Эймуэлл, Арчер — два обедневших джентльмена; первый изображает из себя господина, а второй — его слугу
Граф Беллэр — пленный французский офицер, находящийся в Личфилде
Саллен — провинциальный остолоп, грубо третирующий свою жену
Чарлз Фримен — джентльмен из Лондона
Фуагар — капеллан при пленных французских офицерах
Джибит — разбойник с большой дороги
Хаунслоу, Бегшот — его сообщники
Боннифейс — хозяин гостиницы
Скраб — слуга мистера Салена
Леди Баунтифул — пожилая дама, учтивая и провинциальная; обожает лечить соседей от всевозможных недугов и души не чает в своем сыне Саллене
Доринда — дочь леди Баунтифул
Миссис Саллен — невестка леди Баунтифул
Джипси — служанка обеих леди
Черри — дочь хозяина гостиницы
Слуга, крестьянин, крестьянка
Место действия — Личфилд
Коль в праздности и распрях век погряз,
В театр сатира привлекает нас.
Так Прямодушный[41] бичевал когда-то
Рабов тщеславья, моды и разврата.
Но в дни, когда минуло время смут,
И юношам опять любезен труд,
И долгожданной унии[42] по праву
Британия поет хвалу и славу,
И Анна[43] вам дает пример того,
Как надо чтить закон, издав его, —
В почете не сатира у народа,
А гимны, панегирики и оды.
Но как на лучшем поле иногда
Цветут меж злаков мак и лебеда,
Так и средь нашей славной молодежи
Мы щеголей пустых встречаем тоже.
Лет двадцать в рост идет иной дурак,
Мужчиной стал — а все-таки сорняк.
Вот автор и выискивает в свете
Комические экземпляры эти,
А там их много: ведь траве дурной
Во вред нейдет ничто — ни дождь, ни зной.
Впервые ныне в назиданье миру
Хлыщей отхлещем мы бичом сатиры,
И залу нас корить за это грех:
Долг умника поднять глупца на смех.
Гостиница.
Вбегает Боннифейс.
Боннифейс. Эй, слуги! Черри! Дочка! Да вы что, передохли все, что ли? Дрыхните, небось!
Вбегает Черри.
Черри. Здесь я! Что вы так орете, отец, мы ж не глухие.
Боннифейс. Так чтоб тебе оглохнуть, чертовка! Пассажиры уоррингтонской кареты уже битый час толкутся в прихожей, и до сих пор их не устроили.
Черри. Подождут, ничего им не станется! Тоже мне пассажиры! Ни одного лакея на запятках, а внутри хоть бы кто в красном мундире.
Боннифейс. Но они грозятся, что пойдут ночевать в другую гостиницу.
Черри. Духу не хватит — побоятся, что кучер возьмет да и вывалит их всех завтра в канаву. Ладно, бегу, бегу! Гляди, а вот и лондонская карета подъехала.
Через сцену проходят несколько человек с саквояжами, картонками и другими пожитками.
Боннифейс. Добро пожаловать, сударыни!
Черри. Добро пожаловать, джентльмены! Эй, малый, проводи гостей в комнаты. (Уходит с приезжими.)
Входит Эймуэлл в костюме для верховой езды; за ним Арчер, переодетый лакеем, несет саквояж.
Боннифейс. Сюда, сюда, джентльмены!
Эймуэлл (Арчеру). Вещи оставь здесь, а сам ступай на конюшню да присмотри, чтоб хорошенько вычистили лошадей.
Арчер. Слушаюсь, сэр. (Уходит.)
Эймуэлл. Вы здесь хозяин?
Боннифейс. Да, сэр, я — старый Уилл Боннифейс, меня, как говорится, по всему тракту знают.
Эймуэлл. Будем знакомы, мистер Боннифейс!
Боннифейс. Ваш слуга, сэр! Что угодно будет вашей милости выпить?
Эймуэлл. Говорят, ваш город славится элем. Я охотно его попробую.
Боннифейс. У меня, сударь, в погребе десять бочек самого лучшего. Такого во всем графстве не сыщешь: нежный, как масло, сладкий, как молоко, прозрачный, что твой янтарь, а уж крепкий-то… Ну прямо коньяк! Пятого марта по старому стилю ему как раз четырнадцать лет стукнет.
Эймуэлл. А вы, посмотрю, хорошо знаете возраст своего эля.
Боннифейс. Не хуже, чем возраст собственных детей. Вот увидите, что это за эль! Эй, буфетчик, откупорь, как говорится, номер тысяча семьсот шестой! — Отведайте, сэр, моего коллекционного! Я живу в Личфилде сызмала, и, хотя мне уже пятьдесят девятый пошел, я, наверно, не съел и пятидесяти восьми унций мяса.
Эймуэлл. Ну конечно! Это же сразу по вас видно. За один присест, хотите вы сказать?
Боннифейс. За всю жизнь, сэр. Я вырос на эле. Эль был моей пищей, моим питьем, и он меня укладывал в постель.
Буфетчик подает бутылку и стаканы.
Сейчас сами убедитесь, сэр. (Наливает.) За здоровье вашей милости! Эх, хорош, хорош! Назовите его бургундским, и не жалко будет отдать десять шиллингов за кварту.
Эймуэлл (пьет). Чертовски крепкий!
Боннифейс. А как же! Так и полагается. А то с чего бы мы сами были такими крепкими?
Эймуэлл. И сколько же лет вы питаетесь этим самым зельем, хозяин?
Боннифейс. Пятьдесят восемь, клянусь честью, сударь. Но мою бедную жену он, как говорится, прикончил.
Эймуэлл. Это каким же образом?
Боннифейс. А кто его знает, сударь. Думаю, все от того, что не умела она его ценить. Любила покойница, как говорится, подбавить в него чего-нибудь покрепче. Да тут еще, как на грех, какой-то проезжий ирландец подарил ей дюжину виски. С того она и загнулась, бедняжка. Впрочем, я искренне признателен этому ирландцу.
Эймуэлл. Значит, она пала жертвой виски?
Боннифейс. Так сказала леди Баунтифул. Эта достойная женщина сделала для нее все, что могла, — три раза, представьте, вылечивала ее от водянки. А уж на четвертый водянка ее одолела. Теперь и она счастлива, и я, как говорится, доволен.
Эймуэлл. А кто такая эта леди Баунтифул?
Боннифейс. Выпьемте за ее здоровье, сэр! (Пьет.) Леди Баунтифул — лучшая из женщин. Её покойный супруг, сэр Чарлз Баунтифул, оставил ей тысячу фунтов годового дохода, так она из этой тысячи добрую половину тратит на богоугодные дела. Мужчин она лечит от ревматизма, от грыжи и переломов; женщин — от бледной немочи, запоров и истерии, а детей — тех от золотухи, лихорадки и коклюша. Шутка ли сказать, за десять лет она вылечила в нашей округе больше народу, чем доктора уморили за двадцать.
Эймуэлл. А сама-то она заметно увеличила население города?
Боннифейс. Не сказал бы, сэр. У нее только дочь да сын. Дочка — от сэра Чарлза, и она гордость всего нашего края и первая богачка. А сын от первого брака — сквайр Саллен. Тот, что недавно женился на столичной барышне. Можно, конечно, и за его здоровье выпить.
Эймуэлл. А что он за человек?
Боннифейс. Человек как человек, сударь: говорит мало, думает и того меньше и ровно ничего не делает. Впрочем, он очень богатый и никого в грош не ставит.
Эймуэлл. Должно быть, охотник?
Боннифейс. Охотник, сэр, охотник! Большой охотник поразвлечься. Иной раз двое суток кряду знай себе режется в карты да трубочку покуривает.
Эймуэлл. Женат, говорите?
Боннифейс. И на премиленькой бабенке, сударь. Только он того… Здесь у него (показывает на голову) не все ладно…
Эймуэлл. Здесь, говорите?
Боннифейс. Вот именно. Да не мое это дело. Он мой помещик, и мне, знаете ли, не пристало… Но, ей-богу, он хуже всякого… Ваше здоровье, сэр. (Пьет.) А впрочем, мне на него плевать! Я ему плачу арендную плату каждые три месяца, дела мои идут как надо, и на приданое единственной дочке я отсчитаю верных… Ну, да не о том речь!
Эймуэлл. Счастливый вы человек, мистер Боннифейс. Скажите, а кто еще живет в вашем городе?
Боннифейс. Уйма красоток. А еще водятся у нас французские офицеры[44].
Эймуэлл. О да, этих господ у вас хоть пруд пруди! И вам по вкусу их общество?
Боннифейс. Уж так по вкусу, что, право, как говорится, будь их хоть вдвое больше! Карманы у них набиты деньгами, и за все они платят втридорога. Понимают, какие с нас налоги тянут, сэр, чтобы их в плен брать. Вот они и стараются возместить нам хоть часть убытков. У меня в гостинице тоже один живет.
Входит Арчер.
Арчер (Боннифейсу). Хозяин, вас там внизу какие-то французы спрашивают.
Боннифейс. Иду, иду. (Тихо, Арчеру.) Ваш господин, как говорится, намерен долго здесь пробыть?
Арчер. Как говорится, не могу знать.
Боннифейс. Из Лондона?
Арчер. Нет.
Боннифейс. Значит, в Лондон?
Арчер. Нет.
Боннифейс (про себя). Чудной парень, (Эймуэллу.) Простите, ваша милость, через минутку я буду к вашим услугам. (Уходит.)
Эймуэлл. Кажется, мы одни. Ну-с, дружище Арчер, добро пожаловать в Личфилд!
Арчер. Спасибо, собрат прощелыга!
Эймуэлл. Уж и прощелыга! Ханжество тебе не к лицу. Стоило тебе переменить платье, как ты заговорил совсем по-другому.
Арчер. Ошибаешься, Эймуэлл. Я, как и прежде, стыжусь только лохмотьев, а преступлением считаю лишь бедность.
Эймуэлл. В свете все так думают, да только язык за зубами держат. Помнишь, тогда в театре, мы все еще в боковой ложе сидели, кого тогда из нас пригласил к себе на ужин мой высокочтимый брат?
Арчер. Джека Ловкота, смазливого и разнаряженного прохвоста, который так и сыплет шутками и комплиментами. Его в самых лучших домах принимают.
Эймуэлл. То-то и оно! Ну, а за кого вышла недавно замуж богачка Страхбери?
Арчер. За Ника Шуллера, профессионального карманника и завсегдатая кегельбана. Так ведь он красавец и разъезжает в собственной карете, хоть раньше стоял на запятках.
Эймуэлл. А видел ты в парке на прошлой неделе беднягу Джека Щедроттера?
Арчер. Еще бы! Лицо печальное, парик такой, словно он его всю зиму носил, кафтан — до ужаса старомодный и поношенный, одну руку в карман засунул, а другой ковыряет в зубах, — да только что оттуда выковыряешь? Кругом кишмя кишит народу, а бедняга Джек одинок, точно лев в пустыне.
Эймуэлл. И в такой же приводит всех трепет. А ведь он ничего дурного не сделал, беден только.
Арчер. Этого достаточно. Бедность — вещь непозволительная. Лень — вот источник зла. На земле всем места хватит, пусть себе люди и копошатся. И если фортуна взяла под свое покровительство дураков, умные должны сами о себе позаботиться.
Эймуэлл. Таково наше правило, и пока оно нас не подводило. Разве кто усомнится, что я джентльмен, а ты — мой слуга? Впрочем, если б узнали, чего мы стоим…
Арчер. Полно, мы кое-чего стоим. Нам проще простого заработать целое состояние. Мы ведь в этом деле ни от чего не зависим — ни от превратностей судьбы, ни от смены правительства. У нас хватит головы, чтоб раздобыть денег, и размаху, чтоб их потратить.
Эймуэлл. Что до размаха, то его нам всегда хватало, а вот головы нас частенько подводили. Много ли от них было проку? Вот разве что привели нас из Лондона в Личфилд, меня в звании лорда, а тебя в роли моего слуги.
Арчер. И это не так уж плохо. Сколько у нас осталось денег?
Эймуэлл. Всего двести фунтов.
Арчер. Но ведь еще лошади, костюмы, кольца и другие вещи! Скромный человек сказал бы, что мы просто богачи. И, позволь тебе заметить, эти двести фунтов плюс опыт, который нам удалось приобрести, куда ценнее тех десяти тысяч, которые мы растратили. Правда, наши друзья стали догадываться, что в карманах у нас не густо, но мы отступили с развевающимися знаменами. Ни словом, ни делом не выдали мы своей нищеты.
Эймуэлл. А какой чудный предлог мы нашли для своего внезапного отъезда. Поездка в Брюссель! Голову даю на отсечение, наши друзья уверены, что мы надумали пойти волонтерами.
Арчер. Что ж, этим оно и кончится, если из нашей затеи ничего не выйдет. Давай-ка сделаем вот что: пожертвуем сотню на рыцарские похождения, а если провалимся, нам хватит второй, чтобы пойти на войну и умереть так же достойно, как мы жили. Согласен?
Эймуэлл. Идет! Мы жили по-честному, Арчер, и не можем пожаловаться, что за свои деньги ничего не получили.
Арчер. Спору нет! Столько наслаждения за такую безделицу! Мы на ветер не выбросили ни пенни. И будь у меня миллион, я разменял бы его на том же рынке. О Лондон, Лондон! Что ж, мы свое взяли, так будем же благодарны! По мне, изведанные радости лучше грядущих. Былое от нас уже не уйдет, а в надеждах недолго и обмануться.
Эймуэлл. Я часто сокрушался душою, видя, как иные губят собственное счастье. Вот ведь душегубы! Чтобы насытить одну какую-нибудь страсть, они готовы уморить с голода все остальные. Я встречал людей, которые все свои чувства приносили в жертву гурманству. Бывают и такие эпикурейцы, которые и сами голодают и домочадцев своих морят голодом, чтобы во всем блеске явиться на людях. А иные только и знают, что ночные услады, и весь свой век проводят у чьей-нибудь юбки…
Арчер. Вот именно. Но ведь это для них земля обетованная. И, пожалуй, они остаются в выигрыше, ибо зараз тешат почти все свои чувства — зрение, слух, осязание. А философ сказал бы, что при этом возникает шестое чувство и оно приносит больше радости, чем все пять, вместе взятые.
Эймуэлл. Уж если говорить о крайностях, то хуже всех скупердяи.
Арчер. О, это самые жалкие из смертных! Они попирают законы природы и отвергают дары провидения. Мне подавай такого молодца, у которого все пять чувств отточены и сверкают, как острие шпаги. Они всегда у него готовы ринуться в бой, а командует ими разум. Он поочередно отряжает их в дело, едва на горизонте появится развлечение, и тотчас скомандует отступление, как только запахнет бедой. А что до меня, так доброе вино, веселые собутыльники и ясная голова — вот все, что мне надо. Я могу восхищаться пением Сафо[45], но не подумаю в нее влюбиться. Я обожаю охоту, но не позволю, подобно Актеону[46], собственным псам растерзать себя. Я люблю красивых лошадей, только пусть держит их кто-нибудь другой. И в своих сердечных делах я руководствуюсь тем же правилом.
Эймуэлл. Вот тут я с тобой не согласен.
Арчер. Еще бы! Ты такой влюбчивый щенок, что, чего доброго, испортишь нам всю игру. Стоит тебе притвориться влюбленным, и ты уже по уши втюрился.
Эймуэлл. В столице любовное сюсюканье уже не в моде, а на провинциалок оно действует по-прежнему. В делах любви, Фрэнк, дурак всегда одержит верх над плутом.
Арчер. Что ж, спорить не буду. Нынче командуешь ты. В Ноттингеме, как тебе известно, моя очередь быть барином.
Эймуэлл. Зато в Линкольне снова моя.
Арчер. А в Норидже опять моя. Это, пожалуй, будет наше последнее прибежище: ведь если и там нас постигнет неудача, мы отплывем в Голландию, скажем Венере «прости» и посвятим себя Марсу.
Эймуэлл. Поживем — увидим… Но тсс!
Входит Боннифейс.
Боннифейс. Что угодно вашей милости заказать на ужин?
Эймуэлл. А что у вас есть?
Боннифейс. В котле у нас, сударь, варится нежнейшая говядина, а на очаге жарится поросенок.
Эймуэлл. Отменный ужин, ничего не скажешь. Но я не ем говядины, милейший.
Арчер. А я терпеть не могу поросят.
Эймуэлл. Прикуси язык! Ты, что, забыл, кто ты такой?!
Боннифейс. Извольте, заказывайте! У меня в доме все есть.
Эймуэлл. А нет ли у вас телятины?
Боннифейс. Телятины, сэр? Как раз в прошлую среду была — нежнейшее телячье филе!
Эймуэлл. Может, у вас найдется рыба или дичь?
Боннифейс. Что до рыбы, сударь, то живем мы далековато от моря, и, сказать по правде, рыбкой нас не балуют. Ну а дичь… Могу предложить парочку кроликов — нежнейшее мясо.
Эймуэлл. Так приготовьте мне фрикасе из кроликов.
Боннифейс. Фрикасе! Поверьте, сударь, они куда вкуснее тушеные с луком.
Арчер. Тьфу, гадость! Терпеть не могу лука!
Эймуэлл. Опять ты за свое, болван! Ладно, как хотите, так в подавайте, милейший. Постойте-ка, я захватил с собой немного денег, а в доме полным-полно народу, так что надежней всего отдать их вам на хранение. Когда мой слуга напьется, ему на все плевать… — Эй ты, подай-ка мне шкатулку с деньгами!
Арчер. Сию минуту, сэр. (Тихо.) Этак мы прослывем богачами. (Подает Эймуэллу шкатулку.)
Эймуэлл. Держите, милейший. Шкатулка запечатана: так и вам спокойнее и мне. Здесь больше двухсот фунтов. Если не верите, после ужина я пересчитаю их при вас. Только не прячьте их далеко. Они могут мне понадобиться в любую минуту. Я еще не знаю, какие у меня окажутся дела может, я уеду через полчаса, а может, погощу у вас, пока не истрачу половину этих денег. И скажите конюху, чтоб держал лошадей под седлом. А главное — не давайте моему слуге ни глотка этого вашего коллекционного. Парень — пьянчуга, каких свет не видывал! Эй ты, возьми свечу и проводи меня в спальню. (Уходит вместе с Арчером, тот ему светит.)
Боннифейс. Черри! Дочка!
Входит Черри.
Черри. Вы меня звали, отец?
Боннифейс. Да, дитя мое. Спрячь-ка шкатулку этого джентльмена — она набита деньгами.
Черри. Деньгами?! Столько денег! Не иначе, джентльмен приехал в парламент избираться. Кто он такой?
Боннифейс. Ума не приложу. Велел, чтобы лошади его все время были под седлом — толкует, будто не ровен час, возьмет да уедет, а нет, так погостит здесь, покуда не истратит доброй половины этих денег.
Черри. Бьюсь об заклад — бандит с большой дороги!
Боннифейс. Бандит?! Так оно и есть, дочка! А в шкатулке — добыча. Вот бы накрыть его, тогда все деньги были бы наши!
Черри. Он не из нашей шайки.
Боннифейс. А какие у них лошади?
Черри. У хозяина — черная…
Боннифейс. Черная!.. Ставлю десять против одного, это и есть тот самый на черной кобыле. А раз он не из нашей шайки, так я со спокойной совестью могу его выдать. Кто станет укрывать человека, когда он из чужой шайки! Сущее беззаконие! Слушай, детка, действовать надо, как говорится, с оглядкой. Без доказательств нам не обойтись. Слуга этого джентльмена — не дурак выпить, вот я за него и возьмусь. А еще, бьюсь об заклад, он любит девчонок… Тут уж ты должна постараться.
Черри. Что ж мне, по-вашему, и стыд забыть?..
Боннифейс. Сама подумай, дочка, добыча-то — двести фунтов!
За сценой звонят.
Иду, иду! — Принимайся за дело, малютка! (Уходит.)
Черри. Ну и прохвост мой отец. Одно только название что отец! Матушка моя была женщина славная, добросердечная, великодушная и готова была на все ради блага своих детей. А этот, мой хозяин — кто же он мне еще? — с дорогой душой предаст своего гостя и дочки не пожалеет в придачу. И кому — лакею!
Входит Арчер.
Арчер. Так какой лакей, сударыня, удостоился быть предметом ваших размышлений?
