Конан в цитадели мрака

Глава седьмая

Бандиты поднялись на гряду низких холмов и поскакали по грунтовой дороге в сторону города, что лежал в окружении фруктовых садов на берегу питаемого родниками озера. Низкие стены, теперь полуразрушенные, когда-то были весьма внушительны. Несомненно, это был значительный город… давным-давно. А теперь лишь приятная остановка на пути караванов. В загоне у деревьев наслаждались тенью и водой верблюды, лошади, мулы и прочий скот, пока хозяева их вершили дела и бражничали в городе.

Предвкушая разнообразные удовольствия, бандиты загорланили победную песнь. Но голоса спотыкались один за другим, и песня заглохла, когда все сообразили: что-то не так в представшей перед ними восхитительной картине.

— Что это? — показал Осман. — Это же не караван.

Разбойники остановились при виде огороженного места, где ровными рядами стояли, привязанные к столбам, более ста лошадей. Животных охраняла группа людей, и солнце сверкало на их отполированных до блеска шлемах, на остриях их копий, на круглых щитах.

— Военный дозор, клянусь Сетом! — воскликнул Убо. — Неужели Загобал опередил нас?

— Даже отсюда видно, что форма у них не та, — возразил Конан. — И вообще не туранская. Должно быть, это дозор иранистанского войска, возможно, конвой губернатора.

— Чертовски сильный дозор, — сказал Чемик. — Там же половина кавалерийского фланга. И смотрите туда!

К другому краю города приближалась линия всадников под колышущимися знаменами. Они скрылись за стенами.

— Должно быть, с другой стороны такой же лагерь, — предположила Лейла. — Все это место занято войсками.

— Что нам теперь делать, атаман? — спросил Осман.

— Кого-нибудь из вас разыскивают на этой земле? — осведомился Конан.

Пожимая плечами и разводя руками, разбойники поглядывали друг на друга.

— Похоже, здесь веревка по нам не плачет, — заключил Убо.

— Тогда скачем туда, будто маленькие, невинные барашки. На купцов мы не тянем, так что, если кто-нибудь спросит, скажемся наемниками в поисках работы, а я ваш командир.

— Какого рода наемники? — спросил Осман.

— Нерегулярная кавалерия, — объяснил ему Конан.

— Ну, они поверят вам, — заявила Лейла. — Более нерегулярной кавалерии ни за что не сыскать.

— Раз мы наемники, — сказал Убо, — тогда кто же она? — Он мотнул головой в сторону Лейлы.

Конан ухмыльнулся во весь рот:

— Кто-кто, моя хозяюшка. Командирам дозволено.

Со смехом и гиканьем они поскакали к городу.

— Я сыграю свою роль на публике, но не наедине, киммериец, — объявила Лейла к еще пущему оживлению головорезов.

Прежде всего они подъехали к озеру, спешились, дали попить лошадям, прогуляли их и напоили вновь. Недалеко располагалась каменная купальня. Там женщины и юные девушки, облаченные лишь в тонкие сорочки, стирали белье: замачивали и терли его в каменных бадьях, а затем кидали на длинные низкие каменные столы и отбивали плоскими деревянными лопатками. Несколько бандитов начали приближаться к купальне, но окрик Конана вернул их назад.

— Все они чьи-нибудь жены и дочери, — сказал он. — Мы собираемся пробыть здесь долгое время, и нам не нужны ссоры с горожанами. К вашим услугам в городе найдутся профессионалки. Пойдемте поищем, что смогут нам здесь предложить.

Они вновь оседлали коней и поскакали по мощеной дороге, окаймленной рядами высоких пальм. Дорога упиралась в пышные каменные ворота, гордо смотревшиеся на фоне куда более обветшалых стен. Въехав в ворота, они сразу услышали громкую музыку, доносившуюся откуда-то из центра городка.

— Это уже лучше, — сказал Конан. — Веселье в самом разгаре. Давайте-ка присоединимся!

Они двинулись по узким улочкам, привлекая к себе лишь праздные взгляды горожан. Незнакомцы, даже вооруженные до зубов, были здесь делом привычным, ибо только приезжими и кормился этот город.

