Конец Антропоцена

Сюрприз

В двадцать ноль-ноль все встали, быстро почистили зубы и помчались в столовую.

А через сорок пять минут они уже стояли на стрельбище.

У самого обрыва, внизу, у реки, начинала зарождаться дымка. Это был предзакатный туман, который через какое-то время принесет с собой росу и особый запах вечера, плавно переходящего в ночь.

Было время багряного летнего заката.

У каждого бывают такие закаты, которые можно помнить всю жизнь. Их запоминают и по красоте, и по атмосфере, и по особым моментам, связанным с определенным отрезком жизни, и по ощущениям в груди.

В груди у Арины немного щемило. Почему-то Арина была уверена, что вот такой красивый тихий закат она теперь увидит не скоро.

Война, которая, возможно, успела коснуться близких, но пока еще не касалась напрямую присутствующих, была уже совсем рядом. И Арина думала, что скоро каждый человек, находившийся здесь, окажется в самом эпицентре, в самом ее сердце. И этот каждый уже никогда больше не будет прежним. Не будет просто мужем или женой, просто мамой, просто братом или отцом. Война меняет людей.

Как сложится их жизнь дальше? И будет ли она вообще, эта жизнь, дальше? Или будет смерть? Быстрая ли? Безболезненная ли? Или долгая и мучительная? Или будет только война – до последнего уничтоженного человека? Кто сейчас прав? Кто виноват? Почему все это происходит именно с нами? Именно сейчас? И виноват ли кто-то один? Или их несколько? Или их сотня? Тысяча? Одна нация? Или континент? Или мы все и каждый виноваты в том, что то, чего мы так боялись больше всего, все-таки произошло?

Вопросы роились и в душе Арины, и в голове. Каждый из тех, кто находился здесь, по-своему, по-особенному переживал то, что сейчас происходило. И каждый из них прощался с этим красивым закатом и своей, несмотря ни на что, еще мирной жизнью. Ведь уже через несколько недель они окажутся одновременно и в чистилище, и в аду, и в вулкане, изрыгающем лаву. Останутся ли все, кто сейчас стоял на плацу, людьми? Останутся ли верны своим семьям, своей стране? Смогут ли ради победы сделать невозможное? Убить врага? Пойти дальше, вперед, без страха и упрека?

Кажется, все думали об одном и том же. Размышления эти отражались на большинстве лиц собравшихся. Сейчас всем объявят результаты. И они разойдутся до завтра. А завтра уже финал. Последняя возможность показать себя.

Между тем, перед присутствующими начали собираться офицеры, подошли и все остальные военные, которые находились на территории и не были новичками. Большинство были с АК-74М наперевес и с пристегнутыми кобурами, где находились пистолеты.

Герман с высоты своего роста смог рассмотреть, что большая часть военных стояла впереди, около высших офицеров, но по меньшей мере треть распределилась по периметру, около новичков части, ожидавших результаты испытаний. Герман был достаточно неглуп и быстро сообразил, что сейчас случится что-то, чего никто не ожидает.

Он наклонился к Арине и подозвал Ивана, тихо сказал:

– Глядите в оба. Что-то происходит, и сейчас мы, конечно, узнаем, что именно. Кажется, это может вызвать беспорядки, по их мнению. Все с автоматами, кроме главных офицеров. И по периметру рассредоточены бойцы и младшие офицеры – в бронежилетах и с дополнительным оружием.

Арина посмотрела вперед, на небольшую импровизированную сцену. На нее поднялся генерал Килько, окруженный ротными высшими офицерами.

Килько окинул всех присутствующих внимательным взглядом и взял мегафон. Немного отведя его от себя, он «прокаркал»:

– Раз, раз. Ну что ж, все слышно. Прекрасно. Итак! Я хочу сказать, что у нас только что прошли стрельбы. Результаты у кого-то приемлемые, у кого-то скромные, а у кого-то совершенно недопустимые. Пока вы ужинали, мы просмотрели все таблицы прохождения всех испытаний за эти дни. Выявили явных лидеров и явных аутсайдеров, которых здесь вообще не должно было быть, дабы не отвлекать наше дорогое для страны время на никчемных и совершенно неспособных к службе людей.

Герман посмотрел по сторонам и заметил, что бойцы и офицеры с автоматами напряглись и встали в боевые позиции. Что-то назревало.

