Комната с призраком

Уильям Харрисон Айнсворт НЕВЕСТА ДЬЯВОЛА Перевод А. Бутузова

В конце 1655 года в замке Хернсвольф собиралось блестящее общество тех лет. Владетель замка, барон Хернсвольф, слыл знатным и уважаемым человеком в Германии и равно почитался своими гостями как за успехи и патриотические подвиги своих сыновей, так и за небывалую красоту своей единственной дочери. Земли Хернсвольфа, расположенные в самом центре Черного леса, были дарованы когда-то одному из его предков благодарным народом Германии и с тех пор переходили в наследство последующим поколениям, пока наконец не стали законным владением нынешнего барона. Мощные каменные стены окружали высокие готические башни; построенный в духе времени, замок извне являл пышный архитектурный стиль, но внутри состоял в основном из темных извилистых коридоров и сводчатых покоев, увешанных гобеленами; огромные размеры его зал поражали душу своим угрюмым величием и потому мало располагали к отдохновению. Темная полоса сосен и дикой рябины окружала замок и бросала мрачную тень на его окрестности, редко оживлявшиеся радостным сиянием небесного светила.

Главный колокол замка возвестил наступление зимних сумерек, и смотритель занял наблюдательный пост на башне, чтобы не пропустить прибытия гостей, приглашенных разделить увеселения бала, устраиваемого в стенах замка. Единственной дочери барона, леди Клотильде, недавно исполнилось семнадцать лет, и блестящее общество было приглашено отпраздновать день ее рождения. Огромные сводчатые апартаменты принимали многочисленных гостей; шум и веселье вечера были в разгаре, когда часы на башне замка пробили отчетливо и с необычной торжественностью, — в то же мгновение высокий незнакомец, одетый во все черное, вошел в бальную залу. Он учтиво поклонился собравшимся, но был принят с принужденной сдержанностью. Никто не знал ни кто он, ни откуда появился, тем не менее было очевидно по его манерам, что это человек благородного происхождения. Хотя его звание было воспринято с недоверием, его самого принимали со всем уважением, подобающим его благородному обхождению. В своей беседе он большей частью обращался к дочери барона и был столь тонок и столь умен в своих суждениях, столь ярки и живы были его замечания и так чарующа была его речь, что он сразу же и без остатка завладел всеми чувствами своей юной слушательницы. Хозяину, после некоторых колебаний, разделяемых и некоторыми из его гостей, показалось невозможным принять незнакомца нерадушно, и тот получил приглашение остаться на несколько дней в замке — приглашение, которое с радостью было принято.

Наступила ночь, и, когда гости удалились в отведенные им покои, стали отчетливо слышны глухие удары тяжелого колокола, раскачиваемого ветром в главной башне, хотя бриз едва шелестел в вершинах лесных деревьев. Многие из гостей, встретившись на следующее утро за завтраком, утверждали, что слышали ночью божественную мелодию, и все жаловались, что всю ночь их сон тревожил ужасный шум, доносившийся, как всем показалось, из покоев, которые занимал незнакомец. Вскоре и он появился за утренним столом; когда обстоятельства прошедшей ночи были пересказаны ему, мрачная, исполненная неведомого смысла улыбка промелькнула на его нахмуренном лице; и вновь выражение глубочайшей печали сменило ее. Как и вчера, он обращал свои речи к Клотильде, и когда он рассказывал ей о разных странах, в которых побывал, о солнечных землях Италии, где воздух пропитан ароматом цветов и где летний бриз мягко вздыхает над медвяными лугами; когда он поведал ей о восхитительном крае, где радость дня утопает в мягкой красоте ночи и где яркий свет небес не затмеваем ни на миг, — слезы сожаления исторглись из глаз его прекрасной слушательницы; в первый раз она с горечью пожалела, что не была нигде, кроме дома.

Проходили дни, и с каждым мгновением росли неизъяснимые жар и волнение, которые внушал Клотильде незнакомец. Ни разу еще он не сказал ей слов любви, но он говорил о ней, она проявлялась в его поведении, во вкрадчивых интонациях его голоса и в спящей мягкости его чарующей улыбки; когда же он обнаружил, что сердце девушки расположилось к нему, презрительная, дьявольская усмешка заговорила на миг и вновь умерла на его темном лице. Встречая ее с родителями, он неизменно бывал учтив и вежлив в своем обращении, и только наедине с нею, в прогулках по тенистым лесным полянам, он принимал вид страстного обожателя.

