Коммандо. Бурский дневник бурской войны

XVII. Конец АКК. Я планирую пойти в Капскую Колонию

Мы пробирались вперед в течение двух дней, идя на запад, продолжая по пути терять лошадей, пока не оказалось, что наш путь закрыт войсковым соединением размещенным на высоте, известной как Рамаготла, с которой они имели широкий обзор окружающей местности.

Большое количество безлошадных осложняло наше положение, мы не могли рисковать, появившись на открытой местности, поэтому повернули на север, чтобы найти укрытие в Магалисберге, который был виден на далеком горизонте.

Пробравшись по оврагам по долине, мы добрались до подножия гор, где нас уже не могли заметить, до того самого места, где заканчивалась старая фургонная дорога, по которой мы за два месяца до этого шли из Ватерберга.

На этом пути у Мальперта появились признаки болезни, ясно говорящие о том, что ему осталось немного.

Английская кавалерия была недалеко, и мы должны были торопиться, чтобы воспользоваться темнотой, поэтому я оставил его в ближайшем саду, чтобы дать ему шанс на выздоровление. Следующим утром, осматривая утесы, я увидел, что он мертв. И мы с братом спустились к нему, чтобы попрощаться.

По нашему возвращению Нагель обсудил ситуацию. С большим количеством лошадей, умирающих каждый день, наша перспектива безопасно пересечь открытые равнины и соединиться с генералом де ла Реем была сомнительной, и он предложил возвратиться к холмистой местности, откуда мы только что прибыли. Он сказал, что мы могли бы переждать там, пока де ла Рей не будет извещен о нашем положении и не пришлет нам лошадей, чтобы мы смогли присоединиться к нему.

Приблизительно половина мужчин согласилась на это, но другие отказались. Они сказали, что де ла Рей сам нуждался в лошадях, и, с приближением зимы, они предпочли бы уйти на север по горной цепи, потому что климат там теплее. Мы с братом тоже решили пойти на север, хотя и по другой причине. У меня не было лошади, он тоже мог лишиться ее в любой момент, поэтому мы решили найти нашего отца и рассчитывали достать лошадей у него, после чего готовы были вернуться на юг.

Все это мы обговорили с Нагелем и он отпустил нас в тот же день, поскольку был разумным человеком и понимал нашу правоту. Мы попрощались с ними, и скоро все они пропали за поворотом ущелья. С ними были француз де Гурвиль, два сына нашего покойного командира Алана, Фред Хэнкок, мой старый Блумфонтейнский однокашник, и многие другие друзья и товарищи, ни одного из которых я больше никогда не видел.

Я думаю, скорее всего они были выслежены и взяты в плен или убиты прежде, чем смогли получить новых лошадей, поскольку, как потом оказалось, их надежды на получение лошадей от генерала де ла Рея были нулевыми, так как сам он не имел ни одной лишней лошади.

Мужчины, которые пошли на север, теперь двигались по горам, некоторые верхом, большинство пешком, и таким образом АКК прекратил свое существование.

Мы с братом не торопились, поэтому той ночью остались отдыхать среди валунов.

Мой отец был где-то в районе Лиденбурга, на расстоянии в триста миль — нелегкая поездка с единственной лошадью на двоих, но мы рассчитывали, что, по очереди верхом и пешком мы в конце концов доберемся туда, и отец, как член правительства, достанет нам лошадей.

На следующий день мы загрузили наше снаряжение на лошадь и спустились на северную сторону Магалисберга в большую долину, которую мы пересекли с Бейрсом ночью, когда нашли сгоревший караван.

Мы достигли подножия гор днем, к этому времени люди из АКК, ушедшие раньше нас, уже скрылись из виду, оставив нас одних в широком ущелье. К вечеру, однако, мы набрели на запряженный волами фургон, который был спрятан в кустах и принадлежал смелой старой бурской леди, которая сказала нам, что она держит путь в бушленд. Ее муж сражался вместе с де ла Реем, и, поскольку англичане опустошали страну на западе, она погрузила свое имущество на фургон, и, оставляя ферму на произвол судьбы, пересекла Магалисберг со своими детьми и пастухом из местных. Она сказала, что идет прямо на север, и предложила проехать с ней. Поскольку это спасло бы нас от утомительного пешего похода, мы помогли запрячь волов, и были вне себя от радости от такой удачи. Прежде, чем мы успели далеко отъехать, я вспомнил, что забыл мои седельные сумки, там, где мы остановились тем утром, спускаясь с горы: этот небольшой случай, изменил для меня весь ход моего дальнейшего участия в войне.