Черри. Кто бы он ни был, приятель, ему от этого корысти мало.
Арчер. Рад этому, ибо уверен, что вы думали не обо мне.
Черри. А если о вас?
Арчер. В таком случае мы с вами квиты. Когда я входил сюда, я думал, как мне начать за вами ухаживать.
Черри. За мною, любезнейший?
Арчер. Да, малютка.
Черри. «Малютка» — что за обращение! Держитесь подальше, приятель, это вам больше приличествует.
Арчер. Подальше?! Спокойной ночи, гордячка! (Идет к двери.)
Черри (про себя). А парень недурен! Мне нравится, что он с норовом. Послушайте, сударь!
Арчер возвращается.
Мне доверили на хранение шкатулку с деньгами вашего господина, а значит, я вам, лакею, не ровня. Надеюсь, сударь, вы на меня не в обиде?
Арчер. Дайте-ка мне получше разглядеть ваше личико, тогда я скажу, можете вы меня обидеть или нет. Клянусь честью, у вас чудесные глазки, крошка, а вам и невдомек, для чего они.
Черри. Что вы, сударь! Я вижу всех и каждого!
Арчер. Ну, конечно. Только, будь такие глаза у другой женщины, она сражала бы ими наповал. Сделайте милость, подскажите, как за вами ухаживать, а то я и не знаю, что вам сказать.
Черри. Уж будто вы ни за кем не ухаживали?!
Арчер. За таким совершенством — никогда, смею вас уверить, сударыня. Я ухаживал только за равными себе, так высоко я еще ни разу не заносился. (Поет.)
Так волнует твой взгляд,
Так чарует наряд,
Что с тобою навряд
И Венера сравнится.
Так мила ты собой,
Что не может тобой
Постоялец любой
Сей же час не плениться.
Как и всем остальным
Постояльцам честным,
Лучшим блюдом твоим
Мне дозволь угоститься.
Черри (в сторону). Ума не приложу, что он за человек! — Вы мне перепишете эту песню, сударь?
Арчер. Я запечатлею ее на ваших губах, милочка. (Целует ее.) Гром и молния! Ее губы — медовые соты.
Черри. Жаль, что в них не водятся пчелы, чтобы ужалить вас за вашу дерзость.
Арчер. В них целый рой купидонов, моя Венерочка, — он завершил дело с куда большим успехом.
Черри (в сторону). Он, видно, как и я, незаконнорожденный. — Как вас зовут, сударь?
Арчер (в сторону). Совсем из головы вон! — О, меня зовут Мартин.
Черри. Где вы родились?
Арчер. В приходе святого Мартина.
Черри. А кто ваш родитель?
Арчер. Приход святого Мартина.
Черри. Тогда спокойной ночи, дружок!
Арчер. Уж ли?
Черри. Можете не сомневаться.
Арчер. В чем же?
Черри. В том, что вы дерзкий нахал!
Арчер. А вы прелесть.
Черри. А вы — простой лакей!
Арчер. А вы — сущий ангел!
Черри. Сейчас я вам покажу!
Арчер. И я тоже.
Черри. Пустите мою руку!
Арчер. Еще один поцелуй! (Целует ее.)
Боннифейс (за сценой). Черри! Черри!
Черри. Меня зовет отец. Вы чуть меня не задушили, разбойник вы этакий! Посмейте только пойти за мной! (Уходит.)
Арчер. Заманчивое начало. Оно сулит приключение! Но мы — странствующие рыцари, так пусть нас ведет фортуна! (Уходит.)
Галерея в доме леди Баунтифул.
Встречаются миссис Саллен и Доринда.
Доринда. Доброе утро, милая сестрица. Вы пойдете сегодня в церковь?
Миссис Саллен. Куда угодно, где можно помолиться. У меня только на бога и надежда. Впрочем, мне помнится, Доринда, во всей литургии нет ни слова против дурных мужей.
Доринда. Зато о них много говорится в законе о разводах. Право, сестрица Саллен, чем вечно ходить с кислой миной, обратитесь-ка лучше в суд. А уж мне сколько приходится терпеть из-за ваших проклятых ссор — мне, сестре одного и наперснице другой! К тому же, имея перед глазами такой пример, я могу проникнуться отвращением к супружеству и обречь себя на пожизненные каникулы. Но предположим, вы начнете дело о разводе, сударыня, — в чем вы можете обвинить своего мужа? Ведь мой брат — самый верный из мужчин.
Миссис Саллен. Спору нет.
Доринда. Спит он всегда с вами.
Миссис Саллен. Да, он всегда спит со мной.
Доринда. В деньгах он вас не стесняет, и вы тратите сколько приличествует женщине вашего положения.
Миссис Саллен. Вздор! За кого вы меня принимаете, сударыня? Что я, приютская малютка, которая должна вечно благодарить за еду, питье и одежду? Если память мне не изменяет, сударыня, я принесла вашему брату десять тысяч фунтов приданого. По-моему, я имела право рассчитывать на некоторые удовольствия.
Доринда. Вам доступны все удовольствия, какие только есть в деревне.
Миссис Саллен. Сельские утехи! Сущая пытка! Неужели ты воображаешь, дитя, что ноги мои созданы лишь для того, чтобы прыгать через канавы и перелезать через заборы? Или ты думаешь, что мои прозорливые родители знали наперед, какое меня ждет веселое будущее, и сызмальства развивали во мне сельские добродетели? Приучали меня пить крепкий эль, резаться в карты и курить табак, чтобы я могла составить компанию моему благоверному. А чтобы я стала достойной помощницей своей доброй старой свекрови, меня следовало научить накладывать пластыри, варить микстуры и гнать розмариновую воду.
Доринда. Весьма сожалею, сударыня, что не в нашей власти вас развлечь. Поверьте, я всей душой желала бы, чтобы здешние развлечения оказались более изящными или ваш вкус менее утонченным. Но объясните мне, сударыня, как могло случиться, что поэты и философы, столь жадные до земных радостей, обретали их на лоне природы?
Миссис Саллен. Да ведь у них не было денег для столичных развлечений, дитя мое. Видела ты когда-нибудь поэта или философа с десятью тысячами в кармане? Бьюсь об заклад на пятьдесят фунтов, что если и сыщется такой, так разве что в еженедельных списках лондонских покойников! А что до тех сельских радостей, которые описывают поэты, то и я до них охотница. Послушать поэтов, так у каждой Филлис есть свой Коридон[47], а журчащие ручейки да цветущие сады для того и созданы, чтобы пробуждать волнение в крови. Да и припомни-ка, разве влюбленные связаны в поэмах узами брака? А вот и мой Коридон! Нечего сказать, прелестный пастушок! Полно, Доринда, не сердись! Хоть он мне муж, а тебе брат, но, право, он — самая последняя скотина!
Доринда. О его супружеских достоинствах не мне судить!
Миссис Саллен. Ах, сестрица! Выходи замуж за кого угодно, только не за угрюмого пьянчугу, который все о чем-то задумывается, да только думать-то не приучен. Болтливый дурак — тот хоть посмешит, и уж коли женщинам суждено носить сковы, пусть они хоть звенят. Сейчас я тебе расскажу, но ты не принимай этого слишком близко к сердцу. Сегодня он по своему обыкновению явился домой на рассвете, когда мне снилось что-то приятное, и разбудил меня: опрокинул чайный столик, ну тот и разлетелся в куски. Потом они со слугой долго еще тыкались то в один угол, то в другой, словно у них у обоих морская болезнь. Наконец он повалился на постель, чуть живой, как лосось, которого в корзине тащат на базар. Ноги — холодные, как лед! Изо рта пышет жаром, как из печки! Лицо и руки липкие от сала, под стать его фланелевому ночному колпаку! Вот она, супружеская жизнь! Он преспокойно стаскивает с меня одеяло, закутывается в него сам, а я лежу до утра полуголая и утешаюсь мелодичной серенадой, которую исполняет недремлющий соловей его нос! Уж поистине — превеликое счастье лежать этак рядом с храпящим мужем и считать удары часов на церковной башне. Сейчас ты сама увидишь, сестрица, как будет просить у меня прощения этот благовоспитанный человек.
Входит Саллен.
Саллен. Голова трещит.
Миссис Саллен. Не откушаете ли вы с нами чаю, — может, и головная боль пройдет.
Саллен. Не откушаю.
Доринда. А кофе?
Саллен. Тьфу, мерзость!
Миссис Саллен. Может, вы оденетесь и проводите меня в церковь? На воздухе вам полегчает.
Саллен (зовет). Скраб!
Входит Скраб.
Скраб. Чего изволите, сэр?
Саллен. Какой у нас сегодня день?
Скраб. Воскресенье, с позволенья вашей милости.
Саллен. Воскресенье?! Так принеси мне виски и подай в переднюю пирог с олениной и кружку крепкого пива. Я там позавтракаю. (Идет к двери.)
Доринда. Постойте, сударь! Так вы не уйдете. Вы плохо вели себя ночью и теперь должны загладить свою вину перед женой. Неужели вы не извинитесь перед нею, братец?
Саллен. Это в чем же?
Доринда. Вчера вы вернулись пьяный.
Саллен. Что ж, я могу себе это позволить.
Миссис Саллен. Но я не могу, сударь.
Саллен. Ну так и не пейте.
Миссис Саллен. Должна вам заметить, сударь, это становится невыносимым.
Саллен. Тем лучше.
Миссис Саллен. Почему вы так бесчеловечны, сударь?
Саллен. Скраб!
Скраб. Чего изволите, сэр?
Саллен. Приготовь бритву и побрей мне голову. (Уходит.)
Миссис Саллен. Поосторожней брей ему виски, Скраб, а то наткнешься на такую штуку, что вмиг бритву сломаешь.
Скраб уходит.
Вот болван! Видала ты когда-нибудь такого тупого и упрямого балбеса? Ах, сестрица! Не справиться мне с этим животным! Одно средство — увезти его в столицу. Лондон, прелестный, восхитительный Лондон — вот где можно приручить и укротить любого мужа.
Доринда. А разве там мужу труднее обидеть жену?
Миссис Саллен. Конечно, детка! Таковы уж законы супружества: коли муж желает поработить жену, он спешит увезти ее в деревню, а коли женщина мечтает командовать мужем, она заманивает своего дурня в столицу. В Лондоне мужчина не решится тиранствовать — слишком много у его жертвы примеров, подстрекающих к бунту. О Доринда, Доринда! В Лондоне женщина сама себе хозяйка, если только она хорошенькая. Она вмиг соберет под свои знамена тысяч сорок — целую армию!
Доринда. А мне сдается, сестрица, что вы не прочь испытать свои силы и здесь, в Личфилде, вы уже завербовали французского графа.
Миссис Саллен. Такой уж народ французы — жить не могут без галантных похождений.
Доринда. Насколько мне известно, сестрица, иные англичане тоже не прочь этим позабавиться.
Миссис Саллен. Уж если говорить начистоту, сестра, это всегда приятно. Мне надобно во что бы то ни стало добыть соперника моему пьянчуге — только так его и расшевелишь. Кто слишком уверен в своих правах, не ценит своего достояния. Припугнешь мужчину, он станет куда внимательней. Женщина — что картина: дурак только тогда поймет ей цену, когда узнает, что умный дает за нее вдвое.
Доринда. Ну разумеется, и мой братец сумел бы это понять, будь у него к вам хоть капля чувства. Но, боюсь, у него к вам какая-то врожденная неприязнь. Сознайтесь, сестра, ведь и вы, наверно, к нему чувствуете то же самое.
Миссис Саллен. Что ж, не стану душой кривить. Мы с ним от природы как вода и пламя. Но если бы он был хоть немного добрее со мной, я, подобно большинству жен, сделала бы вид, что у нас в семье тишь да благодать, лишь бы про нас не судачили.
Доринда. А почем вы знаете, сестрица, что своими уловками утихомирите супруга. Вдруг он придет в еще большую ярость?
Миссис Саллен. Ну и пусть его! Коли я не заставлю его быть любезным, то хоть выведу из терпения.
Доринда. А мне каково — быть между двух огней?!
Миссис Саллен. Прими мою сторону.
Доринда. Как? Идти против родного брата?!
Миссис Саллен. Вы с ним сводные, а я тебе настоящий друг. Если я переступлю границы дозволенного, можешь от меня отречься. А пока этого не произошло, будь мне верной союзницей. Я доверяю тебе свою честь, а уж ты доверь мне честь своего брата. Сегодня у нас обедает граф.
Доринда. Как хотите, сестрица, но этот человек мне чем-то не по душе.
Миссис Саллен. Да разве тебе кто по душе? Твой час еще не настал: любви, как и смерти, не миновать, да никто не знает, когда она явится. В один прекрасный день тебе придется разом выложить все, что задолжала. Но поспешим! Мамаше уже подали чай, скоро в церковь. (Уходят.)
Гостиница.
Эймуэлл, разряженный, и Арчер.
Эймуэлл. Так значит, она хозяйская дочь!
Арчер. По крайней мере так думает хозяин. А я готов поклясться, что в ее жилах течет лучшая кровь.
Эймуэлл. С чего ты это взял?
Арчер. Да есть в девчонке что-то этакое… Она читает пьесы, держит ручную обезьянку и страдает припадками меланхолии.
Эймуэлл. Бьюсь об заклад, тебе еще кое-что о ней известно!
Арчер. Пока больше ничего. Красотка изволит задирать нос — ей, видите ли, подавай джентльмена — на меньшее она не согласна.
Эймуэлл. Так я и займусь ею.
Арчер. Еще одно слово — и я объявлю, кто я такой. Я испорчу тебе всю игру, и не только в здешних местах. Слушай, Эймуэлл, каждому — свое.
Эймуэлл. Верно сказано! А посему, раз ты мой слуга, так будь мне и сводником.
Арчер. А я, как положено всякому слуге, сперва позабочусь о собственных интересах, а потом о ваших. Но вернемся к делу. Ты так шикарен и неотразим, Том, что, ей-богу, в местной церкви все просто умрут от восхищения. Ты будешь иметь успех, ведь люди всегда судят по внешности.
Эймуэлл. Надо этим пользоваться. Когда в церкви появляется новый человек, все только на него и смотрят. Не всякое светило небесное привлекает к себе столько взоров. Не успеете вы переступить порог, как по рядам пробегает шепот: «Кто это? Откуда он? Вы его знаете?» Затем вы даете служке полкроны, он кладет ее в карман и сажает вас на лучшее место. Вы достаете табакерку, осматриваетесь по сторонам, кланяетесь епископу или священнику, который служит службу, и впиваетесь глазами в какую-нибудь красотку. У вас от натуги даже начинает идти кровь носом, и вы стараетесь это скрыть, привлекая тем самым внимание всей паствы. После проповеди в городе уже все знают, что вы поклонник этой дамы. Стоит ей поверить, что вы умираете от любви к ней, как она сама падает жертвой того же недуга.
Арчер. Кто этого не знает, Том! Чем пялить глаза на красотку, постарайся-ка лучше приглядеть хорошее приданое. Это нам сейчас важнее всего!
Эймуэлл. Будто я сам не знаю! Без приданого откуда же красоте взяться! Дайте мне только развернуться уж я не промахнусь.
Арчер. Слушай, Том!
Эймуэлл. Ну?
Арчер. Когда ты последний раз был в церкви?
Эймуэлл. Дай вспомнить… Кажется, на коронации.
Арчер. И ты, отправляясь сегодня в церковь, надеешься еще на божье благословение?
Эймуэлл. Нет, Фрэнк, оно мне ни к чему — мне жена нужна. (Уходит.)
Арчер. Право, он не слишком много требует. (Уходит в противоположную дверь.)
Входят Боннифейс и Черри.
Боннифейс. Ну что, дочка, удалось тебе, как говорится, поисповедовать этого Мартина?
Черри. Право, отец, не гожусь я для этого дела. Я молода, не умею подольститься.
Боннифейс. Молода, говоришь? Ах ты, негодница! Да ведь только молодая и может подольститься. От твоей матушки, так от той уже в двадцать пять лет никакого не было проку. Велика ли трудность подольститься! Или ты хочешь мать свою выставить шлюхой, а меня, как говорится, — рогоносцем? Вот что я тебе скажу: он слишком молчалив для честного человека. А хозяин его так сорит деньгами и так смахивает на настоящего джентльмена, что, нет сомнения, он разбойник с большой дороги.
Входит Джибит, закутанный в плащ.
Джибит. Чужих нет, хозяин?
Боннифейс. А, мистер Джибит! Что слышно?
Джибит. Давай-ка без лишних вопросов. Все прекрасно, все самым благородным образом. На, держи, малютка! (Отдает Черри сумку.) Двести фунтов чистоганом. За эти деньги можно на виселицу угодить и откупиться. Положи их к остальным. А вот тебе три кольца — не то обручальных, не то траурных, ведь разница не велика. А вот две шпаги с серебряными эфесами. Их отдали мне молодчики, у которых все равно никто их и не видел. Вот бриллиантовое кольцо — леди запрятала его в самый укромный уголок кареты. Но я его все-таки отыскал! Эти золотые часы принадлежали жене процентщика. Их, верно, заложила какая-нибудь знатная особа — на крышке-то герб.
Черри. А деньги чьи?
Джибит. Одной бедной женщины, так мне ее жаль! Она сбежала от мужа, и это составляло все ее достояние. Очень в Ирландию спешила, боялась минуту лишнюю потерять. Она пожаловалась мне на зверское обращение с нею супруга, и я оставил ей полкроны. Да, чуть не забыл, у меня есть для тебя подарок, милая Черри.
Черри. Какой же?
Джибит. Баночка белил, детка, я вытащил ее из кармана одной леди.
Черри. Так что ж, по-вашему, я белюсь, мистер Джибит?
Джибит. Этим не брезгуют женщины и почище тебя, негодница! Бьюсь об заклад, что на платке той дамы, у которой я позаимствовал баночку, вышита корона! Забери мой плащ и спрячь подальше от чужих глаз все это добро!
Черри. Не беспокойтесь, спрячу. (Уходит.)
Боннифейс. Но где же Хаунслоу и Бегшот?
Джибит. Будут к ночи.
Боннифейс. А вы не слыхали, чтоб в наших краях появились другие джентльмены с большой дороги?
Джибит. Нет, не слыхал.
Боннифейс. Сдается мне, что двое таких сейчас у меня в доме.
Джибит. Черт возьми, как вы их распознали?!
Боннифейс. Один из них пошел в церковь.
Джибит. Признаться, это подозрительно!
Боннифейс. Другой сейчас торчит в комнате своего хозяина — слугой прикинулся. А не позвать ли нам его сюда, чтобы покачать из него воду?
Джибит. Отлично придумано.
Боннифейс (зовет). Мистер Мартин! Эй, мистер Мартин!
Входит Арчер, расчесывая парик и напевая песенку.
Джибит. Дорога такая — ни пройти, ни проехать! Просто увяз в грязи, как Брентфорд[48] на рождество! Смазливый парень. — У кого ты служишь, приятель?
Арчер. У моего хозяина.
Джибит. В самом деле?
Арчер. В самом деле.
Джибит. Что ж, неплохо. (В сторону.) Умеет выкрутиться! Видать, не раз сидел на скамье подсудимых. — Скажи, милейший, а как зовут твоего хозяина?
Арчер. Тра-ля-ля! (Напевает и расчесывает парик.) Вот упрямый завиток…
Джибит. Я тебя спрашиваю, как хозяина зовут?
Арчер. Как зовут хозяина? Тра-ля-ля! А я его не спрашивал. Тра-ля-ля-ля!..
Боннифейс (тихо, Джибиту). Ну, что вы на это скажете?
Джибит (тихо, Боннифейсу). Все правильно. Отвечает как на допросе. (Арчеру.) Скажи, а в какую сторону едет твой хозяин?
Арчер. Он в сторону не едет. Все прямо по дороге!
Джибит. Опять правильно ответил. Нет, это не какой-нибудь новичок! — Я спрашиваю, куда он едет — в гору или под гору?
Арчер. Боюсь, что под гору, сэр. Тра-ля-ля!
Джибит. А мне, боюсь, судьба на гору…
Боннифейс. Ха-ха-ха! Ну и хитрец же вы, мистер Мартин! Этот джентльмен направляется в Честер и охотно будет вашим попутчиком, вот и все дело. Ведь вы, наверно, заночуете у нас, капитан, так разрешите, я провожу вас в спальню. Прошу вас сюда, капитан.
