Конфликты и войны после распада СССР

В последние годы прослеживается качественное изменение природы конфликтов, смещение их из межгосударственной во внутригосударственную плоскость. По данным, собранным относительно особенностей конфликтов после «холодной войны» в Journal of Peace Research (1], за период с 1989 по 1994 год из 94 вооруженных конфликтов лишь четыре из них квалифицируются по своей природе как межгосударственные.

Претерпел изменения и характер конфликтов. Сейчас они являются преимущественно гражданскими (т. е. между группами населения). Речь идет прежде всего о тех группах, которые формируются главным образом по признакам этнической принадлежности, расы, религии или культуры. Особенностью конфликтов такого характера является то, что эти конфликты стали более смертоносными. Для них характерным является рост числа невинных, гражданских жертв. Реальность современных военных действий состоит в том, что 90 % жертв приходится на некомбатантов — практически посторонних, случайных жертв, которые зачастую сознательно избираются в качестве мишени по причине их этнической или религиозной принадлежности [1]. Это резко контрастирует с тем, что имело место в Первой мировой войне, в которой на гражданское население приходилось лишь 5 % жертв. По словам Генерального секретаря ООН Кофи Аннана, если имеет «..место геноцид, массовые насилия и зверства по отношению к детям, война уже не может рассматриваться как продолжение политики другими средствами. Когда основную массу жертв войны составляют не солдаты, а гражданские лица, мир уже не вариант, а необходимость».

Задачи по предотвращению войн и вооруженных конфликтов и их урегулированию народы планеты положили на созданную ними ООН. На протяжении последнего десятилетия ООН неоднократно не справлялась с этой задачей [2]. Анализ недостатков существующей системы глобальной безопасности в разных аспектах предотвращения конфликтов, поддержки мира и миростроительства показал на необходимость существенного обновления принятых ранее концепций. В их основу закладываются превентивные инициативы по ослаблению напряженности и недопущению развязывания смертоносных конфликтов.

Мирное решение конфликтов — это своего рода искусство, оно требует творческой инициативы, таланта, последовательной настойчивости. Выиграть операцию по мирному решению серьезного конфликта требует не меньше, а больше высококачественных мозговых усилий, чем успешное проведение военной операции. В случаях с Чечней и Югославией такого рода подготовительной работы было явным образом недостаточно, и наоборот, в конфликте Татарстана и России в результате продолжительных переговоров удалось достигнуть взаимоприемлемого компромисса. В результате Татарстан, оставаясь в составе РФ, сейчас пользуется намного большим реальным суверенитетом, чем Чечня, чья война за независимость к независимости пока не привела, но уже отобрала жизни десятков тысяч чеченцев. К сожалению, горький опыт Чечни повторила Югославия. В то же время, считается, чтобы миротворчество достигало своей цели, ООН должна иметь возможность проектировать значительную по своему потенциалу силу. При этом сила сама по себе не может привести к миру; она может лишь «расчистить» пространство, в котором можно построить мир.

По мнению ООН [2], главными условиями успеха будущих комплексных операций есть политическая поддержка, быстрое развертывание мощных по своей конфигурации сил и надежные концепции строительства мира. Они основываются на следующих предпосылках:

• важнейшее значение имеют четкие, убедительные и обеспеченные надлежащими ресурсами мандаты, которые предоставляет Совет Безопасности ООН;

• сосредоточение внимания ООН на предотвращении конфликтов и, по мере возможности, ее раннее привлечение;

• необходимость в более эффективном сборе и оценке информации в центральных учреждениях ООН, включая расширенную систему раннего предупреждения о конфликтах, чтобы можно было бы заблаговременно выявлять и устранять угрозы или опасности развязывания конфликта и геноцида;

• важность того, чтобы ООН поддерживала и поощряла международные документы и стандарты в области прав человека и нормы международного гуманитарного права во всех аспектах своей деятельности по обеспечению мира и безопасности;

• необходимость в наращивании потенциала ООН по содействию строительству мира — как превентивному, так и постконфликтном — на подлинно комплексной основе.

Для этого в арсенале ООН имеется целый набор специальных инструментов, которые перечислены в «Повестке дня для мира», опубликованной в 1992 году:

• превентивная дипломатия;

• миротворчество;

• поддержание мира;

• миростроительство.

Как показывает опыт ООН [2], любая стратегия по урегулированию и сдерживанию внутригосударственных конфликтов предполагает эволюционный, ненасильственный, демократический и правовой подход.

6.1. Концепция раннего предупреждения конфликтов

Важнейшей проблемой международной безопасности в начале XXI века является увеличение количества этнических конфликтов, сопровождающихся нарушениями прав человека, «гуманитарными катастрофами», и угрожающих спокойствию на планете. Средства традиционной дипломатии в сфере урегулирования конфликтов сегодня уже недостаточны и не справляются с поставленными задачами. Для того чтобы сократить количество затрачиваемых ресурсов и повысить эффективность урегулирования международных конфликтов, разрабатываются новые концепции и методы, среди которых концепция раннего предупреждения конфликтов.

Раннее предупреждение конфликтов подразумевает проведение двух видов действий — это раннее оповещение конфликта и превентивные действия по его предотвращению [3].

Под термином «раннее оповещение» подразумевается мониторинг важнейших индикаторов конфликта и разработка моделей, с помощью которых можно прогнозировать деструктивные события или процессы, рассматривать возможные сценарии развития конфликтов.

Концепция «раннего оповещения» предполагает создание такой системы, которая бы постоянно отслеживала основные индикаторы, свидетельствующие о возможных конфликтах, обеспечивала анализ полученной информации и способствовала предотвращению возможных конфликтов и кризисов. База данных по отслеживаемым индикаторам (показателям) должна быть доступной для правительств и международных организаций. Сигнал оповещения должен выдаваться таким образом, чтобы у политиков было время для выработки плана действий по предотвращению конфликта. Система раннего оповещения должна определять скрытые аспекты конфликта, которые еще не развились до открытой фазы и не раздуты в средствах массовой информации.

Источниками информации для раннего оповещения могут быть: резиденты национальных государств в других странах (дипломатические представительства и разведка), постоянные миссии международных организаций (ООН, ОБСЕ), некоторые неправительственные организации и средства массовой информации. Обработкой информации и выработкой стратегии превентивной дипломатии занимаются различные правительственные агентства по содействию развитию, специальные органы международных правительственных организаций (напр., в ОБСЕ это Центр по предотвращению конфликтов), специально назначенные лица (Верховный Комиссар ООН по делам беженцев, Верховный Комиссар ОБСЕ по делам национальных меньшинств), отдельные неправительственные организации.

Понятие превентивной дипломатии вошло в политический лексикон после публикации «Повестки дня во имя мира» Б. Б. Гали в 1992 году. С тех пор словосочетание «превентивная дипломатия» стало лозунгом всех политических подходов к безопасности. В «Повестке дня во имя мира» сказано, что превентивная дипломатия — это действия, направленные на предотвращение роста разногласий между сторонами, перерастания существующего напряжения в конфликт и ограничение последнего, если он все же имеет место.

Меры, которые может принять предупрежденная о возможном конфликте превентивная дипломатия — это и визовый контроль, и контроль над вооружениями, и обсуждение условий международной финансовой помощи и двусторонней помощи — все что можно использовать для сдерживания конфликта или давления на лидеров, провоцирующих его развитие.

Раннее предупреждение — весьма привлекательный инструмент конфликтного менеджмента, так как он позволяет сэкономить ресурсы и обойтись без человеческих жертв. В истории международных отношений конца XX столетия известно около десяти случаев успешного предотвращения конфликта с помощью инструментов раннего предупреждения (например, применительно к Европе — это в Эстонии, Латвии и Македонии). Причина заключается в том, что сегодня раннее предупреждение работает при весьма определенных условиях.

Концепция раннего предупреждения подразумевает, что политики (как непосредственно вовлеченные в конфликт, так и международные посредники) заинтересованы в мирном разрешении и предотвращении конфликта. Как показывает опыт, зачастую это совсем не так. Политики заинтересованы в симпатиях электората. А на раннем предупреждении нельзя повысить свой имидж, т. к. предупрежденный конфликт — это фактически конфликт не произошедший, о котором широкая общественность может ничего и не узнать. Зато удачное урегулирование конфликта, эффектное достижение мирного соглашения, широко освещенное средствами массовой информации, способно сильно повысить популярность того или иного политика в глазах избирателей.

Привлечение посредников от развитых стран помогает предотвратить конфликт лишь в том случае, если им досконально известны причины и движущие силы конфликта.

Таким образом, на сегодняшний день стратегия раннего предупреждения успешна лишь при соблюдении ряда условий: мир в стране, где существует опасный конфликтный потенциал, должен иметь большое значение для мирового сообщества и в первую очередь для основных игроков современных международных отношений, для самих конфликтных сторон мирное урегулирование этнических проблем должно быть предпочтительнее военного решения, серьезность конфликта должна быть осознанна на раннем этапе.

