Конан в цитадели мрака

Глава тринадцатая

Перед самым полуднем Конан объявил привал. Они далеко углубились в бездорожье, и много часов на глаза им не попадалось никаких человеческих следов. Они спешились и принялись разминать затекшие мышцы. Лейла проверила повязку, что наложила этим утром на ногу Ауды. Местность здесь была полупустынной, поросшей кустарником. Не было ни овец, ни других домашних животных, только случайные пустынные газели или величавые сернобыки — осторожные существа, с тревогой изучающие этих странных пришельцев, готовые ускакать при первом намеке на опасность.

— Рана могла быть и хуже, — сказала Лейла. — Но она не заживет, пока он будет в седле. Я знаю целебные травы, возможно, они растут здесь. Есть у меня время поискать их?

— Да, — сказал Конан. — Мы можем переждать здесь дневную жару и отправиться вечером. У нас явный недостаток продовольствия. Будь у меня лук, я подстрелил бы газель.

— Отличная идея, — сказал Убо, потирая воспаленную задницу. — Все эти драки и побеги возбуждают аппетит. Вряд ли чародей сможет наколдовать нам лук и несколько стрел?

Волволикус вздохнул:

— Нет, но раз уж выдалось несколько спокойных часов, я обращусь к своим книгам. Думаю, что, когда мы отправимся, я смогу вызвать несколько маленьких вихрей, что заметут за нами следы.

— Что ж, это будет полезное времяпрепровождение, — одобрил Конан. Он нагнулся, подобрал несколько камней размером с кулак и положил их в поясную сумку. — Я пойду за травами вместе с Лейлой. Возможно, мне удастся подбить камнями несколько зайцев. В Киммерии десятилетний мальчишка считается совершенно никчемным, если он не способен добыть себе обед парой камней.

— Я думаю, это лучше, чем ничего, — сказал Чемик, раскатав одеяло и растягиваясь на земле. — Женщина, когда будешь искать свои целебные травы, посмотри и какие-нибудь пряные, чтобы скрасить наш обед.

— Хорошо, что вы так умелы в воровстве, — заметила Лейла, — ибо большинство из вас слишком лениво, чтобы прожить как-то иначе. Я не удивлюсь, если по возвращении обнаружу вас мертвыми из-за того, что вы забудете дышать.

— Женщина с острым языком отвратительна богам, — сказал Мамос, устраивая себе навес из плаща, дабы преклонить голову в тени. — Но на этот раз я прощаю тебя.

— Ауда, — сказал Конан, — одолжи мне свое копье. — Если я застану врасплох животину покрупнее, попытаюсь подбить.

— Возьми, — сказал обитатель пустынь. — Пока оно мне не понадобится.

Конан и Лейла покинули лагерь. Они прошли с полмили, женщина время от времени останавливалась, чтобы рассмотреть некоторые растения. Каждый раз она отбрасывала находки, оказывающиеся либо негодной разновидности, либо негодного возраста. Конан швырнул камень в зайца, но на дюйм промахнулся и попал в большой валун. С громким треском разлетелись осколки, а быстрый зверек убежал целый и невредимый.

— Должно быть, голодные мальчишки живут в Киммерии, — заметила Лейла, — если ты им пример. Ты распугал всех зайцев за мили вокруг.

— Я примериваюсь, — ответил раздраженный Конан. — Я… Кром! Что это там?

Он указал на северо-запад. С той стороны прямо по направлению к ним вышагивала одинокая, издалека казавшаяся крошечной фигурка.

— Можно попробовать угадать, — сказала Лейла. — Я бы сказала что это человек.

— Да, но… но что делает здесь человек, один-одинешенек? Он идет прямо сюда, будто знает, что мы здесь.

— Почему бы и нет? Мы же знаем, что он там. Он может оказаться отшельником или странствующим благочестивцем. Такие не являются чем-то необычным в пустынных местах. Они ищут уединения, дабы предаваться размышлениям вдали от людской суеты.

— Не знаю, — сказал Конан, почесывая свой заросший щетиной подбородок. — Есть в нем что-то внушающее беспокойство.

