Колхозный помещик образца XIX века

Глава 7

А теперь действовать, действовать и еще раз действовать! Так, кажется, настоятельно и весьма агрессивно требовал не безивестный прощелыга О. Бендер? Впрочем, пусть его, этот оголтелый авантюрист еще не скоро родится, и даже деды и бабки его, наверняка, никак не обозначены. А, может, уже бегают, голозадые и радостные малыши, ни к чему плохому еще не пригодные.

Короче, ближе к делу, господа присяжные заседатели, которых тоже еще нет. Общий пинок, во всяком случае, Макурин своим крестьянам дал. Свои — это, значит, собственные, крепостные. Говорящее имущество, как тогда говорили. Но даже лошади и коровы требуют руководства, а, тем более, люди. Выступил, сказал. Не только показал перспективы, но и изрядно стимулировал к труду на земле.

Вы скажите неприлично? Да, наверное. Но крепостные, вот они, а он не революционер и даже не либерал. Ковыряется тут в земле с крестьянами, и не собирается что-то менять. Ибо, давным — давно известно, благими намерениями выстлана дорога в ад. И все эти реформаторы, радикальными и даже умеренные, начав с прекрасного далека, заканчивают большой кровью. Плавали, знаем!

Мда-с. Но пока рано еще, поздняя зима или ранняя весна, черт его разберет. В общем, на полях снега, которые еще и не думают таять, крестьяне в своих домах и в большинстве даже не собираются активно работать. Один помещик, пока еще почти бедный и холостой. Или, скажем так цинично, без женщины в постели, рыскает в селе Березовое и даже, иногда, в уезде.

Для этого, кстати, он приобрел (отбил от своих же слуг в личную собственность) жеребца Ворона — черного флегматичного коняку средней комплекции, и приказал для себя родного и любимого — чиновника свиты его императорского величества Макурина А.Г. — пристроить в свиту кучера Федора и домашнего слугу Гаврилу.

Так и ездили втроем. Молча. Попаданец еще не пришедший в себя от новых реальностей крепостнического строя, когда, оказывается, крепостной лично тебе принадлежит полностью, и ты можешь его продать, можешь выпороть и даже запороть, но вот его имущество использовать не в силах. По крайней мере, частично.

Как так? Андрей Георгиевич понимал, что он чего-то не понимает. Нет, конечно, в личном общении с крепостным он, так сказать, может все объяснить, розог еще много и его молодцы Леонтий и Гаврилой крепки и сильны.

Ну, а где ж закон? Где та юридическая плеть, которая требует от простонародья выполнения его обязанностей? Или это такой социальный люфт, не видимый, но очень важный, который позволяет существовать крепостничеству, как институту, стабильно и постоянно? Ведь и ликвидировать его удалось сверху, только юридическим указом, а не снизу, путем непрерывных бунтов и восстаний. Мг-м!

Устав от молчаливых размышлений казуистических тонкостей, попаданец, встретивших в уездном центре с несколькими чиновниками и просто интересными людьми, резко изменил тему своих дум.

Что же ты, голубчик, Андрей Георгиевич, делаешь? — осудил он себя, — главное в любой деятельности, особенно в деловой, соразмерность и пунктуальность. Создай общий план работы, обсуди хотя бы для себя структуру помещичьего занятия и у тебя все само собой уложится.

Вот, — оживился он, почувствовав себя в знакомой сфере торговли и, прямо скажем так, спекуляции, — в любой подобного рода отрасли, есть несколько отдельных секторов, в общем-то, отдельных, но очень сильно взаимозависимых.

Это для начала добыча самых товаров. В данном случае, это сельскохозяйственная продукция, например, э-э-э, зерно, мука, отруби, мед. И все? Не-а. Ведь еще есть овощи, зелень, целая животноводческая отрасль. Да тут только молоко и молоководческая отрасль тебя озолотит!

Примыкающие товары. К сельскому хозяйству они непосредственно не принадлежат, но производятся теми же крестьянами и по большей мере для самих же крестьян, — соль, в частности. Создать на местных источниках соледобывающие предприятия и продавай соль, хоть своим, хоть чужим. Последним, разумеется, дороже. Да даже в Санкт-Петербург можно возить, там ведь она тоже привозная и, надо сказать, для горожан довольно дорогая. Местный товар все равно будет дешевле!

