Коммерческая тайна

VI

После этого пришел черед выступлений желающих высказаться. Были выступления озлобленные, озадачивающие и сенаторы с удивлением слушали, как молодые исследователи говорили об идиотизме юридического подхода к научным вопросам. О трудности определения отличия важных направлений от неперспективных. О таинственной вспышке гения, столь необходимой для изобретательства.

Некоторые из менее выдержанных изливали безудержную горечь от долгих часов исследований и разработок, признанных бесплодными с точки зрения патентоспособности.

Но все это не выходило наружу, не становилось известно обществу — заметил Март. Репортеры записывали его слова, но почему-то получалось так, что записанное ни сколько не опровергало обвинения, выдвинутые Бэрдом. Прессе было гораздо легче процитировать Дикстру и его комичную, мелодраматическую интерпретацию, чем искреннее разочарование исследователей, которые делали все возможное, чтобы поддержать Марта.

В четверг в полдень он сказал Берку:

— Мы должны всю эту дискуссию перенести туда, где каждый житель нашей страны сможет ее оценить. Даже если мы победим здесь, в этом Комитете и даже в Конгрессе, мы не переубедим тех людей, головы которых заморочил Бэрд. Вот настоящий враг.

— Что ты собираешься делать? — спросил Берк.

— Я собираюсь предложить Бэрду взять у меня интервью в его программе, в прямом эфире.

Берк присвистнул:

— Брат, это все равно что сунуть голову в пасть льва по самые пятки. Да ты знаешь, что он с тобой там сделает на этом так называемом интервью, он же профи. Ты там будешь как бабочка пришпиленная булавкой к картонке. Он слова тебе не даст сказать, а обрушит на тебя гору обвинений, причем во всех смертных грехах . Бэрд снимет с тебя шкуру!

— Не думаю, — сказал Март. — Ее довольно трудно содрать.

Бэрд был более чем в восторге от этого предложения. Марту показалось, что комментатор едва удержался, чтобы не оскалить зубы. На мгновение Март даже пожалел, что не послушался Берка.

— Давай провернем это поскорее, — сказал Март. — До завершения слушаний.

— Сегодня вечером, — сказал Бэрд. — Я сменю тему своей программы на этот вечер и дам тебе возможность изложить свое дело всей стране.

Март кивнул:

— Встретимся в студии.

Марту не требовалось никакой подготовки. Он точно знал, что хотел сказать. Дело было только в том, чтобы не дать Бэрду исказить всю его историю. Было очевидно, что он наверняка собирается это сделать.

Началось с того, что он усадил Марта таким образом, что его лицо было далеко от камер и было видно под плохим углом, и только Бэрд мог напрямую обратиться к аудитории. Как только они вышли в эфир, Март передвинул свой стул так, чтобы смотреть прямо в камеру. Сбитый с толку, Бэрд был вынужден смириться и стал позади Марта.

Бэрд начал с потока речей, которые дали аудитории представление о Мартине Нэгле как о самом трудном индивидууме, с которым когда либо приходилось иметь дело ему в ходе своей работы на государственной службе. И только после этого последовало:

— Доктор Нэгл, не могли бы вы рассказать нашей аудитории, какова ваша концепция удовлетворительной патентной системы?

— Патентная система, — начал Март, — предназначена для того, чтобы обеспечивать вознаграждение первооткрывателю за использование его работы. В случае…

— Хорошо, одну минуту, доктор Нэгл. Вознаграждение, предлагаемое патентом, носит характер монополии, и в этом суть нашей нынешней проблемы. Ведь нельзя же предоставлять человеку монополию на ЛЮБОЕ открытие только потому, что он стал первым, кто его открыл.

— Я не использовал слово «монополия», — сказал Март. — Я сказал вознаграждение. В случае…

— Ну что ж, доктор Нэгл. Вы говорите «вознаграждение». Хорошо, мы будем использовать слово «вознаграждение». Но сразу же очевидно, что если вы хотите поставить величину вознаграждения прямо пропорционально величине открытия, быстро возникает момент, когда вознаграждение за открытие достигнет такой гигантской суммы, что будет нелепо позволять одному человеку контролировать или реализовывать вознаграждение. Вы не согласны с тем, что это так, доктор Нэгл?

