Командировка в Копенгаген

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Эдни потребовалось очень много времени, чтобы снова прийти в себя. Она не вернулась на работу днем в понедельник, а поехала домой. Пока не увидела на дорожке отцовский автомобиль, Эдни не предполагала, что он вернется из поездки так быстро. Значит, придется приходить в норму немедленно.

Во вторник Эдни обнаружила, что кто-то доставил записи и документы, которые она забыла, покидая в спешке квартиру Сэвилла. Никакой личной записки от него не было, только инструкция по поводу незаконченной работы. Хотя почему она ждала, что он напишет что-то личное? Она вспомнила, как он выгнал ее.

Среда тянулась бесконечно. Но к четвергу Эдни более-менее пришла в себя. Однако каждый раз, когда она думала о том, насколько далеко зашли их отношения с Сэвиллом, она с трудом представляла, как справится с собой, когда снова увидит его.

Ему-то что! Она не сомневалась в том, что он уже бывал в таких ситуациях. Хотя и предполагала, что не каждый день среди любовной сцены он говорил партнерше, что ей лучше уйти.

«Партнерша»! Как отвратительно. Она бы предпочла думать, что не была для него просто партнершей. Но могла бы ею стать! Если бы она вдруг (надо признать, запоздало) не вспомнила, что у Сэвилла травма головы, тот довел бы до конца их любовную близость.

Интересно, подумала она, может быть, способ, каким она прервала… процесс и стал причиной того, что Сэвилл остановил их любовные ласки. Может быть, когда… дело… доходит до такого накала, разговаривать не положено? Что она знала? Да ничего не знала.

Кроме того, что скучает по нему. Несмотря на то, что не могла представить, как посмотрит ему в глаза при встрече, она скучала по нему так сильно, что едва могла дождаться завтрашнего дня, чтобы снова увидеть его.

В пятницу Эдни надела свой самый лучший деловой костюм: голубой, с белой отделкой. Она знала, что выглядит отлично, и это придало ей уверенности.

Эдни припарковала свою машину, увидела автомобиль Сэвилла и поднялась к себе. Прежде чем войти, она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Когда она вошла, наградой ей стала разрядка напряжения!

Дверь между их кабинетами была открыта, и боковым зрением Эдни увидела, что Сэвилл уже был на месте и погружен в работу. Он даже не взглянул на нее.

Она вошла и убрала в ящик стола свою сумку.

— Зайдите, Эдни, — распорядился он холодным, безразличным тоном.

Взяв блокнот, Эдни вошла. Она собиралась спросить, как он себя чувствует, но, судя по всему, он не хотел никакого участия с ее стороны.

— Доброе утро, — сказала она сухо, возненавидев себя за то, что чувствительная, слабая часть ее натуры все еще беспокоилась о нем.

А что беспокоиться? Он суров, деловит, холоден. Она ненавидит его за это! Как он мог, после того как они лежали рядом почти совсем обнаженные, диктовать ей одно, другое, словно ничего не произошло!

Сэвилл поднялся и взглянул на часы. Высокий, безупречно одетый, бизнесмен до мозга костей, и, по мнению Эдни, потрясающий.

— Я должен встретиться с Уинтропом Батлером и еще кое с кем. Прошу вас просмотреть почту и положить все, что требует внимания, мне на стол.

— Хорошо, — спокойно ответила она. Ее взгляд был прикован к блокноту.

— Не забудьте, что совещание начинается в десять! — напомнил он — совершенно напрасно, по ее мнению. Она сама оповещала всех об этом!

— Я приду без пяти, — ровным голосом сказала она.

Не произнеся больше ни слова, Сэвилл вышел. С чувством, что она получила очень ясное послание: «Забудьте, что когда-то побывали в моей постели», Эдни сжала зубы, стараясь не расплакаться, и набросилась на работу.

