Комбриг

Глава 3

После этого, знакового совещания, вся моя жизнь начала резко меняться. Происходящие со мной события сменялись одно за другим как вагоны летящего мимо литерного состава, заставляя и меня крутиться юлой, ускоряя весь темп жизни. Про вечерние прогулки, культурные мероприятия и посиделки с Ниной пришлось забыть. Целую неделю после совещания всё было тихо, и я начал думать, что никому не интересны мои мысли и прожекты. Конечно, зачем дёргаться, что-то менять, нарушать своё уютное существование, если и так всё хорошо. Наверняка, окружение Сталина фильтровало все негативные сведения и противодействовало поступлению их вождю, оберегая его и себя от внешней информации, идущей в разрез с уже принятыми планами. Не зря же, по всем доступным мне источникам шли только положительные материалы о Германии.

Получалось, что путь страны уже выбран, и мы дружными рядами, сплочённо движемся по дороге в ад. Если кто выбивается из этой колонны, или, не дай Бог, мешает её движению, его нужно давить как гниду. Ату его, ату! Вот такими мыслями я мучился всю неделю. И, в принципе, был готов к тому, что меня попытаются арестовать. Ведь я не был наивным мальчиком, по крайней мере, мой дед им не был. Среди слушателей, да и преподавателей академии витали слухи о массированных арестах командного состава армии. Всё было пронизано страхом, не дай Бог, сделать что-нибудь не так. К тому же, история прошлой реальности была жива в моей основной сущности. И я знал о массовых и зачастую несправедливых репрессиях, которые проводил Сталин и его окружение в своей армии, да, в общем, и во всей стране. Эскадронный учитель истории прямо говорил:

— Клика Сталина нанесла огромный вред России. Перед войной командный состав был дезорганизован и запуган. Мало кто решался на самостоятельные действия, без совета с политическим руководством. За малейшие разногласия с выбранной партией линии, следовал немедленный арест. Инициатива в армии умерла. А без этого не бывает победы.

В Эскадроне же, буквально с самого начала обучения, прививали эту самую инициативу. Каждый воспитанник знал, что в боевых условиях он полностью автономен, некому его контролировать и утирать сопли. Уставов, расписывающих порядок действий в боевых условиях, не было. Всячески приветствовалось изобретательность и новизна действий. Обычно следовал приказ с указанием конечного результата, и никого дальше не волновало, каким образом ты достигнешь этой цели. При этом чинопочитание и дисциплина в Эскадроне была, пожалуй, и повыше, чем в Красной армии. Но там бойцы подчинялись приказам не под страхом репрессий и потери кормушки, а руководствуясь велением сердца.

С первого дня нахождения в этом мире работа моего мозга, биение сердца, в общем, всё моё существо было подчинено только одной цели — не допустить повторения сценария той реальности, откуда я появился — порабощения моей родины, моей России. Поэтому просто так идти на заклание я не собирался. Буквально сразу после совещания начал предпринимать меры, чтобы в случае чего скрыться от преследования, залечь на дно. И там готовиться к нашествию фашистов. А именно — всё сделать для организации подполья.

Правда, вся моя готовность заключалась в том, что я отправил Нину обратно в её общежитие. При этом про себя радовался, что никто не знает, кто она и где проживает. Ещё приготовил трофейный «вальтер» к скрытому ношению. К тому же, теперь постоянно носил с собой «лимонку» и финский нож. Об этом моем арсенале, привезённом с Финской войны, никто не знал. Кроме того, я съездил к Шерхану и договорился, в случае попытки моего ареста, воспользоваться его полуторкой.

