Колыбельная для жертвы

1

– Я не говорю, что он гей, я не говорю, что он го-мо-сек-су-а-лист, я говорю, что он – сладенький красавчик. Это не одно и то же.

– Только не надо снова…

Полумесяц луны – словно шрам на облаках. Кевин прокладывает себе дорогу по хрустящей от инея траве. Соски от холода – словно маленькие раскаленные точки. Охватившие фонарь пальцы чертовски стынут. Дужки очков холодят виски.

Позади сине-белые огни «скорой помощи» лениво посылают вдаль лучи яркого света, создавая причудливые тени, крадущиеся по деревьям вдоль дороги. Свет фар отсвечивает от пластикового покрытия автобусной остановки, пластик вздулся и почернел в тех местах, где какой-то вандал пытался его поджечь.

Ник с громким стуком захлопнул дверь «скорой помощи»:

– Нет, я серьезно, разве он может быть кем-нибудь, кроме сладенького красавчика?

– Может, заткнешься и поможешь мне?

– Не понимаю, чего ты так разозлился? – Ник почесал бороду – яростно, словно блохастый пес. Крошечные белые хлопья, вылетевшие из густого волосяного покрова на его лице, вспыхнули в свете переносного фонаря, словно умирающие светлячки. – Просто еще один гребаный ложный звонок, как и все остальные. Я тебе вот что скажу – как только в Кингсмите нашли эту женщину, с кишками, вывернутыми наружу, каждый бесполезный засранец, живущий в этом городишке, бросился к телефону – сообщать о выпотрошенных тетках. Если их послушать, то это чертово место должно быть по колено завалено дохлыми шлюхами.

– А что, если она лежит где-нибудь здесь, в темноте, и умирает? Ты ведь не хочешь…

– А ты не знаешь, почему Спайдермэн одет в большую такую женскую блузку?

Кевин на Ника и не смотрит, глаза его пристально вглядываются в траву. Она здесь гуще, стебли цвета битого стекла запятнаны ржавыми потеками и прилипшими семенами чертополоха. Пахнет плесенью, затхлостью и гниением.

– А что, если это так и есть? Может быть, она еще жива.

– Ага, и ты себя этим успокаиваешь. Пятый сказал, что ее вообще не существует. – Пятерня Ника снова яростно заскребла бороду, правая нога ударила по куче зашуршавших листьев. – Действие есть награда, так, что ли, получается?

Два часа до конца дежурства. Еще целых два часа бессмысленного мотания и глупости…

А что там выглядывает из-под куста?

Кевин пошевелил ветви – длинные темные коробочки с семенами затрещали, словно гремучие змеи.

Просто пластиковый пакет, красно-синяя надпись блестит от инея.

– Слышишь меня? Вот ты мне скажи, а если бы я спас крутую телку из горящего здания? Я хочу, чтобы мне за это наличкой отстегнули… или отсосали по меньшей мере. Когда ты в последний раз видел, чтобы Спайдермэну кто-нибудь отсасывал? Никогда, так-то вот.

– Ник, Богом клянусь…

– Да ладно тебе… Если бы ты или я, к примеру, мотались по городу в пижамах и брызгали в редких прохожих нашими липкими физиологическими выделениями, мы бы давно закончили жизнь в списках лиц, совершивших половое преступление, точно?

– Ты не можешь заткнуться секунд хотя бы на пять?

У Кевина горели мочки ушей, как будто кто-то тушил об них сигареты. То же самое происходило со щеками. Он провел по кустам лучом фонаря. А может, Ник прав, и все это пустая трата времени? Они здесь занимаются черт-те чем в ночь на четверг, в пронизывающем холоде, ноябрь месяц, и только потому, что какой-то вонючий малолетний засранец решил, что будет очень даже прикольно сообщить, что он обнаружил труп женщины на обочине дороги.

– А он и никакой не супергерой, а просто извращенец. И красавчик сладенький. Quod erat demonstrandum.[1]

Каждый год сто пятьдесят тысяч человек получают инсульт – почему бы Нику не оказаться среди них? Прямо сейчас. Неужели это такая большая просьба?

Волосатый мерзавец закончил скрести бороду и показал на что-то указательным пальцем:

– Смотри, смотри, здесь кому-то очень сильно повезло. Целая куча гондонов… – Ткнул носком ботинка, разворошил. – Французские, с пупырышками, если с первого раза…

– Заткнись, а? – Кевин грызет кожу на указательном пальце, дыхание изо рта затуманивает стекла очков. – Тот, кто звонил… говорили… что было сказано?

Ник шмыгает носом.

– Женщина, лет двадцати пяти – тридцати, возможно внутреннее кровотечение, резус-фактор отрицательный.

Дорожное покрытие хрустит под ногами Кевина, когда он обходит вокруг автобусной остановки.

– Им-то откуда такое знать-то?

– Что она где-то здесь? Наверное…

– Да нет же, придурок, – перебивает Кевин. – Откуда что у нее резус-фактор?.. – Кевин замирает. За автобусной остановкой что-то лежит, вроде как человеческое тело.

Наклоняется. Нога скользнула по обледеневшему асфальту. Всего лишь кусок ковра, на нем поблекший рисунок в виде зелено-желтых кругов, весь покрыт темными пятнами. Выбросил, видно, какой-нибудь грязный ублюдок, которому не хватило мозгов донести эту дрянь до мусорной свалки. И что в наши дни с народом происходит?

Похоже на…

Трава примята, будто тянули что-то тяжелое.

О господи…

– А этот Супермен!

Кевину сдавило горло. Он сделал еще одну попытку:

– Ник…

– Вот я и говорю, какой извращенец натянет на себя синие лосины…

– Ник, тащи аптечку.

– …а сверху ярко-красные трусы? Это вроде как «Смотрите на мою промежность, я – Человек-из-Стали!» И еще, он быстрее…

– Тащи аптечку!

– …быстрее пули. И все, что еще нужно женщине…

– ТАЩИ СЮДА ЭТУ ЧЕРТОВУ АПТЕЧКУ! – Кевин побежал, поскальзываясь на траве рядом с автобусной остановкой, прорываясь сквозь стебли засохшей крапивы – по следу.

Она лежала на спине, одна нога подвернута, ступня другой вымазана грязью. Белая ночная рубашка задрана до бедер, на ткани, обтягивающей вздувшийся живот, отпечатался желтый крест. Живот обезображен чем-то, что было зашито внутрь. По ночнушке там и здесь расцветали красные пятна, словно алые маки, потемневшие и расползшиеся.

Лицо бледное, как китайский фарфор. Проступившие веснушки темнеют, как засохшие пятна крови. Ярко-рыжие волосы разметались по остекленевшей от инея траве. На шее блестит золотая цепочка.

Пальцы дрожат.

Она жива…