Опять-таки из чувства гордости она пришла в конференц-зал вовремя. Последними появились Сэвилл и Уинтроп. Эдни увидела, как Сэвилл сразу метнул взгляд туда, где она должна была сидеть, и подумала, что от нее не осталось бы и мокрого места, если бы она осмелилась не явиться.

Это был единственный раз, когда он обратил внимание на ее присутствие, и Эдни снова почувствовала к нему ненависть. Ладно, она и не ожидала, что он будет танцевать от радости, увидев ее. Но зачем же относиться к ней просто как к еще одному предмету казенной мебели? Он мог хотя бы спросить: «Готовы?» Или что-то в этом роде. Разве она ждала слишком многого?

Совещание было в разгаре, и следующие два с половиной часа у Эдни не было времени думать ни о чем, кроме как о сложных фактах, цифрах и профессиональных терминах.

Потом настала очередь Сэвилла, который должен был выступить с заключительной речью и закрыть совещание.

В какой именно момент испарилась ее ненависть к нему, она бы не могла сказать, но то, как он без всяких усилий точно определял самые сложные проблемы, вызвало любовь и восхищение. Ее гордость за него набирала высоту! А ведь он менее чем неделю назад получил травму шаром для крокета!

Интересно, оправился ли он от этого удара? Сэвилл выглядел таким бледным, таким усталым, когда она забирала его из больницы. Она так его любила, ее переполняла такая нежность к нему.

Продолжая выступать, Сэвилл повернулся к ней. Как замечательно он выступал, каким замечательным человеком он был! Она любила его, о, как она любила его!

Вдруг он резко остановился. Все внимание присутствующих было приковано к нему. Сэвилл слегка повернул голову и посмотрел прямо на нее. И хотя последние полчаса он без запинки говорил о сложнейших вещах, когда их взгляды встретились, он запнулся. Внезапно в середине заключительной речи Сэвилл посмотрел ей прямо в глаза — и пошатнулся. Его брови поднялись, словно что-то его потрясло.

О, нет! Эдни почувствовала, как ее бросило в жар. И в следующую секунду прошиб холодный пот от ужаса! Она-то знала, что именно потрясло Сэвилла!

Он закончил свое заключительное слово. Эдни встала и, воспользовавшись тем, что несколько директоров окружили босса, вышла. Испытывая ужас, она вошла в свой кабинет, убрала свои записи в ящик стола и, задержавшись ровно настолько, чтобы схватить сумку, убежала.

В панике, не став ждать лифта, она стрелой понеслась к лестнице, пробежала первый марш и, торопливо обернувшись, увидела Сэвилла, направлявшегося целеустремленно и быстро к себе в кабинет. Ни при каких обстоятельствах она не должна была столкнуться с ним на автомобильной стоянке.

Голова Эдни все еще кружилась от взрывоопасных мыслей, когда она вдруг поняла, что, сама того не желая, ехала куда глаза глядят и в результате оказалась очень близко от своего дома.

Эдни повернула на глухую улицу. Она чувствовала себя разбитой и абсолютно несчастной. Это был тот редкий случай, когда она поняла, что не может поделиться со своим отцом. Слишком велика была ее боль, слишком велико унижение.

Потому что, вспомнив, как запнулся Сэвилл, когда их взгляды встретились, в каком он был шоке, Эдни осознала: он понял то, что она, потеряв в тот момент бдительность, и не пыталась скрывать, что любит его!

Он был проницателен, остроумен, и он знал женщин! Вне всякого сомнения, Сэвилл мог понять все по одному слову, взгляду, вздоху. А ведь она до этого злосчастного момента изо всех сил старалась скрывать от него свои истинные чувства! Как она могла так забыться, так залюбоваться им, что все чувства забили ключом. И когда он повернулся и взглянул на нее, любовь, должно быть, сияла на ее лице как сигнальный огонь! О, это было непереносимо!

До сегодняшнего дня любые свои чувства или страсть она могла бы, как ей казалось, объяснить ему чисто биологически — проснувшимся физическим влечением. Господи, как по-медицински это звучит! Но он в любом случае должен знать, что взрослые люди по обоюдному согласию могут вступать в интимную связь и без настоящей любви.

