Кольцо нибелунгов

13 ЭЛЬЗА И ПРИЗРАК ОТЦА

Похороны не были совершены по христианскому обряду. Брюнгильда оставила четкие указания по поводу того, как следует поступить с телом королевы. Она просила сжечь ее сообразно древним верованиям исландского народа. Кримгильда, когда боль наконец-то позволила ей хоть что-то сказать, а не только рыдать, заявила о необходимости уважать воспитание Зигфрида, который тоже предпочел бы кремацию. Поэтому солдаты построили два помоста, огромные, как дома. Такие похороны проводились в первый раз с тех пор, как правители Бургундии объявили свою страну христианской. Бревна укладывали ряд за рядом, пока высота помоста не превысила два человеческих роста. На них положили тела, а сверху — роскошные покрывала. Брюнгильда и Зигфрид объединились в смерти, хотя их помосты стояли на расстоянии десяти шагов друг от друга на берегу Рейна.

Церковные колокола Вормса хранили тишину. По приказу Гунтера граждане оставались в городских стенах. Нельзя сказать, что это были гордые и спокойные похороны. Король, который воспринимал их как горькую необходимость, оторвавшую его от двухдневного пьянства, стоял, слегка пошатываясь, возле Кримгильды. Накануне слугам едва удалось привести его в чувство.

Садилось солнце. Гунтер держал сестру за руку и время от времени опирался на нее. Возле помостов суетились солдаты.

Когда последний луч солнца угас за холмами, христиане Бургундии последовали древней традиции чужих богов и провозгласили, что гордые воины должны теперь отправиться в Валгаллу. Они зажгли два факела и поднесли их к деревянным возвышениям. Подгоняемый ветром огонь начал быстро пожирать сухое дерево. Жар иссушил слезы на щеках Кримгильды и алкоголь в крови Гунтера. Они стояли там — одинокие, отчаявшиеся и объединенные общей виной.

Король сощурился, наблюдая за тем, как в огне танцуют чьи-то лица. Должно быть, ему все это мерещилось в неистовой пляске огня, но разве не укорял его в предательстве взгляд Зигфрида, разве не смеялась Брюнгильда над победой, одержанной благодаря ее смерти? И кто были те маленькие фигурки, одетые в желтое и зеленое, которые прыгали на костре, празднуя чужую смерть?

— Гунтер?

Он почувствовал, как сестра сжала его руку, и, очнувшись, заметил, что его качает из стороны в сторону. Стараясь держать осанку, как того требовали обычаи, Гунтер выпрямился.

— Позволяют ли древние боги молиться во время похорон?

Кримгильда покачала головой.

— Зачем? Все, что было нам дорого, у нас отняли. Даже твоя месть убийце Хагену не уменьшает моей боли. Все казалось возможным, когда Зигфрид был рядом, но без него я не смогу оправиться от удара.

Король посмотрел на сестру.

— Ты можешь остаться в Бургундии, пока твоя душа не обретет покой. Я уверен, что лучшие придворные советники будут править Ксантеном, как ты того захочешь.

Она устало кивнула, выражая благодарность.

Раскрасневшись от жара, Гунтер снова посмотрел на пламя. И в этот момент краем глаза он увидел своего советника, который подошел к нему и приветливо улыбнулся.

— Мой король…

Король Бургундии незаметно повернулся, чтобы его поведение не сочли странным. Хаген Тронье выглядел здоровым и сильным. Его борода была аккуратно подстрижена, а на румяном лице блестели два внимательных глаза. Гунтер надеялся, что из-за громкого потрескивания горевшего помоста Кримгильда его не услышит.

— Что вы здесь делаете? Это что, злая шутка? Или это видение, навеянное плохим вином?

Хаген удивленно покачал головой.

— Поддерживать династию королей Бургундии в тяжелые часы — долг всех Тронье. Неужели вы действительно подумали, что моя смерть освободит меня от этой благородной задачи?

Если огонь, в котором сгорели Зигфрид и Брюнгильда, был великолепен, то похороны Хагена, происходившие в ста шагах ниже по Рейну, выглядели жалко. Его тело завернули в льняную ткань и положили в небольшую лодку, утяжеленную грубыми камнями. Солдат прорубил топором дыру в дереве, и вода тут же хлынула внутрь.

Эльза наблюдала за всем ритуалом безучастно. Гернот, который предпочел поддержать в эту минуту свою возлюбленную, чем присутствовать на похоронах золовки, грел ее руки.

Солдат отбросил топор в сторону и повернулся к принцу:

— Ваше высочество, не пожелаете ли вы самолично предать этого подлого убийцу вечным волнам?

Его взгляд, наполненный ненавистью, вперился в Эльзу, положение которой не могло обеспечить ей защиту от подобного обращения. Гернот подошел к лодке, которая уже на треть была наполнена водой, и толкнул ее ногой. Лодка проплыла совсем немного и затонула. Принц кивнул солдатам, справившимся со своей задачей, и те побрели в замок. Вскоре он остался наедине с Эльзой, наблюдая, как волны Рейна целуют им ноги. По щеке девушки скатилась слезинка, и Гернот нежно снял эту соленую капельку губами.

— Твое благородное сердце печалится даже о таком человеке.

Она покачала головой.

— Я печалюсь не о его смерти, а о презрении к нему двора. Несомненно, душа Хагена Тронье никогда не стремилась к свету, но все, что он делал, совершалось во имя Бургундии. Всю свою жизнь он прилагал усилия, чтобы добиться благополучия этой страны, которая теперь обошлась с ним, словно с трупом бешеного пса. Разве можно судить о человеке лишь по его последнему поступку?

Гернот не мог ответить на этот вопрос. Впрочем, он и не пытался найти ответ. Вместо этого принц обнял Эльзу за плечи, чтобы защитить ее от ночной прохлады. Когда воды над потонувшей лодкой успокоились, а огонь на холме перешел в тление углей, Эльза задала принцу вопрос, который мучил ее с момента смерти Хагена:

— Что же будет со мной? Куда мне идти теперь, когда я не имею права оставаться при дворе?

Гернот взглянул на нее скорее изумленно, чем рассерженно.

— Никуда ты не пойдешь, Эльза. Ты должна находиться рядом со мной. Твое место при дворе, как и раньше.

Она с благодарностью улыбнулась, но все же возразила, качая головой:

— Я дочь убийцы. Мне будут плевать в еду, а ночью приносить в мою комнату муравьев. Мне придется искупать вину, которую уже не сможет искупить мой отец.

Гернот обнял девушку и крепко прижал к себе.

— Этого не произойдет, потому что завтра, когда взойдет солнце, Эльзы, дочери Хагена, не будет — будет Эльза, невеста Гернота. И никто не посмеет оскорбить будущую супругу принца.

Она подняла голову и долгим поцелуем поблагодарила его за любовь, неизменную в столь трудный час.

Ночь, в которую сожгли Зигфрида и Брюнгильду, перешла в рассвет, и, когда первые лучи утреннего солнца осветили землю, Кримгильда вернулась к пожарищу. Помосты, на которых лежали тела, превратились в пепел и чуть тлеющие угли. Тело королевы сгорело — осталась лишь кучка черных останков. Неожиданно для себя принцесса обнаружила труп своего супруга почти нетронутым, словно неуязвимость Зигфрида защищала его и после смерти. Кримгильда увидела обугленное тело с потрескавшимся черепом, на котором не осталось ни одного волоска, а между припаленных губ — белевшие зубы. Половина когда-то гордого лица сморщилась, но это не испугало Кримгильду, и она нежно поцеловала труп в лоб. В последний раз…

— Я начала жить по-настоящему, когда ты появился при нашем дворе. Теперь это ощущение исчезло. Как и прежде, пока справедливая судьба не спасет меня, мое тело будет двигаться, мои губы будут произносить слова, во мне будет теплиться жизнь, но не будет любви.

Она увидела, как что-то блеснуло в пепле. Это было кольцо, оставшееся на руке мертвого супруга. Не тронутое огнем и тленом, оно сияло, словно умоляя Кримгильду о милосердии. Королева осторожно сняла кольцо с хрупкого пальца и надела его.

— Твой последний подарок. Я буду носить его, пока мы не встретимся вновь.

Она встала и пошла обратно в замок в испачканном пеплом платье.

Нибелунги тихо смеялись ей вслед.

Недели проходили быстро, словно само время пыталось как можно скорее исцелить сердца и души, страдающие от неизбывной тоски и боли. Однако раны, от которых Бургундия истекала кровью, уже не могли зарубцеваться. В то время как королевство процветало, купаясь в благополучии благодаря деньгам Зигфрида, замок погрузился в меланхолию, и мрачные мысли, как и во времена Фафнира, не покидали его обитателей.

Гунтер с трудом заставлял себя заниматься делами. Хаген всегда находился при нем на расстоянии вытянутой руки и непрерывно нашептывал ему советы, но король отказывался выполнять свой долг при дворе. Иногда упрямый старик изводил короля до такой степени, что Гунтер напивался до беспамятства, чтобы забыться и отогнать от себя назойливый призрак. По углам шептались, болтая о безумии короля, о том, что Гунтер говорит с собственной тенью и кивает ей, будто та ему отвечает.

Несмотря на то что разум Кримгильды остался ясным, ее сердце словно окаменело. Молодую вдову больше ничто не волновало, ничто не вызывало у нее даже малейшего интереса. Она не уехала в Ксантен, но не потому, что боялась ответственности и одиночества, а из-за полного безразличия.

Именно в таком состоянии Гернот и обнаружил ее на балконе. Тонкая душа принца страдала при виде распада собственной семьи, хотя любовь к Эльзе и смягчала его боль.

— Сестренка, пускай твои обязанности и не кажутся тебе неотложными, но все же Ксантену и Дании нужен правитель.

Когда Кримгильда взглянула на него, в ней, казалось, не было даже сил для того, чтобы встать со стула.

— Мне больше нечем править, Гернот. Если королевства должны пасть, то пусть они падут.

Молодого принца злило то, что его сестра даже не пытается бороться со своей слабостью.

— Если бы Зигфрид мог обратиться к своей супруге с последним словом, неужели он не попросил бы ее править королевством от его имени?

Принцесса равнодушно смотрела во двор.

— А если и так? Зигфрид все равно мертв…

— Неужели его воля тебя ни к чему не обязывает?

Кримгильда устало повернулась к брату.

— А не было ли все происшедшее результатом подобных обязательств? Почему мы так уверены, что должны совершать какие-то поступки только по той причине, что так предопределено свыше? Я потеряла Зигфрида-короля, потому что мой долг не давал мне связать свою жизнь с Зигфридом-кузнецом.

Гернот опустился на корточки рядом с принцессой и взял ее за руку.

— То немногое, что осталось, не должно погибнуть. Давай вместе поедем в Ксантен. Мы укрепим королевство, а потом, если ты захочешь, я вместе с Эльзой поеду в Данию, как и обещал тебе. Если мы не придем к концу нашего траура, то как же нам найти начало чего-то нового?

Впервые за последние дни в глазах Кримгильды засветился огонек. Это была злобная ирония.

— Так вот что нашептывает тебе эта черноволосая девчонка? Она мечтает, чтобы ты воспользовался моей утратой и заграбастал себе Данию? Вот уж воистину дочь своего отца!