Дальше железо. Болотная руда — незаменимый источник железа. В I тысячелетии хоть до н. э., хоть н. э. она была основой металлургии, а сейчас — база крестьянских кузнецов.

С другой стороны, на фига ему мучиться, и своих крестьян ломать об колено, когда буквально рядом металлургический центр? Не такой еще мощный, как в XX веке, но все равно не сравнится с крестьянскими ремесленными кузницами.

Надо узнать, — решил он, — как дело обстоит с столичными заводами, но, по-моему, производство металла на деревне в любом случае в наше время не имеет особой выгоды. Также как и тканью. При Петре Великом крестьянская промышленность еще имела перспективу, но в XIX веке промышленность и сельское хозяйство уже намертво и четко разделились.

Но пока мыслишку ты не закрывай. Промышленные товары, если и производить, то в промышленных предприятиях, а не в крестьянских хозяйствах, а для крестьян. Но ведь можно еще что-то получать из товаров деревне, кроме как в поле и на лугу? Не все в деревне му-у!

Правильно! — чуть ли не закричал вслух Макурин, глядя на появившийся пруд. Два таких водоема находились незаметно невдалеке от Березового. Не потому, что боялись и прятались, а потому что в низине проще содержать. Вот мужички там и вырыли за пару летних вечеров. Один еще при Александре Благословенном, а второй буквально несколько лет назад. Одно было выше, другое ниже. Так они и назывались — Верхнее и Нижнее.

Что же, скромные речные водоемы не сравнятся с огроменным морем, а рядом протяженная Балтика, где в XIX веке рыбы еще навалом. Только речная рыба морской не конкурент, а лишь дополнение. Пройдет!

— Пруды ведь оно как, — разъяснил вездесущий Аким, — вроде бы и баловство, а для деревни без них никак. Бабы стираются, ребятишки плескаются, утром — вечером коровы пьют, уходя — приходя на пастбище. Опять же если пожар где в деревне? Колодези летом высыхают, да и не с руки, а тут прудишко рядом.

— И караси, наверное, есть, половить и на сковороды с маслицем, — поддакнул Макурин в нужном направлении.

— Караси, оно, да, — согласно кивнул Аким барину. И тут же подрезал его замыслы: — только не будут мужики рыбу ловить. Баловство одно, а им пахать надо, рожь сеять.

Да уж, — поддакнул теперь Макурин. Крестьянам, конечно, некогда. Не зря говорит, летний день зиму кормит. Ну ведь и не о них разговор. Что-то мы не туда поехали.

— А скажи-ка, Аким, много ли там рыбы ловится? — полюбопытствовал попаданец как бы случайно.

— Да шут его знает, — попытался невзначай отмахнуться управляющий от трудного вопроса, поиграв с барином его же игру.

Но помещик внезапно заупрямился, уже сердито спросил:

— Ну хотя бы примерно скажи, хоть раз же ловили мужики под самогонку в летний церковный праздник!

Эх, коли барин требует!

— Ловили несколько раз при прошлом барине Аркадии Митрофановиче. Тот одно время полюбил трескать жаренные караси со сметаной под польскую вудку да под аглицкий ром. Как бывало стаканчик опрокинет да поджаренного карася и погрызет. Мужики тогда все пруды от тины вычистили и не по разу. Хорошенько ловили, как пойдут к вечеру по приказу барину, так в миг поймают несколько ведер карасей.

Ведро — это, кажется, старорусская мера объема. Ну хотя бы наугад скажем — по весу десять-пятнадцать пудов за один рейд за рыбалку. И ведь это по несколько раз за лето. Пруд, конечно, не море, но затея попахивает удачной коммерцией.

— Только давно это было, даже уже плотина обветшала, — иронично посмотрел управляющий на размечтавшегося барина, — воды мало, тина да трава. Рыбы, поди и не стало совсем.

— Тьфу на тебя, — цыкнул Макурин на крепостного Мефистофеля, — накаркай мне еще, и без того тошно!