Джибит. Счастливо, приятель!
Арчер. Ваш слуга, капитан!
Боннифейс и Джибит уходят.
Ну и капитан, нечего сказать! И как только офицеры терпят, чтоб и другие негодяи рядились в их мундиры! Отлупили бы хорошенько, чтоб неповадно было, и вся недолга.
Входит Черри.
Черри (в сторону). Ушли! А, здесь Мартин! Надеюсь, он ничего не слышал. Если я, а не кто другой, выведу их на чистую воду, он в меня влюбится. — Вы не знаете, кто это здесь был с моим отцом, мистер Мартин?
Арчер. Должно быть, какой-нибудь вербовщик или выгнанный из полка кавалерист.
Черри (в сторону). Все в порядке, он ничего не понял.
Арчер. Ну-с, душечка, затвердили вы уже катехизис, которому я обучал вас давеча?
Черри. Спрашивайте, сами увидите.
Арчер. Что есть любовь?
Черри. Что такое любовь — я не знаю, не знаю, когда она приходит и когда уходит.
Арчер. Превосходно! Молодец! (Треплет ее по подбородку.) Как проникает в нас любовь?
Черри. Через глаза.
Арчер. А каким путем уходит?
Черри. Не скажу.
Арчер. Что пробуждает в нас эту страсть?
Черри. Молодость, красота и свежее белье.
Арчер. Почему?
Черри. Потому что молодость и красота повсюду в моде, а свежее белье — в высшем свете.
Арчер. Правильно! Каковы же приметы этой страсти?
Черри. Взгляды украдкой, речь невпопад, несбыточные мечты, необузданные желания, необдуманные поступки.
Арчер. Вот умница-то! Поцелуй меня!.. А как должен вести себя влюбленный, чтоб завоевать предмет своей страсти?
Черри. Обожать ту, которая его презирает, одаривать горничную, которая его предает, и ухаживать за лакеем, который над ним смеется. А еще… еще…
Арчер. Э-э, моя крошка, придется вас высечь — вы не знаете урока!.. Он должен относиться к своим врагам…
Черри. Вспомнила! Он должен относиться к своим врагам уважительно, к друзьям — равнодушно и презирать весь мир. Он должен много страдать и еще больше испытывать страхов. Всего желать и ни на что не надеяться. Словом, он должен стремиться к своей гибели и отречься от себя самого.
Арчер. Ну у кого еще была такая способная ученица! А скажите, душечка, почему говорят, что любовь загадочна?
Черри. Потому что она слепа, а ведет зрячих; малютка, а управляет взрослыми.
Арчер. Восхитительно! А почему ее изображают слепой?
Черри. Да потому, что художники оказались не в силах нарисовать ее глаза и предпочли совсем их скрыть.
Арчер. Поцелуй же меня еще разок, милая моя ученица! А почему любовь — дитя малое — управляет взрослыми?
Черри. Ведь дитя — это конец всякой любви.
Арчер. И катехизис любви тоже на этом кончается. А теперь, солнышко, пойдем-ка постелим постельку моему хозяину.
Черри. Постойте, мистер Мартин! Вы положили немало трудов, чтобы обучить меня всем этим премудростям. Какой же вывод, по-вашему, я сделала из этих уроков?
Арчер. Какой же?
Черри. А тот, что речи ваши не вяжутся с вашим платьем. Не такая уж я дура, чтобы верить, будто вы лакей!
Арчер (в сторону). Ей-богу, она ведьма!
Черри. Поверьте, сударь, в этаком костюме меня не соблазнишь. Хоть я и прислуживаю постояльцам, мне это противно. Признайтесь, кто вы такой, поклянитесь мне в любви, и тогда….
Арчер. И тогда мы пойдем стелить постельку?..
Черри. Тогда пойдем.
Арчер. Так уж и быть, слушай! Хоть я и младший сын, но из благородной семьи и получил классическое образование. Приехав в Лондон, я угодил в лапы к шулерам, которые обчистили меня до нитки. Друзья от меня отвернулись, нужда одолела, и я стал тем, кем ты меня видишь.
Черри. Вот вам моя рука! Обещайте сегодня на мне жениться, и вы получите две тысячи фунтов.
Арчер. Сколько?!
Черри. Две тысячи фунтов. Я получила их на хранение. Скиньте свою ливрею, а я пойду за священником.
Арчер. Что?! За священником?!
Черри. Вы колеблетесь?
Арчер. Я? Нет, но… Две тысячи, говоришь?
Черри. И еще кое-что в придачу.
Арчер (тихо). Что мне сказать, черт побери? — Послушай, дитя мое, зачем тебе еще отдавать деньги, когда я могу доставить тебе столько радости, не лишая тебя состояния.
Черри. Значит, вы не хотите на мне жениться?
Арчер. Я бы рад, но…
Черри. Ага, вот вы и попались, сударь! Неужели вы думаете, я способна поверить, будто джентльмен, который унизился до того, что надел ливрею, откажется на подобных условиях от двух тысяч фунтов? Не на таковскую напали! Впрочем, надеюсь, вы меня простите, ведь все это я придумала лишь затем, чтобы узнать, стоите ли вы уважения. (Хочет уйти.)
Арчер (тихо). Сто чертей, она меня перехитрила! — Постой! У тебя и вправду есть две тысячи фунтов?
Черри. У каждого свои секреты, сударь. Когда вы соблаговолите стать откровенней, я тоже не будут скрытничать. И поверьте — мои тайны стоят ваших! Не бойтесь меня — ни одного вашего секрета я не употреблю вам во зло. Остерегайтесь только моего отца. (Уходит.)
Арчер. Ну и ну! Кажется, в этой гостинице нас ждет не меньше приключений, чем было у Дон-Кихота. Подумать только — две тысячи фунтов! Если б девчонка пообещала отправиться на тот свет в тот самый момент, когда я промотаю последнюю монету, ей-богу, на ней стоило бы жениться! Но деньги, чего доброго, испарятся через годик-другой, а жена проживет Мафусаилов век[49]… К тому же она дочь трактирщика. Да-да — вот в чем загвоздка! Гордость не позволяет!
Хоть ангелов гордыня, матерь зла,
На небе до паденья довела,
Здесь, на земле, она — в том нет сомненья —
Спасает оба пола от паденья.
(Уходит.)
Галерея в доме леди Баунтифул.
Входят миссис Саллен и Доринда.
Миссис Саллен. Ха-ха-ха! Дай, я тебя обниму, душена! Вот когда мы стали подругами: раз ты открыла мне свои секреты, ты будешь верно хранить мои. Теперь от тебя будет прок: я смогу говорить с тобой о любви.
Доринда. Значит, по-вашему, я столь не властна над собой, что способна влюбиться с первого взгляда?
Миссис Саллен. К чему хитрить! Ты только все испортишь. Разве мы с тобой не друзья и не можем поговорить друг с другом начистоту, как мужчина с мужчиной? Даю голову на отсечение, что наш джентльмен тут же поспешил к своему наперснику и поведал ему о своей любви. Он выпил за твое здоровье и, сравнивая тебя с целым легионом ангелов, принялся расхваливать твои глаза, губы, шею, твою стройность и осанку, словом, расписал все наилучшим образом, чтобы пуще разжечь свою страсть.
Доринда. Помогите, сестрица, мне худо!
Миссис Саллен. Ну вот, уже и занемогла! Принимайся-ка за дело, малютка, смущенно откашляйся… вот так… И признайся, понравился ли тебе тот джентльмен, которого мы видели в церкви?
Доринда. Он недурен.
Миссис Саллен. Недурен! Да он — сам Нарцис, полубог, неземное видение!
Доринда. Ах, сестрица, мне невмоготу!
Миссис Саллен. Не попросить ли у твоей матушки примочку от головной боли, детка, и не приложить ли ее к твоим пяточкам? Или, может, поискать лекарства у джентльмена? Распусти-ка лучше корсет и открой мне всю душу. Красивый мужчина, красивый, ничего не скажешь! Я его приметила, едва он вошел в церковь.
Доринда. Я тоже, сестрица. Мне даже почудилось, будто от него исходит какое-то сияние.
Миссис Саллен. Вот это разговор! Так и продолжай!
Доринда. Сколько скромного достоинства! Он не старается привлечь к себе внимание искусственными позами, не бросает заученных взглядов, все в нем так естественно…
Миссис Саллен. Право, все лучше и лучше!.. Ну, еще какой-нибудь штришок!
Доринда. А какие у него глаза!.. Вы заметили, какие глаза?
Миссис Саллен. У него глаза… Ну, как бы ты их описала?
Доринда. Взгляд быстрый, но пристальный… Глаза зоркие, но видят лишь меня. А во всем облике столько благородства и вместе с тем смирения, будто он хочет сказать: я презираю рабство и все же готов умереть у ваших ног!
Миссис Саллен. Подействовало! Как ты теперь себя чувствуешь, милочка?
Доринда. Значительно лучше, дорогая. А вот и наш Меркурий.
Входит Скраб.
Ну, Скраб, что тебе удалось узнать об этом джентльмене?
Скраб. Я принес вам целый мешок новостей, сударыня.
Доринда. Так развяжи его поскорей!
Скраб. Ну, первым делом, я осведомился, кто этот джентльмен, и мне сказали, что он приезжий. Потом я поинтересовался, что он за птица, и мне сразу так и выложили, что видят его впервые. Тут я и спрашиваю — откуда он? Не знаем, говорят. А я им — откуда приехал, спрашиваю. На это мне отвечают: «Понятия не имеем!» Тогда я спрашиваю, куда, мол, он едет. А мне на это: «Откуда нам знать!» Вот так я все и выведал, все как есть!
Миссис Саллен. Ну, а что о нем думают? Неужели никаких догадок не строят?
Скраб. Строят, как не строить. Одни говорят — шпион, другие — жулик. Только все это вздор. По-моему, он переодетый иезуит.
Доринда. Иезуит? Почему же это?
Скраб. А почему у него лошади все время под седлом? А лакей почему по-французски разговаривает?
Миссис Саллен. Лакей? По-французски?!
Скраб. А вы что думали? Они с графским лакеем трещали по-французски, как две сороки у мельничной запруды. Наверно, про меня: уж очень они смеялись.
Доринда. А какая на нем ливрея?
Скраб. Ливрея?! Да нешто это ливрея?! Он весь так и обшит кружевами! Я его спервоначала за капитана принял. На сапогах отвороты на полноги, трость с серебряным набалдашником на пуговице висит, и расхаживает он эдак руки в карманы… (Прохаживается, подражая светским щеголям.) А парик какой — с кошельком! Нет, я ему не чета, сударыня!..
Миссис Саллен. Легко верю. — Что же мы будем дальше делать, сестрица?
Доринда. А вот что. Скраб наш так простоват — не сразу поймешь, что он себе на уме. Эй, Скраб!
Скраб. Чего изволите?
Доринда. Нам все-таки очень любопытно знать, кто этот джентльмен.
Скраб. А мне, думаете, нет?
Доринда. Так пойди познакомься с его лакеем и пригласи его сюда на бутылочку эля. Ты ведь у нас сегодня за дворецкого.
Скраб. Верно, сударыня, по воскресеньям я дворецкий.
Миссис Саллен. Браво, сестрица! Ей-богу, ты уже постигла все премудрости. Ловко придумано. Твоя матушка уйдет в церковь, супруг мой со своей оравой — в пивную, и дом останется в полном нашем распоряжении. Мы с тобой войдем будто невзначай и порасспросим этого малого. В деревне, сама знаешь, каждому приезжему радуешься. Дворецкий на контрданс пригласит, а мы и довольны: не обошли, мол.
Скраб. Ну, это вы зря, сударыня! Я завсегда вас приглашаю.
Входит Джипси.
Джипси. Обед на столе, сударыня.
Доринда. Ты можешь нам не прислуживать, Скраб. Ступай куда велено.
Скраб. Ладно, я пошел.
Все уходят.
В гостинице.
Эймуэлл и Арчер.
Арчер. Ну, Том, ты бьешь прямо в цель.
Эймуэлл. Что ж удивительного! Надо быть слепым, чтобы не разглядеть лебедя в стае ворон!
Арчер. Но послушай, Эймуэлл…
Эймуэлл. Какой я тебе Эймуэлл! Я — Орондат, я — Цезарио[50], Амадис Гальский[51] и прочие герои рыцарских романов. А на другие имена я даже не откликаюсь. Ах, Арчер, какое у нее лицо! Оно стоит всех ее тысяч. Поистине Церера[52] в праздник жатвы. Злаки, вино и елей, млеко и мед, цветы, кущи, журчащие струи, — ты все найдешь в ее личике!
Арчер. Ты хочешь сказать — в ее кармане? Да, там и зерно, и вино, и елей. По-нашему говоря — за ней дают десять тысяч.
Эймуэлл. А какие глаза!
Арчер. Да у нее, я вижу, не глаза, а прямо-таки пушки. Нет, я боюсь, я лучше пойду. (Идет к двери.)
Эймуэлл. Надо же мне излить свою страсть!
Арчер. На кой черт! Думаешь, эти романтические бредни помогут делу? Будь я таким влюбчивым, у меня были бы приключения так приключения!
Эймуэлл. Это какие же?
Арчер. А разные.
Коль согревает вам постель красотка
В чепце крахмальном, с грелкою горячей,
С приданым в два десятка сотен фунтов,
Легко ей постояльца распалить.
Вот тебе превосходная цитата из Мильтона и вполне применима к дочке здешнего хозяина. Я могу играть девушкой, как рыбак рыбкой. Подцепит он форель на крючок, проведет по течению и обратно, а там, глядишь, вытащит, взрежет ее — и в корзину.
Входит Боннифейс.
Боннифейс. Вас, мистер Мартин, хочет видеть один, как говорится, честный малый. Он служит в дворецких у леди Баунтифул и любопытствует знать, не соблаговолите ли вы осмотреть его погреб.
Арчер. Поблагодарите от меня этого джентльмена и скажите, что я соблаговолю. Я сейчас к нему выйду.
Боннифейс уходит.
Эймуэлл. Что я слышу! Только Орфей[53] заиграл, как Тофтида запела![54]
Арчер. Умерь свой пыл! Тебе в трюм надо бы поставить хороший насос, а то, ей-богу, затонешь на полпути. Ты говоришь, там есть еще одна дама, и притом красивая?
Эймуэлл. О да!
Арчер. Я уже влюблен в нее!
Эймуэлл. Может, ты пока что выдашь мне вексель на Черри?
Арчер. Э нет, приятель! Ее зерно, вино и елей я закупаю оптом. Остерегись бросать якорь возле меня: чего доброго, столкнемся, и ты пойдешь ко дну. Не дело — покушаться на мое жалкое суденышко, да еще когда оно тебя же охраняет. (Уходит.)
Эймуэлл (ему вслед). Ладно, ладно, я тебя не трону.
Возвращается Боннифейс.
Послушайте, хозяин, я не люблю обедать в одиночестве. Нет ли здесь кого-нибудь, кто бы составил мне компанию?
Боннифейс. Как же, есть! Там внизу сидит, как говорится, один капитан, сэр. Он прибыл эдак с час тому назад.
Эймуэлл. Мундир — лучшая рекомендация. Так потрудитесь передать ему мой поклон и скажите, что я буду рад его обществу.
Боннифейс. А от кого передать, сударь?
Эймуэлл (в сторону). Ишь ты, куда метит! — Скажите, что ею приглашает другой путешественник, вот и все.
Боннифейс. Мигом, как говорится, исполню. (Уходит.)
Входит Арчер.
Арчер. Знаешь, я позабыл, как тебя титулуют.
Эймуэлл. Так же, как моего брата, разумеется. Присвою себе хоть его титул — все какой-нибудь прок от знатного родства. А остальное ты сам знаешь.
Арчер. Как-нибудь. (Уходит.)
Входит Джибит.
Джибит. Ваш слуга, сударь.
Эймуэлл. Да что вы! А я вас не знаю.
Джибит. Ничего удивительного, сударь. Мы с вами встречаемся впервые… (в сторону) — надеюсь, но крайней мере.
Эймуэлл. Чему я обязан этой честью, сударь?
Джибит. Не в моих правилах, сударь, кому-нибудь навязываться, но здешний хозяин сказал…
Эймуэлл. A-а! Прошу прощения! Так это вы, тот самый капитан, о котором он мне говорил?
Джибит. К вашим услугам, сударь.
Эймуэлл. Разрешите поинтересоваться, какого полка?
Джибит. Пехотного… Из старых полков.
Эймуэлл (в сторону). Судя по мундиру — из очень старых. — Служили за границей, сударь?
Джибит. Как же, в Вест-Индии, на плантациях. Такая уж у меня участь, всегда в какую-нибудь дыру угодишь. Я бы, конечно, мог оттуда сбежать, но, сами понимаете, дело чести. К тому же меня надлежало отправить за море ради спокойствия моих сограждан. Все для блага отечества! Себе — ничего! Патриотичен, как римлянин!
Эймуэлл (в сторону). Да и, видно, из отпетых! — А как вы переносили вест-индскую жару?
Джибит. Прямо, сударь, с ног валился.
Эймуэлл. Постойте, а не встречал ли я вас в кофейне Уилла[55], сударь?
Джибит. Разумеется, и еще в шоколадной Уайта[56].
Эймуэлл. А где ваша рота, капитан?
Джибит. Еще не прибыла.
Эймуэлл. Когда ж она прибудет?
Джибит. Сегодня вечером, сэр.
Эймуэлл. А куда она направляется?
Джибит. По окрестностям. — Черт меня подери, если я не выложил ему достаточно, чтобы и у него развязался язык. Нет, видно, он не из наших. Дадим от ворот поворот.
Эймуэлл. Вы расквартируете свою роту в Личфилде?
Джибит. Да, в этом доме, сэр.
Эймуэлл. Как! Целую роту?!
Джибит. Да ведь это одно название, что рота. Три человека. Ха- ха-ха!
Эймуэлл. А вы шутник, сударь.
Джибит. А то как же! Извините меня, сударь, за уклончивость. Я людей повидал, особливо на большой дороге. Осторожность никогда не повредит, — ведь я не с пустыми руками хожу.
Эймуэлл (в сторону). Но пока что без наручников.
Джибит. Я доподлинно знаю, что в здешних местах орудует шайка грабителей. Разумеется, джентльмена, вроде вас, сударь, никто подозревать не станет, а все-таки, сударь, береженого бог бережет.
Эймуэлл (в сторону). Тебя он вряд ли убережет. — Стало быть, вы не капитан?
Джибит. Нет, сударь, не капитан. Просто в дороге всегда удобнее назваться капитаном. Придает вес, избавляет от дурацких расспросов, да и буфетчики становятся внимательнее. В дороге я всегда капитан.
Эймуэлл. Простите, сударь, а ваша настоящая профессия?
Джибит. Уж вы меня извините, сударь, не скажу. Не все можно говорить, сэр.
Эймуэлл. Ха-ха-ха! Нет, вы молодец, ей-богу!
Входит Боннифейс.
Ну, что слышно, мистер Боннифейс?
Боннифейс. Там, как говорится, еще один джентльмен. Прослышал, что вас только двое, и хочет, с вашего позволения, быть третьим.
Эймуэлл. А кто он?
Боннифейс. Как говорится, духовное лицо.
Эймуэлл. Священник? Настоящий священник? А может, это у него тоже дорожное прозвище, как вот у этого капитала?
Боннифейс. Что вы, сударь, он настоящий! Он капеллан при пленных французах.
Эймуэлл. Француз?
Боннифейс. Да, сударь, родился в Брюсселе.
Джибит. Так он француз да еще священник? Нет, он для меня не компания. Я дорожу своей репутацией, сударь!
Эймуэлл. Полно, капитан, ведь мы здесь одни. — А он говорит по-английски, хозяин?
Боннифейс. Еще как, сударь! Если б, как говорится, не акцент, вы б и не догадались, что иностранец.
Эймуэлл. Значит, он не первый раз в Англии?
Боннифейс. В том-то и дело, сударь, что первый. Он, как говорится, большой знаток в языках. А уж как по-латыни начнет — заслушаешься!..
Эймуэлл. А вы знаете латынь, мистер Боннифейс?
Боннифейс. Да нет, сударь, куда мне, как говорится! Но он хорошо изъясняется, быстро так.
Эймуэлл. Просите его.
Боннифейс. Да вот и он, как говорится.