Да, я не потерял из поля зрения бывшего моего вестового, ставшего моим спасителем, другом, боевым братом. Он закончил автошколу и проходил службу в одной из авторот Московского гарнизона. Между прочим, теперь у него было звание — старший сержант. Кроме него, я за время обучения в Академии несколько раз встречался и ещё с двумя сослуживцами из своей роты. Они тоже служили совсем недалеко от Москвы. Бывший старшина роты Тарас Стативко, привычный мне по прозвищу Тарас Бульба — стал командиром. Теперь он интендант 2-го ранга и проходит службу на военных складах под Подольском. Второй, засевший в моей памяти под именем Якут, это наш следопыт и снайпер красноармеец Кирюшкин. Теперь он, конечно, не красноармеец, а младший командир. После окончания школы снайперов ему присвоили звание сержанта. Там так впечатлились его талантами, что оставили служить в качестве инструктора.

Шерхана я нашёл в гараже, он только недавно приехал и ковырялся со своей раздолбанной полуторкой. Я огляделся и, убедившись, что рядом нет посторонних, незаметно подкрался к нему, чтобы шутливо пугнуть. Подойдя почти вплотную, громко выкрикнул по-немецки:

— Хальт! Хенде хох!

Хорошо у меня отличная реакция, и я успел увернуться от, обрушившейся было на меня, монтировки. В следующий момент перехватил громадный кулачище Асаенова. Но он всё равно меня зацепил, заехав в пах коленом. Я даже согнулся от боли. Из этого положения меня вывели заботливые руки и виноватый голос Шерхана:

— Юрий Филиппович, простите дурака! Я даже не думал, что здесь может появиться мой командир. Вы же всё время до этого вызывали меня по телефону.

Я с гримасой на лице всё-таки выпрямился, похлопал его по плечу и, превозмогая неприятные ощущения, начал говорить. От Наиля ничего не скрывал. Объяснил, что могу стать неугоден власти, но не намерен садиться в тюрьму, когда вот-вот начнётся война. Мой бывший вестовой, когда ему было предложено инсценировать, что я обманом, воспользовавшись своим майорским званием, захватил его автомобиль, гневно воскликнул:

— Да вы что, командир! Чтобы я бросил своего брата в беде, да не в жизнь! Можете располагать Шерханом, не зря же вы меня часто называли верным Санчо Пансой. Ведь скрываться вдвоём будет гораздо легче.

Старший сержант Асаенов, глядя на меня своими хитрыми татарскими глазами, заговорщицки усмехнулся и добавил:

— К тому же, здесь, недалеко под Москвой у меня есть одна знакомая вдовушка. Живёт в сторонке от деревни, в отдельном доме. Про неё я никому не рассказывал. Так что, хрен, нас там кто-нибудь найдёт.

Волна тёплого чувства к Наилю накрыла моё сердце. Но внешне я оставался полностью невозмутимым и холодным. Наоборот, сухим, командирским тоном я ответил на его душевные слова:

— Нет, Асаенов, ты как был неискушённой деревенщиной, так и остался. Подумай своей тупой, рыжей башкой — кто тебе будет привозить продукты и поддерживать связь с внешним миром. Или ты хочешь зарыться в подол своей вдовушки и миловаться с ней, пока страна будет корчиться в муках. Не бывать этому! По крайней мере, я этого не хочу и не допущу. Скрываться собираюсь только до момента начала войны, а потом буду всеми силами бороться с этой ордой. Да и других заставлю, как бы им не было уютно в своём мирке. И прятаться всё это время нужно не пассивно, а непрерывно занимаясь подготовкой к вторжению фашистов.

— Товарищ майор, неужели война с немцами всё-таки будет? Ведь в газетах, да и на политинформациях нам, наоборот, объясняют, что немцы стали нашими друзьями, а враги — это английские капиталисты.

— Будет Шерхан, будет! И скорее всего, этим летом. Если нам очень повезёт, то в следующем году, но это случится, точно. Я много читал секретных разведданных, и этот вывод полностью обоснован.

— А что, разве товарищ Сталин не получает эти данные? К тому же у, него столько советников — вон, один товарищ Ворошилов чего стоит. Это же настоящий командарм! В гражданскую он как зайцев гонял белых генералов, да и всю Антанту разбил. Неужели немцы могут провести таких людей?

