Комбриг

Глава 16

Оказавшись на земле, я сразу же посмотрел наверх и с облегчением вздохнул. Немцы только-только начали выбрасывать десант, ещё не было ни одного раскрывшегося купола. Кроме того выбросили десант пока только два Юнкерса. Остальные немного отстали, видно у них было задание сбрасывать парашютистов в один квадрат.

— Кучность фраеров сгубила, — подумал я про себя.

Но радоваться тому, что парашютисты выброшены не одновременно не стоило, высота десантирования не превышала 120 метров. И время, которое нам даровала судьба для прицельной стрельбы, было очень ограниченно. Хотя у нас и был один большой плюс, это наше расположение. Проследив за траекторией полёта десантников, я похвалил про себя Ежи. Он доставил нас просто в идеальное место для отстрела десантуры.

Наконец парашюты начали раскрываться, и я приступил к «работе». Так скорострельно я не палил даже на тренировках в Эскадроне. Когда я уже вставил последнюю обойму из мешка Якута, в небе ещё виднелись парашюты. Патронташ уже давно был пуст. Отстреляв последние патроны, я отбросил винтовку и достал ТТ. Куполов в небе уже не было, а вокруг трещали автоматные очереди, и только изредка бухали отдельные винтовочные выстрелы. Нет, не удалось отстрелять в воздухе всех парашютистов, многие всё-таки добрались до земли и сейчас ожесточённо прессовали моих ребят.

Сдёрнув уже бесполезный мешок из кальсон Якута, и переложив гранаты в пустой патронташ, я направился чуть в сторону от звуков, издаваемых ППШ Шерхана. Чувствовалось, что патронов у него в обрез, а своим пистолетом я ничем не мог ему помочь. Нужно было раздобыть какое-нибудь оружие поприличнее. И его вокруг должно быть полно. Только в поле обзора моего зрения лежало не менее десяти тел убитых парашютистов. Они неприятно и даже где-то страшно подрагивали, когда перемещались под порывами ветра, раздувающего непогашенные парашюты. Вот к такому, бывшему грозному десантнику, пригибаясь, я и направился. Он лежал метрах в двадцати от меня, и когда я до него добрался, то был очень неприятно удивлён. Оружия при нём не было, вернее того, что я считал за оружие. Пистолет меня не интересовал, у самого кроме ТТ, под гимнастёркой был замаскирован «Вальтер». Вся моя досада длилась доли секунды, я сразу же сообразил, что оружие немцы скидывают отдельно в специальных контейнерах. И в этом тоже был для нас громадный плюс. Время, за которое вооружилась первая партия уцелевших парашютистов, дало нам возможность продолжать огонь по второй волне десанта.

Всё бы хорошо, но количество вступающих в перестрелку автоматов увеличивалось, значит, выжившие немцы продолжали вооружаться и скоро возьмутся за нас по-настоящему. А я практически безоружен! Срочно искать немецкий контейнер! Я выпрямился во весь рост и начал осматриваться. Действительно метрах в сорока заметил зацепившийся за кусты парашют с прикреплённым к его стропам контейнером. Пригнувшись, кинулся туда.

Я почти добрался до своей цели, когда всем своим естеством почувствовал неладное. Не рассуждая, я перекатом бросился вправо. И сделал это очень вовремя. Место, где я только что был, пронзила автоматная очередь. Второй я дожидаться не стал, а опять перекатом кинул своё тело в сторону замеченной ещё ранее ложбинки. Там, лёжа на спине, сунул пистолет в кобуру, достал гранаты и одну за другой с силой кинул в ту сторону, откуда по мне стреляли. После взрывов, на четвереньках, быстро посеменил по ложбинке, стараясь забраться прямо в тыл к обстрелявшему меня парашютисту. Первоначально эта ложбинка вела в ту сторону, куда мне было нужно, но потом она изменила своё направление. Приостановившись, я опять достал свой ТТ, мысленно перекрестился и рывком выбросил своё тело из этой неглубокой канавки.