– Ну так вот, уважаемые и не очень, так сказать, бойцы.

Сейчас вам назовут фамилии людей, которые должны будут сделать шаг на левый край плаца и выстроиться в шеренги. Остальные должны будут отойти на правый край плаца и также выстроиться. Далее – я продолжу.

Вперед вышла Наталья и стала зачитывать фамилии всех, кто должен был отойти на левый край плаца.

Вот прозвучала фамилия Ивана, потом фамилия Германа, назвали фамилию Арины. Вот и Алик назван. Все фамилии звучали вразнобой. На левый край плаца отправилось сто тридцать пять человек. На правый край отправились все остальные. Посередине, между ними расположились офицеры с автоматами, как бы разделяя их.

Вся четверка догадывалась, что должно произойти. Арина осмотрелась. Женщин с левой стороны было совсем немного – человек двадцать, от силы двадцать пять.

В этот момент генерал Килько снова взошел на импровизированную сцену:

– Итак, вы, думаю, начали догадываться. Но тем не менее я объявлю результаты. Те, кто теперь находится слева, утверждены в роты. Выбор по каждому кандидату будет сделан завтра, после боя с одним из бойцов, которые приквартированы к нашей части на постоянной основе. После получения окончательных результатов наши командиры сделают запросы на каждого из бойцов, и те отправятся в соответствующие роты. То есть в любом случае вы в роте. Остальные… – и он повернулся к правому флангу, – в общем-то, показали отвратительные результаты, так что ваше место не в ротах, а на помойке. Но послужить своей стране вы еще можете. В отрядах смертников.

Поднялся вопль. Женщины верещали и плакали, мужчины орали, кто во что был горазд. Кто-то выкрикивал проклятия, кто-то – обещания убить. А кто-то и сам не отставал от женщин и рыдал навзрыд.

Но в какой-то момент начали доноситься крики: «Почему?»

Килько услышал их. Сказал:

– Да, количество бойцов, на нынешний момент прошедших в роты, пришлось немного сократить. И дело вот в чем. Я вам сообщу несколько новостей последнего дня. Во-первых, одна из частей, которая ближе всех находилась к Брянску, разгромлена, и город взят. В это время там находились люди, которые, как и вы, проходили отбор в свои роты. Это хорошие будущие бойцы, и они прибудут к нам в расположение в течение пяти-шести дней, поскольку перебрасывать их на фронт еще рановато. У них отбор в роты закончился несколько дней назад, и во время бомбардировки разгромили именно поселение офицеров и людей, определенных, в отряды смертников. Казармы бойцов остались почти не тронутыми. Так что высшим руководством было принято решение перебросить этих бойцов в наши ряды. Поэтому для трех рот было решено расширить членский состав до максимума, но сократить места, предназначенные для вас. Но! Я хочу сказать, что в ближайшие дни будет отобрано еще семьдесят пять человек, которые, хоть и не показали хорошие результаты, но смогут поучиться и пересдать какие-то нормативы, чтобы при формировании рот через следующие три-четыре недели, попасть к другим офицерам, а не быть пушечным мясом. Будет сформировано также еще две роты, полностью состоящие из «брянских» солдат.

Он оглядел правый фланг, скривил губы.

– Остальных «поздравляю», так сказать. Теперь ваша цель – выжить в отрядах смертников. Прошу вас, правый край, проследовать за офицерами, которые отведут вас в другие казармы. А вас, левый край, я поздравляю взаправду! И у нас есть для двух лучших бойцов небольшие, но приятные награды, которые, правда, вы сможете использовать только завтра. Во-первых, мы выдадим вам более сытный паек с собой сегодня, который включает сладости. А завтра я лично вам налью фронтовые сто грамм.

Итак, лучшим среди мужчин был признан человек, который показал в стрельбе просто феноменальные результаты, собственно, как и по остальным соревнованиям. Это Герман Кардинер. Ну, а лучшая среди женщин у нас – Арина Грик. Поздравляю! У вас очень достойные результаты, которые позволили вам оказаться, так сказать, среди элиты новичков. Так что вы можете расслабиться. Одним словом, отдыхайте. По последним соревнованиям информация будет завтра у ваших ротных офицеров.

Килько уже собирался спуститься со сцены, когда Арина шагнула вперед и громко спросила:

– Простите, могу я задать вопрос?