Седельные сумки были редки и дороги, и кроме того, в моей была соль, которую я неделей ранее нашел на заброшенной ферме, поэтому мы решили, что мой брат будет продолжать ехать в фургоне, а я на его лошади вернусь в ущелье, чтобы найти сумку. Мы думали, что я догоню их на следующий день, и, оставив брата в фургоне, я поскакал на его «бесплатной» к горам.

К тому времени, когда я достиг места, где я оставил свои вещи, стемнело, поэтому я развел костер и провел ночь там же. На следующий день, когда я растреноживал лошадь, она укусила меня за руку — верный признак того, что она была не в себе, так как обычно она была ласковой, но я оседлал ее и поехал вниз. На полпути к долине в ее ноздрях появилась пена, что было верным признаком болезни. Я заметил пустой дом и завел ее туда, чтобы она была вы тени — единственное средство, которое было в моем распоряжении, но менее чем через час она была мертва.

Я мог просматривать дорогу на север на десять миль или больше, фургона видно не было, и, поскольку солнце припекало, я решил отдохнуть в доме, пока не станет прохладнее, перед тем как идти на поиски моего брата.

Сельский дом, очевидно, использовался как место сбора и база английских поставщиков на дороге между Рустенбургом и Преторией, потому что все вокруг было завалено пустыми консервными банками, а полы в комнатах были покрыты окурками и прочим мусором. Осматривая комнаты в поисках прохладного места, я нашел нераспечатанную пачку газет. Я не видел ни одной газеты за последние девять месяцев, поэтому стал их читать. Я впервые узнал, что королева Виктория скончалась, в Китае идет война, а лорд Робертс заменен лордом Китченером, и о многих других событиях, которые происходили в мире. Больше всего меня заинтересовало сообщение о бурском коммандо, которое проникло далеко вглубь Капской колонии, и я решил пойти и найти его.

Не очень ясно было, как я должен был это сделать, поскольку до Капской колонии было много сотен миль, и я был один и без лошади. Но я уже все решил и, оставив мысль о том, чтобы догнать брата, взвалил седло на плечи, взял в одну руку винтовку, а в другую котелок и пустился в дальний путь.

Поскольку я тащился по той же дороге, по которой приехал, облака пыли, поднимавшиеся в направлении Претории, предупредили меня о приближении английского отряда, поэтому я спрятался в кустарнике и там провел ночь. Перед рассветом я снова подошел к подножию Магалисберга у старой фургонной дороги и встретил здесь пятьдесят человек из Рустенбурга, которые подошли туда накануне вечером. Они были безлошадны как и я вследствие эпидемии, и ввиду приближения англичан мы решили спрятаться в горах.

Поднявшись на небольшое расстояние, мы могли следить за передвижениями солдат, которых, как мы посчитали, было около трех тысяч, с орудиями и большим обозом, и двигались они в нашем направлении. Мы спустились в высоты в ущелье и там притаились, но погода испортилась: в течение восьми дней шел дождь, а у нас не было никакого убежища, кроме нависающих скал. Дрова было найти невозможно, поэтому мы питались только бильтонгом и не имели горячей пищи.

Мы не могли спуститься с горы, потому что разведчики сказали нам, что в пределах досягаемости не было ни одного дома или сарая, который не был бы занят англичанами, укрывшимися от непогоды. Сознание того, что наши противники так хорошо устроились, усиливало наши страдания — ведь каждый раз, когда туман рассеивался, мы видели дым, поднимающийся над каждым окрестным домом.

Когда дождь прекратился, после этой ужасной недели мы с нетерпением наблюдали за тем, как войска уходят, а затем поторопились спуститься на северную сторону гор, чтобы занять несколько ферм, которые они освободили.