— Надеюсь, Наиль, что не могут! Хочется верить, что газетные статьи, болтовня по радио и бормотание политинформаторов, это только наша хитрость, чтобы обмануть фашистов и выиграть время. Ведь мы всё-таки начали перевооружаться, да и ликвидировали территориальную систему формирования армии. А это, брат, очень сильно понижало боеспособность армии. Может быть, действительно, хитрому грузину удастся обмануть Гитлера? Тогда через год мы этим гадам покажем, где раки зимуют. Но, боюсь, что эти ублюдки гораздо хитрее и изощрённее, чем наше руководство. Не зря же они провели свой, такой умный народ. Ты знаешь, Шерхан, мы в Академии учимся в основном по книгам немецких авторов и главные стратеги — это немцы. Вон, один Клаузевиц чего стоит? Умнейшая голова! Так что, если фашисты провели подобных ему, то могут обмануть и нас. У наших дуболомов все мысли затмили слова бывшего немецкого канцлера о том, что Германии ни в коем случае нельзя воевать на два фронта и что с Россией нужно дружить. Вот они и уверены, что немцы, пока воюют с Англией, ни за что на нас не нападут. Ведь это завещал им сам великий Бисмарк — основатель немецкого государства. Они не понимают, что немецкий народ стал уже совершенно другим, изрядно оболванен шайкой фашистских авантюристов и по первому зову своего фюрера пойдёт воевать. Это уже показали события в Европе. Так что, наша хитрая византийская политика может обернуться против нас же, а именно — успокоить и охладить своих же солдат, защитников и цепных псов России. Ну что, старший сержант, дошло, что если мы не будем действовать, то скоро эта нечисть будет убивать и насиловать здесь? И отсидеться в тихом углу у юбки не удастся никому. Эту информацию до тебя довёл не кабы кто, а старший командир, слушатель Академии — во как!

Я опять хлопнул Шерхана по плечу, засмеялся и уже шутливым тоном закончил:

— А за предложение воспользоваться помощью твоей вдовушки, спасибо. Хорошая мысль. Но только остановлюсь я у неё один. Что сморщился? Не боись, не буду я к ней приставать. Есть у меня любимая женщина, и никто мне больше не нужен!

— Неужели товарищ майор к вам жена переехала? И что, пацана с собой тоже взяла? Как же мы их-то будем прятать?

— Да нет, Наиль, не жена это. Я во время Финской войны стал другим человеком. Прежний лейтенант Черкасов умер, и деньги, которые с меня удерживают по аттестату, это, считай пенсией по утере кормильца ей и малышу. Не спрашивай меня, почему я для них умер — но это так. Теперь у меня другая жена. Потом я тебе скажу, кто это, и как её найти. Ладно, дружище, пора разбегаться. Нечего здесь майору долго светиться и вызывать лишние разговоры. Всё, Шерхан, пока! В случае чего, я тебя найду, и ты уж постарайся не зашибить меня при следующей встрече.

Пожав Наилю руку, я повернулся и, не оглядываясь, пошёл к выходу из гаража.

Направился я сразу в своё общежитие. Там, глянув на опустевшую без Нины комнату, ощутил чёрную беспробудную тоску. Жизнь казалась бессмысленной, а все мои потуги никому не нужными. Дико захотелось на всё плюнуть и сделать так, как буквально час назад я не советовал Шерхану. Поехать в общежитие к Нине, взять её и уехать куда-нибудь подальше — в Сибирь. Затеряться там, в глухой тайге, чтобы никто не нашёл, и — пошли все куда подальше. Жизнь она одна, и какого чёрта я должен ею жертвовать ради каких-то незнакомых личностей, зачастую злобных, завистливых, подлых людишек. Пусть они сами разбираются с нависшей над ними ордой. А нам с Ниной я всегда добуду пропитание, а с моими- то руками мы будем жить в тепле и достатке.