Март пожал плечами, улыбнулся и ничего не сказал. Он взглянул на часы на запястье, надеясь, что не ошибся в оценке времени, которым располагал, — ведь этой передаче было отведено строго определенное время.

Бэрд сделал паузу, ожидая, что Март начнет отвечать, и его можно будет опять прервать и попытаться запутать. Но Март молчал.

— Не могли бы вы тогда рассказать нашей аудитории, как именно вы рассматриваете свои собственные нынешние спорные открытия в свете нашей нынешней Патентной системы?

— Я так и сделаю, — спокойно сказал Март, — если вы позволите мне закончить объяснения, не прерывая меня, прежде чем я закончу. Если меня снова прервут, я позволю аудитории самой принять решение о том, почему мне не дают излагать свою точку зрения.

Лицо Бэрда побагровело, и казалось, что он вот-вот взорвется. Но он взглянул на вездесущие камеры и сдержался от оскорблений. Март медленно выдохнул, он выбрал правильную линию поведения. Камеры были его союзниками — они могли держать Бэрда в узде, они сдерживали ярость комментатора и не позволяли тому прервать его сейчас.

Спрятав от взгляда камеры свое лицо с губами, вытянувшимися в нитку, и горящими от ненависти глазами, направленными на Марта, Бэрд выдавил из себя:

— Пожалуйста, продолжайте, доктор Нэгл.

Март, глядя прямо в камеру, начал:

— Мы построили нашу нацию на принципе, среди прочих, справедливого вознаграждения за добросовестный труд. Правильность этого принципа можно довольно легко определить, сравнив наше общество с теми, которые основаны на других принципах, которые требуют, чтобы и человек, и его труд принадлежали обществу. В начале наши трудовые принципы работали замечательно. Человек застолбил ферму, выращивал урожай и торговал с соседями. Впоследствии экономические условия изменились, появилось так много видов деятельности, что стало трудно оценивать справедливость вознаграждения труда одного с точки зрения другого.

Как оценить труд человека, который изобрел машину, чтобы облегчить жизнь своего ближнего и свою? Сколько ему следует заплатить за такое изобретение? Как только машина создана, когда секреты ее раскрыты, любой человек мог сделать ее для себя. И человек ее придумавший не получал никакой награды за дни, проведенные в размышлениях и творчестве.

Человек, который изобрел, сделал это, потому что он любил изобретать, потому что любил этот вид труда, так же, как фермер любит труд на земле. Но даже изобретатели должны питаться и обеспечивать свои семьи. Как могли фермеры, как общественная группа, должным образом отплатить изобретателю за его творение? Пытаясь справедливо обеспечить этих людей, общество издало законы, предоставляющие изобретателю ограниченную монополию на использование его открытия. Это должно быть его наградой и вознаграждением.

При эксплуатации ресурсов земли мы следовали тому же плану. Человеку была предоставлена земля, которую он застолбил. Ему было разрешено добывать и продавать минералы и нефть, найденные на этом участке, для собственной выгоды. Нигде и никогда в нашей стране не оспаривалось право эксплуатировать и получать прибыль от того, что открывает человек, за исключением одной области. — Это область науки, где человеком исследуются принципы и законы, на основе которых функционирует мир природы. Домохозяйка может сколотить состояние, разработав упрощенный метод очистки семейной сантехники. Человек, открывший силы, которые скрепляют строительные блоки Вселенной, ничего от этого не получает.

Утверждают, что трепет открытия — это вся награда, в которой нуждается и которой жаждет такой человек. Это глупое утверждение. Мы живем в реальном мире, ученым нужно есть, одеваться, жить в нормальных условиях и знать что их семьи не пропадут в случай чего. Нынешняя система делает возможным домохозяйкам и гаражным механикам сколачивать состояния за несколько недель работы в подвале или гараже, но не позволяет достойно вознаградить человека, который откроет основную тайну Вселенной.