Мои ботинки тем временем сгнили, а я должен был спускаться по острым камням босиком. Мои ноги так распухли и покрылись язвами, что должен был в течение двух недель пролежать под навесом для сушки табака, куда меня принесли. Мужчины были добры ко мне, один старый сапожник прошел двадцать миль, чтобы принести кусок кожи, из которой он сделал мне пару сыромятных сандалий, который долго мне прослужили.

Эти бюргеры принадлежали к допперами, религиозной секте, несколько похожей на квакеров. У них был странный взгляд на многие вещи, но при всем этом они были людьми храбрыми и неиспорченными.

Среди них были некоторые, кто служил с де ла Реем до того, как потерять лошадь, и теперь они стали обсуждать возможность возвращения к нему.

Это означало снова пересечь Магалисберг на юг и идти отсюда пешком по открытым равнинам высокого вельда, где мы могли оказаться во власти первого конного вражеского патруля, который заметит нас, так что задача была не простой.

Однако, взвесив все доводы за и против этого предприятия, тринадцать человек из нас решили рискнуть, несмотря на предупреждения тех, кто остался.

Перспектива пройти пешком, двести миль, нагруженными седлами и другим имуществом, не была особо привлекательной, но мы начали свои приготовления. Однажды утром я во время охоты нашел место, где в прошлом году был сожжен английский обоз, и меня посетила хорошая мысль. Там не осталось ни одного целого фургона, но, мне показалось, что, собрав уцелевшие колеса, оси и доски, можно было бы попробовать соорудить повозку.

Вернувшись к моим компаньонам, предложил эту идею, и она была одобрена. Они сразу пошли посмотреть. что можно сделать, и через два дня фургон, хотя и странно выглядевший, но надежный, был готов.

Вопрос тягловых животных был так же легко решен. В глубоком ущелье в нескольких милях от нас было большое стадо рогатого скота, укрытого там по приказу де ла Рея в качестве резервного склада продовольствия для его коммандо. Мы пришли туда и получили дюжину хороших волов.

Мои попутчики были прирожденными погонщиками, которые сразу могли сказать, какие животные приучены к хомуту, и после испытаний они даже могли сказать точное место в упряжке для каждого из них, таким образом они быстро набрали превосходную команду, с которой мы возвратились, чтобы закончить наши планы, изготовить нужные хомуты и найти ремни для упряжи. Через несколько дней все было готово, мы загрузили наше добро, попрощались с остальными и по старой фургонной дороге пустились в путь.

Мы поднялись по горной цепи за день, достигнув сада, где скончался бедный Мальперт, и вовремя увидели англичан, все еще занимавших высоту Рамаготла. Ночь была черной, с сильным дождем, под прикрытием которого мы шли открытой равнине, погоняя волов, чтобы пройти мимо лагеря, и до рассвета мы уже были вне поля их зрения в складках холмов, замершие и промокшие, но довольные своим успехом. Мы оказались на месте недавнего сражения, потому что тут валялись гниющие трупы лошадей и мулов и было насколько свежих могил.

Я позже слышал, что г. Смэтс, государственный прокурор, осадил здесь отряд австралийцев, которые защищались настолько смело, что отбили атаку наших с большими для них потерями.

Несколько дней мы шли по опустошенной стране, через которую прошли английские отряды, так же, как мы видели это сами на востоке. Их путь был отмечен сожженными фермами и вытоптанными полями, и наш фургон двигался по обезлюдевшей пустыне, словно одинокий корабль в открытом море.

Мои компаньоны были в основном пожилыми бородатыми мужчинами старой закваски, которые принимали меня за иностранца, поскольку я был воспитан по-городскому, и они не всегда меня понимали, но они имели простые, доброжелательные души, и нам вместе было хорошо. Буры имели их репутацию отсталого народа, но в гораздо большей степени они были упорными и свободолюбивыми фермерами, как и мои товарищи, чьи фермы лежали в руинах, жены и семьи были неизвестно где, а сами они продолжали борьбу на западных равнинах, и я в большей степени мог оценить их храбрость и бойцовские качества во время этого путешествия, чем за все другое время войны.