Скинув шинель, я, не разуваясь, подошёл к шкафу и достал из его глубины бутылку водки. Это была ещё трофейная, пролежавшая целый год финская водка. Скинув прямо на пол, лежащие на столе бумажки и книги, я утвердил в центре столешницы бутылку, а рядом поставил гранёный стакан. Арена для принятия окончательного решения была оборудована. Плюхнувшись на табуретку, наполовину наполнил стакан. Когда моя рука уже потянулась к нему, перед глазами возник образ моей бабули. Потом он сменился безжизненным, с пустыми окровавленными глазницами, силуэтом моего лучшего друга Пашки, который тут же заслонила лоснящаяся физиономия немецкого хозяина — герра Крюгера. Я, схватив стакан, с силой запулил им в стену, следом отправилась и бутылка. После этого встал, переоделся в домашнюю одежду, потом аккуратно собрал все, сброшенные на пол бумаги и книги, включил настольную лампу и, как много раз до этого, силой заставил себя конспектировать толстенный том какого-то немецкого теоретика. Я даже не потрудился прочитать название, и кто автор этого фолианта. Смысл того, что конспектировал, был тоже мне неведом.

Следующая неделя прошла в тревожном ожидании. Со стороны никаких изменений в моём поведении не было. Как обычно, посещал занятия, вечерами, как уж повелось в последнее время, исчезал из общежития, правда ненадолго, и приходил назад в гордом одиночестве, без жены. Но никого это не удивляло, я очень технично, через других, распространил слух, что Нина уехала в гости к родственникам в Ростов. На самом деле, я все эти три дня сам ходил в гости к Нине в её общежитие. Когда я неожиданно предложил ей перебраться обратно к себе, она очень обиделась. Несколько виноватым тоном я попытался объясниться:

— Нинуль, у нас ожидается большая комиссия и будут проверять паспорта. А нам пока светиться нельзя, сразу вычислят, что ты не моя жена. У меня из-за этого может сорваться одна авантюра, связанная с нами. Ты просто обалдеешь, если она получится. Чтобы не сглазить, я тебе про это пока ничего не скажу.

По её лицу я понял, обида осталась, а может быть даже и усилилась. Пришлось импровизировать дальше. Понизив голос, я прошептал:

— Понимаешь, тут завязана и моя служба. Поэтому, появляться у академии и искать меня тоже ни в коем случае нельзя. Если вдруг пропаду на время, то это значит, что я выполняю спецзадание, очень секретное и опасное. Меня могут даже искать органы НКВД. Вот и думай, нужно тебе связываться с ними, или нет. На всякий случай, запомни — меня ты знаешь шапочно. Познакомились в госпитале, ну и закрутили любовь.

Неожиданно Нина зарыдала. Пришлось поцелуями и ласками как то её успокаивать. При этом я продолжал негромко шептать:

— Не плачь, родная. Я, по любому, навеки твой и никуда не сбегу. Если исчезну, то у тебя появится Шерхан и всё расскажет, а, может быть, даже привезёт ко мне. Ты его знаешь по госпиталю. Помнишь? Такой рыжий бугай. Волосы у него ещё растут клоками, а нос слегка скошен и приплюснут. Да не беспокойся ты так, может быть, и не нужно будет никуда исчезать. Максимум, недели через две я выполню задание, всё успокоится, и заживём мы как прежде.

Всхлипы стихли, а белокурая головка моей девочки уютно устроилась у меня на груди. Чтобы закрепить успех и окончательно успокоить Нину, я уже обычным голосом закончил свою импровизацию:

— Ладно, так уж и быть, раскрою тебе свою авантюру. Вполне вероятно, после выполнения этого спецзадания нам дадут жилплощадь. Представляешь, у нас будет свой дом. И ты там будешь полноправной хозяйкой. Пропишешься, и тебе уже не надо будет жить в своём убогом общежитии-клоповнике.