Я приведу в пример себя. Я сделал игрушку, тривиальное изделие, мало чего стоящее. Заработал от продажи ее солидную сумму. Но я также обнаружил, что сила, которая работает в этой игрушке, — простирается через глубины космоса от планеты к планете и от солнца к солнцу. И от меня требуют — буквально требуют мистер Бэрд и другие, — чтобы я отдал это знание даром!

Ученые, которые честно пытаются посвятить свою жизнь, свои таланты на благо всего общества находятся в положении при котором у них нет возможности обеспечить себе достойное существование, если только они не займутся созданием трюков, как это сделал я. Но и я не хочу идти этим путем, заниматься не своим делом. Как и тысячи других, которые вынуждены делать это, потому что они не могут получить награду никаким другим способом. Кроме того, для нас принципиально невозможно осуществить такой переход в другую профессию и сделать это адекватно. Теоретические исследования и инженерное дело, это две разные вещи, требующие совершенно разных настроек ума. По самой своей природе они не взаимозаменяемы. Но каждый нуждается в другом.

Нет никакой возможности подсчитать, вред понесенный обществом от того, что новые знания были не открыты, потерь, которые являются результатом неспособности нашей Патентной системы вознаграждать тех, кто открывает новые законы природы. Наши великие корпорации хотели бы продвигать обширные программы исследований тайн Вселенной. Но у работников и акционеров этих компаний, нет возможности получать прямую прибыль от таких исследований. Нет возможности человеку заниматься карьерой чисто фундаментального исследователя в надежде получить от этого прибыль.

Телевизионный репортер наклонился вперед, его глаза злобно блестели. На мгновение Марту стало немного жаль Бэрда. Он был такой предсказуемый, то что он сейчас скажет было ясно Марту на сто процентов и все шло так, как и было задумано.

Голос Бэрда, когда он заговорил, был низким и модулированным особой фальшивой искренностью:

— Предположим, что после нынешних слушании в Комитете Конгресса, будет принято постановление против вас, доктор Нэгл. Предположим, будет решено не награждать вас за открытие нового закона природы. В тоже время, наша страна очень нуждается в этих открытиях, так говорят нам ученые. Но она и ваша страна, которая, возможно, единственная под голубым небом Земли смогла создать вам все условия, необходимые для совершения этих открытий. Отдадите ли вы их своей стране добровольно, если решение будет против вас? Или вы будете прятать их, как вы угрожали сделать — до тех пор, пока не появится кто-то другой, кто может сравниться с вашим великим гением, и не откроет их заново? Что вы будете делать, доктор Нэгл?

Бэрд отступил, торжествующе улыбаясь. Март сделал паузу, затем повернулся лицом к камерам и нанес решающий, заранее подготовленный удар:

— Я, конечно, отдам свою работу бесплатно, — заявил он. — Все, что я сделал, было сделано просто для того, чтобы привлечь внимание нации к этой трагической несправедливости, которая наносит нации огромный ущерб. Я сделал это, потому что верю в своих сограждан. Я верю, что они больше не допустят, чтобы эта несправедливость продолжалась. — Несправедливость, приводящая к изгнанию из моей профессии тех, цель жизни которых заключается в раскрытии великих тайн Природы.

Мои сограждане, теперь, когда они знают правду, конечно будут настаивать на том, чтобы эта несправедливость была устранена. Во-первых, потому, что в их природе быть справедливыми. Во-вторых, они захотят вернуть в мою профессию тысячи блестящих молодых умов, которых не следует заставлять зарабатывать на жизнь созданием тривиальных гаджетов. Я заверяю вас, мистер Бэрд, и вас, мои сограждане, что мои открытия будут не очень долго оставаться Коммерческой тайной.

Впоследствии Март утверждал, что именно телевизионная передача повлияла на решение Комитета, но Берк не был в этом так уверен, так как была собрана огромная стопка свидетельств ученых, которые рассказывали почти невероятные истории о неудачных попытках получить удовлетворение от существующей патентной системы.

Март был вызван для дачи заключительных свидетельских показаний, но он мог только подчеркнуть то, что уже было сказано. Однако он с удовлетворением отметил, что позиция Комитета значительно изменилась за время прошедшее с первого дня слушаний. Он даже почувствовал, что, возможно, они поняли — хотя бы немного, — что он имел в виду, заявив, что сэр Исаак Ньютон должен был запатентовать Закон всемирного тяготения, и что ему, Мартину Нэглу, должно быть позволено запатентовать атом.