То, что она была исключением из правил, он не предполагал — до сегодняшнего дня, когда только слепой не увидел бы, что она любит его. Но Сэвиллу не было дела до ее любви. Он не хотел этой любви и после того, как вышел из шока (это заняло у него меньше минуты, как она заметила), должен был предпринять серьезные шаги, чтобы положить всему конец.

Эдни хотела избавить его от необходимости увольнять ее с работы. Она уже знала, что не вернется в «Ай Эл инжиниринг энд дизайн». Аннетт прекрасно справится без нее.

Примерно через час Эдни почувствовала, что достаточно успокоилась и может ехать дальше. Она скажет отцу, что ушла с работы, и, может, тот будет снисходителен и не станет расспрашивать ее ни о чем.

Однако, придя домой, Эдни обнаружила, что отца нет. Зазвонил телефон, но она была не в состоянии вести вежливый разговор. Все равно это звонили не ей, поскольку предполагалось, что она должна быть сейчас на работе.

Телефон звонил несколько раз в этот день — очевидно, кому-то позарез был нужен ее отец, но Эдни не имела понятия о том, где он мог быть, и в любом случае чувствовала себя слишком расстроенной, чтобы отвечать на звонки.

Отец пришел домой незадолго до того времени, когда она обычно возвращается с работы.

— Привет! Ты рано! — воскликнул он, и слова о том, что она только что ушла (хотя точнее было бы сказать, убежала) с работы, застряли у Эдни в горле.

— Компенсация за переработку, — ответила она и сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться и покончить разом со всем. — На самом деле… — начала она, но отец заговорил одновременно с ней. Она вежливо уступила право ему.

— Меня… не было, — сказал он, как ей показалось, слегка запнувшись.

— Пил чай с миссис Эндрюс? — попыталась Эдни ему помочь и поняла, что не ошиблась.

— По правде сказать, да, — ответил он и продолжил: — Бланш интересовалась — можешь отказаться, если хочешь, — не придешь ли ты к ней завтра на ужин?

Ее отец не относился к числу людей, которые открыто выражают свои эмоции, но это звучало серьезно. А то, что он вообще передал ей приглашение, говорило о том, что он его одобряет.

Как ни щемило у нее сердце, Эдни нашла в себе силы улыбнуться.

— А ты там будешь?

— Разумеется! — быстро ответил он.

— Тогда с удовольствием приду, — сказала она и, поскольку сердце не унималось, добавила: — Пойду переоденусь.

Так как отец явно пребывал в прекрасном расположении духа, Эдни не решилась говорить ему ничего, что могло омрачить его настроение. Вместо этого она изобразила еще одну улыбку и увидела, что он направился к телефону, стоящему в холле.

Однако телефон зазвонил прежде, чем он успел сделать свой звонок.

Эдни проходила мимо него, когда он подошел к телефону.

— Это тебя, — сказал он, протягивая ей трубку.

Надеясь, что это не кто-то из ее друзей захотел поболтать, она подошла и взяла трубку.

— Что вы там делаете? — спросил строгий голос, который она немедленно узнала.

— Я здесь живу! — ответила Эдни, задыхаясь, и швырнула трубку.

К счастью, отец куда-то ушел, и Эдни беспрепятственно помчалась в свою комнату. Сэвилл знал, что она его любит, — что ему еще надо?

Эдни едва сдерживала рыдания. При чем здесь любовь! Должно быть, он просто взбесился, когда ее не оказалось под рукой, чтобы писать под диктовку его распоряжения.

Эдни попыталась вызвать в себе ненависть к нему, но не смогла. Он не просил ее влюбляться в него и, наверное, пришел в ужас, когда обнаружил, насколько она глупа. Злость бурлила в ее сердце. Ну и нечего названивать — она и так знает, что ее увольняют.