Лучше бы я этого не делал. Наверху, чуть согнувшись, стоял немец, дуло его автомата смотрело точно на меня, а палец уже лежал на спусковом крючке. В отчаянье я крикнул первое, что пришло мне в голову:

— Нихт шиссен!

Это ли остановило собирающегося нажать на курок немца, а может быть то, что я, расставив руки, выронил свой ТТ на землю, не знаю.

Только немец, не отворачивая автомата, направленного на меня, отнял от него левую руку, и пальцем поманил к себе. При этом он скомандовал:

— Ком цу мир!

Это мне и было нужно. Ещё когда я отпускал свой пистолет, уже коварно задумал приблизиться к нему поближе и финкой, спрятанной у меня за голенищем или одним из приёмов У-ШУ, которыми нас обучали в Эскадроне, разобраться с этим немцем. Но он позволил приблизиться к себе, максимум, метров на десять. В такой ситуации любой мой прыжок был заранее обречён на неудачу. Когда я подошёл поближе, он с любопытством начал меня оглядывать. Но в этом ему помешал резкий выкрик из находящихся невдалеке кустов:

— Ганс, что ты копаешься с этим русским! Кончай его, нужно помочь остальным добить «иванов».

Немец, чуть скосив глаза в сторону выкрика, ответил:

— Господин обер-лейтенант, да тут попался вроде ценный экземпляр. Геометрия в петлицах впечатляет, пожалуй, это полковник. Наверное, командир той части, на которую нас по случайности выбросили.

— Случаем, не из их службы безопасности?

— Да нет, судя по петлицам, артиллерист.

— Ладно, сейчас я подойду с Конрадом и Фрицем, попробуем допросить этого «ивана». Но потом, всё равно кончай его. Судя по всему, потери у нас большие и отвлекать на его охрану я никого не буду.

Минуты через три кусты раздвинулись, и к нам вышли трое десантников. Все они были с автоматами, а у одного за плечами висела рация. Подойдя к пленителю «ивана», они начали что-то говорить. Я уже не пытался понять их речь. Стоял в диком напряжении, буквально впившись глазами в моего охранника. Я ждал, когда же его внимание отвлечется от моей персоны, всё-таки подошёл его командир, и должен же он хоть на секунду отвести от меня свой взгляд. Это был мой единственный шанс, чтобы прыгнуть в сторону, скатится в ложбину и по ней уже попытаться скрыться.

Неожиданно, совсем недалеко раздались выстрелы. Судя по звуку, стрелял немецкий пулемёт МГ. Я зажмурился, умирать было легче с закрытыми глазами. Но со мной ничего не произошло, а пулемётная очередь не стихла. Открыл я глаза, когда стрельба уже прекратилась. Передо мной, в неестественных позах лежали четыре трупа гитлеровцев. Тела их были буквально растерзаны близкими пулемётными выстрелами.

Я в три прыжка достиг убитых, сорвал автомат с ближайшего и только после этого начал в недоумении осматриваться. Помочь мне было некому. Из нашего оружия слышны были только редкие винтовочные выстрелы. ППШ Шерхана молчал. Но доносившаяся не очень далеко перестрелка из немецких автоматов, внушала мне некоторую надежду. Наиль вполне мог захватить трофейный автомат и сейчас с его помощью перестреливался с немцами.

Когда я с автоматом, запасными рожками и тремя немецкими гранатами, засунутыми за ремень, собирался сигануть в сторону продолжающейся перестрелки, кусты, находящиеся метрах в двадцати от меня, раздвинулись, и вышел Ежи Топеха. Он улыбался, а в руках у него был немецкий пулемёт МГ. Мне сразу стало ясно, за чьё здравие обязательно поставлю свечу в церкви.

Но вслух я почему то совершенно бестактно выкрикнул:

— Топеха, а я думал, что ты уже далеко! А ты, смотри, какой правильный шляхтич оказался!

Всё так же улыбаясь, водитель нашего автобуса ответил:

— Да не мог я по-другому, пан полковник! Эти тевтоны, ненавижу я их. Да и мама у меня была еврейка.

— Ну и что? Ты же по виду — чистый ариец, мог бы спокойно жить и при немцах.

