хлынул целый водопад осколков. Послышались хриплые возгласы, захрустело битое стекло, и повара, который собрался было выпрямиться, грубо отшвырнули в сторону, под один из разделочных столов. Впрочем, он решил, что место под столом является самым безопасным, когда увидел, как в разбитые окна один за другим вскакивают какие-то люди в камуфляжной форме и, как показалось повару, вооруженные до зубов. В дверном проеме возникла облаченная в белый халат фигура младшего повара, но один из ворвавшихся свалил несчастного на пол, нанеся ему два отработанных удара прикладом - сначала в живот, а затем в лицо. Бесконечная вереница нападавших, прыгая через тело младшего повара, начала втягиваться в коридор, выводивший в зал, где сидели посетители. В кухне остались два человека в камуфляже, наблюдавшие из окон за улицей, и неприметный молодой человек в легкой летней куртке и с сотовым телефоном. Шеф-повару казалось, будто его никто не видит,но, бросив в телефон несколько отрывистых команд, молодой человек достал из-под куртки пистолет, показал стволом на повара:"Этого тоже в зал" и, перешагнув через несчастного младшего повара, исчез в коридоре. Один из молодцов в камуфляже вытащил повара за шиворот из-под стола и поволок по коридору в зал. Там глазам повара предстала картина полного разгрома - было удивительно, как за столь короткое время можно перевернуть столько столов, перебить столько посуды и среди битой посуды уложить носом в пол столько дюжих громил, еще совсем недавно являвшихся грозной преступной группировкой. Теперь же их одного за другим поднимали под мышки с пола, наносили резиновой дубинкой несколько тяжелейших ударов по голове и, когда жертва обмякала, оттаскивали ее в сторону, к туалету. Внезапно раздался отвратительный хруст и затем отчаянный вой - это авторитетный бандит Круглов по прозвищу "Круглый" попытался дотянуться до пистолета, который сам же он выбросил, решив, что в кафе ворвался ОМОН. Затем Круглый понял свою ошибку, однако лучше бы он ее не понимал: один из людей в камуфляже, стоявший поблизости, заметил поползшую по линолеуму ладонь и с размаху обрушил на нее тяжелый армейский ботинок. Захрустели кости, и бандит, огласив помещение воплем, закорчился на полу, прижимая к груди раздробленную кисть руки. Другой бандит непроизвольно сделал резкое движение, и тут же на него с двух сторон посыпались пинки, так что грудная клетка несчастного заухала, словно шаманский бубен. "Уй!.. Уй!.. Я!.. Сдался!.. Я!.. Сдался!.."- в промежутках между пинками отчаянно выкрикивал бандит - казалось, будто он мчится в телеге по ухабистой дороге. Сопротивление было подавлено в зародыше - одни налетчики собирали между перевернутых столов выброшенное оружие и обыскивали одного за другим лежащих бандитов, а другие деловито продолжали экзекуцию, не проявляя даже намека на сострадание. Когда какой-то высокий и тощий бандит крикнул рыдающим голосом:"За что?!" - наблюдавший за расправой неприметный молодой человек равнодушно ответил:
- Да так, ни за что.
Этот ответ так поразил бандита, что он оцепенел и покорно принял страшный удар дубинкой по лбу. Когда очередь дошла до Носа, молодой человек заметно оживился, подошел к "авторитету" и в упор спросил:
- Ты Нос?
- Ну, я,- набычившись, угрюмо ответил бандит. Услышав подтверждение, молодой человек неожиданно схватил атамана за нос и принялся крутить с таким усердием, словно завинчивал тугой болт. Бандит истошно заорал, но сзади его уже схватили за руки двое молодцов в камуфляже, а третий держал его за волосы, мешая отворачивать лицо. Отбрыкиваться бандиту тоже не удавалось, поскольку налетчики, державшие его сзади, ногами заплели его ноги. "Око за око, зуб за зуб..."- наставительно бормотал мучитель, продолжая выкручивать нос "авторитета". На рев бандита он не обращал ни малейшего внимания и прекратил свое занятие только тогда, когда из распухшего и посиневшего носа потекла струйка крови.
- Если я про тебя еще хоть раз услышу в этой жизни, я тебе нос вообще оторву,- пообещал молодой человек. - Лафа кончилась, распускай свою братву. Ты понял?
Бандит ничего не ответил, тяжело дыша и время от времени конвульсивно всхлипывая. Молодой человек поднял руку к его носу:
- Ты понял или нет?
- Понял,- промычал бандит, после чего немедленно получил удар дубинкой по голове и обмяк. Его отволокли к туалету и положили в рядок вместе с его подручными. Повар затрясся, решив, что его сейчас тоже начнут лупцевать дубинками. Однако вместо этого налетчики в камуфляже подтащили к повару и поставили рядом с ним хозяина кафе, толстенького лысого армянина.
- Ну вы, мастера жратвы,- обратился молодой человек к повару и его хозяину,- если эти кретины, которые там валяются, чего-нибудь не поняли, то объясните им, когда они очухаются: в Москве им больше места нет. Мы их всех срисовали, так что если кто-то из них нам попадется, то ему хана. Я уж не говорю про этот кабак: если они опять здесь попробуют окопаться, спалим все к чертовой матери.
- А что я сделаю, если они придут?- взмолился армянин. - Мне что, драться с ними, да?
- Зачем драться,- возразил молодой человек. - Мы будем заходить, позванивать... Ты только держи нас в курсе, а мы уж сами разберемся.
Парень в камуфляже вывалил на стол десятка два пистолетов, собранных в чью-то куртку, и спросил:
- Что с этим делать будем?
Молодой человек взял наугад из кучи первый попавшийся пистолет, дослал патрон в ствол и в течение нескольких секунд разрядил весь магазин по бутылкам, выстроившимся над стойкой бара.
- Обычная бандитская разборка,- флегматично произнес он под журчанье крепких напитков, струившихся на пол из разбитых бутылок, и бросил пистолет на пол. Тут в кармане его куртки запищал сотовый телефон. Вытащив аппарат, он коротко отозвался:"Да" и некоторое время молча слушал собеседника. "Спасибо, понял",- сказал он затем в микрофон, сунул аппарат обратно в карман, с минуту подумал и распорядился:
- Ну-ка, ребята, постреляйте еще маленько по бутылкам.
Бойцы в камуфляже не заставили себя уговаривать и, расхватав несколько пистолетов из кучи, принялись палить по уставленной бутылками стенке. У всех присутствовавших заложило уши, помещение наполнилось пороховыми газами, а хозяин заведения глухо постанывал, подсчитывая в уме убытки. Впрочем, командир не позволил своим людям особенно разгуляться: через пару минут он скомандовал, перекрикивая грохот пальбы:
- Все, хватит! Те пушки, из которых стреляли, протереть и на пол, остальные возьмем с собой. Уходим, быстро!
Через пару секунд в зале остались только избитые бандиты, медленно, с кряхтеньем и стонами, приходившие в себя, да хозяин и шеф-повар, ошалевшие от всего пережитого и от полной неопределенности в будущем. Из коридора приплелся младший повар, осторожно трогавший пальцами набухавший под глазом огромный синяк. Налетчиков же и след простыл, и это не укладывалось в голове у очухавшегося Носа. "Что хотят, то и делают,- думал он. - Зуб даю - это та новая команда, про которую мне рассказывали. Как это они штурмом берут кабак средь бела дня и ничего не боятся, не торопятся... Он же, гад, только нос мне крутил, наверно, полчаса!" При воспоминании о пережитом кошмаре на глаза у бандита навернулись слезы. Он, конечно, не мог знать о том, что милицейский дежурный по городу принял звонок о погроме в кафе "У Гарика" и принял решение направить туда ОМОН, однако из штаба ОМОНа доброжелатели перед выездом позвонили Борису, то есть молодому человеку, возглавлявшему налетчиков. Бандиты потихоньку начали оживать и подниматься на ноги, но тут в помещение с треском, устрашающими воплями и пальбой в потолок ворвался ОМОН. "Всем лечь, руки за голову!"- прогремела команда, и те, кто успел встать, вновь повалились на пол. Обыск распростертых на полу бандитов результатов не дал, если не считать валявшихся на полу бесхозных пистолетов, и омоновцы приступили к выяснению личности задержанных. Обстановка разрядилась и стала довольно мирной - омоновцы добродушно упрекали бандитов в хулиганстве, а те с искренним возмущением рассказывали про "наезд" какой-то неизвестной команды. Им, разумеется, никто не верил, однако и привлечь бандитов было не за что, поскольку от валявшихся на полу пистолетов они дружно отказывались. Поэтому все чувствовали себя спокойно, но когда дело дошло до Носа, капитан, проверявший документы, пристально посмотрел на него и спросил:
- Ты что это себе нос покрасил?
И без долгих разговоров капитан ловко ухватил "авторитета" за нос. Бандит тихо застонал и упал на пол, потеряв сознание.
После звонка Бориса, сообщившего о том, что визит ударной группы в кафе "У Гарика" прошел успешно, но капитана Ищенко по горячим следам найти не удалось, Корсаков покинул гостеприимный притон, сделав перед выходом еще один звонок. Он связался с капитаном Неустроевым и договорился встретиться с ним на снимаемой организацией квартире возле метро "Водный стадион". Выйдя из кабинета в коридор, у двери в большую комнату Корсаков замешкался. Из-за двери доносились топот, смех, радостные возгласы и звон посуды, заглушаемые "Леокадией", заведенной уже в десятый раз. Больше всего Корсакову хотелось исчезнуть без шума, однако следовало как-то запереть за собой дверь в квартиру, поскольку завсегдатаи "Притона" так увлеклись разгулом, что в незапертую квартиру мог бы проникнуть кто угодно и вынести что угодно, оставшись незамеченным. Правда, никаких дорогих вещей в "Притоне" давно не осталось, зато в холодильнике оставалось еще немало джина, зеленого горошка и антрекотов, а такими вещами в "Притоне" разбрасываться не привыкли. Наконец Корсаков решился, просунул руку в дверную щель, ухватил за платье чахлую подругу Толяна и вытащил ее из грохочущей комнаты. Действия Корсакова и его заговорщицкие гримасы Ольгунчик приняла, видимо, за особую форму заигрывания и кокетливо промяукала:
- Что случилось?
- Случилось, Ольгунчик,- трагическим тоном произнес Корсаков. - Закройте, пожалуйста, за мной дверь. Я ухожу, но ухожу,чтобы вернуться.
Корсаков наклонился к девушке и поцеловал ее в мочку уха. Ольгунчик растерянно фыркнула, а Корсаков щелкнул дверным замком и исчез. Сбежав вниз по лестнице, во дворе он тут же шмыгнул за угол дома, заметив пересекавшую двор многочисленную компанию во главе с летчиком Колпаковым и психиатром Полет Валькирьичем. Компания двигалась так целеустремленно и решительно, словно намеревалась громить "Притон". В планы Корсакова не входило терять время на приветствия и объятия, и потому в своем пути к метро он сделал крюк. Покачиваясь на вагонном сиденье, он готовил себя к разговору с капитаном Неустроевым и мало-помалу приходил к выводу, что успех всей предстоящей акции будет зависеть от того, как сложится этот разговор.
Войдя в квартиру, Корсаков сразу прошел к штабелю кассет, возвышавшемуся рядом с видеомагнитофоном, и с облегчением обнаружил, что среди прочих имеется и кассета с наклейкой "Криминальное чтиво". Здесь же в коробке с компакт-дисками и аудиокассетами он отыскал несколько кассет группы "Бахыт-компот". Из этого он сделал вывод, что человек, обещавший сегодня завезти на эту квартиру кассету и компакт-диски, свое слово сдержал. Из всех продуктов на унылой, явно нежилой кухне Корсаков нашел только чай. Когда он ставил чайник на огонь, раздался условный звонок в дверь. В глазке маячила ничего не выражающая физиономия капитана Неустроева, и Корсаков, приоткрыв дверь, пропустил разведчика в прихожую. Перекинувшись несколькими репликами, из которых следовало, что подготовка к акции проходит нормально, они прошли в единственную комнату и уселись на стульях по разные стороны покрытого царапинами полированного стола. Обстановка нежилой квартиры нагоняла тоску, но не меньшую тоску внушало и лишенное эмоций лицо Неустроева. Корсаков кашлянул и произнес:
- Я, капитан, задумался над вашими словами о неизбежности утечек информации. Вас удивляет, почему из нашей организации их еще не произошло. Думаю, что дело объясняется просто: в нашу организацию приходят люди, не ищущие от ее деятельности никаких материальных выгод для себя. Другими словами, они собираются бороться за какие-то идеи, которые считают правильными, а не за материальные блага. Если бы было наоборот, то нас давно бы вывели на чистую воду, ведь государство тоже может неплохо заплатить за предательство и при этом гарантировать предателю безопасность. Вспомните великие достижения советской разведки с 20-х и по 60-е годы. Целые агентурные сети работали десятилетиями, похищая важнейшие секреты, и никто их не предавал.
- Ну как же, а "Красная капелла"?- возразил Неустроев.
- На них донесли те, кто не входил в организацию,- напомнил Корсаков. - Сама "Капелла" осталась чистой. Не стоит забывать, что она действовала в предельно идеологизированной среде, где донос считался за доблесть и делался по малейшему поводу или даже без повода, просто на всякий случай. Мы отбирали в организацию таких людей, которые не желают мириться с унижением страны и хотят с ним покончить. С какой же стати нам опасаться измены?
- Измены надо опасаться всегда,- холодно произнес Неустроев. - Во-первых, при вербовке можно ошибиться, как бы хорошо вы ни разбирались в людях. Во-вторых, и сам человек меняется - сегодня он борец за идею, а коснись завтра до его шкуры, и неизвестно, как он себя поведет...
