Вдруг внизу послышалось какое-то движение, возгласы,взревели двигатели. Оба журналиста, отставив чашки и расплескав при этом кофе, ринулись к балкону. Внешне ничего как будто не изменилось,но бронеколонна,еще пять минут назад напоминавшая безвольно распластавшуюся спящую змею, теперь словно наполнилась внутренней силой и приготовилась к броску. Однако уловили это, видимо, и на другой стороне Садового кольца - над перекрестком загремел голос из динамика:"Внимание! Мы обращаемся к командованию войск, введенных в Москву! Мы знаем, что вы получили приказ о штурме Центра и готовы передать его своим частям. Однако предупреждаем: попытка штурма обернется огромными потерями среди вверенных вам солдат и офицеров и страшными разрушениями исторической части города. Мы имеем достаточно сил и средств, чтобы оказать эффективное сопротивление любому противнику и не собираемся сдаваться в плен. Мы призываем вас одуматься, не выполнять преступных приказов и воспользоваться своим влиянием для начала переговоров. Солдаты и офицеры, находящиеся на рубеже центра Москвы! Не верьте тем, кто хочет представить нас террористами! Среди нас нет уголовных преступников, и мы не выдвинули никаких корыстных требований. Мы хотим лишь смены руководства страной, потому что нынешнее руководство, по нашему твердому убеждению, не стремится к социальной справедливости и к величию России. Солдаты и офицеры! Подумайте, стоит ли проливать свою кровь и кровь своих братьев, таких же русских людей, только ради того, чтобы те, кто правит вами сейчас, оставались у власти? Подумайте о своих и наших семьях, не стреляйте в своих братьев, оставайтесь на месте и требуйте начала переговоров!"
Динамик смолк. Послышались команды, забегали офицеры, но динамик загремел снова, и когда он умолк во второй раз, то французам показалось, будто звучавший над округой голос разрядил электричество, витавшее в воздухе. Ощущение того, что разлегшаяся внизу зеленая махина приготовилась к броску, исчезло. Шли минуты, но ни одна машина не двигалась с места. И тут журналисты увидели джип, мчавшийся на бешеной скорости по свободной части проезжей полосы откуда-то от хвоста колонны. В джипе кроме шофера был лишь один пассажир - грузный человек в камуфляжной форме и в армейском кепи, из-под которого виднелись седые волосы. Джип затормозил у головного танка, человек в кепи ловко перепрыгнул с джипа на броню, вскарабкался на башню и постучал по люку рукояткой пистолета. Из люка показался танкист. До журналистов долетели раскаты энергичной речи человека в кепи. Он говорил всего с минуту, после чего командир танка нырнул обратно в люк. Взревел танковый двигатель, человек в кепи ловко прыгнул обратно в джип, и тот, лихо развернувшись, помчал его к хвосту колонны, а танк, лязгая гусеницами, двинулся через Садовое кольцо.
Впрочем, двинулся он не один - в облаках дизельной гари Тавернье не заметил сначала две цепочки солдат в голубых беретах, по обе стороны улицы бегом двинувшиеся за танком. Они поравнялись с танком, который полз на самой малой скорости, и на открытом пространстве Кольца начали было его обгонять, но тут до слуха журналистов донесся сухой стук сразу нескольких пулеметов, заработавших одновременно. Солдаты остановились, потом попятились под прикрытие корпуса танка, но танк продолжал двигаться вперед, и они, оставшись без защиты под кинжальным огнем, вновь начали пятиться на свою сторону Кольца. Мимо них прогромыхал второй танк, затем третий, и ободренные этим солдаты, сбившись в кучку и пригнувшись за громадой третьего танка, вновь засеменили вперед. Тем временем те машины, которые стали теперь в колонне головными, оставаясь на месте, открыли огонь, видимо, заметив некоторые из пулеметных точек. Раздался резкий стук крупнокалиберного пулемета одной из БМП, и на фасаде здания, стоявшего напротив через Кольцо, заплясали дымки вокруг одного из окон. Журналисты вздрогнули и присели - это звонко, с оттяжкой ахнул выстрел из танковой пушки, и от фасада того же здания, но уже в другом месте, у самой крыши, брызнули камни, взлетел, блеснув, лист новенького кровельного железа, заклубилась пыль.
- Он попал в него, попал!- возбужденно заговорил Шарль, на миг оторвав глаз от окуляра, чтобы посмотреть на Тавернье.- Пулемет стрелял оттуда, я видел вспышки! Попал с первого выстрела!
Танк выстрелил вновь, качнувшись и окутавшись пылью и пороховыми газами. Выстрел пробил дыру в стене фасада у того самого окна, в которое целился пулеметчик БМП. Из окна вышвырнуло какие-то клочья - в клубах повалившего дыма ясно рассмотреть их было невозможно. Из всех прочих окон на тротуар, поблескивая, стекли стекла и усеяли отблесками асфальт. Тем временем три танка и группа солдат уже почти пересекли Кольцо и находились у начала улицы, которая вела вглубь Центра. Десантники рассеялись в разные стороны и залегли кто за углом дома, кто за парапетом подземного перехода, кто за ларьком. Впрочем, создавалось впечатление, что по ним никто не стрелял. Вновь раздался характерный звук выстрела танкового орудия - словно звонко, с оттяжкой, выбили пробку. Стрелял самый первый танк - Тавернье видел его корму, видел, как он присел и окутался облаком газов и пыли, но куда он стрелял, наблюдателю определить не удалось. Но Тавернье заметил другое и толкнул Шарля в бок:"Вон там!" На балкон углового дома на пересечении Кольца с той улицей, куда углублялись танки, выскочила человеческая фигурка. Тавернье отчетливо видел в бинокль, как человек припал на одно колено, положил на плечо трубу гранатомета, не спеша прицелился и покачнулся от отдачи, окутавшись облачком газов, выброшенных реактивной струей. Заряд был послан в корму второго танка, где броня поверху наиболее слаба, но под ней расположены моторное и трансмиссионное отделения. Танк содрогнулся, над ним взлетел клуб темного дыма. Несколько секунд он еще продолжал движение по инерции, затем остановился. На корме сквозь дым блеснуло пламя, открылся башенный люк, из него один за другим вылезли трое танкистов и покатились по броне в разные стороны. Из-за танка метнулся к стене дома механик-водитель, выскочивший из переднего люка. Задняя машина, объезжая подбитую, взгромоздилась на тротуар, вдребезги сокрушив троллейбусную остановку и повалив фонарный столб, который рухнул на башню и по ней скатился на мостовую. Оборванные провода брызнули облаками искр, а танк правым бортом вломился сквозь застекленную стену в какой-то офис и продолжал двигаться вперед, обходя подбитого собрата. На него водопадом осыпалось битое стекло, валились буквы объемной надписи. Он уже начал поворачивать на мостовую, как вдруг следивший за ним Тавернье увидел на его месте огромную вспышку, все заколебалось, раздался страшный скрежещущий грохот, и над тем домом, в который врезался танк, взлетела, кувыркаясь, как игрушечная, танковая башня. Весь фасад дома разом осел вниз, погребая под собой блеснувшее было пламя и заволакивая огромными клубами пыли всю улицу. Башня рухнула в эту мглу и исчезла. Темную взвихренную толщу прокалывали иглы трассирующих пуль - это десантники, отстреливаясь, начали перебегать назад через Садовое кольцо.
- Боекомплект взорвался,- сквозь зубы прокомментировал Шарль. - Видали мы такие вещи. Должно быть, кто-то из подвала дал ему из гранатомета между катков.
- Какого черта они лезут туда на танках?- прохрипел Тавернье. Видя печальную участь атакующих, он испытывал нечто вроде сочувствия к ним. К тому же они сражались за любезные его сердцу демократические ценности. - Ведь среди зданий танки - просто мишень!
- А что им остается делать?- возразил Шарль. - Тут есть только два пути: либо попытаться взять нахрапом, как они, либо работать артиллерией, разнести всю округу в пух и прах, потом осторожненько пустить пехоту, а сзади - танки, которые должны выбивать те огневые точки, которые проявят себя. Помнишь того израильского полковника, который объяснял нам все это в Ливане? Ведь он когда-то в составе русской армии брал Берлин.
- Да, пехоте здесь тоже не позавидуешь, пулеметов полным-полно,- сказал Тавернье. - Правда, мне кажется, выбивать пехоту пулеметчики не хотели.
- И мне так показалось,- кивнул Шарль. - Видимо, они уверены в себе и не хотят излишних жертв, которые ведут к ожесточению. Иначе из этих ребят в голубых беретах назад не вернулось бы и половины. Кстати, интересно, почему они не надели касок?
- Ты же сам говоришь - хотели взять нахрапом,- усмехнулся Тавернье.
Их беседа была прервана весьма неприятным образом - в воздухе послышался вибрирующий свист, и на то место, где идущая с юга улица пересекалась с Садовым кольцом и где теперь скопилась боевая техника, обрушился минометный налет. Минометы били залпами, и мины с треском рвались почти одновременно, оставляя в асфальте Кольца дымящиеся рваные выбоины. Осколки щелкали по стенам, звенели те стекла, которые устояли перед взрывной волной от взлетевшего на воздух танка, однако Шарль не ушел с балкона: и он, и Тавернье знали по опыту, что мины опасны как раз тем, что их осколки разлетаются почти параллельно земле, уничтожая у земли все живое. Вверх же направляется лишь ничтожная часть их осколков, а потому журналисты решили, что риск оправдан. Разрывы перемещались все ближе к скоплению бронетехники, и машины задвигались и начали неуклюже маневрировать, пытаясь уйти из-под обстрела. Внезапно одновременно раздались какое-то глухое уханье, щелканье, пронзительный визг, что-то прошелестело в воздухе. Шарль отшатнулся с балкона в комнату, но тут же шагнул обратно и поднял, держа камеру на плече, небольшой треугольный осколок. Точнее, он подбросил его в воздух, подцепив двумя пальцами, потому что осколок был горячим, и продолжал, охлаждая, подбрасывать его на ладони.
- Русский сувенир, а?- подмигнул Шарль компаньону. Тавернье, прижавшийся было к стене, вновь приблизился к перилам и поднес к глазам бинокль. Внизу царила суета: головная БМП дымилась, видимо, пораженная миной, головной танк стоял неподвижно и выглядел как-то странно - лишь через некоторое время Тавернье сообразил, что ствол его пушки примерно на середине срезан взрывом мины, разорвавшейся на броне, но не пробившей ее. Наполовину срезанный ствол завернулся вниз и вбок, словно хобот издыхающего слона. Больше всего пострадали десантники, не ушедшие в тыл после неудачной атаки, а расположившиеся среди боевых машин: Тавернье видел распростертые на асфальте окровавленные тела, одиноко валяющийся голубой берет и бегущих из подворотни санитаров с носилками. Передние машины, оставшиеся неповрежденными, поворачивали и по свободной полосе улицы двигались в тыл. Перебежав на другой балкон, Тавернье обнаружил, что большая их часть исчезает в боковых проездах или останавливается на участках, не занятых зданиями. Вновь загремел динамик:
- Солдаты и офицеры российской армии! Вы видели, что мы готовы к самому серьезному сопротивлению. Не позволяйте правящей клике, цепляющейся за власть, втянуть вас в братоубийственную бойню. Среди нас немало бывших офицеров, не пожелавших терпеть национальное унижение. Как знать, может быть, вы наводите свой автомат или свое орудие на того, кто учился, служил и воевал вместе с вами?.. Подумайте, во имя чего вы делаете это!
Кровь уже пролилась, хотя мы делали все, чтобы этого не случилось. Так пусть же эта кровь будет последней!..
Бой внизу утих. Покалеченный танк рыкнул двигателем, развернулся и своим ходом направился восвояси. Откуда-то появившийся тягач подцепил на буксир чадящую "бээмпэшку" и тоже поволок ее в тыл. На исклеванной минами мостовой остались только яркие лужи крови и забытый голубой берет. Тавернье навел бинокль на устье противоположной улицы. Один танк вяло чадил там посреди мостовой, корпус второго и сорванная башня едва виднелись из-под груды дымящихся обломков рухнувшего здания, полностью завалившей тротуар. Вяло покачивались оборванные провода. Дальше вырисовывался в дымной мгле третий, головной танк. Он стоял неподвижно, хотя и не выглядел поврежденным. В следующий миг Тавернье уловил вокруг него какое-то движение. Какие-то люди вскакивали на броню, карабкались на башню, соскакивали вниз... Тавернье возбужденно воскликнул:
- Шарль, Бог мой, они захватили танк!
- Вижу,- пробормотал Шарль. - Не знаю, как это запишется. А чему тут удивляться? Что мог сделать экипаж, если сзади вся улица загорожена, а впереди в каждом окне человек с гранатометом? Вот они и решили сдаться.
- Значит, теперь у мятежников есть даже танки,- мрачно заключил Тавернье. - Ситуация окончательно становится патовой.
Огромный, охватывавший самых различных начальников штаб по борьбе с антиправительственным мятежом мало-помалу превратился, как то обычно и бывает с подобными штабами, в небольшую группу лиц, непосредственно руководивших подавлением мятежа. Прочие должностные лица, номинально входившие в штаб, могли, разумеется, привлекаться для решения некоторых конкретных задач, - например, чиновники Министерства финансов - для финансирования поставок продовольствия для группировки войск в Москве или чиновники Министерства сельского хозяйства - для изыскания запасов этого самого продовольствия,- однако в целом решения принимались лишь небольшой группой лиц в составе силовых министров, московского мэра и нескольких генералов. Временами в деятельность этой команды вмешивался президент - как правило, для того, чтобы поторопить ее или высказать недовольство ее действиями. В таких случаях никто из команды по понятным причинам не решался проклинать президента вслух, однако про себя это делали все и лишь молили Бога, чтобы старый хрен перестал ворчать и дал возможность заняться делом.
Однако наутро после неудачной атаки, предпринятой и отбитой сразу в трех местах, президент не ограничился обычной воркотней.