6.2. Стратегия и практика реагирования» НАТО

В связи с тем, что в 90-х годах XX столетия глобальное противостояние сверхдержав ушло в прошлое, конфликтность и политико-военная нестабильность в Европе и мире приобрели качественно новое содержание. На первый план вышла проблема урегулирования многочисленных очагов региональной напряженности. При этом в самом процессе урегулирования стало преобладать так называемое силовое умиротворение над традиционным миротворчеством времен «холодной войны». Примером такого умиротворения можно рассматривать вооруженный региональный конфликт в Персидском заливе 1990–1991 годов, который напрямую не затронул европейскую безопасность. Важно то, что сама операция антииракской коалиции фактически стала возможной только благодаря активному использованию годами отлаженных механизмов взаимодействия, сложившихся в рамках интегрированной военной структуры НАТО.

Центр регионального вооруженного противостояния сместился в сторону более ограниченных по масштабу и географическим параметрам столкновений, подобных этнополитическим конфликтам в Центральной и Восточной Африке (Заир, Бурунди, Сомали), Юго-Восточной Азии (Индонезия), на Среднем Востоке (Афганистан) и в бывшей Югославии. Изменения в характере региональных конфликтов 1990-х годов развивались по двум основным направлениям:

• во-первых, происходило постепенное размывание грани между конфликтами низкой и средней интенсивности (субконвенционального и конвенционального характера), что было связано с ростом после окончания «холодной войны» возможностей ведения продолжительных военных действий без опасности перерастания их в глобальный конфликт, массовым притоком оружия в регионы, ограниченными ресурсами воюющих сторон, недостаточными для поддержания конфликта на уровне обычной войны (и, соответственно, возросшей зависимостью военных действий от сезонных факторов при профессионализации лишь части участвующих в них вооруженных формирований;

• во-вторых, размывалась военно-политическая грань между внутренними и межгосударственными конфликтами. Сравнительно быстрая интернационализация внутригосударственных противоречий стала, с одной стороны, неизбежным следствием этнополитического передела, которым сопровождался распад биполярной системы, а с другой стороны, одним из проявлений общемировой тенденции глобализации и роста взаимозависимости. Вследствие этого именно ограниченные конфликты внутреннего интернационализированного характера стали основным типом вооруженного противостояния в 1990-е годы.

Опасность угроз, создаваемых конфликтами этого типа, усугубляется тем, что они, как правило, носят комплексный характер и являются частью более широкого геополитического противостояния. Примером служат образовавшиеся в первой половине 1990-х годов в ряде районов мира целые «зоны нестабильности», для которых характерна постоянная военно-политическая напряженность и периодические вспышки насилия (например, протянувшаяся от Юго-Восточной Европы до Ближнего и Среднего Востока «дуга кризисов», включающая территорию бывшей СФРЮ и юга бывшего СССР вплоть до Восточного Туркестана, и примыкающие к ней районы конфликтов в Кашмире, Таадкикистане/Афганистане, Чечне и т. д.) [4]. Типичными для последнего десятилетия XX века и наиболее острыми конфликтами внутреннего интернационализированного типа стали войны на территории бывшей Югославии — в Хорватии, Боснии и Герцеговине, Косово.

Серия неудач в 1993–1994 годах в области урегулирования локально-региональных конфликтов не только в странах «третьего мира» (крах многонациональной операции в Сомали, кровопролитные межплеменные столкновения в Бурунди и Заире, рост внутренней нестабильности на Гаити, обострение ситуации в Афганистане и Анголе), но и в центре Европы (на территории бывшей Югославии), свидетельствовала о том, что «традиционное миротворчество», доминировавшее в таких международных организациях, как ООН, больше не срабатывает. В этих условиях основную нагрузку по реагированию на «новые вызовы» международной безопасности взяли на себя США, однако единоличное бремя ответственности за поддержание глобальной безопасности оказалось непосильным даже для США, что сделало задачу укрепления союзнических отношений — прежде всего, с европейскими партнерами по НАТО — основным американским внешнеполитическим приоритетом. Военно-политические структуры НАТО естественным образом подключились к поиску адекватного ответа на «новые вызовы» европейской безопасности в рамках разработки и проведения в жизнь новой антикризисной стратегии альянса.

Антикризисная стратегия НАТО стала одним из основных направлений внутренней трансформации альянса и разрабатывалась в тесной взаимосвязи со стратегией его расширения [5]. Несмотря на то, что с окончанием «холодной войны» региональные конфликты приблизились к границам НАТО, ни один из них не представлял собой серьезную угрозу национальной безопасности какого-либо государства — члена этой организации. Необходимо было решить формальную проблему участия объединенных вооруженных сил НАТО в военных операциях, которые, во-первых, не были бы напрямую связаны с обеспечением обороны государств — членов альянса, а во-вторых, проходили бы за пределами его зоны ответственности. Таким образом, пересмотру подлежали как стратегические функции альянса, так и его географическая ориентация. При этом НАТО все более активно принимала участие в операциях по поддержанию мира и силовому умиротворению. Именно непосредственный опыт практического участия в регулировании кризисов и конфликтов в Европе на протяжении 1990-х годов, а также новые оперативно-тактические концепции альянса в этой области, послужили основой для формирования современной антикризисной стратегии НАТО.

Так, еще в июне 1992 года на сессии Североатлантического совета в Осло, наряду с поддержкой укрепления миротворческого потенциала ООН, было заявлено о готовности предоставить ресурсы и экспертные возможности блока для проведения миротворческих операций под эгидой ОБСЕ. Решением саммита ОБСЕ в Хельсинки (июль 1992 г.) допускалась возможность привлечения к таким операциям вооруженных сил альянса. Впервые получив юридические основания для выхода за пределы зоны своей ответственности, НАТО немедленно приступила к практическому участию в миротворческой операции ООН в Югославии (военно-морские силы альянса были направлены в Адриатическое море для наблюдения за выполнением эмбарго, установленного резолюцией 713 СБ ООН). На состоявшейся в декабре 1992 года сессии Североатлантического совета региональные конфликты уже были признаны главной угрозой европейской безопасности, а их урегулирование — одной из важнейших задач альянса.

По мере того как все более очевидной становилась неспособность «голубых касок» ООН, дислоцированных в Боснии и Хорватии, выполнять возложенные на них Советом Безопасности ООН задачи, силы и ресурсы НАТО стали все более широко привлекаться к поддержке сил ООН по охране (СООНО) на территории Боснии и Герцеговины. С середины 1993 года силы НАТО уже не только блокировали Союзную Республику Югославию (СРЮ) с моря (с июня 1993 г. — совместно с ЗЕС), но и осуществляли контроль за соблюдением зоны, закрытой для полетов авиации конфликтующих сторон, обеспечивали оперативный штаб СООНО персоналом и оборудованием, занимались кризисным планированием, защитой «голубых касок» ООН, наблюдением за передвижениями сторон и сдачей тяжелых вооружений, а также созданием зон безопасности.

В апреле 1994 года, в рамках первой в истории альянса наступательной операции, силы НАТО нанесли ракетно-бомбовые удары по позициям боснийских сербов. К лету 1995 года в Боснии сложилась ситуация, позволяющая говорить о полном доминировании НАТО в зоне конфликта. В июне в Боснии были размещены силы быстрого реагирования (СБР) НАТО с целью защиты «голубых касок» ООН — впервые без предварительного одобрения Совета Безопасности.

На фоне практического участия НАТО в регулировании конфликтов на территории бывшей Югославии в начале 1990-х годов при ведущем участии США предпринимались попытки сформулировать специфическую миротворческую доктрину альянса. Уже в первом документе, принятом в этой связи Военным комитетом НАТО в августе 1993 года, нашел отражение американский тезис об отсутствии принципиального различия между «поддержанием мира» и «силовым умиротворением». От сил по поддержанию мира требовалась способность оперативно переключаться с одного вида миротворческой деятельности на другой, которая ставилась в зависимость от готовности прибегнуть к эскалации боевых действий для достижения военных целей. Однако у альянса так и не появилось официальной миротворческой доктрины.

Проблема реагирования на новые вызовы международной безопасности, связанные с локально-региональными кризисами и конфликтами 1990-х годов, выходит далеко за рамки чисто «миротворческой деятельности». После окончания «холодной войны» перед национальными вооруженными силами США, их основных европейских союзников по НАТО, а также других крупных военных держав с особой остротой встала проблема переориентации громоздких военных структур, нацеленных на осуществление/отражение широкомасштабной агрессии в условиях ядерного сдерживания, на выполнение более узких и специфических «антикризисных» задач, требовавших несравненно большей гибкости, мобильности и более активного использования мер невоенного (например, полицейского или административного) характера. Для НАТО это противоречие вылилось в проблему сочетания функций обеспечения «коллективной обороны» (статья 5 Вашингтонского договора) с подготовкой к «антикризисным операциям» вне зоны ответственности альянса (см. п. 4).