Ежи хмыкнул и произнёс:

— Нет, не могу, враги они мне! К тому же, любимая моя бабушка со стороны отца была русской. Поэтому я и по-русски так хорошо говорю.

После этих пафосных слов, я перевел разговор на более конкретную тему и спросил у нашего поляка:

— Слушай, Ежи, а откуда ты пулемёт добыл, и почему умеешь с ним обращаться?

— Так служил я в польской армии пулемётчиком, и такие машинки имелись в нашей части. А этот я взял из немецкого контейнера. Их там несколько лежит, набитых под завязку оружием боеприпасами, медикаментами и консервами. А рядом валяется подстреленный вами парашютист. Рана у него какая-то странная. Пуля вроде вошла в грудь, а выходное отверстие почему-то в голове. Непонятно!

— А это, Ежи, секретное советское оружие — «якут» называется!

Так пошутив, я вспомнил о Якуте и сразу беспокойно встрепенулся. Нужно было спешить к моим ребятам. Перестрелки ещё продолжались, как недалеко от нас, так и там, откуда бухала самозарядка. Вся моя эйфория от чудесного спасения окончательно сошла на нет, и я, даже не поблагодарив поляка, начал им командовать, как своим собственным подчинённым. Резким голосом спросил:

— Топеха, у тебя достаточно патронов для пулемёта?

Он мотнул головой и ответил:

— В контейнере я взял целую заплечную сумку. Она просто набита коробчатыми магазинами. У этого пулемёта крышка ствольной коробки с рычагом лентопротяга, заменена на специальную крышку с адаптером для питания из 75-патронных магазинов от авиационного пулемёта МГ-15.

После этих слов он повернулся ко мне спиной, чтобы показать эту сумку. Когда он повернулся обратно ко мне лицом, я похлопал его по плечу и сказал:

— Молодец, шляхтич, хорошо вас учили в армии. Теперь захвати вон у того немца ещё пару гранат и, давай, за мной. Сейчас мы зайдем в тыл немчуре и немножко там «поработаем». Ведь тебе объяснять не надо, ты и сам хорошо сработал несколько минут назад. В общем, держись в метрах двадцати и прикрывай мою спину.

Дождавшись, когда он возьмёт гранаты, я бросился в ту сторону, где раздавались автоматные очереди, изредка прерываемые гранатными взрывами. Вышел я точно к месту, где разворачивался нешуточный бой. И Шерхан в нём явно проигрывал. Хотя он занял весьма неплохую позицию, немцы его обложили с двух сторон и прессовали очень грамотно. Мне было хорошо видно, что они готовились поставить последний штрих в этой затянувшейся перестрелке. Двое десантников по ложбинке подползали к большому железному баку, за которым скрывался Шерхан, в руках у них было по гранате. Самого Наиля я тоже заметил, он несколько раз показывался, ведя огонь из трофейного автомата по ещё троим гитлеровцам, сосредоточенным вдоль небольшого оврага.

Этот бак и толстые трубы, которые от него отходили, послужили Шерхану хорошим убежищем от пуль и гранатных осколков. Но на этот раз они вряд ли бы его уберегли. Двое немцев уже миновали пространство, где Наиль мог их заметить. Ещё метров тридцать, и они окажутся за трубами у него в тылу, и тут уж он ничего не сможет сделать.

Повернувшись, я махнул рукой поляку. Когда он подобрался ко мне, я приказал:

— Ежи, вон, видишь тех двоих, сними их. Потом прижми гитлеровцев, засевших вон в том овраги. Прижми их так, чтобы они не могли оттуда и нос высунуть. Понятно, шляхтич?

Топеха утвердительно кивнул головой и начал устанавливать пулемёт, а я, пригибаясь, стал подбираться поближе к оврагу, где засели немцы. До него оставалось метров пятьдесят, когда раздались первые пулемётные очереди. Я упал и начал уже ползком подбираться ближе к оврагу.