Неустроев говорил как бы через силу, и в его голосе слышалось недоумение. Было ясно, что он ожидал чего угодно, но не отвлеченной дискуссии о психологических проблемах разведки. Корсаков же невозмутимо заметил, пропустив мимо ушей возражение собеседника:
- И еще: советских разведчиков тех лет объединяла общая идея, верная или неверная - в данном случае неважно. Важно лишь то, что они бескорыстно работали единой командой ради торжества этой идеи, и никакие идейные разногласия их не могли поссорить и толкнуть на измену. Возникает вопрос: можем ли мы в нашей организации похвастаться тем же?
В глазах Неустроева промелькнуло понимание. Помявшись, он сказал:
- Не сказал бы. Думаю, в разгаре дела могут возникнуть споры.
- Ценю вашу сдержанность,- сказал Корсаков. - По-моему, мы имеем в виду одно и то же. Но чтобы не было никаких недомолвок и все стало ясно, давайте просмотрим видеокассету. Наш руководитель Владимир, который очень не любит своей фамилии, поручил мне найти хорошую студию и записать в ней его обращения к народу - как для прокрутки по радио, так и для телевидения. Как вы знаете, такая студия у нас имеется давно, и заказ там выполнили быстро. Давайте посмотрим, что получилось.
Корсаков включил магнитофон, поставил кассету с наклейкой "Криминальное чтиво" и нажал на кнопку "Play". Через некоторое время на экране появился "фюрер" Владимир - в черных отутюженных галифе, черных сапогах, в модной черной рубашке с высоким воротом и с каким-то непонятным серебряным значком на левой стороне груди. Волосы Владимира были тщательно зачесаны на пробор, напряженный взгляд больших и выпуклых серых глаз устремлен прямо в камеру. Из оружия у фюрера имелась только пистолетная кобура на поясе, зато двое его приближенных, сидевших справа и слева от него, вооружились так основательно, что под портупеями, ремнями и пулеметными лентами одежда почти не просматривалась. Помимо автоматов, пистолетов и ручных гранат, которыми обвешались клевреты "фюрера", в углу стоял заряженный гранатомет РПГ-7, а с другой стороны от восседавшей на стульях троицы на полу высился ротный миномет, прихваченный в студию, видимо, для пущего устрашения зрителей. Физиономию одного из фашистов, обрамленную длинными прямыми волосами, наполовину закрывали зеркальные очки, призванные также не столько защищать глаза своего обладателя от яркого света ламп, сколько нагонять страх. Рот террориста был свирепо сжат, и лишь барабанившие по колену длинные тонкие пальцы выдавали волнение. Второй подручный "фюрера" не пожелал скрывать свой облик, но, если не считать зловеще прищуренных глаз и высокомерной ухмылки, его внешность являлась настолько стандартной и мало запоминающейся, что этот борец мог бы спокойно прогуливаться в толпе охотящихся за ним сыщиков, не опасаясь быть узнанным. По-видимому, оператор дал сигнал, так как Владимир дернулся на стуле и начал говорить, буравя взглядом объектив камеры.
- Армия Освобождения России объявляет о захвате центра Москвы,- вещал он. - Именно в этом месте свил свое гнездо гнусный демократическо- сионистский режим, унижающий достоинство русского народа и всячески угождающий всемирной еврейской плутократии...
Далее последовали несколько глупейших антисемитских выпадов и мрачные пророчества о грядущей неизбежной размывании здоровой арийской основы русского народа, если не нанести удар по демократии, которая всегда есть власть буржуев-нуворишей. Корсаков покосился на Неустроева - тот исподлобья смотрел на экран, и на скулах его перекатывались желваки. Оратор же между тем добрался до сути дела:
- Мы налагаем на прогнивший антинародный российский режим контрибуцию в два миллиарда долларов и предостерегаем его от попыток атаковать позиции Армии Освобождения. Мы полностью контролируем центр города, и все люди, находящиеся в нем, являются нашими заложниками. За каждого погибшего бойца Армии Освобождения мы будем уничтожать по сто чиновников правящего режима, не считая тех мирных жителей, которые неизбежно погибнут при обстрелах. Но мирных жителей сейчас быть не должно!- неожиданно выкрикнул "фюрер". - Я призываю всех москвичей, сохранивших человеческое достоинство и ненавидящих режим плутократии, выйти на улицы и присоединиться к нам. Вооружайтесь тем, что отнимете у противника, или просто камнями, топорами, лопатами, и бейте плутократов и их прислужников всюду, где их встретите...
Неустроев крякнул, завозился на стуле и произнес:
- Ну и ну! Это ж вся алкашня вылезет грабить! Море крови будет... Да и потом: мы что, за деньги бьемся?
- Мы - не за деньги,- ответил Корсаков. - А вот наш друг, похоже, за деньги. И он полагает, что мы все должны быть с ним заодно в этом деле. Заработать он хочет столько, чтобы на всех хватило. Что будем делать?
- Нет, я в такие игры не играю,- решительно сказал Неустроев. - Что за херня? На жизнь я себе и так заработаю, не обязательно устраивать для этого такую бойню, как нам тут предлагают.
- Ну и что же, все свернуть?- поинтересовался Корсаков.- Выйти из игры?
- Да не хотелось бы,- задумчиво сказал Неустроев. -Обидно, ведь столько сделано. И так удачно пока все получалось...
Корсаков выжидательно молчал, не мешая капитану размышлять. Впрочем, думал Неустроев недолго и решительно заявил:
- Мое мнение такое: поганую траву из поля вон. Я вам верю, командир, и говорю прямо. Как вы решите, так и будет, конечно, но, по-моему, несправедливо из-за одного идиота гробить все дело и всю подготовку пускать насмарку.
- Ну, положим, что он не совсем один,- заметил Корсаков. - У него есть сторонники, которые его поддержат. Да и основная идея акции принадлежит ему. Честно ли будет отстранять его?
- А честно втягивать нас в такое дерьмо?- ответил капитан вопросом на вопрос. - Со мной, к примеру, насчет этого программного выступления никто не советовался. Ладно, командир, я же понял вашу мысль. Если мы отстраним от дела эту фашистскую компанию, то дело не развалится, а если оставим ее в деле, то все обернется совсем не так, как мы хотим. А если так, то давайте говорить прямо: нашего "фюрера" и его людей необходимо нейтрализовать. Вопрос в одном: когда и как?
- Спасибо за понимание, капитан,- улыбнулся Корсаков. - Но на самом деле вопроса нет: мы ведь знаем, когда люди "фюрера" должны выступить, знаем, какие объекты они должны занять. Это облегчает нашу задачу.
- Да, чем по одному их вылавливать, лучше прихлопнуть всех разом,- кивнул Неустроев. - Разрешите мне заняться этим? Люди у меня надежные, не подведут, и фашистскую братию ненавидят. Большую радость ребятам доставим.
- Смотрите только, чтобы без лишней крови,- предупредил Корсаков, уловив в голосе капитана нотку злорадства. - Изолируйте всю группу - больше нам ничего не требуется. Их объекты займите своими людьми - оборона пострадать не должна. Впрочем, людьми я вам могу помочь.
- Лишняя кровь мне ни к чему,- сказал Неустроев. - Но если без нее не получится, то, значит, так было надо. Я должен иметь право выполнить задачу любыми средствами. Остановиться на полпути тут не удастся.
- Разумеется,- согласился Корсаков. - Я вам доверяю, капитан. То, что я сказал, было не приказом, а пожеланием.
- Я так и понял,- кивнул Неустроев.
Капитан Ищенко услышал, как лязгнула задвижка люка, и облегченно вздохнул: лежание в неудобной позе успело ему ужасно надоесть. Тяжелые стальные створки распахнулись, и двое вчерашних громил, перебрасываясь шуточками, затопали вниз по металлической лесенке. Капитан не прислушивался к их словам. Лежа на боку, он перенес всю тяжесть тела на левую руку и начал мало-помалу, незаметными движениями высвобождать правую ногу для удара.
- Ну что, лежишь, ментяра?..- начал первый бандит, спустившись по лесенке и подойдя вплотную к лежавшему пленнику. Он хотел сказать еще что-то, однако капитан лишил его такой возможности: прокрутившись на левой руке, он нанес бандиту неожиданный удар ногой под коленный сгиб. Бандит замахал руками в тщетной попытке удержать равновесие и грянулся навзничь на бетонный пол. Ищенко в этот миг уже оказался на ногах и с размаху впечатал громиле в висок подошву ботинка. Бандит бессильно раскинулся на полу. Его напарник, еще не успевший спуститься по лестнице, в растерянности остановился, отпустил перила и полез в кобуру, висевшую у него под мышкой. Но капитан не терял времени, в два прыжка взлетел к противнику по ступенькам, левой рукой ухватился за его брючный ремень и рванул вниз, а правой вцепился бандиту в гениталии. Тот взвыл, ступенька выскользнула у него из-под ног, и капитан, лежа на туше бандита, загремел вниз к подножью лестницы. Внизу Ищенко рывком вскочил, ожидая, что верзила попытается сгрести его в свои медвежьи объятия, однако тот остался лежать неподвижно с безучастным лицом. Рот его приоткрылся, а тело слегка вздрагивало в каком-то подобии икоты. Капитану приходилось видеть умирающих, но тут все произошло так быстро, что он не мог поверить в близкую смерть своего врага, несмотря на очевидные признаки агонии. "Неужто готов?!"- тупо подумал Ищенко, глядя на бандита сверху вниз. Вся ненависть, распиравшая его ночью, куда-то улетучилась - он только пытался сообразить, как такое могло получиться. Видимо, бандит при падении с размаху ударился затылком о край железной ступеньки. "Вот черт,- беспомощно бормотал Ищенко,- ну надо же..." Глядя на вздрагивающее тело, он почувствовал приступ дурноты и отвернулся к стене, но тут же справился с собой. "Что я, жмуриков не видел?- пробурчал он себе под нос. - Да и как быть с этими уродами - только мочить". Подумав с минуту, он стащил с первого поверженного бандита цветастый спортивный костюм и презрительно пнул обнажившуюся волосатую тушу. Он подумал было отплатить своим врагам по принципу "око за око", который считал единственно верным, то есть помочиться на их распростертые тела, но теперь ему уже не хотелось это делать. Смерть настроила его на серьезный лад, исключавший все эти дешевые ритуалы.
У первого бандита оружия не оказалось, зато из кобуры у второго, судорожное дыхание которого становилось все реже, Ищенко достал прекрасный пятнадцатизарядный пистолет "беретта". "Где они только достают такие пушки?"- с завистью подумал капитан, подкидывая оружие на руке, чтобы привыкнуть к его весу. Он сунул "беретту" за ремень и накинул спортивную куртку, снятую им с бандита. Надевать штаны он все же побрезговал, к тому же они были ему так велики, что свалились бы после первого шага. Выбравшись из подвала, капитан осторожно, чтобы не шуметь. закрыл створки люка и задвинул щеколду. Затем он подошел к окну и осмотрел двор. Напротив, на крыльце дома для развлечений, под медным навесом сидели два бандита с помповыми ружьями, курили и неторопливо разговаривали. Больше во дворе никого не было. В выходивших во двор окнах особняка капитан тоже никого не заметил и отступил в глубину гаража. В помещении царил полумрак, потому что бандиты не включали свет и не открывали ворота, а открыли только вделанную в ворота дверь. В дверном проеме Ищенко хорошо видел двух бандитов, сидевших на ступеньках крыльца. Он дослал патрон в ствол, еще несколько секунд помедлил, стараясь получше ощутить непривычное оружие, и наконец решительно вскинул руку.
Двух охранников, сидевших на крыльце, он убил двумя выстрелами: один, взмахнув руками, повалился навзничь, второго бросило спиной на столбик навеса, после чего он неловко сполз боком на ступеньки. Ищенко знал, что выстрелы, прогремевшие в гараже, в особняке не услышат. То, что случилось с охранниками, можно было рассмотреть лишь с первого этажа, но все его окна были закрыты плотными портьерами, которые после выстрелов не пошевелились. Ищенко засунул пистолет за ремень, запахнул цветастую спортивную куртку и зашагал к особняку. Дверь оказалась заперта. Капитан нажал на кнопку звонка, а чтобы его не рассмотрели в глазок, прибегнул к детскому способу, то есть в этот глазок плюнул. Охранник сквозь муть увидел цветастую куртку и со словами:"Ну как там мент?" открыл дверь. В следующую секунду он увидел направленное на него дуло "беретты" и с ухмылкой произнес:"Да брось ты, Стас!" Ищенко проскользнул в приоткрытую дверь, захлопнул ее за собой и грубо пихнул охранника в глубину прихожей. Тот наконец вгляделся в лицо вошедшего, и у него отвисла челюсть. Капитан сообщил:
- Твоего Стаса я уже кончил, и тебя пристрелю, если дернешься. Давай веди к Архангелу, и чтоб тихо у меня!
Капитан вытащил из кобуры охранника пистолет, быстро заложил дверную щеколду и, подтолкнув охранника коленом в зад, заставил его двинуться к лестнице на второй этаж. Однако добиться полной внезапности ему не удалось. На втором этаже распахнулась дверь в жилые помещения и на лестничную площадку, обнесенную резной деревянной балюстрадой, развинченной походкой вышел какой-то полупьяный долговязый субъект в отличном костюме, при галстуке и в лакированных башмаках. Он начал стремительно спускаться по лестнице, а капитан схватил охранника за запястье и вывернул его руку, заставив согнуться в три погибели и лишив возможности сопротивляться. "Тихо, сука!"- прошипел капитан. Сбегавший по ступенькам гость внезапно резко остановился - его затуманенные мозги наконец осознали опасность.
- Ну, чего встал? Давай спускайся,- приказал Ищенко. Длинное костлявое лицо человека в костюме, казалось, вытянулось еще больше, он облизнул пересохшие губы и с блудливой ухмылкой сделал шаг назад, не спуская глаз с пистолета. Капитан спокойно предупредил:
- Еще шаг, и стреляю.