Ее злость поутихла. Вряд ли он так поступит. И не только из деловых соображений. Ему, безусловно, присуща некоторая чуткость, Эдни не раз убеждалась в этом. (А может, в память о тех мгновениях страсти, которые они пережили вдвоем.) Она начала понимать, что, прежде чем отдать письменное распоряжение, босс непременно известил бы ее об этом устно.

Эдни сменила красивый костюм на джинсы и хлопчатобумажную футболку и услышала, как телефон зазвонил снова. Неужели он мог позвонить второй раз?

— Эдни! — крикнул снизу отец. — Тебя!

Ноги стали ватными. Не может быть, чтоб это был он. Не только Крейторн знал ее телефон! С трепетом Эдни спустилась в холл.

— Спасибо, папа, — сказала она и, когда он ушел по своим делам, робко взяла трубку.

— Я слушаю, — севшим голосом сказала она.

— А я думаю, нам лучше встретиться, — заявил твердый решительный голос, который мог принадлежать только одному человеку.

— Я так не думаю, — ответила она и на этот раз более спокойно положила трубку.

«Я думаю, нам лучше встретиться»? Он что, надеялся, что она смиренно приедет на место встречи только для того, чтобы услышать: «Помните о трехмесячном испытательном сроке? Вы его не выдержали!»

— Это тот же самый человек? — спросил отец, выйдя в холл.

— Мой босс, — уточнила Эдни. Она решила, что еще не наступило подходящее время для объяснений. — Мы… сегодня утром было очень важное совещание…

— И он отпустил тебя пораньше домой, а сам продолжает связывать концы с концами, — закончил за нее отец, сделав совершенно неправильный вывод.

— Что ты хочешь на ужин? — спросила она.

Они поужинали. Потом отец решил навестить Бланш. Эдни была рада этому, потому что ей хотелось побыть одной. Но некоторое время спустя она услышала, как к дому подъехала какая-то машина. Посмотрев в окно, она не поверила своим глазам. Сэвилл? Прежде чем он вышел из машины, она уже была наверху, в своей комнате. Эдни в панике бросилась на кровать. Она услышала звонок в дверь и молила Бога о том, чтобы отец не вернулся до того, как уедет Сэвилл.

Звонок прозвенел второй раз, потом третий, четвертый. Сэвилл звонил долго и настойчиво.

Эдни обливалась слезами, но никакая сила в мире не заставила бы ее открыть дверь. Конечно, Крейторн заметил ее машину на дорожке. Но тот факт, что она его любит, вовсе не означает, что она должна сидеть дома все вечера. Она ушла пешком. На свидание.

Пятого звонка не последовало. Когда Эдни услышала, как заработал двигатель его машины, у нее едва не остановилось сердце. Это был конец. Она знала это. Сэвилл пытался поговорить с ней, и по телефону, и приехал к ней домой. По его мнению, он сделал все что мог. Больше попыток не будет.

Эдни была настолько убеждена в этом, что, когда минут через пять зазвонил телефон, решила подойти. Сейчас она лучше контролировала себя, чем раньше.

Телефон продолжал звонить, когда она не спеша вышла из своей комнаты и пошла вниз. Телефон продолжал звонить — возможно, звонок был важным. Не колеблясь, она сняла трубку.

— Алло? — сказала она и не поверила своим ушам.

Потому что услышала голос, бесспорно принадлежавший Сэвиллу, и никому другому.

— Эдни, — сказал он, — я люблю вас! — И положил трубку.

У Эдни не хватило сил сделать то же самое. Она просто стояла, уставившись на телефон, а мозг отказывался работать.

Совершенно ошеломленная, она все еще стояла и, как загипнотизированная, смотрела на телефон, когда услышала, что вернулся отец. Не в состоянии ни думать, ни говорить, она влетела в свою комнату. Однако минут через десять поняла, что не может сидеть весь вечер взаперти. Но спуститься вниз и поддерживать обычный разговор она была не в силах. Сэвилл просто не мог сказать того, что она услышала! Ей показалось!