Немедленно после этих слов раздался восторженный всхлип, и я ощутил на себе приятную тяжесть её любимого тела. Нина, обхватив руками мою шею, повисла на ней, по-детски болтая при этом своими ножками. Счастливо повизгивая, она минут пять расцеловывала мою расплывшуюся в довольной улыбке физиономию. Мир был восстановлен. Когда все бурные проявления чувств стихли, мы смогли спокойно обговорить все дальнейшие действия Нины. После этого она собралась и, уже успокоенная и умиротворённая, накинув дамскую сумочку на плечо, направилась в своё общежитие. Я, естественно, её сопровождал, неся большой чемодан в левой руке. Правая была свободна, чтобы отдавать честь встречающимся военным.

Когда я пришёл обратно к себе в общежитие, у меня и произошёл душевный слом, который я собирался лечить водкой. Но чувство долга перед памятью близких мне людей и ненависть к захватчикам победило этот, недостойный мужчины порыв. Только слабые топят все проблемы и страх перед будущем в алкоголе. Правда, этот срыв не прошёл для меня бесследно — после той бессонной ночи я стал как натянутая струна. Малейшее подозрение, или неестественное поведение людей могло ввести меня в боевой транс. Превратить в машину для убийства. Чтобы не дать себе сорваться, мне и нужны были те короткие, ежедневные посещения общежития Нины. Даже минутное общение с ней и редкие поцелуи возвращали меня в мирное русло. Себе я внушал:

— Чёрт возьми, Черкасов, ты же не на войне, и вокруг не враги, а мирные твои сограждане! Успокойся и прижми свои дебильные инстинкты загнанного зверя. Никто тебя не будет немедленно арестовывать и безнадёжно вырывать из строя общей борьбы с фашистской нечистью. Лучше направь все силы на изучение истории войн и выработанных на их основе основных стратегических идей. Немцы педанты и будут следовать выбранной тактики, даже если ситуация не будет соответствовать их намёткам.

Вот в таком состоянии я и провёл эти шесть дней. На седьмой, 21 апреля 1941 года, прямо с занятий меня вызвали к заместителю начальника Академии. Опять в тот же самый кабинет, который я посетил перед совещанием в Генштабе. Ещё под взглядами сокурсников, выходя из аудитории, я перешёл в полную готовность к немедленным активным действиям. Снял «вальтер» с предохранителя и незаметно вытащил финку из чехла. В голове возник чёткий порядок действий, если перед дверями аудитории находится НКВДшный наряд.

Но у дверей меня никто не ожидал. Пропустив вперёд вызвавшего меня дежурного, я в окно оглядел прилегающую территорию. Пресловутого «чёрного воронка» нигде не было видно. Но это меня ничуть не расхолодило. Весь путь до второго этажа, где находился кабинет, я внимательно осматривал все коридоры и закутки. Редкий случай — везде было пусто, даже в курилке на втором этаже не было ни одного слушателя. Туда я зашёл глянуть в окно на территорию с другой стороны здания, чтобы убедится, что и там не стоит посторонний автомобиль. Даже это не заставило меня расслабиться. Зайдя в приёмную, я, не обращая внимания на адъютанта, подошёл к дверям кабинета генерал-майора и чуть-чуть её приоткрыл. Молниеносно впитав обстановку в кабинете и увидев что-то неторопливо пишущего генерала, я сразу успокоился. Прикрыл дверь и повернулся к адъютанту. Старший лейтенант от моей наглости сидел, буквально открыв рот, и только хлопал выпученными глазами. Как будто опомнившись, я виноватым тоном пробормотал:

— Извини, старлей, совсем заучился! Тут дежурный прибежал, весь взъерошенный и кричит, понимаешь, — майор Черкасов, срочно к генералу. Ну, я и рванул сюда. Хорошо хоть вовремя вспомнил о том, что нужно, чтобы ты доложил о моём прибытии. Давай, старлей, действуй! И ещё раз извини за мою бесцеремонность.