Входит Фуагар.
Фуагар. Мир вам, джентльмены!
Эймуэлл. Ну и француз! — Ваш слуга, сударь.
Фуагар. Я рад-радешенек, ш вами пожнакомиться. Ваш сервант, шударь. И ваш так же тошно.
Джибит. А вы, отец, здорово по-английски выражаетесь. Только вот акцент мешает.
Фуагар. Я, милок, все шлова знаю. Только вот нам, загранишным, никак не швязать ваш язык и наших шлюх.
Эймуэлл (в сторону). Ну и француз, не иначе из Ирландии! (Фуагару.) — Вы родились во Франции, святой отец?
Фуагар. Училша я там, родилша в Брюшеле и подданный ешть короля гишпанского, милок.
Джибит. Да ведь королей-то испанских нынче — двое[57], так вы какого из них подданный?
Фуагар. Пока не знаю, милок.
Эймуэлл. Полно, капитан, вы слишком много требуете от святого отца. Ведь он иностранец.
Фуагар. Пущай его, милок! Нашего брата, француза, ш папталыку-то не шабьешь!
Эймуэлл. Оставим споры, джентльмены. Хозяин, обед готов?
Боннифейс. Как говорится, на столе!
Эймуэлл. Прошу, джентльмены! В эту дверь!
Фуагар. Нет-нет, шпервоначала вы, капитан.
Эймуэлл. Нет-нет, святой отец, мы все следуем по стопам церкви.
Джибит. Что верно, то верно! (Выходит первым.)
Галерея в доме леди Баунтифул.
Входят в обнимку Арчер и Скраб; оба поют.
У Скраба в руке кружка. Джипси подслушивает издали.
Скраб. Ля-ля-ля! А ну, приятель, споем-ка эту песню еще разок!
Арчер. Нет, хватит. Мы эдак весь дом переполошим. А ты умеешь хранить тайну?
Скраб. Еще бы! Клянусь честью джентльмена.
Арчер. Верю. Так я расскажу тебе, кто мой хозяин: лорд виконт Эймуэлл. Он дрался недавно в Лондоне на дуэли, и так как он опасно ранил своего противника, то счел за лучшее покинуть столицу, пока не выяснится, смертельна рана или нет. Здесь его никто не знает, вот он и приехал сюда. Понятно?
Джипси. Вполне. (Уходит.)
Скраб. А ты где был, когда он дрался?
Арчер. Да разве я знаю, с кем он повздорит?
Скраб. Ну нет! У нас в деревне, когда господа надумают драться, они первым делом бегут рассказать об этом женам, те — слугам, слуги — арендаторам, а через полчаса все графство уже на ногах.
Арчер. Чтоб домешать двум джентльменам сделать то, чего им вовсе и не хочется. — А ты не станешь болтать про нас с хозяином?
Скраб. Что ты! Эх, дружище, кабы я не умел молчать, разве б я удержался так долго в знатном семейств.
Арчер. Уж конечно, в каждой семье свои секреты.
Скраб. А то как же! Но я ни гугу. Давай-ка лучше сядем тут и прикончим нашу кружку.
Арчер. С удовольствием. А мы с тобой, пожалуй, подружимся. За здоровье ваших дам! Их ведь здесь, я слышал, трое. То-то должно быть секретов…
Скраб. Хоть отбавляй! Вот если б у меня был друг…
Арчер. А я разве тебе не друг? Давай будем назваными братьями.
Скраб. Да ну?!
Арчер. Вот прямо с этой минуты. Поцелуемся. А теперь, брат Скраб…
Скраб. А теперь, брат Мартин, я тебе открою секрет, такой секрет, что у тебя волосы встанут дыбом. Я влюблен, чертовски влюблен!..
Арчер. Это ужасно, вот что я тебе скажу.
Скраб. Заметил, там, в погребе, была одна девчонка, Джипси? Потаскуха! Одно слово — потаскуха! А я в нее влюблен.
Арчер. Ха-ха-ха! Ты влюблен в ее смазливую мордашку или в ее добродетель, братец Скраб?
Скраб. Я-то предпочел бы добродетель — она долговечнее. Иные женщины уже давно ее потеряли, а все кажется, будто она при них.
Арчер. В деревне — если не прижила ребенка, значит, и добродетельная.
Скраб. Эх, брат, если б дошло дело до ребенка, она бы уж от меня не улизнула! Да вот боюсь, как бы за это в солдаты не угодить. Скажи, брат, а вам, столичным жителям, закон о принудительной вербовке[58] тоже, небось, не по вкусу пришелся?
Арчер. Уж до того не по вкусу, брат, хуже не придумаешь. Раньше-то как: не заплатил тебе хозяин, получай на него ордер и тащи к судье. Славные были денечки! А теперь, поди, заговори хотя бы о харчах! Мигом достанет на тебя ордер и тащит к трем судьям сразу.
Скраб. Ведь судьи, они тоже держат слуг и хотят уберечь их от дурного примера… Так что в солдаты мигом угодишь. А моя беда, что я совсем в доме голоса не имею. Эта Джипси всем заправляет. Одно слово — фурия. Прежде-то знаешь, как со мной считались!
Арчер. С чего же все переменилось?
Скраб. Все из-за священника.
Арчер. Какого священника?
Скраб. Явился сюда, проклятый сын вавилонской блудницы, читает молитвы французским офицерам да нас объедает. Дня не проходит, чтобы не пообедал или не поужинал в этом доме.
Арчер. А почему его так часто принимают?
Скраб. А потому, что по-английски он говорит словно век здесь прожил, а врет как прирожденный охотник.
Арчер. Это, наверно, он лишил тебя надежды на взаимность?
Скраб. Он, все он, брат. Меня лишил взаимности, а ее, боюсь, невинности, да еще превратил в папистку. А тут еще миссис Саллен стакнулась с французским графом, какие-то у них делишки, и, по-моему, те самые!
Арчер. Симпатичная семейка, братец Скраб, ничего не скажешь! А у барышни тоже, наверно, есть возлюбленный?
Скраб. Чего не знаю, того не знаю. По правде сказать, она лучше их всех. Они, чтобы я не любопытствовал, навалили на меня столько работы, что я света божьего не вижу. Ну вот как ты думаешь, какая у меня здесь должность?
Арчер. По-моему, дворецкого.
Скраб. Бели б только! Вот слушай! По понедельникам я кучер, по вторникам — пахарь, по средам — псарь, по четвергам — сборщик арендной платы, по пятницам — закупщик провизии, по субботам — управляющий, а по воскресеньям — дворецкий.
Арчер. Ха-ха-ха! Если разнообразие составляет прелесть жизни, так у тебя, братец, райское житье!
Входят миссис Саллен и Доринда.
Кто это такие?
Скраб. Мои хозяйки. Та, что справа, — миссис Саллен, а другая — мисс Доринда. Сиди, приятель, не обращай на них внимания!
Миссис Саллен. Мой брат как-то рассказывал мне про лорда Эймуэлла, но говорят, его младший брат еще более утонченный господин.
Доринда. Быть того не может, сестрица.
Миссис Саллен. Говорят, он чудовищно богат, но скул.
Доринда. Не беда! Если только я сумею завоевать его сердце, ручаюсь тебе, он откажется от своих привычек. Я слыхала, что человека легко узнать по его обращению со слугами. Не потолковать ли мне с этим парнем?
Миссис Саллен. Я тоже не прочь: уж очень он собой хорош. Пойдем вот туда, я попробую кинуть ему приманку.
Идут в противоположный конец сцены.
Арчер (тихо). Поистине — зерно, вино и елей! Только, по мне, замужняя соблазнительней: в ней больше плоти. Ага, я так и знал!
Миссис Саллен роняет перчатку.
(Подбегает и, подняв перчатку, подает ей.) Вот ваша перчатка, сударыня.
Миссис Саллен. О, благодарю вас, сударь! (Доринде.) Какой он отвесил изящный поклон!
Доринда. Ничего удивительного. Я знала нескольких лакеев из Лондона, которые открыли здесь танцклассы и женились на самых богатых невестах.
Арчер (тихо). Пожалуй, это придумано лучше нашего! (Скрабу.)
Что же ты не представишь меня, брат?
Скраб. Это слуга того самого приезжего джентльмена, сударыня, которого вы видели нынче в церкви. Узнав, что он из Лондона, я пригласил его к нам в погреб, чтоб он показал мне, как в столице точат ножи.
Доринда. Надеюсь, вы его приняли как должно?
Арчер. О да, сударыня! Только ваши напитки слишком крепки для вашего покорного слуги.
Миссис Саллен. Разве вы не пьете эля?
Арчер. Не пью, сударыня. Обычно я употребляю только чай или немного вина, разбавленного водой: врач прописал мне это против сплина.
Скраб. Вот тебе и на! У лакея, и вдруг сплин!
Миссис Саллен. Я полагала, что этой болезнью страдают только люди благородного происхождения.
Арчер. Что вы, сударыня! Сплин та же мода — приелся господам, перешел к слугам. Впрочем, у большинства из нас он развивается оттого, что в кровь проникает меланхолия от частой задержки жалованья.
Доринда (тихо, миссис Саллен). До чего тонко он выражается! (Арчеру.) Скажите, давно вы служите у своего теперешнего хозяина?
Арчер. Недавно. Прежде я служил только прекрасному полу.
Миссис Саллен. И какая же служба вам больше по душе?
Арчер. Прекрасный пол куда щедрее, сударыня. Угождать ему — такое наслажденье, что это заменяет любое жалованье. Прочесть приказание в глазах прелестной женщины, — ее радость ли это? И не становится ль всякое дело в два раза легче, когда его исполняешь с охотой?
Миссис Саллен (тихо.) Эта возвышенные речи не вяжутся с его ливреей. Скажите, сударь, а вы не хотели бы снова пойти в услужение к какой-нибудь даме?
Арчер. Пажом при спальне, но не лакеем, сударыня!
Миссис Саллен. А прежде вы служили в лакеях?
Арчер. И больше не хочу. Моей ли слабой памяти удержать все поручения, которыми заваливают своих слуг лондонские дамы. Миледи Воттактак, моя последняя хозяйка, призвала меня однажды утром и сказала: «Ступайте, Мартин, к леди Нуину и передайте ей мой нижайший поклон. Скажите, что давеча я хотела навестить ее и передать миссис Ребекке, что приготовления к известному ей делу приостановлены до тех пор, пока мы не убедимся в содействии известной особы. Это связано с некоторыми обстоятельствами, кои мы обсудим в обычном месте. А в настоящее время при миледи состоит одна личность, которая, по слухам, была причастна к тому разочарованию, какое натурально сопутствует событиям, имеющим, как ей известно, более серьезные последствия…»
Миссис Саллен и Доринда. Ха-ха-ха! И это еще не все, сударь?
Арчер. Меньше половины. Хозяйка наставляла меня около получаса. А когда я нечаянно перепутал два слога, меня объявили дураком и выгнали.
Доринда (тихо, миссис Саллен). Какой он милый, сестрица! Но если ваш хозяин женат, любезный, то вам все равно приходится угождать даме.
Арчер. Ну нет, сударыня, я у женатых не служу. Хозяин одно тебе говорит, хозяйка — другое, разве тут угодишь?
Доринда (тихо). Главное мы узнали: милорд не женат.
Миссис Саллен. Одного я не пойму, любезный, как это вы, служивший в таких хороших домах, не сумели получше себя обеспечить?
Арчер. Сам не пойму, сударыня. Раза два или три мне предлагали чин лейтенанта, но это дело не хлебное, в людской куда вольготнее, сударыня.
Скраб. А как он поет, сударыня! Я доселе слыл в наших местах неплохим певцом, но я ему и в подметки не гожусь!
Доринда. Вот как? Доставьте нам удовольствие, сударь, спойте что-нибудь!
Арчер. Про любовь или шуточную какую-нибудь?
Скраб. Он знает одну балладу — ну сущая потеха!
Миссис Саллен. Балладу? Так спойте ее нам, сударь!
Арчер. Мне совестно занимать ваше внимание такой безделицей… Но раз вы приказываете… (Поет на мотив «Сэр Саймон король»[59].)
Безделки я намерен смело
В балладе высмеять своей,
А кто из вас устал без дела,
Тот пусть подтягивает ей.
Не будь безделок, чем бы стали
Спасаться от безделья мы?
О чем бы кумушки болтали?
Что занимало бы умы?
Затем мужчина покупает
Тьму безделушек дорогих,
Что женщина не уступает
Ему в делах любви без них.
Чтоб сделать дамою девицу,
Нам лишь безделица нужна
С условьем, что не уклонится
От дела в нужный миг она.
В кофейне высидеть бесцельно
И полчаса б мы не могли,
Когда бы в ней умно и дельно
Речь о безделках не вели.
Двор — место, где при деле каждый,
Но даже там, как я слыхал.
Ключ камергерский не однажды
Вручен бездельнику бывал.
Безделку просишь у вельможи,
Всё сделать слово даст он вам.
Но, как вы убедитесь позже,
Не перейдет от слов к делам.
Кто счесть безделицей посмеет
Карету пышную с гербом.
Хоть ею иногда владеет
Бездельник знатный с медным лбом?
Пусть мнят лентяи, что безделка —
Шампанским горло промочить;
Делец же должен знать, что сделку
Нельзя всухую заключить.
Всем, кто при шпаге и в мундире,
Хватало дела до сих пор:
Ведь в нашем деятельном мире
Безделка мирный договор.
Солдат, коль он с войны вернется,
Не хочет делать ничего.
Затем что «делом» бой зовется
На грубом языке его.
«Безделки заполняют сцену», —
С укором публика твердит,
А дело в том, что неизменно
Бездельниками зал набит.
Еще одно добавить надо
Мне в оправдание свое:
Безделица моя баллада,
Бездельник я, коль пел ее.
Миссис Саллен. Премило, сударь! Мы крайне вам признательны. Вот вам на пару перчаток. (Протягивает ему деньги).
Арчер. Покорно прошу прощения — мне платит хозяин, сударыня. Охраняя его честь и повинуясь его приказаниям, я ни от кого не беру денег. (Уходит со Скрабом.)
Доринда. Я просто поражена! Видали ли вы когда-нибудь такого благовоспитанного слугу?
Миссис Саллен. Угораздило же его родиться лакеем!..
Доринда. А может, сестрица, он тоже джентльмен, приятель милорда, который путешествует с ним в этой ливрее. Милорд остановил на нем свой выбор, зная его как человека мужественного, преданного и осмотрительного. Ставлю десять против одного, что он был секундантом милорда.
Миссис Саллен. Так, видно, и было. Пусть так и будет: он мне нравится.
Доринда. Больше графа?!
Миссис Саллен. Волей случая граф оказался самым приятным из всех окружающих. Вот я и решила прибегнуть к его помощи, чтобы раззадорить моего мужа. А этот малый раззадорил меня самое.
Доринда. Давайте-ка, сестрица, придумаем, как бы нам повидаться с милордом и джентльменом. Что бы предпринять?
Миссис Саллен. Терпение, милочка! Вы, провинциалки, слишком податливы, а мужчине надо дать распалиться страстью. Поверь, Доринда, если лорд Эймуэлл любит тебя и достоин твоей любви, он сам найдет способ с тобой увидеться. Предоставим ему действовать. А сейчас потолкуем о моих делах. Ты уже говорила со своим братом?
Доринда. Разумеется.
Миссис Саллен. И что он тебе сказал?
Доринда. Да почти что ничего, пробурчал что-то себе под нос. Обещал следовать моим советам… Да вот и он сам!
Входит Саллен.
Саллен. Кто это здесь песню распевал?
Миссис Саллен. Это у вас в голове гудит, душечка. Вы еще с утра на это жаловались.
Саллен. И нахалка же вы!
Миссис Саллен. А как же иначе — я ваша половина!
Саллен. Да будь у меня такая половина, я бы давно пополам разломился.
Миссис Саллен. Пожалуй, ты прав. Я не половина, я живая душа, прикованная к трупу.
Доринда. Это мне неплохое предостережение!
Саллен. Моя жена научит тебя, как обходиться с мужем!
Миссис Саллен. Мой муж покажет тебе, как обходятся с женами.
Саллен. Не умеешь ты молчать, черт возьми!
Миссис Саллен. А ты разговаривать, черт возьми!
Саллен. Что толку от твоей болтовни!
Миссис Саллен. А ты разве что придумал, пока молчал?
Саллен. Послушай, сестра… (Шепчет что-то на ухо Доринде.) — Я сегодня поздно вернусь. (Уходит.)
Миссис Саллен. Что он тебе шептал?
Доринда. Обещал сделать, как я его научила. Сказал, что вернется черным ходом, спрячется в чулане и будет подслушивать. А все-таки, сестрица, еще раз вам советую — откажитесь вы от этой затеи! Вместо того чтоб его урезонить, вы, чего доброго, только пуще его раздразните, а кто знает, на что способна эта скотина!
Миссис Саллен. Не бойся, я сумею за себя постоять. Ага, вот и граф! Мигом исчезни!
Доринда уходит. Входит граф Беллэр.
Ваше сиятельство, верно, удивились, не найдя меня нынче в церкви?
Граф Беллэр. Меня больше удивляет, мадам, что вы вообще туда ходите и осмеливаетесь возводить к небесам глаза, повинные в стольких убийствах.
Миссис Саллен. Ведь небо даровало моим глазам силу не только убивать, но и исцелять, сударь. Разве одно не искупает другое?
Граф Беллэр. О, с избытком, мадам! Лишь бы вы, нанося нам бессчетные раны, не отказывались быть нашей целительницей. Ведь я дважды пленник, мадам. Сначала меня пленил ваш генерал, а теперь ваши неотразимые очи. От первого плена меня легко избавит выкуп, но от второго мне нет спасенья!
Миссис Саллен. Ах, сударь, и вы жалуетесь мне, которая сама ходит в оковах! Как же мне освободить вас, сударь, когда я сама связана по рукам и по ногам? Я такая же пленница, как и вы! Да, именно пленница! Я дала слово. Вы могли бы нарушить слово, чтобы вернуть себе свободу?
Граф Беллэр. Разумеется, будь я в плену у турок, а ведь ваш муж хуже всякого турка, мадам. Вы — рабыня, мадам, поистине рабыня!
Миссис Саллен. И это мешает мне быть стойкой! Ни грозные фортификации, ни доблесть и бдительность их защитников не спасут крепость, в которой жестокость губернатора довела гарнизон до мятежа.
Граф Беллэр. А противник ради победы готов жизнь отдать! (Падает на колени.) Я буду осаждать ваше сердце слезами, клятвами, мольбами, не встану с колен, пока не сдадитесь. А если придется идти на штурм, да помогут мне любовь и святой Мишель — я ринусь в атаку!..
Миссис Саллен. Встаньте! (В сторону.) Боюсь, он ничего не слышит! А может, это и к лучшему!.. Этот граф так красиво ухаживает!.. Но почему, сударь, вы проявляете столько внимания ко мне, хотя видите, что мною пренебрегает тот, кому я лучше известна?
Граф Беллэр. Он не понимает, чем обладает. Знай он цену своему сокровищу, он не расставался бы с ним ни днем, ни ночью.
Миссис Саллен. Но он отталкивает меня, и поэтому…
Граф Беллэр.…Человек, который знает вам цену, приходит и берет вас. Это только справедливо! (Хочет ее обнять.)
Вбегает Саллен с обнаженной шпагой в руках.
Саллен. Стой, негодяй!
Миссис Саллен (направляет на него пистолет). Руки вверх!
Саллен. Как?! Ты готова убить мужа, чтоб спасти любовника?!
Миссис Саллен. Любовника? Стыдитесь, мистер Саллен! У любовников длинные-предлинные шпаги, а этот джентльмен безоружен. Вы знаете, что он пленник. Я проведала о вашем возмутительном замысле и приготовилась защищаться от вас, а если надо — и от этого джентльмена.
Граф Беллэр. Ваши глаза, мадам, страшнее пистолета — они бьют без промаха.
Саллен. Что! У меня на глазах обольщать мою жену?!
Миссис Саллен. Замолчите хоть на минуту, мистер Саллен. Возьмите себя в руки!
Саллен. А вы тем временем придумаете какую-нибудь уловку?!
Миссис Саллен. Мне это ни к чему.
Саллен. Конечно, ни к чему! Я ведь слышал весь ваш разговор!