В конце заключительного заседания сенатор Когсуэлл взял Марта за руку. — Кое-что изменится, — пообещал он. — Хотя это нелегко будет сделать. Возможно, нам придется перезвонить вам снова — и не один раз. Но в конце концов люди получат то, что хотят. Грядущие поколения ученых будут благодарны вам за то, что вы лично пожертвовали собой, устроив эту демонстрацию, которая привлекла наше внимание к недостаткам системы, которой мы несправедливо гордились.

Вернувшись в Нью-Йорк, освобождая свой офис, в связи с переездом фирмы «Консультации по фундаментальным исследованиям» в другое место, они увидели дона Вульфа. Он пришел на следующее утро после их возвращения и молча сел в кресло напротив стола, за которым Март просматривал папку с бумагами. В другом конце комнаты Берк упаковывал пачку отчетов.

— Я хочу работать с вами — наконец сказал дон Вульф. — Дело в том, что суть этой истории обрушилась на меня, внезапно, как мешок с песком на голову. Вы проделали все это так быстро, что чуть не ввели меня в заблуждение.

— О чем вы говорите? — спросил Март.

— Вы устроили шоу и подкупили их антигравитацией и телепортацией, чтобы изменить всю Патентную систему, и ни один из них не догадался, что вы на самом деле делаете — на что они на самом деле соглашаются.

Март глянул через комнату на Берка. Тот нахмурил брови и поинтересовался:

— Вот как? По-твоему у нас есть тайные замыслы и невысказанные мотивы?

Вульф кивнул:

— Если бы вы жили во времена оные в Салеме [5], вас, без сомнения, сожгли бы за колдовство. В те дни были более умны и хорошо улавливали такие вещи. Но я не совсем уверен, что этого еще не произойдет. Вы только что нанесли один из самых смертоносных ударов, которые когда-либо наносились славному веку научных суеверий, и я не думаю, что его верховные жрецы отпустят вас полностью невредимыми. Дикстра не единственный такой. Он просто оказался в меньшинстве на заседаниях Комитета. Остальные пришли бы, если бы знали, что у вас есть шанс победить. Университеты переполнены такими. В коммерческих лабораториях их тоже предостаточно. AEC и Бюро стандартов их богатая россыпь.

Март рассмеялся и бросил работу, которой занимался. Он откинулся назад и посмотрел на дона Вульфа:

— Боюсь, я не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите, Дон.

Вульф слегка обижено продолжил:

— Я понимаю, что по сравнению с вами, ребята, я в некотором роде недочеловек, но я достаточно умен, чтобы видеть, что происходит. — Старый способ мышления является хорошим способом. Я подозреваю, что он был создан чтобы препятствовать новому мышлению кем-то, кому не нужно слишком быстрое развитие человечества. Старый способ побуждает человека напрягать свой мозг, пытаясь заработать миллион, продав новый, запатентованный инструмент для письма, изобретать держатели для воротничков и зажимы для галстуков. И Старый способ мышления прекрасно до сих пор держал под своим каблуком тысячи хороших мозгов, которые, возможно, могли бы, используя новое базовое мышление, решать загадки о том, как устроена Вселенная, — что и является главной целью человечества. О, все это происходит не осознано, конечно! Вы знаете это лучше меня. Все это происходит на подсознательном уровне, но эффективно.

Теперь платина прорвана. Взорвана. Вы сделали это намеренно, осознавая полный эффект от того, что вы делаете. И я чуть не прозевал это! Я хочу принять посильное участие в этом. Я согласен подметать полы, чистить столы и ухаживать за лабораторным оборудованием. Итак, у вас есть место для меня?

Март снова рассмеялся и повернулся к своему партнеру, который тихо посмеивался.

— Я думаю, что в фирме «Нэгл и Беркли» всегда может найтись место, — сказал Март, — для молодого человека, который проявляет такую потрясающую силу воображения!