметная искорка еще вспыхивала где-то в дальнем углу умирающего сознания, и мне так хотелось оказаться рядом с ней, но страх, парализовавший бренное тело, был сильнее. Я почувствовал, как вокруг шеи обвились руки, ласково душившие меня, как к губам прикоснулись ее губы, вдыхая в меня безумие влюбленного в первый раз юноши. Наши тела соприкоснулись и искорка, вспыхнув и озарив последним, ярким огнем чье-то родное до боли лицо, наконец погасла навсегда... ...Мир рушился вокруг, оставляя после себя Ничто и Нигде! Не было ничего, кроме бесконечного и невозможного Счастья! Я не знал, где нахожусь, но этого и не хотелось знать! Я был в ком-то, и кто-то был во мне. Наше сознание, наши желания, страсть, безумные всплески чего-то неизъяснимо прекрасного и желанного - все это было единым! Я умирал в ней, а она умирала во мне! Я чувствовал то же, что чувствовала она - ее ощущения мгновенно передавались мне, наполняя и разрывая мое умирающее от счастья тело на мириады мельчайших крупинок наслаждения, и возвращались к ней удесятеренные немыслимым ускорением и страстью! Я любил Зо! Теперь я знал, что ее зовут так и никак иначе! Зо была моей страстью, моим грехом, слабостью моего человеческого существа, и я откуда-то знал, что так было всегда! Мария, это светлое и единственно прекрасное пятнышко моей души потонуло в безраздельной силе мрака, окутывавшего действительно желанную женщину! Зо была всем - она была царицей! Самой настоящей царицей, рожденной от далеких, неизвестных и всеми забытых богов! И сейчас она возвращала дарованную ей самим происхождением неограниченную, всеобъемлющую и всепожирающую Власть! Зо была всем, а был лишь ничтожным рабом, случайно попавшим под искры Ее величия. Это было унизительно и мучительно приятно! Настолько, что я готов был исчезнуть по одному лишь движению ее бровей. Я целиком принадлежал ей - женщине и сверхъестественному существу слившихся в одном теле! Я умирал, и никто не мог помочь мне. Никто...