Граф Беллэр. По-моему, диалог был весьма изящный.
Миссис Саллен. Значит, вы слышали, сударь, что здесь говорилось о вашей грубости?
Саллен. О моей грубости, черт побери! И эта женщина смеет говорить о моей грубости! Я что, суюсь во что не след?
Миссис Саллен. Ни чуточки.
Саллен. А что до вас, сударь, то с вами мы еще встретимся!
Граф Беллэр. Без сомнения, сударь.
Саллен. Вы, сударыня, наверно, вообразили, будто я пекусь о вашей чести. Дудки! Я хлопочу о своей собственной. И если вы ухитритесь быть шлюхой, не сделав меня рогоносцем, на здоровье!
Миссис Саллен. Спасибо. Только что мне за интерес, сударь, грешить без удовольствия. Ну нет! Если я когда и пойду на преступление, так лишь затем, чтобы насолить вам.
Саллен. Так давайте договоримся, милочка: пусть за вами ухаживает кто угодно, только не этот француз. Я их всех терпеть не могу! (Уходит.)
Граф Беллэр. Право, сударь, я заслужил большую благодарность! Я же люблю кой-кого из ваших соотечественников! Ах, сударыня!.. (Приближается к ней.)
Миссис Саллен. Нет, сударь!
Граф Беллэр. Нет? Но, сударыня, я же вам не муж, черт возьми!
Миссис Саллен. Пора мне открыть вам правду, сударь. На ваши ухаживания я смотрела как на веселую забаву и надеялась, что вы так же отнесетесь к моему потворству. Сейчас вы поймете, зачем я призвала вас сюда. Я хотела с вашей помощью наладить отношения с мужем. Я устроила так, чтобы он нас подслушал.
Граф Беллэр. Сами устроили?..
Миссис Саллен. Сама.
Граф Беллэр. Так значит, сударыня, пока я старался поссорить вас с мужем, я только мирил вас?.
Миссис Саллен. Не сердитесь, сударь, теперь вы на собственном опыте убедились, как добродетельны англичанки.
Граф Беллэр. Добродетели у вас, черт побери, хоть отбавляй, зато честности великий нехватка!
Входит Доринда.
Миссис Саллен. Полно, не сердитесь, сударь!
Граф Беллэр. Вам легко советовать! (Поет.) «О прекрасная Доринда…». (Доринде.) Если, сударыня, вам понадобится дурак, пошлите за мной, прекрасная Доринда. «Отмщенье, отмщенье!»… (Уходит, напевая.)
Миссис Саллен. Истинный француз! Смертельно обиженный, он не теряет благородства и гнев свой изливает в песне! — Ты слышала, сестрица, что здесь произошло, так рассуди, за кем из нас правда.
Доринда. По-моему, всему виною мой брат.
Миссис Саллен. А наказание должна нести я. Разве это справедливо, сестрица?
Доринда. Нисколько. Но вооружитесь, терпением!
Миссис Саллен. Старая песня! Против каждой болячки есть снадобье! Когда человек в силах справиться со своей бедой, а вместо этого знай ходит да причитает, он все равно что самоубийца.
Доринда. Но вы-то разве можете справиться со своей бедой? Такие ссоры, как у вас, суд во внимание не принимает.
Миссис Саллен. Разве судьям дано разгадать все тайны природы? Какому свидетелю под силу объяснить роковое несходство характеров? Присяжным ли судить о наших бесчисленных антипатиях? И может ли суд приговорить одного человека любить другого?
Доринда. Он никогда и не пытался, сестрица. Суду подлежат лишь дела о супружеских изменах.
Миссис Саллен. Вот и плохо! Ах, сестрица, случайная измена — дело поправимое, но как примирить два сердца, пылающие ненавистью? Нет, сестра, природа — единственный законодатель в делах любви, и, если два сердца не созданы друг для друга, их не соединить ни золотой цепью брака, ни железной цепью закона.
Живут по воле неба люди в браке,
Но небесам угоден брак не всякий,
А лишь такой, когда жена и муж
Являют всем союз двух тел и душ.
Взгляните ввысь: над нами хор астральный
Гармонии покорен изначальной;
А здесь, вкруг нас, стихии вчетвером[60] —
С землею воздух и вода с огнем
Пекутся, чтобы стал побег плодом.
Так неужели должен в нестроенье
Жить только человек, венец творенья?
Нет, в этом нам винить судьбу не след:
Лишь наша дурь причина наших бед.
Декорация предыдущей сцены.
Входит миссис Саллен.
Миссис Саллен. Родись я безответной турчанкой, которая ничем не владеет и ничего не вправе желать, я бы смирилась. Но в Англии, где женщина считается гордостью страны, должна ли она сносить обиды? И ей ли быть рабыней там, где она всем правит?! Меня поработили хитростью и, пообещав приятное общество, заманили в пустыню одиночества! Даже сама мысль об этом мне невыносима! Ага, кто-то идет, сейчас я устрою себе развлечение!
Входит крестьянка.
Крестьянка. Простите, ваша милость, не вы ли будете леди Баунтифул?
Миссис Саллен. Что у тебя за дело ко мне, любезнейшая?
Крестьянка. Да я к вам семнадцать миль пешком за лекарством шла. У мужа нога болит.
Миссис Саллен. У мужа болит? И ты что, хочешь его вылечить?
Крестьянка. Да он, бедняга, из-за этой ноги за порог не выходит.
Миссис Саллен. А, ну тогда понятно! Сейчас я тебе объясню, что делать. Так вот, любезнейшая, положи ему ногу на стол, вспори ее пошире кухонным ножом, вынь кость, а мякоть хорошенько отбей скалкой. Потом положи туда соли, перцу, гвоздики, мускатного ореха, имбирю и еще каких-нибудь приправ, сунь на два часа в печку — и нога готова.
Крестьянка. Да наградит господь вашу милость! А еще у меня двое ребятишек животами маются.
Миссис Саллен. Прошпигуй их солью с перцем.
Входит леди Баунтифул.
Простите, матушка, я тут без вас присоветовала кое-что одной вашей пациентке.
Леди Баунтифул. Ты ее не слушайся, милая, — она у нас чудачка. Ты, верно, ко мне? Ну, выкладывай, что у тебя?
Миссис Саллен. Она просит лекарства — у ее мужа нога болит.
Леди Баунтифул. Что ж у него с ногой, милочка?
Крестьянка. Значит, так — сначала у него была вроде бы какая-то ломота, потом слабота, ну а потом и вовсе рана открылась, и нога распухла. Потом рана закрылась, потом опять открылась, потом гной потек, а потом ему получшело, а потом опять хуже стало.
Миссис Саллен. Ха-ха-ха!
Леди Баунтифул. Ну что ты смеешься над чужой бедой!
Миссис Саллен. А мне надоело плакать над своей собственной, матушка.
Леди Баунтифул. Это не причина, дочка. Несчастья должны были научить тебя жалости.
Миссис Саллен. Но ведь у этой женщины совсем иные огорчения, чем у меня: у нее муж болен, а у меня, к несчастью, здоров!
Леди Баунтифул. Постыдись! Неужто ты хотела бы, чтобы с твоим мужем что-нибудь приключилось?!
Миссис Саллен. Чтоб нога у него заболела? Боже упаси!
Леди Баунтифул. Ступай в кухню, милейшая, там тебя досыта накормят, а потом я скажу тебе, как сварить целебный отвар для твоего мужа. Только пусть лежит спокойно.
Крестьянка. Да он, бедняжка, того и гляди успокоится. (Уходит.)
Леди Баунтифул. Хоть ты и смеешься, дочка, а мои лекарства творят в округе чудеса.
Миссис Саллен. И в самом деле, чудо из чудес, если они хоть кому помогли. Доверие больных к вашим снадобьям, матушка, вот, по-моему, главное чудо.
Леди Баунтифул. Да, порой доверие к врачу и в самом деле помогает больному. А вот у твоего мужа, у того никакого понятия нет, а я ведь его, можно сказать, из самых когтей смерти спасла!
Миссис Саллен. Вы его, матушка, верно, ослиным молоком отпаивали.
Входит Доринда и бросается к миссис Саллен.
Доринда. Сестрица, что случилось!..
Вбегает Арчер.
Арчер. Где тут леди Баунтифул? Скажите, кто из вас трех — старая госпожа?
Леди Баунтифул. Это я.
Арчер. О, сударыня, меня привела сюда молва о вашем милосердии, щедрости, доброте и редком искусстве врачевания. Помогите, миледи, умоляю вас, помогите моему несчастному хозяину — он при последнем издыхании!
Леди Баунтифул. Да где же он?
Арчер. В саду, сударыня, возле самых ворот. Желая полюбоваться вашим прелестным домом, он вошел за ограду и, не успел он пройти пяти шагов по аллее, как с ним случился какой-то припадок. Он упал и остался недвижим.
Леди Баунтифул. Эй, Скраб, Джипси, скорей. Возьмите мое кресло и принесите в нем джентльмена! Живей, живей!
Арчер. Да вознаградит вас бог за вашу доброту!
Леди Баунтифул. С вашим хозяином и раньше бывали такие припадки?
Арчер. О да, сударыня, частенько. Помню, однажды у него было пять или шесть припадков за ночь.
Леди Баунтифул. Как зовут вашего хозяина?
Арчер. Господи, да он умирает, сударыня! Минута промедления может его убить.
Леди Баунтифул. Бедняжка! Так пойдемте к нему, дружок, я погляжу, чтобы его несли поосторожней. (Уходит с Арчером.)
Доринда. Ах, сестрица, у меня замирает сердце! Так бы и кинулась ему на помощь.
Миссис Саллен. Даю голову на отсечение — твоя помощь ему нужнее. Я же тебе говорила, что он придумает, как сюда пробраться. Его недуг называется любовью, и ты одна можешь его исцелить. Стоит тебе пустить в ход все свои чары, направить против него огонь своих взглядов — и он твой навеки!
Доринда. Ах, сестрица, я еще такой неопытный стрелок! Я боюсь, как бы рикошетом не ранило меня самое!
Миссис Саллен. Решайся, а то как бы я тебя не опередила.
Доринда. Нет, сестрица, вы уже однажды промахнулись. Так что предоставьте мне действовать самой.
Арчер и Скраб вносят в кресле Эймуэлла. За ними идут леди Баунтифул и Джипси. Эймуэлл в притворном обмороке.
Леди Баунтифул. Сюда, сюда! Нашатырного спирту! Джипси, стакан воды! Какой сильный припадок! Господи, как он сжал кулаки!
Арчер (Доринде). Ну как вы можете в такую минуту спокойно стоять и смотреть, сударыня! Пожалуйста, возьмите его руку, сударыня, постарайтесь разжать ее, а я подержу ему голову.
Доринда берет руку Эймуэлла.
Доринда. Бедняжка!.. Ой, как он крепко схватил меня за руку!
Леди Баунтифул. Это судорога, дитя мое.
Арчер. Он в таких случаях как одержимый, сударыня. Смотрите, укусит.
Доринда. Ой, больно! Больно!..
Леди Баунтифул. Да что ты, дурочка, гляди, я без труда разжала другую его руку.
Арчер. Понятное дело, сударыня, ведь у вашей дочери рука теплее, а жар притягивает токи.
Миссис Саллен. Я вижу, любезный, вы очень сведущи в подобных недугах.
Арчер. Ничего удивительного, сударыня, я и сам подвержен таким же припадкам. Вот и сейчас подкатило. (Пристально смотрит на миссис Саллен.)
Миссис Саллен (в сторону). Знаю я, как помочь твоей болезни!
Леди Баунтифул. Какой длительный припадок!
Арчер. Обычно у него проходит быстрее. (Доринде.) Прошу вас, сударыня, расстегните ему ворот — ему, видно, не хватает воздуха.
Леди Баунтифул. Когда с ним случился первый приступ?
Арчер. Нынче в церкви, сударыня.
Леди Баунтифул. С чего это у него началось?
Арчер. Началось удивительным образом, миледи… Вдруг что-то случилось у него с глазами. Сначала он и сам не мог разобрать, мучительное это ощущение или приятное.
Леди Баунтифул. Не иначе, ветры в животе!
Арчер. Постепенно это ощущение усилилось и проникло в мозг. И тут воображение расцветило его такими яркими красками, что пробудившаяся страсть завладела чудесной мечтой и перенесла ее прямо в сердце. Этот гостеприимнейший хозяин выслал навстречу все живительные силы и распахнул все двери, чтобы принять путника.
Леди Баунтифул. Вашему хозяину надо всегда носить при себе флакон с нюхательной солью. Ах, он очнулся! Скорей лавандовой воды! Жгите перья под самым, его носом! Трите ему виски уксусом! Приходит в себя. Откашляйтесь, сударь, откашляйтесь! Джилси, сердечную микстуру!
Эймуэлл очнулся и притворяется, что изумлен.
Доринда. Как вы себя чувствуете, сударь?
Эймуэлл. Где я? (Встает.)
(Опускается на колени перед Дориндой и целует ей руку.)
Миссис Саллен. Ну да, я знала, что припадок кончится этим.
Эймуэлл.
Но, может быть, ты — Евридика?[63]
Тогда я понимаю, почему
Орфей, нарушив клятву, обернулся.
Как мог он от сокровища такого
Свой взор хоть на минуту отвести?
Леди Баунтифул. Бредит, бедняга!
Арчер. Да, сударыня, ужасный бред!
Эймуэлл. Мне послышался голос Мартина…
Арчер. Я здесь, милорд. Как вы себя чувствуете, милорд?
Леди Баунтифул (тихо, миссис Саллен и Доринде). Вы слышали, девочки, он, оказывается, лорд!
Эймуэлл. Где я?
Арчер. В надежных руках, сэр. С вами приключился один из ваших обычных припадков в саду, возле дома этой доброй госпожи. Миледи приказала перенести вас сюда и вот, сами видите, чудесным образом привела вас в чувство…
Эймуэлл. Я сгораю от стыда, сударыня. Могу лишь просить у вас прощения и благодарить вас за все заботы. Надеюсь, мне представится случай отплатить вам тем же. Не смею вас больше утруждать. Мартин, дай две гинеи слугам!
Доринда. Вы простудитесь, сударь, если сразу выйдете на воздух. Судя по вашему виду, вы не совсем еще оправились.
Арчер делает знаки леди Баунтифул.
Эймуэлл. Мне уже не быть здоровым, сударыня. Болезнь пустила во мне такие глубокие корни, что, видно, я унесу ее в могилу.
Миссис Саллен. Не отчаивайтесь, сударь! Я знавала людей, страдавших тем же недугом, и они совершенно избавились от него после двухнедельного лечения.
Леди Баунтифул. Что вы, сударь! Ваш слуга говорит, что на свежем воздухе припадок может повториться. К чему соревноваться в учтивости, садитесь-ка! Полно, сударь, мы ведь провинциалы, у нас без церемоний. Давайте-ка я лучше вас полечу. Отведайте моего снадобья! Вот примите микстурку, от сердца помогает, собственными руками готовила. Пейте, сударь!
Эймуэлл пьет.
Ну как, лучше, сударь?
Эймуэлл. Как будто лучше… но я все еще очень слаб.
Леди Баунтифул. И не удивительно. После таких припадков люди всегда слабеют. Девочки, покажите джентльмену наш дом. Это обычный помещичий дом, сударь, но вы все-таки побродите по нему, остыньте хорошенько, прежде чем выходить на воздух. У нас тут портреты есть неплохие. Доринда, проводи джентльмена, а я пойду к той бедной женщине. (Уходит.)
Доринда. Прошу вас сюда, сэр.
Эймуэлл. Позвольте моему слуге сопровождать нас, сударыня, он знает толк в портретах.
Миссис Саллен. Мы разбираемся в оригиналах не хуже, чем он в портретах, так что пускай идет.
Все, кроме Скраба, уходят. Эймуэлл ведет под руку Доринду. Входит Фуагар.
Фуагар. Да благословит вас бог, Скраб!
Скраб. Пошел ты со своим благословением! Терпеть я не могу попов, французов и все ваше дьявольское отродье. Я смелый британец и готов пожертвовать последней каплей крови, чтобы спасти свою страну от рабства и папизма.
Фуагар. Опять вы о политике, мастер Скраб! Нет, я лучше пойду потолкую с Джипси.
Скраб. Не выйдет, мистер поп! Не потолкуете! Она больна, сэр, уехала, сэр, она… вот уже два месяца как умерла, сэр!
Входит Джипси.
Джипси. Что за наглость такая! Как вы смеете дерзить святому отцу! Не принимайте этого близко к сердцу, сударь! Разве в Англии простой народ умеет обходиться с иностранцами…
Скраб. Вранье! Только простой народ и умеет!
Джипси. Ах ты, негодяй!.. Вот я тебя!.. Пошел вон!
Скраб. И не подумаю!
Джипси. Не подумаешь, разбойник? Скажите, сударь, как зовут того капитана, что остановился у вас в гостинице?
Скраб (про себя). И капитан сюда же! О, черт, опять она меня уела! Тут — капитан, там — поп, вот и танцуй, как говорится, между рясой и шпагой! Cedunt arma togae.[64] (Идет к двери.)
Джипси. Ну как, надумал-таки убраться отсюда?
Скраб. Нет, милочка, я не убираюсь, я ухожу… (в сторону) и постараюсь, что могу, подслушать. (Прячется за кулисами и подслушивает.)
Джипси. Да, что и говорить, святой отец, обидели графа, ой как обидели!
Фуагар. И впрямь, мишиш Жипси. от его штенаний раштопился бы мозг в ваших коштях и все внутренности перевернулись бы от жалости! Он и пляшет и поет, шлезы льет и шкверношловит, и шмеется, и швыштит, и ногами топает. Шловно заболел… Как взглянешь на эту его французскую болезнь, и не знаешь, плакать или шмеяться.
Джипси. Что я должна для вас сделать, святой отец?
Фуагар. Сущий пуштяк, милашка — как штемнеет, шпрячте графа в гардеробной мишиш Шаллен.
Джипси. И это, по-вашему, пустяк? Это, святой отец, сразу и грех и стыд!
Фуагар. Вот вам двадцать луидоров за штыд, милашка, а грех я вам отпушу.
Джипси. А не будет ли это взяткой?
Фуагар. Все зависит от того, когда брать деньги: ежели наперед, то, согласно логике, это — взятка, а ежели опосля — так это тебе благодарность, только и всего!
Джипси. Уж лучше я их возьму согласно логике, святой отец. Но как мне быть с моей совестью, сударь?
Фуагар. Предоштавьте ее мне, милашка! Я — ваш духовник, и с вашей шовестью, я как-нибудь договорюсь.
Джипси. Но ведь если я спрячу графа…
Фуагар. Какой же это грех сидеть в гардеробной? Может, он влез туда помолиться.
Джипси. А если миледи войдет и ляжет в постель?..
Фуагар. Какой же грех лежать в постели, милашка?
Джипси. Да, а если они вдруг окажутся там вместе, святой отец?
Фуагар. И пусть шебе! Им за это отвечать. Ты только шпрячь его, а уж грешить они будут шами. Я приду вместе ш графом в оштанусь у тебя, чтоб тебя наштавлять.
Джипси. Ах, святой отец, до чего же ваша религия очищает душу! Получишь отпущение грехов, и так-то легко становится, прямо хоть все сначала начинай — отпущение-то обеспечено! Ну как не пожертвовать собой для такой религии! Вот вам ключ от калитки. Как стемнеет, войдите с черного хода, я буду вас там ждать. Только вы даже шепотом не говорите: возьмите меня за руку и ступайте следом, а граф пусть держится за вас. (Уходит.)
Появляется Скраб.
Скраб. Что они тут затеяли, чертовы ублюдки?! Я своими ушами слышал, как он давал ей двадцать луидоров, и кошелек своими глазами видел. Ладно, уступлю место господам. (Уходит.)
Входят миссис Саллен и Арчер; Эймуэлл ведет под руку Доринду, за которой он усиленно ухаживает.
Миссис Саллен (Арчеру). Как вам понравилась эта картина, сударь?
Арчер. Вы про Леду[65], сударыня? Юпитер и тот изменил свой облик, сударыня, чтобы добиться любви…
Миссис Саллен. А что вы думаете о битвах Александра?
Арчер. Только Лебрен[66], сударыня, мог бы изобразить наши бон и нашего полководца, еще более великого. Дунай, сударыня, являл собой не менее величественное зрелище, чем Граник[67], а наша победа при Рамийи[68] не уступит Арбелаху.