- Тут вот мне посоветовали...- начал он. - Я решил усилить ваш штаб, понимаешь, а то не справляется он... В общем, посоветовали мне ввести в вашу команду генерала Кабанова. Знаете вы такого?
- Да он же после Чечни в отставке,- заикнулся министр обороны.
- Ну, это не ваша забота. Я его из отставки вызвал,- сказал президент. - Нашел, понимаешь, аргументы. У вас ведь что плохо? Плана у вас нет борьбы с мятежниками. Абсолютно нет плана. А у генерала Кабанова есть.
- Но генерал Кабанов - человек специфический,- заметил министр обороны. - В прошлом у него были неприятности...
- Да знаю я все,- с легким раздражением отозвался президент. - Знаю, что он излишне жестко действовал в Афганистане, были тогда нарекания... Ну, в Чечне мы ему не дали разгуляться, так он обиделся, понимаешь... Да, он человек крутой, жесткий, но на войне иначе нельзя. А у нас сейчас в Москве война. Так что генерал сейчас прибудет, чтоб вы знали. Охрану я предупредил.
Президент прервал связь. Члены штаба недоуменно переглянулись.
- Значит, в Чечне действовать жестко было нельзя, а в Москве можно,- ядовито произнес министр внутренних дел, которому надоели бесконечные недомолвки. Он хотел сказать еще что-то, но тут послышался хруст паркета под чьими-то тяжелыми шагами. Двери зала распахнулись, и члены штаба увидели на пороге приземистую фигуру в генеральской форме с огромным количеством орденских планок.
- Разрешите доложить: генерал Кабанов. Прибыл по распоряжению президента руководить разработкой и проведением боевых операций против мятежников,- пропитым басом сообщил генерал с неуловимо издевательской ноткой в голосе. При взгляде на генерала казалось, будто он постоянно находится под воздействием огромного внутреннего давления и вот-вот взлетит на воздух: об этом говорили и его кубообразная, словно распираемая изнутри фигура, и голова без шеи, и багровое лицо, и водянистые глаза навыкате с красными прожилками. Однако сам генерал, по-видимому, чувствовал себя превосходно, был бодр, весел и деловит. Вот и теперь он сразу же приступил к делу.
- В сущности, при имеющемся соотношении сил захватить центр города для нас не составило бы труда, даже при ощутимом недостатке пехоты и нежелательности прямого использования бронетехники в бою,- оживленно начал генерал. - Однако есть рамки, которые нас ограничивают. Прежде всего это возможность использования артиллерии исключительно для точечных ударов. Президент высказал недовольство несанкционированным применением артиллерии в районе Сухаревской площади, и это мы должны впредь учитывать. То же самое относится к авиации: в принципе применение высокоточных ударов с помощью самонаводящихся боеприпасов возможно, так же как и ракетные удары с вертолетов, но пока я такой конкретной возможности не вижу. К сожалению, в центре Москвы куда ни кинь - всюду либо живут люди, либо исторический памятник. Что касается домов по Садовому кольцу, где проходит передовая линия обороны мятежников, то там в большинстве домов содержатся захваченные в центре города правительственные чиновники, бизнесмены и их семьи. Смертью им террористы не угрожают, однако при применении по этим зданиям артиллерии или авиации смерть скорее всего наступит. Наличием большого количества неэвакуированного населения объясняется также невозможность применения по Центру химического оружия...
- Вы еще скажите - "атомного",- съязвил министр внутренних дел. - Насчет ограничений нам все известно. Доложите, что вы предлагаете.
Министр нарочно употребил унизительное для президентского назначенца словечко "доложите", однако генерал оказался толстокожим. Он издал какой-то неопределенный звук, и в зал с коленкоровым рулоном под мышкой ввалился разбойничьего вида одноглазый человек в камуфляжной форме без знаков различия. Развернув рулон, оказавшийся картой центра Москвы, и ловко укрепив карту на стене, одноглазый выжидательно уставился на генерала. Тот отправил его за дверь едва заметным повелительным жестом, а министру обороны при этом почему-то пришло в голову, что неприятности генерала проистекали не только из его так называемой "жесткости" в Афганистане, но и из-за упорных слухов о его причастности к хищениям при расформировании Западной группы войск. Генерал вразвалку приблизился к карте, повернулся к членам штаба и обвел их всех строгим взглядом, без слов призывая к молчанию. В этот миг начитанный министр внутренних дел подумал о том, что генерал Кабанов удивительно походит на Николая I, если только фигуру императора со страшной силой приплюснуть к земле кувалдой. Заметив улыбку на устах министра, генерал помолчал, дожидаясь, пока все внимание сосредоточится на нем, и начал излагать свой план.
- Мы знаем, что террористы прекрасно вооружены и подготовлены, и тем не менее силы их весьма невелики. Мне представляется, что они значительно меньше тех трех-трех с половиной тысяч человек, на которые нас первоначально ориентировало МВД,- и генерал с укором посмотрел на министра. - Однако мятежники постоянно перемещаются внутри Центра на автомобилях, быстро перебрасывая силы и средства к угрожаемым участкам, и за счет быстрого маневра силами восполняют их недостаток. Ясно, что ими сделана ставка на оборону, причем партизанскими методами, на быстрые решительные удары в тех местах, где их не ждут, на отсечение и уничтожение прорвавшихся в Центр частей правительственных войск. Ясно также, что мы не можем позволить себе осуществить штурм традиционными методами, то есть используя большое количество артиллерии и авиационные удары, а затем бросая в бой пехотные штурмовые группы при поддержке бронетехники и полевой артиллерии. Поэтому нам остается одно: действовать постепенно, расчленяя занятую мятежниками территорию и образуя на ней такие же захваченные нами зоны, каковой является захваченный мятежниками Центр на территории Москвы. Вот посмотрите,- генерал ткнул указкой в карту,- в Центре остается ряд объектов, не занятых мятежниками, имеющих довольно сильную охрану из военнослужащих внутренних войск и милиции. Необходимо усилить гарнизоны этих объектов профессиональными военными из отрядов специального назначения, с тем чтобы они могли выполнять не только оборонительные, но и наступательные задачи. Следует прорвать изоляцию указанных объектов, быстрыми решительными атаками соединить их между собой, создав тем самым своего рода освобожденные районы внутри Центра. Если мы проведем такие операции вот здесь, здесь и здесь,- указка генерала очерчивала на карте контуры будущих освобожденных зон,- то мы расчленим занятую мятежниками территорию, не позволим их отрядам сообщаться друг с другом и перебрасывать друг другу подкрепления, а тем самым существенно их ослабим. Далее я планирую нанести удары вот здесь, здесь и здесь,- генерал отбросил надоевшее местоимение "мы",- и в результате я либо существенно расширю освобожденные зоны, либо солью их друг с другом, получу выход к Садовому кольцу и соединюсь с основной группировкой, а тем самым фактически приобрету контроль над центром Москвы. Мятежники окажутся блокированы в нескольких небольших районах, и их уничтожение окажется делом времени. К тому же, по моим прикидкам, в течение предшествующих операций они потеряют не менее половины личного состава. В любом случае они уже не сумеют так мешать жизнедеятельности столицы и страны, как до сих пор.
- Но какими же силами вы собираетесь осуществить все эти операции, если сами говорите об имеющихся ограничениях?..- спросил начальник ФСБ.
- Вот об этом я как раз хотел с вами посоветоваться,- сказал генерал, ухмыляясь, как чеширский кот. - Как мы все знаем, в структуре вашей организации имеется Антитеррористический центр, а при нем подразделения спецназа. Вероятно, у вас имеется также картотека на вышедших в отставку бойцов этих спецподразделений. Подобные подразделения и подобная картотека имеются также в ГРУ. Набирается уже немалая сила...
- Мы и сами хотели задействовать спецподразделения, но они заявили о своем невмешательстве в конфликт,- напомнил начальник ФСБ. - Тем более это касается отставников. Они уж точно останутся в стороне.
- Может, останутся, а может, и не останутся,- продолжал ухмыляться генерал. Создавалась полная иллюзия того, что он только что хватил изрядный глоток из потайной фляжки, хотя ничего подобного, разумеется, быть не могло. - Поскольку сейчас у нас демократия,- генерал присовокупил к последнему слову что-то неразборчивое, но очень похожее на непечатное ругательство,- приказать мы никому ничего не можем, а самым страшным наказанием является увольнение, которое никого не пугает. Раз дело обстоит таким образом, то чем надо брать?- генерал обвел министров строгим взглядом, словно зеленых курсантов, и хотя все молчали, одобрительно сказал: - Правильно, деньгами. С деньгами у офицеров туго, и уже давно. Раньше считалось, что это плохо, но сейчас получается, что нет худа без добра, потому что сейчас за деньги офицеры пойдут на все.
- А если не пойдут?- бросил реплику министр внутренних дел, уязвленный такой циничной формулировкой.
- Ну, может, и не все пойдут, но нам так много и не надо,- пожал плечами генерал. - Тысяча, от силы полторы... При нехватке людей из самых элитных подразделений можно привлекать и наиболее подготовленных бойцов и инструкторов ОМОНа, СОБРа, спецназа внутренних войск. А потом, ведь вопрос в том, какие деньги платить. За одни деньги человек, может, и не пойдет под пули, а за другие, может, и передумает?
- Ну и какие деньги вы предполагаете платить?- поинтересовался мэр.
- М-м... За участие в боевых операциях от начала до конца вместе со всеми накладными расходами - двести миллионов рублей,- невозмутимо произнес генерал. Мэр даже подпрыгнул на стуле:
- Да ведь если считать на тысячу человек, это выйдет двести миллиардов!
- Я думал, вы спросите, почему так мало,- возразил генерал. - Это копейки, сущие копейки. Вы как мэр должны знать, во сколько обошлось восстановление одного-единственного Белого дома, разбитого в октябре 93-го. А сколько будет таких Белых домов, если вышибать противника артиллерией? А сколько народу положим? Двести лимонов - это просто тьфу! Скажите спасибо, что люди соглашаются - я уже поговорил кое с кем,- просто люди давно не видели живых денег.
- А в самом деле,- произнес начальник ФСБ,- если разобраться, это не такая уж большая сумма. И потом, можно нажать на финансовые структуры... В сложившейся ситуации на них можно очень жестко нажать.
- Правильно,- поддержал его генерал Кабанов,- нахапали деньжищ, теперь пускай платят. Из-за кого вся эта каша заварилась?
- А как вы думаете усилить гарнизоны наших объектов в Центре?- спросил министр обороны. - По воздуху перебрасывать опасно - собьют, будет много жертв.
- Странные какие-то нынче стали военные,- вместо ответа произнес генерал, побагровев еще больше обычного. - Смерть на войне теперь - дело из ряду вон выходящее, ЧП, можно сказать. Да по мне если один вертолет из десятка долетит, и то хорошо! Смерть военного человека на войне - нормальное дело, а не ЧП. Вот если уцелел - тогда гуляй, тогда праздник!
Припомнив слухи о фантастической смелости генерала, ходившие среди бывших "афганцев", "ангольцев" и прочих ветеранов, министр обороны решил, что его бывший подчиненный на сей раз, пожалуй, не лицемерит. А Кабанов между тем продолжал:
- Но поскольку я не хочу, чтобы всякие бабы в погонах и без погон скулили вокруг насчет больших потерь, я решил попробовать другой путь. По-моему, вы все уже догадываетесь, что я имею в виду. Про "второе метро" все, надеюсь, слышали?
- И даже бывали,- подал голос мэр.
- Ну так вот,- продолжал генерал,- в Центре есть ряд объектов, так или иначе соединенных с "вторым метро". Кроме того, с ним соединены подземные пункты связи, которые до сих пор продолжают спокойно функционировать. Кстати, большинство объектов, соединенных с "вторым метро", террористы не пытались захватить,- даже в том случае, если объекты практически не охранялись. Стало быть, они опасаются атаки из-под земли и предпочитают на поверхности блокировать наземные объекты, соединенные с подземными коммуникациями.
- Странно,- заметил мэр,- они могли бы занять объект, где есть ход под землю, залить этот ход бетоном и спокойно себя чувствовать.
- Во-первых, это не так просто, потребуется целая инженерная операция, потому что ходы сделаны очень капитально. Во-вторых, везде есть резервные ходы, которые еще надо найти. А самое главное - смысла нет: все это можно рвануть изнутри в любой момент, заодно перебив часть гарнизона. Слышали, как в Перу расправились с террористами,- кажется, это в прошлом году было? Проделали подкоп в захваченное ими здание и взорвали мину под полом. Большую часть террористов убило на месте взрывом. В принципе из "второго метро" можно выйти на поверхность в любом месте, пробурив ход наверх, но это долго и дорого. В те здания, которые остались как бы ничейными, я тоже предлагаю не соваться - есть риск. Но перебросить под землей мощные подкрепления к тем объектам, где находятся верные правительству гарнизоны, вполне возможно. Более того, на мой взгляд, это оптимальный вариант на сегодняшний день.
- А не заблудятся ваши люди под землей?- спросил министр обороны.
- Нет, если им дать в проводники людей, отвечающих за подземные военные объекты,- ответил генерал. - Кроме того, я знаю, что у нашего мэра неплохие контакты с движением диггеров или как они там называются...
- Понял,- кивнул мэр, делая пометку в блокноте. - Поможем. Но людям придется заплатить. Постарайтесь помочь с финансированием. Это не Бог весть какая сумма, конечно, но город и так несет астрономические убытки из-за всей этой истории.
Если в начале мятежа мэр считал его просто некой вооруженной демонстрацией и готов был понять его участников, то постепенно, когда выявилась и стала неуклонно увеличиваться сумма ущерба для городской казны, он начал проникаться ненавистью к мятежникам. Город представлялся ему чем-то вроде огромного коммерческого предприятия, а себя он видел хозяином этого предприятия. По широте натуры он мог поступиться частью прибыли от своего дела, но терпеть убытки было выше его сил. Поэтому мэр добавил:
- Впрочем, я тоже нажму на коммерческие структуры. Есть рычаги...