Адъютант что-то пробормотал, встал со своего места и, с опаской обойдя меня, вошёл в кабинет генерала. Не прошло и минуты, как он вышел, а я, наоборот, вошёл в эту уютную генеральскую обитель. Прямо с порога наткнулся на суровый начальственный взгляд. У меня всё похолодело внутри, когда я услышал его рык:

— Ну что, товарищ бывший майор, явились? Что-то долго вы добирались с третьего этажа. Конечно, что вам какой-то генерал-майор, если вы, посещая такое высокое совещание, орёте как на плацу на генерал-полковника.

На секунду он замолчал, изучая моё лицо. Потом, наверное, убедившись в нужном эффекте, расплылся в улыбке и уже другим, душевным тоном, продолжил:

— Да ладно, Черкасов не пугайся, всё нормально! Понравился ты нашим руководителям. Чем-то зацепил самого товарища Сталина. Сегодня мы получили приказ по личному составу, тебе присваивается очередное звание — подполковник. А так же, что ты поступаешь в распоряжение Наркомата обороны. Так что, Юра, можешь прощаться с академией. В наркомате получишь новое назначение, и — вперёд, к генеральским звёздам. Ты, мужик пробивной и упрямый, думаю, ожидать их тебе не очень долго. Хотя, если будешь с неуважением относиться к высокому начальству, то и кубики в петлицах будешь считать за счастье. Понял?

Я, вытянувшись по стойке смирно, глядя на него оловянными глазами, гаркнул:

— Так точно, товарищ генерал-майор!

Сергей Игоревич удовлетворённо кивнул головой и уже требовательным голосом заявил:

— Что, глаза заблестели? Обрадовался, что так легко закончил академию? Нет, Черкасов, выпускных экзаменов тебе никто не отменял. Просто мы их сдвинули по срокам. Первые два экзамена будешь сдавать сегодня, остальные завтра.

— Товарищ генерал-майор, но я же совершенно не готовился. Мне нужно хотя бы по одному дню на экзамен.

— Всё, подполковник, приказы не обсуждаются. Ты 24 апреля должен явиться в управление кадров Наркомата обороны уже со свидетельством об окончании академии. Сейчас по моим часам 10–15, экзамен по научному коммунизму у тебя в 11–20, следующий, по тактике в 13–30. Вот иди и готовься, как раз комиссия и посмотрит, какие знания ты приобрёл за год обучения в академии. Не зря ли трудовой народ вкладывал такие средства в твоё образование. Способен ли ты грамотно вести в бой крупное подразделение. Если ты ни хрена не знаешь, то я лично буду ходатайствовать, что тебе ещё рано доверять командование отдельной частью. Давай, Черкасов, иди, готовься и смотри, не опаздывай на экзамены. Комиссия в указанное время будет тебя ждать.

Ошарашенный этим приказанием, я развернулся и собирался выйти из кабинета. В этот момент раздался возглас генерала:

— Подожди, Черкасов!

Я, уже находясь в прострации, совершенно не по-уставному повернулся и вопросительно посмотрел на генерала. Он, этого не замечая, заговорщицки мне подмигнул и ласковым голосом сказал:

— Да, Юра, и ещё… хочу порадовать тебя и твою жену. Вашей семье выделяется квартира. И не кабы какая, а из жилфонда Генштаба. Не каждому генералу выделяют такую. Ключи получишь у председателя жилкомиссии, он же организует помощь в вашем переезде.

От этой новости у меня как будто выросли крылья. Предстоящие экзамены сразу вылетели из головы. Даже получение звания подполковника как-то потеряло своё значение. Уже ничего не соображая, я выпалил первую фразу, которая пришла в голову:

— Да не надо никакой помощи. У нас вещей-то — два чемодана. Я их один донесу до этой квартиры.

— Вот, молодо-зелено! Ты хоть подумал, как будете спать, на чём и из чего кушать. Нет, наверное, ключи у Семёнова лучше получать твоей жене. Она хоть сможет внятно ему объяснить, что вам нужно на первое время. Ладно, посоветуйся с ней и напиши заявку, по крайней мере, мебель по нормам общежития я тебе обещаю. Всё, Черкасов, не теряй времени, иди, готовься к экзаменам.

Я опять развернулся и, печатая шаг, вышел из кабинета, в котором меня сегодня сделали совершенно счастливым. Наверное, в эйфории от таких событий я легко сдал все экзамены. Если сказать по правде, все члены комиссии не очень-то ко мне придирались. И вот, 24 апреля я с замиранием сердца переступил порог Наркомата обороны. Какое на этот раз назначение по службе несла мне судьба, я не знал. В управление кадров я вошёл уже с новыми петлицами, а в планшетке лежало ещё пахнувшее типографской краской свидетельство об окончании Военной Академии имени Фрунзе.

Все эти дни я ни разу не появился у Нины. Решил сделать ей большой сюрприз, привезти сразу в новую, обставленную квартиру. И там уже похвастаться своим новым званием и назначением. В новой, выделенной мне квартире я ещё тоже не появлялся, совершенно не было времени, да и сил тоже. Всё высосали проклятые экзамены и сумасшедшая беготня по кабинетам для оформления различных бумажек.

В управлении кадров РККА со мной особо не чикались. Сразу провели к начальнику, и тот, даже не поднявшись со своего стула, тут же объявил:

— Товарищ Черкасов, приказом Наркома обороны вы назначаетесь командиром седьмой противотанковой артиллерийской бригады. Она ещё не сформирована, имеется только приказ о её создании. Вот вы и займётесь её формированием, обучением людей и превращением этого подразделения в грозную боевую силу. Вы, командир молодой, энергичный, я думаю, у вас это получится. Да и опытные товарищи вам помогут. Всё, у меня сейчас совершенно нет времени, нужно спешить на совещание к товарищу Тимошенко.

Генерал-лейтенант всё-таки поднялся со своего кресла и протянул мне руку. Я, ошарашенный его словами, как манекен подошёл и пожал его дряблую ладонь. Потом всё-таки набрался смелости и спросил:

— Товарищ генерал-лейтенант, я же всё-таки не артиллерист, а пехотный командир. Как я могу командовать артиллерийской частью?

— Э-э-э, батенька мой, об этом нужно было думать, когда выступали на совещании перед товарищем Сталиным. Теперь есть приказ и его нужно выполнять. К тому же, это совершенно новая форма организации воинской части, и артиллерия в ней будет играть не главенствующую роль. Но об этом вы поговорите с начальником Генштаба, товарищем Жуковым, он вам всё подробно объяснит. Так что, дерзайте, товарищ подполковник. Больше я вас не задерживаю, до свидания!

Он опять пожал мне руку, а потом уселся обратно на своё кресло. А я, развернувшись, чуть ли не строевым шагом вышел из кабинета. После этой аудиенции началось реальное моё вхождение в должность командира бригады. Беготня по отделам продлилась до самого вечера. На следующий день предстояла встреча с самим начальником Генерального штаба, генералом армии товарищем Жуковым. Обратно в общежитие я возвращался со звоном в голове. Как пришёл, сразу же улёгся на кровать. Нужно было постараться уснуть, завтра предстоял ранний подъём, а потом, такой же, как сегодня сумасшедший день.

Как я ни старался прогнать из головы все мысли, но одна фраза всё равно билась в воспалённом мозгу:

— Комбриг! Представляешь, Юрка, ты теперь комбриг! Обалдеть и не встать!

С такой последней мыслью я провалился в свой удивительный сон. Мне снилось, что мы с Ниной едем на большой, чёрной открытой машине и нас буквально засыпают цветами. Одним словом, мы ехали как папанинцы после своей героической эпопеи.