Куда бы они ни взглянули, везде были солдаты: люди в остроконечных стальных шлемах с защищающими шею лаковыми пластинами, сплетенными между собою шелковистыми шнурами, одетые в подобные же короткие латы и обшитые сталью сапоги. Все кривоногие, они прогуливались покачивающейся походкой прирожденных кавалеристов. Доспехи их были отделаны шелком, окрашенным в яркие цвета, а вот лица солдат казались на редкость свирепыми и хищными. Большинство выглядело либо пьяными, либо всеми силами к тому стремящимися.

— Смотрятся так, что лучше с ними не связываться, — заметил Осман.

— Точно, — согласился Конан. — На этот раз у меня возникнут маленькие трудности, дабы убедить своих негодяев ступать полегче.

Подобно большинству городов, расположенных в бесплодных землях, Зеленая Вода был построен в форме неровного квадрата с просторной площадью в центре, что служила местом для рынка и где располагались правительственные учреждения, а также собирались местные жители и приезжие. Когда бандиты выехали на центральную площадь Зеленой Воды, они обнаружили ее куда величественней, чем можно было ожидать от столь ничтожного городка.

Она была не только обширна, но в центре ее находился прекрасный фонтан, чья главная струя высоко взлетала в воздух и падала вниз, заполняя широкий круглый резервуар, а оттуда бурно низвергалась в прямоугольный пруд, где резвились яркие разноцветные рыбки. На площадь выходило несколько таверн, каждая с прилегающим садиком, где можно было пить и закусывать, взирая на помосты с представляющими свое искусство плясуньями, извивающимися под звуки пронзительных флейт и грохочущих тамбуринов. Тут и там высокие стройные пальмы бросали тень на разноцветные плиты, коими была вымощена площадь.

— Выглядит более чем подходяще, — сказал Конан, ожидавший увидеть убогий городок, подобный многим, попадавшимся на его пути.

— Ну, — согласился Убо. — Я был бы счастлив, если бы не все эти солдаты.

На северной стороне площади Конан обнаружил большое общественное здание, над которым развевалось знамя короля Иранистана, а рядом на шесте пониже, — флаг, где на черном поле смотрели друг на друга два алых вздыбленных льва. Вдоль всего выходящего на площадь фасада здания тянулся широкий портик под черепичной крышей, подпираемой колоннами с обвивающими их вырезанными в камне стеблями плюща, раскрашенными в естественные цвета. Вокруг стола, что находился на этой веранде, сидело два десятка мужчин, выглядящих воинскими командирами в своих серебреных или золоченых доспехах.

— Давайте поищем место, насколько возможно далекое от вон тех вот, — предложил Осман.

— Читаешь мои мысли, — сказал Конан.

Они поехали вкруг площади, пока не достигли таверны, самой далекой от месторасположения офицеров. Здесь они привязали коней и нашли место за длинным столом. Подозвав служанку, Конан распорядился принести всем еды и вина. Рядом с ними на помосте танцевало несколько женщин, кружащихся в сложных, замысловатых движениях средь множества развевающихся покрывал.

Они были ярко и пышно одеты, а руки их были унизаны браслетами. Их покрывала и головные платки окаймляли темные лица с черными глазами, носы сверкали драгоценными блестками, соединенными с вычурными ушными кольцами крошечными золотыми цепочками.

— Для настоящих плясуний на этих бабах слишком много одежд, — недовольно проворчал один из бандитов.

— Несомненно, в глубине аллей ты отыщешь заведения со зрелищами, более угодными твоему сердцу, — сказал Конан.

— Точно, — подтвердил Ауда. — В нескольких домах отсюда я заметил святилища бога похоти.

— Похоже, прежде всего тебе необходима баня, — посоветовала Лейла. — Есть некоторые вещи, с которыми не смирится даже самая падшая женщина.

— Да, — признал одноглазый Убо, покручивая кончики своих усов. — Еще неплохо бы найти цирюльника, способного вернуть мне надлежащую привлекательность.

— Это за пределами могущества самого лучшего брадобрея, — сообщил ему Чемик. — Возможно, наш колдун сможет помочь.

— Только всех ослепив, ничто другое не поможет, — сказал Осман.

Весь стол разразился хохотом.

Конана беспокоили куда более серьезные вещи. Он нагнулся, дабы обратиться к солидному по виду мужчине, сидевшему с компанией за смежным столом.

— Простите, господин, но мы чужестранцы и только что прибыли сюда. Не житель ли ты этого чудесного города?

— Так и есть, — ответил мужчина. — Я Ушор, торговец специями, а это полноправные члены моей гильдии.