Теоретически существует два пути решения этой фундаментальной проблемы [4].

Первый вариант, нацеленный на ее решение на оперативно-тактическом уровне, отражает нынешнее положение дел и состоит в предоставлении силам, участвующим в миротворческих операциях, основ специальной подготовки при сохранении задач стратегического развертывания и обеспечения в качестве их приоритетной функции.

Более радикальный вариант решения проблемы на структурном уровне предполагал бы, при сохранении «необходимого и достаточного» потенциала обычных вооруженных сил, создание в структуре вооруженных сил или вне ее нового компонента — мощных формирований, специально предназначенных для постоянного ведения субконвенциональных операций невоенного типа, включая поддержание мира и силовое умиротворение.

Выбор, сделанный ведущими державами Запада во главе с США в пользу первого варианта, был во многом предопределен. В условиях существенного сокращения расходов на оборону содержать довольно громоздкие, но постепенно сокращающиеся обычные вооруженные силы, используя их, по мере необходимости, в нетрадиционных операциях по силовому умиротворению со всеми вытекающими из этого издержками, все же значительно дешевле, чем предпринимать их радикальную перестройку. В связи с этим появилась концепция «многонациональных оперативных сил» (была одобрена на Брюссельской встрече глав государств и правительств альянса в январе 1994 г.). Основная идея состояла в том, чтобы, не меняя приоритетной ориентации НАТО на обеспечение «коллективной обороны» (Ст. 5), сделать интегрированную военную структуру альянса достаточно гибкой для выполнения и других миссий — прежде всего, в рамках «кризисного реагирования».

Концепция предполагала образование мобильных многофункциональных сил, объединяющих формирования всех родов войск и предусматривающих совместное участие национальных вооруженных сил государств — членов НАТО, в первую очередь, в антикризисных операциях. МОС создавались в рамках «сил реагирования», уступавших по численности двум другим компонентам ОВС НАТО (главным оборонительным силам и силам усиления), но включавших наиболее боеготовые и хорошо оснащенные силы — 15 % военных бригад НАТО, 17 % самолетов и 40 % кораблей.

Основой функционирования МОС в рамках интегрированной военной структуры НАТО стала новая система командования, построенная на принципе «выделения, но не отделения». Этот принцип предусматривал выделение из состава региональных, командований НАТО части персонала, который при необходимости мог бы быть использован для организации оперативного штаба, ответственного за проведение любой конкретной операции, а затем усилен соответствующими модулями («компоновочными блоками»). Планировалось при этом обеспечить максимальное использование ресурсов региональных командований НАТО и, соответственно, значительную экономию средств и времени, что в условиях «кризисного реагирования» приобретает принципиальное значение. В перспективе предполагалось распространение принципа «выделения, но не отделения» на всю сферу комплектования миротворческих контингентов НАТО, в том числе во взаимодействии с ЗЕС и с участием стран — членов программы «Партнерство ради мира» (ПРМ).

Таким образом, концепция МОС должна была служить инструментом для подготовки к ситуациям, требующим формирования жесткого штабного «ядра» для осуществления командования и контроля над многонациональными формированиями. В этом смысле МОС фактически объединили в себе элементы двух основных видов современных многонациональных сил — временной коалиции (типа антииракской), образовываемой для выполнения какой-либо конкретной операции, и союзнического объединения, функционирующего на постоянной многонациональной основе.

Все предпринимавшиеся с начала 1994 года в рамках Группы предварительного политического координирования попытки достигнуть прогресса в согласовании политических аспектов МОС оказались безуспешными — в основном, из-за разногласий между США и их европейскими союзниками. Речь, прежде всего, шла о Франции, которая, не являясь с 1966 г. частью интегрированной военной структуры НАТО, претендовала на доступ к коллективным ресурсам альянса без обязательного контроля и командования со стороны США. Последние, в свою очередь, не желали поступаться контролем над силами и ресурсами, которые, в соответствии с концепцией МОС, могли быть предоставлены в распоряжение штабных структур, не являющихся частью интегрированной военной структуры НАТО.

Чтобы получить доступ до участия в планировании и формировании «многонациональных оперативных сил», Франция выдвинула предложение о создании отдельной секции по МОС в брюссельской штаб-квартире НАТО. Помимо этого, сохранялись разногласия между США и Францией по проблеме политического контроля над силами, принимающими участие в антикризисных и миротворческих операциях.

После трудных дебатов в декабре 1995 года Франция заявила о готовности возобновить свое членство в Комитете оборонного планирования, а также направить представителя в Военный комитет НАТО. В свою очередь, и США пришлось пойти на некоторые уступки, в результате чего были достигнуты следующие договоренности о том, что:

• политический контроль над операциями МОС осуществляется Североатлантическим советом, одобрение со стороны которого становится обязательным условием развертывания штабных структур МОС;

• командование операцией может осуществляться штабными структурами как НАТО, так и ЗЕС (в случае совместной операции под эгидой ЗЕС ее командующим автоматически становится европейский генерал — заместитель Главнокомандующего ОВС НАТО в Европе, в то время как контроль над предоставлением ЗЕС ресурсов альянса ложился на главные командования НАТО);

• важнейшая уступка со стороны США состояла в фактическом признании возможности размещения американских войск под европейским командованием.

Таким образом, значение концепции МОС вышло далеко за пределы оперативной командно-штабной реформы НАТО. Задача создания МОС носила комплексный, многофункциональный характер и затрагивала саму суть трансатлантической связки в новых международных условиях. В более широком плане концепция была нацелена на то, чтобы, не внося изменений в текст Североатлантического договора 1949 года, решить проблему использования вооруженных сил альянса в миссиях, выходящих за рамки чисто оборонительных операций и осуществляемых за пределами территории государств — членов НАТО, совместно и даже под командованием ЗЕС и/или с участием государств, не являющихся членами НАТО (подобно операции сил по выполнению соглашений (СВС) НАТО в Боснии).

Попытка использовать концепцию МОС для решения одновременно слишком многих военно-политических и институциональных проблем, стоящих перед альянсом, объективно понижала ее эффективность именно как инструмента «кризисного реагирования». Это стало дополнительным стимулом к модернизации уже действовавших процедур и развитию специфических оперативно-тактических нововведений в области «кризисного реагирования».

Важнейшим нововведением 1990-х годов в области кризисного реагирования НАТО стало введение в теорию и практику альянса американской концепции гражданско-военного взаимодействия, впервые опробованной НАТО в Боснии [4]. Идея состояла в том, чтобы одному из модулей/компоновочных блоков в стройной системе МОС придать исключительно функции взаимодействия с «гражданскими» организациями в области реализации гражданских (невоенных) аспектов мирного соглашения.

Функцией такого модуля, получившего название «Центра гражданско-военного сотрудничества» (ЦГВС), должна была стать не собственно реализация гражданских аспектов мирного урегулирования, а оказание самой разнообразной поддержки (информационной, технической, координационной и т. д.) различным межгосударственным и неправительственным организациям, занимающимся проблемами беженцев, гуманитарной помощью, восстановлением местных административных органов, разрушенной экономики и т. п. (на момент начала развертывания СВС НАТО в Боснии действовало 530 таких организаций).

Концепция гражданско-военного взаимодействия НАТО подчинена, прежде всего, военным задачам альянса: в рабочих документах НАТО «грааданско-военное сотрудничество» определяется как «военная операция, основной задачей которой является поддержка гражданских властей, населения, международных и правительственных организаций, которая будет способствовать выполнению военной задачи».

Мероприятия по отработке средств и методов «кризисного реагирования» стали неотъемлемой частью и других инициатив, предпринятых в рамках трансформации альянса, в частности программы «Партнерство ради мира». Основной смысл ПРМ состоял в том, чтобы смягчить остроту противоречий, связанных с расширением НАТО на Восток, а также обеспечить эффективную подготовку и реформирование вооруженных сил стран — кандидатов в члены НАТО с целью достижения их взаимодополняемости с силами альянса.

Помимо этих задач, программа ПРМ предусматривала привлечение стран Центральной и Восточной Европы (ЦВЕ) и СНГ к участию в совместных операциях по поддержанию мира, для чего при Совете Североатлантического сотрудничества (ССАС) была создана специальная Рабочая Группа по сотрудничеству в области миротворческой деятельности. Предполагалось, что операции, проводимые НАТО совместно с партнерами по ССАС будут «осуществляться только при наличии соответствующего мандата ООН или ОБСЕ» и иметь своей целью лишь поддержание мира, но никак не силовое умиротворение. Таким образом, изначально было оговорено, что операции по насильственному принуждению к миру остаются в исключительном ведении НАТО и не предполагают каких-либо консультаций с государствами, не являющимися членами альянса.