Однажды вечером, когда незнакомец и барон сидели с остальными гостями в библиотеке, их разговор обратился к сверхъестественным предметам. Незнакомец оставался сдержанным и задумчивым в продолжении всей беседы, но, когда барон в шутливом тоне отверг существование духов и в насмешку призвал явиться хотя бы одного из них — его глаза зажглись неземным светом; сам он, казалось, вдруг вырос и заполнил собою все кресло. Когда спор закончился и над собранием на несколько секунд повисла гнетущая тишина, из темных аллей леса донеслась мелодия небесных хоров. Гармония звуков заворожила собравшихся, и только незнакомец выглядел встревоженным и мрачным; он с состраданием взглянул на своего благородного хозяина, и что-то похожее на слезу блеснуло в его черных глазах. Несколько секунд спустя музыка затихла вдали, и все стало покойно, как прежде. Вскоре после этого барон оставил комнату, и следом за ним, почти сразу, ушел незнакомец. Он недолго отсутствовал, когда предсмертный вопль жутким эхом разнесся по замку; барон был найден мертвым в одном из темных переходов. Лицо его исказила гримаса боли, и на его почерневшем горле отчетливо выделялся отпечаток человеческой руки. Немедленно подняли тревогу, замок перевернули сверху донизу, но незнакомца не нашли и с тех пор его в замке не видели. Прошло время, тело барона предали земле и об ужасном преступлении старались вспоминать как можно реже.

Нежная душа Клотильды заметно расстроилась после исчезновения завладевшего ее чувствами незнакомца. С утра до вечера она бродила по тропинкам, где он когда-то ходил; она вспоминала его последние слова, его мягкую улыбку, навещая то место, где он однажды заговорил с ней о любви. Общества она избегала и, казалось, с радостью затворялась в своих покоях, где любовь ее, которую девичья гордость прятала от чужих глаз, изливалась в слезах в часы одиночества. Прекрасная плакальщица была одинока и прелестна, как ангел, освобожденный от земных пут и приготовившийся взлететь на небеса.

Однажды летним вечером, когда она посетила уединенное место, любимое ею, за спиной ее раздались тяжелые шаги. Она обернулась и, к бесконечному своему изумлению, увидела перед собой незнакомца. Он подошел к ней.

— О, вы вернулись! — воскликнула обрадованная девушка. — Когда вы оставили меня, я подумала, что счастье отныне недоступно мне. Но вы вернулись, и мы снова будем счастливы?

— Счастливы, — отвечал ей незнакомец с презрением и насмешкой, — могу ли я стать счастливым вновь, могу ли… — но извините мое волнение, возлюбленная, и отнесите его к восторгу, который я испытываю от нашей встречи. О! Я должен много рассказать вам! Но еще больше добрых и нежных слов мне предстоит услышать, ведь это так, любимая? Скажи мне, скажи, не таясь: была ли ты счастлива в мое отсутствие? Нет! Я это вижу по твоим запавшим глазам, по бледным щекам; наконец-то бедный странник вызвал участие в сердце своей возлюбленной. Я был в других странах, я видел разных людей, я встречал многих женщин, прекрасных и совершенных, но я не встречал среди них моего ангела, и теперь он стоит передо мной. Примите мое искреннее восхищение, — продолжал незнакомец, срывая и протягивая Клотильде бутон вереска. — Вы прекрасны, как полевые цветы, что украшают ваши волосы, и нежны, как моя любовь к вам.

— Это очень трогательно и нежно, — отвечала ему Клотильда, — но вереск увянет до наступления ночи. Он прекрасен, но красота его скоротечна, как любовь мужчины. Нет, не вереск будет означать ваше чувство — подарите мне нежный, вечнозеленый, чудесный цвет, что живет круглый год; и я скажу, вплетая его в косу: «Фиалки цвели и увяли, розы раскрылись и опали, но эвергрин вечно юн, и такова любовь моего странника». Друг моего сердца! Вы не можете, — вы не можете покинуть меня. Я живу лишь вами; вы — все мои надежды и мысли, вы — все мое существо. И если я потеряю вас — я потеряю себя. Я была одиноким полевым цветком в пустыне мира до тех пор, пока вы не перенесли меня в плодородную землю; и можете ли вы теперь разрушить нежное сердце, которое вы первый научили пылать жаром страсти?!