И он обвел рукой прочих сидящих за столом, таких же представительных мужей, учтиво склонивших головы.

— Тогда, вероятно, ты сможешь поведать нам, что это за солдаты. Нет ли войны в этой приграничной земле?

— А, это кавалерия генерала Кэтчки, командующего северной армией. Здесь они, дабы защитить нас от мятежников, что наводнили округу в последние годы.

— А вы нуждаетесь в защите от этих мятежников? — спросил Конан.

— Ну конечно! Их неповиновение возмутительно, а мы здесь все — законопослушные подданные короля. — Эти слова, во всеуслышанье произнесенные Ушором, сопровождались им самим и его компаньонами бесконечно циничными усмешками.

— Понятно, — заверил его Конан.

— Что это значит? — спросила Лейла, когда им принесли кувшины и блюда.

— Возможно, это значит, что нам повезло, — сказал Конан. — Если этот генерал просто преследует мятежников, вряд ли он обратит слишком много внимания на нескольких чужеземцев. С точки зрения короля, горсть доморощенных бунтовщиков — проблема поважнее целой иностранной армии. Войско это, похоже, утверждает королевскую власть на местах, где ее давным-давно не видели, и нет сомнения, что их генерал собирает тут не уплаченные за несколько лет пошлины.

— В дела королей и генералов ты посвящен куда лучше, чем я могла бы поверить, — сказала она, взяв шампур с густо приправленным специями мясом и изящно обгладывая его.

— Я не всегда бандит, — объяснил он. — Я служил командиром во многих армиях.

— Я должен навести справки, — сказал Волволикус, — нет ли в этих местах кого-либо, практикующего мое ремесло.

— Разве ты не можешь, ну… — Осман попытался подобрать нужное слово. — …не можешь чувствовать присутствие другого чародея?

Волволикус бросил на него насмешливый взгляд:

— Где ты набрался таких идей о способностях чародеев? Разумеется, я не могу ничего такого чувствовать. Вот если бы я оказался в центре чар в опекаемом мною месте, я бы тут же обнаружил ауру другого мага, творящего свои действа, но и только тогда.

— И всего-навсего? — проговорил Осман, глядя весьма разочарованно.

— Что ты будешь делать, если найдешь такого? — спросил Конан.

— Всегда приятно обменяться мыслями с коллегой, — сказал Волволикус.

Это показалось Конану странным, ведь, судя по его опыту, колдуны — племя отшельников, предпочитают одиночество, отличаются взаимной нетерпимостью и ревниво оберегают свои тайны. И если этот такой общительный, то почему живет глубоко в пустыне и ограничивается компанией только лишь своей дочери? В свои юные годы порывистый киммериец мог потребовать объяснений, но время и опыт научили его, что чаще, оказывается, лучше держать свои подозрения при себе, пока обстоятельства не прояснятся сами собой.

Разбойники мирно завершили трапезу, и началась серьезная пьянка. Кувшин ходил по кругу, когда у стола появился человек в офицерском наряде. Он был высок, сухощав и чуть более утончен в сравнении с обычной хищнической солдатской оболочкой.

— Я капитан Махак, — представился мужчина, слегка поклонившись. — Могу я приветствовать старшего в вашей компании?

Язык Иранистана был очень схож с туранским, и Конан без труда следил за словами говорящего.

— Я командир этого отряда, — сообщил он.

— Мой командующий, прославленный генерал Кэтчка, был бы чрезвычайно рад видеть тебя за своим столом, господин.

Церемонная речь капитана никоим образом не уменьшала обязательности исполнения приказа.

— Почту за честь, — сказал Конан, вставая. Затем, обращаясь к своим людям, добавил: — Не беспокойтесь.

— Удачно, не правда ли? — сказала Лейла.

— Нет повода для тревоги, — уверил ее Конан. — Совершенно нормально для командира насторожиться при виде отряда вооруженных людей на своей территории. Я бы почел необычным, если бы он не позвал меня раньше или позже. Но, похоже, этот генерал Кэтчка не из тех, кто теряет время даром.

Киммериец зашагал вслед за капитаном Махаком. Когда они пересекали площадь, порывом пустынного ветра туча охлаждающих брызг оказалась на их пути. Тот, кто установил здесь этот фонтан, подумал Конан, одарил город милостью, превышающей всякое вознаграждение. Неудивительно, что генерал выбрал это место для своей штаб-квартиры.