Практический опыт сотрудничества с партнерами НАТО по линии ПРМ служит еще одним свидетельством в пользу нового подхода к проблеме использования ресурсов НАТО, на решение которой как раз и была нацелена программа МОС. Таюим образом, концепция МОС способствовала развитию многостороннего сотрудничества в рамках ПРМ, и наоборот. Совместные миротворческие маневры ПРМ 19941996 годов на территории Польши, Нидерландов и США немало способствовали интеграции и стандартизации военных структур НАТО и ряда стран — кандидатов в члены НАТО в рамках подготовки к операциям по поддержанию мира и предотвращению конфликтов по типу МОС.

Идеальным полигоном для отработки совместных операций в рамках «кризисного реагирования» стала Босния (в ходе операции СВС НАТО 20 стран, не являвшихся членами НАТО, предоставили около 30 % всех сил), а также участие партнеров НАТО в ежегодных маневрах по «управлению кризисами».

Совокупность концептуальных разработок и оперативно-тактических нововведений, базирующихся на десятилетнем опыте вмешательства в конфликты и кризисы 1990-х годов, составила основу современной антикризисной стратегии НАТО, которая продолжает динамично развиваться. Ее нынешнее состояние зафиксировано в новой Стратегической концепции НАТО, принятой на юбилейном саммите альянса в марте 1999 года. Несмотря на то что характер и географические параметры «новых вызовов» безопасности альянса определены весьма условно (речь идет о «нестабильности в Евроатлантическом регионе и вокруг него, а также возможных региональных кризисах на периферии альянса»), они стоят на первом месте в числе наиболее вероятных угроз, опережая опасности, исходящие от ядерных держав, связанные с распространением ОМУ и т. д.

Практика международных отношений показала, что наиболее эффективным методом «управления кризисами» является их успешное предотвращение, важность которого подчеркивается и новой Стратегической концепцией НАТО. Однако доктринальная и практическая зацикленность альянса на «кризисном реагировании» не позволяет уделить адекватное внимание этому важнейшему направлению миротворческой деятельности. Более того, в отдельных случаях вмешательство НАТО в острейшие этнополитические противоречия, в том числе на ранней стадии, оказывает дестабилизирующее влияние и скорее служит средством обострения конфликтов, чем способствует их урегулированию.

B.3. Концепция превентивных действий

Как свидетельствует мировой опыт урегулирования вооруженных конфликтов, возникла острая необходимость в создании эффективной системы долгосрочного предотвращения конфликтов. Предотвращения являются, несомненно, намного более лучшим вариантом для тех, кто в противном случае страдал бы от последствий войны, и намного менее дорогим вариантом для международного сообщества, чем военные действия, чрезвычайная гуманитарная помощь или восстановление государства после завершения войны.

Сейчас всеми признано, что раннее предупреждение есть одним-из необходимых условий эффективной превентивной дипломатии. К сожалению, одного этого условия недостаточно, как это наглядно показала трагедия в Косово, где дипломатические усилия не увенчались успехом и взяла верх разрушительная логика развития событий с применением военной силы.

Залечивание ран пострадавшего от войны общества никогда не было легкой задачей. Особенно сложно решать эту задачу в Косово, которое, как и раньше, вплетено в сложные и противоречивые политические процессы на Балканах, способное в любой момент нарушить хрупкое этническое равновесие в некоторых близ-расположенных государствах.

Превентивная дипломатия используется для предупреждения шагов, которые могут вызвать политическую и социальную напряженность, в том числе и в области нарушения прав человека, среди которых отказ в свободе слова, права на справедливый суд, дискриминация на этническому, языковому и религиозному признакам или по политическим убеждениям.

В плане превентивных действий ООН постоянно отслеживает возможные источники напряженности внутри и среди государств в интересах сдерживания и урегулирования возможных конфликтов, уделяя первостепенное внимание их коренным причинам.

Наиболее важными элементами превентивной дипломатии являются: установление фактов возрастания конфликтного потенциала и проведение соответствующего их анализа, раннее предупреждение; мероприятия по предотвращению перерождения конфликтов во вспышки насилия. При этом ООН исходит из того, что превентивная дипломатия должна быть внешне неброской и сдержанной в силу риска непреднамеренной эскалации из-за того, что к потенциальному конфликту привлекается внимание международного сообщества и, прежде всего, ведущих государств мира.

Будучи мировой державой, Соединенные Штаты считают своим долгом реагировать на угрозы развитию демократии и региональной стабильности (естественно в понимании США). Алгоритм подготовки решений по такому реагированию предусматривает поиск ответов на кючевые военно-политические вопросы [61:

• как оценить, какие национальные интересы США могут быть затронуты в регионах, охваченных конфликтами;

• как определить готовность Конгресса и американского народа пойти на риск, необходимый для защиты этих интересов;

• как настроить дипломатические и военные инструменты власти на максимальный эффект, если США решат действовать.

Реагирование основывается на балансе между внешнеполитическими и оборонными интересами и предусматривает укрепление военных отношений с помощью таких «инструментов» внешней политики, как помощь в сфере безопасности, программы военного образования и подготовки, передача вооружений, диалоги по вопросам безопасности и меры по укреплению доверия. При этом США считают, что все эти усилия окупаются более прочными отношениями с союзниками и другими странами в области безопасности, что не всегда подкрепляется практикой, например при так званом международном реагировании на кризисы, подобным разразившимся в Ираке и Косово.

Помощь в сфере безопасности представляет собой программу иностранной военной помощи со стороны США государствам (где есть интересы США. — Прим. Авт). При этом Госдепартамент намечает политику и обеспечивает финансирование, Министерство обороны осуществляет программу, а правительство США выигрывает благодаря этому взаимодействию. Главная цель помощи в области безопасности, которую при этом преследуют США, — культивировать поддержку демократических идеалов иностранными правительствами, предоставляя разнообразные американские военные ресурсы и оказывая услуги, а также осуществляя подготовку военнослужащих [6].

«Инструменты» для достижения этой цели, как правило, материализовываются в таких программах:

Иностранное военное финансирование (ИВФ). Ориентируясь на максимальный эффект, США активно реализовывают программы ИВФ, что позволяет основным друзьям и союзникам США совершенствовать свой оборонный потенциал и расширять круг партнеров. США при этом финансируют приобретение американского военного инвентаря и услуг, что стабилизирует работу военно-промышленного комплекса и социально-политическую ситуацию в США, подготовку военнослужащих стран-партнеров инструкторами из США, например, какэто делается в Узбекистане, Грузии и в других странах. К настоящему времени программа ИВФ позволила создать несколько коалиционных сил, используемых в горячих точках, благодаря чему США несут меньшую нагрузку и потери личного состава.

Международное военное образование и подготовка (МВОП). Программу МВОП американцы рассматривают — как очень эффективный компонент американской помощи в сфере безопасности, обеспечивающий на грантовой основе ежегодную подготовку более 8 тыс. курсантов из союзнических и дружественных государств. Главное состоит в том, что МВОП позволяет устанавливать отношения на уровне самих военных, полезные при согласовании региональных мероприятий по обеспечению стабильности с принимающими странами. Происходит это за счет того, что иностранные курсанты проходят обучение в условиях действующих в США профессиональных военных организаций и процедур. Важный элемент в рамках МВОП — «информационная программа», знакомящая курсантов с многочисленными культурными и гражданскими аспектами американской жизни. Программа предусматривает обязательное обучение английскому языку. По одной только этой программе навыкам английской речи обучены десятки тысяч иностранных курсантов. Свободное владение английским языком не только создает основу, позволяющую военным наших стран общаться в мирное и военное время, но и очень многими считается фундаментальным элементом в продвижении американских ценностей и идеалов демократии [6]. Максимальный эффект от программы американцы видят в ненавязчивой пропаганде американского образа жизни и культуры, поскольку после возвращения в свои страны курсанты уже своими словами и на своем языке будут рассказывать о том, что они увидели своими глазами (или то, что им показали).