Человек в костюме замер, однако обойтись без стрельбы все же не удалось. Наверху на лестничной площадке появился еще один гость, которого Ищенко сразу узнал и которого до этого момента мог бы,пожалуй, даже назвать своим другом. Но сейчас капитан мгновенно понял все - и смысл пребывания старого товарища в бандитском доме, и то, что именно этот самый товарищ, которому он, Ищенко, поручил свою семью, навел на его семью бандитов. Однако, несмотря на такое понимание, Ищенко замешкался - не часто приходится стрелять в людей, с которыми многие годы отработал бок о бок. Коллега капитана смотрел вниз, прямо в глаза человеку, которого предал, и на лице его отражалось множество чувств - стыд, сожаление, немая просьба о прощении... Но вскоре все эти душевные движения уступили место ожесточению, потому что о прощении, разумеется, речи быть не могло. Бывший приятель Ищенко запустил руку под мышку и выхватил пистолет. В ту же секунду долговязый гость издал хриплый панический вопль и опрометью бросился вверх по лестнице. Видимо, этот вопль и заставил дрогнуть руку стрелка: грохнули два выстрела, но одна пуля впилась в паркет у самых ног Ищенко, а вторая угодила в спину охраннику, которого капитан продолжал удерживать в согнутом положении. Ищенко отпустил руку охранника и по полу покатился в сторону. Коллега капитана продолжал стрелять, но Ищенко в движении открыл ответный огонь. Первые пули отбили щепу от верхнего края балюстрады, но затем капитан пристрелялся: его бывший товарищ вздрогнул и на мгновение застыл на месте, получив пулю в горло. Следующие две пули попали в лицо - над головой предателя взлетели какие-то клочья, и он, закачавшись, тяжело повалился на пол, прямо под ноги долговязому детине, пытавшемуся скрыться в жилые комнаты. Тот инстинктивно остановился и отшатнулся от трупа, и в этот миг его настигли выстрелы капитана. Пять пуль в течение одной секунды продырявили оливкового цвета пиджак, долговязый попятился, рука его хватала воздух, пытаясь нащупать перила, но затем взлетела вверх, когда гость Архангела допятился до лестницы и навзничь вниз головой рухнул на ступеньки. Безвольное тело съехало, подпрыгивая, до самого низа лестницы, и капитан перескочил через него, устремившись наверх. Он бросил сверху беглый взгляд на сраженного случайной пулей охранника, лицом вниз лежавшего на полу, однако тот не двигался, видимо, убитый наповал. Не раздумывая, Ищенко пнул ногой дверь, из которой выходили те, кого он уже успел застрелить, и с порога бросился на пол, в ту же секунду услышав выстрелы и глухой стук пуль, ударяющих в дерево двери над его головой. Еще в падении он заметил в противоположном конце комнаты красный жилет Архангела, выбросил вперед руку и нажал на спуск. Перекатившись вправо к стене, он внимательнее вгляделся туда, откуда стрелял его враг, после чего вздохнул и спокойно поднялся на ноги. Архангел сидел на полу, вытянув ноги и запрокинув голову с открывшимся ртом, прислонившись спиной к сиденью помпезного кожаного кресла. На левой стороне груди его красного жилета темнела небольшая дырочка. Из разжавшихся пальцев его правой руки выпал на ковер пистолет "беретта" - точно такой же, какой держал в руке Ищенко. Капитан нагнулся, чтобы подобрать ценное оружие, но тут же припал на одно колено и вскинул свой пистолет, услышав, как кто-то завозился в углу за необъятным кожаным диваном.
- Точно в орла,- одобрительно сказал хриплый шамкающий голос. Из-за толстого валика осторожно поднялась неправильной формы голова с просвечивающей лысиной. Бесцветные слезящиеся глазки подобострастно смотрели на капитана, беззубый рот приветливо ухмылялся, а жилистая рука, вся в синей сетке татуировок, смущенно утирала красный шишковатый нос. Фигура выпрямилась, обнаружив рост, называемый в народе "метр с кепкой". Под расстегнутой клетчатой рубашкой морщинистую грудь также сплошь покрывали татуировки, и даже на лбу виднелась надпись "Светлая голова", некогда закрывавшаяся волосами. Ищенко знал, что "орел" означает "сердце", но на таком старом блатном жаргоне, которого нынешние преступники в подавляющем большинстве не знали.
- Ты волыну-то опусти, милок, а то шмальнешь ненароком,- прошамкала фигура. Не обращая внимания на умильную ухмылку коротышки, Ищенко скомандовал:
- А ну на пол, дед, и руки за голову!
- Да что ты, сынок, старика обижаешь...- захныкал коротышка.
- Я с таким папашей на одном поле срать не сяду,- ответил капитан. - Ложись, говорю, а то я сам тебя уложу навеки. Ну!
Что-то бубня себе под нос, коротышка растянулся на ковре. Капитан подошел к нему, быстро обыскал и нашел целых два ножа - один в брючном кармане, второй - примотанный к икре лейкопластырем. Оглядевшись, Ищенко заметил возле кресла, к которому привалился Архангел, спортивную сумку. Когда капитан поднял сумку и потянул молнию, коротышка издал нечто среднее между стоном и мычанием. Взглянув на него, Ищенко увидел в стариковских глазках такую бешеную ненависть, что ему на миг стало не по себе. Открыв сумку, он обнаружил внутри прозрачные пакетики с каким-то белым порошком - видимо, с кокаином, судя по металлическому отливу порошка, множество упаковок с незнакомыми лекарствами и несколько толстых пачек долларов. Ищенко стало смешно.
- Что, дед, побалдеть хотелось?- спросил он. - Не бойся, всю дурь тебе оставлю. Ну, вставай и пошли.
- Куда, милый?- полюбопытствовал коротышка. - Ты что задумал-то? Я ведь не скажу никому...
- А мне плевать, хоть и скажешь,- равнодушно ответил Ищенко. - В подвал пошли, там в гараже твои сынки уже давно отдыхают.
Капитан побросал трофейное оружие в сумку и повесил сумку на плечо. Уже проверенную в бою "беретту" он, однако, по-прежнему держал в руке.
- Ну, дед, пошли,- ткнул он стволом в спину коротышку, который повернулся было к двери, но затем остановился, впав в необъяснимую задумчивость. Старик дернулся, но не двинулся с места.
- Ты что, дед?- обратился к нему Ищенко. - У меня времени нет тебя уговаривать - проще пристрелить, и дело с концом. Ты идешь или нет?
- А ты меня там запрешь, да?- жалобным тоном спросил коротышка. От такого дурацкого вопроса капитан хмыкнул.
- А ты как думал? Что я тебя на все четыре стороны отпущу?
- Да ты глянь на меня - я же старик, инвалид...- заканючил коротышка.
- Ты это лепиле лагерному будешь петь,- отрезал капитан. По его голосу коротышка понял, что терпение победителя на пределе, и поплелся к лестнице, повторяя с безнадежностью в голосе:
- Ну отпусти, а? Я никому не скажу... Ничего плохого тебе не сделаю...
- Почему ты так в подвал не хочешь?- удивился капитан, в приоткрытую дверь осмотрев двор и затем вытолкнув коротышку на крыльцо. - Сожрут тебя там, что ли?
- Конечно, сожрут!- повернувшись к капитану, горячо зашамкал коротышка. - Только отпетушат сначала. Это ж такие быки - им вечно баб мало. А мне это западло, я петухом никогда не был. Ну вот, сперва посидят без баб - и опустят, а потом посидят без жратвы - и сожрут. Ты ж сам говоришь, что подвал запрешь...
- Ты что, дед, серьезно?- Ищенко от изумления даже остановился. - Ты и вправду думаешь, что они тебя схавают?
- К бабке не ходи!- веско ответил коротышка.- На пидора божусь! Чего тут думать-то? Так и знай: сожрут меня - ты будешь виноват.
Капитан никак не мог понять, то ли перед ним сумасшедший, страдающий своеобразной формой мании преследования, то ли бандитские нравы в последнее время сделали скачок в сторону катастрофического ухудшения. А коротышка между тем продолжал удрученно шамкать:
- А чего не сожрать-то? Я ж там самый дохлый буду... Когда еще кто-то приедет и всех выпустит,- что ж им, все это время голодать?
Ищенко с подозрением посмотрел на татуированного старикашку. Такое будничное отношение к каннибализму наводило на мысль, что старый бандит сожрал на своем веку немало себе подобных. Вероятно, он с удовольствием сожрал бы и капитана Ищенко, не отними тот у него оба ножа. Капитан с содроганием представил себе сцену разделки своей собственной туши на шикарной кухне бандитского особняка и грозно прикрикнул на коротышку:
- Пшел, старый пень! Кому ты нужен - у тебя все мясо от чифира черное! А если и сожрут, я не заплачу. Но аппетита у них еще долго не будет...
- Так ты их замочил, что ли?- с любопытством оглянулся на капитана коротышка, увидел через его плечо два трупа на крыльце на другой стороне двора и присвистнул: - Ух ты! Ну ты даешь!
Капитан подтолкнул коротышку к люку стволом пистолета и распорядился:
- Открывай и полезай вниз.
- А не замочишь?- боязливо спросил старый бандит. - Тебе расчета нет - я ментам не скажу, мне западло, сам знаешь. А братва и так уже слыхала про твои дела...
- Ты, дед, дурака из себя не строй,- разозлился Ищенко. - Братва в наше время с ментами вся повязана. Думаешь, я не знаю, кого я там наверху грохнул? Я же с ним работал вместе много лет! Давай открывай и лезь, хватит базарить.
Коротышка, кряхтя, откинул щеколду, открыл створки люка и боком стал спускаться по лесенке, с опаской косясь на пистолет в руке Ищенко. Снизу на капитана мрачно смотрел тот бандит, которого он нокаутировал первым - в подвальном холоде верзила, с которого Ищенко снял спортивный костюм, быстро пришел в себя и облачился в одежду своего умершего товарища. Могучее тело мертвеца в одних трусах белело у подножья лестницы. Капитан подумал:"А ведь старикан не зря беспокоится - мне и вправду надо бы их обоих пристрелить. На мне тут столько трупов и эти два свидетеля. Чего сомневаться-то?" Коротышка спустился вниз, в привычной позе завсегдатая БУРа присел у стены и тоже исподлобья выжидательно уставился на Ищенко. Капитан, пытаясь оживить в своей душе ярость, вспоминал, как его били, как мочились ему на голову, однако воспоминания проплывали в памяти, не вызывая никаких эмоций. Бандиты молчали, понимая, видимо, колебания победителя и опасаясь неосторожным словом побудить его к расправе. Капитан тяжело вздохнул, поставил пистолет на предохранитель и сунул его за ремень. Затем он произнес:"Лови дурь, дед, я тебе обещал!" - и вытряхнул из сумки вниз пакетики с порошком и упаковки с лекарствами, придержав внутри оружие и пачки денег. Громыхнули створки люка, лязгнула щеколда. Капитан подошел к стоявшей в гараже черной "волге". Машина, как он и предполагал, оказалась не заперта. Открыв дверцу, он уселся на место водителя и, согнувшись, начал возиться с замком зажигания, отдирая провода и снова соединяя их напрямую. Вскоре двигатель - судя по звуку, форсированный - глухо взревел и заработал, ровно и почти бесшумно. Капитан распахнул ворота гаража, затем добежал до въездных ворот, открыл засовы, развел тяжелые створки и так же бегом вернулся к машине. Выезжая, он последовательно закрыл и те, и другие ворота, дабы раньше времени не привлечь любопытных, и покатил по асфальтированной подъездной дорожке.
На пассажирском сиденье рядом с собой он увидел синюю мигалку и подивился тому, как хорошо приспособлены бандиты ко всем превратностям этой жизни. На выезде из недавно отстроенного дачного поселка его ожидало непредвиденное препятствие в виде будочки со шлагбаумом, вдоль которого прохаживались двое парней в камуфляже. Однако никаких осложнений не возникло: охранники смотрели только на номера, видимо, хорошо им известные. Правда, рассмотреть лицо водителя за тонированными стеклами им при всем желании не удалось бы, и капитан в душе поблагодарил изобретателя столь любимых бандитами тонированных стекол. Тревожить водителей известных машин требованиями опустить стекло или открыть дверцу здесь было явно не принято: шлагбаум поднялся, капитан дал газ и помчался по узкой, хотя и асфальтированной местной дороге к ближайшему шоссе. Он уже начинал догадываться, где находится, а когда увидел деревню, выезд на шоссе и голубой дорожный указатель, то окончательно во всем разобрался. Повернул он не направо - к Москве, а в противоположном направлении: так он мог, не проезжая постов ГАИ, доехать до ближайшей железнодорожной платформы. Промчавшись по шоссе километра четыре, он свернул в поселок и у ближайшего к платформе многоквартирного дома припарковал машину так, чтобы казалось, будто водитель зашел в подъезд. Сам же он обогнул дом и скорым шагом направился к платформе. Все эти предосторожности он принимал на тот случай, если какие-нибудь гости приедут в покинутый им особняк раньше, чем он рассчитывал, и начнут преследование, в котором им, вполне возможно, окажет помощь милиция. Ехать на электричке до самого вокзала он тоже не собирался, решив выйти в пригороде - там, где уже ходят рейсовые московские автобусы. На них он хотел доехать до ближайшей станции метро и оттуда из автомата связаться с тетушкой Корсакова. Брать такси он опасался: несмотря на темные очки, которые он нацепил, отыскав их в бардачке "волги", вид у него был весьма запоминающийся после вчерашнего перелетания по кругу от одного бандита к другому. Капитан охотно отдал бы все доллары из своей сумки за то, чтобы немедленно, сию минуту оказаться под струями душа и смыть с себя всю скверну последних суток или хотя бы как-то приблизить этот вожделенный момент. Однако рисковать свободой, а возможно, и жизнью ради столь мимолетной цели было бы глупо, тем более что Ищенко хотел бы поучаствовать в Деле. Корсаков не назвал ему времени начала акции, но капитану казалось, будто она вот-вот начнется и он окажется за бортом великого предприятия. Так, разрываясь между нетерпением и необходимостью соблюдать осторожность, Ищенко поднялся на платформу, купив по дороге в киоске газету - не столько для чтения, сколько для того, чтобы прикрывать лицо. Попади капитан в интервал между электричками, он, вероятно, не пережил бы такого удара. Но, внимательно прочитав расписание, он потянулся и облегченно вздохнул.
Стоял тихий безветренный вечер. Солнце уже скрылось за домами. На прозрачном фоне тронутого желтизной неба четко вырисовывались замершие листья огромных тополей, росших во дворе столь же огромного жилого дома на Садовом кольце. На синем куполе неба поблескивавший самолетик беззвучно вел белую облачную борозду. Во дворе дома звонко раздавались, отражаясь от стен, возгласы игравших детей, и непрерывный шум Садового кольца уже не заглушал их - теперь он как бы соседствовал с тишиной. Но в ремонтируемом офисе фирмы "Фортуна" деятельность не стихала. Задом к пристройке, в которой помещалась лестница в подвальное помещение, стоял грузовик военного образца, и, судя по доносившимся из кузова и из пристройки топоту и кряхтенью, вниз по лестнице переправляли что-то тяжелое. Однако рассмотреть характер груза было невозможно: у входа в пристройку было сооружено нечто вроде дощатого короба, куда машина могла заехать до половины кузова. Сооружение считалось возведенным для удобства разгрузки, но на самом деле для того, чтобы случайному зрителю не бросились в глаза ящики с армейской маркировкой,- таких ящиков попадалось слишком много среди спускаемого в подвал имущества. В офисе тоже кипела работа: там окна-витрины, из которых вынули стекла и закрыли с улицы брезентом, закладывались кирпичом до высоты человеческого роста. В новой кладке были оставлены бойницы для пулеметов и станковых гранатометов: их предстояло нацелить на большой перекресток Садового кольца и улиц, шедших с юга Москвы. Именно оттуда Корсаков ожидал подхода основной массы войск. Сам Корсаков с бойцами отряда, который должен был захватить дом, проверял карточку огня. Он рассадил бойцов перед собой на ящиках, командира отослал, чтобы тот не вздумал подсказывать, и начал дотошный опрос - кто в каком помещении и с каким оружием должен находиться, куда он должен стрелять, кто будет его соседом и куда будет стрелять сосед. Корсаков много раз осматривал само здание и его план и сам составлял вместе с командиром подразделения карточку огня с фамилиями стрелков, тщательно применяя ее к местности. То же самое он проделывал на всех объектах, намеченных к захвату, и потому проверка огневой готовности подразделений не составляла для него особого труда. Проверки он проводил по нескольку раз независимо от выявленной степени готовности - он знал, что сегодняшний идеальный ответ без повторения может обернуться заминками и беспорядком в бою. Само оружие он проверял лишь выборочно, считая, что если он начнет заниматься еще и этим, то состоящие под его командой профессиональные военные сочтут такую дотошность за недоверие к ним. Впрочем, по своему долголетнему опыту Корсаков пришел к выводу: на войне ошибки и погрешности неизмеримо чаще допускаются в организации боевого взаимодействия, нежели в подготовке оружия и прочей материальной части. Военный человек, да, наверное, и вообще любой мужчина находит удовольствие в возне с оружием, и тут его зачастую даже не надо проверять. Однако тот, в чьем распоряжении находится смертоносное оружие, проникается порой ощущением всемогущества, излишней самоуверенностью, и склонен пренебрегать всякими нудными согласованиями и репетициями. Корсаков мог бы назвать множество случаев, когда артиллерия била по собственной пехоте, потому что пехотный командир не выдержал графика передвижения на местности; когда целые бронетанковые колонны гибли, потому что вырывались из-под прикрытия своей авиации; когда оборона рушилась, потому что всего лишь несколько солдат забывали о том, куда им надлежит стрелять. Впрочем, больше всего людей на его памяти погибло зазря потому, что люди эти поленились окопаться на открытой местности. Командиров, допустивших потерю бойцов по такой причине, Корсаков считал достойными только пули. Когда проверка кончилась, он вызвал командира объекта и приказал ему назначить людей для рытья траншей во дворе - земляные укрепления требовались на тот случай, если противник сумеет прорваться во двор через арки с Садового кольца или через въезды с переулков. Время от времени в кармане у Корсакова верещал сотовый телефон и он получал краткие сообщения о том, что очередная группа выдвинулась на исходный рубеж и готова к захвату объекта. Исходными рубежами служили по большей части купленные или арендованные офисы или квартиры, но иногда и какие-нибудь достаточно надежные бесхозные помещения, если членам организации удавалось их прибрать к рукам. При получении каждого сообщения Корсаков смотрел на часы, проверяя, насколько совпадает выдвижение группы с общим графиком. Покуда все шло по плану, без всяких непредвиденных эксцессов. Отряд, отвечавший за подземные коммуникации, вместе с подрывниками и несколькими работниками метрополитена в качестве специалистов-проводников уже начал спуск под землю. Корсаков решил, что ему можно часок отдохнуть - затем надо будет начинать рытье траншей во дворе, а на рассвете люди должны получить оружие, очистить здание и занять оборонительные позиции. Однако неожиданно в офис вбежал человек из наружной охраны, огляделся, подбежал к Корсакову и, тяжело дыша, сообщил:
- Там милиция приехала... Они у входа... Ребята пытаются их задержать, но они рвутся сюда. Что делать?
- Какая милиция? Сколько их?- спросил Корсаков.
- Четверо, обычная патрульная машина. Они ехали по Кольцу и увидели тут брезент на окнах, а из-под него свет. Решили проверить.
- Ну пусть заходят,- разрешил Корсаков. - Спустись в подвал, предупреди ребят, пусть будут наготове, но без команды пусть не вмешиваются.
Корсаков пошел ко входу в офис. Там из небольшой толпы, собравшейся на ступеньках, неслись возбужденные возгласы старшего милиционера:
- А ну, с дороги! Я знаю, что это частное владение,- с дороги! Мне что, оружие применить?! Отвали, тебе говорят!
- Спокойно, спокойно, ребята! В чем дело?- раздвинув толпу, заговорил Корсаков. - Что случилось, командир?- спросил он старшего милиционера, злобно смотревшего на толпившихся вокруг охранников и грузчиков.
- Кто такой? Документы!- отрывисто произнес милиционер. Его рыжие усики ощетинились, выпуклые водянисто-голубые глаза смотрели непреклонно.
- Я директор этой фирмы, документы у меня в офисе,- спокойно ответил Корсаков. - Можете пройти и посмотреть.
- Документы,- вновь угрожающе рявкнул милиционер. Кто-то из охранников досадливо крякнул. Успокоительным тоном Корсаков произнес:
- Это все мои работники, извините, что они вам помешали. Проходите, вы же хотели пройти. Заодно посмотрите, что у нас там творится.
Младший лейтенант понял: очень глупо отказываться входить после того, как минуту назад сам рвался внутрь. Кроме того, он, вероятно, решил, что достаточно напугал фирмачей своим грозным тоном. Поэтому он, а за ним один из его подчиненных, маленький сержант с мышиными глазками, решительно зашагали по коридору в офис. Лейтенант через плечо бросил двум оставшимся патрульным:"Ждите меня в машине" и многозначительно посмотрел на Корсакова. Тот сделал вид, будто ничего не слышал, и, войдя впереди непрошеных гостей в пыльный и пахнущий цементом холл, сказал что-то на ухо одному из своих людей. Тот быстро соорудил стол из сдвинутых ящиков, придвинул к нему другие ящики в качестве стульев, и Корсаков усадил на эти стулья гостей.
- Ну что, "моя милиция меня бережет", какие трудности?- спросил он тем особым идиотически-бодрым тоном, которому научился только с переездом в Россию. - Не закусить ли нам чем Бог послал?
На столе появились бутылка настоящего армянского коньяка, нарезанный лимон на блюдечке, открытая банка шпрот, вилки и три рюмки. Корсаков еще на крыльце уловил исходивший от милиционеров запах алкоголя и очень рассчитывал на то, что коньяк отвлечет визитеров от разглядывания ведущихся в офисе странных приготовлений. Однако старший наряда ничуть не подобрел и вновь, нетерпеливо похлопывая ладонью по газете, заменявшей скатерть, скомандовал:"Так, документы попрошу", при этом обводя помещение суровым взглядом выкаченных глаз, приводивших на память портреты Николая Второго. От коньяка он, впрочем, не отказывался, принимая угощение как должное. Корсаков вынул из внутреннего кармана куртки и положил на газету свой паспорт, свидетельство о регистрации малого предприятия "Фортуна" и документы на аренду офиса и подвала, а также разрешение районного архитектора на перепланировку офисных помещений. После этого Корсаков сделал своим людям знак исчезнуть из холла. Дисциплина, впрочем, давала себя знать - работа в других помещениях не прекращалась ни на минуту.
- Какие бумаги интересуют, командир?- спросил Корсаков и тут же приоткрыл в удивлении рот: бегло пролистав документы, младший лейтенант сунул его паспорт в планшет, после чего одним глотком осушил рюмку коньяка и сам налил себе следующую. Действия лейтенанта в отношении коньяка повторил и его мышевидный напарник. Корсаков решил покуда сделать вид, будто не заметил изъятия паспорта, и заискивающе спросил:
- Ну что, командир, все в порядке?
- Что это у вас тут делается?- с угрозой в голосе спросил милиционер.
- Да вот перестраиваем офис,- с подобострастной улыбкой ответил Корсаков. - Делаем витрины вместо простых стекол, на витринах товар будет лежать... Да вот же разрешение.
Он потянулся, чтобы найти разрешение на перестройку в пачке документов, но милиционер прихлопнул всю пачку ладонью и грозно прикрикнул:"Руки!" После этого лейтенант опрокинул рюмку, подцепил вилкой и переправил в щербатую пасть сразу полдюжины шпрот, не забыл обновить коньяк в своей рюмке и затем спросил:
- Почему нарушаете, гражданин? Придется проехать в отделение.
- Что же я нарушил?- по-прежнему с улыбкой поинтересовался Корсаков, хотя в душе у него уже начинало закипать негодование.
- То есть как - "что"?- возмутился милиционер. - Вы еще и не понимаете? Значит, тем более придется проехать, там вам все объяснят. Ведете работы в ночное время, жалобы поступают от жильцов,- раз. Сопротивление представителям власти - два. Уже достаточно. А там разберутся, что у вас в подвале, какие люди у вас тут работают - может, есть без документов, без прописки, находящиеся в розыске...
- Да вы что, ребята?!- воскликнул Корсаков. - Когда нам разбираться - нам работать надо! Если чем обидели - вот...- и он протянул каждому из стражей порядка по стодолларовой бумажке. Те синхронно схватили бумажки и сунули их в карманы, не дрогнув ни единым мускулом лица, затем так же синхронно опрокинули по рюмке и смачно пососали лимончик. На некоторое время воцарилось молчание, затем лейтенант налил по последней, аккуратно составив со стола на пол пустую бутылку, и обратился к своему товарищу с тостом:"Ну, будем!" Осушив рюмку, он сгреб всю пачку бумаг со стола, сунул ее в свой планшет, поднялся и требовательно произнес, обращаясь к сидящему Корсакову:
- Пройдемте, гражданин!
Корсаков посмотрел на него снизу вверх, но раскрасневшееся и отливавшее медью лицо стража порядка не выражало ничего, кроме непреклонной суровости и даже гнева, хотя и оставалось загадкой, чем Корсаков сумел ему так насолить - даже коньяк и то был не поддельный, а самый настоящий, не говоря уже о долларах. Жалобы жильцов, на которые ссылался лейтенант, являлись его выдумкой - на самом деле жильцы готовы были кланяться Корсакову в ноги за то, что он осушил подвал - рассадник комаров, укрепил сгнившие перекрытия на первом этаже и откупил у кавказских бандитов овощной магазин, заражавший смрадом всю округу, дабы переделать его под офис. Корсаков, конечно, ощущал свою вину перед обитателями дома за то, что должно было произойти в самом недалеком будущем, однако лейтенант никак не мог иметь в виду близящиеся события. Поневоле хотелось задуматься над тем, вправду ли бравый лейтенант собирался везти задержанного в отделение, а не в какое-нибудь специальное местечко для выколачивания денег. В любом случае Корсакову и в голову не могло подчиниться столь наглому и к тому же некстати высказанному требованию.
- Может, договоримся все-таки?- сделал Корсаков последнюю попытку избежать осложнений. Его голос прозвучал холодно, и это задело грозного лейтенанта. "На выход, быстро!"- злобно скомандовал тот, всем своим видом показывая, что теряет терпение. Корсаков действительно поднялся с ящика, однако вместо того, чтобы покорно направиться к выходу, издал какой-то странный звук, после чего показал пальцем за спину лейтенанту:
- Ты лучше посмотри-ка вон туда.
Милиционер с недоверием оглянулся. В дверном проеме стояли два парня в пыльной строительной спецодежде и, ухмыляясь, целились в лейтенанта и его напарника из самых настоящих автоматов. Лейтенант затравленно покосился в другую сторону, но там картина оказалась не лучше: из смежной комнаты появился бородатый верзила с ручным пулеметом и с таким выражением лица, которое не оставляло сомнений в том, что он с величайшим удовольствием применит свое оружие, если пленники подадут к тому хоть малейший предлог. С улицы в холл также вошел человек и доложил Корсакову:
- Тех двоих из машины мы уже спустили в подвал. А что с машиной делать?
- Вы сообщали в центр о том, куда едете?- спросил Корсаков.
- Нет,- промямлил лейтенант. Выражение его лица из негодующего сделалось плаксивым. - Зачем нам сообщать? Мы денег срубить хотели...
- Ну если так, ваше счастье,- хмыкнул Корсаков. - Денисов, Павлов, садитесь вместе с ними в машину и катайтесь по округе до одурения. На вызовы пусть отвечает вот этот герой. Если хоть что-то будет не так, обоих немедленно расстреляете и вернетесь сюда. Время от времени заезжайте к нам во двор, чтоб быть в курсе наших дел. Автоматы только оставьте - оружие возьмете у этого гвардейского экипажа.
Милиционеров развернули к выходу и вытолкали на улицу. Корсаков распорядился, обращаясь к командиру гарнизона, коренастому афганскому ветерану по фамилии Морозов:
- Высылайте людей рыть траншеи во дворе. Пусть пригонят экскаватор - вы знаете, где он стоит. Если кто будет спрашивать, чем вы занимаетесь, отвечайте, что производите срочный ремонт теплоцентрали или еще какую-нибудь чепуху,- главное, чтобы звучало внушительно. И поторапливайтесь - скоро уже начинаем.
- Может, оружие наверх поднять?- спросил Морозов. Корсаков поглядел на него с некоторым удивлением:
- Всему свое время, майор. Время придет - я распоряжусь.
Морозов смущенно отошел, досадуя сам на себя за свою нервозность. Корсаков набрал номер и, услышав в трубке голос Неустроева, отдал приказ специальной группе выйти на позицию. "Я прибуду к вам через 40 минут",- сказал Корсаков. Не успел он сунуть аппарат обратно в карман, как тот снова запищал. Корсаков насторожился, услышав в трубке голос Веры Николаевны, поскольку дал ей этот номер лишь на крайний случай.
- Витя, прости, ради Бога, что беспокою тебя, но у меня тут твой друг,- сообщила старушка. - Он говорит, что дело очень срочное. Можно я дам ему трубку?
В трубке зазвучал голос Ищенко, но Корсаков перебил его:
- Все в порядке, капитан? Ну и прекрасно, приезжай...- он назвал адрес. - И давай быстрее, у тебя всего полчаса. Имей в виду, ты опаздываешь на величайший концерт в твоей жизни.
Корсаков вышел на ступеньки крыльца, и тут же к крыльцу мягко подкатила неприметная вишневая "шестерка". Водитель, перегнувшись через сиденье, распахнул переднюю дверцу, Корсаков уселся, и машина тронулась. Он знал, что сейчас происходит под землей: по заброшенным технологическим штольням, оставшимся с тех пор, когда по этим штольням опускали вниз оборудование, необходимое для прокладки тоннелей, подрывники и группы обеспечения подбираются поближе к тем местам на перегонах метро, где стоят бетонные заглушки, не позволяющие плывуну, то есть смеси песка с водой, прорваться на рельсы. Направленными взрывами эти заглушки следовало подорвать - тогда плывун, заполнив промежутки между рельсами, замкнет электрическую цепь и выведет из строя семафоры. Тогда машинист, отправляющий состав согласно сроку, указанному в маршрутной карте, увидит перед собой красный сигнал, сообщит об этом диспетчеру и получит приказ пройти участок, на котором произошла неполадка, с особой осторожностью и на пониженной скорости. Отключив автостоп и двигаясь со скоростью десять километров в час, он при неестественном освещении неожиданно увидит, что рельсов перед ним больше нет. Доложив об этом диспетчеру, он получит приказ осмотреть путь, выйдет из кабины и попадет в белесую жидкую массу плывуна, медленно выпирающего из отверстия в бетоне с сорванной взрывом заглушкой. То же самое одновременно произойдет еще на нескольких перегонах кольцевой линии. Постепенно накапливаясь на более глубоких участках пути, там, где линия ныряет под уклон, плывун достигнет уровня контактного рельса, укрепленного на кронштейнах сбоку от полотна. Произойдет короткое замыкание, сработает автоматика, и вся линия будет полностью обесточена. Московское метро выйдет из строя, лишив огромные массы людей возможности попасть в захваченный заговорщиками центр города. Это должно произойти без жертв и без серьезных разрушений в системе метрополитена. Подрыв, однако, следовало произвести в четко определенное время - исходя из графика работы метро. В 4.45 из тоннелей уходят рабочие, в 5.00 диспетчер получает сообщение о том, что люди выведены и тоннели свободны, и передает электродиспетчеру записываемый на пленку приказ о включении высокого напряжения. Высокое напряжение подается в 5.15, а в 5.25 должен пройти первый поезд. Сразу после подачи высокого напряжения и должны произойти взрывы. При этом требовалось затопить перегоны с двух сторон от станций, имеющих запасные пути, чтобы лишить диспетчеров возможности маневрировать поездами, прогоняя их по неповрежденным участкам линии, разворачивая на путевых развязках и вновь выпуская на линию. Для выведения из строя кольцевой линии было создано десять диверсионных групп, и все они теперь уже ждали своего часа. Группы спускались под землю заранее, дабы в случае возникновения каких-либо непредвиденных осложнений резервные группы имели время на подстраховку. В сущности, любая террористическая организация, осуществившая такую диверсию, неизбежно ведущую к полному параличу города, могла рассчитывать на весьма внимательное отношение к своим требованиям со стороны правительства.Однако в намерения Корсакова и его единомышленников вовсе не входило торговаться с нынешним российским правительством. Правительству следовало нанести зримое, неоспоримое поражение и заставить его выслушать речь победителей. Подземных диверсий для этого было явно недостаточно - они могли явиться лишь элементом общего плана. И, кроме того, требовалось заставить молчать тех, кто, став победителями, намеревался говорить не то, что следовало.
Машина свернула с Садового кольца на Мясницкую, оттуда в подворотню, пропетляла дворами и остановилась возле унылого доходного дома начала ХХ века, со всех сторон окруженного другими разнокалиберными строениями. Корсаков и водитель, молчаливый светловолосый парень с сурово сжатым ртом, вошли в подъезд с расхлябанной и, видимо, вечно распахнутой дверью. В подъезде Корсаков сразу учуял постоянно преследовавший его в последние месяцы запах ремонта - пахло цементом, пылью, клеем, свежей краской. Однако даже этот оптимистический запах не мог перешибить унылого запаха московских коммуналок, благоухающих, как известно, лекарствами, несвежей одеждой, постоянно варящимися щами, мочой людей и домашних животных и еще тысячей разных вещей. Даже не особенно принюхиваясь, можно было определить, что подъезд не занят ни конторами, ни квартирами нуворишей и является обычным жилым подъездом. Та квартира, в которую позвонил Корсаков, имела два неоценимых преимущества: во-первых, из нее полностью просматривались все подходы к дому (поэтому Корсакову и открыли сразу, ни о чем не спрашивая), а во-вторых, одно из окон открывало поверх каких-то покосившихся лачуг прекрасный вид на двор огромного административного здания, стоявшего на Садовом кольце. Просматривались и въезд во двор со стороны переулка, и высоченная арка, выходившая на Кольцо - сквозь нее было видно, как, поблескивая, взад и вперед проносятся автомобили. Свет в квартире не горел, но даже с закрытыми глазами по знакомому запаху теплого металла и оружейной смазки, по легкому позвякиванью амуниции и оружия Корсаков определил бы, что квартира полна вооруженных людей. Лица в полутьме поблескивали от пота: хотя окна и были открыты, но душный воздух, насыщенный теплом разогретых за день камней, не приносил и намека на свежесть. Человек, стоявший у окна, молча протянул Корсакову бинокль. Неустроев со своей группой уже находился в административном здании - капитан сообщил об этом, позвонив по телефону несколько минут назад. Корсаков опоздал к этому звонку всего на минуту. Людей в здании не оказалось, и все прошло без эксцессов, а в подробности Неустроев, говоривший по обычному городскому телефону из комнаты вахтера, на всякий случай не вдавался, хотя и трудно было предположить, что кто-то прослушивает разговоры вахтеров. В квартире висела напряженная атмосфера ожидания: все понимали, что поступивший сигнал вычеркнет большинство присутствующих из обычной человеческой жизни, навеки превратив их в преследуемых террористов, занесенных в электронные картотеки всех спецслужб планеты. И хотя каждый имел при себе спецназовскую маску, но вряд ли стоило рассчитывать надолго сохранить инкогнито, идя на такое дело. Порой слышались приглушенные реплики, но большинство молчало: по сравнению с тем, что должно было вскоре произойти, темы обычных житейских разговоров казались вопиюще ничтожными, а координатами близких все, кто считал это нужным, обменялись еще при свете дня. Корсаков в бинокль вновь и вновь обводил взглядом громаду административного здания, но нигде не мог заметить следов присутствия вооруженного отряда. Неустроев сделал все грамотно, сначала захватив своими людьми строения, окружавшие двор, дабы исключить возможность появления там неприятельской разведки, а затем послав к заднему ходу несколько человек в милицейской форме, дабы заставить вахтера открыть дверь. Что произошло в здании после того, как фальшивые милиционеры проникли внутрь, никто сказать не мог, однако минут через пять после этого люди капитана поодиночке и группами начали беспрепятственно вливаться в здание. Когда этот процесс прекратился и освободившиеся автомобили, подвозившие бойцов, разъехались со двора, в округе воцарилась тишина. Снаружи ничто не указывало на то, что в доме находится вооруженная засада, даже в каморке вахтеров по-прежнему мирно горел свет. Проникая в дом, люди Неустроева также старались не привлекать к себе внимания - оружие переносили в безобидного вида коробках и сумках и соблюдали интервалы между прибывающими группами. Впрочем, происходящее во дворе, окруженном со всех сторон нежилыми строениями, случайный зритель мог видеть лишь из одного места: из коммуналки, расположенной в том же доме, но этажом ниже той квартиры, где находился Корсаков. Однако в коммуналке все давно спали тяжелым сном людей, ненавидящих собственную жизнь. Припозднившийся пьяница, забредший с Садового кольца помочиться, вряд ли заинтересовался бы происходящим во дворе, а наряд настоящих милиционеров, проверявший работу вахтеров в окрестных учреждениях, уже успел приехать и уехать раньше. В результате к рассвету округа погрузилась в состояние безмятежного покоя, который не нарушался даже шипением автомобилей, проносившихся по Садовому кольцу. Солнце еще не встало, но мрак ночи уже рассеялся, тускло заблестели покрытые росой крыши, и в неподвижной листве деревьев, кое-где поднимающихся над каменными уступами зданий, послышались первые возгласы птиц. В квартире все отчетливее выступали из мрака лица бойцов и оружие, которое они сжимали в руках. Корсаков посмотрел на часы и произнес:"Время". Разговоры умолкли, и в наступившем молчании слышалось, как на кухне из протекающего крана капает вода в старую чугунную раковину. У Корсакова промелькнула мысль, что хорошо было бы отремонтировать эту коммуналку и поселить в нее с семьей кого-нибудь из тех ребят, которые сейчас рядом с ним готовились к бою. Впрочем, гораздо вероятнее было другое: большинству из этих людей предстояло никогда больше не увидеть своих близких. Теплое чувство шевельнулось в душе Корсакова, но то была не жалость - каждый солдат должен знать, на что он идет,- то была благодарность. В этот миг Корсаков в бинокль увидел, как с Садового кольца в арку поворачивает небольшой автобус "ПАЗ", набитый людьми. Он перевел бинокль на въезд из переулка: там возникла тупая морда крытого военного грузовика. Боец, стоявший рядом с Корсаковым, прошептал:"Кажется, они". Корсаков тронул его за рукав и приказал:
- Вы останетесь со мной, остальные вниз и по местам.
Залязгало оружие, загрохотали по старому крашеному полу тяжелые ботинки, послышались громкие голоса и даже смех. Весь этот шум выливался на лестницу и, раскатываясь эхом, стихал внизу. Через тесное
пространство дворика бойцы отряда перебегали молча и исчезали среди разнокалиберных построек, окружавших двор здания, в котором сидел Неустроев. Тем временем автобус и два военных грузовика въехали во двор административного здания. Из дверей автобуса и из кузовов машин на асфальт начали выпрыгивать вооруженные люди в черной одежде. Их выкрики достигали даже слуха Корсакова. Тот поморщился:
- Вот идиоты - мало того, что разъезжают по городу с оружием целыми батальонами, да еще и орут, как в кабаке. Отделаемся от них наконец...
С этими словами он вышел в соседнюю комнату, взял там принесенную специально для него снайперскую винтовку СВД и вернулся с нею к окну. Бинокль он отдал оставшемуся при нем бойцу и смотрел теперь на происходящее во дворе через оптический прицел. Ему было хорошо видно, как мнутся и озираются по сторонам выскочившие из машин фашисты, ожидая приказов своего начальника. "Фюрер" Владимир показываться не спешил, однако какое-то указание, видимо, все-таки отдал: несколько человек начали неуклюже ломиться в запертую дверь заднего хода, другие принялись ломать оконную решетку на первом этаже. "Открывай!"- слышались угрожающие возгласы. Корсаков в свое время поинтересовался у "фюрера", как тот собирается захватить свой объект, однако "фюрер" наотрез отказался отвечать. В результате все происходило на редкость вяло и непрофессионально. Корсакову это, разумеется, было только на руку, однако смотреть на чужие бездарные действия всегда неприятно. В тишине квартиры прогремел дверной звонок, и боец, которого Корсаков оставил при себе, пошел открывать. Продолжая наблюдать в прицел происходящее во дворе, Корсаков услышал приближающиеся шаги и, не оборачиваясь, сказал:
- С возвращением, капитан! Бери бинокль - такое не часто увидишь.
Капитан Ищенко последовал его совету. Во дворе продолжалась неразбериха, но кое-какие изменения уже просматривались: дверь под напором нескольких человек, орудовавших кто монтировкой, кто просто прикладом автомата, начала разрушаться. Откуда-то принесли лестницу и приставили ее к лишенному решетки окну второго этажа. Между тем и от окна первого этажа удалось отодрать решетку. Оглушительно зазвенело разбитое стекло, усугубляя общий шум, поднятый атакующими. Глядя на их действия и слушая эти звуки, Корсаков морщился, как от зубной боли. "Вот идиоты...- бормотал он. - Что же там Неустроев медлит? Сейчас ведь милиция приедет или еще что-нибудь стрясется..." Внезапно Корсаков умолк и плотнее прижал приклад к плечу - это "фюрер" наконец соизволил появиться из автобуса. За ним спрыгнули на асфальт те самые два его клеврета, которые были с ним в студии при съемке его выступления. "Фюрер" явно нарисовал в своем сознании эффектную сцену: изувеченная дверь падает к его ногам, и он, шагая по ней, картинно входит в дверной проем. Однако доломать дверь фашистам не удалось. Неожиданно откуда-то с неба, словно глас Божий, голосом капитана Неустроева загремел динамик: "Внимание! Вы окружены! Предлагаю сложить оружие, в случае сопротивления немедленно открываю огонь на поражение. Повторяю: сложить оружие и отойти от здания к стене склада". Подкрепляя прозвучавшие слова, из окон обоих противоположных крыльев здания, построенного буквой "П", высунулись пулеметные стволы - с первого взгляда можно было определить, что их не менее двух десятков. Кто-то предложил сверху - без динамика, но достаточно убедительно:
- Ложите оружие, козлы, а то сверху гранатами закидаем.
Корсаков неотрывно наблюдал за "фюрером", положив палец на курок винтовки. У того на лице вначале изобразилось тупое недоумение и сохранялось довольно долго - даже когда окружающие подручные тревожно и выжидательно уставились на своего главаря. Однако затем лицо "фюрера" исказила гримаса ярости. Он что-то выкрикнул - по его губам Корсаков прочел слово "измена" - и схватился за кобуру. Его клевреты тоже судорожным движением вскинули автоматы. Капитан Ищенко, глядя в бинокль, издал какой-то неопределенный звук, и в этот момент Корсаков нажал на спуск - раз, другой, третий. Над оцепеневшим рассветным городом отчетливо раскатились три выстрела. Ищенко увидел в бинокль, как голова "фюрера" резко мотнулась в сторону, рука со скрюченными пальцами прочертила дугу в воздухе, а по белой стенке автобуса хлестнула струя крови. Тело беспорядочно повалилось к автобусному колесу, а все стоявшие рядом застыли на месте, присев и испуганно озираясь. Один из подручных "фюрера" как бы машинально вскинул автомат и выпустил очередь куда-то в пространство. Вновь зазвенело разбитое стекло, и вновь Корсаков открыл огонь - два выстрела, почти слившихся в один, и затем еще два. Стрелявший из автомата пошатнулся, выронил оружие, весь обмяк и сел на асфальт, затем повалившись на бок. Его товарищ вскинул руки таким движением, словно хотел схватиться за шею, но затем, как бы передумав, на долю секунды замер и тяжело рухнул навзничь. Ищенко видел, что все трое убиты наповал.
- Ловко...- пробормотал он, но с неодобрением в голосе. Не то чтобы он жалел главных фашистов, но убийство, не вызванное самозащитой, было в его глазах нарушением неких главных жизненных правил и вызывало протест. Корсаков понял, что происходило в душе капитана, и похлопал его по плечу со словами:
- Если бы я не стрелял, то тут сейчас была бы бойня. А сейчас смотри - тишь и гладь.
Действительно, люди "фюрера", боязливо озираясь по сторонам, складывали оружие на асфальт и с поднятыми руками плелись к кирпичной стене старого склада, стоявшего напротив административного здания. Сопротивляться никто из них уже не пробовал. Вскоре все они скрылись из виду - от наблюдателей их загораживала складская постройка. Корсаков заметил:
- Я, честно говоря, не ожидал, что он схватится за оружие. Недооценил я его. Ну да ладно - они все трое это заслужили. Как по-твоему, капитан?
- Это не нам решать,- отозвался Ищенко, наблюдая в бинокль за тем, как вышедшие из здания люди Неустроева собирают оставленное оружие. Сам капитан появился в окне второго этажа и, жестикулируя, начал давать какие-то указания. Видимо, повинуясь им, один из его подчиненных забрался в кабину автобуса и быстро отогнал его в угол двора, затем спрыгнул на асфальт, пересек бегом двор, вскочил в кабину грузовика и поставил рядом с автобусом сначала один, а затем, повторив операцию, и второй грузовик. При этом ему пришлось осторожно объезжать своих товарищей, волочивших тела убитых к подвальной лестнице. Лестницу, как обычно в московских домах, защищала от непогоды пристроечка с жестяной крышей. Мертвецов даже не стали убирать в подвал, а просто подтащили к двери в эту пристройку и свалили на лестницу. На асфальте остался, говоря языком оперативников, хорошо заметный "след волочения" - влажная от росы пыль, размазанная под тяжестью трупов, цепочки капель крови и широкие кровавые мазки. Снова загремел динамик, обращаясь к пленным:
- Ну вы, уматывайте отсюда, пока не поздно, и больше не попадайтесь!
Пленные фашисты, видимо, не сразу поняли, что для них все уже кончилось, и потому приказ пришлось повторить:
- Мотайте отсюда, говорю, а то как вжарю из пулемета! Через арку на Кольцо, живо пошли!
Цепочка людей в черном потянулась через двор под арку. Динамик напутствовал их громогласным советом:
- Да побыстрей шевелитесь - сейчас тут такая заваруха начнется!..
Корсаков вполголоса поправил говорившего:
- Надеюсь, что не начнется. Да, впрочем, сейчас увидим...
Округу огласило завывание милицейских сирен. Было видно, как по необычно пустынному Садовому кольцу мчится кортеж машин с включенными мигалками. Вопли сирен донеслись и с другой стороны. Было видно, как через двор перебегают и исчезают внутри административного здания вооруженные люди. В перекличке сирен выстрелов было не слышно, тем более что стреляли из окон фасада, выходившего на Кольцо. Однако возглавлявшая кортеж милицейская "волга" вдруг завертелась на проезжей части, ее капот, кувыркаясь, взвился в воздух, а сама машина, описав несколько кругов на асфальте и чудом не перевернувшись, ударилась боком о столб с грохотом, докатившимся даже до ушей Ищенко и Корсакова. Второй "волге" повезло меньше - она резко вильнула на пробитых шинах и опрокинулась. Несколько раз она, громыхая, перекатилась через крышу и наконец застыла у края тротуара, напротив первой машины. Остальные автомобили кортежа резко затормозили и остановились. Высыпавшие из них люди, пригнувшись, попрятались за корпусами своих машин. Однако они постоянно выглядывали из-за укрытия, стараясь разглядеть, что творится в захваченном доме. Из разбитых "волг" также вылезли люди: из первой - через оставшиеся целыми дверцы, волоча под руки раненого товарища, из второй - ползком через разбитое ветровое стекло. Где-то ухнул гранатометный выстрел, прощелкало несколько автоматных очередей, и на минуту воцарилась тишина, прерванная голосом из динамика:
- Внимание! К зданию прошу не приближаться! Все, кто попытается это сделать, будут уничтожены! За разъяснениями обращайтесь к вашему начальству. Повторяю: при попытке приблизиться к зданию открываю огонь на поражение. Мы отлично вооружены, подумайте о своих семьях!
Шли минуты, а к экипажам машин, выстроившихся в линию на проезжей части Садового кольца, никто не спешил на помощь. Движение по Кольцу полностью прекратилось, и это выглядело зловеще. Однако настроение осаждающих стало еще тревожнее после того, как от ближайшей транспортной развязки донеслись звуки стрельбы, а затем в той стороне поднялся столб густого черного дыма. К тому же выяснилось, что захвачено не одно только административное здание: когда милиционеры попытались пересечь Садовое кольцо, с тем чтобы углубиться в переулки Центра, по ним открыли перекрестный огонь сразу из нескольких домов. Впрочем, стреляли не совсем по ним - их просто отсекали от Центра. Постепенно этот отсечный огонь вынудил их всех перебежать из-под ненадежного прикрытия машин на внешнюю сторону Садового кольца и засесть там в подворотнях, за углами домов, за парапетами подземных переходов. Проникать в дома для ведения огня оттуда милиционеры пока не решались, не имея на то ни приказа начальства, ни собственного особого желания. Судя по всему, в городе происходили куда более серьезные события, чем следовало из уклончивых сообщений начальства, и поэтому никто не хотел до выяснения всех обстоятельств и окончания неразберихи подставлять голову под пули. Милиционеры сразу вспомнили о том, что в последнее время стало принято любые дела кончать миром, и никому не хотелось погибать только для того, чтобы после его смерти правительство все равно согласилось на любые требования террористов.
Тем временем все линии связи уже захлебывались от обилия невероятных сообщений, в разных направлениях проносившихся по ним. Из центральных отделений милиции докладывали дежурному по городу и начальнику ГУВД об угрожающих звонках неизвестных лиц с требованиями не покидать отделений и не реагировать на вызовы, поскольку все отделения блокированы и находятся под прицелом, а вся центральная часть города захвачена неизвестными повстанцами. Попытки выяснить, насколько правдивы угрозы, немедленно привели к шквальному обстрелу, который, правда, носил предупредительный характер и не привел к потерям среди личного состава, если не считать нескольких легких ранений от рикошетировавших пуль. По утверждениям нападавших, у них имелось и тяжелое оружие, позволявшее покончить с милиционерами в течение нескольких минут. Впрочем, здание МУРа на Петровке, 38 действительно подверглось обстрелу из станковых гранатометов, стрелявших с территории сада "Эрмитаж". Видимо, это также была предупредительная акция, поскольку стрелки удовольствовались лишь тем, что снесли несколько декоративных колонн на обеих крыльях знаменитого здания.
Телефоны в ГАИ раскалились от звонков, сообщавших о непрерывно растущих пробках на транспортных развязках Садового кольца. Впрочем, одна такая пробка на пересечении Садово-Каретной и Долгоруковской улиц находилась метрах в трехстах от центрального здания ГАИ, однако положение этим не облегчалось. Долгоруковская была плотно перекрыта грузовиками, развернутыми поперек улицы и груженными бетонными блоками. Инспекторы, прибывшие на место происшествия, узнали от водителей, застрявших в пробке, что в кабинах грузовиков сидели вооруженные люди, которые подогнали свои машины откуда-то с боковых улиц, установили их поперек движения и затем пешком неторопливо пересекли Садовое кольцо и скрылись в близлежащих домах. Перед уходом они выпустили несколько очередей по скатам покинутых грузовиков несколько очередей, и колесные диски тяжелых машин сквозь спущенные шины плотно припечатались к асфальту. По номерам грузовиков было без труда установлено, что машины принадлежат автокомбинату, расположенному от места пробки в десяти минутах езды. На звонок из ГАИ на автокомбинате спокойно ответили, что ночью их предприятие подверглось захвату неизвестными злоумышленниками, которые угнали десятка два грузовиков. "Почему не сообщили об угоне?!"- завопил звонивший генерал. "Вот как раз сейчас хотели сообщить,- сказали ему. - А раньше не могли, потому что они всю ночь были здесь, держали нас на мушке. Ушли минуты три назад". Генерал подозревал, что ему врут и что работники автокомбината сами замешаны в этом деле, однако на всякий случай связался с дежурным по городу и попросил его принять меры к розыску террористов, покинувших территорию автокомбината Дежурный флегматично поведал генералу о том, что примерно аналогичные известия он получил уже с шести автопредприятий. "Это седьмое,- сказал дежурный и с ухмылкой добавил: - Началось". Попытка посланных инспекторов растащить заграждение была тут же пресечена: на противоположной стороне Садового кольца в окнах зданий замигали бледные огоньки выстрелов, раскатились, перебивая друг друга, дробные звуки очередей, и пули, высекая искры, защелкали по асфальту, по кузовам грузовиков, по бетонным блокам, громоздившимся в кузовах. Водители, толпившиеся возле заграждения и матерившие неизвестных злоумышленников, вместе с инспекторами бросились под защиту машин, в подворотни или просто на асфальт. Одна из пуль пробила бензобак стоявшего в заграждении самосвала, а другая, выбив из мостовой искру, подожгла лужу солярки. Топливо вспыхнуло, заклубился черный тяжелый дым, и вскоре с глухим уханьем взорвался бензобак. Стрельба неподалеку не прекращалась, хотя стреляли уже не по пробке, а непонятно куда - скорее для создания паники. Инспекторы махнули рукой на заграждение и побежали спасать свои машины и заодно сообщить по рации о происходящем. Им было приказано переместиться в хвост выстроившейся пробки и заняться ее рассасыванием, направляя водителей куда угодно, но только прочь от Центра. Выполнить приказ оказалось нелегко.На Садовом кольце машин не было, если не считать двух горевших легковушек, пытавшихся под огнем проскочить в Центр. Машины ГАИ часть пути по Кольцу проделали без труда - их никто не обстреливал, однако боковые улочки оказались сплошь забиты разным транспортом. В конце концов инспекторы оставили свои автомобили во дворах и пешком направились по направлению к хвосту пробки. Там их глазам предстала огромная толпа возле станции метро "Новослободская", представлявшая собой людской водоворот: те, кто был поближе к дверям, теперь проталкивались обратно, те, кто был подальше, пытались пробиться ко входу. Загремел динамик:
- Граждане, метро не работает! Расходитесь, граждане!
- Вот это да,- произнес один из офицеров, сдвигая фуражку на затылок.
- Ни хрена себе,- поддержал его второй.
- Блин, ну и дела,- согласился третий.
- Охренеть можно,- подытожил четвертый, после чего все направились в хвост пробки - орать на водителей, разворачивая их в обратную сторону. Однако на душе у них было муторно - никакой силы за собой они уже не чувствовали и постоянно ожидали, что их пошлют куда подальше. Однако у водителей на душе, видимо, тоже было не лучше - не каждый день приходится из мирной жизни разом попадать в хаос со стрельбой. Поэтому все молча слушались всех команд, стремясь к одному - поскорее уехать домой, к семье, и решить, как встретить наступающие перемены.
Министра внутренних дел и мэра Москвы подняли с постели сразу после получения сообщений о перестрелках на Садовом кольце. Далее неприятности нарастали лавинообразно: блокада отделений милиции, организованные пробки на транспортных развязках, звонки от жильцов центральных районов, выброшенных из квартир, в которых тут же располагались снайперы или пулеметные расчеты. Венцом всех ужасных новостей явилось известие о выходе из строя метро: направленными взрывами злоумышленники разбили заглушки, препятствовавшие проникновению плывуна в тоннели. Вскоре вся кольцевая линия была обесточена, и Центр оказался блокирован и на земле, и под землей. Мэр злорадно подумал, что теперь критики, обвинявшие его в диктаторских замашках, могут заткнуться: именно для таких ситуаций и создавались в московских префектурах подчиненные напрямую мэру бригады внутренних войск, оснащенные даже бронетехникой. Впрочем, он тут же одернул себя: радоваться было совершенно нечему. Уже сейчас все происшедшее с трудом умещалось в сознании: в Центр с его главными правительственными учреждениями невозможно попасть, город парализован, в Москве, в которую он, мэр, так старался привлечь иностранные инвестиции, идут уличные бои и, вероятно, погромы. Ни один дурак после такого не вложит сюда деньги. А сколько будет разрушено, взорвано, разграблено? Вместо того, чтобы созидать новое, каждый день двигаясь вперед, придется восстанавливать разрушенное, безвозвратно теряя драгоценное время. Мэр позвонил президенту в загородную резиденцию, но там ему сказали, что президент занят другими переговорами и не может взять трубку. Выяснилось одно: президент знает о происходящем и не бездействует. Министр внутренних дел, которому мэр позвонил после этого, заявил, что наступательные действия предпринимать пока рано: президент уже дал указания МВД и Министерству обороны совместно с ФСБ изучить обстановку и по возможности войти в контакт с террористами, а в качестве первоочередной меры блокировать захваченный ими Центр.
- А что, и правда весь Центр захвачен? Это не вранье?-поразился мэр.
- Перестрелки отмечались по всему Садовому кольцу,- сухим деловым тоном ответил министр. - Я отдал приказ создать разведгруппы для проникновения в Центр, но на Кольце они все ввязались в перестрелку и вынуждены были отойти. Думаю, придется просачиваться в Центр по подземным коммуникациям. Кстати, ряд объектов террористы только блокировали, но даже не пытались захватить. Это комплекс Министерства обороны на Знаменке, военная академия, комплекс зданий ФСБ на Лубянке, все учреждения МВД... Разумеется, Кремль, ну и кое-что еще. Логика их большей частью понятна: они избегают нападать на объекты с достаточно сильной охраной и с развитыми подземными коммуникациями. Отсюда вывод: людей у них не очень много и наступательных действий от них ожидать не следует. Это уже неплохо - значит, у нас есть время для подготовки ответных мер. А плохо то, что они хорошо вооружены и отлично подготовлены в военном отношении - об этом говорит профессиональная организация огня при блокировании ими различных объектов...
Министр еще не закончил свое бесстрастное описание ситуации, однако мэр перебил его. Кипучая натура мэра не переносила бездействия, и потому он нетерпеливо спросил:
- Какие требования они выдвигают? Кто ведет с ними переговоры?
- Пока они не вступают в переговоры,- ответил министр. - Что касается требований, то можете послушать радио,- и министр назвал частоту. - Они захватили все крупные радиостанции, расположенные в Центре, и крутят по ним свое радиообращение к народу. Собственно, радиостанции работают в обычном режиме, если не считать того, что им приходится периодически передавать это обращение. Журналисты, наверное, страшно довольны. Как же, романтика, сенсация!..
- Слушать некогда,- сказал мэр. - Что там, в этом обращении?
- Что?- с иронией в голосе переспросил министр. - Да правильные в общем-то вещи. Мы-то с вами думали, что в стране как-нибудь само собой все наладится, а эти ребята ждать не захотели...
- Я ничего такого не думал - я работал,- возразил мэр. - Вы что, оправдываете террористов? А если нет, то надо меры принимать.
- Я говорил с президентом - он приказал блокировать Центр,- сказал министр. - Выдвигайте бригады из префектур к Садовому кольцу - каждая пусть занимает свой участок, но в Центр пока не суется. Бригада из Теплого Стана уже выступила - она займет участок от Крымского моста до Павелецкой. Остальное пусть блокируют ваши части. Дивизию имени Дзержинского президент приказал пока не трогать, как и войска Министерства обороны, поскольку ситуация еще не прояснилась. Ясно только одно: в Центре масса мирных людей, которых террористы не трогают, но которые при начале военных действий автоматически становятся заложниками и начинают гибнуть. Этого хотелось бы избежать.
- Еще бы,- пробормотал мэр и попрощался. Тут же зазвонил другой телефон. Это вновь вышел на связь дежурный секретарь из старого здания мэрии - бывшего Моссовета. Если во время первого за это утро телефонного разговора голос секретаря звучал довольно спокойно - он лишь передавал шефу поступившие сообщения о различных неприятных событиях в городе, происходивших, как всегда, где-то очень далеко от тихих правительственных коридоров,- то теперь в трубке ясно слышались панические нотки.
- Людей не видно, машины тоже не ездят. Центр совсем пустой,- чуть не плача, докладывал секретарь. - Мы не можем выйти из здания - все кругом простреливается. С нами сейчас связались и предложили сдаться...
- А вы что?- полюбопытствовал мэр.
- Мы пока ничего не ответили. Но они тут повсюду - даже в соседних домах. Если они пойдут на штурм, то не знаю, справится ли охрана...
Мэр понял, что секретарь исподволь добивается его согласия на капитуляцию, и рассердился:
- А при чем тут охрана? Оружие в здании есть, получите его у начальника охраны и отстреливайтесь. А если страшно, то можете сдаваться, но тогда не ждите, что я вас буду любой ценой выручать. И вообще в таком случае мы не сработаемся. Вы меня поняли? Вот и хорошо, а то взяли моду: чуть что - сдаваться... Свяжитесь с бригадами внутренних войск при префектурах и передайте им мой приказ блокировать Центр по линии Садового кольца. Скажите, что приказ согласован с министром и с президентом. Пусть командиры бригад согласуют между собой, какие участки каждый возьмет под контроль. Все ясно? Ну и ладно, попозже я с вами еще свяжусь.
Мэр повесил трубку, тут же поднял ее снова и вызвал к себе заместителя, охрану и свой личный автомобиль, в душе благодаря Бога за то, что жена и дети находятся за городом. Он подумал, не позвонить ли жене, но решил сделать это попозже из машины - жена вполне могла еще сладко спать. Имелись более неотложные дела - например, согласовать с министром первоочередные действия московской милиции в сложившейся ситуации. Мэр набрал номер. Через пять минут без особых разногласий было решено, что личный состав переходит на казарменное положение и усиленный вариант патрулирования, задерживая всех подозрительных людей и транспортные средства. Напрашивались и другие, более радикальные меры, однако они не обсуждались, поскольку оба собеседника ожидали вызова к президенту. Вызов не заставил себя ждать, и в дополнение ко всем неприятностям этого ужасного утра мэр увидел из пролетавшего автомобиля застывшие на путях электрички и толпы народу на платформах. Было ясно, что террористы вывели из строя также и пригородные железные дороги - о тяжести повреждений оставалось только догадываться. Мэр так расстроился, что не стал звонить жене сам, попросив сделать это личного секретаря, приехавшего вместе с заместителем. "Не очень пугай,- сказал мэр,- как-нибудь обтекаемо выражайся, но объясни, что дело срочное и что я уже у президента". Секретарь только покачал головой, пытаясь сообразить, как можно в безобидном свете представить все происходящее. Разговора мэр не слушал, напряженно размышляя над тем, какие меры следует принять, дабы удержать ситуацию под контролем, однако в голову ему упорно лезло другое: хроникальные кадры захвата Грозного чеченскими боевиками в августе 1996 года, когда боевики тихо просочились в город, охраняемый лишь двумя тысячами солдат внутренних войск, то есть, по сути, практически не охраняемый, и заняли там все объекты, которые посчитали нужным занять. Население, либо запуганное боевиками, либо сочувствовавшее им, не сообщило гарнизону о происходящем ползучем захвате, а в итоге правительство России оказалось перед выбором: либо вновь выбивать боевиков из Грозного, имея мирное население города в качестве заложников, неизбежно гибнущих в ходе боевых действий, а также неся немалые потери среди своих солдат, либо опустить руки и, не потерпев поражения, признать себя побежденными. Пойти по второму пути и принять позор было тем легче, что в Москве имелось немало влиятельных людей, страстно желавших именно такого развития событий. Чего стоили одни заклинания телевидения и прессы, упорно, изо дня в день, объявлявших ползучее проникновение боевиков в Грозный "взятием города", словно чеченцы и вправду взяли город штурмом, хотя на самом деле они не смогли взять даже одно здание ФСБ. Мэр примерно знал, кому и сколько платили чеченцы в прессе и на телевидении, однако не хотел влезать во всю эту грязь: во-первых, ему с избытком хватало московских дел, а во-вторых, он знал, что у чеченцев есть покровители и посильнее каких-то там продажных газетчиков, пусть даже и весьма многочисленных. Впрочем, главной причиной, по которой мэр практически не выступал против национального унижения, было воспитанное в нем теми же средствами массовой информации убеждение, будто в нынешние времена нацию, помимо чисто материальных проблем, ничего не интересует. Мэр глухо выругался: надо же было позволить так себя оболванить! Теперь приходилось пожинать плоды собственного легкомыслия. Нация вновь оказывалась чертовски неудобной штукой, то позволявшей пинать и ворочать себя так и сяк, то вдруг высовывавшей из этой податливой биомассы цепкую лапу с железными когтями, которые одним ударом перечеркивали безмятежное существование целого легиона паразитов. Зачем нужно было позволять, чтобы страну разодрали на куски, не слушать ропот неоднократно преданной армии, мириться с воровством? Неужели в таком поведении заключался здравый смысл? Несомненно, если здравый смысл состоит в том, чтобы некоторое время пожить в свое удовольствие, а затем соскользнуть в кровавый хаос. Странно, но мэр, терзаемый всеми этими мыслями, не слышал ни одного радиообращения мятежников и тем не менее перебирал в голове все их лозунги, как нечто хорошо и давно известное. Впрочем, вероятно, они и впрямь был ему известны - просто лозунги сидели где-то в глубинах души, выработанные собственным подсознанием, а теперь вдруг врывались в сознание как бы извне, как бы произнесенные мятежниками, а на самом деле являвшиеся общим достоянием огромного множества людей. И все же главный удар в это кошмарное утро мэру еще только предстояло получить. Он взял телефонную трубку и услышал голос секретаря из мэрии:
-...Я не знаю, как их убедить!..
- Спокойно, спокойно. Кого вы хотите убедить?- спросил мэр.
- Штабы не отвечают,- с отчаянием в голосе произнес секретарь. - Не отвечают, и все. Но я все-таки дозвонился до командира ...ской бригады. Он мне сказал, что по закону использование внутренних войск против народных волнений запрещается и он выводить бригаду не будет.
- Какие народные волнения?!- воскликнул мэр. - На улицах никого нет, зато стреляют почем зря, из любого оружия! Это вооруженный мятеж!
- Я ему сказал то же самое,- ответил секретарь. - А он говорит, что его люди прослушали радиообращение и считают, что происходит народное восстание и восставшие стреляют, поскольку вынуждены защищаться. Он говорит, что просто не в состоянии вывести бригаду против мятежников, но это даже хорошо: если они войдут в соприкосновение, то может произойти братание и массовый переход на сторону противника. Пусть уж лучше остаются на базе.
- Пусть остаются,- согласился мэр. - Дармоеды, только мускулатуру способны качать на казенные деньги, а как до дела, сразу в кусты. Ладно, потом с ними разберемся. Как у вас дела? Попыток штурма не было?
- Не было. Нас даже не обстреливают,- ответил секретарь. - Но боевики мимо здания перемещаются постоянно. Начальник охраны приказал их не обстреливать...
- Правильно, ни к чему это,- одобрил мэр, вспомнив любимое здание, отделанное как игрушка, с облицованными мрамором современными пристройками в глубине квартала. - Что несколько милиционеров против них сделают? Тут другие силы нужны.
- Правительство Москвы, префекты и ваши замы собрались в новом здании мэрии,- доложил секретарь. - Будут ждать вас. Там и в Белом доме все пока спокойно - террористы не выходят за пределы Садового кольца.
- Понял. Закончим у президента - подъеду,- сказал мэр. - Мне уже некогда - свяжитесь от моего имени с МВД и ГУВД, потребуйте блокировать Центр силами ОМОНа и СОБРа. Нельзя же оставлять город без защиты!
- Слушаюсь,- ответил секретарь. Мэр прервал разговор и посмотрел в окошко, мимо которого проносились громадные мачтовые сосны. Он испытал то же самое ощущение бессилия, о котором говорили деятели провалившегося путча 1991 года: когда рука вместо того, чтобы ухватить рычаг, приводящий в движение всесокрушающую силу, хватает пустоту, когда все приказы, еще вчера заставлявшие действовать могучий людской механизм, звучат в той же пустоте жалким и нелепым сотрясением воздуха. Однако расслабляться было некогда - перед кортежем уже выросли ворота загородной резиденции. Мэр машинально отметил появившиеся у ворот бронетранспортеры и вокруг них - настороженных спецназовцев в краповых беретах. "Да, тут быстро сработали",- угрюмо подумал мэр. Створки ворот медленно разошлись в стороны.
В огромной четырехкомнатной квартире с высоченными украшенными лепниной потолками царила тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием спящих. Квартира была меблирована богато, но как-то небрежно: казалось, что для хозяев главным являлось наличие в каждой комнате огромных кроватей, на которых сейчас, путаясь в одеялах и простынях, в тяжелом сне валялись люди, мужчины и женщины - где трое, где четверо, а где и пять человек. Шкафы, бюро и столы, шикарные, но безвкусные, модной современной работы, как бы прилагались к этому спальному великолепию и, будучи явно недавно привезены из мебельного магазина, уже успели пострадать от обилия гостей: на полировке виднелись круги от стаканов, свежие царапины и даже черные точки от погашенных окурков. На дорогих коврах валялись окурки, объедки, пустые бутылки вперемежку с мужской и женской обувью и одеждой, включая даже самые интимные предметы туалета. На столах, на бюро, на музыкальном центре, на телевизорах и на полу стояли блюдца и тарелки с недоеденной пищей, бутылки - пустые, выпитые наполовину и еще не распечатанные, и бокалы - частью пустые, а частью недопитые. Алкогольные испарения из бутылок и бокалов и от пролитого спиртного, смешиваясь с тяжелым запахом погасшего табака и густым перегаром, щедро изрыгаемым шумно дышащими легкими двух десятков человек, создавали в квартире, несмотря на высокие потолки, невыносимую духоту - тяжелую духоту притона. Духота усугублялась тем, что все форточки и окна были закрыты, поскольку хозяева квартиры панически боялись комаров.