— Вскоре мы узнаем, — ответила она. — Еще немного, и он будет здесь.

Они наблюдали за приближением незнакомца. Что-то в его движениях казалось киммерийцу неправильным. Человек шел так, будто под ногами у него была превосходная мостовая, не обращал никакого внимания на неровности почвы, все эти колдобины, холмики и камни. По одежде Конан признал кхитайца. На нем, невзирая на палящее солнце, не было никакого головного убора, только длинные белоснежные волосы.

Когда человек подошел ближе, Конан вздрогнул, поняв, что тот идет с закрытыми глазами. Несомненно, подумал он, слепой не может шествовать так уверенно, даже без посоха, чтобы нащупывать дорогу. Его удивление сменилось ужасом, когда он увидел, что веки пришельца сшиты крошечными стежками. Такая же шелковая нить держала плотно сжатым его рот.

— Кром и Лир! — воскликнул Конан, поднимая для броска копье.

Человек шевельнул пальцами, и мощный удар неизвестного происхождения, пройдя через стальное копье, болью отозвался в кисти и по всей руке Конана, не обжег, но мгновенной судорогой свел мускулы. С невольным криком он выронил копье.

— Мои извинения, — сказал человек, — но ты был близок к тому, чтобы совершить серьезную ошибку. — Лицо его было абсолютно неподвижно, но слова слышны превосходно и, казалось, произносились нормальным голосом.

— Мое имя Фенг-Юн. Я чародей из Кхитая, верховный мастер Первого Круга, Нефритовая Персона Ордена Белого Совершенства. Я пришел посовещаться с туранским колдуном Волволикусом.

— Я дочь Волволикуса, — как ни в чем не бывало сказала Лейла, будто подобное было ей не в новинку. — Я провожу тебя к нему, но сначала я должна найти хорошо высушенную Луну Аштарот. У нас в лагере раненый, и я должна перевязать его рану.

— А, тебе нужно то, что мы называем Цветком Красного Восхода. Я только что прошел мимо такой травки. Я дам ее тебе.

— Это было бы очень любезно с твоей стороны, достопочтенный господин.

Конан потер сведенную судорогой руку, затем подобрал копье и последовал за ними.

— Что за дела у тебя с Волволикусом? — спросил он. — Как ты отыскал нас?

— Это к тебе никак не относится, — сообщил ему кхитаец. — Ты варвар с севера, не так ли?

— Я один такой во всей округе, — признал Конан.

— Ты человек рока. Было бы у меня время, я с удовольствием побеседовал бы с тобой о смысле истории. Но время поджимает, и вместо этого я должен посовещаться с моим коллегой, уважаемым Волволикусом.

— Что же это за срочность? — спросил Конан, совершенно озадаченный.

— Дела наши столь весомы, что, если мы не достигнем успеха в наших потугах, дальнейшей истории может просто не быть, а потому нет и необходимости говорить с тобой.

Конан в этих словах не обнаружил никакого смысла.

— Все, чего я хотел, это совершить большое ограбление и отомстить, — сказал он. — Как же дела могли так усложниться?

— У тебя были достойные цели, — одобрительно вымолвил Фенг-Юн. — Я и сам совершил несколько блестящих грабежей, хотя подозреваю, что украденные мною вещи не показались бы тебе ценными. Также я знаменит такой местью, что вызвала всеобщее восхищение даже в Кхитае, где месть почитается за искусство. А, вот мы и пришли.

Длинным, заостренным, украшенным драгоценностями ногтем он, не наклоняя головы, указал на землю. Лейла нагнулась и принялась дергать траву, осторожно, чтобы не повредить корни.

— Превосходно! — воскликнула она. — Растение погибло и начало сохнуть, будучи в самой силе, как раз после минувшего полнолуния. Такого экземпляра я бы не отыскала, броди хоть целый день. Я благодарю тебя, кластер Фенг-Юн.

— За три или четыре столетия, дитя мое, — сказал он, — можно наловчиться в этих делах. А теперь я должен идти и поговорить с твоим почтенным родителем.

— Я пойду с тобой, — сказала она.

— А я поохочусь, — сообщил Конан.