Расширенная программа МПОП (Р-МПОП). В расширенную программу МВОП включены вопросы, связанные с нарушениями прав человека, допускаемыми отдельными офицерами, с конфликтами между военными и гражданскими структурами и совершенствованием управления военными ресурсами. Программа обеспечивает подготовку военнослужащих в таких областях, как управление оборонными ресурсами, роль и ответственность гражданских и военных структур, а также военная юстиция. Один из ключевых элементов такого обучения — возможность посещения занятий по Р-МВОП гражданскими руководителями. Это дает им и их военным коллегам возможность проводить откровенные дискуссии на деликатные темы — зачастую впервые. Многие курсы Р-МВОП специально строятся применительно к условиям конкретного государства и проводятся в нем. На проведение курсов по этой программе направляется свыше 30 % средств МВОП. Среди курсантов более 25 % составляют гражданские руководители. По мере роста популярности Р-МВОП расширялся и диапазон предлагаемых курсов. Иностранные государства активно «просят» разрабатывать курсы, специально предназначенные для решения их наиболее острых проблем. Достигаемый максимальный эффект состоит в облегчении доступа к важной «управленческой» информации, в упрощении процессов подтверждения информации, добытой по другим каналам, в расширении возможностей влияния на процес принятия важных государственных решений через персоналий, готовящих эти решения, экспертов, советников, помощников лиц, принимающих решения.

Успех помощи в области безопасности США связывают с сохранением своего лидерства в сфере внешней политики [4], если мы хотим проявлять решительность в своем стремлении… распространять ценности демократии…, добиваться, чтобы при необходимости нас могли и готовы были поддержать умелые, обученные союзники, — то и Конгресс должен действовать столь же решительно, выделяя ресурсы, необходимые для того, чтобы продолжать использовать эти «инструменты» для реализации наших внешнеполитических целей и защиты национальной безопасности США. Мы убеждены: чтобы решать задачи американской внешней политики, лучше всего вкладывать средства в поддержание жизнеспособности союзников и друзей».

Прогнозирование и урегулирование конфликтов. В связи с частым возникновением конфликтов в различных регионах мира в последнее время появилась необходимость в их прогнозировании и выработки моделей урегулирования. Прогнозирование политического конфликта ставит перед собой следующие задачи [7]:

• оценить возможность возникновения конфликта с упреждением во времени;

• выявить возможные сценарии развития конфликта;

• определить возможные варианты поведения участников конфликта;

• выявить возможные пути разрешения конфликта.

Прогноз должен давать ответы на вопросы: «Что будет, если?..»

В том случае, когда конфликт разразился и приобрел собственную политическую, а порой и военно-политическую динамику, прогнозируются уже возможные сценарии его развития и разрешения.

Чтобы прогнозировать этнические конфликты, необходимо осуществлять мониторинг по таким основным направлениям:

• динамика соотношения различных этнических групп как в целом по стране, так и в местах компактного проживания национальных меньшинств;

• демографические тенденции среди различных этнических групп;

• миграционные потоки этнических групп;

• динамика представительства этнических групп в экономике, политике;

• динамика языковой ситуации т. е. использование и распространенность языка этнических меньшинств, выпуск газет, радио- и телепрограмм;

• динамика смешанных браков;

• динамика образовательных и культурных процессов;

•динамика преступлений на этнической почве.

Ситуация, когда по основным показателям экономического, политического и культурного развития, разрыв между основными этническими группами увеличивается, то создается объективная предпосылка для обострения межэтнических отношений. Косвенными показателями ожидаемого обострения являются: стремление этнических меньшинств к обособлению, уменьшение смешанных браков, сужение ареала смешанного расселения, важно также обращать внимание на тональность публикаций в СМИ.

Органы власти могут выбрать одну из трех моделей поведения:

• игнорирование конфликта, давая ему возможность тлеть и самовозобновляться;

• избегать четкой публичной оценки его природы и своего отношения к нему;

• активно участвовать в урегулировании конфликта.

Процесс демократического контроля над конфликтными ситуациями предполагает ряд специальных процедур:

• оперативный обмен информацией об интересах, намерениях, очередных шагах участвующих в конфликте сторон;

• сознательное взаимное уклонение от применения силы или угрозы применения силы, способных придать неуправляемость конфликтной ситуации и росту конфликтного потенциала;

• объявление взаимного моратория на действия, обостряющие конфликт;

• подключение арбитров, беспристрастный подход которых к конфликту гарантирован, а рекомендации принимаются за основу компромиссных действий;

• использование существующих механизмов или принятие новых правовых норм, административных или иных процедур, способствующих сближению позиций конфликтующих сторон;

• содействие созданию и поддержанию атмосферы делового партнерства, а затем и доверительных отношений как предпосылок исчерпания текущего конфликта и предупреждения подобных конфликтов в будущем.

Конфликт может оказаться и неразрешенным, тогда создается ситуация, которая ведет не к его окончанию, а как бы создает «круговое движение». Конфликт может разрешиться и сам по себе, без попыток его сознательного регулирования (из-за утраты актуальности предмета спора, усталости политических субъектов, истощения ресурсов и пр.).

Урегулирование региональных конфликтов предполагает разработку определенных политических моделей и форм регулирования, которые могут вестись по дипломатическим каналам с участием ООН.

К таким моделям можно отнести:

• прекращение огня путем переговоров и достижения согласия с использованием посреднических функций Генерального секратаря ООН, с участием дипломатии трех заинтересованных стран;

•двустороннее и многосторонее урегулирование при участии государств-гарантов и частичном участии ООН;

• межгосударственное урегулирование при посредничестве третьей стороны;

• политическое урегулирование конфликта на основе диалога.

Наиболее распространенное средство достижения примирения сторон, используемое в технологиях управления и разрешения конфликтов, — это переговоры [8]. Эти модели и формы весьма различны, но в них есть типические компоненты, которые могут стать историческим прецендентом для урегулирования других региональных конфликтов. Население южных районов бывшей советской территории, от Молдовы на западе до Таджикистана в Центральной Азии, пережило период насилия, ассоциированного с усилиями создать новые государства, часто на территории, населенной этническими группами с исторической враждебностью по отношению к другим, с претензией на ее часть как на свою родину одновременно с другими нациями и народами. Это положение часто усугубляется наличием военных баз (войск) России. К тому же, в региональных конфликтах задействованы, как правило, не только его непосредственные участники, но и ведущие державы, создавая тем самым общую конфликтную цепь в мировой политике в целом. Региональные конфликты требуют внимательного исследования, прогнозирования потенциальных причин их возникновения, изучения их эскалации, создания механизмов контроля и урегулирования. В решении этих задач существенную помощь может оказать методический аппарат, описанный в п.4.3.

В 2001–2003 годы мотивации интервенций расширились. Помимо вмешательств по гуманитарным мотивам, как в 1996–1999 годы, Соединенные Штаты стали практиковать «пенитенциарные интервенции» («интервенции возмездия») и «превентивные вмешательства». Предпринимая первые, США одновременно заявили о стремлении «наказать» и одновременно побудить «исправиться» страны, против которых была направлена акция. Начиная вторые — ссылались на секретные заключения американских спецслужб, согласно которым страна — будущий объект вторжения — занималась деятельностью, способной угрожать безопасности других стран (например, разрабатывать оружие массового поражения).

Поэтому превентивная интервенция против нее осуществлялась «в целях профилактики опасности». Примером первых была война за свержение режима талибов в Афганистане (2001-2002 гг.), поскольку талибов обвиняли в укрывательстве руководителя международной организации террористов У. бен Ладена. Примером второй — иракская война 2003 года, поводом для которой послужили подозрения в отношении стремления Ирака создать и начать накопление на своей территории химического оружия.

На базе подготовки и проведения обеих интервенций США в 2002 году разработали свою новую внешнеполитическую доктрину, получившую название «стратегии смены режимов». Она предусматривала выделение среди стран международного сообщества «неблагонадежных» государств (rogue states, позднее — states of concern), применительно к которым провозглашалось необходимым открыто добиваться отстранения стоящих там у власти правительств путем разнообразных методов, в том числе при помощи вооруженной силы. В случае согласия с ней других членов международного сообщества американская доктрина смены режимов фактически могла оказаться в роли универсальной нормы поведения в рамках современного международного порядка. «Неблагонадежные страны» вместе все были названы президентом Дж. Бушем «осью зла», к которой были отнесены Ирак, Иран и Саудовская Аравия. В СМИ циркулировали слухи о готовности американской администрации пополнить это список другими странами.

6.4. Концепция проведения операций в пользу мира

Операции ООН в пользу мира связанны с тремя главными видами деятельности: предотвращением конфликтов и установлением мира; поддержкой мира; строительством мира (миростроительством) [2].

Долгосрочное предотвращение конфликтов разрешает заняться структурными источниками конфликтов ради строительства крепкого фундамента мира. Если такой фундамент валится, предотвращение конфликтов можно обеспечить через дипломатические инициативы, которые уместно начинать на более ранних этапах возникновения кризисных ситуаций [9].

Установление мира относится к конфликтам, которые возникли, и имеет за цель попробовать остановить их с использованием инструментов дипломатии и посредничества. Лица, которые занимаются установлением мира, могут быть посланниками правительств, групп государств, региональных организаций или ООН, или они могут представлять неофициальные и неправительственные организации.

