Комната по имени Земля

11

Не знаю, который сейчас час. Единственные часы в моем доме сломаны. Да и похрену. Мне обычно не очень уютно с людьми, которые живут по часам.

Когда-то я встречалась с парнем, который никогда не снимал часы. Он вечно смотрел на них, и это стало главной чертой его натуры. Время намертво пришпиливало его к миру и собственному представлению о себе. Он совершенно зависел от передвижения стрелок на циферблате, даже когда брал мое лицо своими ладонями и целовал его. Тик-так, тик-так, тик-так.

Однажды вечером он заявил, что останется у меня ночевать только «из вежливости», а на самом деле у него какая-то встреча в десять утра, и меня это немного смутило. Я не поняла, мне что, надо было поблагодарить его за это? Зачем тогда вообще оставаться ночевать у меня, если нужно куда-то свалить с утра пораньше? «Будет невежливо, если я не пойду, — сказал он, — очень невежливо».

Через несколько месяцев я столкнулась с ним случайно, но он сказал, что торопится, потому что уже обед, а он не ел. Затем он взглянул на свои часы, как бы ища доказательства, и добавил: «Вот! Уже два часа, понимаешь? Время обеда». Как будто бы календарь диктовал ему, когда обедать, поэтому он спешил, чтобы не опоздать. А не потому, что был голоден. Ему была нужна общественно приемлемая причина, чтобы сбежать от меня, одного желания оказалось недостаточно.

Мне трудно доверять людям, чьи желания и потребности ничто в сравнении с силой часов или социально одобряемой «вежливости». Хотя я всегда очень вежливо прощаюсь с дедом, папиным отцом, перед тем как выйти из дома. Его акварельный портрет висит прямо над входной дверью. Он присматривает за мной, хотя мы с ним никогда не виделись. Он был строителем, но увлекался тем, что делал зарисовки птиц, цветов, насекомых и деревьев. И пока его бизнес был успешным и приносил ему хороший доход, его хобби оставалось маленьким и деликатным, практически интимным.

Однажды я нашла его альбом с зарисовками деревьев. Вот и на этом акварельном автопортрете его лицо немного похоже на ствол дерева со старческими пятнами, в тех же оттенках светло- и темно-коричневого. Такое же длинное, плотное, суровое, испещренное морщинами. И он молча наблюдает за каждым, кто входит сюда и выходит обратно.