Килько застыл в развороте. Он уже готовился отправиться в сторону офицерских домиков. Хлопая удивленно глазами, явно с неохотой он развернулся обратно.

Народ вокруг Арины также с неподдельным интересом и удивлением уставился на Арину.

– Да, конечно. Какие у вас вопросы, милочка? – приторно улыбнулся Килько.

– У меня их два. Первый: что будет, если на бойца, будет заявка не от одного ротного офицера? А, скажем, от двух? Кто выбирает, в какую именно роту попадет солдат?

И вопрос второй… Если бойца выбирает офицер, но боец не хочет в эту роту, может ли он выбрать другую?

Килько, еще более удивленно хлопая глазами, уставился на Арину. И, наверное, не менее минуты так в молчании и смотрел на нее. Соображал. Наконец он сказал:

– Очень интересные вопросы. Еще никто мне подобные не задавал. Эм-м… Так что же. Та-ак… так, так. Ответы, ответы. Ответы… Первый вопрос… Ну, вообще у нас такого еще не было, чтобы сразу два офицера подавали заявку на одного бойца. Наверное, кто первый заявит, тот и получит бойца в распоряжение своей роты. Ну, а как иначе-то?

И он улыбнулся такой дурной улыбкой, что Арина поняла, что ничего она, скорее всего, не сможет добиться. Но она ринулась дальше в бой:

– А почему не может решить боец, на которого поступило сразу две заявки? Ведь можно же хоть какой-то выбор ему дать? Или мы – мебель?

Килько нахмурился.

Ему хотелось побыстрее уйти к себе, открыть конфискованную где-то бутылочку виски двадцатипятилетней выдержки. Выкурить конфискованную же кубинскую сигару, а затем позвать молодую медсестричку из санчасти и приказать ей сделать ему минет.

Он вызывал ее, когда ему вздумается. Медсестричка была совсем молоденькой. Всего девятнадцать лет девчонке. Попала сюда она почти по ошибке. Не разобравшись, куда именно записывается, думая, что записывается в госпиталь в Подмосковье, она внесла свою фамилию в список медсестер-добровольцев, отправляющихся на фронт. Она провалила все возможные и невозможные задания, и ее уже направили в группу смертников, но в какой-то момент она, подкараулив Килько у двери его дома, который стоял чуть в стороне от остальных сооружений части, бросилась ему в ноги. Она слезно умоляла помочь ей и не отправлять ее на фронт. Когда она валялась у генерала Килько в ногах, он ощутил такой прилив жара к своему уже совсем немолодому члену, что удивлению его не было предела. Килько затащил ее в одну из своих комнат, просто вывалил член из штанов, а она схватила его, как соломинку, как последнюю надежду на спасение. И стала, перемазанная соплями и слезами, сосать так, как ему никто и никогда в жизни не сосал. Тем более, что с женой, которая на тот момент находилась в его доме, в части, у них не было секса лет пятнадцать, и всех это устраивало. А тут оказалось, что он еще на многое способен без всяких виагр, что он мужчина, который еще вполне себе и ничего.

Он быстренько отослал жену подальше, в Москву, чему к слову, она была очень этому рада. А сам стал пользоваться своим положением. Чтобы не привыкать и не пресытиться, он вызывал Катю, так звали медсестричку, раз в неделю. И каждый раз в ее глазах была почти щенячья благодарность. Он нашел себе еще несколько совсем молоденьких девочек, одну из которых направил посудомойкой в столовую, другую – помощницей поварихи. Они тоже были молоденькими и благодарили его. Но Катя была особенной. Каждый раз во время минета она плакала и благодарила его, когда он кончал ей в рот. Целовала руки, ноги, могла полежать у него в ногах. И всегда была счастлива прибежать к нему и сделать столько минетов, сколько он приказывал.

Вот и сейчас он застыл с блаженной улыбкой, уже фантазируя, что сегодня, после тяжелого дня, он позволит себе расслабиться и, может быть, даже помимо минета даст попрыгать на своем члене этой маленькой глупой девчонке.

Настойчивый взгляд Арины прервал фантазии. Он посмотрел на нее недовольно:

– Какая мебель? Что за бред? Нет, не мебель. А что вы предлагаете? Чтобы выбрал боец?