Поддержка мира — это дело, которым занимаются уже 50 лет и которое за последнее десятилетие быстро трансформировалась с традиционной, преимущественно военной модели обеспечения соблюдения прекращения огня и разъединения враждующих сторон после межгосударственных конфликтов, в комплексную модель, которая содержит многочисленные военные и гражданские элементы, которые взаимодействуют между собою с целью установления мира в опасных условиях, как правило, после гражданских войн.

Строительство мира (миростроительство) — это деятельность, проведенная после окончания конфликта с целью восстановить основы мира и дать инструменты для того, чтобы на этих основах построить что-то более значительное, чем просто отсутствие войны [2]. Миростроительство включает в себя реинтеграцию бывших комбатантов в гражданское общество, укрепление правопорядка (например, через подготовку и перестройку местной полиции, проведение реформ судебной системы и др.), обеспечение большего уважения к правам человека с помощью мониторинга, примирение и расследование минувших и нынешних нарушений, предоставление технической помощи в интересах демократического развития (включая помощь в проведении выборов и поддержку свободных средств массовой информации), а также поощрение методов урегулирования конфликтов и примирение.

Важными элементами, которые дополняют эффективное миростроительство, есть поддержка борьбы с коррупцией, осуществление программ разминирования в рамках гуманитарных операций, уделение особого внимания примирению, борьбе с инфекционными заболеваниями, мародерством и др.

К окончанию «холодной войны» силы операций ООН по поддержке мира в большинстве случаев имели традиционные мандаты на контроль за прекращением огня и не имели никаких прямых обязанностей в плане миростроительства. «Стратегия вхождения» или последовательная цепь событий и решений, которые ведут к развертыванию сил ООН, была довольно простой: война, прекращение огня, приглашение следить за соблюдением договоренности о прекращении огня и развертывание военных наблюдателей или подразделений с одновременным сосредоточением усилий на политическое урегулирование. Однако традиционная поддержка мира, которая занималась симптомами, а не источниками конфликтов, не имела присущей ей «стратегии выхода», а связанное с ним установление мира нередко требовало времени для достижения прогресса. В результате этого традиционные миротворцы оставались на местах на протяжении 10, 20 и даже 50 лет (например, на Кипре, на Ближнем Востоке, в Индии, Пакистане). Если руководствоваться стандартами более комплексных операций, они являются относительно недорогими, а в политическом отношении их легче сохранять чем свертывать.

После окончания «холодной войны» деятельность ООН по поддержке мира часто объединялась с миростроительством в комплексных операциях в пользу мира, которые разворачивались в условиях внутригосударственных конфликтов. Однако эти конфликтные ситуации одновременно влияли на внешних субъектов и ощущали влияние из стороны внешних субъектов, таких как политические заместители, торговцы оружием, покупатели незаконно экспортированных товаров, региональные государства, которые бросают в огонь свои собственные войска, а также соседние государства, которые принимают у себя беженцев.

Затраты на проведение таких операций более значительные, чем в случае традиционной поддержки мира. Однако сложность задач, которые полагаются на силы ООН, и неустойчивость ситуации на местах обычно возрастают одновременно. После окончания «холодной войны» такие комплексные и рискованные мандаты стали скорее правилом, чим исключением: на силы операций ООН возлагались обязанности по сопровождению грузов гуманитарной помощи, если обстановка с точки зрения безопасности была настолько опасной, что гуманитарные операции нельзя было продолжать без большой угрозы для персонала гуманитарных миссий; им давались мандаты на защиту гражданских жертв конфликтов, если потенциальные жертвы находились в наибольшей опасности, и мандаты на контроль за тяжелыми вооружениями, которые находились в распоряжении местных сторон, если такие вооружения использовались для создания угрозы как для миссии, так и для местного населения.

В 90-х годах операции по осуществлению мирных соглашений были ограниченными по срокам, а не бессрочными, а успешное проведение национальных выборов, как представлялось, служило красивой «стратегией выхода». Однако с тех пор операции ООН, как правило, разворачивались тогда, если конфликт не приводил к победе ни одной из сторон, или конфликт зашел в тупик по военным причинам, или международное давление привело к приостановлению военных действий, но так или иначе конфликт не завершился. Таким образом, операции ООН разворачивались не столько в постконфликтных ситуациях, сколько для создания таких ситуаций. Другими словами, они старались перевести незавершенный конфликт вместе с личными, политическими или другими мотивами из военной в политическую сферу и сделать такой перевод необратимым.

Как показала практика, необратимость существенным образом зависит от позиций политического руководства сторон, которые подписали мирные соглашения, от их готовности соблюдать мирное соглашение. Политики, которые подписали мирное соглашение, имеют наибольший стимул для отхода от мирных соглашений тогда, если они имеют в своем распоряжении независимый источник прибылей, которые позволяют платить солдатам, закупать оружие, обогащать руководителей фракций или которые, вполне возможно, были даже мотивом для войны. История последних лет показывает, что, если не удается прекратить поступления таких прибылей от незаконного экспорта наркотических средств, драгоценных камней или других очень ценных товаров, мир не может быть устойчивым [2].

Соседние государства могут оказывать содействие обострению проблемы, пропуская контрабандные товары, используемые для поддержки конфликта, выступая в качестве посредников или разрешая боевикам разворачивать свои базы на их территории, предоставлять воздушное пространство для пролета ударных средств и др. Для противодействия таким соседям, которые поддерживают конфликт, операция в пользу мира должна пользоваться активной политической, материальнотехнической и/или военной поддержкой одной или нескольких больших государств или больших региональных государств. Предполагается, что чем более сложная операция, тем важнее такая поддержка.

К числу других переменных величин, от которых зависит сложность осуществления мирного процесса, относятся, прежде всего, источники конфликтов. Ими могут быть экономические проблемы [например, вопросы бедности, распределения прибылей, дискриминации или коррупция], политические проблемы (откровенная борьба за власть), ресурсы или вопросы этнического происхождения, религии или грубых нарушений прав человека. Во-первых, политические и экономические цели могут иметь более непостоянный характер и быть более открытыми для компромисса, чем те, которые связаны с потребностями в ресурсах, этническим происхождением или религией. Во-вторых, ведение переговоров и осуществление мирных соглашений ожидаются тем более сложными, чем более многочисленными являются местные стороны и более разнообразными являются их цели (например, некоторые могут стремиться к единству, а вторые — к обособлению). В-третьих, уровень потерь, степень перемещения населения и ущерб инфраструктуре будут влиять на уровень недовольства, вызванного войной, и тем самым на трудности на пути примирения, а также на стоимость и сложность восстановления.

Относительно менее опасные условия — это если есть лишь две стороны, благосклонные к миру, с конкурирующими, но согласованными целями, которые не имеют незаконных источников прибылей, с соседями и «защитниками», благосклонными к миру, являются более благоприятными. В менее благоприятных и более опасных условиях существенным образом возрастает угроза миру, если только не будут задействованы ведущие государства (центры силы).

В этих условиях настолько же важно оценивать, в какой мере местные органы власти готовы и способны принимать сложные, но необходимые политические и экономические решения и принимать участие в развертывании процессов и создании механизмов для урегулирования внутренних споров и предотвращения насилия или повторного возникновения конфликта.

Если комплексные операции в пользу мира разворачиваются на местах, задача миротворцев, которые принимают участие в операции, состоит в том, чтобы сохранить безопасные местные условия для миростроительства, а задача тех, кто занимается миростроительством, — поддержать политические, социальные и экономические изменения, которые позволят создать самоподдерживаемые безопасные условия. Только такие условия обеспечивают благоприятные возможности для вывода миротворческих сил, если только международное сообщество не готово мириться с возобновлением конфликтов после вывода таких сил. История учит нас тому, что миротворцы и «миростроители» являются неразлучными партнерами в комплексных операциях: хотя «миростроители» не могут функционировать без поддержки со стороны миротворцев, миротворцы не могут уйти без успешной деятельности «миростроителей». При проведении таких комплексных операций миротворцы стараются сохранить мир в данном регионе, тогда как «миростроители» стараются добиться того, чтобы этот мир держался на собственной основе.

Таким образом, миротворчество и сегодня является надежным инструментом урегулирования конфликтов. Свою актуальность и эффективность, с точки зрения затрат, показала дипломатия и, в частности, посредничество. По словам Генерального секретаря [21, «если война является неудачей дипломатии, то… дипломатия, как двусторонняя, так и многосторонняя, является нашей передовой линией обороны. Мир сегодня расходует миллиарды на подготовку к войне; так не следует ли нам затратить один-два миллиарда на подготовку к миру?»