— Не говорите так, — произнес незнакомец, — моя душа разрывается от ваших слов; — оставьте меня, забудьте меня навсегда, избегайте самого моего присутствия — иначе вы погибли на веки вечные! Господь и человек оставили меня, и, если бы только вам привелось увидеть иссушенное зноем сердце, что едва бьется под безобразною оболочкой, вы бы бежали меня, как если бы встретили на тропинке ядовитую гадину. Вот мое сердце, любимая, смотрите, как хладно оно; биение не выдает его чувствований; оно мертво и хладно, как друзья, которых я знал когда-то.

— Вы очень несчастны, мой милый, и ваша бедная Клотильда останется, чтобы утешить вас. Неужели вы думаете, я оставлю вас в беде? Нет! Я буду странствовать с вами по свету, я буду вам слугой, рабыней, если вы захотите того. Я буду укрывать вас от ночных ветров, чтобы они не тревожили вас. Я буду защищать вас от бурь, что завывают вокруг; пусть даже бесчувственный мир предаст поруганию ваше имя, пусть ваши друзья отступятся от вас и единомышленники иссохнут в могилах, — всегда рядом будет нежное сердце, которое будет любить вас в горе и будет утешать и успокаивать вас. — Она остановилась, и из больших голубых глаз ее брызнули слезы, когда в волнении она повернулась к незнакомцу. Он отвел свой взгляд, и мрачная усмешка, исполненная смертельной ненависти и злобы, исказила его прекрасное лицо. В то же мгновение это выражение исчезло; его странно блестевшие глаза вернули свою неземную холодность, и он вновь оборотился к своей спутнице.

— Час заката, — воскликнул он, — прекрасный, восхитительнейший час, когда сердца влюбленных счастливы и природа улыбается в тон их чувствам; но она не улыбается более мне — завтра на рассвете я должен быть далеко, очень далеко от дома моей возлюбленной; от мест, к которым навеки приковано мое сердце. Но должен ли я покинуть вас, прекраснейший из цветов, покинуть затем, чтобы стать игрушкою вихря, добычей горной бури?

— Нет, нет, мы не расстанемся, — отвечала взволнованная девушка, — куда бы ты ни пошел, я буду с тобой; твой дом будет моим домом, и твой бог будет моим богом.

— Поклянись, поклянись мне в этом, — потребовал незнакомец и с силою сжал ее руку, — клянись ужасною клятвой, которую я открою тебе!

Он приказал ей стать на колени; угрожающе протянув к небу правую руку, он отбросил со лба развевающиеся черные волосы и вскричал с дьявольской злобой:

— Проклятия оскорбленного Бога, — кричал он, — будут преследовать тебя, пребудут с тобою вечно — и в бурю и в штиль, и ночью и днем, и в слабости твоей и в печали; и в жизни и в смерти, если отступишься ты от обещания быть моею. Темные духи проклятых будут выть в твоих ушах, как хор проклинающих дьяволов; отчаяние избороздит твою грудь ненасытным огнем преисподней! Если отступишься — будет душа твоя домом для прокаженных; призраки умерших найдут в ней пристанище себе! Как могила будет твоя душа, и поселится в ней стоглавый червь; и огонь в ней никогда не иссякнет. Дьявол будет править тобой и восклицать, когда будешь ты проходить мимо: «Господь и человек оставили ее»; страшные призраки станут посещать тебя ночью; все твои близкие и друзья умрут один за другим, проклиная тебя на своем смертном ложе; все самое жуткое в человеческой природе, более страшное, чем язык в состоянии выразить или произнести, будет вечным уделом твоим, если ты нарушишь данную тобой клятву.

Он кончил; едва сознавая, что делает, девушка в ужасе поклялась страшной клятвой и обещала верность и послушание навеки тому, кто отныне был ее господином.