Он-то надеялся иначе провести время с девушкой, раз уж они удалились от всех, но пришествие этого причудливого чужеземца выбило из его головы все игривые мысли.

Двое удалялись в сторону лагеря, а Конан возобновил охоту. Глаза его ощупывали окрестности, но мысли были далеко. Дела приобретали какой-то сверхъестественный оборот, и это ему не нравилось. Он чуть было не собрался пойти куда попало и вовсе не возвращаться в лагерь. Не то чтобы он нуждался в остальных. Своим мечом он мог проложить себе путь в любом уголке мира. Он мог спать на земле и бесцельно бродить, пока не уйдет подальше от этих отталкивающих чудес.

Но он знал, что завершит свою авантюру. Нет, он не жаждал сокровищ. На самом деле они мало что значили для него. А что до мести, то скоро все будет кончено, король Турана покарает Торгут-хана и Загобала. Колдун был нужен только для того, чтобы унести сокровища, а женщина… что ж, мир полон женщин.

Нет, думал он, он дойдет до конца, пусть это глупо, но не в его обычаях оставлять товарищей и бросать дело на полпути. Конечно, разбойники — народ никудышный, как он неоднократно убеждался, но когда Конан из Киммерии с кем-то объединяется, он остается честен… пока не предают его.

Думы о предательстве заставили его вспомнить об Османе. Что-то сейчас поделывает порочный, маленький вор? С первого разговора через стену, что разделяла их темницы, Осман занимался только кознями, столь сложными, что от постижения их у Конана закружилась голова. Каков будет его следующий шаг? Он мог поскакать прямо к сокровищу, но коли так, на что ему надеяться, ведь он способен унести лишь мизерную часть добычи. А потом будет схвачен. Даже если он верит, что все разбойники убиты в доме Волволикуса, ему известно, что Конан по-прежнему на свободе и вскоре вернется к разрисованной пещере.

Или он собирается заручиться чьей-нибудь поддержкой? Чтобы погрузить всё, ему нужен изрядный караван, но тогда придется делиться. Он не получит больше своей справедливой доли, что досталась бы ему, останься он верен своим товарищам, даже если его новые компаньоны не перережут ему глотку и не заберут себе все. На собственном горьком опыте Конан знал, что очень немногим можно доверять вблизи огромного богатства.

Он совсем запутался в этих мыслях, как вдруг вспугнул одинокую газель. При его приближении она выскочила из-за куста и быстрыми скачками понеслась прочь. Но Конан оказался еще расторопнее. Единым движением он вскинул за плечо правую руку и выбросил ее вперед. Сверкающее копье, нацеленное в точку далеко впереди скачущей газели, описывало изящную дугу. Животное успело прыгнуть еще один раз. В воздухе пути газели и копья пересеклись. Острие вонзилось под лопатку, газель упала на бок и несколько мгновений брыкалась в агонии. Потом она замерла.

Киммериец ухмыльнулся. Хотя бы некоторые вещи по-прежнему просты и убедительны.

Он отнес небольшую тушу в лагерь, где обнаружил Волволикуса и кхитайца погруженными в беседу на языке, который он никогда не слышал. Лейла разводила маленький костер, а остальные дрыхли. Конан подошел к Убо и пихнул его носком сапога. Одноглазый туранец заворочался и, щурясь спросонья, посмотрел на киммерийца.

— А! Обед! — наконец сказал он.

Конан сбросил тушу на широкое брюхо Убо.

— Можешь выпотрошить ее.

Убо сел, ворча при этом:

— Чего не сделаешь, чтобы осчастливить атамана.

Он встал и вытащил кинжал.

— Отойди подальше от лагеря, — сказала Лейла. — На требуху слетятся мухи со всей округи.

— Как прикажешь, моя госпожа, — проворчал Убо.

Взвалив на плечо газель, он поплелся в пустыню. Конан выбрал не самое каменистое место и растянулся на земле, накрывшись от солнца своим бурнусом. Через минуту он уже спал.