Основные проблемы, на которых концентрирует свое внимание ООН, и в особенности Совет Безопасности, состоят в следующем [1]:

• устранение разрыва между существующими международными нормами и их полным уважением и соблюдением;

• обеспечение беспрепятственного доступа гуманитарных работников к нуждающимся;

• обеспечение безопасности гуманитарного персонала;

• рассмотрение более эффективных мер по защите детей в вооруженном конфликте, включая повышение до 18 лет возраста призыва на военную службу, и забота о том, чтобы дети всегда избирались в качестве объекта приоритетного внимания в ходе всяких усилий по миростроительству и разрешению конфликтов;

• тщательная адресация санкций с тем, чтобы свести к минимуму их негативное воздействие на наиболее уязвимые слои населения (женщины, старики, дети); строгое осуществление оружейных эмбарго;

• прекращение безнаказанности за военные преступления и преступления против человечества;

• по мере возможности, предотвращение использования средств массовой информации в качестве инструмента конфликта;

• дополнение согласованных дипломатических, политических и военных акций мерами экономического и гуманитарного характера.

В последнее время все более активно включаются в процессы урегулирования конфликтов новые «действующие лица», такие как региональные организации государств, деловые круги, гражданское общество, включая научное сообщество.

Операции по поддержанию мира (ОПМ) сейчас включают существенный гражданский компонент, который придал им новое дыхание в процессе урегулирования конфликтов [36]. Вместо того чтобы заниматься только поддержанием прекращения огня в ожидании переговоров о политическом урегулировании, силы по поддержанию мира сейчас чаще развертываются с целью содействия политическому урегулированию. Это предполагает привлечение сил по поддержанию мира к такой деятельности, как сбор оружия, обезоруживание и демобилизация ополчений, наблюдение за выборами и надзор за полицейскими формированиями и даже их подготовка. Из пассивного наблюдателя войска по поддержанию мира превращаются в активного участника процесса политического урегулирования. Притом сегодня, как никогда, сила операций ООН по поддержанию мира заключается в ненасилии.

У операций ООН по поддержанию мира, несомненно, есть некоторые уникальные преимущества, которых ни у кого больше нет, включая универсальный характер их мандата и богатый опыт их проведения. Если Совет Безопасности будет готов санкционировать создание новых операций по поддержанию мира всякий раз, когда в этом может возникать необходимость, и на тот срок, который может оказаться необходимым, то это не только укрепит деятельность Организации Объединенных Наций по предотвращению конфликтов, но и будет способствовать ее более широким усилиям в области превентивной дипломатии, миротворчества и миростроительства.

6.5. Концепция миростроительства

Специалисты в области урегулирования смертоносных конфликтов придают особую важность миростроительству в качестве неотъемлемого элемента для обеспечения успеха операций по поддержке мира. Эффективное миростроительство требует активного привлечения местных сторон, причем такое привлечение должно быть многопрофильным по своему характеру.

Во-первых, все операции в пользу мира должны быть наделены возможностями заметно изменять жизнь людей в районе действия миссии на относительно раннем этапе деятельности миссии.

Во-вторых, «свободные и справедливые» выборы должны рассматриваться как часть более широких усилий по укреплению органов управления. Выборы будут успешными только в том случае, если население, которое оправляется от последствий войны, будет отдавать предпочтение избирательным бюллетеням, а не пулям, как надлежащему и надежному механизму, с помощью которого будут находить свое отражение их взгляды на новое правительство. Выборы должны поддерживаться более широким процессом демократизации и строительства гражданского общества, которое содержит в себе эффективное гражданское правление и культуру уважения основных прав человека.

В-третьих, наблюдатели из гражданской полиции ООН не являются «миростро-ителями», если они лишь регистрируют или стараются своим присутствием противостоять фактам злоупотреблений или другим недостойным действиям местных сотрудников полиции, что отвечало традиционному и до некоторой степени узкому взгляду на возможности гражданской полиции.

В-четвертых, необходимость неуклонного соблюдения прав человека и норм международного гуманитарного права в постконфликтный период.

В-пятых, разоружение, демобилизация и реинтеграция бывших комбатантов — ключ к немедленной постконфликтной стабильности и уменьшении опасности возобновления конфликта-представляют собой такую сферу, в которой миростроительство осуществляет непосредственный вклад в обеспечение общественной безопасности и правопорядка.

Практика постконфликтного миростроительства постоянно развивается. Она базируется на осуществлении комплексных и скоординированных действиях, направленных на устранение коренных причин насилия (будь то политическое, правовое, институциональное, воинское, гуманитарное, правозащитное, экологическое, экономическое, социальное, культурные или демографические) и создание инфраструктуры крепкого мира и безопасности.

Поскольку причины конфликтов различаются от страны к стране, то в каждом конкретном случае необходимо действовать с учетом конкретных ситуаций с целью укрепления мирного процесса и обеспечения его необратимости. Никакой стандартной модели постконфликтного миростроительства быть не может.

6.6. Концепция поддержки мира

Краеугольными принципами поддержки мира считаются: согласие местных сторон, беспристрастность и использование силы только в интересах самообороны. Однако опыт показывает, что в контексте современных операций в пользу мира, связанных с внутригосударственными/транснациональными конфликтами, местные стороны могут по разному манипулировать своим согласием. Та или другая сторона может дать свое согласие на присутствие сил ООН лишь для того, чтобы выиграть время и переоснастить свои боевые силы, а потом денонсировать свое согласие, если миротворческая операция уже не отвечает ее интересам. Сторона может стремиться ограничить свободу передвижения участников операции, проводить политику упорного несоблюдения положений соглашения или вообще отказаться от своего согласия. Больше того, несмотря на склонность руководителей группировок к миру, силы, которые непосредственно ведут боевые действия, могут, попросту говоря, находиться под намного менее жестким контролем, чем обычные вооруженные силы, с которыми имеют дело традиционные миротворцы, и такие силы могут разбиваться на группы, существование которых не было предусмотрено в мирном соглашении, на основе которого действует миссия ООН.

В этих условиях воинские подразделения ООН должны быть способны защищать себя, другие компоненты миссии и мандат миссии. Правила применения военной силы не должны ограничивать контингенты такой формой реагирования, как нанесение удара в ответ на удар, но должны разрешать наносить довольно сильные ответные удары с тем, чтобы ликвидировать источник смертоносного огня, который ведется по войскам ООН или по людям, которых им поручено защищать, и в особенно опасных ситуациях не должны заставлять контингенты ООН уступать инициативу тем, кто на них нападает.

Беспристрастность в таких операциях может означать соблюдение принципов Устава и целей мандата. Такая беспристрастность отнюдь не равнозначна нейтралитету или равному общению со всеми сторонами во всех случаях и в любое время, которое может сводиться к политике примирения. В некоторых случаях местными сторонами могут быть не равные в моральном отношении субъекты, а явные агрессоры и жертвы, и потому миротворцы могут иметь не только оперативные группировки для применения силы, но и моральное право применять ее. Например, геноцид в Руанде зашел так далеко в частности потому, что международное сообщество не смогло использовать или укрепить миссию, которая действовала тогда в стране, таким образом, чтобы она могла противодействовать явному злу. Только после этого Совет Безопасности в резолюции 1296 (2000 г.) постановил, что преднамеренные действия против гражданских лиц в ситуациях вооруженного конфликта и отказ в доступе к гражданскому населению, которое страдает от войны, в гуманитарных целях могут сами по себе представлять угрозу международному миру и безопасности.

Готовность государств-членов ООН предоставлять войска для участия в операции такого рода, которые пользуются доверием, также предполагает готовность идти на риск жертв во имя выполнения мандата. Нежелание соглашаться с таким риском стало более заметным после проведения сложных миссий в середине 90-х годов потому, что государствам-членам не совсем понятно, как при этом определять свои национальные интересы, идя на такой риск.

6.7. Концепция применения военной силы

Опыт применения военной силы в последнее десятилетие показывает, что решения на ее применение не всегда были убедительными и учитывали интересы государств региона, особенно соседних государств, на долю которых со временем пришлись сотни тысяч беженцев, инфекционные заболевания, социально-политическая нестабильность и др.

Решения о применении военной силы принималось чаще всего США и НАТО (во главе с США). Практически всегда общественности навязывалась мысль о том, что мирные средства урегулирования конфликта исчерпаны, что остается только силовой вариант. Такие выводы, как правило, делаются поспешно, на самом деле всегда есть несколько неиспытанных путей снятия противостояния без кровопролития.

Сильные государства в ходе подготовки и принятия такого рода губительных решений, как правило, даже не пробуют обнаружить хотя бы несколько возможных невоенных путей решения конфликтов. Конечно, имея даже солидные центры по исследованию конфликтов за несколько дней или даже за несколько недель невозможно проанализировать все возможные варианты. Но почти всегда есть возможность раньше времени провести соответствующую подготовку. Всегда заранее известно, какие ситуации могут получить опасное развитие, особенно если речь идет о социальных, политических или межэтнических коллизиях. Каждый конкретный конфликт имеет целый ряд своих неповторимых особенностей, тщательный учет которых дает возможность обнаружить наиболее реальные возможности относительно предотвращения обострения кризисной ситуации. Посильную помощь в решении этих судьбоносных вопросов может оказать приведенный в п.4 научно-методический аппарат исследования конфликтогенных ситуаций.