Именно в это мгновение в душе Гернота что-то умерло — какое-то детское доверие, с которым он всегда относился к сестре. Искренне сочувствуя Кримгильде, Гернот не ожидал от нее таких слов. Любого, кто сказал бы ему нечто подобное, он обозвал бы лжецом. Принц в ужасе попятился, пока не уперся спиной в балюстраду балкона.

— Нет! Как ты могла такое подумать? Эльза виновата в этом не больше, чем ты или я!

Но Кримгильда и не подумала взять свои слова назад, скорее наоборот.

— Ты что, наивный дурак? — воскликнула принцесса. — Или она успела отравить тебе кровь? Ты — на троне Дании с Тронье в качестве твоей супруги? Не это ли результат тайных замыслов и черных сил?

Гернот сглотнул.

— Я спишу твои слова на ту боль, которую ты до сих пор носишь в себе. Но знай, что я никому не позволю плохо говорить о моей возлюбленной, точно так же как ты никому не позволила бы плохо говорить о Зигфриде. Я прошу тебя прекратить подобные речи, ибо они толкают меня сделать выбор между вами двоими. — Принц помедлил и, тяжело вздохнув, добавил: — И в этом случае ты вряд ли выиграешь.

Кримгильда печально улыбнулась.

— Мы все должны выбирать, Гернот. Мне непонятно, почему Гунтер терпит Эльзу, ведь только его кинжал помешал Хагену продолжать творить зло. Как король, он, конечно, поступает благородно, но там, где буду править я, кровь по линии Хагена никогда не найдет своего продолжения.

У Гернота из глаз потекли слезы, и хотя Кримгильда по-прежнему сидела перед ним, он видел, как она исчезает, словно корабль на горизонте. Сестренки, которую он любил, не было — на ее месте полыхало темное пламя, на которое он смотрел, превозмогая душевную боль. Ярость, вызванная несправедливым обвинением, заставила принца произнести то, что он запретил себе говорить.

— Гунтер? Ты говоришь о его благородстве? — с горечью воскликнул Гернот. — А Эльзе, моей возлюбленной, с ее чистейшей душой ты в таком благородстве отказываешь? Тогда слушай! Я собственными ушами слышал клятву Хагена не убивать Зигфрида без прямого приказа Гунтера!

Побледнев, Кримгильда молча уставилась на него. В ее мире, построенном на ненависти и горе, слова Гернота сработали, как выстрел катапульты. Стены в один миг превратились в руины, фундамент был разрушен. Она уже хотела назвать брата лжецом, но его упрек вызвал в ее сознании новый образ, который, к несчастью, был намного более правдоподобным. Именно этот образ пробудил ее от летаргического сна.

— Но если Гунтер знал об этом, почему…

Гернот опустил глаза, прекрасно понимая, что из-за своей несдержанности привел к окончательному краху семьи.

— Разве это не очевидно? Ты здесь, а вместе с тобой и золото. У Гунтера больше нет конкурентов ни на поле боя, ни среди его подданных. Все свидетели мертвы. Наш брат заплатил чудовищную цену за свою власть. Загляни ему в глаза, и ты поймешь то, что уже давно поняли все вокруг.

Кримгильда резко встала, и на мгновение принц испугался, что сестра бросится с балкона. Но она лишь оперлась о балюстраду и глубоко вздохнула.

— Так, значит, не только семейство Тронье способно на любые бесчинства. Бургунды тоже насмехаются над заветами Бога, творя зло вокруг себя.

Гернот осторожно взял ее за руку.

— Ты что, не понимаешь, Кримгильда? К плохим поступкам приводит не кровь, не первородство, предвещающее несчастье. Каждый день нам заново дается выбор между добром и злом. Именно поэтому я прошу тебя: примирись с тем, что произошло. Давай завтра отправимся искать новую судьбу.

Она погладила его по щеке — почти так же, как раньше, но это было лишь смутным воспоминанием, и ее рука была холодной.

— Я благодарю тебя за твою откровенность. Я приму твой совет и начну готовиться к отъезду в Ксантен. Бургундия больше мне не дом и не родина. Но пойми, я не смогу простить Эльзу за причиненную мне боль.

Молодой принц понурился.

— Мне очень жаль, Кримгильда. Не проходит и ночи, чтобы я не вспоминал с тоской о прежних добрых временах.

Она осторожно поцеловала его в кончик носа.

— Гернот, пришло время мужественно выступить навстречу будущему. Ты обретешь свое счастье, в этом я уверена.

Он умоляюще взглянул на нее.

— А ты?

— А я обрету свое предназначение…

Им больше не о чем было говорить, и Гернот ушел. Когда он уже не мог ее слышать, Кримгильда твердым голосом добавила, превратив свой ответ в клятву:

—.. и утолю свою жажду мести.

После этого ее вырвало. Так же, как уже много раз за последние дни.

Солнце светило Гунтеру прямо в глаза. Он вышел во двор, чувствуя, как боль продолжает пульсировать в голове. В последние дни он редко бывал на свежем воздухе, потому что все время пьянствовал и разговаривал с призраком Хагена, с трудом справляясь с обязанностями короля. Советник обратил его внимание на то, что Кримгильда собирается погрузить остатки своего имущества на корабль, чтобы отправиться в Ксантен.

Гунтер увидел, как сестра спокойно и строго раздает указания слугам, в то время как из ворот замка выезжает одна повозка за другой. Король откашлялся, чтобы привлечь к себе ее внимание, и в этот момент почувствовал легкую тошноту. Кримгильда оглянулась и смерила брата равнодушным взглядом.

— Гунтер?

— Судя по всему, ты… собираешься уехать из Бургундии, — запинаясь, начал разговор король.

Кримгильда кивнула:

— Здесь я только принцесса. В Ксантене я — королева, которая, к слову, очень нужна там.

Хагену ответ не понравился. Уж слишком сильной и самоуверенной показалась ему вдова Зигфрида.

— Обратите внимание, ваше величество, как поменялось настроение принцессы, — не преминул он шепнуть королю.

Гунтер пристально посмотрел на сестру и осторожно произнес:

— Я… я рад, что ты преодолела свою печаль. Но меня удивляет, что ты не поговорила перед этим со мной.

Словно боевой товарищ, Кримгильда положила руку на плечо брата.

— Мой дорогой Гунтер, твое королевство и так доставляет тебе много хлопот. Я никогда бы не пошла на то, чтобы из-за меня у Бургундии были неприятности.

— Золото! — прошипел Хаген. — Что насчет золота?

Король нервно дернул головой, и только этим выказал свое недовольство по поводу никем не услышанного вопроса.

— Не следует уезжать так поспешно, тем более что я могу послать корабль тебе вслед. Его будут охранять мои лучшие солдаты, — сказал Гунтер. — Они подвезут в Ксантен все, что тебе дорого, чуть позже.

Кримгильда снова смерила его странным взглядом.

— Я заберу с собой все, что принадлежит мне. Спасибо. — Повернувшись к одному из слуг, она распорядилась: — Тщательно упакуйте одежду. Я не хочу, чтобы мои вещи пострадали во время плавания по Рейну!

После того как Кримгильда столь грубо прервала разговор, Гунтеру показалось, что половина придворных смотрит на него. Хаген же в ярости прошипел:

— Нам следует отправиться обратно в тронный зал. С бургундским вином будет легче обдумать дальнейшие действия.

— Хорошо, — пробормотал Гунтер.

— Что хорошо? — переспросила Кримгильда.

— Ничего, — бросил король и ушел подальше от солнечных лучей.

Эльза и Гернот, стоявшие на балконе, слышали, как Кримгильда говорила с братом. Дочь Хагена прижалась всем телом к возлюбленному.

— Это плохо кончится.

Принц кивнул.

— Что ж, если отъезд Кримгильды будет единственным последствием всего этого, я не устану благодарить небо.

— Ты не должен был говорить ей, что Гунтер знал о смерти Зигфрида, а может, и замышлял ее.

Гернот метнул взгляд на сестру, продолжавшую отдавать приказания в связи с погрузкой корабля.

— Да, сейчас я это понимаю. Но когда она оскорбляла меня, я вдруг решил, что истина важнее, чем остатки утраченного семейного покоя.

Эльза обняла его так крепко, как только позволяли ее слабые руки.

— Ты — мой герой! Не менее гордый и великолепный, чем Зигфрид, о котором только и говорят все бургунды.

Принц с нежностью посмотрел на нее.

— Сейчас твой герой понятия не имеет, что ему делать.

— Мы могли бы уехать подальше отсюда, — тихо произнесла Эльза. — Зачем нам эти Дания и Исландия?

Гернот печально показал на короля, вяло бредущего в тронный зал.

— Я беспокоюсь о Гунтере. И о Бургундии. Иногда мне кажется, что он просто сошел с ума. Я хотел бы пока что остаться тут ради интересов королевства.

Эльза кивнула. «Пока что…» — в этом был определенный смысл. Эльза умела видеть и слышать. К тому же интуиция подсказывала ей, что довольно скоро произойдут перемены. Гунтер был королем, чей закат начался с момента его коронации.

Стражников тайно поставили в известность о происходящем, а копыта лошадей Гунтер приказал своим людям тщательно обмотать плотной тканью, чтобы не было слышно их стука по мостовой. Двенадцать солдат переносили в темноте кожаные мешки, наполненные золотом нибелунгов. Чтобы не привлекать внимания, король запретил зажигать факелы.

Гунтеру даже в состоянии сильного опьянения было отвратительно чувствовать себя вором в собственном замке, но Хаген не унимался:

— Мы отнесем золото в лес, подальше, чтобы никто не стал его искать. Когда Кримгильда уедет, мы в любое время можем забрать то, что принадлежит нам.

Неожиданно Гунтер подумал о том, была ли лошадь Хагена тоже привидением, и с трудом подавил желание дотронуться до нее рукой, чтобы проверить, так ли это на самом деле.

В этот момент один из солдат шепнул ему:

— Ваше величество, мы уже погрузили золото на лошадей и готовы к отъезду.

Гунтер отправился со своими людьми в лес, чтобы отвезти украшения и золото туда, где их якобы когда-то нашел Зигфрид. В ночной тьме небольшая группа отправилась в путь, чтобы приумножить страдания последних месяцев еще одним преступлением. Но короля не мучили укоры совести: Хаген заверил его, что таким образом будет обеспечен мир.

В комнате Кримгильды тоже не было факелов. Она плохо спала в последнее время и часто сама себе казалась призраком, который бродил по комнате, почти не отбрасывая тени.

Из окна она видела, что происходит, и криво улыбалась: не нужно было обладать особой прозорливостью, чтобы понять намерения одетых в темные одежды мужчин.

Однако ей было все равно. Переход брата от заговора и убийства к обычному воровству ее не удивлял. А золото… Ну что золото? За десятилетия своего правления Хъялмар наполнил сундуки Дании несметными богатствами, и Кримгильда об этом знала. Если бы Гернот не рассказал ей о трусливом предательстве короля, она оставила бы Гунтеру золото нибелунгов. Гунтер, как всегда, боролся с опасностью, которой не было.

На ее левой руке блеснуло кольцо, освещенное луной, и Кримгильда с любовью взглянула на оставшуюся от супруга память. У нее и так было то, что ей нужно. Она стала нежно гладить себя правой рукой по животу, делая медленные круговые движения.