Миссис Саллен. Скажите, сударь, а чей это портрет висит там, в углу?
Арчер. О, это бедный Овидий в изгнании, сударыня.
Миссис Саллен. За что же его изгнали?
Арчер. За то, что он полюбил женщину более знатную, чем он, сударыня. (Отвешивает поклон.) Его судьба печалит меня.
Миссис Саллен. А она ответила ему взаимностью?
Арчер. Об этом он умолчал. Он был настоящий джентльмен, сударыня.
Миссис Саллен. Мне очень его жаль, коли ему приходилось таить свою страсть!
Арчер. А я ему лишь завидую, коли она увенчалась успехом.
Миссис Саллен. Вам нравится Венера, что над камином?
Арчер. Неужто — это Венера?! Я думал, это ваш портрет, сударыня. Впрочем, теперь, присмотревшись, я вижу, что она не так хороша.
Миссис Саллен. О, как сладостна лесть! А вам в самом деле хочется взглянуть на мой портрет? Вот он, над комодом. Он вам нравится?
Арчер. Я не могу не восхищаться, сударыня, всем, что хоть сколько-нибудь напоминает вас. Но право, сударыня… (Глядит на портрет, потом на миссис Саллен; опять на портрет, и так несколько раз подряд.) Простите, сударыня, а кто его писал?
Миссис Саллен. Один знаменитый художник, сударь. Эймуэлл и Доринда уходят.
Арчер. Знаменитый художник, говорите?! Да, это ваши глаза, но где же их блеск, их влажность, где сияние, которое они излучают? Да, это ваши ямочки, но где рой маленьких убийц-купидонов, которые притаились в них? Вот они губы — но где та алая роза, где нежная припухлость, столь соблазнительная в оригинале?..
Миссис Саллен (в сторону). Ах, если бы судьба соединяла меня с таким вот человеком!..
Арчер. А ваша грудь!.. Безумный, он дерзнул рисовать небеса! Кстати, вон на той картине, сударыня, изображен Салмоней[69], которого поразила молния за то, что он посмел подражать громам Юпитера. Я полагаю, вы также покарали этого живописца, сударыня?
Миссис Саллен. Если б мои глаза метали молнии, они избрали бы для себя лучший предмет.
Арчер. Какая восхитительная постель вон в той комнате, сударыня! Это, должно быть, ваша спальня?
Миссис Саллен. А что из того?
Арчер. Я в жизни не видел такого роскошного одеяла. Никак не могу разглядеть издали, что на нем вышито, сударыня. С вашего разрешения, сударыня… (Идет в спальню.)
Миссис Саллен. Какой, однако, наглец! Впрочем, если б я даже дала ему повод, он все равно не посмел бы им воспользоваться. А может, попробовать? (Идет в спальню, но поспешно возвращается.) Боже мой, что я делаю! Кругом ни души! Сестра! Сестрица! (Убегает.)
Арчер (выходит). Придется пойти за ней. (Направляется к двери.)
Входит Скраб.
А, братец Скраб! Ты уж меня прости, я ведь только ненадолго отлучился. Вот гинея, хозяин велел тебе дать.
Скраб. Гинея! Хе-хе-хе! И в самом деле гинея! Но ты, верно, хочешь получить с меня двадцать один шиллинг сдачи?
Арчер. И в мыслях не имел! У меня есть вторая гинея, для Джипси.
Скраб. Для Джипси? Чтоб она сгорела, ведьма проклятая! Дай мне эту гинею, брат, и я тебе открою целый заговор.
Арчер. Да ну?
Скраб. Да-да, братец, заговор! Страшный заговор! Ну чем не заговор: во-первых, в нем замешана женщина, во-вторых, в нем замешан поп, в-третьих, все делается на французское золото, а в-четвертых, я ни шиша во всем этом не понимаю.
Арчер. Боюсь, братец Скраб, что тут никто ничего не поймет!
Скраб. Ия того же побаиваюсь. Где замешаны поп да женщина, там всегда тайны да загадки. Одно несомненно, что здесь побывал этот попище, который одной рукой подбивает на грех, а другой дает отпущение… И Джипси продала душу дьяволу. Я видел, она взяла деньги, лопни моb глаза, если это не так!
Арчер. Значит, ты из-за Джипси распетушился?
Скраб. Нет, совсем не из-за нее! Я всего не расслышал, но они что-то говорили про графа, про гардеробную, про черный ход и про ключ от калитки.
Арчер. Про графа, говоришь? А миссис Саллен упоминали?
Скраб. Что-то вроде было, да только я не понял, о ком речь, то ли о Саллен, то ли о Доринде.
Арчер. Ты никому об этом не проболтался, приятель?
Скраб. Скажешь тоже! Да что я, дурак, что ли? Я дал себе зарок: покуда у нас в доме тишь да гладь, никому ни слова — ни за, ни против.
Арчер. Золотое правило, братец. Видно, между графом и твоей хозяйкой идут какие-то переговоры, а поп со служанкой — полномочные представители. Но я во что бы то ни стало приму участие в подписании договора. Где он, этот святой отец?
Скраб. Они забрались с Джипси в чулан и жрут там хозяйское варенье.
Эймуэлл (за сценой). Мартин! Мартин!
Арчер. Сейчас, сэр, сейчас!
Скраб. А про вторую гинею ты забыл, брат Мартин?
Арчер. Вот она. Даю ее от чистого сердца.
Скраб. А я беру от чистого сердца.
Арчер уходит.
Кажется, я расстроил ваши планы, голубушка Джипси, а коли вы напустите на меня капитана, эти две гинеи помогут мне откупиться. (Уходит.)
Из разных дверей входят миссис Саллен и Доринда, они встречаются.
Миссис Саллен. Как дела, сестрица?
Доринда. А как у вас, сестрица?
Миссис Саллен. Ну как милорд?
Доринда. А как его лакей?
Миссис Саллен. Лакей, говоришь! Да этот лакей куда больше похож на джентльмена, чем его хозяин, и во сто раз красивее!
Доринда. Смотрите, как бы вам не подвести его под петлю!
Миссис Саллен. Уж я бы постаралась, кабы на его месте был твой дружок!
Доринда. Вы, кажется, утверждали, что наш союз останется в силе, пока вы не преступите рамок приличия.
Миссис Саллен. Ах ты, глупая провинциалочка, какие у тебя мысли! В каждом мужчине тебе мерещится любовник!
Доринда. А что же тут удивительного? Наш разум так связан с нашей плотью, что ему приходится сообразовываться с ее желаниями.
Миссис Саллен. Ну как развивает женщину любовь и хорошее общество! Вот когда для тебя началась настоящая жизнь, дитя мое! Раньше ты так не говорила.
Доринда. А разве меня кто спрашивал? Милорд сказал, что я самая умная и красивая женщина на свете. И я верю, что он не кривил душой.
Миссис Саллен. Ты на правильном пути, девочка. Тщеславие — наш воздух, а лесть — хлеб наш насущный. Не верить комплиментам мужчины так же глупо, как доверяться ему во всем остальном. Впрочем, я готова поспорить с тобой на целую гинею, что мне довелось услышать куда более сладкие речи.
Доринда. А ну-ка! Что говорил вам ваш кавалер?
Миссис Саллен. Он принял изображение Венеры за мой портрет.
Доринда. А мой принял меня за Венеру.
Миссис Саллен. Пошлая лесть! Если бы мой назвал меня Венерой, я и в самом деле решила бы, что он лакей.
Доринда. А мой стоял передо мной на коленях.
Миссис Саллен. А мой передо мной на цыпочках.
Доринда. А мой клялся умереть за меня.
Миссис Саллен. А мой умереть со мною.
Доринда. Мой говорил мне такие нежные слова. Он так меня тронул.
Миссис Саллен. Мой тоже меня тронул.
Доринда. Мой, наверно, тысячу раз поцеловал мне руку.
Миссис Саллен. А моему еще предстоит это удовольствие.
Доринда. Мой предлагал мне жениться.
Миссис Саллен. Господи, и это, по-твоему, трогательно!
Доринда. Да ведь это самая меткая из всех его стрел, дражайшая сестрица! Я могла семь лет сидеть на своих десяти тысячах приданого и высидеть какого-нибудь несусветного грубияна, вроде вашего муженька. А если я выйду за милорда, у меня будет титул, положение, собственный выезд; я буду кататься в Гайд-Парке, ездить в театры, устраивать приемы, меня будут сопровождать слуги с факелами. Вокруг меня будет такая кутерьма! — «Эй, слуги миледи Эймуэлл! — Осветите-ка лестницу! — Карету миледи Эймуэлл! — Посторонитесь! Дорогу миледи!» Ну как тут не растрогаться? Что это вы пригорюнились?
Миссис Саллен. Счастливая ты, сестрица! Твой ангел-хранитель позаботился о твоем счастье, а мой, видно, проспал его! Целые годы счастья и радости — и все тебе одной, а мне ни часочка! (Плачет.)
Доринда. Перестаньте, душенька, поговорим о другом.
Миссис Саллен. О Доринда, ведь я женщина, и ничто женское мне не чуждо! У меня мягкая, великодушная натура; я податлива и легко уступаю своим страстям. У меня большое сердце, способное вместить любовь со всеми ее радостями. Так неужели же эта прекрасная обитель должна служить хлевом для свиньи?!
Доринда. Это вы про мужа?
Миссис Саллен. Хорош муж! Да разве он достоин этого имени? Ну ничего! Скоро приедет мой брат — он был в чужих краях, когда отец выдал меня замуж, — он что-нибудь придумает, чтобы спасти меня из неволи.
Доринда. Обещайте пока не прибегать к помощи милордова друга!
Миссис Саллен. Ты плохо меня знаешь, сестрица. Женщины как и мужчины: кто больше всех хорохорится, тот самый трусливый. В болтовне мужество выветривается. А направь его куда надо, от него было бы больше проку. Но признаюсь тебе по чести, я без ума от этого малого. И если б мы повстречались — он в подобающем ему костюме, а я — в подобающем дезабилье, — я вряд ли устояла бы перед искушением. Могу только пообещать тебе, сестрица, что не буду искать с ним встречи. Большего нельзя требовать даже от самой добродетельной женщины. Ведь я только человек, сестрица!
Уходят.
Гостиница.
Входят Эймуэлл и Арчер; оба хохочут.
Арчер. А старая леди с ее нелепой добротой….
Эймуэлл. А эта податливая девица… Совестно ее обманывать!
Арчер. Ну, когда у тебя такие принципы, бросай дело!
Эймуэлл. Не могу, я в нее по уши влюбился!
Арчер. Тогда — спасайся, пока не поздно!
Эймуэлл. А, я на все готов, лишь бы не сидеть целыми днями в кофейнях Уайта, Тома, Уилла и не глядеть без дела на игральные карты. Когда-то мы состояли с ними в близкой дружбе, а теперь в наших тощих карманах не найдется и гинеи на этих шлюх.
Арчер. А разве легко быть обязанным какому-нибудь богатому прощелыге, который угостит тебя бутылкой дрянного вина и заставит за это выслушивать свои глупости. Тебе-то ведь нечем платить, черт возьми! Нет, лучше у Морриса[70] хлебать в долг пустой чай!
Эймуэлл. И тем делом наводить хулу на весь белый свет и бранить правительство, с чего все сразу заключат, что, во-первых, ты глуп, а во-вторых, беден.
Арчер. А в театре каково! Ну, на одно действие еще пустят бесплатно, второе, скажем, в другом театре посмотришь, а остальные три?[71] Вот и уходишь, ругая все пять!
Эймуэлл. Чего тут не выдумаешь, когда промотал состояние с добрыми приятелями. Но пора уже….
Арчер. Да, пора положить всему этому конец. Куй железо, пока горячо. Хорошо, что нам повстречался этот священник: тебя он женит, мне будет сводником.
Эймуэлл. А я не мог бы увлечься женщиной, которая оказывает такое внимание французу.
Арчер. Увы, сударь, на безрыбье и рак рыба! Она ведь это не от хорошей жизни. Может, у нее муж негодяй и ею руководит скорее жажда мести, чем любовь. Право, я столь высокого мнения и о ней и о себе, что, думаю, мы с ней поладим. Ведь, к чести наших женщин и нас самих, они видят в своих мужьях нечто вроде Великой хартии вольностей[72]. Если я правильно понял всю историю с заговором, моя задача — оставить этого французика в дураках. Вот идет этот поп. Спрячусь где-нибудь поблизости. (Уходит.)
Входит Фуагар.
Фуагар. Да благошловит вас господь, благородный господин!
Эймуэлл. Ваш покорный слуга, сударь. Могу я поинтересоваться, как вас зовут, святой отец?
Фуагар. Меня-то? Меня — Фуагаром.
Эймуэлл. Фуагар! Прекрасное имя для священника! Позвольте вас спросить, отец Фуагар, бывали вы в Ирландии?
Фуагар. В Ирландии? Что ты, милок! Да я первый раз шлышу про эту Ирландию! Там, говорят, не ушпеет человек возмужать, его сразу хвать — и в тюрьму.
Эймуэлл. А иной раз и тех, кто успел состариться, вот таких, как ты. (Кладет ему руку на плечо.) Сударь, я вас арестую как изменника родины! Вы — английский подданный, а утром вы предъявили мне удостоверение французского полкового священника. По нашим законам это карается смертью. Боюсь, как бы вашему преподобию не пришлось болтаться на виселице.
Фуагар. Клянуш шпашением, чудные вещи вы говорите, ваше благородие! Патер Фуагар — и вдруг английский подданный! Сын брюшельского бургомистра — и вдруг английский подданный! И во… вобше…
Эймуэлл. Ах ты пугало ирландское! Да тебя за один акцент могут засудить!
Фуагар. А у тебя, милок, только и доказательств, что мой акцент?
Эймуэлл. Этого достаточно.
Фуагар. Нет, милок, не достатошно. Я вот возьму и перестану говорить по-английски.
Эймуэлл. А у меня ведь есть и другие доказательства. Эй, Мартин!
Входит Арчер.
Знаете вы этого человека?
Арчер (с сильным ирландским акцентом). Здраштвуйте, мой родной кужен! Как здоровьице, милок?
Фуагар (в сторону). Клянуш шпашением, мой шоотечештвенник. Его акцент доведет меня до петли! Mynheer, Ick wet neat watt hey zacht, Ick universion ewe neat, sacrament![73]
Эймуэлл. На каком бы вы языке ни заговорили, сударь, это вам не поможет. Вот человек, который готов присягнуть, что знает вас в лицо.
Фуагар. Да что у меня, лицо тоже ш акцентом, что ли?
Арчер. Уж так и есть, милок, клянуш шпашением души! Или вы меня не признаете, нужен Макшин?
Фуагар (в сторону). Макшин! Швятой Патрик, меня и впрямь так зовут!
Эймуэлл (тихо, Арчеру). Кажется, Арчер, ты угадал.
Фуагар. Это откуда же вы мне штали куженом, черт ваш побери, милок?!
Арчер. Это ваш черт побери, милок! Нешто вы жабыли, что мы ш вами училиш в одной школе, а еще шын вашей кормилицы был мужем шештры моей няньки. Вот и выходит, что мы ирланжские кужены, милок.
Фуагар. Тоже родштво, нечего шказать! А в какой мы школе училиш, милок?
Арчер. Постой… да, вшпомнил! В Типерери.
Фуагар. Ну нет, милок, в Килкенни.
Эймуэлл. Чего ж вам еще — он сам признался. Придется, видно, тащить вас к судье, сударь!
Арчер. А он посадит вас в тюрьму. На ближайшей сессии вас засудят, потом на виселицу — и в чистилище!
Фуагар. А ваш тоже, кужен?
Арчер. Нет, только ваш, кузен. Выкладывайте лучше, какие у вас секреты с мисс Джипси! Одно из двух, сударь, — виселица или чистосердечное признание. Выбирайте!
Фуагар. Еще чего! Клянуш шпашением души, терпеть не могу вишелиц! У наш от нее вше поумирали! Так шлушайте, жентлемены! Мишиш Шаллен будет бешедовать с графом ношью у шебя в шпальне. Шо тут плохого, милок? Я шам его туды провожу.
Арчер. Так я и думал! А граф-то об этом знает?
Фуагар. Нет, я ему ишо не сказал.
Арчер. Вот и отлично! Вместо графа вы проводите в спальню меня, святой отец.
Фуагар. Как! Моего кужена — к леди! Клянуш шпашением души, шлишком дорогая цена за ирланжский акцент!
Арчер. Вы что, святой отец, забыли, что у вас на шее петля? Только пискните, и мы ее живо затянем. А коли все пойдет хорошо, у нас денька через два найдется для вас другая работа.
Эймуэлл. Сюда идут. Пойдемте ко мне в комнату и там все обсудим.
Арчер. Пойдем же, кужен, пойдем, милок! (Уходят.)
Входят Боннифейс, Хаунслоу и Бегшот.
В противоположную дверь входит Джибит.
Джибит. Славная ночка для нашего предприятия, джентльмены!
Хаунслоу. Темно, как в преисподней.
Бегшот. И ветер дует чертовски. Боннифейс показал, в какое нам влезть окно. Говорит, серебро в гостиной, в буфете.
Боннифейс. Вот именно, мистер Бегшот, — все как есть — и ножи, и вилки, и ложки, и чашки, и плошки, и бокалы, и даже кружки. Одна кружка такая, что, как говорится, с меня почти ростом. Ее подарила сквайру крестная матушка. А пахнет эта кружка мускатным орехом и сухарями, ну прямо ост-индский корабль.
Хаунслоу. Значит, на две группы мы разделяемся на лестничной площадке?
Боннифейс. Точно, мистер Хаунслоу. По ту сторону галереи почивает миледи Баунтифул с дочкой, а по эту — миссис Саллен. А что до сквайра, так он…
Джибит. О нем можно не беспокоиться, я его так накачал, что он уже своих не узнает. А с ним два таких прощелыги, что мне, право же, стыдно было сидеть в их обществе.
Боннифейс. Сейчас, как говорится, полночь, джентльмены, а вам на дело ровно в час.
Джибит. Хаунслоу, проверьте с Бегшотом оружие, а я сейчас к вам приду.
Хаунслоу и Бегшот. Ладно. (Уходят.)
Джибит. Итак, вы говорите, что Скраб отъявленный трус?
Боннифейс. Мокрая курица, как говорится. Там, кроме женщин, некого бояться.
Джибит. А что ты думаешь, приятель, ограбить женщину нелегкое дело. Тут нужна обходительность и хорошие манеры. Впрочем, я — самый воспитанный из всех джентльменов с большой дороги. Что ж, милый Бонни, нас ждет богатство почище сокровищ Виго![74] Ручаюсь, мы огребем в этом доме тысячи три или четыре.
Боннифейс. Столовым серебром, драгоценными каменьями и наличностью, как говорится.
Джибит. Теперь мне и Тайберн нипочем![75] Я поеду в Лондон, продам коня и оружие, куплю себе какое-нибудь тепленькое местечко в Управлении королевским имуществом и стану жить честно и спокойно не хуже любого придворного.
Боннифейс. Ну а как насчет того, чтобы взять в жены мою дочку Черри?
Джибит. Послушай, милейший Бонни, твоя Черри, как в песне поется, — «мое божество». Только сам знаешь, не дай бог, коли муж и жена могут отправить друг друга на виселицу. (Уходит вместе с Боннифейсом.)
Гостиница.
За сценой стучат. Входит Боннифейс.
Боннифейс. Иду, иду! Карета шестерней, лошади взмыленные, да еще в этакий час — не иначе какой-нибудь вельможа пожаловал. С другими-то путешествовать брезговает!
Входит сэр Чарлз Фримен.
Сэр Чарлз. Что ж это у вас, приятель, — заезжий двор, а все залегли спать!
Боннифейс. Нет, сэр, я, как говорится, не залег.
Сэр Чарлз. А как вы думаете, у мистера Саллена все уже спят?
Боннифейс. Все, кроме самого сквайра, сэр. Он, как говорится, у меня гуляет.
Сэр Чарлз. С кем же он здесь?
Боннифейс. С ним тут констебль, сэр, мистер Гейдж — акцизный, горбун-цирюльник да еще два-три джентльмена.
Сэр Чарлз (в сторону). Видно, сестра в своих письмах писала чистую правду.