Без всякого проблеска чувств в своих змеиных глазах Трагтан слушал отчет Шоска. Они и Никас стояли в крипте под храмом. От окружающих стен доносились тяжелые вздохи, а жуткие, колеблющиеся стены, казалось, сами по себе движутся, пульсируют, сжимаются, будто нутро огромного желудка. Вдобавок к неестественной геометрии этого пространства зрелище для простого смертного было совершенно безумным. Но жрецы Аримана не выражали эмоций, только отмечали действительно ощутимые изменения.

— Это беспокоит, — наконец произнес Трагтан. — Но уверен ли ты, что правильно разобрал иероглифы?

— В этом не может быть сомнений, — настаивал Шоск. — Колдун, именуемый Волволикусом, — мастер стигийского искусства Кхелкхет-Птеф. Самого древнего и самого могущественного из всех стигийских искусств, хотя стигийцы этого века и забыли об этом. Много веков они применяли его в основном, чтобы двигать огромные камни для своих бесконечных тщеславных строительных проектов. Они ценят это мастерство немногим больше, чем магическое подспорье каменщику.

— Глупцы! — проговорил Никас. — Неужели они не понимают, что это древнейшее из магических искусств, управляющее кристаллом, истинная сущность которого неизмеримо превосходит твердое вещество, что образует его грани.

— Наше счастье, что они не сознают этого, — сказал Трагган. — Достаточно могущественный мастер Кхелкхет-Птеф при желании способен расколоть этот мир на части, разорвав его кристаллическую структуру. Подозреваю, что древние стигийцы так и не поняли этого. Они предпочитали покорять своей воле демонов и добиваться расположения мелких богов.

— Означает ли это, что наши планы меняются? — спросил Шоск.

— Нет, — ответил Трагтан. — Прежде всего, мы уже не способны остановить события. — Своей паучьей рукой он обвел омерзительную крипту. Тяжелые стоны, доносящиеся от стен, будто принадлежали огромному чудовищу, изнемогавшему от голода. Трое содрогнулись, даже на их бесстрастных лицах проступила тревога. — Вы видите? Вы слышите? Мы не можем остановить происходящее. Но я думаю, у нас мало причин опасаться этого Волволикуса. Несомненно, в своем искусстве он разбирается не лучше стигийцев, ибо именно они наставляли его, а сам он довольствуется затворничеством в этом заброшенном углу этой туранской страны выродков. Нет сомнений: если бы он понимал, какими силами может распоряжаться, то царствовал бы, подобно жрецам-королям Стигии.

— Будем надеяться, что ты прав, — сказал Никас. — Между тем каковы наши дальнейшие действия?

— Мы должны всеми силами помочь нашему ужасному господину в его возрождении в этом мире. Это уже не может быть пришествием во всей славе, которого мы ждали так долго, но теперь я думаю, что героическими трудами последних дней мы избежали катастрофы, которой боялись.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Шоск. — Эта чрезмерная поспешность его возвращения почти гарантирует, что наш повелитель не только окажется необычайно слаб, но еще и почти безрассуден, не способен осознавать даже самого себя.

— Да, но недолго, — уверил Трагтан. — Нашими трудами во имя повелителя, с помощью призываемых нами сил он быстро обретет все свои способности. Конечно, разрушения будут ужасны, но это обычный путь повелителя Аримана. Что за дело нам до уничтожения миллионов смертных, до разрушения земли и воздуха? Важно, что мы, его верные рабы, будем жить, служа ему в его новом царствовании, и он сделает нас повелителями нового творения.

— Слава ужасному повелителю Ариману, — в один голос пропели остальные.

— Превосходно, — сказал Чемик, своими редкими зубами обрывая с кости полоски мяса жареной газели. — Наш атаман — великий охотник, а госпожа Лейла — превосходная стряпуха.

— Избавь меня от своих похвал, — отозвалась Лейла. — Ауда, ты можешь есть?

— Немного, — проговорил тот.

Обитатель пустынь был в лихорадке, его бедро воспалилось, раздувшись почти вдвое. Лейла сообщила, что так и должно быть, и пообещала, что теперь, с припарками из трав, рана быстро заживет. Она вырезала несколько тонких полос мяса из мягкой части и передала Ауде.