Ежи патронов не жалел, пули только так сновали прямо над моею головой. Слава Богу, немцы меня не замечали, поэтому удалось к оврагу подобраться совсем близко. Достав гранаты, я разложил их перед собой, потом с трёхсекундной задержкой начал их забрасывать в овраг. Кидал веером, чтобы осколки зацепили большую территорию. Кинув последнюю и дождавшись её взрыва, я вскочил и в несколько прыжков достиг оврага. Сверху добив шевелящихся немцев и произведя контрольные выстрелы по всем без исключения телам, я повернулся в сторону позиций Шерхана. Он уже выбрался из своего укрытия и с улыбкой до ушей двигался в моём направлении.

— Вот же, шельма, — подумал я о Наиле с восхищением, — положил в наземном бою двух таких «волкодавов», а у самого ни царапинки.

Именно столько немецких трупов без парашютов я обнаружил, когда двигался к этому месту. Так же я увидел разворошённый немецкий контейнер, по которому было видно, что вскрывал его человек далёкий от десантуры и который к тому же очень спешил. Там были изъят автомат и довольно много боеприпасов.

Но все эти раздумья не помешали мне действовать. Вставив новый рожок в трофейный автомат, я сам поспешил навстречу Наилю. Нужно было торопиться срочно помочь другим нашим ребятам. Ещё издали я крикнул Шерхану:

— Старший сержант, давай за мной. Нужно будет ещё немножко пострелять. Слышишь, как там наших обложили?

Даже не пожав Наилю руку, я трусцой побежал в ту сторону, где ещё раздавались выстрелы. Добежав до нашего поляка, стоявшего с пулемётом в руках, я приостановился, забрал у него гранаты и приказал:

— Ежи, двигаешься за нами, и теперь уже нам двоим прикрываешь спины.

Он утвердительно кивнул, а я побежал дальше. Нужно было спешить, если раньше стреляло две винтовки, то теперь слышно было только одну и ту довольно редко.

Наш забег длился минут семь. Когда автоматные очереди стали раздаваться совсем рядом, я стал двигаться крадущимся шагом. Рядом пыхтел Шерхан. Вдруг, метрах в ста от себя я уловил какое-то движение и тут же грохнулся на землю, а за мной и Наиль. Потом мы, не сговариваясь, поползли в разные стороны, каждый в тыл своей группке немцев. Мне досталась группа из трёх десантников. Они располагались очень удачно для меня, а для себя фатально — очень близко друг к другу. И хоть они были под защитой толстого бревна, от ружейного огня это их, конечно, спасало, но от автоматной очереди с тыла — нет.

Покончив с этой группой, пополз дальше. Метрах в ста от меня ещё продолжали строчить автоматы. Спокойно двигался метров сорок, потом меня заметили и начали поливать автоматным огнём. Пришлось покувыркаться, но всё-таки, перекатами, я ушёл от автоматного огня и забился в какую-то яму. Прижали меня крепко, не давали даже высунуть голову. Но тут в дело вступил Ежи, он плотным пулемётным огнём заставил самих немцев спрятать свои носы. Пользуясь этим, я, сначала перекатом, а потом ползком, подобрался всё-таки к немчуре на гранатный бросок. Бросив гранаты, сразу после взрывов я кинулся вперёд. Пристрелив трёх, несколько оглушённых, а может быть и раненых десантников, сам чуть не стал жертвой четвёртого. По крайней мере, свист пуль я услышал. Но этот парень наверно забыл, что у него за спиной находятся ещё живые русские. Поэтому, как только он приподнялся и начал в меня стрелять, его голова оказалась в прицеле самозарядки. Руку Якута я узнал сразу, даже не руку, а пулю. Входная рана была в районе затылка, а вылетела пуля под подбородком.

Как только этот немец упал, автоматная стрельба закончилась. Тогда я встал в полный рост, чтобы оглядеться. Увидел, что в сторону леса уходят пять десантников. Они уже плохо просматривались из-за своих маскировочных комбинезонов. Неожиданно вслед этой группе прозвучало два винтовочных выстрела, и всё смолкло. Два десантника упали, а оставшиеся ускорили свой бег и вскоре скрылись в лесу.

— Всё, вражеского десанта больше нет, — подумал я, — нехило мы тут повоевали.

Закинув автомат на плечо, я направился в сторону небольшого кургана. Именно там держали оборону мои ребята. Навстречу мне поднялся один Якут. Моё сердце почувствовало неладное, и я уже бегом добежал до Кирюшкина, и тут же спросил:

— Сержант, где остальные?

Он как то горестно махнул рукой и ответил:

— Двоих ребят насмерть, а Панов вон, еле дышит. Крепко его зацепило, но он — парень героический, стрелял, пока был в сознании.

Неожиданно, я первый раз из уст Якута услышал матерную брань. Облегчив душу, он сплюнул и заявил:

— Эх, товарищ комбриг, если хотя бы ещё три патрона осталось, я бы этих гадов не отпустил.

— Да!.. Не уберегли мы ребят! Но попались нам брат, не шваль какая-нибудь, а настоящие бойцы. Вон, меня так прижали, что если бы не Ежи, то осталась бы бригада без командира. Чёрт, теперь, чтобы хоть как-то сохранить лицо противотанкистов, нужно привезти в авиадивизию всё трофейное оружие. Потребую у Черных, чтобы он представил этих ребят к достойным наградам. Дрались они как настоящие русские витязи. Эх, нам бы иметь ещё хотя бы парочку твоих ребят из снайперской команды, мы бы этих гадов, всех ещё в воздухе перебили.

Увидев подходящих к нам Шерхана и Ежи, я закричал:

— Топеха, вместе со старшим сержантом идите к автобусу. Автобус подгоните к этому кургану. По пути собирайте трофейное оружие и контейнеры.

Когда они, ещё не доходя до нас, повернулись и направились к дальнему концу поля, я распорядился:

— Сержант, пошли к раненому. Медиков, конечно, нет, но, может быть, я смогу что-нибудь сделать.

Якут, молча, повернулся и направился к вершине кургана, я за ним. Месту, где оборонялся Кирюшкин, я весьма удивился. На вершине этого, не очень высокого кургана, был оборудован небольшой узел обороны. С окопами, блиндажом и двумя позициями под установку пушек. Наверное, какая-то часть использовала это место для своих тренировок. Так как никакой ценности для настоящей обороны этот курган не представлял, он находился в стороне от магистралей и других важных объектов. Увидев всё это оборонительное роскошество, я понял, почему Якут так долго смог продержаться. С его метким глазом не составило большого труда не подпускать к себе немцев на бросок гранаты.

В траншее, ведущей к блиндажу, куда меня подвёл Якут, лежал Панов. Но, к моему большому огорчению, он не дождался медицинской помощи. Водитель броневика был мёртв и скончался он совсем недавно. Ни говоря ничего, я прислонился к тёплой земляной стене траншеи, достал помятую пачку «Казбека», выбрал две целые папироски, одну из которых дал Якуту, и мы закурили. После нескольких минут молчания в папиросном дыму, я сказал:

— Ладно, Кирюшкин, вечная память погибшим нашим братьям! Нужно ребят отнести к подножию этого кургана. Отвезём тела в авиадивизию, пускай похоронят их по человечески, как настоящих героев.

Вместе с Якутом мы перенесли тела, и после этого пошли собирать трофейное оружие. Складывали мы его возле погибших ребят. Когда всё собрали, то получилась довольно значительная куча.

— Достойный памятник, — подумал я, после того, как мы всё собрали.

Целых папирос уже не было, пришлось нам с Якутом вертеть из отличного табака козьи ножки.

Мы ещё не докурили, когда подъехал автобус. Загрузив тела погибших и оружие, мы наконец-то двинулись к нашей цели. Шерхан был потрясен гибелью старшего сержанта, с которым он успел сдружиться. И теперь сидел хмурый и молчал. Якут стоял на подножке, выполняя обязанность дозорного. Перед тем, как автобус тронулся, я посмотрел на часы, было 14:03. Этот бой с парашютистами, гибель троих здоровых и сильных ребят, которые ещё совсем недавно смеялись и шутили, занял немногим более часа.

Через пятнадцать минут мы въехали в расположение 9-й сад, а ещё через десять минут я вошёл в полевой командный пункт авиадивизии. Поздоровавшись уже по второму разу за сегодняшний день с генералом, я в первую очередь поинтересовался, как обстоят дела в авиадивизии. Черных, глядя на меня воспалёнными, красными от недосыпа глазами, ответил:

— Эх, Юра, ну и что ответить тебе? Сказать «куёво», значит приукрасить — отвечу так, всё равно хорошо. По сравнению с другими авиачастями, мы хотя бы ещё способны хоть как-то брыкаться. Хотя потери и у нас просто кошмарные — на 14–00 почти сто самолётов. Даже с учётом пополнения, в дивизии теперь только 283 самолёта.

— Какое ещё пополнение, — удивился я?

— Да на наши резервные аэродромы были вынуждены перелететь уцелевшие самолёты 11-й авиадивизии. После того, как ты уехал, мне всё-таки удалось связаться с командиром 11-й, полковником Ганичевым. Он тоже объявил тревогу и в 3:30 поднял в воздух истребители. Правда, у него не получилось связаться с одним из аэродромов, и самолеты, находившиеся на нём, были полностью уничтожены. Так вот, те истребители, которые были подняты в воздух и уцелели в воздушных боях, перелетели на мои запасные аэродромы. Их собственные находились слишком близко к госгранице и уже начали подвергаться обстрелу артиллерией. Представляешь, одна из эскадрилий, заправившись после боевого вылета, была вынуждена срочно взлетать. К аэродрому вышли немецкие танки. Только благодаря зенитчикам, сдерживающим эти танки, самолётам удалось взлететь и добраться до нашего полевого аэродрома.

— М-да! А что же авиация округа, не окажет помощь? У них же имеется несколько чисто истребительных дивизий.

— Ха, округ! Да они сами просят о помощи. Ты знаешь, Юра, что сейчас творится на всех без исключения аэродромах округа? Ад там творится! Такое впечатление, что кроме наших двух дивизий, никто не получил приказа о приведение соединений в полную боевую готовность и поднятии в воздух истребителей. Все аэродромы округа подверглись массированной безнаказанной бомбардировке. Наземные средства ПВО даже не открыли огонь по первой волне бомбардировщиков люфтваффе, а потом было уже поздно. Одним словом, во всём округе осталась единственная боеспособная авиационная часть — это моя дивизия. Вот и приходится вертеться как уж на сковородке. Даже на воздушное прикрытия Минска был вынужден отправить истребительную эскадрилью. Так что, Юра, безмерно я тебе благодарен, что ты своевременно довёл до нас приказ Генштаба. После войны проси, что хочешь — всё сделаю!

— Да ладно, Петрович, замнём для ясности! Все мы в одной лодке сидим и делаем одно дело! Это я тебе должен быть благодарен, что ты дал мне броневик с таким героическим экипажем. Правда, не уберёг я ребят — все они погибли. Дрались как герои, но, увы!

По выражению лица генерала я увидел, что моё сообщение не особо его расстроило. За сегодняшний день он уже стольких своих подчинённых потерял, что мои слова только легли в общую канву неприятных известий. Но ради проформы, он спросил:

— А что там такое у вас случилось?

Я рассказал ему о немецком десанте. Это его возбудило так, что он вместе со мной пошёл к автобусу.

У автобуса уже скопилась целая толпа штабных командиров и красноармейцев авиадивизии. Но перед генералом все расступились, и мы подошли к лежащим прямо на земле телам троих героев. Рядом высилась гора трофейного оружия. Черных, глянув, в мёртвые лица своих бывших подчинённых, повернулся ко мне и сказал:

— Да…, подполковник! И опять ты спас нашу дивизию! А ребятам — вечная память, мы отомстим за них! И ещё я обещаю, что их подвиг не будет забыт, да и всех противотанкистов тоже. Буду ходатайствовать о награждении всех высшими правительственными наградами.

После этих слов, он сделал необходимые распоряжения об организации захоронения героев, и мы вернулись обратно в командный пункт. Там он ознакомил меня с последними данными о продвижении немцев. На аэрофотосъемке было хорошо видно, что немецкие танки вышли к Жабинке, а это значило, что дивизии вермахта уже прорвали Брестский УР. Видны были и немецкие силы, подходящие к Гайновке и Бельску. Да, не позднее, чем завтра, подразделениям моей бригады тоже придётся столкнуться с немецкими танками. Перенеся расположение немецких войск на свою карту, я распрощался с генералом и другими командирами, находящимися на командном пункте и вышел к своему автобусу.

Там, возле самого автобуса меня поджидал Ежи. Он обратился ко мне с довольно неожиданной просьбой. Оказывается, в лагере интернированных польских военнослужащих Гушосдора содержался его брат. Хотя условия содержания там были неплохие, и приходилось работать только на ремонте польских же дорог, но в связи с нападением Германии, Топеха очень беспокоился о его судьбе. Ежи рассказал, что он периодически привозил брату продукты и видел, что ему, как и всем другим интернированным там живётся неплохо, но могут прийти немцы и захватить этих бывших польских солдат. Тогда могут начаться репрессии и многих из них расстреляют. Топеха попросил:

— Пан полковник, эти бывшие польские солдаты не имеют никаких обид на русских. Они понимают, что в тех условиях СССР был вынужден содержать их под охраной. Они и работали хорошо, без всяких понуканий, да и практически без конвоя. Но сейчас началась война, и Красная армия вряд ли станет их защищать. А если даже и начнётся эвакуация, то вы сами видели, что творится в воздухе, как бандитничают немецкие самолёты. Они, ради развлечения, запросто расстреляют безоружных людей. Пан полковник, помогите вытащить из этого лагеря моего брата. Вся наша родня всю жизнь будет вам признательна за это!

Я не мог отказать Ежи, тем более, что лагерь интернированных располагался практически на пути следования к моей бригаде. Поэтому, дружески похлопав Топеху по плечу, я ответил:

— Ладно, в лагерь мы заедем, и с начальством его я поговорю, но, сам понимаешь, не всё в моих силах. Тем более, что отвечают за интернированных службы НКВД, а это не армия. И моё звание там особо не котируется. Но попробовать, давай попробуем, вдруг, что-нибудь и получится. Может, удастся его, да и ещё нескольких поляков вытребовать на возведение оборонительных сооружений. Когда их передадут в бригаду, то я обещаю передать тебе твоего брата, и вы вместе можете валить на все четыре стороны. Даже больше того, я оставлю в автобусе трофейное оружие, которое мы не передали в авиадивизию. Ну как, пойдёт такой расклад, Ежи?

— Заранее спасибо, пан полковник! А оружию мы найдём применение. Эти тевтоны ещё поплачут, что напали на Польшу, «пся крев»!

Договорившись, я залез в салон автобуса, а Ежи занял водительское место. Когда тронулись, я подумал, что всё- таки не зря мы оставили часть оружия в автобусе. Это я сделал намеренно. Ещё перед въездом в расположение авиадивизии я решил часть оружия передать Ежи, чтобы он сделал закладку где-нибудь в лесу. Мало ли, как могли повернуться события, а небольшой арсенал в надёжном месте всегда мог пригодиться. Поляку я теперь доверял и знал, что этот парень не подведёт. А теперь, после этого разговора, у меня возникла мысль, что может быть это начало организации движения сопротивления, о котором я помнил по прошлой реальности.

Двигались мы так же, как и раньше, не очень быстро. Теперь Шерхан стоял на подножке и наблюдал за воздухом. Немецких самолётов видно не было. Наверное, у лётчиков был послеобеденный отдых. Намаялись убивать мирных людей, бедолаги. Якут, сидя на мягком сидении, пользуясь затишьем, дремал. Посмотрев на него, я тоже решил немного соснуть, уж очень трудными были эта памятная ночь и наступивший за ней день. Отрубился мгновенно, и спать мне не мешали, ни жуткая качка на плохой дороге, ни громкие скрипы автобусных механизмов.