— Духи проклятых, я благодарю вас за вашу помощь, — прокричал незнакомец, — я завоевал сердце моей прекрасной невесты. Она — моя, моя навеки! О да, тело ее и душа — все мое; мое и в жизни и в смерти — навеки! Отчего ты плачешь, моя прелесть, разве медовый месяц уже прошел? Да, у тебя есть причина плакать; но, когда мы встретимся в следующий раз, мы встретимся, чтобы подписать брачное соглашение!

С этими словами он запечатлел холодный поцелуй на щеке своей юной невесты и, смягчив ужасное выражение своего лица, потребовал, чтобы она встретилась с ним на следующий вечер, в восемь часов, в часовне, примыкающей к замку. С пылающим вздохом на устах она обернулась к нему, как будто умоляя защитить ее от него самого; но незнакомец уже исчез.

По возвращении в замок она погрузилась в глубокую меланхолию. Тщетно родные пытались узнать причину ее печали; страшная клятва, данная ею, омертвила ее чувства: больше смерти она боялась выдать себя неосторожной интонацией или изменчивым выражением собственного лица. Когда наступил вечер, все в замке удалились отдыхать, и только Клотильда, которой отныне был неведом покой, в одиночестве сидела в библиотеке, соседствовавшей с ее комнатой.

Наступила глубокая ночь; домашние давно легли спать, и единственным звуком, разносившимся в полночной тишине, было завывание дворового пса, задравшего морду на убывающую луну. В глубоком раздумье Клотильда сидела в библиотеке. Лампа, стоявшая на ее столе, давно потухла, и дальний конец залы едва вырисовывался в густом сумраке. Часы на северной башне замка пробили двенадцать, и гулкое эхо разнеслось во мрачном спокойствии ночи. В дальнем конце залы беззвучно повернулась на массивных петлях дубовая дверь, и бескровная фигура, облаченная в могильный саван, медленно ступила в залу. Ни звука не раздалось при ее приближении; медленно ступая, она подошла к столу, за которым сидела леди. Девушка не замечала ее, но внезапно почувствовала, как ледяная рука сжала ее запястье, и печальный голос прошептал ей: «Клотильда». Она взглянула перед собой; черный призрак стоял подле нее; крик умер у нее в груди; ее глаза расширились и замерли в неподвижности, как зачарованные; медленно призрак отвел складки савана, закрывавшие его лицо; блеснул негодующий взгляд — перед девушкой стояли останки ее отца. Он посмотрел на нее с грустью и сожалением и печально промолвил: «Клотильда, убранство и слуги готовы, звучит церковный колокол, и священник ждет у алтаря; но где же помолвленная невеста? Покои в могиле приготовлены для нее, и завтра она упокоится со мною».

— Завтра? — задрожала испуганная девушка.

— Духи ада запишут в книгу твое соглашение, и завтра же оно должно быть исполнено, — фигура замолчала; медленно, шаг за шагом, она стала отступать назад и вскоре растворилась во мраке.

Прошло утро, и наступил вечер. Клотильда шла к часовне, когда часы пробили восемь. Темная, безлунная ночь укрывала окрестности; плотные, серые тучи плыли по низкому небу, и зимний ветер страшно завывал в верхушках лесных деревьев. Еще одна фигура ожидала ее в назначенном месте — Клотильда подошла ближе, и стали видны прекрасные черты незнакомца.

— Моя невеста сдержала слово, — воскликнул он с презрительной усмешкой, — клянусь, я славно отплачу за твою любовь. Следуй за мной.

В молчании они двинулись по извилистым переходам часовни и шли, пока не достигли кладбищенской ограды. Около нее они ненадолго остановились; незнакомец, смягчив свой голос, проговорил:

— Еще один час, и смятенье погибнет; ведь сердце, впитавшее ненависть и злобу, все еще не утратило способности чувствовать раскаяние, когда оно препоручает столь юную и чистую душу могиле и тьме. Но это должно свершиться! — продолжал он, видя, что память о недавней любви всколыхнула Клотильду. — Ведь дьявол, которому я служу, желает того. Бедная девочка, я действительно веду тебя под венец, но священником там будет смерть, твоими родственниками — полуразложившиеся скелеты, что во множестве гниют вокруг. И свидетелями нашего союза будут ленивые черви, что пируют на источенных костях мертвецов. Идем, моя суженая, священник с нетерпением ждет свою жертву.