Этой ночью нибелунги радовались. Ночь была их другом, ведь лес в это время становился огромной тенью и они могли свободно разгуливать по своему королевству. Сейчас им не нужно было прыгать с дерева на дерево или пробираться подземными ходами. Эти бесплотные духи резвились, наслаждаясь прохладным воздухом, танцевали сами с собой и друг с другом. Обычно им никто не мешал.

Сегодня у них были гости — к ним пришел сам король. Правда, он потерял свой королевский рассудок и все время хихикал, как отметили многие голоса, но все равно его визит доставлял удовольствие. Суетясь от любопытства, нибелунги кружили вокруг солдат и короля, проскальзывали между всадниками, перепрыгивали через их головы. Время от времени то один, то другой солдат поеживался, чувствуя, как тело покрывается гусиной кожей.

Ах, какой это был запах! Запах золота — их золота! Благородный металл так сладко, так призывно молил о том, чтобы наконец воссоединиться с самим собой в норе дракона. Нибелунги, защитники и обладатели сокровищ, не могли дождаться, когда они вернут украденное золото на место. Благодаря работе, которая будет длиться годы, а может, и столетия, они перенесут каждую монетку, каждый слиток, каждое украшение туда, откуда его когда-то забрал глупый кузнец.

— Блииижжжеее…

Луна зашла за тучи, и всадники, не имея при себе факелов, начали нервничать. Все они вдруг почувствовали невыносимую головную боль.

— Блииижжжеее…

Гунтер тоже ощутил, как его голову распирает от давления. Он потер виски и постарался сохранить хладнокровие.

— Научилииисссь на кровиии… на пролитой кровиии…

Хагена нисколько не смущала эта магия, и он с равнодушным видом взглянул на короля.

— Мы должны идти дальше. Зигфрид говорил, что он обнаружил золото неподалеку от мертвого дракона.

— Отдайте золотооо, и мы снииимем проклятиеее…

Гунтер с трудом пробирался вперед, и ни один из солдат не осмелился не последовать за королем.

— То, что было нашшшим, возвращщщаетссся к нам…

В какой-то момент, почувствовав, что у него носом пошла кровь, Гунтер наконец поднял руку.

— Стоп! Мы все равно не знаем, где именно Зигфрид когда-то выкопал золото, поэтому, я думаю, что это место подходит не хуже остальных.

— Не хуууже оссстальныыых…

Солдаты спешились и принялись копать в мягкой земле яму. Гунтер наблюдал за ними, а Хаген нашептывал ему на ухо:

— Не беспокойтесь, ваше величество, при дневном свете у солдат, как и у Кримгильды, не будет ни одного шанса отыскать это мрачное место. А я знаю здешние места и, как только потребуется, приведу вас сюда.

Мешки с золотом сняли со спин благодарных лошадей и бросили в яму, а потом быстро присыпали землей.

— Золото нашшше… нашшше… Золото… нашшше!..

— Возвращаемся в замок, — приказал Гунтер. — К отъезду принцессы, которая вряд ли покинет наше королевство в добром расположении духа, мы должны выглядеть хорошо отдохнувшими.

Ни один из солдат не решился рассмеяться.

Мужчины снова вскочили на лошадей и осторожно двинулись в сторону замка, пробираясь сквозь окутанные тьмой заросли. Едва умолк стук лошадиных копыт, как жадные нибелунги прошли сквозь землю, камни и корни и принялись ощупывать пальцами закопанные мешки. Их фигуры, сотканные из туманной дымки, скользили меж монетами, обвивая собой драгоценный металл. Они купались в золоте, которое наконец-то снова принадлежало им.

— Оно вернулосссь… вернулосссь… вернулосссь!..

Но их радость длилась недолго. Каждый нибелунг и все нибелунги вместе обладали знанием о золоте. Но любая монета, с ее чеканкой и определенным видом украшения, составляла лишь часть их знаний, и только в полном виде сокровище могло стать сердцем их общины.

А сокровище не было принесено полностью. Не хватало многих золотых монет: они превратились в мечи для войны против Хъялмара. Не хватало слитков, на которые в соседних королевствах было закуплено зерно для Бургундии. И наконец, самое ужасное…

— Кольцооо… кольцооо… кольцооо!..

Обнаружив недостачу сокровищ, нибелунги пришли в ярость, и она была сильнее, чем радость, вызванная тем, что принесли Гунтер и его люди. Громче всех звучал голос Альбериха, но даже гортанный шепот Регина был слышен на этот раз в лесном гомоне.

— Нет кольца — нет и завершения… Будет только кровь…

— Я чувствую себя виноватым, — пробормотал Гунтер, жуя хлеб. — Ощущение того, что я нахожусь в безопасности в собственных стенах, все-таки определенным образом расхолаживает. Нужно было выставить больше солдат, чтобы охранять золото. Но будь уверена, мои люди уже отправились на поиски вора.

Кримгильда ела с большим аппетитом, обильно запивая пищу молоком.

— Я же сказала тебе, не стоит об этом говорить. С золотом или без него Ксантен примет меня как законную королеву страны, ведь я супруга Зигфрида.

— Ну вот и хорошо, — прошипел Хаген, который с момента смерти ни разу не появлялся во время трапезы. — Пускай убирается вон. Как только ее корабли скроются из виду, казна Бургундии наполнится, словно по волшебству.

— Не говори о волшебстве, — прорычал Гунтер.

— А кто говорил о волшебстве? — поинтересовался Гернот, сидевший рядом с братом и сестрой, но не ощущавший при этом семейного тепла.

— Никто, — пробормотал Гунтер, вытирая капельки пота на лбу. — Никто…

Гернот и Кримгильда удивленно переглянулись.

— А ты уверена, что тебе не нужны советники при дворе, чтобы управлять Ксантеном и Данией?

— Я доверяю людям, которые уже много лет управляют этими странами, — сказала Кримгильда.

Каждый почтительный ответ давался ей с болью, как будто в ее язык врезалось острое лезвие. Глядя на короля, она уже не видела брата. Это было чудовище, дикое и опасное, с окровавленными клыками и когтями. Чудовище, чья смерть стала бы спасением, которого она так ждала.

— Нам нужно доверие принцессы. Ее лед должен растаять при мысли о нашем великодушии, — шепнул Хаген королю.

— Я вот тут подумал, — оживленно произнес Гунтер, — так как мой брат не хочет править Исландией от имени нашей династии, а на таком расстоянии мы не можем управлять этим островом, я посажу там наместником старого Эолинда. Исландия не станет частью Бургундии, но зато будет другом Ксантена на севере.

Кримгильда не стала распространяться на эту тему, и король почувствовал напряжение, которое она с трудом скрывала. Если раньше он старался сделать все, чтобы Кримгильда осталась при дворе, то теперь был рад, что она уезжает.

— Ну что, мы можем рассчитывать на приглашение, как только ты укрепишься на троне Ксантена? — спросил Гернот, пытаясь поднять общее настроение.

Кримгильда взглянула на него с равнодушием.

— Приглашение поступит, когда нам всем удастся оставить прошлое за закрытой дверью.

В этих словах не было дружелюбия, и тон, которым они были сказаны, обещал завершение, а не новый виток отношений.

Стремление ксантенцев, порабощенных Хъялмаром, получить своего короля было таким же сильным, как и у датчан, которых долгое время держали в ежовых рукавицах. Как всегда бывает после победы нового короля, в стране давно подготовились к передаче власти, и, когда корабли Кримгильды показались на горизонте, это никого не удивило. Дворянство, благодаря оплаченным шпионам, уже знало, что король не приедет, так как он умер при странных обстоятельствах. Вместо Зигфрида, которого страна встречала бы ликованием, трон займет его супруга.

От высшего сословия через слуг и вассалов новость просочилась в народ, где была встречена с сожалением, но без особой печали. Оправдалось предупреждение Регина о том, что народ не особо ждал наследника Зигмунда.

Ксантен встретил Кримгильду с почтением, хотя и с некоторой сдержанностью. Но красавица королева знала, как переманить придворных на свою сторону. Много датских денег перешло из сокровищницы на улицы, в дома, на столы горожан. Были проложены новые дороги, построены дома и церковь, а по поводу разногласий принимались мудрые решения. Королева мало спала и одевалась в простую одежду, чем завоевала уважение, необходимое для управления двумя королевствами. При этом она тщательно следила за тем, чтобы не вызывать недовольства сильных меньшинств, и не издавала законов касательно языка или религии.

Данией управлять было проще, чем Ксантеном, поскольку эта страна долгое время была родиной Хъялмара. Государство с хорошим управлением не требовало ее присутствия там, и бургундская принцесса пошла на то, чтобы распоряжаться делами издалека, из Ксантена. Она наняла лучших всадников из обоих войск, чтобы те могли быстро пересылать сообщения через границу.

Живот Кримгильды увеличивался день ото дня, все сильнее выпирая из-под платья. То, что казалось ее советникам и полководцам чем-то мрачным, королева превратила в праздник. Обратившись к восторженному народу, королева сказала:

— Слова, которые ранее произносились лишь шепотом, в действительности правдивы. Я не смогла привезти вам короля, но когда-нибудь его место займет сын Зигфрида!

Если кто-то и ожидал, что Кримгильда окажется плохой правительницей, выставив себя слабой беременной женщиной, то он ошибся. Кримгильда проявляла особую заботу об армии и сумела собрать лучшие войска обеих стран, расположив их на границах. В многочисленных заново отстроенных кузницах каждую ночь тлели угли, где выковывались мечи для предстоящих сражений с врагами, которые осмелятся напасть на государство Кримгильды.

За шесть месяцев молодой королеве удалось сделать то, чего не сумел добиться Хъялмар за двадцать лет правления. Ксантен и Дания объединились в одно государство, сильное и гордое под короной Кримгильды. Сплетни в тавернах уступили место громкому восхвалению королевы, и в стране почти всех появляющихся на свет девочек называли в ее честь.

Но в последнее время Кримгильду заботило вовсе не это.

Три дня и три ночи она кричала, чтобы родить сына Зигфрида. Сомневался ли кто-нибудь, что это будет сын? Королева с первого мгновения, узнав, что она беременна, не сомневалась, что родит сына, ведь боги предопределили ребенку особую судьбу. И мальчик, сильный еще в чреве матери, родился так, как и подобает герою — в борьбе и боли. Уставшие повитухи сменяли друг друга, унося простыню за простыней и бросая пропитанную потом и кровью ткань в огонь. От истощения и жара Кримгильда чуть не умерла, но, когда придворные целители предложили убить ребенка в чреве, чтобы спасти королеву, она схватилась за кинжал, готовая противостоять любой их попытке.

С каждым часом, пока наследник трона Ксантена все не рождался и не рождался, толпа молящихся людей вокруг замка росла, и на утро третьего дня на улицах и полях страны уже никого не было — все собрались под окнами королевы.

Кримгильде легко было справиться с болью, разрывавшей ее тело, ведь это было лишь слабое подобие той боли, которую она испытала, потеряв Зигфрида. Королева верила: в страданиях она потеряла его, в страданиях она его и вернет. И это действительно было так: когда повитуха, еще даже не перерезав пуповину, протянула окровавленного ребенка Кримгильде, королева увидела Зигфрида. В его глазах было то же упрямство, что и у отца, а в пальцах — та же сила.

Хотя все вокруг советовали королеве поспать и отдохнуть, Кримгильда приказала, чтобы ей принесли корону. Набросив на плечи чистую накидку и быстро причесав мокрые от пота волосы, Кримгильда вынесла ребенка на балкон, чтобы показать его народу.