Они поднялись по лестнице и обнаружили полный стол уже порядком набравшихся офицеров, однако те производили впечатление матерых профессионалов, одинаково опасных и умелых при любой степени опьянения. Во главе стола сидел мужчина, казавшийся на первый взгляд жирным, но при более пристальном рассмотрении обнаруживалось, что он просто дюжий, как винный бочонок, и обманчивая оболочка скрывает железные мускулы. Он носил кольчужную безрукавку, плоские кольца были обшиты золотом с вырезанными охранными заговорами. Он указал на табурет по соседству со своим креслом.

— Садись, чужестранец. Выпей чего-нибудь. — Голос был низкий и хриплый.

Конан сел и поднял кубок чеканного серебра:

— Здоровье твоего превосходительства.

Кэтчка поднял свой кубок:

— И твое. — Оба выпили, затем генерал продолжил: — Ты и твой маленький отряд привлекли мое внимание сразу по въезде в город. Я тут же пожелал побеседовать с тобой, но вы показались мне уставшими после долгой скачки, и я решил, что лучше будет сперва позволить вам подкрепиться.

Тяжелый винный дух был способен свалить с ног, но слова генерала оказались достаточно ясны.

— Я высоко ценю твою учтивость, — сказал Конан. — Чем могу служить?

По другую сторону от киммерийца сидел высокий, пышно одетый мужчина с узким, скуластым лицом и резко очерченным носом.

— Я визирь Акба, — вступил он в разговор, — военный губернатор его величества в северном округе. Мы с генералом немного поспорили в отношении твоего отряда. Могу я узнать твое имя?

— Я Конан из Киммерии.

— Киммерия? — переспросил Кэтчка. — Где это?

— Это страна далекого севера, — объяснил визирь, — еще дальше Аквилонии. Я никогда не сталкивался с представителями твоего народа. Как ты забрался столь далеко на юг?

— Я командир отряда наемников. На севере сейчас не много войн. Я со своими людьми ищу спокойное, мирное место, где бы мы смогли потратить наше жалованье и подождать новых возможностей для нашего ремесла.

— Позволь заметить старому солдату, — сказал Кэтчка, — что твои люди обнаруживают весьма мало дисциплины, принятой среди профессиональных солдат.

— Это нерегулярное войско, — ответил Конан.

— Нерегулярное. Понимаю, — сказал визирь, ухмыляясь, будто бы все оценили шутку.

— Пока вы не будете причинять здесь беспокойств, — сказал Кэтчка, — вы можете оставаться сколь угодно долго, покуда это относится ко мне. Что же касается горожан, то они будут оказывать вам гостеприимство, пока не кончатся ваши деньги.

— К этому я привык, — сказал Конан.

— Не сомневаюсь, что в этих краях у вас нет никаких дел с бунтовщиками, — проговорил Акба.

— До сего часа мы даже не слышали о них, — уверил его Конан. — Меня не интересуют чужие войны, за исключением тех, на которые я нанимаюсь. А судя по моему опыту, мятежники редко обладают деньгами, чтобы платить профессиональным воякам.

— Это хорошо, что ты мыслишь подобным образом, — сказал Кэтчка, вновь наполняя кубок гостя. — Продолжай в том же духе, и мы останемся друзьями.

— Кто эти мятежники? — спросил Конан. — Меня не интересуют их побуждения, ведь мы пересекли Ильбарс только вчера, и, пока не увидели этот город, нам попадались только деревни и мужики с кислыми рожами. Но раз уж здесь война, я бы хотел знать, кто с кем дерется.

— Это мудро, — сказал визирь. — Тогда знай, что Его Безмятежное Величество Ксаркас Девятый занимает свой совершенный трон милостью повелителя нашего Митры уже семнадцать лет. — Придворный выговаривал тираду с таким выражением, будто это было обязательное вступление к любым речениям, относящимся к королю. — По его вступлению во царство, в соответствии с обычаем, учрежденным шесть столетий назад основателем династии Джарисом Величайшим, он удавил всех своих братьев, дабы не возникало споров о наследовании и мир воцарился по всей этой земле. Это жестокий закон, но мудрый и справедливый. Смерть нескольких лишних принцев лучше, чем разорение всего народа в междоусобной войне.

— Это широко применяемый обычай, — подтвердил Конан, — хотя до сих пор я никогда не посещал страны, где он был бы освящен законом.

