Колхозный помещик образца XIX века

Эпилог

Обычно днем он не спал, все некогда, да и не стар еще, что бы выглядеть старой песочницей и не тянутся за постелью. Но сегодня как-то после бурной первой половине дня Макурин как-то вдруг срочно заснул, иначе и не скажешь. Сил хватило только дотащиться в своих покоях до обозначенной постели, и он уже ничего не помнил, отдавшись во власть древнего Морфея.

И уже во сне, прочувствовавшись и авторизовавшись, как Андрей Георгиевич Макурин, он понял, что этот древнегреческий божок тут совсем не при чем. Его вызвал к себе всемогущий Господь.

Да, это был их Иисус Христос Назаретянин, единый во всех трех существах — Отец, Сын и Святой Дух. Вызвал, понятно, не физически, ментально, На Небе оказалась только его душа, а тело как бы спит. Хотя вряд ли кто-то может его сейчас разбудить.

Ведь душа его оказалась совсем в другом месте, в чем-то вроде дворце. Почему вроде? Во втором своем визите он уже не был таким растерянным и несобранным, и почувствовал, что как бы каменные стены таяли маревом, исчезали, как только взгляд уползал в сторону и снова готовно поднимались, если глаза возвращались. Он вообще в каком-то строении? Может быть, вошкается на одном месте в сомнамбулическом сне в каком-то космосе?

А ведь Андрей Георгиевич и не думал, что его обманывают, не то это место, чтобы так греховодить. Скорее, каждый человек или существо видит и представляет то, что ему ощущается. И комната за прошедшим поворотом исчезает только лишь потому, что он ее уже не видит. Как говорится, весь мир — это лишь плод деяний органов чувств. И как только они перестают там существовать, то и эта часть мира исчезает.

В парадный зал он вошел там, где представлял. Еще бы, ведь это голова все придумала!

Господь Наш милосердный и Всемогущий сидел там, где он должен был. Только вот ни лица, ни тела у него четкого не было. И Макурин вдруг понял, что это не Бог многолик и многообразен, а просто он не в состояпии его зафиксировать и как бы увидеть и потому не может видеть.

Бог зашевелился, увидев его, негромко удовлетворенно рассмеялся, заговорив, как будто они виделись только что:

— Понял-таки кто я и где я. Но немного все же поправлю тебя. Я и плод своего воображения и независимый от тебя итог жизненных сил. Понимаешь, каждый Бог любого человека и не человека тоже с одной стороны, результат его воображения, деятельности его мозга, чувств, эмоций и всего, что его существует. С другой стороны, я итог многообразия многих людей. И не только их, но пока не будем уходить за пределы Земли. Поэтому я — каждый как бы составляю из двух частей — я-единый и я-многообразный. Это как компьютерная программа — в каждом устройства своя единоличная, но в целом единая. Понял ли?

— Да, Господь Наш Всемогущий и Могучий, — скромно потупился Макурин, стоя у дверей в это помещение.

— И проходи уже, сядь напротив меня, — сказал Бог, усмехаясь — смелее немного, ведь это твой сон!

«М-гм, а что делать? — пристыжено подумал Макурин, — не уподобляться же беспомощному младенцу?»

Он уже смелее, хотя и не переступая грань вежливости, прошелся в зал, где никак не виднелись стены (он не видел их!). Сел на вдруг оказавшееся рядом неким подобием одновременно стульчика и скамейки, положил на колени руки, готовясь слушать и понимать Господа.

А тот смотрел на него, не пытаясь ни как бы возгордиться над человеком, ни стать таким же, как он. Он был тем же Богом, и этого было достаточно.

— Однако пойдем дальше, — заговорил Господь, — из моих слов у тебя не должно появиться чувство какой-то моей слабости или пассивности. Бог не только результат массовой разумной деятельности человека. Со своей стороны, вся имеющаяся Вселенная, все существующее человечество — это итог моих размышлений, мое почти творчества.

— Так это, люди появились нечаянно? — удивился Макурин. Небо, а тем более нечто вроде резиденция Бога, не то место, где можно было показывать гордость и чванство, но все-таки эмоции тоже имеют какие-то границы!

— М-м, нет, конечно, — отказался от такого категорического тезиса Бог, — давай так, я отвечу тебе на этот вопрос, и потом мы будем говорить только о тебе. Ато через чур сложно тебе. Ты хоть и из толерантного XXI века, но все же человек и тебе трудно работать с такими категориями многогранных и многозначимых понятий.