На четвертый или пятый день к нам пришла женщина со своими двумя маленькими детьми и дочкой местного слуги. Она сказала нам, что пряталась в течение последних десяти дней в лесистом ущелье, где был спрятан ее фургон, но волы забрели на открытое место и были захвачены проходящими солдатами, так что теперь она оказалась беспомощной. Она сказала, что лагерь де ла Рея находится в месте Риетпан, недалеко от Тафель-Коп, поэтому мы повернули на юго-восток и к полудню следующего дня увидели мерцающую поверхность озера. На его берегах было множество людей, фургонов, пасущихся лошадей и быков, и все радостно поздравляли нас с благополучным прибытием, когда вдруг началось неожиданное движение — все стали хватать лошадей, отводить быков и так далее. Мы не поняли, что происходит, но остановились здесь в ожидании дальнейших событий

Скоро проскакали всадники, как будто убегая от кого-то, за ними — фургоны и телеги, тоже в панике. Одного всадника мы остановили, и он успел сказать нам, что приближаются англичане. Признаков приближения врага не было, но мы развернули наших усталых волов и двинулись за отступающими, которые не остановились, пока не проехали примерно шесть миль. Только тогда нас настигли другие всадники, которые сообщили, что тревога была ложной.

Всем собравшимся было неловко за это паническое бегство, но это было вполне объяснимо. Этим утром лагерь де ла Рея уже подвергся внезапному нападению, во время которого было убито более ста человек. Некоторые из раненых и спровоцировали панику среди погонщиков, пастухов и случайных людей, составлявших большую часть населения лагеря.

Днем сам де ла Рей приехал в лагерь со своими людьми, и, не стесняясь в выражениях, сказал, что он об этом думает.

Мы вернулись в лагерь у Таффель-Копа, где коммандо де ла Рея оставались в течение нескольких дней. Всего там было примерно тысяча конных и около двухсот фургонов. Некоторые из них использовались для доставки кукурузы из предгорий Магалисберга, но большая часть принадлежала мирным беженцам. Де ла Рею это не нравилось и мне говорили, что старик молится всю ночь, чтобы избавиться от них.

В это время я часто видел его, потому что он ежедневно проводил советы около своего фургона, куда любой мог придти, чтобы услышать его.

Вместе с ним постоянно находился ван Ренсбург, странный тип с длинной волнистой бородой и глазами, горящими безумным огнем, который видел вещие сны и считал себя обладающим пророческим даром. Я сам был свидетелем одного из тех случаев, которыми он подкреплял свою репутацию. Однажды утром, когда мы собрались вокруг повозки генерала. он рассказывал всем о своем последнем видении — битве двух быков, черного и красного, которые бодались, пока красный бык не упал к ногам победителя. В его трактовке красный бык обозначал Англию, которую ожидала такая же судьба. Стоя перед нами с протянутыми руками и пылающими глазами, он неожиданно воскликнул: «Смотрите, кто приближается?», и мы разглядели вдали всадника, который спешил к нам. Мы ждали его в полной тишине. Когда он подъехал, усталый после длинного пути, оказалось, что он привез письмо от генерала Боты, который был за сотни миль от нас.

Когда генерал де ла Рей распечатал его и стал читать, его лицо просветлело, и голосом, звенящим от волнения, он сказал: «Люди, верьте мне, гордый враг унижен!» (Die, trotse vijand se nek — gebuig). Он сказал нам, что письмо содержало новость о том, что англичане предложили мирную конференцию. Учитывая недавнее пророчество, это был драматический момент, и все это произвело на меня сильное впечатление, даже если бы я подозревал, что ван Ренсбург все это разыграл. Искренность генерала де ла Рея не вызывала у меня сомнения, поскольку он был не таким человеком, чтобы так притворяться, и я знал, что он твердо верил в предсказания пророка.

Эти новости вызвали большое волнение в течение следующих нескольких дней, и многие из мужчин думали, что война благополучно закончилась.

Мирная конференция действительно фактически имела место немного позже между генералом Ботой и лордом Китченером, но она была прервана, и единственный ее результат состоял в том, что репутация ван Ренсберга стала более высокой, чем когда-либо прежде.

Я спросил у де ла Рея насчет лошади, но он сказал, что мне придется подождать, пока не вернутся отряды, которых он послал в Свободное Государство, и действительно, в лагере было много людей, не имевших лошадей, и помочь нам никто не мог. Так что мы могли рассчитывать только на наш фургон, поэтому мы по очереди пасли быков и ездили за маисом. О своем пропитании мы должны были заботиться сами, за исключением мяса, которое получали из общественного стада.»