- Вот и хорошо!- с энтузиазмом поддержал его генерал. - Бизнесмены сами заинтересованы в том, чтобы навели порядок, правильно? Может, вся эта война бюджету вообще ни гроша не будет стоить.
И генерал неожиданно расхохотался, как упырь на кладбище. Он уже представлял себе предстоящую вербовку людей в спецотряд: скольких он заставит расписаться возле пустых клеток в ведомости, потому что они будут согласны на гонорар впятеро меньший, лишь бы наличными и сразу, скольких убьют, а он сумеет сделать так, чтобы причитающиеся им деньги затерялись, сколько мертвых душ можно будет приписать к отряду. Однако генерал был военным по крови и потому быстро перешел от жутковатой радости к деловому обсуждению конкретных проблем предстоящей операции.
-Мне потребуется некоторое количество специального оружия и снаряжения. Приборы ночного видения, бесшумные автоматы и снайперские винтовки, гранаты с газом "черемуха", ну и так далее. Вот я тут составил ведомость...- генерал подошел к своему портфелю, стоявшему на стуле, достал оттуда листок бумаги с таблицей и положил на стол перед министром обороны. Тот поправил очки и вгляделся в цифры.
- Хорошо,- ровным голосом сказал он через некоторое время. - Выделим. Только дайте мне фамилии лиц, которые будут получать все это со спецскладов.
- Дадим, а как же,- осклабился генерал и вновь повернулся к карте.
В это самое время Корсаков сидел в офисе фирмы "Стикс", размещавшемся на третьем этаже старого дома на Солянке. Дом был выстроен четырехугольником согласно практике тех времен, когда застройщики берегли каждый квадратный метр земли, тем более в центре города. Несколько тополей тянулись изо всех сил к небу из каменной чаши гулкого двора, где постоянно царила тень. Попасть во двор можно было через подворотни, имевшиеся в каждой из длинных сторон кирпичного прямоугольника. Дом имел то несомненное преимущество, что стоял особняком. С одной стороны его - той, которая была ближе к метро - расстилался обширный пустырь. Здания, стоявшие на нем, когда-то сломали, но с новой застройкой тянули год от года. С обоих торцов дом огибали извилистые проезды, отрезавшие его от соседних особнячков, сараев и гаражей. Скопления этих мелких построек прекрасно просматривались даже со второго этажа, однако часть из них Корсаков для улучшения обзора все-таки велел сломать. Вторым фасадом дом выходил в переулок, в этом месте расширявшийся и не позволявший приблизиться к дому незаметно. С точки зрения приспособленности к обороне дом не во всем удовлетворял Корсакова, однако в Центре трудно было отыскать что-то лучшее. Впрочем, в других частях Центра Корсаков оборудовал еще несколько командных пунктов, которыми при нужде мог пользоваться он сам, а пока пользовались командиры соответствующих районов.
Мрачное название фирмы "Стикс" вовсе не означало, что она занимается оказанием ритуальных услуг - оно отражало лишь невежество ее хозяев, польстившихся на красивое, как им показалось, слово. По твердому уверению Хмыря, бухгалтера бандитов, ныне работавшего на Корсакова, фирма принадлежала одному из членов азербайджанской преступной группировки, и потому когда смуглые брюнеты явились с претензиями, их без долгих разговоров спустили с лестницы. Жильцов в доме уже не оставалось - он был сплошь занят разными офисами. Владельцам и арендаторам некоторых из них Корсаков распорядился деньгами возместить ущерб, неизбежно возникающий при использовании мирного офиса по несвойственному ему назначению командного пункта. На чердаке дома были оборудованы позиции для посменно дежуривших там снайперов, обозревавших всю ближайшую округу; были пробиты стены между офисами, выходившими в разные подъезды - тем самым весь дом с точки зрения перемещений гарнизона превратился в единое целое; во многих местах у окон были стоймя укреплены длинные тонкие стальные трубы, по которым бойцы могли в считанные секунды соскользнуть вниз; сверху донизу расчистили черные лестницы; многие окна заложили кирпичом, оставив только бойницы; подземным ходом соединили подвал со старым канализационным тоннелем, выходившим, в свою очередь, к руслу упрятанной под землю небольшой безымянной речушки. Всех тех, кто должен был охранять дом, Корсаков заставил многократно облазить все помещения от подвала до чердака, а затем и все окрестные строения. Именно отличное знание бойцами окружающей местности, а не количество пулеметов и снайперов, позволяло ему считать, что командный пункт охраняется более или менее надежно. В этом с ним был вполне солидарен капитан Ищенко, сидевший через стол напротив своего командира и прихлебывавший крепкий чай из прозрачной чашечки иностранного вида.
- Если мент города не знает, то что это за мент?- глубокомысленно произнес капитан. - Просто курам на смех. Понта может быть сколько угодно, а как дойдет до дела, смотришь, сразу и облажался.
Вся мебель и все предметы обихода в конторе фирмы "Стикс" обладали тем стандартным зарубежным шиком, который, видимо, преисполнял восхищением простые души азербайджанских бандитов, а в душе человека культурного мог поселить в лучшем случае беспросветную скуку. Черного цвета шкафы, столы и полки, черные кожаные кресла, белые жалюзи, зеленый ворсистый линолеум и белая оргтехника на черном фоне - среди всего этого великолепия азербайджанцы, видимо, казались сами себе представителями передовой цивилизации в окружении тупых туземцев. Мысль об этом заставила Корсакова улыбнуться, но в следующую секунду он согнал улыбку с губ и озабоченно спросил:
- Не хочет, значит, тетушка с места сниматься?
- Не хочет,- подтвердил Ищенко. - Это железно.
- И что же нам с ней делать?
- А что с ней сделаешь? Охране я хвост накрутил, думаю, службу они не завалят. Ну и в милиции у меня есть надежные люди. Я им свою агентуру передал, кроме того, они кое-какие телефоны прослушивают,- Пистона, например. Думаю, если бандиты задумают что-нибудь против Веры Николаевны, то я сразу об этом узнаю.
- Дай-то Бог,- вздохнул Корсаков. - А я уже узнал кое-что интересное. Теперь все боевые операции против нас будет разрабатывать и проводить генерал Кабанов. Слыхал про такого?
- Слыхал. Но его же выгнали из армии?- удивился Ищенко.
- Таких, как он, хорошо выгонять из армии в мирное время,- усмехнулся Корсаков. - В военное про них сразу вспоминают. Это настоящий вояка, с таким нелегко справиться, особенно на настоящей войне, где в его распоряжении все средства, которые для войны придуманы. К счастью, тут он в средствах ограничен и потому предсказуем. Вот ты, например, что стал бы делать на его месте?
- Я бы постарался договориться,- ответил не раздумывая Ищенко. - Мир бы постарался заключить.
- Сергей, ну что ты говоришь,- фыркнул в свой стакан Корсаков. Он пил минеральную воду, так как считал, что чай и кофе нарушают необходимую снайперу твердость рук. - Разве его стали бы назначать, если бы собирались заключать мир? Это и без него смогли бы сделать.
- Я бы на его месте устроил бы переворот, всех отстранил бы и все равно заключил бы мир - от себя лично,- не сдавался Ищенко.
- Не так уж глупо,- задумался Корсаков. - Но вряд ли возможно. Кабанов только что из отставки, старые связи в армии он утратил, а враги остались. Врагов он, говорят, вообще легко наживал. Чему удивляться - он и воевал, и воровал лучше всех.
- И характер, говорят, у него тяжелый,- заметил Ищенко. - Нет уж, Федорыч, ты лучше скажи, что ты сам думаешь. На то ты у нас и голова.
- Я думаю, что раз нахрапом нас взять не удалось, а артиллерию применять нельзя, то Кабанов решить бить нас нашим же оружием,- сказал Корсаков. - Он создаст ударные отряды из професионалов, которые захватят внутри Центра базовые районы и оттуда начнут нападать на наши небольшие отряды, используя партизанские методы. Постепенно он сомкнет эти базовые районы, получит выход к Садовому кольцу, разорвет захваченную нами территорию, и получится, что Центр контролирует уже он, а не мы. Тогда он сможет нас взять просто измором. Но я думаю, что власть предержащие все же решат нас уничтожить. Конечно, это все равно приведет к большим жертвам, но боевые действия будут носить уже локальный, как бы скрытый характер, а такими боевыми действиями наших правителей не напугаешь.
- И что же делать?- спросил Ищенко, поедая бутерброд.
- Надо рассудить, как Кабанов может перебросить подкрепления в Центр. Его части могут, конечно, пересечь Кольцо, но дальше им придется брать дом за домом, втягиваться в затяжные бои, а этого он как раз хочет избежать. При переброске по воздуху возможны большие потери. У нас, конечно, не так много комплексов "Игла", как я недавно заявил, но все же они есть, а для того, чтобы завалить в городе вертолет с десантом, много их и не надо. Причем гореть эти вертолеты будут у всех на виду, а поднятию морального духа такие картины не способствуют...
- Под землей попрут, суки, как мы ходим!- стукнул Ищенко кулаком по столу. Корсаков кивнул:
- Правильно, такое решение напрашивается само собой. Но главное в другом. На кого наши власти сейчас могут рассчитывать? Отчасти на армию, но армия хороша в том случае, если будет решено стереть с лица земли весь центр Москвы. На силы МВД - нет, на спецотряды ФСБ - вряд ли. Остается навербовать отовсюду отборный отряд или несколько отрядов и бросить его в бой. Но что произойдет, если мы этот отборный отряд разобьем? На кого можно будет опереться? То-то и оно. Ситуация окончательно приобретет патовый характер. Поэтому для нас сейчас главное - верно определить направление будущих ударов противника и разбить те части, которые на нас бросят. Насчет направления их ударов: у нас есть прекрасная приманка в виде тех объектов в Центре, которые мы не заняли. Уверен, что Кабанов двинет свои отряды поначалу на такие объекты, тем более что на них до сих пор сидит какая-то охрана и, значит, с его точки зрения риск минимален. Но он не будет распыляться: он выберет такие пункты, которые легче всего соединить в одну зону, из которых легче всего прорваться к Садовому кольцу и которые больше всего будут мешать нашим сообщениям внутри Центра. Логично?
- Витек, ты голова,- развел руками Ищенко. - Слышь, а коньячку у тебя не найдется?
- Нет, капитан, не быть тебе генералом,- поднимаясь, вздохнул Корсаков.
Долгое время нормальным жизненным состоянием полковника Дубинина была несокрушимая уверенность в себе. Обычных для большинства людей проблем и страхов он не знал: многолетняя подготовка приучила его смотреть свысока на все опасности, которые могут встретиться в гражданской жизни. Сам же он хотя и любил порой окунуться в эту жизнь, однако стоял по отношению к ней как бы особняком: его будущее полностью определяло подготовившее его государство, однако то же государство заботилось обо всех нуждах его самого и его семьи. Считалось, что столь ценный, потребовавший такой подготовки боец, как полковник Дубинин, не должен задумываться о мелких житейских проблемах: это неизбежно снизит его боеспособность и тем самым обесценит усилия, затраченные на формирование советского "универсального солдата". Полковник не боялся и за ту общественную нишу, которую он занимал: в мире постоянно воевали, и практически каждая из этих войн так или иначе задевала интересы Советской империи, а значит, могла потребовать и вмешательства этой империи, представителем которой в разных частях света неоднократно выступал полковник Дубинин. Спокойный за свой социальный статус, не мучимый никакими житейскими проблемами полковник вполне спокойно чувствовал себя и на войне - данной ему подготовки, приобретенного военного опыта и многократно протестированных личных качеств для этого хватало с лихвой, так что полковник мог передавать свою уверенность и своим подчиненным.
Период уверенности кончился после путча 1991 года, сменившись сначала долгим периодом неприкаянности, когда новое начальство, сомневавшееся в лояльности полковника, оставило его не у дел; затем, после возвращения на службу, полковник стал свидетелем бесконечных реорганизаций и переформирований элитных спецотрядов, а когда реорганизации вроде бы подошли к концу, их бойцы, в большинстве имевшие звание не ниже майора, обнаружили, что со всей своей уникальной подготовкой зарабатывают меньше ларечных сидельцев и неспособны даже толком прокормить семью. Поэтому полковник махнул рукой на постоянный ропот своих товарищей и подчиненных, немыслимый в прежние времена - не из-за особой идейности бойцов, а из-за того ощущения высокого спокойствия, которое наполняло всю их жизнь. Полковник предоставил всем думать и говорить, как они хотят, и заботился лишь о поддержании боевой и физической подготовки на должном уровне. В этом он не находил противников: во-первых, профессионал без постоянных упражнений в своем деле чувствует себя скверно, а во-вторых, все понимали, что профессионал, потерявший форму, не нужен не только правительству, но и всем прочим потенциальным нанимателям. Однако полковник ничуть не удивился, когда после захвата мятежниками центра Москвы поступивший приказ о выдвижении к Садовому кольцу подвергся в тренировочном лагере не то что обсуждению, а форменному осмеянию и был с гневом отвергнут. Данный факт никак не сказался на судьбе отряда и, видимо, был просто принят к сведению начальством. Процесс подготовки шел своим чередом, но полковник неким чутьем, развившимся у него за долгие годы его своеобразной службы, уже знал: что-то должно случиться, и поэтому вызов к генералу Кабанову его не удивил.
Когда генерал заявил, что найти выход из создавшейся ситуации способны только элитные части, полковник начал говорить об офицерском братстве, о мнении товарищей, о твердом решении коллектива, но умолк, увидев отвратительную гримасу генерала, который словно хлебнул уксуса.
- Может, хватит болтать, сынок?- кое-как разгладив лицо, интимным тоном спросил генерал. - Про офицерское братство я много чего могу тебе рассказать, да неохота тебя расстраивать. Вам бы, элитным, гарнизонную лямку подольше потянуть, тогда бы поменьше было лишних разговоров... Ты что, идейный? Хочешь свергнуть правительство? Тогда почему ты еще здесь, а не там, за Садовым кольцом?