Входит Саллен, пьяный.
Боннифейс. А вот и сам сквайр, сэр.
Саллен. Пока я спал, эти мерзавцы разбежались… Сударь!
Сэр Чарлз. Слушаю вас, сударь?
Саллен. Я, сударь, — самый несчастный из смертных! У меня три тысячи в год, а вот не могу никак сыскать себе собутыльника.
Сэр Чарлз. Весьма прискорбно.
Саллен. Весьма, сударь! И если вы не сжалитесь надо мной и не выкурите со мной трубочку, мне придется отправиться к жене, а это, по мне, все равно что катиться ко всем чертям.
Сэр Чарлз. Я полагаю, сударь, что вам сегодня уже не увидеться с женой. Она, наверно, уже спит. К тому же сомневаюсь, чтоб вы в столь плачевном состоянии легли к ней в постель.
Саллен. Ас кем же мне еще спать? Да за кого вы меня принимаете, сэр?! Что я — атеист или распутник какой!
Сэр Чарлз. Раз вы ее ненавидите, вам лучше спать отдельно, сударь.
Саллен. Конечно, лучше, приятель. Да только я — мировой судья, не могу же я идти против закона.
Сэр Чарлз. Насколько мне известно, господин судья, законы пишутся для блага людей. Кому нужен закон ради самого закона?
Саллен. А все-таки, если я по закону должен упечь вас в тюрьму, вы там и будете сидеть, дружок!
Сэр Чарлз. Если я совершил преступление, разумеется.
Саллен. А разве это не преступление, что я женат?
Сэр Чарлз. Когда вы считаете свой брак преступным, сударь, вам следует во имя закона от него отказаться.
Саллен. Эге! С вами стоит поближе познакомиться, сударь! Вот вы мне и объясните, где тут истина. Я охотно послушаю, сударь.
Сэр Чарлз. Истина, сэр, это — глубокое море, лишь немногие дерзают заглянуть на дно. К тому же, сударь, боюсь, не все в моих объяснениях будет вам понятно.
Саллен. Не знаю, как там насчет моря, сударь, но коли добрый участок земли дает человеку право хоть на крупицу истины, так у меня этого права больше, чем у любого другого в округе.
Боннифейс. Ни разу в жизни, как говорится, не слышал, чтоб вы столько рассуждали, ваша милость!
Саллен. А все потому, что я никогда еще не встречал человека, который бы мне по душе пришелся.
Боннифейс. Дозвольте и мне, сударь, как говорится, с вопросом таким вот обратиться: разве же муж с женой не одна плоть?
Сэр Чарлз. У вас с женой, господин толстяк, наверно, одна. У вас, кроме плоти, ничего и нет. А у разумных существ есть еще души, которые соединяются в браке.
Саллен. Тоже выдумали, души!
Сэр Чарлз. Именно, сэр, души. А разве, по-вашему, не дух владеет телом?
Саллен. Это у кого как!
Сэр Чарлз. И разве интересы хозяина не следует предпочесть интересам слуги?
Саллен. Завтра вы обедаете со мной, сэр, и никаких разговоров! А я-то думал, что мы с женой одна плоть.
Сэр Чарлз. Вот эти две мои руки, сударь, действительно одна плоть, потому что они любят друг дружку, целуются, милуются, во всем друг другу помогают. Но как бы я об этом узнал, если б они все время дрались?
Саллен. Ну, тогда мы с женой наверняка не одна плоть!
Сэр Чарлз. А почему бы вам не расстаться, сударь?
Саллен. А вы ее заберете, сэр?
Сэр Чарлз. С удовольствием.
Саллен. Так забирайте ее хоть завтра, я вам еще пирог с оленьим паштетом дам в придачу.
Сэр Чарлз. Может, вы и приданое ее мне отдадите?
Саллен. Нет, чего не отдам, того не отдам, сударь. С приданым я в ладах. Вот баба, та мне чертовски надоела, сударь, она пусть и убирается, а остальное может остаться.
Сэр Чарлз. Но все-таки ее приданое…
Саллен. Вы играете в вист, сударь?
Сэр Чарлз. Нет, не играю, сударь.
Саллен. А в «свои козыри»?
Сэр Чарлз. Тоже не играю.
Саллен (в сторону). И где только его воспитывали! — Черт возьми, не идти же мне домой в два часа ночи!
Сэр Чарлз. Ну ладно, полчасика я с вами посижу. Только время все-таки позднее.
Саллен. Потому мне и не спится. Пошли, сударь. (Уходят.)
Черри бежит через всю сцену и стучит в спальню Эймуэлла. Появляется Эймуэлл в ночном колпаке и халате.
Эймуэлл. Что случилось? Да ты вся дрожишь, малютка! Чего-нибудь испугалась?
Черри. Еще бы, сударь! Ведь как раз в эту минуту шайка разбойников отправилась грабить дом леди Баунтифул.
Эймуэлл. Да что ты говоришь?!
Черри. Я шла за ними до самых дверей и убежала, когда они стали пробираться в дом.
Эймуэлл. Ты позвала на помощь?
Черри. Нет, сударь. Я побежала искать вашего слугу Мартина, чтоб рассказать ему об этом и еще о многом другом. Но я обыскала весь дом и нигде его не нашла. Вы не знаете, где же он?
Эймуэлл. Это не важно, малютка. Лучше проводи меня поскорее в усадьбу.
Черри. С удовольствием, сэр. Ведь леди Баунтифул — моя крестная, и я так люблю мисс Доринду…
Эймуэлл. Доринда! Это имя воодушевляет меня! Пусть и опасность и слава достанутся вше одному. Идем, моя радость! Я только захвачу свою шпагу. (Уходят.)
Одна из спален в доме леди Баунтифул.
На столе горят свечи. Входят полуодетые миссис Саллен и Доринда.
Доринда. Так поздно, сестрица, а о вашем муже ни слуху ни духу.
Миссис Саллен. Куда там. Мне так положено — сидеть часов до четырех в одиночестве, а потом наслаждаться его обществом.
Доринда. Ну, я пойду, душечка. Отдыхайте! Вы ведь, верно, сейчас в постель.
Миссис Саллен. И сама не знаю. Ох!
Доринда. Вы так томно вздохнули, сестрица.
Миссис Саллен. Такой уж томительный час, милочка!
Доринда. Пожалуй, он был бы роковым, окажись поблизости этот красавчик.
Миссис Саллен. Что ты! Здесь, у меня в спальне?! В два часа ночи, когда я почти раздета, все домочадцы спят, ненавистного мужа нету дома, а мой любезный — у моих ног! Нет — нет, сестрица, упаси господи!
Доринда. Люди не властны в своих помыслах, сестрица. Оставляю вас наедине с мечтами. Доброй ночи, душечка.
Миссис Саллен. Спи спокойно, милая Доринда!
Доринда уходит.
Не властны в своих помыслах!.. Тогда представлю себе на минутку, будто он входит сюда, одетый женихом, молодой, веселый, полный страсти…
Арчер тихонько выходит из гардеробной.
Речи его чаруют, взгляды обвораживают… Он с мольбой преклоняет колени… (Оглядывается и видит Арчера, стоящего на коленях.) Ах!! (Вскрикивает и бежит в другой конец сцены.) Неужто мои мечты вызвали к жизни призрак?! Кто вы, сударь, человек или дух бесплотный?
Арчер. Ну разумеется, человек, сударыня! (Встает с колен.)
Миссис Саллен. Как мне в это поверить?
Арчер. Сейчас я вам это докажу, сударыня. (Берет ее за руку.)
Миссис Саллен. Вы решили быть грубым, сударь?
Арчер. С вашего позволения, сударыня.
Миссис Саллен. Но откройте мне, как вы здесь очутились!
Арчер. Спустился с неба, сударыня… Я — влюбленный Юпитер, а вы — моя Алкмена.[76]
Миссис Саллен. Как вы сюда попали?
Арчер. Впорхнул в окно, сударыня. Ваш братец Купидон ссудил меня своими крыльями, а ваша сестрица Венера услужливо распахнула окно.
Миссис Саллен. Я полна изумления!
Арчер. А я — восторга. (Страстно глядит на нее.)
Миссис Саллен. Что со мною будет?!
Арчер. Как она восхитительна! Сама весна сияет в ее улыбках — видно, ее матушка, прежде чем зачать ее, вдыхала аромат роз, любовалась лилиями…
А лилии всего пышней бывают,
Когда в себя полдневный луч впивают.
(Бросается к ней.)
Миссис Саллен (взвизгивает). Ай!
Арчер. Проклятье! Опомнитесь, сударыня! Вы этак поднимете на ноги весь дом.
Миссис Саллен. Да я лучше разбужу всех мертвецов, чем допущу такое. Какая наглость, кинулись ко мне, будто у вас на меня права есть! Но это к лучшему. Ваша дерзость меня излечила.
Арчер. Разве я могу быть дерзок с вами!.. (Снова падает на колени.) Ну посудите сами: какой измученный долгим странствием пилигрим склонялся с таким благоговением перед своей святыней?
Миссис Саллен (в сторону). Ну вот, опять! Когда он на коленях, я не могу перед ним устоять. — Встаньте! Хоть вы и искусно ведете подкоп, но вам не добраться до моего сердца. Встаньте, и да будет вам известно: мужчина для меня ничто. Моему сердцу доступны желания, нежность, вздохи, слезы, — но не более того. И чтобы доказать вам, что я не такая, как другие женщины, я готова сознаться в своей слабости к вам…
Арчер. Ко мне?!. (Хочет обнять ее.)
Миссис Саллен. Пустите, сударь! Так вы ничего не добьетесь. Я возненавижу вас, если вы ослушаетесь моего приказа! Сию же минуту отпустите меня! (В сторону.) Если он ослушается, я пропала!
Арчер. Так вы обещаете…
Миссис Саллен. Все, что угодно, только не сейчас.
Арчер. Когда же мне прийти?
Миссис Саллен. Завтра, в любое время.
Арчер. Скрепите свое обещание поцелуем.
Миссис Саллен. Ах, что вы!..
Арчер. Иначе нельзя. (Целует ее.) Восторг и райское блаженство! Но почему не сегодня, мой ангел? Поздний час, тишина, уединение — все за нас! Сами звезды предсказали мне это счастье! (Обнимает ее.)
Миссис Саллен. Не трогайте меня! Слышите!
Арчер. Да, сегодняшняя ночь дарует мне блаженство, и это так же неизбежно, как приход утренней зари после сумрака ночи.
Миссис Саллен. Да поможет мне моя женская гордость!
Арчер. Да поможет мне моя мужская сила!
Миссис Саллен. Нет, скорее я умру!
Арчер. И я вместе с вами. (Хватает ее на руки.)
Миссис Саллен. Караул! Грабят! Убивают!
Вбегает Скраб без камзола и в одном башмаке.
Скраб. Караул! Грабят! Убивают! Католики вторглись!
Арчер. О, даже самый робкий олень может убить, когда ему помешали в делах любви! (Выхватывает шпагу и хочет заколоть Скраба.)
Скраб (падая на колени). О сэр, берите мою жизнь, только пощадите мой кошелек!
Миссис Саллен (удерживая Арчера за руку). Что он бормочет?
Скраб. Поскорей на колени, сударыня, это один из них!
Арчер. Из каких «из них»?
Скраб. Из этой шайки негодяев… — Простите, сударь… этих честных джентльменов, которые только что вломились к нам в дом.
Арчер. Что?
Миссис Саллен. Надеюсь, вы пришли с честными намерениями?
Арчер. С самыми что ни на есть честными, сударыня. Я покушался лишь на то, без чего вы спокойно можете обойтись. А своими криками — «Грабят! Убивают!» — вы разбудили этого дурака, и он принял их всерьез.
Скраб. А как же иначе, сударь! Берите все, что у нас есть!
Миссис Саллен. У него такой вид, точно он удрал из самого Бедлама.
Скраб. Ей-богу, сударыня, они ворвались в дом с огнем и мечом! Я собственными глазами все видел и собственными ушами слышал. Через минуту они будут здесь!
Арчер. Кто, грабители?
Скраб. Да, сударь, грабители, с вашего позволения!
Миссис Саллен. Что нам делать, сударь?!
Арчер. Желаю вам спокойной ночи, сударыня!
Миссис Саллен. Как? Вы меня покидаете?
Арчер. Против воли, сударыня! Вы же приказали мне удалиться — и я повинуюсь, чтоб избежать вашей смертельной ненависти.
Миссис Саллен. Но умоляю вас, сударь!.. (Цепляется за него.)
Арчер. Ха-ха-ха! Теперь настал мой черед стать жертвой насилия. Значит, все-таки вам нужен мужчина, сударыня. Но запомните, моя милая: только отпетый дурак согласится проливать свою кровь за ту, которая отказывает ему в любви. Чем они вооружены, приятель?
Скраб. Шпагами и пистолетами, сударь.
Арчер. Tcc! По галерее кто-то идет с потайным фонарем. Я спасу вас, сударыня, даже ценою жизни.
Миссис Саллен. Но я дорожу ею больше всего на свете! Умоляю вас, сударь, уходите!
Арчер. Ни за что, сударыня! Впрочем, ради вас, я позабочусь о своем спасении. Я их перехитрю. Хватит ли у вас мужества встретиться с ними с глазу на глаз?
Миссис Саллен. Конечно. После того как я спаслась от вас, мне ничто не страшно!
Арчер. Пошли, дружище Скраб! Ты что, до сих пор не узнал меня?
Скраб. Ой, так это ты! Дай, я тебя поцелую, братик! (Целует Арчера.)
Арчер. Сюда, скорей! (Вместе со Скрабом прячется за кроватью.)
Входит Джибит с потайным фонарем в одной руке и пистолетом в другой.
Джибит. Так и есть — это спальня, и здесь никого, кроме молодой хозяйки.
Миссис Саллен. Кто вы такой, сударь? Что вам здесь нужно? Уж не собираетесь ли вы меня ограбить?
Джибит. Ограбить?! Что вы, сударыня! Я джентльмен, только бедный. И поэтому, сударыня, если вы поднимете шум, я прострелю вам голову. Только не пугайтесь, сударыня. (Кладет на стол пистолет и потайной фонарь.) Кольца, сударыня! Не огорчайтесь, сударыня, я питаю к вам глубочайшее почтение, сударыня! Ключи, сударыня! Не бойтесь, сударыня, я самый что ни на есть безупречный джентльмен! (Шарит у нее в карманах.) Ожерелье, сударыня! Я никогда не был груб с женщиной. Я прямо-таки благоговею перед вашим ожерельем…
Из-за кровати выходит Арчер. Завладев пистолетом, он хватает Джибита за шиворот, сбивает его с ног и приставляет ему к груди пистолет.
Арчер. Стой, гнусный негодяй! Сейчас ты поплатишься за свое святотатство!
Джибит. Не убивайте меня, сударь, я не успел еще прочесть молитву!
Арчер. Сколько их, Скраб?
Скраб. Сорок пять, сударь!
Арчер. Тогда надо его побыстрей прикончить, хоть одним будет меньше!
Джибит. Что вы, сударь! Нас всего трое, клянусь честью!
Арчер. Ты можешь его устеречь, Скраб?
Скраб. Что ты, что ты! Лучше кончай его!
Арчер. Тогда беги скорей к Джипси. У нее в спальне сидит Фуагар — приведи его сюда!
Скраб убегает.
Читай молитву, негодяй, да какую-нибудь покороче!
Джибит. Откуда же мне ее знать, сударь: ее за нас в этих случаях священник читает, так правительство распорядилось.
Миссис Саллен. Не убивайте его, сударь! Ведь я напугана вами больше, чем он.
Арчер. Этот негодяй умрет, сударыня, за то, что помешал мне! Настал твой последний час, подлец!
Джибит. Я дам вам двести фунтов, сударь, пощадите меня!
Арчер. Это все, что у тебя есть?
Джибит. Нет, сударь, сотни четыре еще наберется. Только ведь надо еще откупиться от судьи.
Входят Скраб и Фуагар.
Арчер. Поручаю его вам и Скрабу, святой отец. Надеюсь, вы с ним справитесь. Только держите его покрепче!
Фуагар хватает Джибита.
Джибит. Вот как! Меня уже передали священнику! — Нет, святой отец, вы поспешили! Благодарю вас за хлопоты, но я покамест еще не осужден.
Фуагар. Идем, милок, уж я позабочусь и о душе твоей и о теле. Ты штанешь у меня добрым католиком и получишь отпущение грехов.
Джибит. Отпущение, говорите? А помилование вы мне тоже можете исхлопотать, святой отец?
Фуагар. Чего не могу, того не могу, милок.
Джибит. Тогда катитесь к чертям со своим отпущением!
Арчер. Тащите его в погреб и там хорошенько свяжите! Вот вам пистолет — если он вздумает сопротивляться, стреляйте ему в голову. А как управитесь, мигом сюда!
Скраб. От нас не убежит! Пошли, святой отец! Вы только держите его покрепче, а я буду стеречь.
Фуагар уводит Джибита. Скраб идет за ними следом.
Миссис Саллен. Как очутился здесь священник?
Арчер. Видите ли, сударыня…
Слышны крики за сценой.
Эти негодяи напали на других женщин! Вот беда, отдал пистолет! Ну, все равно, побегу на помощь, — Вы останетесь здесь, сударыня, или отважитесь пойти со мной?
Миссис Саллен (берет его под руку). Ну, разумеется, дорогой, я пойду с вами! (Уходит с Арчером.)
Другая комната в том же доме.
Хаунслоу и Бегшот с обнаженными шпагами в руках гонят перед собой леди Баунтифул и Доpинду.
Хаунслоу. Где драгоценности, молодка?
Бегшот. Отдавай ключи, старуха!
Входят Эймуэлл и Черри.
Эймуэлл. Ах вот вы где, мерзавцы! Сейчас я мог бы сразиться с целой армией! (Дерется с обоими на шпагах.)
Доринда. Будь у меня в руках шпага, я кинулась бы на помощь этому смельчаку.
Леди Баунтифул. В прихожей на стене висят несколько штук, да только из ножен не вынимаются. Пойду попробую, может, хоть одну вытащу. (Уходит.)
Вбегают Арчер и миссис Саллен.
Арчер. Погодите, милорд! Тут на двоих работы! (Вмешивается в драку; грабители побеждены и обезоружены.)
Черри (в сторону.) Батюшки, разбойников-то похватали! Теперь они выдадут моего отца. Надо его предупредить, пока не поздно. (Убегает.)
Арчер. Убить этих мерзавцев?
Эймуэлл. Не надо, лучше свяжем их покрепче.
Арчер. Можно и так. (К миссис Саллен.) Вы не одолжите мне свою подвязку, сударыня?
Миссис Саллен (в сторону). Ну прямо черт, а не человек! Дерется, шутит, крутит любовь и все зараз! — Возьмите эту веревку — ее, верно, притащили с собой разбойники. Арчер. Вот она, судьба мошенника — сам для себя и веревку приволок. (Связывает грабителей вместе.) Не хотелось бы мне кончить эту историю в роли палача! Впрочем, надеюсь, А это еще не конец.
Входит Скраб.
Ну как, Скраб, связали вы своего разбойника?
Скраб. Да, сэр. С ним остался священник, они там спорят о религии.
Эймуэлл. Так отведи к ним и этих двоих: пусть и они насладятся диспутом. (Передает пленников Скрабу, который уводит их.)
Миссис Саллен. Скажи, сестрица, как очутился здесь милорд?
Доринда. А этот джентльмен как здесь очутился?
Миссис Саллен. Сейчас тебе расскажу. Это чудовищное предательство! (Объясняются жестами.)
Эймуэлл. Надеюсь, Арчер, ты больше преуспел, чем эти взломщики?
Арчер. Стоят ли говорить о моих успехах! Дело решают твои. Немедля требуй, чтоб она вышла за тебя замуж! Сию же минуту, пока она еще трепещет от страха и радуется избавлению. Пока ее душа в смятении, кинься к ее ногам, болтай всякий романтический вздор. Говори с ней как Александр Македонский, только что одержавший победу. Заморочь ей голову, завладей ее чувствами — и она готова! Священник все еще в погребе и не посмеет нам отказать.
Входит леди Баунтифул.
Эймуэлл. Но как незаметно увести ее отсюда?
Арчер. И ты, влюбленный, спрашиваешь меня об этом! — Дай-ка подумаем!..