К этому времени вся моя одежда вследствие дождей окончательно сгнила, и весь мой гардероб состоял из одеяла и пары сандалий, так что, поскольку был уже конец марта и наступали зимние холода, я чувствовал себя достаточно неуютно. Генерал де ла Рей заметил это и однажды утром пришел к нашему фургону и принес мне пару брюк и пальто — подарок, который я очень оценил, поскольку сам он не имел лишних вещей, но в его характере было всегда проявлять заботу о своих подчиненных.

Через несколько дней он уехал от Таффель-Коп с теми, кто имел лошадей, а мы остались, но нам было приказано перейти на другое место, в десяти милях, где были лучшие пастбища для быков. Здесь мы и остались, и мои мечты о Капской Колонии казались недостижимыми.

3-го апреля, или в тот день, который по нашим вычислениям должен был быть им, мы готовили обед, чтобы отпраздновать мой день рождения, и решили сделать воловий язык и к нему еще что- нибудь. Внезапно раздались выстрелы орудий, и недалеко от нас разорвался снаряд. Почти тут же прискакали люди де ла Рея, которые выскочили из тумана, который покрывал все окрестности. Они приехали, чтобы предупредить нас о том, что англичане близко. Тут же привели волов. К счастью, туман был такой густой, что больше рядом с нами не упал ни один снаряд и весь наш лагерь снялся, будучи незамеченным для врага.

Мы могли ориентироваться только на звуки перестрелки, которую завязали в тумане люди де ла Рея. Наш караван для скорости был разделен и каждый фургон шел сам по себе, не обращая внимания на других. Туман не рассеивался, а начавшийся дождь еще ухудшал видимость, так что мы скоро оказались в полном одиночестве, хотя англичане иногда оказывались так близко от нас, что мы могли слышать их крики.

Большая часть бойцов де ла Рея была далеко, рядом с нами оказалось только двадцать или тридцать человек, которые решили отдохнуть в лагере несколько дней, но неожиданно наткнулись на англичан, которые под прикрытием тумана преследовали наш караван. Если бы нас застали врасплох, то, я думаю, вряд ли кто-то смог бы спастись. Во всяком случае, полученное нами предупреждение позволило нам избежать полного захвата лагеря, но и так нам пришлось уходить от англичан в густом тумане, под разрывами снарядов и в постоянном ожидании того, что в любой момент они наткнутся на нас. Наша команда бежала рядом с фургоном, держа быков в поводу, и, поскольку фургон был легким — в нем были только наши седла и небольшой запас продуктов, мы двигались быстро. Другие фургоны мы в тумане потеряли из виду, но сами смогли оторваться от англичан и к вечеру достигли относительно безопасной холмистой местности на севере.

Мы развели большой костер на берегу реки и достали мой праздничный обед, который успели сложить в кожаную сумку. Потом мои компаньоны стояли в кругу вокруг пламени, и торжественно пели гимны в благодарность о нашем спасении. Потом мы разбили лагерь.

Следующим утром, когда рассвело, прибыли другие фургоны, пробравшиеся через равнину, которые тоже искали укрытия среди холмов, поэтому мы запрягли волов и присоединились к ним, добравшись в конце концов до долины в сердце холмистой местности, известной как Зварт Раггенс, где и собрались остатки нашего лагеря.

Мы еще не могли узнать, сколько фургонов попало в руки врага. Почти половина отсутствовала, но большинство из них прибыло в течение следующего дня или двух, и в конце концов оказалось, что пропало меньше дюжины.

Пока мы обживали новый лагерь в долине, генерал де ла Рей приехал к нам с отрядом в несколько человек, чтобы ознакомиться с состоянием лагеря и, уезжая, оставил приказ перевести фургоны в другое место, на расстояние примерно в тридцать миль. Там было двести лошадей, которых доставили из Свободного Государства и должны были по жребию разделить между теми, у кого не было коней.

Большинство англичан в это время были далеко на западе, где продолжали прочесывать местность, поэтому мы, будучи в их глубоком тылу, могли чувствовать себя в относительной безопасности, и так достигли указанного места. Здесь мы нашли отряд из Свободного Государства, который привел лошадей. Это были по большей части необъезженные кобылы, и, поскольку у нас было более трехсот безлошадных, процесс жеребьевки происходил при большой общей заинтересованности.

Мне не повезло, но девять человек из нашей команды получили лошадей. Я был расстроен, хотя нас успокаивали, что лошади еще прибудут, а те, кому не повезло, могли по крайней мере любоваться тем, как счастливчики объезжают своих кобыл — зрелище действительно было занимательным.

Почти двести лошадей взбрыкивали и визжали одновременно, их наездники валялись в пыли, в то время как мы сидели на колесах фургона, подбадривая их. Было замечательно, как быстро мужчины справлялись с их непослушными конями, так, что к третьему дню почти все лошади были приучены к седлу, и те, кто получил коней, могли ехать воевать.

С ними пошли и эти девять человек от нашего фургона, оставляя остальных в размышлениях о том, когда же и мы окажемся в седлах, и, что касалось меня — увижу ли я Капскую колонию?

Лагерь было приказано снова перевести в район Зварт Рагген, откуда мы недавно прибыли, поэтому мы не спеша двинулись назад, и через несколько дней остановились возле красивого ручья, который тек по камням. Здесь был устроен постоянный лагерь, ставший базой для сражавшихся отрядов де ла Рея. Сюда везли больных и раненых, сюда приходили безлошадные бойцы и те, кто оставлял позиции для небольшого отдыха.

Наше количество менялось от двухсот до четырехсот человек, и мы были так хорошо укрыты, что англичане несколько раз проходили рядом и не замечали лагеря (хотя их основные силы располагались далеко оттуда). На второй день после нашего прибытия я пытался расколоть на дрова большое бревно и попробовал бить по нему большим камнем. Камень отскочил от бревна и, как из катапульты, отлетел мне в ногу и раздробил мою правую голень между коленом и лодыжкой, вследствие чего я три недели вынужден был пролежать, терпя сильную боль и неудобства, пока осколки кости выходили из гноящейся раны.

К счастью, среди нас было несколько немцев, так же как и мы оставшихся без лошадей, и один из них знал хирургию. Благодаря ему и здоровой конституции я скоро был в состоянии хромать, так что мне повезло вдвойне — что нашелся такой человек и что англичане в это время нас не тревожили. К этому времени все, кроме меня, из нашей фургонной команды получили лошадей и уехали, все немцы, кроме двоих, ушли, и мне стало казаться, что я стал постоянным жителем лагеря, потому что на носу была зима и прибытие новых лошадей из Свободного Государства было очень маловероятно.

На помощь мне пришел случай. Однажды утром, вскоре после того, как я уже был в состоянии хромать, в лагерь прибыла маленькая группа немцев под командой невысокого горбатого фельдкорнета по имени Мейер. В это время отряд немцев численностью примерно в тридцать человек еще продолжал сражаться, и Мейер был их командиром. В некотором смысле они были преемниками корпуса барона фон Голдека, с которым я служил в прошлом году; потому что, хотя большая часть его отряда растаяла в течение отступления к португальской границе, некоторые из них остались, и собрались в отдельное маленькое коммандо, которое стало частью армии генерала де ла Рея.

Мейер услышал, что несколько из его соотечественников застряли в лагере и привел несколько, запасных лошадей, чтобы отдать им. Это дало мне хороший шанс, потому что было только два безлошадных немца, оставленные в лагере, другие выиграли лошадей по жребию и покинули лагерь, и Мейер согласился отдать мне небольшую серую кобылу при условии, что я присоединюсь к нему. Рана в моей ноге еще не совсем зажила, но поскольку я не мог позволить себе упустить такой шанс, я передавал мою долю в нашем фургоне и команде единственному остающемуся члену нашего первоначального отряда; и с ногой в лубках присоединился к немцам, возвращавшимся к армии де ла Рея.

Это была трудная поездка. Моя нога пульсировала и болела при каждом резком шаге, а зима вступила в свои права. Я не так чувствовал холод в уединенной долине, где мы стояли лагерем до сих пор, но в открытом поле это было другое дело. Днем по открытой равнине неслись облака пыли, подгоняемые пронизывающим ветром, а ночью мы, кутаясь в рваные одеяла, слышали потрескивание льда на лужах. С этого времени нам пришлось переносить это в течение пяти месяцев, и никто из старожилов во всей Южной Африке не мог припомнить такой тяжелой зимы.

В течение трех дней мы двигались, никого не встречая. Англичане устроили очередную облаву на де ла Рея, он старался держаться на их флангах, а страна за ними лежала опустошенной. Наконец мы нашли несколько коммандо де ла Рея, которые занимали хребет в районе селения Хартербиспрут, где они удерживали большую силу англичан (говорили, что их примерно двенадцать тысяч). Здесь мы нашли отряд немцев, которым командовал Мейерс, и присоединились к ним. Их позиция была на линии перед вражескими колоннами, имевшей форму полумесяца. В тот момент войска отдыхали, поэтому мы ограничивались наблюдением за их лагерем, артиллерией и обозами, которые подходили к ним в ожидании предстоящего наступления.

Они время от времени выпускали по нам снаряды, но, очевидно, не были еще готовы наступать. Этого момента мы ждали с большой тревогой, потому что нас было всего шестьсот человек — остальные люди де ла Рея были заняты в других местах.

Но сам генерал был с нами и однажды днем, случайно проезжая мимо, в то время как один из немцев перевязывал мне ногу, он отослал меня в своего рода полевой госпиталь, который он организовал в нескольких милях оттуда. Госпиталь был в разрушенном сельском доме, и там был молодой голландский врач, который делал все, что мог, для больных и раненых, которые были на его попечении. Единственной постелью там служила сухая трава, лекарств и бинтов не было и пациентам там было не особенно хорошо. Там были в основном легко раненые, поскольку тяжело раненых мы оставляли англичанам, которые подбирали их. При всей жестокости англичан, которые сжигали фермы и угоняли мирное население, следует сказать в их защиту, что с ранеными их солдаты и офицеры всегда поступали исключительно гуманно. Насколько мне было известно, не было ни одного случая, чтобы раненый не получил необходимую ему медицинскую помощь, и это было единственное, что могло смягчить трудности войны.

Спустя несколько дней после того, как я оказался в госпитале, мы приблизительно в девять утра услышали звук сильного орудийного огня и поняли, что ожидаемое наступление началось. Я держал свою лошадь все время наготове, поэтому я сел в седло и поехал назад туда, где оставил немцев на огневом рубеже, в то время как доктор погрузил своих больных на фургоне, запряженным мулом, и уехал в более безопасное место. Когда я нашел наших людей, то увидел, что англичане атаковали далеко с левой стороны от нас. Под прикрытием сильного артогня их конница атаковала наши позиции в месте, которое было примерно в миле от нас, и почти сразу прорвалась.

Мы с немцами были просто зрителями, но находились достаточно близко, чтобы видеть, как люди в этом опасном месте бегут к лошадям и уходят. Тут и там некоторые падали, но наши жертвы не были тяжелыми, потому что на артиллерийский огонь нам нечем было ответить, так что бюргеры с обоих сторон от места прорыва, видя, что происходит, также брали лошадей и уходили. Мы с немцами присоединились к потоку, который устремился в тыл. Мы отступали до двух часов дня, когда англичане прекратили преследование и мы смогли остановиться в покрытой кустарником местности, где генерал де ла Рей произнес речь в своей полушутливой, полусерьезной манере, и скоро мужчины смеялись и неудача казалась им незначительной.

Мы дали лошадям отдохнуть до темноты, и затем несколько часов двигались на запад, поскольку стало известно, что на нас продолжают наступать другие английские колонны.

В последнее время в небе была видна великолепная комета с двумя хвостами, похожая на букву «V», и ван Ренсбург, пророк генерала сказал, что это означает «Vrede» (мир). Но той же ночью чей-то детский голос произнес: «Минхеер ванн Ренсбург, эта буква означает не Vrede, а Vlug (отступление)». Все невесело рассмеялись, и оракулу пришлось замолчать, хотя свои пророчества он продолжал вплоть до конца войны.

Укрывшись в котловине, мы провели холодную ночь, а на рассвете разглядели вдалеке большое количество английских войск, но не ясно было, были ли они нашими вчерашними преследователями или другой колонной. В любом случае они были слишком далеко, чтобы заставить нас беспокоиться, поэтому мы застрелили несколько быков из общественного стада, которое увели с собой, и начали готовить завтрак.

После этого, генерал де ла Рей разделил нас на две части. С одной половиной людей он поехал на юг, и еще до заката мы услышали канонаду на расстоянии тридцати миль, где упрямый старик снова напал на вражескую колонну.

Он оставил комманданта Яна Кемпа командовать нами, с приказом совершить рейд на территорию Бечуаналенда, целью которого было захватить поезд с припасами на Родезийской железнодорожной линии. Для этого мы в течение следующих двух дней двигались через бесплодную страну, пока мы не достигли точки на реке Хартс-ривер, из которой мы должны были совершить ночной марш к нашей цели.

Мейер попросил выслать вперед разведчиков, это было выполнено и мы вышли двумя часами ранее остальных сил, прошли резервацию Кунана и в четыре утра пересекли британскую границу. Железная дорога проходила в миле от границы, и скоро мы уже стояли на рельсах. Мы стали подкапывать шпалы досками, отломанными от соседнего забора — это был наш единственный инструмент Потом Мейер дал мне плоскогубцы и велел залезть на столб и обрезать телеграфные провода — с моей больной ногой задача не из легких. Пока я карабкался, раздался залп со стороны водопропускной трубы, которая была на расстоянии примерно в пятьдесят ярдов. Я соскользнул со столба, мы вскочили на коней и поскакали прочь. Стало понятно, что захватить поезд врасплох не удастся.

Мы поехали назад к холму, до которого было полмили, и стали ждать дневного света. Когда рассвело, мы обнаружили, что у подножия холмя находится небольшая деревня местных жителей, и отправились туда, чтобы получить информацию об англичанах, охранявших дорогу. Было уже совсем светло, когда мы проехали ворота в окружавшей деревню изгороди из колючего кустарника, и, когда мы вошли внутрь, из хижины выскочили двое одетых в хаки белых с винтовками в руках, и с ними местный, тоже вооруженный. Мейер спрыгнул с лошади и выстрелил, едва коснувшись ногами земли. Он попал местному в грудь, а белые сразу подняли руки. Этот единственный выстрел произвел в деревне настоящую панику. Местные схватили циновки, накидки, младенцев и все, что оказалось под рукой, и побежали к железной дороге, чтобы найти убежище у англичан, причем женщины продолжали вопить.

Мейер приказывал мне остановить беглецов, поэтому я поскакал, чтобы опередить их. К сожалению три или четыре немца отстали, когда мы шли от железной дороги, и. когда они увидели несущуюся на них толпу, они подумали, что это нападение, и открыли огонь. Прежде, чем я их остановил, они убили четверых и нескольких ранили, едва не задев и меня.

Мы сделали то, что могли для раненых и принесли их в хижины, очень расстроившись, что все так произошло. Среди убитых было две женщины.

Белые, которых захватили в краале, оказались предателями из Почефстрома и служили у англичан разведчиками. Их передали де ла Рею, который, без сомнения, приказал их расстрелять.

Уже совсем рассвело и мы увидели людей Кемпа, которые пробирались через кустарник. Они были разделены на маленькие отряды и приближались к железнодорожной линии. Мы послали человека, чтобы предупредить их, что англичане рядом, но посыльный не проехал и полпути, как над нами с визгом пронеся снаряд. Этого мы совсем не ожидали, считая, что эта часть дороги не охраняется, но теперь рассмотрели среди деревьев большое количество палаток, и, поскольку по нам продолжали стрелять, Кемп приказал отходить. Мы вернулись на территорию Трансвааля, наше предприятие оказалось безрезультатным.

Мы в тот день проехали тридцать миль, и в сумерках прибыли в Лиувпан, где нас ждал де ла Рей. Он сказал, что перед нами находятся несколько английских колонн, и проинструктировал Кемпа, как их обойти. Сказав все это, он с горстью своих сопровождающих уехал, и я более никогда не видел отважного старого воина, потому что с этой ночи наши пути разошлись.