Они продолжали идти, и тусклый голубоватый огонек быстро бежал перед ними, озаряя порталы церковного склепа. Двери были открыты, и они вошли внутрь. Холодный ветер овевал мрачное обиталище смерти; по обе стороны лежали сваленные остовы полурассыпавшихся гробов, доска за доской опадавших на влажную землю. Каждый шаг приходился на мертвое тело; белые кости жутко гремели под их ногами. В центре склепа высилась груда непогребенных скелетов, на которых сидела фигура столь ужасная, что вообразить себе ее облик затруднилось бы и самое темное сознание. Когда незнакомец и Клотильда приблизились к ней, пустота склепа загрохотала, отдаваясь взрывами дьявольского хохота; казалось, все полусгнившие трупы вновь обрели жизнь. Незнакомец остановился и сжал запястье своей жертвы; один-единственный вздох вырвался из его груди, одна-единственная слеза выкатилась из его глаз. Но все это длилось только мгновение — фигура злобно нахмурилась, заметив его колебание, и повелительно взмахнула длинной рукой.

Незнакомец приблизился; в воздухе он очертил несколько магических кругов, проговорил неземные слова и замер, объятый ужасом. Неожиданно он возвысил свой голос и дико вскричал:

— Супруга повелителя тьмы, тебе осталось два мгновения жизни. И ты должна знать, кому ты препоручила себя. Я — вечная душа нечестивца, проклявшего своего Спасителя на кресте. В предсмертный час он взглянул на меня, и этот взгляд все еще не умер, ибо все живое на земле проклинает меня. Я осужден навеки служить преисподней! И я должен до тех пор угождать моему повелителю, пока мир не свернется, как обугленный свиток, до тех пор, пока не умрут земля и небо. Я тот, о ком ты, возможно, читала, и о чьих деяниях ты могла слышать. Миллион душ я должен заманить в адские сети, угождая моему повелителю; тогда только исполнится мое покаяние и я смогу познать могильный покой. Ты — тысячная душа, которую я проклял. В недобрый час я увидел и выбрал тебя. Я убил отца твоего за его неверие и дерзость, и тем я предупредил тебя о твоей судьбе; тогда я сам был обольщен твоей чистотой. Ха! Заклятие было неотвратимо, и ты вскоре увидишь, любимая, с кем ты связала свое бессмертие; ибо вечным, как череда времен года — как вспышки молнии — как раскаты грома, — вечным будет твое покаяние. Взгляни вниз! И смотри, какова твоя судьба.

Она взглянула, и склеп раскололся на тысячу кусков под ее ногами; земля зияла бездонными провалами, и был слышен рокот могучих вод. Живой океан расплавленного огня пылал в пропасти, разверзшейся перед нею. Вопли проклятых смешивались с ликующими криками дьяволов; видение являло ужас более ужасный, чем то дозволено человеку вообразить. Десять миллионов душ корчились в сполохах адского пламени; когда бурлящие волны бросали их на черные скалы алмазной тверди, они проклинали в отчаянии и богохульствовали в бессилии; и каждое проклятие отражалось громом над волнами. Незнакомец приблизился к своей жертве. Мгновение он держал ее над пылающей пропастью, глядел в ее лицо и плакал как ребенок. Но то был краткий миг; снова он сжал ее и отшвырнул от себя с яростью; и в тот момент, когда ее последний взгляд упал на его лицо, искаженное страданием, он громко закричал:

— Это преступление совершил не я, но религия, которую исповедуешь ты; разве не сказано, что пламя вечности ожидает души проклятых; и разве ты не заслужила этих мучений?

Бедная девушка, она не слышала выкриков богохульника. Ее нежное тело, ударяясь о выступы, перекатывалось на скалах, летело над волнами и пеной; когда она упала, океан хлестнул себя валами, будто ликуя, что получил ее душу. И пока она погружалась все глубже в горящую пропасть, десять тысяч голосов прогремели в бездонной бездне:

— Дух зла! Мучение и вечность ожидают тебя здесь; ибо здесь никогда не умирает червь и здесь огонь никогда не гаснет!