Вообще-то Макурин легко понимал нить разговора и знал приводимые философские термины, но спорить с Господом он не решился. Пусть другие дураки лезут в драку, он лучше постоит в стороне. По крайней мере, целее будет.

Его божественный собеседник одобрительно кивнул головой, что-то почувствовав в олове. Ха, может ему просто не хочется говорить с человеком? Диалог бога и человека, по меньшей мере, выглядит смешно. Или оскорбительно для Господа. Это как для людей говорить с муравьями. Хочется сразу же отправить такого познавателя в сумасшедший дом и запереть его там покрепче.

— Говоря в общем ракурсе, создание человечества в целом и даже отдельного человека в частности требует очень много времени и усилий. Лично я не готов просто так удалить их в корзину.

Макурин на миг подумал, что будет со всеми людьми и ему откровенно поплохело. Раз и уничтожить все человечество? Нет, только не это!

— И потом, мой маленький друг, ты хорошенько подумал, почему люди появились на свете и почему они не могут исчезнуть?

— А-а? — вопросительно посмотрел Макурин на Господа. То есть не то, что у него не было совсем ответа, наоборот, даже несколько, но пусть он лучше сам ответит. А то будет его вариант неправильный, или даже оскорбительный. Интересно, а за оскорбление Иисуса Христа много дают тюремного срока? Или просто отправят в кромешный ад после смерти и мучайся, сколько хочешь?

— Я ведь общий итог умственной деятельности людей, — продолжил Господь, — и хоть без них я не исчезну, но значительно ослабну. Да и потом, а моральный подтекст? Не могу уничтожить своих же детей, не сатана же.

Господь быстро перекрестился, лицо его исказилось, словно он перешел на нечестивую тему.

Однако сдержался. Одобрительно посмотрел на человека:

— А ты умненький, не стал сам отвечать, понял, что мне это неприятно, переложил на мои плечи. Мне и самому говорить тяжело, а уж от другого такое оскорбительно. Любой бы обиделся, даже я.

Теперь о тебе персонально. Живешь ты в XIX веке положительно, нравно, по православному канону. Ничего нехорошего сказать не стану. Твой отказ от монаршего престола могу только одобрить. Император Николай I оказался государем средним, не очень хорошим, но и не плохим. Добрый, нравственный, с поданными добрый, заботливый, но строгий. И главное, православная церковь его одобрила. Пусть правит, потом, после смерти, я его привечу.

По глазам твоим вижу, есть у тебя вопрос, — Бог немного лукаво посмотрел на Макурина, чувствуя его невысказанное томление.

— Да, Господь, — замялся Андрей Георгиевич, — я вдруг стал…, вернее, меня вдруг все окружающие стали верить…

— Ты превратился в святого? — закончил занего Бог трудное признание в высоком статусе.

— Да, — облегченно и даже почти радостно сказал Макурин, — снимите с меня, пожалуйста эту… — он замялся, не зная, как ее охарактеризовать. Потом робко предположил: — должность?

Бог к этой крохотной просьбе отнесся холодно.

— Не имею никакого желания чего-то снимать, сам это, в общем-то, ничего не навешивая, — сказал он, — ты хоть понимаешь, что такое святость?

Андрей, понимая, что влез в сферу очень деликатных отношений и его Всемогущий повелитель точно может рассердиться, и тогда ему так или иначе может нехорошо перепасть по шее, осторожно ответил:

— Святость — это для меня, прежде всего, быть добрым христианином, соблюдать моральные нормы человеческих приличий, быть приличным семьянином, патриотом и честным российским поданным.

Макурин остановился, судорожно подыскивая, не просмотрел ли чего. Нет, кажется, основные черты назвал. А если и опустил чего, то извините, не ходячий умный ноутбук, не сказал сразу. Он молча посмотрел на Господа, мол, я все. Что мог, то произнес, а больше и не знаю ничего.

Бог тоже помолчал, давая еще сказать. Не дождался, Макурин говорил очень аккуратно, понимая, что лучше не все договорить, чем ляпнуть невзначай. У него здесь, если что, кроме земного пути, есть еще две дороги — в ад и рай. И он хорошо помнил, что благими намерениями выстлана как раз дорога в страшный ад.