Прикрикнул на крепостного, а сам подумал, что рыба это не железо, потенциал имеет, но в будущем, пока же он немного с ней поваландется. Так ведь и хлеб сколько требует трудов, пока караваем ляжет на стол.

Так, что еще. Лесных богатств, скорее всего, в его земле и нет, раз болота обширные. Спросил на всякий случай:

— Аким, а лесов, наверное, и нет в поместье?

— Отчего же кормилец! — удивился его собеседник, — болота-то на южных землях лежат, и не только на твоих, но и больше на казеных. Там и пахотных-то земель почти нет, местные крестьяне больше рыбой да лягушкой образуется.

Андрей Георгиевич недоверчиво покосился на него. Врет, наверное, собака, язык совсем без костей. Россия — не Франция, а деревенские жители слишком консервативны, чтобы так меняли диету.

Крестьянин его понял.

— Может и брехня все это, — открестился он от информации на всякий случай. Уточнил: — только к югу там одни болота, есть нечего. А вот к северу лежат обширные леса, часть их попадает и на твое поместье. Ягод там раздолье, опять же грибов. Бабам и девкам раздолье, но лишь по краю. Звери же пожрут, дремучий лес. Мужики наши в обоз собираются да лес берут понемногу на зиму. Был я там пару раз, смотрел. Сколько леса гниет, пропадает зазря.

— И неужто прежние барины не брали такое богатство? — удивился Макурин.

— Прежние не знаю, Аркадий Митрофанович здесь долго барствовал, почитай вся моя жизнь при нем была, — вздохнул Аким, вспоминая: — только к старости очень уж начал пить, тем и умер. Какая уж там прибыль. Говорит, мне хватит, а на денежную загробную жизнь не надеюсь, у гроба нет карманов.

— М-гм, — хмыкнул Андрей Георгиевич, но оценивать жизнь своего преемника не стал. Однако подумал, что сотня квадратных верст лесного богатства вроде бы и не очень, но в карман деньгами лягут тяжело. Опять же, если все получится, то можно и казеных владений попросить. Доходов они все равно не дают. Николай I и не поскупится. Надо лишь постараться попасть в нужный момент к императору.

Итак, — подытожил мысленно хозяин этих мест, — какие можно выделить для меня различные доходы?

— Во-первых, растениеводство. Зерновое хозяйство у мужиков разработано, зерно идет как на рынок, так и себе в хозяйство на питание. Уровень, конечно, XIX века, то есть низкий, но база есть.

Всевозможные овощи этой полосы растут в приусадебном участке. Даже картофель есть! Командуют здесь бабы, которые в основном выращивают для своего хозяйства для питания. Но потенциал есть. Если найти каналы для продажи в Санкт-Петербурге, можно удельный вес и увеличить.

Во-вторых, животноводство. Скот выращивается в основном для собственного хозяйства, но крестьянство готово поставлять его и на рынок. Правда, на практике продает эпизодично и сравнительно мало. Происходит это из-за плохих дорог и плохой методики обработок продукции. Разве масло не брали бы горожане? И у нас, в России, и на западе? Еще как! В реальном будущем, эдак в начале XX века, российское масло буквально с треском рвали, жаль революция пришла. Но во второй четверти XIX века, при Николае I технологии были еще низкими. Ну а ты-то на что, попаданец, ведь Господь тебя как раз для этого перебросил!

Значит, масло и молокопродукты в первую очередь. Затем мясо и мясопродукты. И, наконец, рога и шкуры, ха-ха. То, что в XX веке у авантюристов был лишь прикрытием, в XIXвеке становилось реальным доходом. Надо покупать и требовать для продажи копыта, рога, шкура. По средней для этой местности цене. Плюс вдобавок для своих по определенной наценке. Для крестьян не жалко. А уже в Санкт-Петербурге производить или хотя бы с прибылью перепродавать. Короче, действовать по обстановке.

В-третьих, околоаграрные товары, самые разные — соль. мед и воск, строительный лес и дрова, грибы и ягоды, даже лекарственные травы.

Господи, это же просто золотое дно какое-то!