— Джарис Величайший был человеком дальновидным и проницательным, — сказал визирь, — и он утверждал, что ничто не может быть более чрезмерным, чем чрезмерность королевской семьи.

— Не берусь с ним спорить, — проговорил Конан.

— Иногда принц уходит из поля зрения, — сказал Кэтчка. — На этот раз наложница скрыла тот факт, что у нее есть ребенок. Она втайне произвела на свет звереныша, и рос он у ее родичей, здесь, на севере. Теперь, когда юноша вырос достаточно, чтобы возглавить их, семейство его матери объявило его истинным наследником и подняло бунт.

Конан застыл, не донеся кубка до рта.

— Сын наложницы? Его принимают всерьез?

— Возможно, наш закон отличен от привычных тебе, — сказал визирь. — Наследником является сын предшествующего короля от законной жены или наложницы. Вот и все. Всех принцев королевской крови обучают военному делу и управлению государством, как если бы каждый являлся единственным наследником. До неизбежной кончины короля… — Он пожал плечами, показывая самоочевидность дальнейшего.

— Когда победитель в сваре забирает все и самый безжалостный наследует трон, — закончил за него Конан. — Снова Джарис Величайший?

— Именно так, — подтвердил Акба. — Но я должен подчеркнуть, что Джарис Величайший ценил ум так же высоко, как отвагу, и победителем чаще всего оказывался тот сын, который первым накладывал руку на королевскую сокровищницу. А это требует незаурядного искусства.

— Да, это преданность солдат, которые и решают, кто будет королем, — сказал Конан. — И не только мы, наемники, верны прежде всего тому, кто платит.

— Все это верно, — согласился визирь. — В любом случае знай, что в этом округе есть бунтовщики. Мятеж невелик, и мы без труда подавим его. Но земля здесь обширна, и у взбунтовавшихся псов есть много укрытий и крепостей, а мы должны выжать всех их оттуда, дабы сокрушить гадину. Не ошибись, позволив им вовлечь себя в это дело.

Конан выбрал способ получше уверений в своей дружбе или лояльности. Он просто пожал плечами:

— Раз они бедны, мне с ними делать нечего.

— Ну и прекрасно, — сказал Кэтчка. Он подвинул к киммерийцу блюдо обвалянных в меду сладостей. — Попробуй. Они здесь особенные.

Конан откусил кусочек. И в самом деле, вкус был восхитительный. Медовая оболочка скрывала рубленые орехи и финики в нежнейшем тесте. Киммериец понимал, что касательно мятежа эти двое многое оставили недосказанным, понимал и то, что будет куда безопасней справиться об этих упущениях у кого-нибудь другого.

— Кто знает, — проговорил визирь, — весьма возможно, что нам самим понадобятся ваши услуги.

Что-то в его тоне весьма насторожило Конана.

— Я видел за стенами города лагеря его превосходительства и солдат здесь, внутри. Кони великолепны и содержатся в наилучшем боевом порядке. Люди глядят ястребами. Как можно использовать мой маленький отряд, сильно потрепанный в последней кампании? Мы даже не знаем этой местности.

— Чему быть, того не миновать, — сказал Акба с видом мудреца, провозглашающего древние истины. — Возможно, здесь, на севере, у нас найдутся дела и помимо охоты за бунтовщиками, и дела эти потребуют услуг специалиста.

— Сейчас мои люди довольны тем, что могут беззаботно спускать свою плату, — сказал Конан, встревоженный этими намеками.

— Пускай себе наслаждаются, — сказал Кэтчка. — Их золота здесь надолго не хватит, если они будут тратить его, как мои всадники тратят свое. — Генерал погладил свои усы. — С вами была хорошенькая женщина, когда вы прискакали сюда. Нет сомнения, что она не состоит в твоем отряде.

— Она моя хозяйка. Среди нашего брата старшим командирам позволено брать с собой жен.

Могли возникнуть трудности, пожелай генерал эту женщину себе.

— У тебя отличный вкус, если остальное у нее под стать личику.

Его интерес, к большому облегчению Конана, казался невелик.

— А что за старик ехал рядом с ней? Он выглядит скорей ученым, нежели солдатом. — Генерал, по сравнению с визирем, был груб и неотесан, но тоже казался проницательным.

— Тот человек — это чародей по имени Волволикус, — сообщил Конан, не видя особой выгоды во лжи.