Ликование было просто неописуемым, и всеобщая радость захлестнула население Ксантена теплой волной. Имя королевы выкрикивали снова и снова, тысячи раз, пока она не подняла руку, требуя внимания. Ее голос, ломкий и усталый после трех дней мучений, звучал на удивление твердо и решительно:

— Если вы хотите славить чье-то имя, то не мое. Отныне у Ксантена и Дании появился новый король, и мое регентство станет лишь переходом к славному времени.

Она гордо подняла младенца над собой.

— Восхваляйте Зигфрида Ксантенского!

Опустив ребенка и прижав его к себе, Кримгильда тихо прошептала:

— Слышишь? Когда-то ради этого народа ты станцуешь на могилах убийц твоего отца.

— Ребенок? — недовольно проворчал Гунтер после того, как послы вышли из тронного зала. — От кого? Как? И почему крещение не провели в семейном кругу?

Хаген спокойно прислонился к одному из столов.

— От кого? На этот вопрос ответить легче всего. Если мы высчитаем время зачатия, то речь может идти только о кузнеце. Очевидно, наш поступок был мужественен, но мы совершили его слишком поздно.

— Кримгильда должна править огромным королевством и кормить ребенка грудью, — напомнил Гернот. — Сейчас у нее есть о чем подумать, кроме своей семьи.

Гунтер в очередной раз отхлебнул вина.

— Есть о чем подумать? Неужели крещение не стало бы хорошим поводом прекратить все старые распри? Неужели бы мы, бургунды, не сделали бы все возможное, чтобы избавить Кримгильду от тяжести непомерного груза?

Герноту едва удалось сдержать свой порыв и не рассказать брату о том, что он раскрыл Кримгильде истинную причину смерти Зигфрида. Но после разговоров с Эльзой принц решил пустить все на самотек.

— Говорят, она великолепно управляет государством, — примирительно произнес он.

— Великолепно управляет государством, которое вы когда-то завоевали с вашим войском, — прошептал Хаген.

— Пускай принц… королева Кримгильда делает что хочет, — буркнул Гунтер, нахмурив брови. — Если ей наплевать на свою родню, то я буду относиться к ней соответственно. — Он подлил себе еще вина.

Кримгильда попросила своего гостя на этот раз приехать без особой помпы. К ее удивлению, просьбу тут же выполнили, и вскоре Этцель в сопровождении лишь нескольких доверенных лиц, в числе которых были испытанные в боях воины, явился в Ксантен.

Со времени их первой встречи он совершенно не изменился, и Кримгильда снова подумала о том, как же красив сын Мундцука. К тому же он был благороден и не проявлял ни обиды, ни горечи, когда встал на колени перед ее троном, как уже делал это когда-то.

— Королева Кримгильда, я рад видеть вас в добром здравии и во главе столь великого королевства.

Кивнув, она жестом предложила ему сесть. Единственным подходящим для этого местом, выбранным совсем не без причины, был пустой трон по левую руку от нее. Гунн удивленно поднял брови, но ни секунды не промедлил.

— Едва ли меня можно назвать властительницей Ксантена и Дании, — заявила Кримгильда. — Во мне нет крови королей этих стран, и не я завоевала их со своим войском. Все это касается моего супруга.

Несмотря на то что Этцель огорчился, когда Кримгильда вскоре после их встречи вышла замуж за другого, он не подал виду.

— История о храбром кузнеце Зигфриде, сначала победившем дракона, а затем ставшем королем Ксантена, дошла и до Грана. Мне очень жаль, что я не могу познакомиться с этим великим человеком.

Королева не была заинтересована в том, чтобы долго болтать о прошлом, поскольку ее целью было будущее.

— Судя по новостям, прошедшим долгий путь с востока, некоторые из гуннских племен подбираются и к нашему королевству. Скажите, когда ваш отец собирается со своими ордами начать завоевывать королевства на западе от Рейна?

Этот вопрос прозвучал слишком провокационно, чтобы быть серьезно воспринятым, и Этцель, с пониманием улыбнувшись, достойно ответил на шутку королевы:

— Наверняка мы не станем этого делать, раз уж самые могущественные из противников в предстоящей войне узнали о наших планах.

— Могущественнейшими противниками гуннов были легионы Рима, если не ошибаются летописцы, — возразила Кримгильда. — Однако говорят, что орды Мундцука никогда не были способны разбить Рим. Конечно, они неплохо ощипали перья римскому орлу, но его когти по-прежнему сильны, а клюв остер.

— Мой отец требует уважения к нашему народу, который сотни лет жил лишь набегами, однако римские свиньи воспринимают нас как варваров, не стоящих и удара плети.

Его глаза, темные, глубокие, по-прежнему смотрели на нее спокойно и внимательно, да и сам он не выказывал никакой нервозности, и Кримгильда могла лишь предположить, что творится сейчас в душе гунна, пытающегося просчитать ее намерения.

— Вы планируете напасть на Ксантен и Данию?

Этцель ни секунды не колебался.

— Нет, никогда. Вы сами знаете о том, что рассказали мне мои шпионы: мы наблюдаем укрепление войск на южных границах вашего королевства.

Королева немного подумала.

— Итак, наступление Мундцука должно быть в первую очередь обращено против Бургундии. Поскольку это не имеет никакого значения для ваших военных планов, скажите мне, является ли мой отказ от вашего предложения руки и сердца одной из причин возможной войны?

Этцель рассмеялся.

— Вы называете нас дикарями, но гунны не ведут войны за красивые глаза! И если вы намерены предотвратить войну с помощью своих красивых глаз, вам это не удастся.

Именно это и хотела узнать Кримгильда. Она взглянула на сына короля гуннов.

— Я уже не молода, и тот, кто женится на мне, женится на вдове. Но вдова приносит в брак больше, чем принцесса. Например, королевство, которое не нужно завоевывать.

Этцель был шокирован тем, насколько откровенно и бесстыдно предлагала ему себя Кримгильда.

— Вы хотите поехать со мной в Гран и стать моей королевой лишь за мое обещание не завоевывать Бургундию?

Кримгильда кивнула.

— Я не хочу быть королевой войны и женой воина.

— Почему вы думаете, что я по-прежнему люблю вас, а ваше обещание значит для меня столько же, сколько и результат войны?

— Результат войны, мой дорогой Этцель, всегда отдает гнилью. И если вы не были заинтересованы в этом браке, то что еще могло заставить вас проделать столь долгий путь, выполняя мою просьбу?

Этцель рассмеялся.

— Любой другой мужчина был бы возмущен, что его ведут, словно лошадь под уздцы. Я же восхищен вашим мужеством и решительностью.

Кримгильда налила два бокала вина и предложила Этцелю выпить в знак заключения их сделки.

— Что ж, тогда очень скоро мы в Гране отпразднуем свадьбу.

Как будто звон бокалов был невыносимым, в зале раздалось тихое поскуливание, перешедшее затем в громкий плач. Кримгильда вскочила с трона и подбежала к детской кроватке, стоявшей за ним. Этцель последовал за ней.

— Я уже слышал, что Зигфрид оставил вас не одну.

Подняв младенца, королева принялась нежно его укачивать.

— Это единственное условие, которое я хочу поставить в нашем браке. Его судьба для меня важнее моей судьбы.

Этцель поднял руку, не сводя глаз с малыша.

— Не беспокойтесь, моя королева. Я не разлучу вас с сыном. В нашем браке я признаю его своим ребенком, и он получит не меньше любви и уважения, чем все его братья, которые родятся потом.

Впервые за долгие месяцы Кримгильда испытала какое-то чувство, кроме любви к ребенку. Это было сожаление. Сожаление, оттого что она не может сказать Этцелю правду и обманывает хорошего человека с честными намерениями, который этого не заслуживает.

Но мысль о поставленной цели заставила Кримгильду быстро забыть о сожалении.

Десять лучников стояли на сторожевых башнях в Вормсе, направив стрелы на гуннского всадника, въехавшего в ворота замка. С тех пор как он пересек границу, его ни на секунду не выпускали из виду. Никто не знал, чего он хочет, но его маленькая сильная лошадка несла его прямо к Гунтеру. Гонец не был благородного происхождения, поэтому Гунтер не стал принимать его в тронном зале, и тому пришлось ждать во дворе два часа. За это время никто даже не подумал предложить уставшему гунну хотя бы глоток воды. И только когда Хаген наконец-то уверился в том, что благодаря такому унижению было утверждено высокое положение Бургундии, он разрешил Гунтеру выйти во двор, где его уже ждали Гернот и Эльза.

Король постарался разговаривать со слишком тепло одетым гостем с длинными спутанными полосами соответственным образом.

— Мне доложили, что ты приехал от двора Мундцука.

Воин покачал головой:

— У гуннов нет двора, и их предводителя зовут не Мундцук. Я уполномочен от имени Этцеля, теперешнего предводителя гуннских племен, и Кримгильды, его будущей супруги, пригласить Гунтера Бургундского на свадьбу, которая объединит королевство гуннов с Ксантеном и Данией. Свадьба состоится в Гране, ровно через месяц от сего дня.

В воздухе повисла гнетущая тишина. У Гунтера стучало в висках, и ему с трудом удавалось осознать новые сведения и как-то упорядочить их в своей голове, чтобы соотнести с ситуацией в мире.

Мундцук мертв? А Этцель, которому отказала бургундская династия, возглавил мощнейшую конную армию континента? И его супругой должна стать бургундская принцесса?

— Поразительно, — прошептал Хаген.

Впрочем, он мог бы и выкрикнуть эти слова, все равно никто, кроме Гунтера, его не слышал.

— Никогда не поверю, что моя крещеная сестра пойдет жить в шатер с язычником, — рявкнул Гунтер.

— Верьте во что хотите, — сохраняя невозмутимость, заявил гонец. — Мне передать королю и королеве ваш отказ?

— Что же мне делать? — прорычал Гунтер, едва шевеля онемевшими губами.

— Принять приглашение, — посоветовал Хаген. — Однако при этом следует быть осторожным.

— Конечно же, мы рады, что королева Кримгильда выбрала себе нового супруга, который к тому же король! — оживившись, воскликнул Гунтер, чтобы все могли его слышать. — Я с радостью принимаю приглашение. Но какие у меня могут быть гарантии, что это не подлый обман? Стрелы гуннов в последние недели все чаще перелетают границы Бургундии.

Гонец опустился на колени.

— В смерти и в браке мы, гунны, верны своему слову. А наше слово — наш долг. Вы будете приняты со всеми почестями в качестве гостя гуннских племен, и с таким же почетом мы препроводим вас домой. Это слово дает вам как Этцель, так и Кримгильда. К тому же вы сами можете выбрать сопровождение и взять с собой людей и оружие в таком количестве, какое посчитаете нужным.

Хаген сдержанно улыбнулся.

— Гунны удивятся, сколько бургундских солдат вскоре будут есть из их горшков.

Гернот, надеясь как-то уладить ситуацию, заговорил с послом с подчеркнутым дружелюбием:

— Мы принимаем ваше приглашение и сразу же начнем готовиться к отъезду.

Гонец не удостоил принца даже взглядом.

— Приглашение относится только к Гунтеру Бургундскому.

Гунтер отступил на шаг.

— Как такое может быть? Одного брата королева приглашает, а второго отвергает с презрением?

— Она не отвергает его с презрением, — пояснил гуннский воин. — Она просто произнесла одно имя — Гунтер. Вот и все.

Король положил брату руку на плечо.

— Следует исходить из того, что Кримгильда имела в виду всю нашу семью. Конечно же, ты поедешь со мной.

Не дожидаясь окончания разговора, гонец вскочил на лошадь и галопом умчался с бургундского двора.

Нагнувшись, Хаген шепнул королю на ухо:

— Ребенок, новый король… Возможно, счастье смягчит сердце Кримгильды и она захочет восстановить семейные отношения.

Гунтер кивнул.

— Весьма на это надеюсь. От нашей династии почти никого не осталось, и крепкие взаимоотношения очень важны.

— Итак, мы принимаем приглашение Этцеля и приедем в Гран с большим количеством солдат. Гунны подумают, что мы бахвалимся своей военной мощью, но эти солдаты нас защитят.

Гунны были кочевым народом много столетий, с самого начала своего существования и с момента создания мира. Говаривали, что они пришли с другой стороны земли, откуда их выгнали чудовища. Эти всадники проносились на лошадях по землям разных королевств, завоевывая их и оставляя после себя лишь пепел и кровь. Благодаря более острым мечам и более качественным стрелам они побеждали войска, превосходившие их в количестве в три раза. Однако вот уже два поколения территория гуннского королевства не увеличивалась. Прирейнские династии удерживали гуннов на западе, а легионы Рима и Византии пришли с юга, чтобы усмирить степной народ — сначала мечом и щитом, а затем золотом. Впервые гуннам пришлось заниматься земледелием и скотоводством, строить дома, которые были способны выдержать больше, чем одну грозу. Дикие воины никогда не возводили каменных домов, а тут неожиданно начали строить города, в которых могли бы играть дети и заниматься хозяйством женщины.

Гран был их первым поселением. Этот город появился еще до Буды, находившейся далеко на востоке. За восемь лет гунны тут полностью обжились. Этот молодой город, который, впрочем, не заслуживал такого названия, произвел на Кримгильду огромное впечатление. Своими размерами Гран намного превосходил Вормс и продолжал расти буквально на глазах. Но здесь не было улиц, не было управления и центра. Шатры стояли в непонятном порядке, и кое-где виднелись хижины из грубо сбитых досок. В некоторых конструкциях использовались деревянные решетки, обтянутые кожей. Единственное, что напоминало обычные дома, — это фундаменты. Мундцук заставил своих солдат сделать фундаменты всех домов из камня. Каждое сооружение было необычным, и некоторые из них соединялись друг с другом.

Передвигаясь по улицам, жители этого города шлепали по грязи, так как проходы между шатрами не были вымощены, как в Вормсе: их просто вытоптали ногами в траве. Здесь не было ни выгребных ям, ни какой-либо другой возможности избавляться от нечистот, за исключением закапывания. Скот не запирали, и животные свободно бродили по улицам до тех пор, пока кто-нибудь из них не попадался голодному солдату. Сырое мясо резали на тонкие полосы и вялили под седлом лошади, а затем ели: костры служили гуннам лишь источником тепла. Еще грязнее животных казались дети, за которыми, очевидно, никто не смотрел. Когда их маленькие ручки и ножки становились достаточно сильными, им разрешали учиться у солдат искусству стрельбы из лука, а также управлять лошадью.

К нескольким тысячам чужеземных воинов примкнуло почти столько же солдат, стоявших под флагом Ксантена и Дании. Кримгильда предложила объединить два войска, хотя между двумя народами царило недоверие. Люди должны были познакомиться друг с другом в повседневной жизни и за работой. Конечно, возникало много конфликтов и недовольства, но солдатские сердца во всех королевствах были одинаковы, так что многие воины, сидя у костра, братались, как старые друзья.

— Мы дикий и гордый народ, — говорил Этцель, прогуливаясь с Кримгильдой по Грану без всякой охраны. — Но наша душа знала раньше одни только походы, но не цель этих походов. Мой отец хотел дать гуннам родину. Гран, конечно, не Рим и не Константинополь, но это уже начало государства, которое, несмотря на все завоеванные нами королевства, никогда не было отмечено на карте — королевство гуннов.

Кримгильда кивнула. Ее не пугали ни шум, ни грязь.

— Всего лишь несколько поколений назад варварство было свойственно и моему народу. Вряд ли мы можем упрекать гуннов в том, о чем поется во многих песнях в Бургундии.

Этцель улыбнулся. Для воина-варвара у него была умная и приветливая улыбка.

— С каждым твоим словом я убеждаюсь в том, что сделал правильный выбор. Ты поможешь нам сравняться с галлами, готами, франками и саксами. Мы заслужим уважение не мечом, а благородством и великими достижениями. Очень жаль, что ты не можешь познакомиться с Мундцуком. Старый гунн очень любил своих сыновей, но в то же время умел ценить мудрых и сильных женщин.

— Я тоже сожалею о смерти великого предводителя. Меня лишь удивляет, что народ, кажется, не очень опечален его смертью: на лицах твоих соотечественников я не увидела горя.

Этцель рассмеялся, по пути шлепнув по заду стоявшую посреди улицы лошадь, от которой исходило зловоние, туманом повисшее в воздухе.

— Мужчины живут и мужчины умирают. Восторгаться первым так же глупо, как горевать по поводу второго. Завтра утром мы проводим тело моего отца в последний путь. Если ты чувствуешь себя готовой к этому, можешь присутствовать на прощальной церемонии вместе со мной.

Кримгильда кивнула.

— Я всегда буду рядом с моим королем.

Впервые с тех пор, как Этцель в Ксантене получил шанс завоевать руку бургундской принцессы, в его душу закрались сомнения.

— Честно говоря, в моей голове не укладывается тот факт, что королева твоего положения без всяких колебаний согласилась жить в Гране. Учитывая твое происхождение, все это должно казаться тебе свинарником.

Кримгильда с улыбкой посмотрела на него.

— То, что я вижу здесь, — это искренность. Поверь мне, свиньи живут и в мраморных залах.

— А ты уверена, что эта жизнь сможет дать что-то тебе и твоему сыну?

Кримгильда взяла гунна за руку, чтобы развеять его сомнения.

— Этцель, здесь мой сын вырастет воином — именно этого я и хочу. А что касается меня самой, то я не очень притязательна. Я готова смириться с тем, что в Гране мне потребуется намного больше платьев, чем в Ксантене. — Королева указала на подол своего платья, который уже успел пропитаться грязью и нечистотами.

Этцель рассмеялся, и Кримгильда рассмеялась вместе с ним.

Около тысячи бургундских солдат проехали через Дунай, преодолев треть пути в Гран и собравшись у горных городов — Пассау и Вены. Вскоре король пересел на корабль, плывший под гордым бургундским флагом, в то время как войска продолжали идти пешком. Еще на трех кораблях перевозили провиант. Дунай был не столь извилист, как Рейн, и бургунды решили, что им намного проще перевозить груз на кораблях, чем делать это с помощью лошадей.

Гунтер стоял на носу корабля, и все думали, что король погрузился в свои мысли, но на самом деле он прислушивался к наставлениям Хагена, который не скрывал своего возбуждения:

— Мой король, настали славные времена! Все неблаговидные поступки скоро будут оправданы достижением благородной цели!

— Что ты имеешь в виду? — прорычал Гунтер.

— Когда мы надеялись создать союз Бургундии и Ксантена, судьба подарила нам Данию и Исландию. Когда мы думали, что теряем свое влияние в связи со смертью Зигфрида, появилась возможность — благодаря Кримгильде — завладеть остатком континента. Вы только представьте себе: новое королевство с новым названием! И Гунтер будет уже не королем — нет, он будет императором.

Король сплюнул в воду.

— Что ж, тогда убийство Зигфрида было не позором, а долгом, предписанным нам богами.

Тонкогубый рот Хагена растянулся в улыбке.

— Так и есть. Вам не придется оправдываться за это перед судьей ни в жизни, ни в смерти.

— Остается вопрос, как же нам заполучить себе королевство гуннов?

Советник погладил себя по бороде.

— Это зависит от того, какой из Этцеля правитель. Если он слаб, то всеми делами будет заправлять Кримгильда. Если он силен… Что ж, Зигфрид тоже был силен…

— Ты что, снова хочешь обнажить мечи? — прошептал Гунтер.

Хаген покачал головой.

— Это привело бы к войне, которой никто не желает. Но ведь есть настойки, порошки и мази, при использовании которых даже молодой король может умереть, казалось бы, естественной смертью.

Гунтер хотел что-то возразить, но тут подошел Гернот, и советник быстро отступил в сторону.

— Брат, можно с тобой поговорить?

Гунтер обнял принца за плечи.

— А что? Ты когда-то не мог со мной поговорить?

Гернот опустил взгляд.

— Я боюсь за Бургундию.

— Это еще почему?

— Мне кажется, что Кримгильда, покидая нас, не очень дружелюбно была настроена по отношению к нашей стране. Да и у Этцеля вряд ли остались от Бургундии приятные воспоминания, — с тревогой в голосе произнес он. — И теперь мы едем с таким войском прямо в сердце королевства гуннов. Может, нам следовало сначала помириться с Кримгильдой на расстоянии?

Гунтер кивнул.

— Возможно, ты прав. Но отказ от приглашения был бы воспринят как прямое оскорбление. Я ищу примирения с сестрой, ведь она — ключ к миру с гуннами. Даже Хаген… — Он вовремя опомнился и сумел не вызвать лишних подозрений неосторожными словами. — Даже Хаген всегда говорил, что умная королева сможет мудро управлять самым глупым королем.

— Бургундия всегда славилась умными женщинами, — пробормотал Гернот. — Но почему тогда все так вышло? Почему земля за последние месяцы впитала в себя столько крови?

Гунтер вздохнул:

— Вероятно, для власти требуется кровь. А может, ошибка Зигфрида состояла в том, что, идя к своей цели, он полностью положился на золото нибелунгов.

— Ты веришь в древние легенды?

Король проникновенно посмотрел на брата. Его глаза казались удивительно ясными, чего уже давно с ним не было.

— Я крещен в христианстве, Гернот, и вся эта болтовня о нибелунгах мне не нравится. Но с тех пор как Зигфрид победил Фафнира и принес золото в Вормс, хорошие поступки приводили лишь к горю. Я открою тебе одну тайну, чтобы доказать свою готовность идти на компромисс. Это я украл золото из собственной казны.

Глаза Гернота расширились.

— Ты украл у нашей сестры ее наследство? Король Бургундии — вор?

Гунтер схватил его за плечи.

— Ты что, не понимаешь? Золото приносило несчастья! Отдавая его нибелунгам, я хотел снять с нас проклятие!

— Такое намерение делает тебе честь. Теперь я могу взглянуть на это немного иначе, — пораженно произнес Гернот. — Возможно, ты прав и наконец-то для нас начнется новое время. Время без золота, но с миром.

Гунтер улыбнулся:

— Мне бы тоже этого хотелось.

Немного успокоившись, принц ушел, и Хаген сразу же вернулся к королю.

— Разумный ход, — похвалил он. — Если бы я сам при этом не присутствовал, наверняка поверил бы вашим мудрым словам.

Гунтер кивнул:

— Если бы это могло быть так, если это должно было быть так, то кто осмелится сказать, что это было не так?

В этот момент он решил освободить свою душу от всей грязи и, оглядываясь на прошлое, видеть его лишь в благородном свете. Он был Гунтером Бургундским, который всегда стремился добиться блага для своей страны. Он мог ехать в Гран с высоко поднятой головой.

Проститься с Мундцуком пришло совсем мало гуннов, и Кримгильда была шокирована тем, насколько проще относился этот народ к смерти любимого предводителя. Народы, жившие у Рейна, верили в разных богов и совершали разные ритуалы погребения, однако похороны являлись одинаково важным событием для всех, и участие в них было необходимым выражением почитания умерших.

У гуннов все было не так. На похороны явились два-три десятка человек: мужчины, женщины, дети. Они собрались на холме, расположенном на востоке от Грана, как только взошло солнце. Среди них была Кримгильда и ее жених Этцель. Они пришли без атрибутов власти, которые обязательно носил любой король.

— Ты говоришь, что у твоего народа траур не входит в традиции прощания с мертвым, — прошептала королева. — Кто же эти люди, которые хотят оказать последнюю честь умершему?

— Это его самые верные воины, самые любимые женщины, самые сильные дети, — ответил Этцель и, увидев изумление на лице Кримгильды, добавил: — Мой отец зачинал потомство, как только встречал красавицу. Он признал своими более двадцати сыновей, а о многих других детях, родившихся на свет, даже не знал.

— Я могу надеяться на то, что мой супруг будет немного меньше бегать за чужими юбками? — шутливо спросила Кримгильда.

Король легко нашелся с ответом:

— Я не стал бы просить твоей руки, если бы не соответствовал твоим требованиям.

Солдат подвел к толпе лошадь, на которую был посажен труп Мундцука. Места разложения на его лице были замазаны глиной, а спина привязана бечевкой к деревянному шесту, чтобы тело не упало.

— Ты хотела познакомиться с моим отцом, — сухо сказал Этцель. — Что ж, это твоя последняя возможность. Впрочем, я сомневаюсь, что он сможет произвести на тебя впечатление.

Кримгильда боролась с тошнотой. В Бургундии никому и в голову не пришло бы так обращаться с трупом, да к тому же еще с трупом короля. Однако отношение Этцеля к смерти отца казалось свободным от тягостных переживаний, скорее это была неомраченная радость расставания.

Солдат, державший лошадь под уздцы, вытащил небольшую деревянную дощечку, из которой торчали острые гвозди. Привязав ее к правой ноге мертвого короля, он взглянул на Этцеля и спросил:

— Вы готовы отпустить короля в последнюю скачку?

Кивнув, Этцель оставил Кримгильду стоять на месте, а сам подошел к лошади, поднял ногу трупа с дощечкой и резко отпустил ее. От силы удара гвозди впились в бок лошади, и боль вынудила животное броситься в галоп. Резкие движения лошади заставляли ногу Мундцука все время бить по открывшимся ранам, и она все быстрее бежала по направлению к горизонту. Гунны, как мужчины, так и женщины, ликовали, пока труп не скрылся из виду. Затем Этцель снова присоединился к своей королеве.

— Надеюсь, это зрелище не было тебе отвратительно.

Несмотря на удивление, Кримгильда покачала головой.

— Это не большее варварство, чем некоторые из поступков бургундов. Однако, признаться, я не вполне это понимаю.

— Последняя скачка воина, — объяснил Этцель. — К солнцу, к далекому горизонту. Он будет скакать, пока лошадь не падет под ним мертвой. Именно там и будет его могила.

— Ты тоже хочешь, чтобы тебя похоронили таким образом, когда придет твое время?

Он рассмеялся.

— А ты что, уже готовишься?

— Нет, — поспешно заверила его Кримгильда. — Я больше никогда не хочу терять супруга. Вот только способ похорон кажется мне немного… неподходящим для жизни в городах.

— Я думаю, мой отец был последним королем гуннов, нашедший свою могилу в степях, — согласился с ней Этцель. — Я хочу научиться тому, как другие народы хоронят мертвецов. Возможно, найдется ритуал, который смогут выполнять в своих новых городах и гунны. Ну что ж, нам пора. Мои шпионы докладывают о приближении войска к границам Грана. Либо это война, либо прибыла твоя семья.

Когда корабль бургундов причалил к берегу неподалеку от Грана, солдаты уже были готовы защищать короля мечом и щитом. Войско растянулось от реки до самого города, окружив Гунтера живым щитом. Воины стояли плечом к плечу и крайне неохотно расступались, чтобы пропустить Этцеля, Кримгильду и нескольких стражников.

Гернот и Гунтер спрыгнули с корабля в мелкую воду. Хаген шел прямо за ними, но вода не брызгала у него из-под ног, и его поступи не было слышно. Король Бургундии был впечатлен тем, что Этцель решился пройти в центр его тысячного войска всего лишь с десятью людьми охраны, как, впрочем, и тому, что гунн лично встретил будущих родственников, вместо того чтобы дожидаться момента, когда Гунтер сам приедет к нему во дворец. Ходили слухи, что новый предводитель гуннов намного лучше разбирался в придворном этикете, чем его грубый отец.

Кримгильда удивила братьев не меньше. На ней было платье из грубой ткани, больше подходившей к суровой местности, а не из привычной тонкой материи, из которой она шила себе одежду при дворе. Волосы, зачесанные назад, Кримгильда перевязала кожаной лентой. Однако больше всего изменилось ее лицо — все детские черты исчезли, как будто стерлись временем. Перед ними стояла гордая женщина с уверенным взглядом. Однако что-то в ней дрогнуло, когда она увидела Гернота.

Первым ее обнял Гунтер.

— Наконец-то мы встретились по поводу, который связан с радостным событием, а не с каким-нибудь несчастьем.

Она прижала его к себе, однако неотрывно смотрела при этом на младшего брата.

— Так, как и должно быть.

Когда она повернулась к Герноту, между ними, казалось, выросла невидимая стена, не дававшая им искренне поприветствовать друг друга.

— Я не ожидала, что ты приедешь.

Молодой принц был разочарован. Неужели Кримгильда настолько ненавидела Эльзу, что была готова из-за этого разорвать отношения с братом?

— Мне хотелось порадоваться за тебя на этой свадьбе точно так же, как я радовался, когда ты выходила замуж в первый раз. А твой сын? Разве он не мой племянник?

Только сейчас, проследив за ходом его мыслей, королева бросилась в объятия Гернота.

— Я так рада, что ты обо мне беспокоишься. Пожалуйста, прости меня.

Приблизив губы к его уху, она тихо шепнула:

— Ты все поймешь. Причем довольно скоро.

Этцель тоже сделал шаг вперед и протянул Гунтеру руку.

— Вот уже во второй раз мы стоим друг против друга и не обнажаем мечи. Это добрый знак.

Гунтер ухмыльнулся:

— Во второй раз ты хочешь жениться на моей сестре. Я рад, что теперь могу отдать ее тебе.

Король гуннов немного нахмурился.

— Ты никогда не мог запретить мне жениться на Кримгильде, да и сегодня не в твоих силах отдать ее мне в супруги. Я горжусь тем, что она сама сделала первый шаг, — сказал Этцель и обнял Кримгильду.

У Гунтера немного закружилась голова, но Хаген тихо произнес:

— Этцель — гордый властитель, здесь его королевство. Мы должны действовать осторожно.

Вместо того чтобы сначала поговорить с почетными гостями, Этцель повернулся к солдатам Бургундии:

— Мы забили для вас сотни свиней! Мы наварили много пива! Да и жадных до любви женщин у народа гуннов тоже предостаточно! На три дня вы — наши братья, а Гран — ваша родина!

В предвкушении удовольствий солдаты одобрительно зашумели, и когда Гунтер указал на город, тысячи воинов бросились бежать, чтобы в опьянении и любовных утехах забыть о перипетиях длительного похода. С королем остались лишь двадцать человек из его личной охраны. Гунтер был убежден, что с этой стороны ему не угрожает никакая опасность. Наоборот, это Гран должен был бояться Бургундии.

В пестром хаосе, каким был Гран, шатер короля выделялся, как островок в море. Ремесленники при дворе Этцеля сбили несметное количество балок и стержней, чтобы создать купол шатра, и в результате постройка оказалась почти полностью деревянной, не считая небольшого использования канатов. Словно веревочные лестницы, с купола свисали стропила, укрепляя мягкий свод шатра, в который легко могли бы поместиться все бургундские воины. Эта удивительная конструкция была обшита таким огромным количеством шкур, что Гунтер засомневался, есть ли в этой местности хотя бы один бык, который носит свою шкуру на себе. Несмотря на отсутствие камня и кирпича, королевский шатер все равно казался величественным. Он вызывал благоговение, словно церковь. Из самого высокого места шатра поднимался столб дыма. Королю это напомнило странные шлемы с плюмажем наверху, которые гунны обычно надевали в бой.

Гернот и Гунтер невольно остановились, увидев удивительное сооружение. Этцель гордо улыбнулся:

— Конечно же, это не дворец, но, несомненно, место для короля.

У входа стояли шесть стражников. Сам вход был сделан из грубо отесанных стволов деревьев, связанных вместе. А за входом открывалось королевство, которое могло быть адом или раем — в зависимости от того, чего здесь ожидал входящий. В этом шатре пахло жареным мясом, потом и испарениями тысяч шкур, которые были тут повсюду: они служили постелями, занавесками на окнах, утеплением для пола. В латунных котлах горели небольшие костры, и их теплый свет не доходил даже до верхушки купола. На своде было отверстие для отвода дыма и жара. Деревянные перегородки разделяли комнаты, которым не нужны были стены. Здесь царило радостное оживление: варили и жарили еду, смеялись и целовались. Гунны, как и ксантенцы, явно были довольны своей судьбой и встречали короля радушным ликованием, а не покорным смущением.

— Я такого еще никогда не видел, — прошептал Гернот.

Кримгильда улыбнулась.

— Гунны, конечно же, степные воины и совершенно чужды нашей культуре, но это не означает, что у них нет ничего красивого и хорошо сделанного.

— Если вам нужно еще одно доказательство, как опасны эти варвары, — прошипел Хаген, — то вот оно. Власть нужно брать в свои руки, пока они не пошли против нас.

— Садитесь где хотите, — сказал Этцель. — Берите себе все, что хотите. Если вам понравится наше гостеприимство, я желаю, чтобы после трех дней празднования вашим воинам потребовалось три дня отдыха.

В ответ на эти слова прозвучал вежливый смех, и Гунтер, повернувшись к сестре, спросил:

— Праздник до венчания? Это как-то странно.

— Понятие брака чуждо гуннам, — ответила Кримгильда, не глядя на брата. — Сегодня в полночь Этцель провозгласит, что теперь я его королева. Больше для этого ничего не нужно.

— Я надеялся, что ты обвенчаешься в церкви, — осторожно произнес Гунтер.

Королева Ксантена и Дании оставалась спокойной.

— Моему первому браку Божье благословение принесло мало счастья. Так же, как ранее Зигфрид венчался по моим обычаям, теперь я венчаюсь по обычаям Этцеля.

Во время разговора Гернот, с любопытством смотревший по сторонам, обнаружил неподалеку молодую женщину с младенцем на руках, огромные голубые глаза которого явно свидетельствовали о его негуннском происхождении.

— Это он?

Кримгильда подошла к ребенку и с любовью взяла его на руки.

— Да, это он. Мой сын и ваш племянник. Сын Зигфрида.

Гунтер посмотрел на малыша с наигранной радостью, хотя ему и не хотелось видеть этого ребенка живым.

— Как его зовут?

— Он носит единственное имя, которое мог бы получить, — Зигфрид, — объявила Кримгильда.

Король Бургундии побледнел, положил руку на маленькое тельце, коснувшись пальцами руки сестры. Это был момент семейного покоя, на который он так надеялся. Внезапно он обратил внимание на кольцо, поблескивающее на пальце Кримгильды.

— Ты носишь золото нибелунгов? После всех несчастий, которые оно нам принесло?

Кримгильда взглянула на него с изумлением.

— Золото? Гунтер, это жадность привела к золоту, а не наоборот. Сейчас это кольцо — лишь воспоминание о прошедшем счастье.

Над ребенком склонилось третье лицо — лицо Хагена.

— Ребенок, как и кольцо, проклят. Проклят именем и кровью Зигфрида. Нам придется заняться им, как и золотом нибелунгов.

— Возможно, мне следовало бы отвезти кольцо обратно в Бургундию, — тихо сказал Гунтер.

Сестра отдернула руку.

— Я намеренно взяла его с собой и с тех пор не изменила своего мнения.

Гунтер хотел что-то возразить, но в этот момент его лицо исказилось от боли. Маленький Зигфрид схватил короля за палец и сжал своими крошечными ручками настолько сильно, что чуть не сломал его. Гунтеру с трудом удалось высвободиться из хватки ребенка, а тот, действуя из чистого любопытства, только улыбался.

Этцель хлопнул в ладоши.

— Пришло время оставить печальное прошлое в покое. В полночь, когда Кримгильда станет королевой моей страны и моего сердца, все невзгоды должны быть забыты. Мы отпразднуем начало новых, светлых и счастливых, времен.

Праздник проходил спокойно и неспешно. Гунны не испытывали большой любви к музыке, поэтому единственной мелодией вечера был равномерный гул голосов двух сотен мужчин и женщин, находившихся в шатре. Если вино и пиво лились рекой, то мясо и хлеб подавали только тогда, когда кто-то об этом просил. Шкуры на стенах удерживали тепло светильников, и вскоре мужчины остались в одних штанах и легких рубашках. Ботинки и куртки сложили в большую кучу, и, по мере роста всеобщего дружелюбия, туда же отправилось и оружие. Время от времени деревянную дверь приоткрывали и, сняв несколько шкур с внешней стены, проветривали помещение.

Несмотря на первоначальную неприязнь, Этцель с Гунтером хорошо поладили, так что Кримгильде и Хагену оставалось лишь бросать на королей мрачные взгляды. Властитель Бургундии обнаружил в степном воине единомышленника и незаметно для себя все чаще отмахивался от своего советника, когда тот пытался подойти к нему, чтобы напомнить об осторожности.

Когда Кримгильда пошла кормить ребенка грудью, Гернот сел рядом с ней на шкуры.

— Я рад, что ты окружена друзьями, сестренка. Должно быть, в Ксантене тебе было очень одиноко.

Она покачала головой.

— Там было столько дел, что на печальные мысли просто не оставалось времени. Но Ксантен — это наследные земли Зигфрида, а не мои. К тому же я не могла их использовать.

— Использовать?

Кримгильда улыбнулась сыну.

— Это неважно. Будь что будет.

Эти слова обеспокоили Гернота.

— К нам вернется мир, и мы вновь обретем любовь в семье. Мы все этого хотим, и Гунтер в том числе.

Малыш наелся, и Кримгильда погладила Гернота по щеке.

— Не волнуйся, братишка.

Он удержал ее руку, на которой тускло поблескивало кольцо нибелунгов.

— Эльза тоже говорила о проклятии золота, несправедливо изъятом из лесной сокровищницы.

От взгляда Кримгильды повеяло холодом.

— Не говори ни о ней, ни о золоте.

Гернот опустил глаза.

— Прости.

Она снова улыбнулась, чтобы развеять его печаль.

— Братишка, мне не за что тебя прощать. И все же я хочу попросить тебя об одолжении.

— Для тебя — все что угодно.

Она принялась укачивать ребенка.

— Я хочу, чтобы Зигфрид сегодня спал под знаком Бургундии. Ты не мог бы принести мне флаг нашей родины?

В этой просьбе не было ничего странного, хотя она и прозвучала в необычное время.

— Единственный бургундский флаг находится на корабле, — напомнил Гернот сестре.

Кримгильда взглянула на него, и в ее глазах было столько мольбы, что принц просто не мог ей отказать.

— Сегодня? Но ведь уже поздно, и вскоре провозгласят о твоей свадьбе с Этцелем. Мне не хотелось бы пропускать столь торжественный момент, — вяло протестовал Гернот.

Кримгильда легко поцеловала его в губы. Она уже давно этого не делала — с тех пор как они были детьми.

— Ты не пропустишь ничего важного, обещаю. Никто не выйдет отсюда, прежде чем ты вернешься.

Гернот неуверенно встал.

— Что ж, если таково твое желание, пусть оно будет моим подарком к свадьбе.

Когда он вышел из шатра, оглядываясь на свою сестру, Кримгильда прижала ребенка к себе и прошептала:

— Мы должны пощадить его благородную душу.

После целого дня и вечера плотских наслаждений бургунды сидели за столом гуннов пьяные и объевшиеся. В какой-то момент Гунтер позволил и своим личным охранникам угощаться, так что те сразу набросились не только на мясо и вино, но и на хихикающих гуннских женщин. Когда настала полночь, повсюду царило полное взаимопонимание и братание. И только Хаген, который не пил вина и не ел жирной пищи, в ярости ходил между пьяными бургундами.

— Мой король, нам не следует искать союза с гуннами в пьянстве! Наш ум должен быть острым, а решения — мудрыми!

Голос Гунтера сорвался на визг:

— Молчи, дурак! Молчи, кому говорят!

Этцель откинулся на одну из больших подушек, которые тут использовались для сидения.

— Дурак? Ты меня дураком назвал?

Судя по его расслабленному лицу, он не собирался воспринимать оскорбление всерьез.

Король Бургундии отмахнулся.

— Ну что ты, мой дорогой Этцель. Я о таком и подумать не мог. Просто знаешь… иногда…

— …совесть кричит так громко, что не хватает вина, чтобы заставить ее замолчать, — закончил за него гунн и расхохотался. — Это проклятие христиан. Нас, степных воинов, не мучает чувство вины.

Они чокнулись кубками, изготовленными по приказу Этцеля из золота, которое ему ежегодно привозили из Византии в качестве дани. Кримгильда подошла к ним и уселась рядом со своим женихом.

— Неужели мой возлюбленный уже настолько пьян, что не сможет сделать меня своей королевой?

Взгляд Этцеля тут же прояснился. Кровь воина забурлила, мгновенно избавив его от хмеля.

— Конечно нет. И если ты до сих пор полна решимости выйти замуж за гунна, то я сейчас же провозглашу о нашем союзе.

Она кивнула, и Этцель откашлялся.

Гунтер повернулся к сестре:

— Я не вижу Гернота. Не должен ли он присутствовать при столь радостном моменте?

Кримгильда улыбнулась.

— Он наверняка где-то в шатре и со своего места увидит то, что нужно увидеть.

Она встала рядом с Этцелем, который громко крикнул:

— Слушайте, псы! И гости из королевств Бургундии и Ксантена!

В толпе послышался смех, но уже в следующую секунду король завладел вниманием каждого мужчины и каждой женщины в шатре.

— Вы знаете, кто мы, и знаете, зачем мы здесь собрались. Собственно, этого уже достаточно. За последние годы гунны стали жить новой жизнью, которая теперь состоит из чего-то большего, чем скачка по степи и холодное мясо. Некоторые из новых традиций оказались полезными, так как они делают сильной душу, не ослабляя при этом руки. Мой отец обладал каждой женщиной, которая ему нравилась, и таково было его гордое право. Однако сам я заметил, что любовь намного слаще, если ее дарят добровольно.

Он взглянул на Кримгильду влюбленными глазами, а она обняла его за талию.

— Когда Кримгильда отказалась выйти за меня замуж, — продолжил Этцель, — мое сердце истекало кровью. Ни женщины, ни целители не могли излечить эту рану. Сейчас я знаю, что кинжал, пронзивший мое сердце, станет лекарством, которое поможет излечить мою боль. Я не могу жить без этого исцеления и поэтому сегодня говорю всем гуннам: Кримгильда теперь моя супруга и ваша королева!

Ликование волнами прокатилось по шатру и, расходясь концентрическими кругами, вырвалось наружу, где его подхватили веселящиеся солдаты, передавая все дальше и дальше своими возгласами и звоном кубков.

Восторженные крики донеслись и до Гернота в тот самый момент, когда он, находясь на корабле короля, складывал флаг с гербом Бургундии.

Это было странно. Для подобной радости не могло быть других причин, кроме заключения брака Этцеля и Кримгильды. Но ведь сестра обещала ему, что он будет присутствовать при этих святых словах! Принц сбежал с трапа и помчался к Грану, находившемуся в получасе пешей ходьбы от берега Дуная. Гернот был взволнован и совершенно сбит с толку. Особенно его пугало то, что он не может объяснить, отчего по телу начали бегать мурашки и какая-то тень легла на душу, впившись когтями в сердце. Он вспомнил об Эльзе, которая часто рассказывала ему об этом чувстве, наблюдая за интригами при бургундском дворе. Впервые Гернот понял, что она имела в виду.

Почему он не может спокойно слушать это ликование? Ведь теперь все станет намного лучше и надежнее и начнется новая история, с девственно белыми страницами, не окропленными кровью.

Он побежал еще быстрее.

Через некоторое время крики толпы в шатре и вокруг него поутихли, люди перестали произносить здравицы в честь Этцеля и Кримгильды. Предводитель гуннов с удовольствием наблюдал за тем, как его воины братаются с гостями и как благодаря его свадьбе создаются новые союзы между странами. Кримгильда тоже улыбалась, однако в ее глазах застыло странное выражение. Взгляд королевы вновь и вновь обращался к солдатам Ксантена, которые с каменными лицами прохаживались по шатру.

Когда наконец-то все успокоились, Гунтер встал и поднял руки.

— Это действительно был великий день. Это уже третья свадьба членов бургундской династии за этот год. Гунны не могут пожелать себе королевы лучше, а Бургундия не может мечтать о лучшем шурине. За наши королевства! За мир!

Снова послышались аплодисменты и восторженные возгласы, и даже невидимый Хаген воздал королю почести за эти слова.

В этот момент Кримгильда кивнула своим тщательно распределенным по шатру людям, и те, словно бы между делом, принялись закрывать все выходы. Их поведение казалось странным, но гунны никак на это не отреагировали, а бургундские воины, пьяные в стельку, ничего не заметили.

И только Хаген Тронье, краем глаза увидев происходящее, подошел к Гунтеру.

— Мой король, в воздухе запахло несчастьем. Нам только что перекрыли выходы наружу.

Но Гунтер его не слушал. Он наслаждался одобрением толпы.

— А почему мы должны уходить отсюда?

Его последние слова смешались с первым предсмертным хрипом бургундского солдата, которому перерезали горло. Не успел тот упасть замертво, как за ним последовал второй, третий, пятый, десятый…

Солдаты Ксантена достали хорошо спрятанные мечи и принялись убивать бургундов, с которыми только что братались. Они резали их, как свиней, предназначенных для праздничного стола.

— О мой король, нас заманили в ловушку! — закричал Хаген, тут же занимая место рядом со своим господином.

Как только короли, чьи мысли были затуманены вином, осознали, что произошло кровавое предательство, Гунтер закричал:

— Бургунды! К оружию!

Но эту битву бургунды не могли выиграть. Это была резня, в которой трезвые и тщательно отобранные солдаты Ксантена буквально рубили на куски пьяных солдат Гунтера.

Гуннские воины вскочили и схватились за оружие. Они смотрели на своего короля, ожидая приказа. Глаза Этцеля полыхали огнем, и он уже готов был положить конец этой бойне, когда почувствовал на своей руке ладонь жены.

— Происходит то, что должно произойти. Я обязана смыть старое предательство новой кровью. Гунны не имеют к этому никакого отношения, и если ты не отдашь приказ, то я уже сегодня отпраздную смерть бургундов. Если же ты попытаешься остановить меня, я покончу с собой прежде, чем солнце взойдет над Граном.

Голос Кримгильды был совершенно спокоен, и в нем не слышалось и малейшего сомнения. Этцель изумленно смотрел на жену, словно та была не женщиной, а демоном степей, ядовитым, купающимся в собственном страдании.

— Но ты ведь не можешь допустить…

— Допустить того, что я сама мечтала сделать? Я должна покончить с тем, что давно ждало моей мести.

Гунтер, услышавший эти слова, с трудом повернулся к сестре.

— Кримгильда, ты… — тяжело дыша, произнес он, — ты заманила меня сюда, чтобы отомстить Бургундии?

— Забудьте о причинах, — прошипел Хаген. — Мы должны бежать, чтобы собрать на родине новые силы.

Королева гуннов взглянула на Гунтера, и на какой-то миг в ее взгляде засветилось сочувствие.

— Я не хотела мстить Бургундии. Я хотела отомстить только тебе и тем солдатам, которых ты привел сюда. После сегодняшнего дня твое королевство никогда не пойдет войной на другие государства. Ты уже слышишь его падение?

И действительно, предсмертные крики в шатре, по мере того как все погибали, становились глуше и вскоре сменились столь же чудовищными предсмертными возгласами на площадях и улицах Грана. Бургунды не могли оказать сопротивления, и почти все погибли. Лишь одному из двадцати воинов удавалось с ругательствами на устах добраться до степи.

— Бежим отсюда, бежим! — закричал Хаген.

Гунтер, спотыкаясь, бросился прочь от Этцеля и Кримгильды. Испытывая панический страх, он все время озирался, боясь, что ему всадят меч между лопаток, но ни один из солдат Ксантена не трогал короля.

Бледный от возмущения и ужаса Этцель схватил жену за руку.

— Да как ты посмела устроить эту резню за моей спиной? Ты навлекла несчастье на королевства!

Она посмотрела на Этцеля, но ее взгляд был направлен сквозь его тело.

— Я не жду, что ты поймешь меня, мой король. И поверь, я восхищаюсь твоим благородством, хотя мне и пришлось им воспользоваться.

Молодой король гуннов не находил слов.

— Ты предала не только Бургундию и свою собственную семью. Ты предала и меня. Кто я, если не соучастник этого жестокого преступления?

— Ты хороший человек, — сказала Кримгильда, словно этого было достаточно. — Последний хороший человек в этом шатре. А теперь прости меня. Я должна дописать свою книгу мести.

Ужас охватил Гернота, когда он услышал крики и нечаянно вступил в лужу теплой крови. Первого бургундского солдата, которого поразил клинок ксантенца, он еще попытался спасти, но затем ему стало ясно, что речь идет не о пьяной драке. Резня происходила по чьему-то приказу, и ни одному человеку из Рейнталя нельзя было покинуть Гран живым.

Принц побежал к большому шатру, пренебрегая собственной безопасностью. Внезапно какой-то воин в ксантенской форме преградил ему путь, занеся окровавленный меч. Гернот застыл на месте, глядя в глаза убийце. Они молча смотрели друг на друга, а затем солдат Кримгильды кивнул и отошел в сторону.

Гернот был счастлив, оттого что ему удалось спастись, но в то же время ощущал ужас, понимая, что мог объяснить это спасение лишь приказом Кримгильды, ведь никто другой не мог отдать распоряжение уничтожить всех бургундов, но пощадить принца. Никто другой не был заинтересован в этом, кроме принцессы, которая теперь стала королевой.

Чем быстрее он бежал, тем медленнее билось его сердце и тем тяжелее становилось у него на душе. Ноги несли принца туда, куда ему все меньше хотелось идти.

Медленно и торжественно, словно на свадьбе или на коронации, Кримгильда прошла сквозь ряды верных ксантенских солдат, мимо изумленных гуннов и мертвых бургундов. Она будто не замечала всех тех несчастий, которые произошли по ее приказу, не слышала последних стонов своих соотечественников. Ее глаза, холодные, надменные, остановились на Гунтере, в ужасе пятившемся к выходу и все время спотыкавшемся о трупы собственных солдат. Каждый раз при этом он поскуливал, как побитая собака. Нет, Гунтер не рыдал, но слезы катились по его щекам. В свой последний час король Бургундии был жалок и выглядел как воплощение трусости.

— Кримгильда! Сестра! Что бы ты там себе ни надумала…

Кримгильда медленно подняла левую руку, словно собиралась произнести проклятие. Она показала Гунтеру кольцо.

— Это кольцо было на Зигфриде, когда его пробило копье, пущенное рукой Хагена. Но кто руководил Хагеном, который никогда не действовал без приказа? Кольцо все видело!

Хаген, даже не пытавшийся поддержать короля, наклонился к уху Гунтера:

— Значит, она знает о нашем плане. Но разве он оказался неудачным? Разве не будет судьба на нашей стороне, когда мы вернемся на берега Рейна?

— Ты не знала Зигфрида так, как я, — запинаясь, пробормотал Гунтер. — Ты не знала о его честолюбии. Он был бы роком для нашего королевства, и, как хороший король, я вынужден был…

— Молчи! — закричала Кримгильда, но не с яростью, а с властной надменностью. — Зигфрид был в большей степени королем, чем вся бургундская династия в пяти поколениях. И он был королем еще до того, как надел корону!

Гунтер в панике оглянулся, пытаясь найти выход, однако обнаружил плотные ряды ксантенских солдат, преграждавших ему путь.

— Обнажи кинжал, — велела Кримгильда. — Ты носишь его в знак своей чести, я знаю.

— Обнажите кинжал, — зарычал Хаген. — А мой меч защитит вас.

Словно доказательство, он поднял свой огромный двуручный меч, и Гунтер прищурился — отблески факелов на лезвии слепили его. Король Бургундии достал свой королевский кинжал из ножен, и в руках у Кримгильды тут же оказался серебряный нож.

— Брат, тебе придется пролить кровь, чтобы защитить собственную жизнь. Ни Хаген, ни Зигфрид не помогут тебе и уже не сделают так, чтобы твои руки остались чисты. Вряд ли на этот раз тебе удастся списать свой позорный поступок на кого бы то ни было.

— Не беспокойтесь, — заверил его Хаген. — Я защищу вас собственным телом, и мой меч остановит Кримгильду.

Гунтер, уверенный в поддержке Хагена, улыбнулся.

— Что ж, пусть будет так.

Кримгильда прыгнула вперед, и Гунтер не промахнулся. Он просто выставил вперед руку с кинжалом на тот случай, если Хагену не удастся остановить обезумевшую королеву гуннов. Он не почувствовал, как тонкое лезвие вонзилось в его тело, а собственное оружие, пробившее грудь Кримгильды, мягко, без нажима вошло в ее плоть. Гунтер лишь ощущал на себе тело сестры, которая, казалось, подошла к нему с объятиями. Ее волосы коснулись его лица, и когда королева склонила голову на его левое плечо, он услышал, как она прошептала:

— Что ж, пусть будет так.

Их руки выронили оружие, и брат с сестрой обнялись в тихом танце. Они поддерживали друг друга, в то время как темная кровь пропитывала их одежды. Впервые за много месяцев Гунтер не задался вопросом, где же Хаген. Сама мысль об этом показалась ему абсурдной. Безумие медленно отступало, сослужив свою службу. Хаген был мертв, и он сам убил его. Старый советник мог быть только на дне Рейна.

Кримгильда улыбнулась, и ее улыбка была искренней. Ненависть, которую она ощущала, уступила место любви. Любви, которую она с самого детства испытывала к старшему брату. К хорошему, справедливому Гунтеру, умирающему сейчас у нее на руках.

Когда Этцель подошел к этой печальной паре, тела упали на медвежью шкуру, и их руки переплелись на пути в царство мертвых. Король гуннов опустился рядом с королевой на колени, держа в руках ее сына. Взглянув на ребенка, Кримгильда с трудом произнесла:

— Зигфрид… — И струйка крови потекла из уголка ее губ.

Она попыталась подняться к ребенку, но ее тело уже обмякло. От горя Этцель даже не мог испытывать ярости.

— Ты этого хотела? Для этого ты стала моей женой? Без любви, думая лишь о мести и смерти?

Задрожав, Кримгильда улыбнулась.

— Мой Этцель… мой милый… мой красивый король… я ведь так хотела… для тебя… большего… — Ее глаза закатились, и последние слова застыли на холодных губах.

Сейчас в Гране билось лишь два бургундских сердца.

Тишина, которую услышал Гернот, подбежав к шатру Этцеля, была хуже ликования и предсмертных криков, сопровождавших его по пути сюда. Эта тишина свидетельствовала о завершении чудовищного преступления.

Вход охраняли четыре ксантенских солдата, а в тени возле них лежали бургунды, которых они убили. Лица воинов были спокойными и полными решимости. Принц Бургундии не успел войти, так как в проеме показалась чья-то фигура, освещенная мягким пламенем факелов. Это был король гуннов. Лицо Этцеля посерело от боли, ноги у него заплетались, а взгляд покрасневших глаз казался пустым. На руках он нес маленького Зигфрида.

Гернот не решился спросить, что произошло, потому что на лице Этцеля можно было прочитать ответы на все его вопросы. Они стояли друг против друга молча, и тишину нарушало лишь радостное гуканье младенца. Двое мужчин со столь разными душами плакали об одном и том же.

Этцель протянул своего приемного сына Зигфрида его дяде.

— Возьми ребенка и увези его отсюда. Сегодня бургунды опозорили мое королевство, и если бы я действовал так, как мой отец, то мне пришлось бы убить и тебя, и ребенка, чтобы уничтожить эту гнилую кровь на все времена.

Принц осторожно взял малыша и увидел, как что-то блеснуло на маленькой ручке. Это было кольцо, которое Зигфрид держал, словно игрушку.

— Мне приходилось слышать легенды о золоте, — сказал Этцель. — Пускай я в них и не верю, но, честно говоря, не готов бросить вызов судьбе.

— Кольцо. Вот корень всех бед, — прошептал Гернот и забрал у малыша украшение, после чего ребенок сразу же начал плакать.

Этцель покачал головой.

— Что ж, можете верить в это, если надеетесь, что так вам будет легче. — Он посмотрел на мертвецов, лежащих у шатра.

Все слова были сказаны, а остальное было бы лицемерием, поэтому Гернот развернулся и отправился обратно к кораблю вместе с флагом, кольцом и ребенком.