Полковник пробубнил затверженные фразы о недопустимости вмешательства армии, тем более ее элитных частей, в политические дрязги. Генерал пренебрежительно махнул рукой:
- Ладно, ты мне мозги не компостируй. По военной истории ты небось пятерку имел? Правильно, не может быть хорошего офицера без хорошего знания военной истории... Ну так помнишь, что Клаузевиц писал:"Война есть не что иное, как продолжение государственной политики иными средствами". В какой работе? Правильно, "О войне". Ну так вот, раз ты военный, то куда же ты денешься от политики, если ты должен ее просто продолжать иными средствами?- последние два слова генерал произнес с глумливой ухмылкой. - Дело в другом: просто тебе и твоим ребятам неохота защищать нынешнее правительство и нынешнего президента...
Полковник хотел было возразить, но генерал выставил вперед ладонь:
- Постой, дай договорить. Чего ты испугался, чудак, мы же без протокола беседуем. Стало быть, насрать вам на правительство и на то, что с ним будет. Может, вы даже порадуетесь, если его скинут и притянут к суду,- я бы, например, очень порадовался,- и генерал обнажил желтые зубы, достойные Щелкунчика из сказки. - Ну а эти террористы? Ведь вы не просто бездействуете - объективно вы им помогаете, а стоят ли они того? Если каждый вот так начнет захватывать столицу нашей Родины, что это будет за жизнь? В государстве должен быть порядок, пусть даже самый х....й, а тех, кто на него посягает, надо учить. Так что пусть даже во многом эти террористы правы, но за то, что они сделали, их надо наказать, чтоб другим впредь неповадно было. И если ты, полковник, вместе со своими людьми это сделаешь, то совесть тебя мучить не должна.
Генерал перевел дух и продолжал:
- Это что касается моральной стороны проблемы. Но я понимаю - одной моралью сыт не будешь. Так вот, сообщаю тебе, полковник, что есть еще и сторона материальная. За участие в операции от ее начала до полной ликвидации террористов я уполномочен предложить тебе,- полковник помедлил, чувствуя, как напрягся собеседник,- предложить тебе двести миллионов рублей наличными.
Полковник ожидал чего угодно, только не такой суммы. Величина вознаграждения сразу сбила его с заранее подготовленных позиций. В его голове промчались недостроенный домик на Волге, который можно будет достроить, машина, на ремонт которой не хватало денег и которую теперь наконец можно будет выкатить из гаража, дорогой лицей, в который можно будет отдать дочку... "А если убьют?"- произнес в душе полковника внутренний голос, прозвучавший, однако, как-то неубедительно. "Убьют, и хрен с ним,- ответил ему полковник. - Не будет этой вечной головной боли о деньгах, о том, о сем..." Тем не менее полковник хотел было задать вслух тот же вопрос, но генерал, внимательно следивший за реакцией собеседника, опередил его:
- Если убьют, деньги получит жена. Но я надеюсь, что ты не позволишь себя убить. Мертвый ты мне не нужен. Половину сейчас, половину потом, но с условием: ты мне приводишь еще хотя бы двадцать человек. Для них вознаграждение составит по сто пятьдесят миллионов на брата, тридцать лимонов вперед. Договоров никаких не заключаем - сам понимаешь, никто не должен знать, что я набираю людей за деньги. Обманывать вас я не собираюсь - я еще жить хочу. Ну что, согласен?
Полковник хотел было сказать, что подумает, но слишком сильной оказалась боязнь упустить замаячившее благополучие, и он пробормотал:
- Да... Так точно, согласен.
- Ну и правильно, ну и молодец,- осклабился генерал. - Хоть ты мне людей еще и не привел, но я тебе верю... Так и быть, получай.
Генерал, встал, открыл стенной шкаф и достал оттуда объемистый кейс. Щелкнув замками, он приподнял крышку, показал полковнику плотные пачки пятисоттысячных купюр и протянул ему кейс. Полковник взял увесистое сокровище, отдал честь, четко, по-уставному, повернулся и двинулся к двери. Уже на пороге он услышал благодушный голос генерала:
- Эй, кейс-то не забудь вернуть.
Отряд полковника Дубинина, составлявший сто отборных бойцов, быстро шагал по широкому, сухому, слегка покатому тоннелю "второго метро". Было приятно ощущать под ногами надежное покрытие - толстые доски, уложенные поперек рельсов. Отряд проходил пока тот участок пути, где на стенах через равные промежутки горели тусклые лампочки, в свете которых можно было видеть таинственные стальные или бетонные двери, причудливые сплетения проводов, темные галереи, уходящие в никуда. Однако бойцы не обращали на все это внимания: впереди их ожидал куда более сложный участок пути, который следовало пройти к определенному сроку. В одном из зданий на Старой площади, имевшем спуск под землю, оборудованный даже эскалаторами, их уже ожидали, однако не имелось стопроцентной гарантии, что эти сведения не просочатся к мятежникам. К тому же, судя по многим косвенным данным, мятежники неплохо разбирались в подземном лабиринте Москвы, и потому и полковник, и его люди были едины в стремлении поскорее пройти опасный путь, где их каждую минуту ожидало столкновение с врагом, рыщущим под землей. Рядом с полковником шагал проводник-диггер, рослый парень с невыразительным лицом и волосами, заплетенными на затылке в косичку. Полковник презирал эту нелепую моду, однако едва они спустились под землю, как он забыл и о своем презрении, и о всех земных чувствах. Имелась только задача, которую надлежало выполнить, и те люди, которые шли с ним, являлись одушевленными инструментами для выполнения этой задачи.
Отряд шагал не менее полутора часов. Полковник, перед внутренним оком которого постоянно маячила схема подземных коммуникаций, вопросительно взглянул на диггера, и тот невозмутимо кивнул в ответ. Пора было сворачивать с магистрального тоннеля в темный боковой. Негромко прозвучала команда, бойцы надвинули на глаза приборы ночного видения и, почти не замедляя шага, перестроились в более узкую и длинную колонну. Под ногами зашуршал влажный бетонный пол. Сквозь окуляры прибора полковник видел в бледном мерцающем свете тянувшиеся по стенам провода, боковые проходы, ниши и люки непонятного назначения. Порой дорогу пересекали движущиеся черные комки крыс. Через некоторое время запахло влагой и послышался отдаленный плеск. "Здесь срежем",- негромко бросил диггер и первым повернул в боковой проход. Вскоре в люке тускло замерцала бегущая вода речки, еще в прошлом веке убранной под землю. По металлической лесенке полковник вслед за диггером спустился в русло и побрел вперед по колено в воде. За его спиной громыхали ступени лесенки - это спускались в русло бойцы отряда. Полковник брезговал вдыхать полной грудью сырой воздух подземелья, пропитанный гнилостным запахом. Перспективу тоннеля застилали испарения, казавшиеся в окулярах прибора колышущейся серебристой дымкой. Подошвы сапог порой то скребли по камню, то взрывали илистые наносы, то ступали по чему-то подозрительно мягкому. Полковник запрещал себе думать о том, что он сделает на полученные двести миллионов - "чтобы не сглазить",- однако мысли его против воли снова и снова возвращались к этому приятному предмету. Он, разумеется, не знал ни о разговоре Корсакова с Ищенко, ни о совещании, которое Корсаков затем провел с командирами отрядов, отвечавшими за оборону подземных коммуникаций. Не знал он также и о многочисленных дублировавших друг друга датчиках - инфракрасных, ультразвуковых, СВЧ- и сейсмодатчиках, реагирующих на движение и на сотрясение пола тоннелей под человеческими шагами,- расставленных на стенах тоннелей и проходов и давно уже своими сигналами обозначавших продвижение его отряда. Разведгруппы правительственных войск, спускавшиеся под землю, не смогли обнаружить эти датчики, поскольку и сами устройства, и соединявшие их с центром провода были тщательно замаскированы, а порой и убраны в толщу полов и стен. Не знал полковник и о многих километрах телефонного провода, протянутого под землей и соединявшего рассредоточенные боевые группы восставших друг с другом и с командованием. Не знал он, наконец, о тех не обозначенных ни на каких схемах многочисленных проходах, пещерах, расщелинах, которые уже миновал его отряд: в некоторых из этих укрытий сидели часовые, провожавшие отряд полковника настороженными взглядами, а затем спешившие обходными путями сообщить о его появлении. Ни полковник, ни генерал Кабанов не предполагали, что мятежники начали обживать подземелья за несколько месяцев до своего выступления и потому ориентировались в них куда лучше противника. Корсаков с самого начала рассматривал подземные коммуникации как поле возможного боя и мог быстро наметить пути охвата вражеских отрядов и атаки их с разных сторон, в какой бы точке своего движения они ни находились. Для генерала Кабанова тоннели являлись лишь каналом переброски подкреплений в центр города, и потому в чисто боевом отношении под землей он изначально проигрывал мятежникам, поскольку не мог обезопасить свои отряды с флангов и тыла на протяжении всего перехода - слишком долгим был этот переход. Генерал не знал, насколько плотно освоено восставшими подземное пространство, и полагал, что быстрый бросок по кратчайшему маршруту скорее всего пройдет без осложнений, а при возникновении случайных стычек его профессиональные бойцы сумеют защитить себя. Так же полагал и полковник, а между тем его отряд неотвратимо залезал в мешок, оставив с флангов вражеские боевые группы и приближаясь к заминированному участку тоннеля, где его ждал сильный заслон. Еще одна боевая группа пристроилась отряду полковника в хвост и преследовала его на почтительном расстоянии, пользуясь указаниями постов, - эта группа должна была встретить и добить отступающих.
Ничего этого полковник не знал и оставался совершенно спокоен. Однако когда тоннель начал постепенно поворачивать вправо, он приказал отряду замедлить движение и выслал вперед, к повороту, передовой дозор. Именно за этим поворотом отряд должен был подняться в правый боковой проход и по нему дойти до тоннеля, подводившего уже непосредственно к намеченному объекту на поверхности. Разгребая сапогами воду, дозорная группа направилась вперед, а остальные бойцы присели на корточки, держа оружие наизготовку. Темные фигуры идущих скрылись за плавным изгибом поворота. Томительно тянулось время. Внезапно в окулярах полковника все высветлилось почти до полного исчезновения, и в тот же миг страшный раздирающий грохот едва не сбил его с ног. С потолка посыпались куски кирпича, с частым плеском падая в воду. "Может, кто-то просто на мину напоролся",- подумал полковник, однако раздавшаяся за поворотом автоматная очередь и сразу после нее - предсмертный вопль развеяли эту надежду. На повороте, словно зловещие мотыльки, забились голубоватые вспышки пулеметного огня, и в то же мгновение тоннель наполнился грохотом пальбы и разрывов гранат. Прямо к ногам полковника молча рухнул ничком в воду один из его бойцов. С треском и шипением граната взорвалась в воде, другая вонзилась в стену и хлестнула оттуда осколками по отряду, третья взорвалась, угодив в человека и одновременно со вспышкой разорвав его на куски. Люди валились один за другим, как кегли в кегельбане, и непрестанная пальба покрывала их вопли и брань. Однако люди полковника не так легко поддавались панике - даже в тоннеле, где некуда было спрятаться, они ложились за тела погибших товарищей и открывали ответный огонь. Полковник и сам плюхнулся в воду и из-за трупа своего бойца выпустил очередь по вспышкам. Теперь он видел, что стреляют из сводчатого устья бокового прохода, темнеющего на левой стороне уходящего вправо тоннеля - как раз на самом внешнем изгибе поворота. Получше прицелившись, полковник выпустил еще одну очередь. Послышался приглушенный вопль, и вспышки погасли, но не успел полковник приподняться, чтобы осмотреться на поле боя, как они тут же замигали вновь. Полковник не думал, что стреляли именно по нему - его автомат был приспособлен для ведения бесшумной и беспламенной стрельбы, и засечь его в том аду, который царил в тоннеле, было нелегко. Однако тоннель имел небольшой уклон к повороту, и те, кто стрелял по залегшему отряду из находившихся на повороте укрытий, мог бить просто наугад - лежавшие бойцы были практически беззащитны, и пуля рано или поздно находила свою жертву. Никто не мог сообразить, что делать - от раздиравшего слух грохота гранат, от молотившего по барабанным перепонкам грохота пулеметных очередей все ошалели и отстреливались чисто инстинктивно, как огрызается затравленный зверь. Полковник потряс за плечо лежавшего рядом бойца с гранатометом за спиной и заорал ему в ухо:
- Вдарь из гранатомета по вспышкам! Как погасишь их - сразу вперед, а то всех перебьют! Передай ребятам!
Боец кивнул, повернулся и что-то закричал тем, кто залег рядом с ним. Затем он снял со спины гранатомет, поднялся на одно колено, но тут же бессильно выпустил оружие из рук и тяжело повалился на бок. "Готов",- подумал полковник, хорошо знавший, как падают люди, убитые наповал. Он приподнялся и заорал, срывая голосовые связки:
- Огнеметчики, вы где, живы? "Шмель", работай по повороту! Всем работать по повороту! Гасите их там,и вперед! Вперед - здесь всем хана!
Противник, видимо, решил во что бы то ни стало прижать отряд к земле - точнее, к воде: на повороте вспышки мигали уже на самой середине тоннеля, стрелки вели огонь без всякого прикрытия. Однако и люди полковника озверели от страха и жажды мести: под кинжальным огнем они поднимались и, положив на плечо трубу своего оружия, выпускали заряд по противнику. Впрочем, выпустить заряд удалось лишь троим из доброго десятка - все остальные за какую-то пару секунд были убиты или ранены. Полковник скрипел зубами видя, как гибнут его бойцы - лучшие из лучших ложились десятками, словно какое-то пушечное мясо, но тут с воющим грохотом вырвались из труб и унеслись к повороту тоннеля огнеметные заряды. Полковник ткнулся лицом куда-то под мышку мертвецу, за которым лежал, и закрыл голову руками. По тоннелю прокатилось нечто среднее между грохотом и ревом, и когда полковник поднял голову, на повороте уже клубилось и бушевало пламя.
- Вперед!- моля Бога, чтобы его услышали, рявкнул полковник. - Вперед, прорвемся!
Он вскочил на ноги и что было сил ринулся к повороту - туда, где еще сплетались во мгле языки огня и человеческие тела горели в багрово отсвечивавшей воде. На бегу он оглянулся и порадовался тому, как много людей еще уцелело и бежит за ним. Раненые и те, кто получил контузию от пуль, не пробивших бронежилет, тоже поднимались и кое-как ковыляли за всеми, боясь остаться во мраке этого страшного тоннеля. В них никто не стрелял, и полковник решил было, что весь противостоявший им заслон погиб, но и этой надежде пришлось пойти прахом. Едва отряд миновал изгиб тоннеля, как всплески десятков бегущих ног, казавшиеся громкими в наступившей тишине, тут же похоронил под собой внезапно обрушившийся грохот залпа. Несколько десятков стволов били почти в упор, бледно-голубое пламя пульсировало и билось совсем рядом, бросая неверные отсветы на ослизлые кирпичные стены, и полковник даже сквозь грохот явственно слышал глухой стук пуль, пробивающих бронежилеты и тугую человеческую плоть. Бойцы полковника вскинули оружие и тоже открыли огонь в упор. Укрываться было некуда и некогда - люди, стреляя, вопили от ужаса, ожидая неизбежного попадания ответной пули, и валились, словно скошенная трава. И вдруг неподалеку рявкнуло, дохнуло жаром, и полковнику показалось, будто у него лопается голова. От нестерпимого жара он бросился в сторону, но налетел на стену. Сзади до него тоже докатился грохот стрельбы - это зашедшие с флангов боевые группы из боковых проходов ударили перекрестным огнем отряду в тыл. Этот удар оказался весьма своевременным - еще немного, и люди полковника, которым нечего было терять, могли смять противника, преграждавшего им путь, но тут в гуще отряда разорвался огнеметный заряд, и охваченные пламенем люди с ревом заметались во мраке, а другие шатались, спотыкались и падали, оглохшие и ослепшие от вакуумного эффекта. Теперь град пуль поливал и передние, и задние ряды отряда - слыша сзади предсмертные крики и всплески падающих в воду тел, те, что находились впереди, утратили наступательный пыл и отстреливались с отчаянием обреченных, ежесекундно ожидая пули в спину. Как то ни странно, никто не пытался сдаться, хотя после нападения с тыла положение отряда полковника стало явно безнадежным. Там и сям горели не полностью погрузившиеся в воду трупы, освещая зловещим пламенем своды тоннеля, и по стенам перебегали отсветы пламени, вырывавшегося из автоматных и пулеметных стволов; пользуясь этим неверным освещением, люди полковника срывали с голов и швыряли в воду бесценные приборы ночного видения, предпочитая встретить смерть без этой досадной обузы. "Сдавайтесь,- хрипел полковник,- ну что ж вы не сдаетесь? Вы же за деньги здесь, зачем вам подыхать? Сдавайтесь, мать вашу!" Из ушей у него текла кровь - его барабанные перепонки не выдержали вакуумного эффекта от разрыва очередного огнеметного заряда, и он сам не знал, кричит он или только беззвучно шевелит губами, тем более что голосовые связки он сорвал еще раньше, отдавая команды, которых никто не слушал. Полковник, сидя у стены и посылая очередь за очередью по темным фигурам, то появлявшимся, то пропадавшим при колебаниях освещения, словно забыл, что и сам он оказался в этом тоннеле из-за денег и, следовательно, имел полное моральное право сдаться. Беда заключалась в том, что военнослужащие некоторых советских элитных частей, ставших потом российскими, просто плохо знали, как это делается - каждого из них готовили таким образом, чтобы он даже в безвыходном положении, даже умирая, оставался костью в горле для противника. Полковник подумал, что неплохо бы ему самому подать своим подчиненным пример сдачи в плен, но вместо этого машинально прицелился и дал очередь. Было видно, как темная фигура тяжело рухнула в воду. Звуков полковник уже не слышал, потому он и не уловил момента, когда наступила тишина - его бойцы перестали отстреливаться. Однако полковник заметил, что в тоннеле стало заметно темнее - противник тоже прекратил стрелять и выжидал. Через некоторое время по воде зашлепали шаги и темные силуэты начали приближаться, но оставшиеся в живых бойцы ударили по ним из автоматов. Раздались крики боли, и одновременно с ними во мраке вновь заплясало бледное пламя, вырывающееся из десятков стволов. Совсем рядом с полковником сверкнуло несколько гранатных разрывов, чудом не зацепив его осколками, поднялись клубы пара и пороховых газов. Полковник привычно стер с лица брызги, но на сей раз ладонь его сделалась липкой, и, взглянув на нее, он понял, что в лицо ему брызнула кровь. Он огляделся, но не увидел, кого убило рядом с ним - только черная вода маслянисто колыхалась вокруг неподвижных человеческих тел. Течение мало-помалу подволакивало их друг к другу, сцепляя трупы в целые острова. На некоторых мертвецах еще тлела одежда, но это лишь подчеркивало темноту, наступившую после прекращения стрельбы. Полковник надвинул на глаза прибор ночного видения и увидел, как светящиеся фигуры вновь осторожно двинулись вперед. Они приближались, но по ним никто не стрелял. У полковника кончился последний магазин с патронами, он опустил в воду свой небольшой ладный автомат и разжал пальцы. Затем он нащупал на поясе сумку с гранатами и вытащил две гранаты. Он не думал о том, как бы подороже продать свою жизнь, и вообще не думал о смерти. Мысли его работали в другом направлении - как бы причинить наибольший урон противнику. Вскочив на ноги и одновременно выдернув зубами чеку, он швырнул гранату в наступающих и тут же снова плюхнулся в воду. Однако это его движение было слишком заметным, поскольку вокруг полковника больше никто не двигался. Стрелок, заметивший то место, где залег полковник, трассирующей очередью показал его своим товарищам. Огненные иглы вонзались в темную воду, в неподвижные массы человеческих тел, скрещивались и сплетались в одну смертоносную струю. Наконец стрелки вновь двинулись вперед, прикрывая собственное движение огнем по тому месту, где находился их враг. Поднять голову под таким сосредоточенным огнем мог бы только самоубийца. Самоубийцей полковник не был, однако он не собирался ждать, пока его пристрелят, как собаку, подойдя вплотную. Поэтому он оперся о мертвеца, приподнялся и занес руку для броска. Последним, что он увидел в жизни, были беззвучно мерцающие бледно-голубые огни - в следующее мгновение две пули попали ему в лицо, и он рухнул ничком на труп своего бойца. Осколки его собственной гранаты, выпавшей из ослабшей руки и разорвавшейся совсем рядом, впились в его бронежилет, рассекли шею, искромсали ноги, но полковник Дубинин этого уже не почувствовал.
Капитан Ищенко, объехав с проверкой боевые позиции по линии Садового кольца, вернулся на командный пункт и застал Корсакова за просмотром по видеомагнитофону кассеты с собственным выступлением.
- Очень неуверенно себя чувствую, когда смотрю,- пожаловался Корсаков. - Не могу понять, откуда режиссеры знают, что хорошо, что плохо, как надо делать, а как не надо. Я, например, не знаю, хорошо я выступаю или плохо. Все время кажется, будто я не сказал чего-то очень важного.
- Если говорить обо всем, что в стране плохо и что надо менять, можно проговорить целый день,- сказал Ищенко. - Надо сказать главное: нынешнюю власть пора скинуть. За что - народ и сам знает.
- Ничего не объяснять тоже нельзя,- возразил Корсаков. - Люди решат, что их принимают за идиотов.
- Ну думай, Федорыч,- вздохнул Ищенко. - На то ты у нас и голова.
- Думать уже поздно,- сказал Корсаков. - Кассета пошла в народ.
- Как пошла?- удивился Ищенко. - Когда же ее показывали?
- Центральные телекомпании ее так и не показали, потому ты ее по телевизору и не видел,- объяснил Корсаков. - Заявляют, что не хотят предоставлять эфир террористу - террористам, мол, только того и надо.
- Да?!- возмутился Ищенко. - А Басаева в свое время по всем каналам крутили сотни раз! Ну и суки!
- Их можно понять,- заметил Корсаков. - Люди вкладывают деньги в телевидение не для того, чтобы оно показывало то, что им не нравится. А тут какие-то вооруженные бандюги прямо заявляют: телевидение, дескать, надо реформировать, чтобы оно отражало не только мнение тех, кто его купил. Басаев-то не посягал на такие устои.
- Им, видите ли, острые материалы нужны, сенсации!- не унимался Ищенко. - Они, видите ли, хотят информировать зрителя! Ну вот и информируй! Материалы - острее не бывает! Так нет же - богатый дядя цыкнул, и все!
- Да чего ты так разволновался? Ты что, не знал, что телевидение у нас продажное?- удивился Корсаков. - По-моему,сейчас это уже всем понятно.
- Да зло берет,- пробурчал Ищенко. - Надо же, какие суки! И президент тоже хорош: недавно видел его по телевизору, так он сказал, что правильно нас не показывают. У нас, говорит, была безграничная свобода, показывали все подряд, вот террористы от такой свободы и распоясались. Пожестче, говорит, надо.
- Ну, Бог с ними, пусть они решают, что им надо, а кассеты наши тем не менее пошли. Во-первых, за рубежом, благодаря нашему французскому другу, во-вторых, кабельные телестудии ее крутят, в-третьих, провинциальное телевидение... Людей за это выгоняют с работы, а они все равно крутят. А кое-где народ даже бастует под лозунгом:"Хотим знать правду о событиях в Москве!"
- Федорыч,- осторожно начал Ищенко,- я вот чего боюсь... Сейчас народ бастует, потому что хочет знать про наши дела. А потом начнет бастовать в нашу поддержку, а потом начнет начальство громить, а потом плохих людей на фонарях вешать. Такая революция начнется - не дай Бог!
- А я не особенно этого боюсь,- спокойно сказал Корсаков. - У каждого человека есть право на восстание. Правда, если в результате этого восстания получается не то, чего человек хотел, то тут уж ему надо пенять на себя. Но право на восстание остается. Это самое коренное право - все другие права можно отобрать, а его не отберешь. Человек должен заявлять о своем достоинстве, пусть даже в самых жестоких и нелепых формах - все равно это достойно уважения. Он должен отстаивать свое достоинство, даже если весь мир в результате рухнет.
- Да надоели уже эти российские революции, Федорыч!- взволнованно произнес Ищенко. - Опять все разорят, опять потом будут десять лет отстраивать. А народу сколько загубят! У нас ведь иначе не бывает.
- В нашем конкретном случае не хотелось бы, конечно, большой заварухи в стране,- сказал Корсаков. - Но не стоит ставить все с ног на голову: виноваты в этом будем не мы - мы только напомнили народу о его достоинстве. Виноваты будут те, кто это достоинство ущемлял, кто употреблял власть во зло.
- Какая разница, кто будет виноват?- возразил Ищенко. - Какая разница, во имя чего все это разразится? Важно то, что много бед произойдет.
- Нет, не говори, разница очень большая,- поправил его Корсаков. - Но смуты и кровопролития, конечно, не хотелось бы. Будем надеяться, что нам удастся вовремя остановиться и остановить других. Но сейчас у нас другие задачи - не позволить, чтобы нам силой заткнули рот. Мы заставим нас выслушать, а там пусть народ решает.
Зазвонил стоявший на столе телефон. Корсаков крутанулся вместе с вертящимся креслом и снял трубку. Некоторое время он слушал, затем недоуменно произнес:
- Какие шпионы, о чем вы?.. Да перестаньте, тут в Центре шпионов и так полно, зачем новых перебрасывать, да еще таким дурацким способом. Рвутся ко мне? А откуда они меня знают? Ну, везите их ко мне, разберемся,- Корсаков повесил трубку и пояснил: - Неустроев поймал каких-то людей, которые дали денег водителю "скорой помощи", чтобы он перевез их через Садовое кольцо. При проверке их, естественно, сразу задержали, да они и не пытались скрыться. Требуют встречи со мной, говорят, что я их знаю. Кто бы это мог быть?- Корсаков задумался и потом с усмешкой сказал: - А, ну, кажется, догадываюсь. Тем более если с ними женщина... Пошли во двор, капитан, обеспечим гостям достойную встречу. Ты только держи меня, чтобы я им морды не набил.
В гулком дворе стояла обычная тень и было прохладно, несмотря на стоявшу. жаркую погоду. Прохаживавшиеся вдоль стен дома охранники подобрались и выжидательно посмотрели на Корсакова, но тот успокоительно махнул им рукой. Через некоторое время в подворотню въехали два "уазика" и остановились посреди двора. Из передней машины вылез капитан Неустроев, подошел к Корсакову и доложил:
- Задержаны четыре лица без документов. Пытались пересечь запретку, то есть Садовое кольцо, используя машину скорой помощи. Водитель мною также задержан. Нарушители требовали встречи с вами, поэтому я счел нужным сообщить...
- Виктор!- с хохотом закричал толстяк Алексей, высовываясь из второго "уазика". - Не слушай этого упыря! Зачем нам документы, если мы ехали к тебе? Почему ты не сообщил нам о том, что готовится? Какую блестящую заваруху ты устроил! Мы знали, что из тебя будет толк!
Под эти выкрики из "уазика" вылезла вся компания: Алексей, Саша, Альбина и примкнувший к ним Толян. Вокруг них переминались с ноги на ногу вооруженные до зубов бойцы Неустроева. У самого капитана веселый смех задержанных вызвал кислую гримасу.
- Вы какого черта приехали?!- рявкнул Корсаков. - Я специально вам ничего не говорил, чтобы вы не вздумали влезть в эту историю, так нет - вам надо было припереться. С точки зрения закона и я, и все мои люди - преступники. Вам что, неприятностей захотелось? Давайте-ка по машинам и обратно, пока вы еще не засветились в моем обществе.
- А может, мы как раз хотим засветиться в твоем обществе!- воскликнула Альбина и неожиданно бросилась Корсакову на шею. Тот попытался было высвободиться, но Альбина уцепилась за его шею, как кошка, и в промежутках между поцелуями выкрикивала: - Мы хотим славы! Мы хотим быть рядом с тобой, особенно я!
Ситуация приобрела явно комический характер. Троица непрошеных гостей поддерживала Альбину сочувственными возгласами, а охранники понимающе ухмылялись. Оставался мрачным только Неустроев, которого обозвали упырем. Корсаков с трудом отодрал от себя Альбину и проворчал:
- Ладно, пошли за мной.
- Он приглашает нас в штаб!- восхищенно завопила Альбина. Корсаков с досадой плюнул. Они поднялись в офис фирмы "Стикс". Алексей прочел еще сохранившуюся от прежних хозяев табличку на двери и рассмеялся:
- И не страшно вам сидеть в таком месте?
Корсаков рассадил гостей, и Альбина тут же принялась готовить чай и обшаривать шкафы в поисках съестного.
- Как вы тут вообще питаетесь?- поинтересовалась она. - У нас, например, все магазины работают, как будто ничего не происходит, а у вас? Или вы грабите награбленное?
- Этим у меня начальник тыла занимается,- ответил Корсаков. - Запасы продуктов у нас все на учете, владельцам за них платим, но без торговой наценки, то есть чтобы только их затраты покрыть. Но вы мне зубы не заговаривайте. Говорите, зачем вы сюда приехали? Оружия я вам не дам, так и знайте. Воевать тут и без вас есть кому.
- А мы что, не русские люди, не патриоты?- обиженно спросил Алексей.
- Вот и занимайтесь своим делом,- возразил Корсаков. - Я же говорю: бойцов у меня хватает. Зачем мне вас, музыкантов, втравливать в это дело? Вы по другой части. Если с вами что-нибудь случится, я вовек себе этого не прощу.
- Слышишь, что человек говорит?- накинулся неожиданно Алексей на скромно молчавшего Толяна. - Ну чего ты сюда поперся? Ведь если тебя, дурака, убьют, он до конца своих дней будет переживать!
- Да, Толик, шел бы ты домой,- поддержала Алексея Альбина. - Тем более там твой Ольгунчик остался. Как она будет без тебя?
- Ну вот еще,- фыркнул Толян. - Тут красивая жизнь идет, война, приключения и все такое, а там что? На ее кислую рожу глядеть?
- Фу, какой ты грубый, Толик,- вздохнула Альбина, разливая чай. - Хотя все мужчины таковы. Только и ждут, как бы бросить женщину и умчаться на поиски приключений.
- Насчет красивой жизни вы, ребята, что-то перепутали,- вмешался в разговор стоявший в дверях капитан Ищенко. - Федорыч, ты хотел просмотреть кассету, где жмуриков из-под земли достают. Пускай и ребята тоже посмотрят. Секретов тут никаких нет, зато у них лишних иллюзий не будет. Я включаю?
- Давай,- махнул рукой Корсаков, берясь за чашку с чаем. - Поясняю в двух словах: из-за Кольца в Центр хотели перебросить по подземным коммуникациям несколько отрядов спецназа, чтобы нанести нам удар с тыла. Однако мы такой ход предвидели, перехватили под землей эти отряды, окружили их и уничтожили. Поскольку снимать бой под землей было и технически сложно, и очень опасно, я нашим кинооператорам туда лезть запретил. Они засняли тот момент, когда из-под земли на поверхность поднимают убитых и раненых.
На экране появилось изображение, и все присутствовавшие затихли. Они увидели обширное помещение с кирпичными стенами и сводами, ярко освещенное - освещение, видимо, было установлено специально для съемки. Настежь распахнутые металлические двери открывали темный дверной проем в одной из стен. В темноте перемещались смутные отсветы, угадывалось какое-то движение, слышались голоса, и наконец появились первые четыре человека в бронежилетах, в камуфляжной форме, с вымазанными черной краской лицами и мокрые до нитки. Они тащили носилки с раненым, мертвенная бледность которого была заметна даже под черной краской, покрывавшей лицо. На правой штанине раненого над коленом ярким белым пятном выделялась повязка, а ниже колена от ноги осталась только измочаленная багрово-синяя масса, в которой чернели клочья материи и ярко белели осколки кости. У следующего раненого осколками раздробило нижнюю челюсть, и изо рта, точнее, из черного отверстия в кровавом месиве, вырастал, колыхаясь, розовый пузырь, лопался и вновь вырастал. Его рану, видимо, никто не решился перевязать. Пальцы раненого судорожно стискивали каркас носилок, в лихорадочно блестевших глазах стоял ужас. Следующий раненый вышел сам, опираясь на товарища - глаза его были завязаны бинтом, из-под которого по щеке стекала струйка крови. Четвертый, голый по пояс, лежал на носилках лицом вниз, а на его белой спине чернела огромная, словно нанесенная секирой рана со вздувшимися краями.Этого зрелища Альбина уже не выдержала и взмолилась:
- Витя, милый, прекрати, я больше не могу на это смотреть!
- Не можешь - не смотри,- резко произнес Корсаков. - А ребятам не помешает. Особенно тем, кто захотел красивой жизни и потому явился сюда без приглашения.
- Виктор, ты что думаешь, мы дураки и ничего не понимаем?- обиженно спросил Алексей. - К чему этот воспитательный просмотр?
- Просто понимать мало,- возразил Корсаков. - Чтобы понять по-настоящему, надо посмотреть. Имей в виду: вы еще не чувствуете, как все это пахнет, вы не пережили того страха, который пережили они там, под землей. Вы хоть и слышите, как они стонут, но в записи это совсем не то, что вживую,- половина оттенков утрачивается, а сильнее всего пробирают иногда именно оттенки.
Из темноты вынесли обгорелого мертвеца - руки его были подняты в "позе боксера", широко разинутый рот скалился на черном лице двумя рядами ослепительно белых зубов. Альбина приглушенно вскрикнула и унеслась в соседнюю комнату. Там она спугнула капитана Ищенко, под шумок наливавшего себе в чай коньяку. Восставшие соблюдали в своей среде "сухой закон", хорошо понимая его необходимость среди разливанного моря дармового алкоголя, однако капитан позволял себе порой нарушать это установление, ссылаясь на свои годы и житейскую мудрость. В любом случае ему не хотелось бы, чтобы командир увидел, как он доит секретную бутылочку. Капитан рефлекторно дернулся к шкафу, но, увидав Альбину, решил сделать вид, будто ничего особенного не происходит, и с суровым лицом долил чашку коньяком доверху. Он хотел было поставить бутылку на место, но Альбина налетела на него, как вихрь, и со словами:"Это просто садизм какой-то!" выхватила у него бутылку и сделала несколько огромных глотков из горлышка. Капитан в ужасе издал невнятный сдавленный звук, но было уже поздно - скрыть недостачу коньяка не представлялось возможным. После недолгого размышления Ищенко захлопотал вокруг гостьи:
- Присаживайтесь! Это Федорыч вас расстроил? Да, не привык он с дамами общаться... Вот, выпейте чайку - хороший, с коньячком...
Когда Альбина пригубила чаю, капитан со спокойной совестью вышел в соседнюю комнату и с укором обратился к Корсакову:
- Что ж ты, Федорыч, девушку так разволновал? Я ей дал сперва коньячку выпить, а теперь налил ей чаю с коньячком.
Уловив недоверие в глазах Корсакова, капитан возмутился:
- Если не веришь, можешь сам ее спросить. Вот она сидит и пьет чай с коньяком. Чего мне врать-то?
Корсаков только махнул рукой и обратился к музыкантам, вперившим взгляды в экран телевизора:
- Ну посудите сами, могу я бросить вас в такую мясорубку? У вас другая стезя в этой жизни. Уж если вам приспичило повоевать, ищите сами оружие и сами воюйте, чтобы только я о ваших затеях ничего не знал. Я вам в этом деле намерен не помогать, а только мешать.
Алексей с трудом оторвался от созерцания мертвецов, уложенных в длинный ряд вдоль всего подвала, и спросил:
- И что, всех, кто хотел прорваться в Центр, так под землей и перебили?
- Ну почему, не всех,- ответил Корсаков. - Один отряд сумел пробиться назад, хотя и с потерями. Ну и многие ранеными попали в плен. Мы их отправим назад через Кольцо - нам и со своими ранеными хлопот хватает. Ну так что, едете вы обратно?
- Послушай, Виктор, мы искренне хотим вас поддержать,- серьезно сказал Саша. - Неужели поддержку ты понимаешь только как участие в боях с твоим противником? Я, к примеру, хотел бы поработать на радио. Все известные радиостанции передают только обращения к народу,- так их скоро просто перестанут слушать. Мы могли бы пока заняться этим, а если тебе понадобится от нас еще что-то, то мы будем всегда под рукой. Работать на радио мне приходилось, так что в грязь лицом мы ударить не должны.
- Это другое дело,- после краткого раздумья ответил Корсаков. - Я вас могу отправить прямо сейчас к некоему господину Мечникову - он у нас отвечает за радиовещание. Человек он веселый, так что, думаю, вы с ним сработаетесь. А ваши кассеты у вас с собой есть? Вот и хорошо - заведите там что-нибудь повеселее, пусть все знают, что у нас отличное настроение. Да и для вас это будет неплохая реклама.
- А жить-то мы где будем?- осторожно спросил Алексей, видимо, боясь показаться назойливым.
- Если хотите, можете расположиться в гостинице - я распоряжусь. Если хотите - можете прямо здесь: у нас здесь есть апартаменты. Но у меня под боком прошу не сидеть: приехали работать, так работайте.
- Ну, перестали вы этот ужас смотреть?- спросила Альбина, появляясь на пороге комнаты. Корсаков выключил видеомагнитофон, и экран наконец перестал неудержимо притягивать взгляды гостей.
_ Альбина, мы едем обрабатывать общественное мнение в интересах вот этого прекрасного человека,- показал на Корсакова Алексей. - Ты с нами?
- Ну вот еще,- фыркнула Альбина. - Зачем я там нужна? А здесь я похозяйничаю, наведу порядок, и вообще... Вообще им тут женской руки не хватает.
- Если женщин послушать, так везде женской руки не хватает,- съязвил Корсаков. - Везде, где им хочется остаться.
- Я могу и уйти,- прищурилась Альбина. Корсаков с притворным испугом возразил:
- Ну что ты, как можно? Конечно, оставайся.
- Оставайся, но постарайся быть полезной,- подхватил Алексей. - Не стой у человека над душой, у него и без тебя много хлопот - как бы что взорвать, то да се... Жизнь террориста не сахар. Приехала, так работай, чтоб мы с Александром не краснели за тебя.
- Альбина, твои друзья - полные негодяи,- заметил Корсаков. Он хотел было приказать Ищенко сопроводить музыкантов на радиостанцию, но перспектива остаться один на один с Альбиной его смутила. Он взял со стола сотовый телефон, отдал необходимые распоряжения шоферу, после чего сообщил музыкантам: - Машина вас ждет.
- Прекрасно... Альбина, я очень надеюсь на тебя,- сделав страшные глаза, сказал Алексей. - Главное, чтоб не было этого, как его... секса, вот. Чтоб грубой эротики тоже не было...
- Нет, эротика имеет право на существование,- возразил Александр, которого Альбина уже выталкивала на лестничную клетку. - Но очень важно, чтобы она не переходила в порнографию. Альбина, ты знаешь, где
грань между эротикой и порнографией?
- Вы уйдете или нет?- рассвирепела Альбина. Когда за гостями захлопнулась дверь, она спросила: - Интересно,а как вы здесь питаетесь?
- Ну вот, начинается,- простонал Корсаков. - Хорошо питаемся, с голоду не пухнем. Правда, капитан?
- Да что ты его спрашиваешь, он тощий, как щепка,- пренебрежительно махнула рукой Альбина. - И ты тоже неважно выглядишь. Я еще по тому отдыху на море помню: если тебе не приготовить и под нос не поставить, ты так и будешь ходить голодный или нажрешься чего попало.
- Что делать, дорогая, я привык,- заметил Корсаков. - Если бы у меня был желудок похуже, то я давно уже сменил бы образ жизни.
- Не надо до этого доводить,- наставительно сказала Альбина. Корсаков поднял брови:
- Стало быть, ты хочешь, чтобы я продолжал вести нынешний образ жизни, только при этом хорошо питаясь? Образ жизни искателя приключений, террориста...
- Я не то хотела сказать,- смутилась Альбина. - И вообще мне все равно, какой образ жизни ты ведешь. Так как же вы питаетесь, в конце концов,- неужели все время всухомятку?
- Бывает, конечно, но не все время,- ответил Корсаков. - Тут неподалеку есть один ресторанчик, мы им платим, и они носят нам сюда обеды. И нам удобно, и им хорошо - заведение не простаивает.
- Горячая пища человеку нужна три раза в день,- заявила Альбина. - Особенно мужчине. В этом доме есть газ?
- Здесь есть даже кухня. По коридору и налево,- показал Корсаков. Когда Альбина удалилась осматривать кухню, он пояснил в ответ на вопросительный взгляд капитана Ищенко: - У нас с ней был роман когда-то. Прекрасная девушка,но что мне с ней делать - не жениться же на ней?
- А почему бы и нет?- пожал плечами Ищенко. - Не вечно же будет продолжаться эта заваруха.
Даже самых близких Корсакову людей отделяло от него именно это: все они были уверены, что та война, на которой они оказались вместе, когда-нибудь кончится, и не мешает подумать об устройстве мирной жизни. Корсаков же был уверен в обратном - в том, что война не кончится никогда. Разговоры о мирной жизни теперь уже не казались ему чем-то вроде предательства, как в былые времена,- они лишь порождали в его душе легкую горечь. Он вздохнул и произнес:
- Окончится эта заваруха - начнется какая-нибудь другая. Кроме того, меня по всему свету ищут, а в те места, где я могу отсидеться, опасно везти жену. Если бы я не мог жить без этой женщины, тогда еще куда ни шло, а так - зачем мне лишние проблемы?
- Тоже правильно,- неохотно согласился Ищенко, которому Альбина очень понравилась. Он бы и сам приударил за ней, но заметил, как она смотрит на Корсакова, и понял, что у него, да и ни у кого другого, пока нет шансов. Тем временем Альбина появилась из коридора и с ужасом произнесла:
- Что за бардак вы развели на кухне? Там же просто помойка! Везде более или менее чисто, а на кухне бардак!
- Альбина, это не мы,- объяснил Ищенко. - Этот офис принадлежал раньше азербайджанским бандитам. В комнатах они ради показухи соблюдали чистоту, а на кухне, наверно, расслаблялись. Мы там ни разу не готовили, ей-Богу.
- И не убирали тоже ни разу,- ядовито заметила Альбина, вихрем прошлась по комнате в поисках швабры и тряпки и, ничего не найдя, вновь вылетела в коридор. Корсаков мрачно заметил:
- Не успела явиться, а уже хозяйничает. Зря я ее назад не отправил.
- Домовитых баб мужики вроде бы ценят, а я не люблю, когда баба хлопочет по хозяйству,- доверительно сказал Ищенко. - Умом понимаю, что все правильно, хорошо, что надо ее похвалить, а самого зло берет. То ли
это из-за того, что мать у нас все время была в хлопотах, ей даже толком поговорить с нами времени не хватало. Отец у нас рано умер, она одна осталась со мной и с сестрами. Может, иначе и нельзя было, но все равно обидно: вроде и есть мать, а вроде и нет ее - вместо нее какая-то стряпуха. А может, все из-за того, что я жену слишком любил. Мне семейная жизнь с ней представлялась как сплошной праздник,- с таким настроением, конечно, опасно жениться, но я тогда молодой был... При моей работе и так дома бывашь редко, и, конечно, зло берет, когда встаешь утром, а вместо праздника начинаются какие-то хлопоты, какая-то суета... Но я эту досаду подавлял, жену не попрекнул ни разу,- поднял палец капитан. - Я же понимал, что это у меня просто заскок.
- А может, и не такой уж заскок,- заметил Корсаков. - Мне тоже случалось чувствовать нечто подобное. Значит, склоки с женой ты не затевал,- из-за чего же вы разошлись?
- Наверно, из-за того, что она меня недостаточно любила,- задумчиво произнес Ищенко. - Не хотела понять, что такое для меня моя работа. Я ей пытался объяснить, что если человек родился ментом, то его уже не переделаешь... Бесполезно - она считала, будто я просто ни на что другое не годен и пытаюсь эту свою слабость как-то оправдать. У нее ведь перед глазами были другие примеры - мои приятели, которые ушли из органов, открыли свои фирмы, разбогатели...
- Ну и плюнь ты на нее, если ей важны такие примеры,- посоветовал Корсаков. Ищенко возразил со вздохом:
- Нет, не говори, для женщины все это немало значит. Хотя бы потому, что облегчает ей жизнь. Может, на самом деле это я ее недостаточно любил - не захотел пожертвовать ради нее своей работой, уйти в бизнес. Вот ты, наверно, замечал: в каждом фильме про ментов у героя обязательно главная проблема с женой или с любовницей, потому что женщины не могут выносить, когда у их мужика такая работа. Я раньше над этим посмеивался, пока у самого не получилось в жизни так же, как в кино. Такая уж у нас, ментов, работа проклятая,- философски заключил капитан. "Что же сказать о моей работе?"- промелькнуло в голове у Корсакова, однако он промолчал. На кухне что-то с грохотом и звоном рухнуло и покатилось по полу. Собеседники невольно прислушались. Донеслась приглушенная брань Альбины, затем опять раздался грохот и скрип передвигаемой мебели. Ищенко вскочил, высунулся в коридор и крикнул:
- Альбина, может, тебе помочь?
- Меня увольте,- проворчал Корсаков. В этот момент на столе запищал сотовый телефон - это капитан Неустроев, находившийся во дворе, просил об аудиенции. Корсаков велел капитану подниматься. Когда он через пару минут появился в офисе, Корсакова насторожил его угрюмый и сосредоточенный вид. Правда, в другое время Неустроев также не производил впечатления весельчака, но и угрюмцем тоже не выглядел - обычно от всей его фигуры веяло нерушимым спокойствием, и было ясно, что спокойствие это не поколеблется даже на пороге смерти. Однако теперь вид капитана отнюдь не успокаивал - наоборот, нагонял тоску и мрачные мысли. Ищенко весело поинтересовался:
- Ты чего такой кислый, капитан, кто тебя обидел?
Неустроев проигнорировал бестактный вопрос и обратился к Корсакову:
- Командир, я хотел бы один на один...
- Капитан, ты хотел помочь женщине,- напомнил Корсаков Ищенко.
- Исчезаю,- прошептал тот и на цыпочках вышел в коридор. С кухни вскоре донесся его смех и сердитые восклицания Альбины. Корсаков вопросительно посмотрел на Неустроева, и тот начал:
- Я вот по какому вопросу...
После этого довольно казенного вступления капитан тяжело вздохнул и сделал невыносимо долгую паузу. Корсаков не выдержал первым:
- Ну, капитан, что ты вздыхаешь, как лошадь? Говори, что стряслось.
- Да ничего не стряслось...- пробормотал Неустроев. - Эти вот ребята, которые к вам прибыли, назвали меня упырем...
- Ну и что ты предлагаешь с ними делать?- поинтересовался Корсаков. - Они же не со зла, это просто шутка. Ты, между прочим, первый назвал их шпионами, а они мои добрые знакомые и, конечно, никакие не шпионы. Так что, по-моему, вы квиты.
- Не в этом дело,- поморщился Неустроев. - На них-то я не обижаюсь, меня они не знают. Но у них получилась не совсем шутка. Упырь - это тот, кто пьет кровь, так?
- Ну, допустим,- кивнул Корсаков.
- А я чем занимаюсь? Самая грязная работа - на мне. Сколько народу я уже вывел в расход? Мне их не жалко, это все подонки были, но кровь-то на мне. Вот и выходит, что я самый настоящий упырь. Я же видел, как ребята смеялись. Эти ваши знакомые хотели пошутить, а попали в точку.
- Капитан, вы сами-то не шутите?- осведомился Корсаков.
- Никак нет,- мотнул головой Неустроев. - Прошу дать мне другое назначение. Почему вся кровь должна быть на одном человеке?
Корсаков понемногу начал злиться. Он вкрадчиво спросил:
- А что, капитан, когда вы служили в армии, то задания выполняли без крови? В Афганистане, например? У меня-то совершенно другие сведения.
- Армия - это другое дело,- мрачно возразил Неустроев.
- Почему же другое?- еще более вкрадчиво поинтересовался Корсаков. - А здесь у нас что, по-вашему,- бандитская шайка, где все по очереди должны повязаться кровью? Вы это имеете в виду, когда просите заменить вас? Я, ваш командир, отдал вам приказ и несу за него всю ответственность, а вы должны его выполнять без всяких рассуждений. Пока вы справляетесь, я и не подумаю вас заменять.
Осознав, что мозги капитана Неустроева с трудом воспринимают обычные рациональные доводы, Корсаков постепенно поднял голос до крика, решив воздействовать на дисциплинарный рефлекс. Поднявшись с кресла, он свирепо прорычал:
- Вам оказано особое доверие, а вы норовите устраниться от выполнения задания, и все только потому, что вас как-то там обозвали! Понятно, почему в армии бардак, если даже лучшие офицеры так себя ведут. Встать!
Капитан автоматически поднялся. Корсаков продолжал:
- Короче говоря, слушайте мою команду: вы продолжаете работать на своей нынешней должности, и чтобы никакого нытья я от вас больше не слышал. Покуда вы выполняете мои приказы, за ваши действия отвечаю я. Все понятно, капитан Неустроев?
- Так точно,- откликнулся капитан. Корсаков подумал и спросил:
- Герою Советского Союза капитану Неустроеву вы не родственник? Тому, что брал рейхстаг в сорок пятом?
- Никак нет,- ответил капитан. Призыв к дисциплине сделал из него подобие робота. Корсаков махнул рукой и приказал:
- Можете быть свободны.
Печатая шаг, Неустроев вышел из офиса. Корсаков запер за ним дверь и пошел на шум, доносившийся из кухни. Уборка там была в самом разгаре - Ищенко отодвигал от стен мебель, липкую от жирных испарений, открывая наслоения грязи и вспугивая тараканов. Альбина яростно набрасывалась на эту грязь с тряпкой и ведром, бормоча ругательства по адресу чистоплотных кавказцев. Когда на пороге кухни появился Корсаков, Альбина вывалила на него целую кучу требований: следовало купить жидкость для чистки стекол и кафеля, стиральный порошок, пасту для чистки раковин, отраву для тараканов... Корсаков замахал руками:
- Обращайся к капитану! Даю добро на все покупки, только не забивай мне этим голову. Сергей тебе все организует.
- Чем только не приходится заниматься,- вздохнул Ищенко. - Вместо того, чтобы стоять насмерть на баррикадах, я должен покупать отраву для тараканов. Вот она, зловещая роль женщин в нашей жизни!
- Типун тебе на язык,- возмутилась Альбина. - Я тут корячусь, чтобы устроить ваш уют, а ты еще недоволен.
- Нет-нет, Альбиночка, я пошутил!- воскликнул Ищенко. - Мы тебе на самом деле страшно благодарны. Ну что ж, я похилял за покупками. Оставляю вас наедине, желаю не очень скучать без меня.
Капитан ушел, и Альбина опять принялась за дело. Корсаков стоял, тупо наблюдая за ее движениями, и подбирал в уме слова, призванные убедить Альбину покинуть опасное место и себя - весьма опасного спутника жизни.
Гостья, быстро перевоплотившаяся в хозяйку, молчала, предчувствуя неизбежный разговор, и яростно терла тряпкой пол.
- Альбина...- начал было Корсаков, с трудом сформулировав в голове первую фразу, однако заготовка пошла прахом: Альбина выпрямилась, шваркнула тряпку об пол, подбоченилась и заговорила сама.
- Что ты мне скажешь?- спросила она со сдержанной яростью. - Что здесь опасно? Я это и без тебя знаю. А ты знаешь, каково бабе быть одной? Уж лучше пусть убьют, чем это одиночество.
- Зачем же быть одной?- возразил Корсаков. - Что, мужчин в Москве мало?
- А ты думаешь, у меня с того лета в Сочи мужиков не было? Было, и немало,- с тоской произнесла Альбина. - Но оказалось, что без тебя я всегда одна. Ну как мне быть, если так получилось? Я и сама рада бы заиметь кого-нибудь и с ним успокоиться, да вот никак не выходит. Ты думаешь, мне легко вот так приехать к человеку, который меня не звал, и начать навязываться? Я ведь себе цену знаю. Мне просто ничего другого не оставалось. Поэтому про опасность ты мне ничего не говори. Другое дело, если я тебе просто неприятна - скажи мне об этом честно,и я уйду.
Если бы Альбина и впрямь показалась Корсакову непривлекательной, то ради благой цели он не постеснялся бы прямо заявить ей об этом. Однако сейчас он невольно внимательно посмотрел на гостью. Он увидел чуть косо поставленные зеленые глаза, изящный нос с горбинкой, полные красиво очерченные губы, густые волосы цвета меда, ладную стройную фигуру. Мгновенно нахлынуло воспоминание о ночах на веранде у моря - о звоне цикад и свете луны, вливающихся в открытые окна, о шелковистой коже под пальцами, о стонах, в которых и покорность, и страсть. Корсаков не сумел соврать. Он устало вздохнул, присел на отодвинутую от стены тумбочку и произнес:
- Да нет, конечно, Альбина,- разве ты можешь быть неприятна. В том-то и беда. Неподходящее и время, и место, чтобы любовь крутить. К чему это все приведет? Разве я смогу дать тебе нормальную жизнь, дом, семью?
- По-твоему, я дура и этого не понимаю?- огрызнулась Альбина. - Понимаю, конечно. Но разве обязательно думать о будущем, пока мы здесь, пока мы вместе? Я не собираюсь быть для тебя обузой - кто знает, может, смогу и помочь чем-нибудь. Завтра - это завтра, но сегодня-то меня не гони. А ты мне нужен таким, каков ты есть.
Альбина умолкла и шагнула к Корсакову, который, услышав четкий стук высоких каблуков по кафельному полу, машинально перевел взгляд на ее красивые сильные ноги. Было удивительно, как она умудряется на таких каблуках заниматься уборкой. В следующий момент Корсаков увидел прямо перед собой испытующе смотревшие зеленые глаза и полуоткрытые влажные губы. Прохладная ладонь, расстегнув военную рубашку, поползла по его груди. Кровь ударила Корсакову в голову, и он не сразу дал себе отчет в том, что сотовый телефон в комнате заходится в призывном писке. Затем титаническим усилием воли он все же пришел в себя, снял с груди руку Альбины и пошел к телефону.
- Командир, звонили с Садового кольца,- услышал он в трубке голос Неустроева. - К вам на прием просится руководитель думской фракции "Народ", Фигуряк его фамилия. Он на машине, за рулем его помощник, фамилия Гамырка. Говорит, что уполномочен начать переговорный процесс.
- Дайте машину сопровождения и пропустите, я их приму,- приказал Корсаков. Он отключил связь и нащупал под столешницей пусковую кнопку сконструированного начальником связи Мечниковым специального устройства, в нужный момент включавшего видеозапись всего происходящего в комнате. "Так и знал, что депутаты как самые большие жулики явятся первыми",- подумал он и прошел на кухню к Альбине. Она стояла у окна и нервно курила. Глаза ее были полны слез.
- Ты как будто обрадовался, когда позвонил телефон,- с упреком сказала она. Не отвечая на ее слова, Корсаков распорядился:
- Сейчас придут гости. Уборку закончишь потом, а сейчас приведи себя в порядок, приготовь чай и подай нам, когда я попрошу. Все ясно?
Альбина пристально посмотрела на Корсакова и затем улыбнулась.
- Так точно, командир,- ответила она.
Через полчаса Корсакову снизу сообщили по телефону о прибытии гостей. Охранники провели их в комнату, где Корсаков сидел за столом с потайной кнопкой, усадили за кофейный столик и удалились в другую комнату. Депутат Фигуряк оказался рыхлым мужчиной с сальной кожей и такими же волосами, с беспокойными глазами навыкате, в мятом сером костюме очень скверного покроя и в безвкусно подобранном галстуке. Его клеврет Гамырка имел такие же рачьи глаза неопределенного цвета, но, в отличие от своего шефа, не стрелял ими с предмета на предмет,- напротив, его взгляд отличался пугающей пристальностью, так что временами могло показаться, будто помощник депутата незаметно впал в ступор. Гамырка был худ, с тонкими губами, нечистой кожей, красными веками и красными костистыми руками. Внешность обоих визитеров не имела ни запоминающихся черт, ни даже национальных или расовых признаков, однако солгал бы тот, кто назвал бы ее невыразительной. Облик гостей, у каждого на свой лад, выражал одно - неугасимую, вечно настороженную алчность.
- Чем могу служить?- осведомился Корсаков. - Должен заметить, что ваш приезд сюда является весьма ответственным шагом, поскольку благодаря телевизионным и газетным сообщениям мы имеем устойчивую репутацию свирепых и корыстных террористов. Какие же дела заставили вас пренебречь всеми опасностями?
- Из-за ваших действий в стране создалась очень нестабильная ситуация,- заявил в ответ Фигуряк. - Основные телеканалы и многие крупнейшие газеты вас критикуют, но народ прислушивается больше к тем, кто вас защищает. Больше того, во многих городах проходят забастовки в вашу поддержку или с требованиями объективного освещения событий в Москве. В последнее время дело дошло кое-где до крупных беспорядков. Думаю, что правительство в скором времени будет вынуждено пойти на переговоры с вами. На днях состоится заседание Думы, и наша фракция определяется со своей позицией по поводу московских событий...
- А что тут определяться?- притворно удивился Корсаков. С самого начала разговора он понял, куда клонит гость, и включил видеокамеру. Теперь следовало заставить народного избранника как можно доходчивей растолковать для будущих зрителей свои предложения. - Я полагаю, что вы как депутат парламента должны осуждать насильственные методы политической борьбы. К тому же средства массовой информации постоянно повторяют, будто мы требуем у правительства денег, а вымогательство - это уж совсем нехорошо. Или вы в это не верите?
- Да кто сейчас верит телевидению?- пожал плечами гость. - Им платят, вот они и болтают всякую ерунду. Но дело даже не в том, верю я им или не верю. Наша фракция на предстоящем заседании Думы может выйти с инициативой - принять ваши требования насчет отставки президента и роспуска парламента. Мы также можем внести предложение об амнистии участникам вашего выступления и о предоставлении вам эфирного времени на государственных телеканалах...
- Я так понимаю, что в мире большой политики просто так ничего не делается,- улыбнулся Корсаков. - Итак, какие ответные услуги я вам могу оказать? Говорите прямо, не стесняйтесь.
- А чего мне стесняться?- удивился визитер. - Если мы выступим в вашу поддержку, то будем. так сказать, рубить сук, на котором сидим. Для многих членов фракции депутатское жалованье - единственный источник дохода, так что после роспуска парламента они окажутся в очень затруднительном материальном положении. У многих жилищные проблемы, ну и так далее. Думаю, было бы справедливо, если бы вы оказали нашим депутатам материальную помощь в размере, скажем, пятидесяти тысяч долларов на человека. Часть этих денег я обязуюсь использовать на работу с депутатами других фракций.
- Понятно,- кивнул Корсаков и притворился, будто погрузился в раздумье. Он заметил, как заволновался Гамырка: кадык на его шее заходил вверх- вниз, пальцы вцепились в колени. Помощник депутата заерзал на стуле и, казалось, хотел было вмешаться в разговор, даже облизнул губы, но в последний момент промолчал. Депутат добавил:
- У меня есть знакомые в банковских структурах. Они очень обеспокоены приостановкой платежей и прочих банковских операций и согласны простимулировать изменение положения, так что с моей помощью, возможно, вы вернете свои деньги.
- Но это лишь в том случае, если мы прекратим свою акцию,- уточнил Корсаков. Его собеседник утвердительно кивнул. Корсаков поинтересовался: - Интересно, а почему вы думаете, что мы вообще располагаем какими-то деньгами?
- Ну, в центре Москвы много банков, а в банках много наличных денег,- просто ответил депутат. - Да и не только в банках. Что тут хитрого?
- То есть вы считаете,что мы должны эти деньги взять?-спросил Корсаков.
- Ну а как же?- хмыкнул Фигуряк. - Организовать такую акцию, как ваша, стоит огромных денег, и все это понимают. Вы же не на производстве эти деньги заработали, правильно? А сейчас у вас хорошие шансы получить самую большую власть в стране. Когда вы ее получите, никто не потребует с вас отчета ни в каких деньгах. Кроме того, если вы договоритесь через меня с заинтересованными банками, вы сможете вернуть все то, что потратите на финансирование нашей фракции.
- Мне хотелось бы знать, о каких банковских структурах идет речь, достаточно ли они серьезны,- сказал Корсаков, помня о работающей камере. - Не могли бы вы мне их перечислить?
Депутат, похоже, не имел никакого понятия о конспирации или же отличался редким нахальством - он спокойно перечислил с дюжину названий банков, совершенно не принимая в расчет возможности подслушивания. Пара названий уже была знакома Корсакову по его разговорам с Хмырем - тот упоминал эти банки как находящиеся под полным контролем бандитских группировок. Когда же Фигуряк дошел в своем перечислении до "Интеграл- банка", Корсаков невольно усмехнулся, вспомнив нашумевший визит капитана Ищенко к своему крестнику Андрюше Аракелову. Появилась возможность вступить с Андрюшей в партнерские отношения и слупить с него еще денег. Корсаков даже слегка пожалел о том, что эта возможность не воплотится в действительность. Депутат между тем продолжал:
- Есть ряд банков и фирм, которые готовы хорошо заплатить лично вам, если вы организуете охрану их офисов и другого имущества в центре Москвы, доставку их сотрудников на работу и вывоз за пределы Садового кольца. Деньги должны работать, крутиться, а сейчас возник простой, и люди несут убытки, причем не только бизнесмены, но и простые рабочие - на счета их предприятий невозможно перевести деньги. Вот такие у меня к вам политические и экономические предложения. Что скажете?
- Это только мальчишки с ходу отвечают на серьезные предложения,- развел руками Корсаков. - Я должен подумать. Оставьте ваши координаты - я в ближайшие дни непременно с вами свяжусь.
В течение всего разговора Гамырка глядел на Корсакова пристально, как голодная собака на кость. Когда визит стал клониться к концу, он заерзал на стуле и произнес неожиданно высоким голосом:
- Вы теперь человек известный. Если вы захотите заняться политикой, мы сможем вам помочь.
- Да,- поддержал помощника Фигуряк,- подумайте над этим. У нас как-никак свой аппарат, связи в средствах массовой информации, в административных органах в Москве и в провинции... Мы можем организовать вам избирательную кампанию, если договоримся об условиях.
- То есть, став, к примеру, президентом с вашей помощью, я должен буду оказать вам ответные услуги?- спросил Корсаков.
- Не мне лично... вернее, не только мне,- ответил депутат. - Тем людям, которые поддерживали меня как политика, а значит, поддержат и вас. Надо будет облегчить им условия работы, условия бизнеса - предоставить экспортные лицензии, льготы, кое-кого прикрыть от налоговой службы. В общем, услуги вполне обычные у цивилизованных людей.
- Но я ведь и обмануть могу,- заметил Корсаков.
- Ну, зачем вы так, я вам доверяю,- с принужденной улыбкой возразил депутат. - Да и зачем вам обманывать - гораздо разумнее помочь людям и обеспечить себе поддержку с их стороны на будущее. Политическую поддержку вы будете иметь в думе, экономическую, финансовую - в других сферах. Какой же смысл ссориться, ведь без надежной опоры в политике нельзя. Да и льготы выделять вы будете не из своего же кармана. Если вы надумаете выделить их кому-то еще, мы в претензии не будем, мы поймем.
- Спасибо,- кивнул Корсаков. Обрисованная депутатом жизненная опора ему, правда, не показалась надежной - он хорошо знал цену подобным отношениям, однако подаваться в политику он не собирался, а потому и не стал возражать. Он лишь пристально посмотрел на Фигуряка и спросил:
- Раз вы решили провести такие переговоры со мной, значит, вы уверены в моих политических перспективах. На чем основана ваша уверенность?
- Ну, я же езжу по стране, бываю и в своем избирательном округе,- стал объяснять депутат. - Откровенно скажу вам: в стране очень неспокойно, и обстановка накалилась прежде всего в связи с вашим выступлением. Где-то местные власти еще держат ситуацию под контролем, а где-то уже не совсем. В провинции, в глубинке народ более дисциплинированный, а вот в больших городах и особенно в Москве и Петербурге что угодно может произойти. Вы тут сидите внутри Садового кольца и многого не знаете. По телевидению тоже не все увидишь, потому что оно старается не нагнетать напряжение. Но люди хотят знать больше - вот вчера в Останкино был митинг, произошли стычки с милицией, есть раненые. Толпа в здания не прорвалась, но, может быть, завтра прорвется. Кое-кто видел ваше выступление на видеокассетах или по кабельному телевидению, там вы ругаете ведущие телекомпании за то, что они не дают вам эфир,- вот народ и возмущается. Думаю, телевизионщиков скоро дожмут - они и впрямь зарвались, ведут себя так, будто на них никакой управы нет. Но дело не в этом, а в том, что ситуация в стране может выйти из-под контроля, если ваша акция будет продолжаться...
- Пора с ней завязывать,- требовательно глядя на Корсакова, проскрипел Гамырка. - Вот выступите по телевидению - и все, хватит. Добились своего, и нечего дальше народ возбуждать, а то его потом не остановишь.
- Позвольте, но своего мы как раз еще не добились,- заметил Корсаков. - Вы же слушали наше обращение - там называются наши цели...
- Ну, это явный перегиб, чтоб можно было торговаться,- с понимающей ухмылкой махнул рукой Фигуряк. - Главное-то вы сделали: заявили о себе, стали на данный момент самым популярным лицом в стране, причем это еще до нормального телевизионного выступления. Амнистию мы вам обеспечим, избирательную кампанию развернуть поможем - выходите к народу и берите власть. Выборы мы отложим как раз до этого момента.
- Да, только про нашу договоренность потом не забудьте,- напомнил Гамырка, продолжая сверлить Корсакова взглядом.
- Ну что ж, было очень приятно познакомиться,- поднимаясь из-за стола, сказал Корсаков. Он слышал, как по коридору протопали шаги и вслед за тем с кухни донесся голос капитана Ищенко. - Капитан! Охрана!- рявкнул Корсаков. Через секунду в дверь просунулась встревоженная физиономия Ищенко, а за его спиной виднелись охранники с оружием наизготовку.
- Извините, гости дорогие,- будничным тоном заговорил Корсаков,- беседа была очень продуктивной, но теперь я должен вам сообщить: помимо программы-минимум, у нас есть и программа-максимум, согласно которой мы должны перевешать всех депутатов Думы и их помощников,- Корсаков незаметно подмигнул Ищенко. - Капитан, отведите этих господ во двор и
повесьте их там, - знаете, где выбивают ковры...
Корсаков очень любил книгу "Похождения бравого солдата Швейка", откуда и позаимствовал идею жестокого розыгрыша, рассудив, что ни Фигуряк, ни его клеврет Гамырка Гашека наверняка не читали. Ошалевший вид гостей полностью подтвердил его догадку.
- Что?!- воскликнул депутат. - Да вы что?! Отойдите! Не трожьте!
- Пошли,- рычали охранники, обрадовавшиеся нежданному развлечению. - Сам пришел, гад! Вздернем как миленького! Всем вам скоро висеть!
Они грубо схватили депутата и, не слушая его бессвязных протестов, поволокли вниз. Фигуряк как-то сразу уверовал в серьезность происходящего и отчаянно отбивался, цепляясь за все попадавшиеся на пути предметы. Наконец он принялся в отчаянии просто вопить и стонать без слов, словно рожающая женщина. Издаваемые им звуки, умножаемые лестничным эхом, были полны беспредельной скорби. Когда эти звуки на мгновение стихали, снизу доносилось свирепое бормотание охранников.
Помощник депутата оказал куда более действенное сопротивление, чем его патрон - несмотря на свою видимую тщедушность, он ловко вывертывался из рук, злобно гримасничал и угрожающе вопил:
- Пусти, козлы, волки позорные! Вы чё, оборзели, сучары беспредельные?!
Вас же всех перешмаляют за меня! Вы же все кровью захлебнетесь!
Его рубаха расстегнулась на груди, и Корсаков увидел на бледной нечистой коже многочисленные наколки, и в их числе - многоглавую церковь, напоминавшую знаменитый храм на острове Кижи. Как, однако, Гамырка ни бился и ни вырывался, дюжие охранники все-таки его скрутили и поволокли вниз, награждая по дороге тумаками. Капитан Ищенко двинулся за ними. Корсаков негромко сказал ему вслед:
- Ты там смотри, чтобы они сгоряча их и вправду не повесили.
- Ладно,- откликнулся капитан. - Хотя неплохо было бы.
Он прикрыл за собой дверь, и тут из кухни появилась Альбина.
- Что тут происходит?- спросила она. - Какие-то вопли, возня, будто на расстрел ведут кого-то.
- Ты почти угадала,- сообщил Корсаков. - К нам приезжал депутат Фигуряк со своим помощником Гамыркой, чтобы начать мирный процесс. Я приказал их повесить во дворе.
- Ты что, с ума сошел?- поразилась Альбина. - Зачем?
- Чтобы умертвить их,- пожал плечами Корсаков. - Не понравились мне ихние предложения. В следующий раз хорошенько подумают, прежде чем что-то предлагать. Кроме того, я хотел доказать тебе, что я не какой-нибудь слабак, а самый настоящий беспощадный террорист.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги