Комментарии к жизни. Книга вторая

Целомудрие

Рис созревал, зеленый с золотистым оттенком, и вечернее солнце освещало его. Стояли длинные, узкие канавы, заполненные водой, и вода ловила блекнущий свет. Пальмовые деревья раскинулись над рисовыми полями, все вдоль их краев, а среди пальм стояли маленькие дома, темные и уединенные. Переулок лениво блуждал через пальмовые рощи и рисовые поля. Это был очень музыкальный переулок. Мальчик играл на флейте, а перед ним раскинулось рисовое поле. У него было чистое, здоровое тело, хорошо сложенное и хрупкое, и на нем была только чистая белая ткань вокруг его поясницы. Садящееся солнце только что осветило его лицо, и его глаза улыбнулись. Он играл гаммы, и, когда он утомлялся от этого, он наигрывал песню. Он по-настоящему наслаждался этим, и его радость заражала. Хотя я и сел всего лишь на небольшом расстоянии от него, он никогда не прекращал играть. Вечерний свет, зелено-золотистое море поля, солнце среди пальм и этот мальчик, играющий на флейте, казалось, придавали вечеру очарование, которое редко почувствуешь. Затем он прекратил играть, подошел и сел около меня. Ни один из нас не говорил ни слова, но он улыбался, и это, казалось, радовало небеса. Его мать позвала из какого-то дома, скрытого среди пальм. Он отвечал не сразу же, но на третьем окрике он встал, улыбнулся и ушел. Дальше по дорожке под какой-то струнный инструмент пела девочка, и у нее был довольно-таки хороший голос. Через поле кто-то подхватил песню и пел с непринужденностью во все горло, и девочка остановилась и слушала, пока мужской голос не закончил петь. Сейчас уже темнело. Вечерняя звезда показалась над полем, и лягушки начали квакать.

Как же мы хотим обладать орехом какао, женщиной и раем! Мы хотим монополии, и вещи, кажется, приобретают большую ценность через обладание. Когда мы говорим «это мое», картина, кажется, становится более красивой, более ценной, она, кажется, приобретает большее изящество, большую глубину и полноту. Существует странное качество насилия в обладании. В тот миг, когда кто-то говорит «это мое», оно превращается в вещь, о которой нужно заботиться, защищать, и в самом этом действе есть сопротивление, которое порождает насилие. Насилие вечно ищет успеха, насилие — это самоудовлетворение. Преуспеть всегда означает потерпеть неудачу. Прибытие смертельно, а путешествие вечно. Извлекать выгоду, быть победителем в этом мире значит потерять жизнь. С каким нетерпением мы преследуем цель! Но цель существует постоянно, и также как и конфликт ее преследования. Конфликт — это постоянное преодоление, и то, что завоевано, нужно завоевывать снова и снова. Победитель вечно находится в страхе, а обладание для него это мрак. Побежденный, жаждущий победы, теряет то, что завоевано, и поэтому он такой же, как и победитель. Иметь пустую чашу значит иметь жизнь, которая бессмертна.

Они только лишь недавно поженились, и ребенка все еще у них не было. Они казались так молоды, так далеки от соперничества, так робки. Они хотели спокойно обсудить некоторые вещи, без спешки и без чувства, что они заставляют других ждать. Они были красивой парой, но в их глазах было напряжение, их улыбки были непринужденными, но за улыбками скрывалось некоторое беспокойство. Они были чисты и молоды, но слышался шепот внутренней борьбы. Любовь — странная вещь, и как быстро она увядает, как быстро дым душит огонь! Огонь не принадлежит ни вам, ни мне, он просто огонь, ясный и самодостаточный, он ни личный, ни безличный. Он не принадлежит ни вчера, ни завтра. Он обладает целительной теплотой и ароматом, который всегда изменчив. Им нельзя обладать, монополизировать или подержать в руке. Если его взять в руки, он сжигает и уничтожает, и дым заполняет наше бытие, и тогда огню нет места.

Он рассказывал, что они были женаты в течение двух лет и сейчас спокойно жили недалеко от крупного города. У них была маленькая ферма, двадцать или тридцать акров риса и фруктов и немного рогатого скота. Он занимался улучшением породы, а она работала в какой-то местной больнице. Их дни были насыщенными, но это не было насыщением из-за бегства от действительности. Они никогда не пытались убежать подальше от чего бы то ни было, кроме их собственных родственников, которые были очень традиционны и довольно утомительны. Они поженились несмотря на возражение со стороны семей, и жили в одиночестве, получая небольшую помощь. Прежде, чем они поженились, они обговорили все и решили не заводить детей.

Почему?

«Мы оба поняли, в каком ужасном беспорядке находится мир, и еще заводить малышей кажется своего рода преступлением. Дети почти неизбежно стали бы простыми бюрократическими служащими или рабами какой-либо религиозно-экономической системы. Окружающая среда делала бы их глупыми или умными, но циничными. Кроме того, у нас недостаточно денег, чтобы обучить детей должным образом».

Что вы подразумеваете под «должным образом»?

«Чтобы обучить детей должным образом, нам бы пришлось отправить в школу не здесь, а за границу. Нам бы пришлось культивировать в них интеллект, чувство ценности и красоты и помогать им воспринимать жизнь как насыщенную и счастливую так, чтобы у них в душе был мир. И, конечно же, их нужно было бы научить определенным умениям, которые не разрушили бы их души. Помимо всего этого, подумав, насколько сами мы глупы, мы оба почувствовали, что мы не должны передавать наши собственные восприятия и условности нашим детям. Нам бы не хотелось размножать видоизмененные копии нас самих».

Вы хотите сказать, что вы вдвоем выдумали все это так логически и жестко до того, как поженились? Вы составили хороший брачный контракт, сложнее, чем устный контракт, не так ли?

«Именно это мы и выясняем. Ни один из нас не говорил обо всем этом кому-либо до или после нашей свадьбы, и это стало одной из наших трудностей. Мы не знали никого, с кем мы могли бы свободно поговорить, так как большинству людей постарше доставляет такое высокомерное удовольствие не одобрять нас или выражать нам свое одобрение. Мы услышали один из ваших разговоров, и нам захотелось прийти и обсудить с вами нашу проблему. Еще одна проблема состоит в том, что перед нашим браком мы поклялись никогда не иметь каких-либо сексуальных отношений друг с другом».

И снова, зачем?

«Оба мы очень набожны, и мы хотим вести духовную жизнь. С тех пор, как я был еще мальчишкой, я стремился отдалиться от мирского, прожить жизнь саньясина. Я имел обыкновение читать очень много религиозной литературы, что только усилило мое желание. Фактически, я проходил в одежде шафранового цвета почти целый год».

А вы тоже?

«Я не столь умна и образованна, как он, но у меня есть сильные религиозные корни. Мой дедушка имел довольно-таки хорошую работу, но он оставил свою жену и детей, чтобы стать саньясином, и теперь мой отец хочет поступить так же. До сих пор моей матери удавалось не допустить этого, но однажды он точно так же может исчезать, и во мне присутствует тот же самый импульс вести религиозную жизнь».

Тогда, если можно спросить, зачем вы женились?

«Нам хотелось дружеских взаимоотношений друг с другом, — ответил он. Мы полюбили друг друга и у нас было что-то общее. Мы чувствовали это с наших совместных совсем юных лет, и мы не видели какой-либо причины, почему нам официально не пожениться. Мы подумывали о том, чтоб не жениться, совместно проживать без секса, но это создало бы ненужные проблемы. После нашей свадьбы все шло хорошо в течение примерно года, но наша страсть друг к другу было почти невыносимой. Наконец она стала настолько невыносимой, что я, бывало, уходил прочь. Я не мог выполнять свою работу, я не мог думать о чем-нибудь другом, и бывало мне снились дикие сны. Я стал капризным и раздражительным, хотя ни единого резкого слова между нами не проскользнуло. Мы любили и не могли причинить боль друг другу словом или поступком. Но мы пылали друг от друга подобно солнцу в полдень, и мы решили наконец прийти и обсудить это с вами. Я буквально не могу соблюдать ту клятву, которую она и я дали. Вы понятия не имеете, на что это было похоже».

А как насчет вас?

«Какая женщина не хочет ребенка от человека, которого она любит? Я не знала, что способна на такую любовь, и у меня также были дни мучений и ночи в агониях. Я стала истеричной и начинаю рыдать из-за мелочей, и несколько раз в месяц это превращается в кошмар. Я надеялась, что что-то произойдет, но даже при том, что мы разговаривали об этом, это не приносило облегчения. К тому времени поблизости открыли больницу и меня попросили о помощи, и я с радостью убежала от всего этого. Но это все еще не приносило облегчения. Видеть его так близко каждый день…» Теперь она расплакалась от всей души. «Поэтому мы и пришли, чтобы поговорить обо всем этом. Что вы скажете?»

Действительно ли это религиозная жизнь — наказывать себя? Является ли умерщвление тела или ума признаком понимания? Разве самоистязание — это путь к реальности? Является ли отрицание целомудрием? Вы действительно считаете, что сможете продвинуться далеко с помощью отречения? Неужели вы думаете, что может возникнуть мир с помощью конфликта? Разве не средства имеют бесконечно большее значение, чем цель? Цель может быть, но средства уже есть. Фактическое, то, что есть, необходимо понимать, а не удушать намерениями, идеалами и умными нововведениями. Печаль — это не путь к счастью. Явление, названное страстью, нужно понять, а не подавлять или возвеличивать, и найти замену этому не принесет облегчения. Независимо от того, что бы вы ни делали, любая уловка, которую вы изобретете, только усилит то, что не любили и не поняли. Чтобы полюбить то, что мы называем страстью, необходимо понять ее. Любить означает находиться в непосредственной общности. Но вы не можете любить что-то, если вы отвергаете это, если у вас есть идеи, умозаключения относительно этого. Как можете вы любить и понимать страсть, если вы дали клятву против нее? Клятва — это форма сопротивления, и то, чему вы сопротивляетесь, в конечном счете побеждает вас. Истину нельзя завоевать, вы не можете штурмовать ее, она ускользнет из ваших рук, если вы попытаетесь схватить ее. Истина приходит потихоньку, когда вы не знаете об этом. То, что вы знаете — это не истина, это всего лишь идея, символ, а призрак — это не реальность.

Конечно, наша проблема состоит в том, чтобы понять себя, а не уничтожать себя. Уничтожать сравнительно легко. Вы имеете образец для действия, которое, как вы надеетесь, приведет к истине. Образец всегда — это ваше собственное создание, он соответствует вашим собственным, придуманным вами же условиям, точно так же как и цель. Вы создаете образец, а затем даете клятву, чтобы исполнить ее. Это — в высшей степени бегство от самих себя. Вы — это не тот самоспроецированный образец и все, связанное с ним. Вы — это то, что вы есть фактически, желание, жажда. Если вы действительно хотите возвыситься и освободиться от жажды, вы должны понять это полностью, не осуждая, не принимая. Но это — мастерство, которое приходит только через наблюдательность, удерживаемую в глубокой пассивности.

«Я прочел некоторые из ваших диалогов и могу следовать тому, о чем вы говорите. Но что по существу нам нужно делать?»

Это ваша жизнь, ваше страдание, ваше счастье, и разве осмелится кто-то другой сказать вам, что вы должны или что не должны делать? Разве другие уже не говорили вам? Другие — это прошлое, традиция, созданные условия, часть которых также и вы. Вы послушались других, самих себя, и вы находитесь в этом затруднительном положении. И неужели вы опять-таки будете искать того совета у других, который находится внутри вас? Вы будете слушать, но вы примете то, что приятно, и отклоните то, что болезненно, но и то, и то связывает. То, что вы дали клятву против страсти, является началом несчастья, так же, как увлечение страстью. Но что на самом деле важно, это понять весь этот целостный процесс возникновения идеала, давания клятвы, дисциплины, боли, любое из которых есть глубокое бегство от внутренней бедности, от боли внутренней недостаточности, от одиночества. Весь этот общий процесс — это вы сами.

«Но что насчет детей?»

Снова — нет никакого ни «да», ни «нет». Поиск ответа с помощью ума ведет в никуда. Мы используем детей как заложников в игре нашего самомнения, и мы накапливаем страдание. Мы используем их как другие средства бегства от самих себя. Когда дети не используются в качестве средства, они приобретают значение, которое не является значением, которое вы, общество или государство можете придавать им. Целомудрие не исходит от ума, целомудрие — это сама природа любви. Без любви, делайте, что пожелаете, но никакого целомудрия не может быть. Если есть любовь, ваш вопрос сам найдет истинный ответ.

Они оставались в этой комнате в совершенном молчании в течение длительного времени. Слово и жест достигли своего результата.