Схватив сумку и вынимая на ходу ключи от машины, Эдни спустилась вниз.

— Договорился с миссис Эндрюс? — умудрилась она спросить достаточно спокойно.

— Она с нетерпением ждет завтрашнего вечера, — ответил отец и, заметив у нее в руках ключи от машины, поинтересовался: — Уходишь?

— Я не надолго.

— Я не буду дожидаться тебя и лягу спать, — язвительно сказал он.

Эдни ехала минут пятнадцать, когда вдруг обнаружила, что едет в направлении дома Сэвилла.

О, Боже! При первой же возможности она быстро развернулась. Что она делает? Однако и домой не хотелось. Заметив на первой же парковке свободное место, Эдни повернула туда и остановила машину. Он не мог сказать: «Я люблю вас!» Этого просто не может быть! Но выбросить его слова из головы она не могла.

Снова и снова Эдни вызывала их в памяти. «Я люблю вас!» Скорее всего, она ослышалась.

Несмотря на то, что она плохо соображала, Эдни все же догадалась, что Сэвилл звонил ей из машины — он просто не успел бы вернуться к себе.

Следовательно, он знал, что, хоть Эдни и не открывает дверь, она дома.

Сама она с трудом понимала, где находится. На каком свете. Может быть, любовь лишила ее разума? Она так мечтала услышать от Сэвилла, что он любит ее. Но он не мог сказать этого… или мог?

Эдни прилагала героические усилия, пытаясь рассуждать логически, но в ее состоянии это плохо удавалось. Он так сказал? Он так считал? Так, давай все сначала!

Зачем ему было это говорить — если он вообще такое сказал. Ясно одно: он хотел поговорить с ней, а она… она достаточно убедительно показала, что не желает разговаривать с ним.

А может быть, он, устав от попыток поговорить с ней, решил сообщить ей эту сногсшибательную новость, чтобы привлечь ее внимание? Что ж, это ему прекрасно удалось!

Но… зачем ему привлекать ее внимание? Какие-то деловые соображения? Могло быть такое? Эдни как-то не верилось.

О, Господи, неужели Сэвилл действительно сказал «Эдни, я люблю вас»? Эдни прерывисто вздохнула, но через пять минут ни к какому выводу так и не пришла. Она знала, что не успокоится, пока не узнает правду. Ни за что не вернется домой и не ляжет спать, пока не выяснит все до конца.

Сэвилл звонил ей трижды и приезжал к ней домой. Вдруг он решил оставить свои попытки. Эдни проглотила подступивший ком отчаяния. Раз так, ей надо было набраться храбрости и поехать к нему. Но хватит ли у нее храбрости? Сможет ли она?

Поборовшись с собой еще с минуту, Эдни наклонилась вперед и включила зажигание. Потом вывела машину на дорогу. Тут, набравшись мужества, она сделала разворот.

Эдни подъехала к дому Сэвилла, стараясь ни о чем не думать, лишь надеялась, что застанет его дома. Однако, когда Эдни оказалась у его подъезда, у нее разыгрались нервы и она стала надеяться, что его дома нет, что он еще не вернулся.

Она шагнула на тротуар, прекрасно сознавая, что в любой момент сможет сесть обратно в машину и уехать, не позвонив в его дверь. Но ею управляла какая-то сила, с которой она не могла справиться.

Эдни подошла к его двери и дрожащим пальцем нажала на кнопку звонка. Она заготовила сдержанную фразу о том, что больше не собирается «быть под рукой в нужный момент», как вдруг дверь открылась — и она забыла, о чем собиралась сообщить.

— Я… оставила здесь свой шарф в прошлый понедельник! — неожиданно выпалила она, хотя никакого шарфа, разумеется, не оставляла.

Несколько секунд Сэвилл молча, без тени улыбки, внимательно смотрел на нее. А потом сказал:

— Я нашел его. Входите.