Теперь сектор второй. То есть производить мои крестьяне с грехом, но могут. Надо лишь продавать прибыльно. Хм, тут болтать не стоить, теоретика излишня. Надо ехать опять же в столицу и выглядывать, особенно продукты. Не дорого, но и дешево. Пос. редник получит огромные деньги.

И не только в лавки и в руки различным торговцам. Андрей Георгиевич чем больше, тем все настоятельнее думал о трактирах. Целой сети трактиров, кафе, булочных и т. д. со своим-то сырьем (дешевым и даже бесплатным), да крепостными работниками, недорогими, хотя и не бесплатными, людям тоже надо питаться. Нои не очень-то, поскольку много жрать вредно.

Думаете, много ли можно получить прибыли с изготовления и продажи хлеба? Так вот я вам скажу — до хренищи и его немного, если зерно у крестьян ты получаешь бесплатно (или, по крайней мере, задешево), а продаешь покупателям в центр столицы дорого. Главное, не особо промедлить и не лопухнуться!

Ну и, наконец, третий сектор. Ведь, как и любой торговец и спекулянт, Андрей Георгиевич не только должен покупать или получать от крестьян, но и продавать им же городские товары. Это и деревне выгодно (дешево и быстро) и самому помещику. Все же в свой карман падают денежки.

Здесь продавать можно, э-э, в принципе, все. Деревенская продукция, если и имеется, то по цене и, особенно, по качеству серьезно отстает и сравнится не может. Главное, думая о сиюминутной наживе, не придавать своих же людей. И, скажем, не просто металл продать, а продать его кузнецам, обговорив у них небольшую наценку. Продавая ткань и изделия из него, не позволить крестьянам задушить собственную продукцию.

Что там еще? В сущности, крестьянская промышленность в XIX веке уже захирела и ее было мало. Но она все же была и попаданцу не хотелось быть именно тем человеком, который окончательно уничтожил ее. Хотя бы и в масштабах одного помстья.

— Вот так-то Федор и будем жить! — вслух пообещал он своим спутникам.

— Господи Иисусе! — даже испугался бывший кучер, временно повысившийся (понизившийся?) до охранника. В поместье ему жилось хорошо. По крайней мере, кормили так, что у него появилась какая — никакая складка на животе. Барин обещался женить и даже показал местную девку. Та, правда, оскорблено фыркнула, но это ничего. всякая кобылица с норовом, пока не становится лошадью. И у людей девка гордая пока не становится семейной женщиной. А женщиной она, между делом, быть хочет, хоть и боится. так что милая, давай с божьей помощи в церковь, а там и в свадебную постель.

Все хорошо, но эта грязь надоедливая…

— Все хорошо, Федор, эта грязь весенняя, она с ней и уйдет. А летняя грязь легкая, необидная, почистишься у речки, сапоги помоешь и все… а это еще что за ерунда?

Последнее относилось, разумеется, не к Федору и уж тем более не к Гавриле. Едва только они проехали конным немедленным шагом небольшую березовую рощу, как буквально врезались в какую-то карету. Та была замазана грязью до верхов и даже частично сломана, но с претензией на роскошь. По крайней мере, сусальное золото и инкрустация красным деревом виделись даже сейчас. Но что особенно важно, на роскошной, с изяществом, дверце явно виделся герб Татищевых.

И, похоже, карета, сломавшись, банально застряла в непролазной весенней грязи. Или застряв, сломалась. Но что они тут делают, и карета и ее пассажиры?

Андрей Георгиевич, естественно, ненароком слышал, и не по разу и от чиновников, и от своих крестьян, что неподалеку у Татищевых есть сравнительно небольшое поместье. Но Настя о нем упоминала, к тому же, ей, горожанке до последней косточки, совсем не хотелось ехать в деревню, да еще спорную с дядьями и кузенами. То есть ныне правящий император Николай I поместье это у ее родственников отобрал, но самой Насте не дал под предлогом отсутствия мужа.

Ну и кто там у нас? Конечно, могло быть и так, что это был все же один из братьев, поехавший по имениям с весенней инспекцией, но опять же что-то он сомневается. И в качества доказательства ненароком в отблеске окна увидел юную горделивую голову фрейлины Татищевой. Вариант с ее дядьями был немедленно отброшен.