Человек, спавший на спине, вздрогнул и зашевелился, пытаясь с закрытыми глазами натянуть на себя съехавшую простыню. Его тощее тело было все какое-то шишковатое, словно деревянное, и казалось синим, как у утопленника, от многочисленных татуировок. Знаток уголовной символики ни на секунду не усомнился бы в принадлежности тощего молодца к преступному миру, причем, согласно татуировкам, их обладатель относился к довольно авторитетным бандитам. Тяжелое дыхание спящего прервалось, он лязгнул зубами, зачмокал и плюнул в пространство, а затем с отвращением скинул со своей впалой груди руку лежавшей рядом с ним крашеной блондинки. Разлепив веки, татуированный малый уставился в потолок, с видимым усилием пытаясь определить, где он находится. Когда ему это наконец удалось, он шумно вздохнул, почесал гениталии ( спал он совершенно голым), сел на постели и начал озираться, обводя взором многочисленные бутылки, стоявшие там и сям, причем лицо его при этом выражало омерзение. Невзирая на эту гримасу, и капитан Ищенко, и многие другие работники угрозыска с легкостью признали бы в нем бандита по кличке "Акула", получившего в свое время перелом ноги и нескольких ребер при попытке отстоять от вымогателей деньги своего патрона, каковым в те дни являлся Пистон. Позднее Акула примкнул к другой преступной группировке, которая для своих нужд приобрела эту квартиру в центре столицы и накануне устроила в квартире грандиозную попойку с девицами, начавшуюся около полудня. Своего апогея попойка достигла еще засветло - все плясали и топали, а потом завалились с девицами на кровати и принялись смотреть порнофильмы, которых в квартире всего за несколько недель накопилось огромное количество. Далее Акула ничего не помнил. Кряхтя, он поднялся с кровати и по пеплу и окуркам, устилавшим ковер, босиком поплелся на кухню. На кухне царил еще больший беспорядок, чем в комнатах, грязная посуда горой выпирала из раковины, угрожая обрушиться на пол. "Баб надо заставить помыть, а то им только
водку жрать да пялиться",- подумал Акула и открыл холодильник. Сделав это, он пришел к выводу, что вставать раньше всех иногда полезно: в холодильнике еще оставалось несколько банок пива. Акула трясущимися руками откупорил банку и начал жадно глотать ледяную горьковатую жидкость, иголочками газа покалывавшую небо и язык. Затем он поставил банку, из ближайшей недопитой бутылки водки налил граммов сто пятьдесят в ближайший мутный стакан, с минуту постоял неподвижно, подавляя позыв ко рвоте, а затем единым махом вылил водку в рот и тут же принялся лихорадочно ее запивать, схватив банку с пивом. Опорожнив банку в несколько глотков, он обессиленно опустился на табуретку, перевел дух и зычно рыгнул. По всему его телу разлилось приятное тепло, кожа покрылась испариной и невидимый обруч перестал сдавливать мозг. Акула страшно гордился своим умением опохмеляться и всем навязывал свой рецепт - пиво, перемежаемое водкой,- однако большинство его приятелей от этой смеси просто снова валились с ног и затем, с трудом очухавшись, вместо благодарности называли Акулу козлом. Сегодня рецепт вновь не подвел Акулу, и бандит пришел в прекрасное настроение. Впереди его ожидало много приятных вещей: выкурить первую сигарету, выпить еще пива (правда, тут следовало торопиться, пока другие не проснулись), попользоваться спавшей рядом с ним крашеной девицей... Кроме того, у Акулы прорезался аппетит, а под закусь можно было хряпнуть и еще водочки. Акула вскрыл еще одну банку пива, опустошил ее залпом, взял сигарету из валявшейся на столе пачки, прикурил от валявшейся рядом зажигалки и, прихватив последние две банки пива, направился обратно на кровать. Там он некоторое время лежал неподвижно, глядя в потолок и перемежая затяжку дымом с глотком пива. Вторую банку он предусмотрительно засунул под подушку. Несколькими плевками загасив окурок и щелчком отшвырнув его в сторону, Акула повернулся к своей безмятежно посапывавшей соседке и стащил с нее простыню. Обнажилось дряблое, землистого оттенка тело, усыпанное родинками. Девица недовольно замычала, чем несказанно возбудила бандита. Акула уселся на нее верхом и принялся грубо осязать ее жирную плоть, напоминая своими движениями пекаря, размешивающего тесто. Девица вновь замычала, и Акула одним махом сорвал с нее трусы, раздвинул ее ноги и, навалившись сверху, овладел ею. Кровать заходила ходуном, нарушая покой остальных спящих, но Акуле на это было наплевать: им руководило своеобразное чувство долга, вынуждавшее его в определенные моменты жизни совершать определенные действия. Завершив половой акт, Акула слез с кровати и, покачивая эректированным членом, стал расхаживать по комнате, выискивая на полу свои трусы среди прочих предметов одежды. Девица, так и не открыв глаз, что-то пробормотала, повернулась на бок и натянула на голову простыню. Чтобы одеться, Акуле понадобился чуть ли не целый час - правда, в течение этого времени он успел допить последнюю банку пива, поесть на кухне колбасы (хлеба не нашлось), выпить еще водки и закусить красной икрой из початой банки. При этом ему не пришло в голову открыть окно или форточку, и в квартире продолжала царить все такая же духота, на которую Акула, однако, не обращал ни малейшего внимания. Видимо, эта атмосфера была наиболее благоприятна для него с биологической точки зрения - во всякой другой он начинал мало-помалу чувствовать себя плохо, беспокоиться и чахнуть.
На кроватях началось шевеление, послышались кашель, стоны, почесывание, хриплые голоса. Не желая участвовать в суете общего подъема, Акула открыл тяжелую балконную дверь и вышел на громадный балкон, загроможденный разнообразными коробками. В некоторых из них находились безобидные вещи - консервы, спиртное,- но в некоторых хранилось оружие. Такие коробки в случае неожиданного визита милиции было условлено выкинуть с балкона вниз и потом от всего отказаться. Правда, пока до таких крайних мер дело не доходило. В состоянии приятной расслабленности Акула присел на одну из коробок, закурил и между прутьев балконной решетки стал смотреть на улицу. День обещал быть облачным, но теплым, и такое сочетание тоже навевало истому. В квартире буднично забубнило включенное кем-то радио. Однако мало-помалу затуманенные мозги Акулы начали посылать своему хозяину сигналы о том, что в окружающем мире не все в порядке. Несмотря на далеко не ранний час, на окружающих улицах не было ни души, и автомобильное движение тоже полностью прекратилось. Над городом висела недобрая тишина. Акула со своей высоты обводил взглядом серые асфальтовые полотнища улиц и переулков, но не замечал нигде никакого движения. Нечто подобное он видел в детстве по большим коммунистическим праздникам, но тогда издалека доносились музыка и призывы из динамика, повсюду развевались флаги и группы бодрых прохожих там и сям спешили либо присоединиться к шествию, либо просто в гости. Такого мертвенного затишья Акула в своей родной Москве не видел никогда. Внезапно он заметил над крышами столб черного дыма, поднимавшийся где-то в районе Сухаревской площади, и в тот же миг с той же стороны до его слуха донеслась сухая монотонная дробь, отдаленно напоминающая крик какой-то ночной птицы. Звук показался очень знакомым, и пока Акула мучительно соображал, что бы это могло быть, такой же звук послышался с другой стороны, уже гораздо ближе. Какой-то человек, пригибаясь, перебежал переулок и исчез в подворотне. Напротив, через улицу, возле склада издательства стоял большой крытый грузовик - Акула смутно помнил, что накануне из него перетаскивали пачки книг на склад, однако теперь в издательстве все как вымерло - дверь была плотно закрыта, возле нее не перекуривали сотрудники и народ не сновал, как обычно, туда-сюда. "Праздник, что ль, какой?"- подумал Акула и вошел в комнату, дабы узнать у корешей, какую дату отмечает страна. Он застал странную картину: бандиты и их подруги прекратили одеваться и, оцепенев в самых разнообразных позах, слушали радио. Все лица выражали тупое недоумение.
- Э, вы чего?- встревоженно позвал Акула, но на него махнули рукой:"Не мешай!" Он обиделся, но все-таки невольно прислушался.
"...Наши правители во имя собственных своекорыстных интересов пренебрегли волей русского народа к воссоединению. Они готовы видеть свою страну расчлененной и униженной, только бы не делиться властью и теми неправедными доходами, которые эта власть им дает. Одновременно подачки перепадают продажным политикам и средствам массовой информации, с яростью выступающих против любой меры, защищающей суверенитет и величие России..."
- Это что за бодяга?- озадаченно спросил Акула. - Чего вы ее слушаете?
- Тихо, не мешай!- цыкнул на него его приятель по кличке "Чума". - Сам лучше послушай. Тут большие дела, похоже, начинаются...
Акула вновь прислушался, напрягая все свои мыслительные способности. Молодой взволнованный голос, порой сбиваясь, продолжал говорить:
"...Власть не имеет воли ни для чего - ни для того, чтобы собрать налоги с новых богачей, ни для того, чтобы прекратить коррупцию и разворовывание ресурсов страны, ни для того, чтобы остановить бандитизм и уничтожить криминально-фашистский режим в Чечне, ни для того, чтобы защитить своих соотечественников в той же Чечне и в других регионах. Эта власть в угоду Западу предала наших братьев в Сербии и готова, пресмыкаясь перед Западом, выдать так называемые перемещенные ценности, на которые ни Германия, ни какая-либо другая страна не имеет никаких прав. Нет времени выяснять, выполняет ли эта власть чей-то антинародный, антирусский заказ или она антинародна сама по себе. Важно одно: нынешняя власть должна быть как можно скорее свергнута, и промедление здесь смертельно опасно. Нет времени ждать, когда это произойдет демократическим путем, тем более что демократические институты сами поражены коррупцией. Украденные у народа деньги щедро закачиваются в избирательную систему и в насквозь продажные средства массовой информации, причем чаще всего подкуп происходит с ведома властей или при их прямом участии. Поэтому мы решили выступить против режима на том поле, где у него нет одностороннего преимущества в виде мешка с деньгами, на том поле, где деньги решают пусть и многое, но не все,- на поле вооруженной борьбы. Мы отдаем себе отчет в возможных последствиях такого шага и принимаем на себя ответственность за все возможные жертвы. Однако еще более тяжкая ответственность лежит на тех, кто равнодушно смотрит на унижение и разграбление своего Отечества, на тех, кто заранее смирился с любым финалом нынешней национальной драмы. Мы беремся за оружие не потому, что нам надоела мирная жизнь - просто в сложившейся ситуации единственным выходом для нас, позволяющим сохранить наше человеческое и национальное достоинство, является вооруженное восстание..."
Из всего сказанного Акула понял только одно - что по радио какой-то мужик ругает правительство. К таким вещам во времена демократии Акула успел привыкнуть. Ему хотелось бы сесть с корешами за выпивку, а не слушать какие-то там выступления, и потому он разочарованно спросил:
- Вы чего, охренели - слушаете какую-то херню? Давайте накатим лучше!
- Ты не врубился, что ли?- раздраженно спросил Чума. - По радио гражданскую войну объявляют! Это ж обдумать надо!
Ошарашенный Акула притих и вновь прислушался. Голос по радио продолжал говорить - теперь уже о более конкретных вещах:
"...Как я уже сообщил в начале своего выступления, боевыми отрядами нашего движения захвачен центр Москвы. Решаясь на такой шаг, мы понимали, что имеем не много шансов уцелеть. Однако смерть нас не пугает, и мы предупреждаем: все попытки силой отбить захваченные нами объекты будут встречать жесткое вооруженное противодействие, для которого у нас есть все необходимые средства, а главное - решимость.
Большинство наших людей имеет военный опыт, наше выступление тщательно подготовлено, и потому мы сумеем оказать эффективное сопротивление любому силовому давлению. Правительству придется выбирать один из трех вариантов: либо принятие наших условий, либо долгие вялотекущие переговоры и паралич столицы страны, либо полномасштабные боевые действия и разрушение столицы. При этом правительству следует помнить о том, что любые боевые действия вызовут жертвы среди мирных жителей, находящихся в центре Москвы. Мы обещаем принять все меры для обеспечения безопасности этих людей, однако мы не можем организовать их эвакуацию без ущерба для нашей обороны. Нами приняты также меры по поддержанию общественного порядка на захваченной нами территории, по решительному пресечению грабежей, мародерства и иной преступной деятельности. Мы позаботимся о продовольственном и медицинском обеспечении жителей Центра путем использования и организованного распределения запасов, имеющихся в Центре, а также гуманитарной помощи. Постепенно будет осуществляться эвакуация стариков, детей, больных. Однако все гуманные меры могут быть приняты лишь в мирной обстановке, при условии конструктивного обсуждения наших требований. Денежных требований мы не выдвигаем, а если подобные предложения поступят со стороны правительства, то мы считаем излишним их обсуждать. Наши требования носят чисто политический характер: отставка президента и правительства, роспуск Государственной думы, внесение указанных нами изменений в Конституцию и введение временного чрезвычайного управления страной на срок шесть месяцев. Чрезвычайное управление должны осуществлять названные нами люди, которые, однако, не имеют отношения к нашему движению и к нашей акции. Через шесть месяцев в стране должен быть проведен общенародный референдум по вопросу о том, оправдали ли себя внесенные в Конституцию поправки и чрезвычайные меры по управлению страной, проведенные в течение шести месяцев. Сразу после референдума (но не одновременно с ним) проводятся выборы в однопалатный парламент.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги