Командировка в Индию

Культура производства

В предновогодние дни в отеле установили огромную елку с гирляндами цветных лампочек, она была настоящая и пахла хвоей; но и вазу с дизайнерским букетом белых калл и хризантем тоже оставили. По вечерам пианист наигрывал мелодии из популярных голливудских фильмов, и в импровизированных гостиных холла стало многолюдней. Ощущение праздника, Рождества или Нового года, как будто спустилось с неба, поскольку ни при каких обстоятельствах оно не могло просочиться в дверь из тропической жары. Таинственная улыбка не сходила с Лизиного лица, и мало кто из старых знакомых узнал бы ее сейчас. Обычно сдержанная и рациональная, Лиза была в приподнятом, взволнованном настроении, она ждала звонка Вихана, ждала чудес, перемен в жизни и в своих мечтах видела себя рядом с ним – они такая красивая пара.

И вот настал канун 2014. Несмотря на то, что в штате Махараштра новый год отмечают в первый день весны, вечером в ресторане отеля было многолюдно и шумно: арабские шейхи в белоснежных кандурах со своими женами, богатые индийцы в костюмах с иголочки, мусульманки, прикрывающие волосы тонкими накидками, элегантные индианки. Шампанское разливали за счет заведения тем немногим, кто позволял себе употреблять спиртное. К полуночи Лизины коллеги незаметно прикончили принесенную с собой бутылку виски и, перейдя на шампанское, загрустили, вспоминая своих близких. Тоска по дому ползла по их физиономиям, превращая улыбки в гримасы, но Лиза старалась держаться непринужденно, как будто все так мило и приятно. А на самом деле она готова была расплакаться в любой момент – Вихан так и не позвонил. Южнее тропика Рака, там, где в полдень солнце встает в зенит, деды морозы не водятся. Все ее надежды напрасны, лучше бы она действительно поехала в Европу по турпутевке.

Все воскресенье она проплакала, а в понедельник решила начать новую жизнь, и начала ее с зарядки перед огромным окном, выходящим на набережную Марин Драйв. Тротуар набережной был размечен на короткие и длинные отрезки для бега трусцой, и в начале каждой дистанции надпись «Jogging!» призывала не любящее особо напрягаться население к утреннему моциону. Бегали и молодые люди, и не очень; иногда она видела знакомых моряков. Самое лучшее лекарство от любовных неудач – это заставить себя чем-то заняться, именно заставить, приложить усилие, чтобы энергия разочарования направилась в другое русло, туда, где она может принести пользу, как уже однажды было, когда ее предал Федор. Лиза вышла на набережную и взяла старт. Она бежала не быстро, взгляд скользил по морской глади, отмечая, что море, как живое, постоянно меняет свое настроение и цвет. Но в целом блеклый пейзаж со знаменитой набережной, совсем не такой, как на рекламных открытках, не радовал; смог, висящий над городом, фильтровал краски неба, а вода ушла при отливе, оставив на песке грязь и мусор.

Облачившись после душа в джинсы и хлопковую рубашку, она спустилась вниз на завтрак, взяла овсянку, которую тут неплохо готовили, быстро проглотила десерт с кофе и выбежала на прилегающую улицу, где под пальмами курили мужики в ожидании автобуса. Когда автобус подошел и все расселись по местам, к ней обратился Андрей Томилин:

– Лизавета, – говорил он, инстинктивно чувствуя, что она чем-то расстроена, – я понимаю, что с индусами не просто, но ты постарайся ускорить оформление пропуска на автобус.

Лиза моментально переключилась на работу, кивнула в знак согласия; ей и самой было противно, что она не может справиться с этой проблемой, надоело ходить через три проходные, где каждый раз ее обыскивали наглые глаза усатых охранников-сикхов. Суреш каждый день тряс перед ней бумагами, где стояли какие-то закорючки и штампы, и вот-вот собирался подписать разрешение на автобус у начальника доков.

Автобус остановился напротив проходной, на другой стороне улицы у фирменного туалета «Сулабх». Все вышли и ждали вовсе не светофора, который особого значения в час пик не имел, а удобного момента, чтобы перебежать площадь через сквер, находящийся в центре. Суреш задерживался в казарме на завтраке, и все это время они рассматривали семейство, которое проживало в фирменном туалете и следило за его чистотой. На ограде сквера сушились постирушки: одежда всей семьи, включая длинные полотнища сари. «Сулабх» представлял собой вполне солидное строение с просторной моечной зоной и обилием воды, поэтому проживать в таком месте для уличных было большой удачей. Да вон и сами квартиранты, в сквере завтракают из одной кастрюли.

Наконец появился Суреш, дожевывающий прихваченную с собой лепешку, и провел их через проходную. Когда они добрались до цеха, Лиза скомандовала:

– Быстро! Бумаги на стол. Где твои разрешения?

И Андрей Томилин кивнул ему, давая понять, что мэм не шутит.

– Все бумаги готовы, – ничуть не смущаясь, отпарировал Суреш, – только не подписали, у водителя автобуса ведь, реально, паспорта нету.

Ну как его назвать после этого. Знает ведь, что без паспорта пропуск не оформить. Для разбирательства Лиза вызвала младшего лейтенанта Гулати. Красавчик Гулати, как всегда, безукоризненно наглаженный и надушенный, явился довольно быстро и сделал удивленные глаза. С Сурешем они говорили на маратхи, потом Гулати, сочувственно качая головой, обратился к Лизе по-английски:

– Какая неприятность, будем исправлять.

В качестве наказания Сурешу было приказано (довольно мягко) быстро найти водителя с паспортом.

– Йес, сэр, – браво подтянулся Суреш, щелкнув каблуками.

– А ты что думала, – сказал Андрей Томилин, – офицер будет отчитывать Суреша за разгильдяйство? Никогда! Он ведь сам в следующей жизни может родиться матросом. Не расстраивайся, Лизавета. Может, Сурешу показалось справедливым дать работу парню из трущоб, а может он в доле.

– Намасте, – поклонился им подошедший Альмаду, сложив ладони домиком.

Количество бус у него на шее прибавилось. Лиза тоже, приветствуя его, сложила ладони домиком и спросила, зачем ему столько бус. Альмаду рассказал, при посредстве Суреша, что он серьезно болен, лечится молитвами и пением мантр, а бусы из разных камней и цветочные гирлянды активируют чакры и помогают усваивать энергию из Космоса.

Около стенда Лиза уселась на высокую табуретку, откуда, как рефери, могла видеть все поле деятельности. Мужики для начала отправились в садик на перекур, Гриша кормил бурундуков – эти мелкие зверюшки с торчащими вверх полу-лысыми хвостами носились с неимоверной скоростью. Над ними парили ястребы с коричнево-золотистым оперением и размахом крыльев больше метра. Потом к ней подошел Геныч.

– Лиза, погляди на рабочие столы, там сплошной обсерантес, скажи индусам, пусть уберут.

Не хватало только гуано. Столы стояли в ряд как раз под поперечной балкой цеха, на которой любили отдыхать птицы всех мастей. Иногда залетали ястребы, кружащие над садом, и уж точно забегала обезьяна, в поисках съестного она проходилась по столам и мусорным бакам, отдыхать тоже любила на балке. Похоже, за выходные тут побывало много пернатого народа.

– Суреш, позови людей, которые уберут все это безобразие, – потребовала Лиза.

– Сам цех утром убирали, а за вашими птицами они убирать не должны, – отбарабанил Суреш.

– Наши птицы? У нас по контракту должны быть помощники. Где эти два ангелочка, Шинде и Ганеша?

– Успокойся, Лиспета.

Суреш с самого начала объяснил Лизе, что его именно так учили произносить ее имя по-английски, и сдвинуть его было невозможно. Правда, русское окончание он сам пристроил.

– А я и так спокойна.

– Нет, ты, реально, то болтаешь ногой, то дергаешь пальцами, а никаких движений не надо. Вот сиди спокойно на своем табурете. Надо вот так как я, видишь: сел и не двигаю ни руками, ни ногами, ни глазами. Чтобы успокоилась нервная система, надо сначала успокоить тело.

К концу дня настроение совсем испортилось: выяснилось, что уборщиком на участке числился болезный Альмаду. Ну кто же его заставит убирать. Тогда Лиза предложила накрывать на ночь столы газетами. Она каждый день приносила газеты из отеля, и в свободное время читала, сидя на своем табурете, знакомясь таким образом с городской жизнью.

После работы Лиза не села в автобус вместе со всеми, а свернула на немноголюдную улицу; прошла импозантное здание с греческим портиком, на фронтоне которого было написано: «Азиатское общество Мумбаи. Потом постояла у Биржи, которую охраняли автоматчики, обошла группу людей, которые, не отводя глаз от котировок в бегущей строке над входом в здание, что-то быстро набирали на своих телефонах.

Улица финансовых департаментов и банков постепенно сузилась, и уже здесь едва разъезжались две машины со сложенными зеркалами, неистово сигналя пешеходам в спины; но впечатления это ни на кого не производило (разве что Лиза заткнула уши).

Она свернула в еще более узкую улочку и оказалась на Нариман Стрит перед небольшим восьмиугольным сооружением с часовой башенкой. Редкие окна и двери были закрыты решетками или заколочены, а колонны по четырем сторонам поддерживали бородатые атланты с телом льва и поднятыми крыльями. От строения веяло склепом, но вряд ли они могли поставить склеп в центре города (хотя кто их знает), скорее, это была часовня, мрачная и запущенная. Прохожие ничего не могли ей объяснить, понять можно было только одно слово – «парси». Значит, парсы – догадалась Лиза, когда пройдя немного вперед, оказалась перед храмом огнепоклонников.

Это было двухэтажное здание с огромными арочными окнами, колоннами, каменными балконами и несметным количеством разнообразных индийских и готических элементов. Здание притягивало своей необычностью и таинственными символами: над входом со второго яруса глядели глаза ястреба, а с капителей колонн собирались спрыгнуть кролики с коровьими копытами. Вход охраняли каменные парнокопытные с мосластыми коленями и мужскими лицами – ассирийское божество ламассу. Лиза попыталась заглянуть внутрь, но внезапно возникший страж преградил ей путь. «Только для парсов!» – было написано на табличке, на которую указывал охранник.

Она свернула на другую улицу, прошла немного и сама не заметила, как оказалась в плотной толпе рабочего люда (а ведь Саша предупреждал), молодые мужчины шли с работы в сторону вокзала, спешили на пригородные поезда. Они занимали всю ширину улицы. Рядом с ними идти было неприятно и даже страшновато, толпа уплотнялась, и все больше взглядов устремлялось на Лизу. Они удивлялись, изучали, раздевали взглядами, и бог знает, что еще себе думали. Бежать было нельзя, это могло вызвать реакцию, да и некуда. Она вспомнила недавний случай с японцем, которого люди забили насмерть за то, что он вступил в пререкания, отстаивая свое право носить шорты и зеленый «петушиный гребень» на голове. Лиза достала шарф из сумки и накрылась, спрятав оголенные выше локтя руки; протиснулась поближе к домам, и тут кто-то схватил ее за шарф. Тогда она нырнула в открытую дверь магазина, оставив шарф. Магазинчик был крохотный, там продавали белые хлопковые штаны с завязками, которые толстые женщины надевают под курту. Шальвары были такими широкими, что Лиза могла бы вся поместиться в одну штанину. Старый хозяин магазина сразу понял, что она ничего не купит, но не ворчал. Он позвонил по телефону и вызвал такси; пока ждали, Лиза расспрашивала его про парсов.

– Люди парсов любят, – торговец одобрительно покачивал головой, – они содержат много учебных заведений и больниц, беднякам помогают. Они пришли в Индию не с пустыми руками, и, можно сказать, создали тут промышленность.

Только он разговорился, как к магазинчику подкатило такси. Но даже в машине не было безопасно, никто не сторонился, объехать плотную массу удавалось только после настойчивых гудков. Идущие мужчины касались руками корпуса машины, пальцы ложились на опущенное стекло и свешивались в салон. Лиза замерла, она чувствовала снаружи напряжение, как в лесу, когда за тобой наблюдают невидимые глаза хищников, и любая резкость с ее стороны могла их спровоцировать. Перевернуть такую машинку не составляло особого труда, ведь не просто так, высаживая ее у отеля, пожилой мусульманин запросил сумму вдвое больше обычной.

После ужина Лиза забежала к Генычу, там, попивая пиво, сидели Андрей Томилин и Гриша.

– Ты устала сегодня, Лизавета? – оживился Томилин, который не догадывался, что есть другие поводы для расстройства кроме работы, – учись у индусов ничего не брать в голову. Спорить с ними тоже бесполезно. Записывай, и в конце недели мы отправим докладную их начальству.

– Налить виски? – предложил сочувственно Геныч.

– Немного, и льда побольше, – сказала Лиза.

Она с удовольствием сделала несколько глотков и сразу почувствовала расслабление. Сидела недолго. Придя к себе, приняла душ и развалилась на огромной кровати, листала газеты, потом залезла в интернет – искала сведения о парсах. Оказалось, что дела у парсов плохи – вымирают, в Мумбаи их осталось меньше тысячи, а ведь несколько столетий назад они толпами бежали в Индию из мусульманского Ирана.

Пропуск для въезда на территорию появился через пару дней. Теперь они, не выходя из автобуса, наблюдали за жизнью семейства, нашедшего себе ночлег в туалете «Сулабх», и по-прежнему на заборе сквера сушилось белье. Суреш ждал автобус за воротами, объяснял что-то охранникам и с важным видом косился на Лизу: «А что бы вы без меня делали?». Она ему кивнула: – «Молодец». Около цеха их, как обычно, встречали Альмаду и вернувшаяся из загула собака Жуля.

Рабочие переоделись и спустились вниз из прохладной конторки, Лиза уселась в цехе под вентилятором на свою табуретку. Томилин упорно приглашал ее в конторку, но Лиза поднималась туда только по мере необходимости, от кондиционера начинался насморк.

– Слушайте, – Лиза просматривала газету, – корабль N, это один из наших, случайно потопил рыбацкое судно, шедшее без опознавательных огней.

– Ты шутишь? – удивился Гриша.

– Вообще, это правда, – влез в разговор Суреш, – но, реально, всех спасли. Они все сами вышли на ночной улов. Ничего такого.

– Спроси у него, где болты, которые я сдавал три дня назад, – сказал Гриша.

– А болты – это не мое дело, я моряк, а не токарь, – моментально отпарировал Суреш.

– Не твое дело? Тогда зови этих двух ангелочков. Где они? Или звони Гулати, пусть он их приведет, – сказала Лиза.

Суреш покосился на нее и медленно зашагал прочь. Через некоторое время Шинде и Ганеша стояли около стенда. Они неторопливо беседовали друг с другом, как будто коротали время в ожидании поезда. Рабочие поглядывали на них, но никто не решался дать им задание. Тогда Лиза попросила Шинде сходить в соседний цех и принести болты, которые наверняка уже готовы. Они пошушукались и вразвалочку, обнявшись за плечи, ушли вместе. После обеда они вернулись без болтов, устроились в дальнем углу и глядели исподлобья, как будто по Лизиной вине пропустили поезд. Выяснить обстоятельства с болтами было невозможно.

– Что ты к ним пристала? – заступался Суреш.

– А то, что они по контракту числятся помощниками, а вместо работы шляются в обнимку, как эти… как они у вас называются? И нифига не делают.

– Они, в самом деле, друзья, – возмутился Суреш. – Это у вас друг приходит в беде, а настоящий друг – это тот, кто с тобой в радости. Реально, испытание для друзей – это благополучие, а не беда. И ходят, как хотят, – у нас демократия. Вот.

– Надоел ты мне, Суреш, со своей демократией, сам тогда неси болты.

– Ты их обидела, – Суреш просто отчитывал ее, – они, вот, не привыкли, чтобы с ними так говорили. Ты должна попросить у них прощения.

– Ты с ума сошел, они бездельники! А ты просто клоун. И я тоже не привыкла, чтобы со мной так разговаривали тинейджеры вроде тебя.

Она, конечно, имела в виду «сопляки», но не знала этого слова по-английски.

– Ты, вообще, не любишь разбираться, сразу ругаешься. Ты должна понять, что в Индии, реально, такая культура производства, – Суреш говорил настойчиво.

Таких напористых Лиза еще не встречала, хотя, кто знает, может, и другие так думают, только сказать не умеют. И слова-то какие – «культура производства». Наверное, слышал про политику несотрудничества Махатмы Ганди в борьбе с британцами, думает, что отстаивает независимость.

– Шинде, – позвала Лиза, – объясни, пожалуйста, почему ты ничего не делаешь?

– Я, мэм, вот, – мямлил Шинде, – не для того сюда пришел. Один человек, которого я очень уважаю, сказал мне: “Иди, Шинде, и учись, – так и сказал, – иди и учись”. Вот я стою и учусь.

Отпустив Шинде, Лиза позвала Ганешу. Смугленький Ганеша лепетал что-то совсем невнятное и закончил словами:

– Я совсем плохо, малярийные таблетки пью, а прихожу в цех.

Только малярии не хватало! Лучше бы он вообще не приходил, если не врет, конечно, про малярию. Прав Томилин, надо писать докладную, пусть пришлют кого-нибудь более вменяемого, без демократических идей – просто рабочие руки.

Она сама пошла за болтами. В токарном цехе народ толпился около двух старых английских станков, на которых умельцы вытачивали из латуни капитанский жезл со сложным орнаментом.