Эймуэлл. Ты весь в крови, Арчер.
Арчер. Вот и превосходно, черт подери! Это нам поможет. Пока старая леди и миссис Саллен будут перевязывать мне рану, ты тихонько уведешь Доринду.
Леди Баунтифул. Мы и не знаем, как нам благодарить вас за услугу, джентльмены…
Арчер. Полно, миледи! Сейчас не время для излияний. Я ранен, сударыня!
Леди Баунтифул и миссис Саллен. Батюшки, ранен!
Доринда. А вас не ранили, сударь?
Эймуэлл. В сердце, и только вы можете меня исцелить. (Жестами объясняется ей в любви.)
Леди Баунтифул. Покажите мне руку, сударь. Присыплем сахарной пудрой, и кровотечение мигом остановится. Господи, какая глубокая рана, сударь! Вам надо немедленно лечь в постель.
Арчер. Это было бы очень кстати, миледи! (К миссис Саллен.) Сударыня, не соблаговолите ли вы проводить меня в спальню?
Леди Баунтифул. Проводи его, дочка, а я тем временем приготовлю корпию, зонд и пластырь. (Уходит.)
Эймуэлл уводит Доринду в другую дверь.
Арчер. Что же вы не повинуетесь своей матушке, сударыня?
Миссис Саллен. И вас хватает просить меня об этом — после всего, что произошло между нами!
Арчер. Ну, если уж на то пошло, как вас хватает отказывать мне в этом после всего, что произошло между нами?! Разве не за вас пролита эта кровь? Разве я не рисковал жизнью, защищая вас? Послушайте, сударыня, я не принадлежу к породе романтических болванов, которые за так сражаются с великанами и чудовищами. Я ведь вроде швейцарского наемника: я — кондотьер, и мне нужно платить.
Миссис Саллен. Право, с вашей стороны неблагородно кичиться своими заслугами, сударь!
Арчер. А с вашей стороны благородно, сударыня, оставлять меня без награды?
Миссис Саллен. В ущерб своей добродетели?!
Арчер. Разве добродетель может уживаться с неблагодарностью? Хотите, чтобы вас считали честной женщиной, поступайте, как честный мужчина! Я бы никогда не отказал вам в подобном случае!
Входит слуга.
Слуга. Миледи приказала сообщить вам, сударыня, что приехал ваш брат. (Уходит.)
Миссис Саллен. Хвала всевышнему! Вот он и отблагодарит вас, сударь, за вашу услугу. Его это не затруднит.
Арчер. А кто ваш брат, сударыня?
Миссис Саллен. Сэр Чарлз Фримен. Простите, сударь, я должна пойти его встретить. (Уходит.)
Арчер. Сэр Чарлз Фримен! Мой старый знакомый! Проклятье! Ну, если Эймуэлл терял время даром, вся наша затея провалилась, как маяк Эддистон.[77]
Галерея в том же доме.
Входят Эймуэлл и Доринда.
Доринда. Вы победили, милорд. Ваш благородный подвиг, надеюсь, оправдывает мою уступчивость. Впрочем, должна признаться, что у вашего сиятельства был верный союзник в осажденной крепости.
Эймуэлл. Ах, эти речи слаще меда Гиблы!..[78] — А вот и священник!..
Входит Фуагар с молитвенником в руках.
Фуагар. Кажный готов?
Доринда. Я готова, но выслушайте меня сначала, милорд! Я видела в нашей семье, к чему приводят поспешные браки. Мне страшно об этом и подумать. Поразмыслите обо всем наперед, прошу вас, милорд!..
Эймуэлл. О чем же? Вы усомнились в моей чести или в моей любви?
Доринда. Ни в том, ни в другом. Вы столь же честны, сколь и храбры. И если бы все мужчины на свете выстроились передо мной, как на смотру, я все равно бы выбрала только вас. Но я — женщина, милорд. За женскими прикрасами и ухищрениями во мне могут скрываться сотни недостатков. Узнайте меня сначала получше, ведь я и сама себя еще не знаю, как следует. Я уверена только в своей любви.
Эймуэлл (в сторону). Как можно обмануть такое чистое создание! Видно, я не гожусь в мошенники. Она завоевала мое сердце и сделала его таким же честным, как свое. Я не в силах причинить ей зло! — Оставьте нас, святой отец.
Фуагар уходит.
Сударыня, перед вами не только влюбленный, но и человек, обращенный вами на путь истинный. Судите о моей страсти по моему превращению! Все во мне — ложь. Но вам я открою всю правду. Все во мне фальшиво, только страсть моя подлинна!
Доринда. Господи, возможно ль!
Эймуэлл. Я не лорд, я жалкий бедняк и явился сюда с гнусной целью завладеть вашим приданым. Вы победили меня своей красотой и добродетелью. И ныне, подобно верному слуге, я готов ради госпожи пожертвовать своими интересами.
Доринда. Вот так бедный моряк видит во сне желанную гавань и снова просыпается среди бушующих волн! Но скажите, кто вы, сударь?
Эймуэлл. Я младший брат того, чей титул я присвоил. Нет у меня ни его титула, ни его богатства!
Доринда. Какая беспримерная честность! Прежде я гордилась вашим богатством и титулом, сударь, но теперь я горжусь тем, что их у вас нет. Отныне никто не усомнится, что мною руководила только любовь. Войдите, святой отец!
Входит Фуагар. В другую дверь входит Джипси и что-то шепчет Доринде.
(Фуагару.) Простите, сударь, вы нам сейчас не понадобитесь. (Эймуэллу.) Извините меня, сударь, я сейчас вернусь. (Уходит вместе с Джипси.)
Фуагар. Клянуш шпашением, это уж глупошть! (Уходит.)
Эймуэлл. Ушла! И священника отослала! Хорошего тут не жди!
Входит Арчер.
Арчер. Не падай духом, Том! Надеюсь, тебя можно поздравить?
Эймуэлл. Не с чем!
Арчер. Проклятье! Что ж ты тут делал столько времени?
Эймуэлл. Ах, Арчер, боюсь, честность меня погубила.
Арчер. Так что случилось?
Эймуэлл. Я ей признался во всем.
Арчер. Признался?! Без моего согласия? Что же это выходит? Последние остатки своего имущества я погрузил в один трюм с твоим, а ты распоряжаешься всем без спроса!
Эймуэлл. Признаюсь, Арчер, я виноват!
Арчер. Приговор уже вынесен. Теперь поздно просить о снисхождении. Вы, верно, помните, мистер Эймуэлл, что сами были инициатором этой вздорной затеи. Вы начали — вы и кончайте! Отныне я буду охотиться за богатством в одиночку. Прощайте!
Эймуэлл. Погоди, Арчер! Останься хоть на минутку!
Арчер. Остаться?! Чтобы меня разоблачали, чтобы меня презирали, чтоб надо мной смеялись? Да я скорей соглашусь очутиться на месте одного из тех негодяев, которых мы схватили, чем выдержу презрительный взгляд этого надменного вельможи! Ведь я еще недавно был с ним на равной ноге!
Эймуэлл. Какого вельможи?
Арчер. Сэра Чарлза Фримена, брата той леди, которую я чуть было… Ну да ладно!.. Уф, что за ночка! С меня хватит, я ухожу. А ты выпутывайся сам! (Направляется к двери.)
Эймуэлл. Фримена, говоришь? Погоди, Арчер! Еще не все потеряно. Кажется, ей понравилась моя откровенность.
Арчер. Кто же в этом сомневается, черт возьми!
Эймуэлл. Она не сказала, что порывает со мной, и, надеюсь, она не сделает ложного шага.
Арчер. Конечно, не сделает, я за нее спокоен! И тебе не к чему было его делать.
Эймуэлл. Вот она! И улыбается, клянусь всеми моими надеждами!
Входит Доринда, лицо у нее сияет.
Доринда. Идемте же, дорогой милорд! Мне не терпится отдать вам руку и сердце. Минуты без вас показались мне томительным годом. Куда же задевался этот надоедливый священник?
Входит Фуагар.
Арчер. Вот это девушка, черт побери!
Доринда. Надеюсь, этот джентльмен знает все, милорд?
Арчер. Разумеется, сударыня! Я буду вашим посаженым отцом.
Доринда. Начинайте же, святой отец!
Арчер. Не теряйте времени даром! Венчайте их, не важно как, лишь бы поскорей! (Берет за руку Эймуелла.) Так вот, сударыня, отдаю вас…
Доринда. Стойте, я передумала!
Арчер. Что?!
Эймуэлл. Ах, будь я проклят!..
Фуагар. И я, клянуш пшашением!
Арчер. Да что такое стряслось, сударыня?
Доринда. Слушайте же, сударь! Один благородный поступок порождает другой. Честность не позволила этому джентльмену обмануть меня. И я, в свою очередь побуждаемая честью, решила ничего не скрывать от него. Словом, сударь, вы тот человек, за которого себя выдавали! Вы — лорд виконт Эймуэлл, я поздравляю вас с этим! — Идите, святой отец! Если милорд и теперь настаивает на нашем союзе — пусть он перед всем миром назовет меня своей!
Эймуэлл (Арчеру). Что она говорит?!
Доринда. Вот свидетель, который подтвердит мои слова.
Входят сэр Чарлз, Фримен и миссис Саллен.
Сэр Чарлз. Дорогой лорд Эймуэлл, поздравляю вас!
Эймуэлл. С чем?
Сэр Чарлз. С титулом и поместьем. Ваш брат умер за день до моего отъезда из Лондона, о чем ваши друзья писали вам в Брюссель. Я также имел честь писать вам.
Арчер. Послушайте, сударь, вы, наверно, шутите!
Сэр Чарлз. Клянусь честью, это правда.
Эймуэлл. Хвала моей звезде, чреватой этим событием!
Арчер. Хвала времени, которое произвело его на свет!
Эймуэлл. Хвала моему ангелу-хранителю, который даровал мне такую награду! (Берет за руку Доринду.)
Арчер. А особливая хвала сэру Чарлзу Фримену. Поздравляю вас, милорд! Поздравляю вас, миледи! Клянусь честью, вы благороднейший из смертных, сэр Фримен! Я просто голову потерял! А вы как себя чувствуете, милорд? На одно слово, милорд! Вы не забыли про наш уговор: половина приданого — моя, а это, если не ошибаюсь, тысяч пять.
Эймуэлл. Ни пенни, Арчер. Ведь ты чуть было не перерезал мне горло за то, что я не пожелал обманывать Доринду.
Арчер. Да. А сейчас готов перерезать тебе горло, если ты ее обманешь.
Эймуэлл. Ну вот видишь! А чтобы раз и навсегда покончить с этим спором, давай поделимся по-братски, выбирай: десять тысяч или Доринда.
Доринда. Как! И вы можете такое предложить?!
Арчер. Успокойтесь, сударыня! Милорд знает, что я выберу деньги. Оставляю вас милорду — теперь мы оба устроены.
Входит граф Беллэр.
Граф Беллэр. Мсье и медам, ваш наипокорнейший слуга!
Я слышаль, вас ограбиль.
Эймуэлл. Наших дам немного напугали, сударь.
Граф Беллэр. Черт возьми, и нашу гостиницу ограбиль!
Эймуэлл. Кто ограбил?
Граф Беллэр. Хозяин! Ограбиль сам себя и удраль, черт его подери!..
Арчер. Ограбил сам себя?!
Граф Беллэр. Да, черт возьми! И прихватила мои сто фунтов.
Арчер. Сто фунтов?!
Граф Беллэр. Да, те, что я ему задолжаль.
Эймуэлл. Плакали наши денежки, Фрэнк!
Арчер. Черт с ними, с деньгами! Девчонка, жалко, ушла! (Графу Беллэру.) — Savez-vous quelque chose de mademoiselle Cherry?[79]
Входит крестьянин; в руках у него шкатулка и письмо.
Крестьянин. Есть тут кто по имени Мартин?
Арчер. Ну есть. А кто его спрашивает?
Крестьянин. Тут у меня шкатулка для него и письмо. (Отдает Арчеру шкатулку и письмо и уходит.)
Арчер. Ха-ха-ха! А ну-ка, что здесь! Leger de main![80] Да это наши денежки к нам вернулись, милорд! Сейчас узнаем, в чем дело. (Распечатывает письмо и читает.) А, вот оно что! Это премило, надо сообщить всей честной компании. (Читает.) «Мистер Мартин! Мой отец, опасаясь, что его оговорят схваченные сегодня разбойники, бежал. Но если вы обещаете исхлопотать ему помилование, он даст кое-какие сведения, полезные для всей страны. Если бы нынче ночью я встретила вас, а не вашего хозяина, я вручила бы вам свою судьбу, а с нею вместе и некую сумму, значительно превышающую содержимое вашей шкатулки. Возвращаю моему Мартину шкатулку с заверением, что до конца дней своих останется его верным другом Черри Боннифейс». Вот так любовная записочка! Папашу, пожалуй, стоит приободрить, а что до девчонки… Прошу вас, милорд, уговорите свою невесту взять ее на место Джипси.
Эймуэлл (Доринде). Поверьте, сударыня, вы обязаны ей своим спасением.
Доринда. Даже не будь я ничем ей обязана, милорд, ваше желание для меня закон. Я позабочусь о ней.
Сэр Чарлз. Это прекрасно, что здесь собралось такое хорошее общество. Я задумал спасти свою несчастную сестру — хочу развести ее с мужем. Надеюсь, джентльмены, вы не откажетесь мне помочь?
Арчер. Конечно, не откажемся, черт возьми!
Граф Беллэр. Все поможем, черт возьми!
Входят Саллен и Скраб.
Саллен. Что это здесь творится, жена? Говорят, вас чуть было не ограбили.
Миссис Саллен. Вот именно, муженек! Так бы оно и было, не окажись тут эти два джентльмена.
Саллен. А как они сюда попали?
Миссис Саллен. Не удивляйтесь, джентльмены, это он так выражает свою благодарность.
Граф Беллэр. А вопрос не лишний, черт возьми!..
Сэр Чарлз. Сударь, вчера ночью вы обещали отдать мне свою супругу.
Саллен. Гм!
Арчер. Это что еще за «гм»? Сию же минуту отпустите ее, сударь! Мы, можно сказать, всех тут вас спасли! Попробуйте только нам перечить — мы тогда живо развяжем разбойников и вместе с ними подожжем ваш дом. — Нет, подумайте, жена ему понадобилась!
Граф Беллэр. Простых вещей не понимает, черт возьми!
Миссис Саллен. Позвольте мне вмешаться, господа! Уладим дело миром! От насилия мало пользы. Дайте нам с любимым мужем потолковать об этом деле, а вы нас рассудите.
Саллен. Мне надо знать, кто эти судьи. Вот хоть вы, сударь?
Сэр Чарлз. Я — сэр Чарлз Фримен и намерен увезти вашу жену.
Саллен. Ну, а вы, сударь?
Эймуэлл. Я — Чарлз, виконт Эймуэлл, и намерен увезти вашу сестру.
Саллен. А вы, сударь?
Арчер. Я — Фрэнсис Арчер, эсквайр, и намерен…
Саллен. Увезти мою матушку, не иначе! Рад вас видеть, джентльмены. В жизни не встречал таких услужливых людей! — Ну-с, дражайшая, первое слово за вами!
Арчер (в сторону). И последнее, клянусь честью!
Миссис Саллен. Итак, муженек!..
Саллен. Итак, жена!..
Миссис Саллен. Сколько мы женаты?
Саллен. По календарю выходит четырнадцать месяцев, а по- моему, четырнадцать лет.
Миссис Саллен. И по моему счету столько же.
Граф Беллэр. Здесь у них, как видно, нет разногласий.
Миссис Саллен. Скажите, мой благоверный, для чего вы женились?
Саллен. Чтоб иметь наследника.
Сэр Чарлз. И как, получилось?
Саллен. Нет.
Арчер. Значит, его ожидания не сбылись. А вы зачем выходили замуж, сударыня?
Миссис Саллен. Чтобы мне, слабой женщине, заручиться поддержкой сильного мужчины и наслаждаться приятным обществом.
Сэр Чарлз. И ваши надежды сбылись?
Миссис Саллен. Нет.
Граф Беллэр. Дело ясное.
Сэр Чарлз. Что мешает вашему взаимному счастью?
Миссис Саллен. Ну хотя бы то, что я не умею пить с ним эль.
Саллен. А я не умею пить с ней чай.
Миссис Саллен. Я не езжу на охоту.
Саллен. А я не танцую.
Миссис Саллен. Я ненавижу петушиные бои и скачки.
Саллен. А я ломбер и пикет.
Миссис Саллен. Сил нет сносить ваше молчание.
Саллен. А вашу болтовню, думаете, легче сносить?
Миссис Саллен. Мы друг у друга, как бельмо на глазу. Как заноза в пятке!
Саллен. Как быку красное!
Миссис Саллен. Как еж в постели!
Саллен. Как полынь во рту!
Миссис Саллен. Есть ли у нас хоть одно общее желание?!
Саллен. Конечно — развестись!
Миссис Саллен. С удовольствием!
Саллен. По рукам!
Миссис Саллен. По рукам!
Саллен. На свадьбе мы эдак на вечное житье по рукам ударили, а теперь давай на вечную разлуку. Скорее бежать отсюда!
Миссис Саллен. На север!
Саллен. На юг!
Миссис Саллен. На запад!
Саллен. На восток! В разные концы света.
Граф Беллэр. Очень изящная церемония, черт побери!
Сэр Чарлз. И чтобы делу конец, вам остается, мистер Саллен, вернуть приданое.
Саллен. Вы, сударь, любите сестру, а я ее приданое. У каждого, знаете, свой вкус.
Арчер. Так вы деньги не отдадите?
Саллен. Ни гроша.
Арчер. Видно, придется вам, сударыня, остаться в заточении.
Граф Беллэр. А сколько приданого?
Сэр Чарлз. Десять тысяч фунтов, сударь.
Граф Беллэр. Черт возьми! Я плачу, и она моя.
Арчер. Ха-ха-ха! Француз с головы до пят! Да знаете ли вы, сударь, сколько это — десять тысяч английских фунтов?
Граф Беллэр. Точно не скажу.
Арчер. Сто тысяч ливров, сударь.
Граф Беллэр. Сто тысяч ливров, черт подери! Нет, столько я не дам! Ваши английские красавицы мне не по карману!
Арчер. А мне по карману. Приключения этой ночи нам всем принесли пользу. Капитан Джибит, прогуливаясь по дому, заглянул к вам в кабинет, мистер Саллен. Он прихватил из вашего секретера все документы на ваше поместье, ваш брачный контракт, векселя, облигации, арендные договоры, расписки… Сумма изрядная. Я отнял у него эти бумаги и вручаю их сэру Чарлзу. (Отдает сэру Чарлзу пачку бумаг и свитки пергамента.)
Саллен. Вот они и уплыли, мои бумажечки! Ох, голова как разболелась! Забирайте ее приданое, джентльмены, только оставьте меня в покое. А ежели хотите отпраздновать помолвку моей сестры и мой развод, мой дом в вашем распоряжении, сэр Чарлз, а у меня голова болит. Налей-ка рюмочку, Скраб!
Арчер (к миссис Саллен). Сударыня, под звуки той песни, которую я давеча пел вам, танцуют контрданс. Так дайте мне руку, и мы откроем бал!
Все танцуют.
Трудно сказать, кто сегодня счастливее — те, кому удалось соединиться, или те, кому удалось развестись. Одни мечтают изведать радости, другие радуются, что не изведают новых бед.
Сошлись и разошлись все по согласью,
И всех теперь преисполняет счастье.
Согласье в жизни всем нужней всего —
Лишь адвокат в убытке от него.
Коль пьеса дрянь, будь милосерден, зал,
Чтоб автор о провале не узнал
И умер от тревоги и боязни
До приговора твоего и казни.
Без раздраженья занавеса жди
И под него поэта проводи
Хлопками бесконечными к могиле,
Чтоб звон они отходный заглушили.[81]
Не точно ль так же тот, кто Фивы спас[82]
И доблестно под Левктрами угас,
Велел не горевать о нем на тризне,
Считая, что победа стоит жизни?
Но, коль в сержанте Кайте сей герой
Воскрес недавно с разницею той,
Что первый веселее, чем второй,
Грешно вам не признать, сыны Уилла,[83]
Что наша пьеса новая затмила
«Вербовщика» и мастерством и силой.