— Чародей! — воскликнул Акба. — Как подобный оказался среди банди… то есть среди наемников?

Конан был уверен, что визирь обмолвился намеренно.

— Некая операция во время нашего последнего дела потребовала его мастерства. Он решил ненадолго остаться с нами, прежде чем вернуться к себе домой.

— У тебя интересный отряд, киммериец, — заявил Акба. — Наслаждайся стоянкой в Зеленой Воде. Разумеется, прежде чем отправиться в какую-нибудь поездку, сообщи нам заблаговременно. Провинция сейчас на военном положении, и никто не может свободно передвигаться, как в обычное время.

Поняв эти слова как предложение удалиться, Конан встал:

— Конечно, так я и поступлю. Как бы то ни было, думаю, основные усилия мне придется потратить на то, чтобы вытаскивать моих пьяниц из кабаков и борделей и разнимать их драки.

— Смотри, чтобы они не сталкивались с моими людьми, — предостерег Кэтчка. — У меня железная дисциплина, но когда мои парни ссорятся с гражданскими, я всегда на их стороне, разве что они прирежут кого-нибудь высокородного.

— Постараюсь внушить им это, — сказал Конан. — Доброго вечера, господа.

Конан возвращался через площадь среди мальчишек, устанавливающих факелы, ибо солнце опускалось все ниже, и темнота с поразительной быстротой воцарилась над городом, когда огненный шар скрылся за горизонтом. Барабан и арфа сменили флейту и тамбурин, а новые плясуньи были куда менее степенны. Купцы свернули свои навесы и упаковали товары, вечером базарная площадь целиком отдавалась на откуп зрелищам.

Большинство остановившихся в городе были караванщиками из пустынь, но Конан увидел и несколько купцов из далеких стран: темных торговцев из Черных Королевств, одетых в белые халаты и не расстающихся с длинными стальными копьями; низеньких и толстых вендийцев в ярких тюрбанах; даже небольшую компанию далеких кхитайцев с длинными, заплетенными в косички волосами и в разноцветных шелковых одеяниях. Вожаком у них был беловолосый мужчина, чьи четырехдюймовые ногти были заключены в золотые футляры, усеянные драгоценными камнями.

— Достаточно ли вы трезвы, чтобы услышать мои слова? — спросил Конан, заняв свое прежнее место за столом.

— Во имя Сета, командир, мы лишь слегка утолили жажду, — запротестовал Убо. — Дай нам время хотя бы до полуночи, чтобы напиться по-настоящему.

— Тогда слушайте меня внимательно. Наши жизни, возможно, зависят от нашего здесь поведения.

Он кратко обрисовал ситуацию, поведав о генерале Кэтчке, визире Акбе и бунте на севере страны, а также о предупреждениях этих грозных мужей.

— Клянусь Азурой, — проворчал Мамос-хорайанин. — Мы лишь искали спокойное местечко покутить вволю. Какое нам дело до забот этих парней?

— Что значат все эти слова о нужде в наших услугах? — беспокойно спросил Осман.

— Этого я не знаю, — ответил Конан. — Но я полагаю, нам лучше всего держаться подальше от их забот. С другой стороны, самоубийством было бы отказать наотрез. Тогда мы должны решить, успеем ли добежать до границы, прежде чем они догонят нас.

— Это прекрасно экипированная конница, — сказал Ауда. — Те из нас, у кого лошади из Загобаловых конюшен, может, и добегут, но даже это сомнительно, ведь у нас нет скакунов для замены.

— Мы должны быть предельно осмотрительны, — подчеркнул Конан. — Не давайте им повода для ссоры и постарайтесь вообще не привлекать их внимания.

— Будем как невинные птенчики, атаман, — воскликнул Мамос.

— Конечно, — почти беззвучно пробормотала Лейла. — Вечно бездельничать и ждать, пока кто-нибудь подберет червячка и засунет тебе в глотку.

— Считай, что так, — сказал Конан. — Если солдаты будут грубы, смиренно улыбайся и строй хорошую рожу. Драться вам нельзя, ибо все они под защитой генерала.

— Пусть хоть матушку мою оскорбляют, — заявил Осман, — что произвела меня на свет, а затем выбрала самую прекрасную, самую мягкую и благоухающую навозную кучу в Шангаре, чтобы бросить меня там. Да услышь я, как с губ их срывается вопрос о ее добродетели, я лишь кротко улыбнусь, поклонюсь и проследую дальше.