Конан ел, погрузившись в думы. Разбойники же, даже Ауда, поглощали пищу совершенно беззаботно. Они впивались зубами в огромные куски и кинжалами отсекали лишнее, чуть не лишаясь при этом собственных носов. Энергично причмокивая, они жадно жевали, сало и кровь струились по их подбородкам на штаны и рубахи.

В другой раз и варвар мог так же легко забыться, не думая о будущем. Но сейчас он не мог не думать обо всем этом. Разрывая жесткое, но вкусное мясо своими сильными, белыми зубами, он наблюдал за двумя чародеями. Те не прервали своего разговора, и ни один из них не проявил ни малейшего интереса к еде.

Убо швырнул в кусты обглоданную кость, и тут же притаившийся шакал побежал, крепко сжав ее в зубах. Трое его сородичей кинулись за ним, пытаясь отнять добычу. Убо рассмеялся:

— Эти существа мне по сердцу! Сражайтесь, братья!

— Я заметила сходство, — сказала Лейла.

— Атаман, — проговорил Мамос, на мгновение отрываясь от еды, — похоже, это неплохое место. Отсюда далеко до Загобала и охотников за людьми. Здесь некому следить за нами. Если мы отыщем поблизости воду, почему бы не остаться здесь и не дать королю еще несколько дней, чтобы он успел содрать шкуры и сжечь Торгут-хана и его пса?

— В этом есть здравый смысл, — согласился Конан. — Но я не могу отдыхать, зная, что Осман где-то строит свои козни. Либо он уже в нашем укрытии, либо направляется туда. Если первое, то мы должны застать его там и убить. А если второе, нам следует ждать там его прибытия.

— А что, если он покажется не один? — спросил Чемик.

— Здесь есть о чем подумать, — признал Конан. — Мне кажется, он должен стремиться заграбастать все сокровища себе, но он слишком много раз доказывал свою сообразительность. Он может считать всех вас мертвыми и думать, что лишь мы с ним знаем, где лежат сокровища. Возможно, он надеется убить меня.

— Эта маленькая крыса? — удивился Убо. — Он видел тебя в деле. Несомненно, он придумает что-нибудь поумнее.

— Есть много способов убить человека, не только в открытом бою, — сказала Лейла. — Отравленная стрела в спине так же смертельна, как любой меч. Дюжина наемников способна повалить величайшего воина. Впрочем, не мне вам рассказывать о возможностях убивать.

— Тут ты права, — сказал Конан. — Но вот что сейчас пришло мне в голову: прошлой ночью он привел Загобала и охотников к дому колдуна и убедился в том, что все вы должны умереть. Мог он надеяться, что стражи Волволикуса убьют также и всех остальных?

— Точно, и многие были убиты, сам можешь подтвердить! — воскликнул Чемик.

— Хотел бы я знать, многие ли остались в живых, — проговорил Конан, — ибо теперь я не сомневаюсь, что на нашем пути стоят только они. Загобал стремится сам получить все золото, а потому не может использовать свою армию, иначе Торгут-хан узнает, где находятся сокровища.

Чародеи завершили свою беседу. Кхитаец встал и повернулся к остальным.

— Вы все отправляетесь в Шахпур, — объявил он.

Бандиты ошеломленно посмотрели друг на друга. Затем они расхохотались.

— Ты выжил из ума, старичина, — сказал Чемик. — Чего мы не видели в Шахпуре? Никогда больше я не удостою своим посещением этот город, ибо не жду там радушного приема, а если его жители вдруг почувствуют ко мне расположение, то просто повесят меня.

— И тем не менее, — повторил Фенг-Юн, — вы должны отправиться в Шахпур.

Мамос лениво поднялся и вытащил из-за пояса кинжал — кривое десятидюймовое, безжалостно заточенное лезвие.

— Думаю, пора его успокоить. Расстроенные мозги противны богам.

Приближаясь, он злобно глядел на кхитайца и поигрывал лезвием. Фенг-Юн сделал единственный жест, и руку бандита скрутило судорогой. Нож вылетел из онемевших пальцев, чуть не задев Убо.