— Ура, ребята, в рукопашную! — театрально взревел Макурин и выстрелил в воздух в очень даже кстати оказавшемся пистоле.

Выстрел был оглушительным. Он чуть не оглушил самого собственника оружия и перепугал всех — немного позади помещика и от состояния обморока впереди в карете.

Но Макурин был неумолим:

— Вперед, мои люди, будем жестокими и добьем этих вероломных разбойников!

С козлов явственно послышалось женское «Ах!»

Тут надо иметь в виду, что при дворе Александры Федоровны в это время очень даже увлекались французскими романами об амазонках. И почти все фрейлины обзавелись слугами женского пола, типа воинственными амазонками. Вот и Настя посадила на козлы кучериху, а не кучера. Иначе бы черта с два они так легко застряли в этой все же условной, но полевой дороге.

Да и сам он держал себя поумереннее. Война 1812 года уже прошла и что такое народная дубина и как она лупит всех, даже дворян, знали все и, тем более, попаданец.

М-да. Но мужчин все же не было, а женщины оказались классическими, то есть не драчливыми и не готовыми драться со злобными аборигенами.

Однако, грязь, как тормозящий фактор, действовала не всех и даже Ворон — жеребец вожака лютых воинов, он же мирный местный помещик — шел более чем тихим шагом. А его «храбрые ратники» — Федор и Гаврила — отнюдь не рвались впереди их, как оказались, воинственного барина.

Поэтому нападение развивалось с позорной медлительностью и даже обороняющимися робкими женщинами надоело ждать и падать в обморок. С козлов кареты поднялась какая-то хворостина с белым платочком, а потом показалось смазливое личико Марьи — довольно юной еще дочери кучера Насти и теперь, как видимо, сама ставшая кучерихой.

— Эй, барин, Андрей Георгиевич! Ваше высокоблагородие, мы свои! Это барыня Анастасия Татищева проезжает из своего поместья!

— Не знаю, не знаю, — нарочито суровым голосом проворчал Макурин, — знакомые, а тайком проезжаете по моим землям, воруете ненароком.

— Ах, барин, напрасно вы так, — сладко запротестовала Марья, сама меж тем поднялась с козлом и показала хорошенькую фигуру. Впрочем, показала больше не помещику, его молодым спутникам. Она, девушка городская и даже из императорских слуг, субординацию знала хорошо и, тем более, не собиралась становиться соперницей своей хозяйки.

Андрей Георгиевич в это связи, даже не обращая на простонародную прислугу, твердо открыл дверь кареты. Там, ха-ха, вот это неожиданность, оказалась его невеста Настя. В обмороке она не оказалась, по крайней мере, уже в нем не была.

Макурину она просто робко улыбнулась. Выстрел около кареты, грубые крики, явное многолюдство слегка припугнули барышню или, хотя бы, заставили ее оробеть. И пусть это был очевидный жених со своими крепостными, на всякий случай она будет милой девушкой. Покапризничает она потом в поместье и в строго обязательном порядке, чтобы его привезти в себя.

— Ба, Настьюшка! — как бы узнал ее Макурин и сильно удивился, — какими судьбами вы в нашей провинциальной глуши?

Настя только улыбнулась, то ли робко — вы такой грубый, а я, милая барышня, здесь одна, то ли злорадно — я тебя и здесь найду, не спрячешься!

Впрочем, Андрей Георгиевич не искал различные чувства в пойманной беглянке. Внешне равнодушно, но бережливо он вытащил ее наруках из кареты и водрузил к себе на коня.

— А-ах! — нарочито жалобно застонала она на это. Но небрежное помаркивание кучерихе Марьи показывало — все идет по плану. По ее плану и, значит, именно она победитель!

А помещик меж тем думал, кто возьмет на лошадь Марью. Оставлять ее одну не стоит. Она — простолюдинка, к ней будет отношение куда хуже, проходившие мужики побьют еще ненароком или снасильничают. Нравы в это время были очень простые, а ему придется извиняться, если ее прислуга нечаянно родит в ходе этого приключения. А он обязательно будет виноват, как пить взять!