Все остальные подобным же манером поклялись в безупречном поведении. Конан знал, насколько пусты эти уверения. Эти люди были способны контролировать себя еще менее, чем капризные младенцы. Он был бы рад не потерять нескольких еще до исхода ночи.

— Я за зрелищами поживее этих! — воскликнул, поднимаясь из-за стола, Чемик. — Кто со мной? — Большинство пылко поддержало его и вскочило с мест. — Он повернулся к Конану: — А что ты, атаман?

— Нет, я подожду здесь. Генерал не сводит с нас глаз, и не следует сохранять здравый рассудок. Остальные могут идти. Поаккуратней со своими деньгами. Нам может не хватить этого мешка серебра на весь месяц. В караванных городах цены всегда высоки.

— Что с того? — удивился Мамос. — Когда деньги уплывают, ты воруешь еще.

— Не здесь, — прорычал Конан.

Разбойники с веселым ревом отправились на поиски городских улиц, пользующихся самой дурной репутацией.

— Несомненно, ты не считаешь, — проговорила Лейла, когда они скрылись, — что генерал поведал тебе все об этом восстании.

— Разумеется, нет, — сказал Конан. — Ты что, за дурака меня держишь?

— Подожду судить об этом. Не понимаю, как это королевский бастард может надеяться отобрать трон у того, кто занимает его уже семнадцать лет?

— Возможно, он просто хочет воцариться в независимой провинции, — предположил Конан. — Это обычный путь восставших аристократов. Еще вернее, раз он так молод, что его старшие родственники желают посадить его на здешний трон и управлять через него.

— Ты человек от мира сего, Конан, — заметил Волволикус. — И достаточно мудр, чтобы не обжечь себе пальцы в этом деле.

— Будь у меня отряд настоящих наемников, — сказал Конан, — я мог бы принять чью-нибудь сторону, ибо в такой ситуации можно половить рыбку. Но требуется хотя бы сотня закаленных профессионалов, отлично вооруженных и с хорошими лошадьми. Что я могу сделать с этой бандой шакалов?

Волволикус казался смущенным.

— Думаю, мне следует пойти и поискать своих товарищей по ремеслу, если, разумеется, здесь есть хоть кто-нибудь. Дочка, я договорюсь о ночлеге. Возможно, собрат-чародей разделит с нами свое жилище. Ты расположишься на постоялом дворе, Конан?

— Нет, места, где обслуживают караванщиков, скорей всего, кишат паразитами. Я разобью лагерь в оазисе, рядом с лошадьми. Ночь обещает быть прекрасной.

— Я составлю компанию нашему бравому атаману и отыщу тебя позже, — сообщила Лейла отцу.

— Тогда доброго вечера.

Оставив их наедине, Волволикус побрел прочь.

— Он доверчив, раз оставляет свою дочь с таким, как я, — заметил Конан.

— Возможно, он полагается на твое рыцарство, — сказала она, сразу же рассмеявшись нелепости подобного предположения. — Нет, варвар, он знает, что я в безопасности. Ни один мужчина не сможет наложить на меня лапу, пока я сама этого не захочу.

— И что будет, если ты не пожелаешь?

— Его сердце, возможно, не стукнет и пары десятков раз, пока он бьется в ужасной агонии. Недаром я дочь колдуна.

— Магия дает тебе нечестное преимущество, — проворчал Конан, наливая себе вина.

— Да, а твои огромные размеры и вздувающиеся мускулы не дают? — Она взяла себе чашу. — Скажи мне, варвар, как случилось, что такой воин, как ты, живет, будто заморенный бандюга, в южном Туране или даже в Иранистане?

— Военная служба — всегда дело случая, — ответил Конан. — Иногда ты занимаешь не ту сторону и теряешь все в единственной битве, или твой наниматель решит уклониться от платы, вероломно напав на собственных наемников через минуту после окончания войны. Но чаще всего губит нас мир. Последний год, даже дольше, все западные короли и их вассалы покоятся в мире, приходя в себя после недавней вереницы войн. Солдат без работы, если ему некуда вернуться, — это разбойник. Вот так, в поисках доброй войны, я оказался в шайке бандитов и решил на какое-то время остаться с ними.

— Дело случая, как ты говоришь.

— Ну. Только есть здесь одно утешение.

— Какое же?

— Мир никогда не воцаряется надолго, — с ухмылкой поведал он. — Когда короли приходят в себя после войн, это лишь означает, что они готовятся к следующим. Мои услуги потребуются вновь, и очень скоро. А как случилось, что ты обитаешь в пустыне, довольствуясь только обществом своего отца?

— Что ж, я спросила о твоем прошлом, посему считаю справедливым твое желание узнать о моем. Я — единственное дитя Волволикуса, и это в обычаях Турана, когда дочь остается с овдовевшим отцом, пока он не решит, что ей пора вступать в брак.

Конан фыркнул:

— С каких это пор чародеи соблюдают обычаи своей земли?

— Ты достаточно видел моего отца, чтобы немного узнать его. Похож он на грозного повелителя темных сил?

— По мне, так он кажется скорее ученым, нежели колдуном, — признал Конан.

— Не следует его недооценивать. Но это правда, он не стремится призывать свирепых духов или обрушивать ужасные заклятия, хотя, как все маги высших рангов, он изучил все эти вещи. Большинство отцов выдают замуж своих дочерей ради богатства или другой выгоды. Мой отец в этом не нуждается. А я не жажду выйти замуж. Пока мне есть чему поучиться у своего отца.

— Он учит тебя чародейству? — спросил Конан, которому эта мысль не очень-то пришлась по душе.

— Я учусь у него. Он слишком привержен традициям, чтобы дать мне полное обучение, в котором я нуждаюсь, ведь за всю историю было всего несколько женщин-магов. Но когда пробьет час, он увидит, что должен уступить моим чаяниям. Есть вещи поважнее замужества с каким-нибудь назойливым оболтусом и выкармливания щенков.

— Все же, — заметил Конан, — той ночью в пруду оазиса твоего отца ты не казалась столь несклонной к мужскому обществу.

— Я и не говорила, что избегаю мужчин, — парировала она. — Я лишь не желаю становиться женою одного из них.

Они еще посидели, наслаждаясь вечерней прохладой. Когда зажгли факелы, движения плясуний замедлились, приобретя томность, и одежд у них поубавилось.

Перед самой полуночью на площадь вылетел всадник, припозднившиеся гуляки разлетались из-под копыт его коня. Человек выпрыгнул из седла прямо перед резиденцией губернатора и взбежал по ступеням, что-то вопя на ходу генералу Кэтчке. Командующий крикнул, и горнист издал серию пронзительных, беспорядочных звуков. Командиры побежали к своим лошадям, а из всевозможных увеселительных заведений повалили солдаты, устремляясь к городским воротам и лагерям, где стояли их кони. Отовсюду доносились проклятия, многие на ходу натягивали свою одежду, но двигались они со сноровкой людей, знающих, что жестокая порка — лучшее, на что они могут надеяться, если забудут свой долг.

Несколько минут вся площадь была наполнена криками офицеров и грохотом копыт волнующихся, вздыбленных коней. Затем они во главе с генералом Кэтчкой поскакали к главным воротам. Над городом воцарилась абсолютная тишь. Но сразу же плясуньи и музыканты возобновили свои усилия, а караванщики принялись болтать и смеяться куда громче, чем раньше. Казалось, всеобщее настроение подскочило, будто спал тяжелый, давящий гнет. Только кабатчики да шлюхи выглядели недовольными, ибо лишь им по душе была широкая натура солдат.

— В жизни не видела столько пьяниц в седле, — сказала Лейла. — Удивительно, что никто из них не был затоптан и не сломал шею.

— Они выглядят настоящими профессионалами, — сообщил ей Конан. — Они способны скакать и драться в еще худшем состоянии.

— Что произошло, как ты считаешь?

— Этот всадник прискакал откуда-то и поднял тревогу. Должно быть, мятежники напали на один из их аванпостов, и королевские солдаты поспешили на подмогу. — Он откинулся на скамье и потянулся. — Наконец-то я могу расслабиться. Этой ночью драк между моими людьми и солдатами не будет. Если повезет, вояки будут отсутствовать несколько дней, гоняясь за мятежниками.

— Но ты думаешь, они вернутся? — спросила она.

— Несомненно. — Он указал на знамя, что реяло над губернаторским домом вместе с флагом поменьше. — Это королевский штандарт, а рядом личные цвета генерала Кэтчки. Это его штаб-квартира, и ему не найти лучшего города за много дневных переходов отсюда. Они вернутся.