— Что же, это черты доброго среднего христианина, — сказал в ответ Бог, — так можно честно прожить недолгую жизнь, а потом на другом свете отдыхая в раю. И все же, Андрюшенька, а почему ты стал святым, а не другой хотя бы россиянин. Если ты не отличаешься от остальных православных, то и в остальном тоже не можешь быть, а?

— Не знаю, — недоуменно пожал Макурин. Он действительно не знал и даже не предполагал ни чуточку.

— Случайным образом? — предположил Андрей Георгиевич, — методом отбора случайных чисел?

Сказал и сразу понял — не то ляпнул. Не зря в народе говорят, что молчание золото. Бог с разочарованием вздохнул, еще раз попытался подвигнуть собеседника:

— Вот смотри, гигантское большинство населения, миллионы, а потом уже и миллиарды никогда здесь не были и не будут. Многие простачки даже не верят в меня, ругая и сквернословя в мой адрес до той поры, когда не умрут и не окажутся передо мной на том, то есть сейчас в данном случае, на этом свете. А ты почему-то уже второй раз здесь оказываешься. Почему?

Действительно, почему, смазливая мордочка, поди, понравилась?

Нет, не надо так думать, здесь все мысли как на виду, мысли конструктивно, рискни! А что делать, раз не получается быть белым пушистым зверьком, наверное, поняли уже каким, будем тяжелым танком.

— Если так, то остается только один вариант — у меня есть такая характерная черта, которой нет у других, — предположил Макурин и замолчал, ожидая реакцию Бога — позитивную или негативную. С его-то возможностями, да чего угодно!

— Ну, наконец-то, ты начал думать, а не пытаться угадать мои мысли. Ты, Андрюша, в своем роде уникум, таких среди людей не больше пяти — шести, а среди вообще разумных существ — не больше десятка.

— Да?! — искренне удивился Андрей Георгиевич. Это, пожалуй, была искренняя и «звучная» его эмоция на Небе и Бог даже причмокнул от удовольствия, сказав:

— Вот теперь у тебя пошла такая яркая и красочная аура, что просто не воскликнешь! Ладно. Я ведь уже пытался тебе сказать, сейчас скажу прямо. Вся история и человечества и всей Вселенной мне уже известна с того времени, когда я появился. И я ее как бы переживаю вновь, словно смотрю второй раз один и тот же фильм.

М-да. С другой стороны, жизнь ведь это не фильм, она гораздо сложнее и многообразнее. Судьбу несколько существ, в том числе и мою, я никак не вижу. Из людей на сегодняшний день проживающих земную жизнь, я не могу прочитать только у тебя. Понял, чадушко? — Бог ласково посмотрел на него.

— М-м-м, это хорошо или плохо? — решил рискнуть Макурин, кляня свое гремучее любопытство.

— Это не хорошо и не плохо, — равнодушно ответил Бог, — ты ведь есть, значит, зачем-то существуешь?

Что же, в мире наличествует еще один Бог, такой же, как минимум, могущественный и сильный, раз его собеседник так говорит?

Макурин попытался спросить, но Бог, видя по ауре мысли собеседника, опередил его:

— Ты куда-то не туда помыслил, дитя мое. Бог только один и это Я. Оговорюсь сразу, что б не было недоразумений — я всемогущ и силен, я все знаю и все могу. Но в том-то и вся проблема. Когда я Святой Дух, я знаю все и вся. Но тогда я не человек в широком смысле слова. И стремлюсь не делать ничего, потому как уже понял, ничего из этого хорошего не получается.

Но когда принимаю человеческий облик, то имеющейся мощности моей головы информационных каналов уже не хватает. И потому я не знаю, что я же сделал. Я уже отправил импульс по поводу тебя. И он, конечно же, придет с ответом… через пару тысяч лет, когда ты уже давно закончишь свое земное существование будешь в раю и займешь подобающее тебе место святого. Понял ли?

— Понял, Господь, — пристыжено ответил Макурин.

— И кстати, на данный момент я не могу тебе сказать, как и когда ты стал святым и почему ты уже два раза живым попал на небо. Это совсем не означает о моей слабости, а только лишь о других вселенских масштабах. Смирись с этим!

Бог по-доброму посмотрел на него, кивнув на последок, и Андрей Георгиевич снова оказался в своей комнате, в покоях в Зимнем дворце, дарованных ему императором Николаем I. Около него хлопотала милая, родная жена и ему было так приятно и расслаблено. Земная жизнь его все еще идет и Господь подтвердил, что он все делает правильно.

Ура!

Конец книги.