С другой стороны слуг у него двое и оба с сильными конями, сами крепкие и еще молодые. Хотя Федор уже как бы имеет невесту Катю. И такую красивую, что у самого слюнки текут. А вот Гаврила же холостой и вроде бы совсем без знакомой девки. Решено, так и сделаем!

— Гаврила, подсади Марью, да неси ее на своем коне. Нечего ее тут оставлять, забоится. Да держи крепко, не потеря! А ты, Федор, скачи налегке вперед, от моего имени возьми людей и коней, сколько надо, притащите эту карету в каретную.

Кажется, всех разделил и все довольны. Нет, девушки, разумеется, ругаются негромко — Настя выдает жениху, Марья — Гавриле — но спокойно и с мест своих не рвутся.

Федор относительно быстро для такой грязи проскакал — поковылял по еще невспаханному полю, а два всадника — Андрей Георгиевич и Гаврила поехали не спеша, уберегая и своих спутниц, и лошадей.

В поместье он поместил, разумеется, гостью по ее благородному статусу — на первом этаже, в гостевом покое, поместив туда же в качестве прислуги Марью и дав еще двух сенных девушек. А то ее кто знает, что ей надо?

Авдотье было приказано выполнять все капризы гостьи. А для большего стимулирования хозяин ей сказал, что девушка его невеста и намекнул, что очень даже возможно, что жена. Ничего ведь соврал, правда?

Настя была очень любопытна, если не сказать пронырлива. В каждый закоулок и избенку она совала свой прелестный носик и требовала дать пояснения. При чем экскурсоводом должен был быть сам хозяин.

— Милый, — как бы невзначай сказала она уже в первое утро, — меня, как дворянку и приличную девушку, должен обязательно сопровождать благородный человек. Распорядись, пожалуйста!

А что распорядись? Он здесь один дворянин, остальные простонародные крестьяне в населенных пунктах и в помещичьем доме!

Спали, между прочим, как и положено невенчанным — она в гостевом покое, а он в своей постели. Но утром она пришла к нему рано, когда он еще был в дезабилье и сонный, лежал в собственной постели. Все же невеста, не чужой человек. Немного целовались, тоже в таком же ракурсе.

Авдотья — балда, а может быть, проницательный человек — растрезвонила всем слугам о тихо сообщенной новости хозяина, что ему пора женится и эта девушка может быть его женой. Новость была сенсационной, но отнюдь не невероятной. Барину было уже за двадцать — по тем временам почти старик для этого дела. Известные красотки, почти наверняка ждавшие, по примеру Аркадия Митрофановича, приглашения в его постелю, разочарованно вздохнули, а остальные представители слабого пола в два глаза и в два уха ощущали, принимали и даже вынюхивали за господами.

Настя отнюдь не дурочка, жившая все детство в поместье, пусть и в чужом, быстро все поняла и только похохатывала, передавая происки слугам.

Были ли это или по вынужденным эмоциям — ей некому было говорить, кроме него, или с каких-либо дополнительных намерений, но Андрей Георгиевич слугам энергично, хотя и без битья, объяснил, что невеста его не актриска какая и не любит большого внимания.

А так, поместье Насте понравилось. Детали передачи, конечно, ей не передавали и она откровенно удивлялась его активной деятельности. В имениях Татищевых в основном всем этим занимались управляющие. Впрочем, и сами Татищевы, если хотели, вникали в хозяйственные дела, и Настя благосклонно щипнула его за мочку уха (не больно).

Больше ей здесь было делать нечего. Погода барствовать не позволяла, было сыро и весьма прохладно, с девками она быстро разобралась, узнала даже неудачную попытку Катерины. Что же еще? Плотские утехи до венчанья им были запрещены и общество в лице Андрея Георгиевича, Николая I и Александры Федоровны активно об этом и говорили и запрещали. Оставалась только жрать и пить, что категорически было запрещено самой Настей. Диета-с!

Третьего дня девушка стала интересоваться состоянием его кареты и проезжимостью дорог в Санкт-Петербург. Слава богу, он выиграл это состязание с невестой!