— Митра! — завопил Мамос. — Что это? Гадюка впилась в мою руку.

Он тер мускулы, вздувшиеся узлами от запястья до плеча.

— Я мог бы предостеречь тебя, — сказал Конан. — Но я решил, что тебе следует убедиться самому.

Затем он обратился к Фенг-Юну:

— Почему мы должны ехать в Шахпур, кхитаец? У всех нас есть серьезные причины никогда больше не смотреть на этот город. Убо прав.

— Происходят события куда более важные, чем ваши ничтожные сокровища. Определенные вещи должны совершиться в Шахпуре, и вы поможете нам довести их до благополучного финала. Вы будете скрыты куда надежнее, чем теми маскарадными костюмами, что вы напялили, когда были там последний раз. Волволикус доставит вас куда пожелаете. Прислушайтесь к моим словам. Я убежден, что вы не хотите навлечь на себя проклятие.

— Нисколько не хотим, — с отвращением проговорил Убо. — Что мне простое сказочное богатство, когда вместо этого я могу послужить диковинному чародею из Кхитая?

Ирония не коснулась ушей Фенг-Юна. Не произнеся больше ни слова, он повернулся и зашагал по пустыне в сторону Шахпура.

— Я рад, что он наконец ушел, — сказал Чемик, убедившись, что кхитаец уже не может его услышать. — От этих глаз и этого рта у меня мурашки по коже бегали. А от его речей их становилось еще больше. — Он повернулся к Конану. — Атаман, мы действительно собираемся выполнить его требование?

— Вы должны, — сказал Волволикус. — Насколько сила моих чар превосходит силу уличного факира, настолько сила кхитайца превосходит мою. Даже среди чародеев Первого Круга Фенг-Юн выделяется устрашающей силой. Может быть, он даже могущественней Тот-Амона.

Это имя было знакомо Конану.

— Тогда нам действительно не стоит рисковать навлечь его проклятие. Волволикус, его маскировка действительно защитит нас?

— Защитит. Он не желает вам зла, но ужасные дела творятся сейчас, и он нуждается в помощниках. Когда вы похитили из крипты сокровища, то изменили ход некоторых колдовских упражнений, что вершились там. Это делает вас… Трудно выразить мирским языком, но это делает вас единственными, кто может вернуться в крипту и завершить разрушение тех дел, которым нельзя позволить свершиться.

Убо изумленно посмотрел на него:

— Вернуться в крипту?

— Слушай его, — сказал Ауда. — Может, там лежит еще одно сокровище.

— Ага, — вымолвил Мамос, гримасничая и сгибая пальцы правой руки. — Наверное, этот новый колдун призовет одного из знаменитых кхитайских драконов, чтобы унести наше золото.

Со злобным ворчанием он принялся за поиски своего кинжала.

— У вас нет выбора, — сказал Волволикус. — И у меня тоже. Моя дочь также должна идти туда, а вы понимаете, что мне это вовсе не по душе.

— Что ж, раз мы должны ехать, значит, должны ехать, — заявил Конан. — Но нет нужды скакать по дневной жаре. Когда закончите трапезу, я хочу, чтобы все вы осмотрели своих коней. О скакуне Ауды я позабочусь сам. Затем можете поспать, ибо ночью не удастся. Мы прибудем к стенам Шахпура до рассвета. Возможно, способность этого мага замаскировать нас и велика, но у меня все равно нет никакой охоты въезжать в ворота средь бела дня. Мы должны проехать рано-рано, в сумрачном свете.

— Вашу маскировку обеспечит вендийский маг Азока, — сообщил ему Волволикус. — Он мастер иллюзий.

— Кхитай, а теперь Вендия? — проговорил Конан. — Что означает это сборище чародеев, Волволикус?

— Кое-что, чего бы ты знать не пожелал, — ответил маг — Но завтра все откроется вам.

— Почему не сейчас? — с подозрением осведомился Чемик.

— Не спрашивай, — с улыбкой сказала Лейла. — Ибо я подозреваю, что, знай мы правду, никто из нас не смог бы заснуть.

Этим они и удовлетворились.