6.8. Концепция превентивных ударов

Концепция превентивных ударов вновь становится ориентиром внешней политики некоторых государств [10]. В ряде своих последних выступлений Президент США выразил готовность наносить военные удары по странам и организациям, которые могут представлять угрозу его стране в будущем. Эта концепция в современном американском варианте «покрывает» также и те случаи, когда источник потенциальной угрозы не «пойман с поличным», а лишь теоретически способен «прятать пистолет за пазухой».

Достоянием гласности стали совершенно секретные планы США, разработанные 30 лет тому назад [11], нацеленные на взятие под непосредственный военный контроль путем военной интервенции нефтяных месторождений Среднего Востгха. Планирование этого широкомасштабного неоколониального разбойничьего набега было приурочено к началу арабского нефтяного эмбарго, которое действовало в период с октября 1973 по март 1974 года. Арабские страны в то время пытались использовать так называемое «нефтяное оружие» против безоговорочной поддержки израильских захватнических войн со стороны США. Рассекреченные документы свидетельствуют о том, что Вашингтон планировал превентивные войны против арабских стран уже в то время, хотя эти государства не представляли для США никакой военной угрозы. Согласно планам, разработанным в бытность Президента США Никсона (Nixon), предполагалось, что в ходе молниеносной операции военновоздушных сил должны быть захвачены наиболее важные месторождения нефти в Саудовской Аравии, в Кувейте и в Абу-Даби. Что касается Абу-Даби, американцы давали понять, что там они рассчитывают на британскую помощь. Однако наибольшую угрозу для себя люди, планировавшие войну, видели в Кувейте, «куда могли попытаться вторгнуться, возможно, при советской поддержке, иракцы». Еще в то время британцы предостерегали американцев от такой войны, поскольку враждебная реакция арабского мира, как они считали, могла оказаться непредсказуемой. К тому же без особой нужды пришлось бы бросать вызов Советскому Союзу, хотя непосредственное военное столкновение с СССР, как говорится в документах, было невозможным. 30 лет назад Лондон предупреждал США также о возможных разногласиях в западном лагере, которые могли быть вызваны подобной военной интервенцией. «Поскольку США, наверняка, будут говорить, что действуют во благо всего Запада, то они потребуют от своих союзников полной поддержки, что могло бы привести к серьезному ущербу европейско-американским отношениям», — говорится в другом месте. Еще из одного документа можно узнать о серьезном недовольстве британского премьер-министра президентом Никсоном после того, как первый узнал, что Никсон привел во время ближневосточного кризиса 1973 года в повышенную боевую готовность стратегические силы США, дислоцированные по всему миру, не поставив в известность своего британского коллегу [11]. Спустя 30 лет эти планы были реализованы при непосредственном участии британской стороны уже с учетом нынешней ситуации.

Следует отметить, что американский президент не одинок в попытках осуществления подобной доктрины. После теракта на острове Бали австралийский премьер-министр Говард предупредил, что его страна намерена наносить превентивные удары по террористам, находящимся на территории соседних государств. Далее он расшифровал необходимость изменения стратегии тем, что «наиболее вероятная угроза национальной безопасности исходит от негосударственных террористических групп, и законы международного права более не соответствуют изменившимся условиям».

Суть концепции превентивного удара, рассматриваемой США, состоит в том, что потенциально возможная угроза мировой стабильности и национальной безопасности США должна быть устранена на территории ее возникновения путем использования военной силы независимо от ее уровня и степени проявления, в том числе и с возможным использованием ядерного оружия и без санкции ООН.

При этом возникает правомерный вопрос: насколько правомерно в международной политике руководствоваться принципом превентивных мер?

Оставим в стороне моральные аспекты концепции и остановимся на некоторых прагматических:

• во-первых, США уже имеют немалый опыт нанесения упреждающих ударов во Вьетнаме, Ливане, Кубе, Никарагуа, Судане и Сомали. Если не считать успеха такой политики в Гренаде, каждая такая акция приводила к существенному снижению американского имиджа и росту антиамериканизма, на устранение которых у американцев уходили миллиарды долларов и годы усилий;

• во-вторых, США заинтересованы в международном признании их права на применение указанной концепции, поэтому они поддерживают аналогичную позицию других стран, например Австралии. Теперь исполненные чувства благодарности австралийцы посылают 2000 военнослужащих в Персидский залив на поддержку сил США и Великобритании. Это делается, естественно, «в пику» остальному миру, включая Континентальную Европу и Россию. Англосаксонский мир еще раз демонстрирует, что избираемая им политическая логика отличается от логики большинства других стран [Ю];

• в-третьих, «заразительность» примера США в вопросах превентивных ударов. Не успела первая бомба упасть на Багдад, а негативные последствия новой доктрины уже проявились «во всей своей красе»: Северная Корея устами помощника министра иностранных дел заявила, что не собирается оставлять Соединенным Штатам монополию на нанесение превентивных ударов [10]. «Соединенные Штаты заявляют, что после Ирака мы на очереди», — заявил северокорейский дипломат, оправдывая намерение КНДР также прибегнуть к упреждающему удару «по источнику внешней угрозы» для нее. Таким образом, не успели Соединенные Штаты реализовать обещанные «превентивные меры» против Ирака, как сами оказались мишенью угроз применения по отношения к ним «превентивных мер».

А что будет, если о праве на аналогичные превентивные действия заявят Китай в вопросе «превентивного освобождения» Тайваня, Индия по «превентивному возвращению» Кашмира и другие государства?

Многие аналитики считают, что что подобная стратегия, если только она получит дальнейшее распространение, проигрышна для всех игроков. Мировая политика может надолго превратиться в игру с отрицательной суммой. Фактически мы теперь имеем дело с началом глобальной игры «на понижение». Больше всех в этой игре рискуют потерять Соединенные Штаты, если не учтут печальный опыт из событий 11 сентября 2001 года.

Особо следует выделить позицию Израиля по этоой проблеме. На Ближнем Востоке Израиль, пожалуй, первым в послевоенной истории будто бы успешно реализовал в 1967 году доктрину превентивных ударов. Идеологическим оправданием служило утверждение, что с арабами якобы невозможно договориться. Нет ничего удивительного в том, что подобные «заклинания» не прошли даром для самого Израиля: в 1973 году еврейское государство получило от арабов сокрушительный ответ в виде упреждающего удара против «сионистского агрессора».

Позже, в значительной степени под влиянием событий октябрьской войны 1973 года, израильское руководство пересмотрело свою политику по отношению к соседям, и заключило мирный договор с Египтом, оказавшийся одним из наиболее «соблюдаемых» мирных договоров в мире даже по европейским меркам (сравнить хотя бы с Версальскими соглашениями или пактом Молотова-Риббентропа). Есть у Израиля и мирный договор с Иорданией, который также выполняется обеими сторонами, что отрицает тезис о том, что с арабами (мусульманами — в другом изложении) невозможно договориться.

Концепция превентивных действий в военной политике оказывается несостоятельной из-за того, что принимающая ее сторона перестает правильно оценивать степень субъектности своего вероятного противника, не принимая во внимание то, что он способен к рефлексии и к изменению своей собственной стратегии, способен перестать быть врагом и готов стать партнером (если речь не идет о борьбе с международным терроризмом).

Комментируя эту тему медицинской терминологией [10], можно сказать, что «болезнь превентивных ударов» подобна аутоиммунной агрессии, когда силы, которые по идее должны были бы нести «телу человечества» здоровье, становятся главным механизмом глобального саморазрушения. В итоге предлагаемые нынешней администрацией США лекарства лишь приближают и усугубляют болезнь.

Внедряя концепцию превентивных ударов США вступили в сложные отношения с международным правом, но ведь в будущем проблемы с международным правом могут возникнуть и у Китая, Индии, целого ряда стран. «Что позволено Юпитеру — не позволено быку»?

Риторический вопрос, а как поступать Украине при обеспечении своей национальной безопасности, если бы косу Тузла строила не Россия, а, например, меньшая по размерам и численности населения соседняя Словакия? Или Украина, но только в направлении к российской границе? А имеет ли Украина право нанести превентивный удар по России, если усматривает в размещении российского Черноморского флота в Севастополе угрозу для своей национальной безопасности? А как устранить звучавшие несколько лет назад претензии со стороны Румынии на остров Змеиный и т. д. и т. п.?

Российская Федерация, судя по заявлениям министра обороны Сергея Иванова, также рассматривает возможность нанесения превентивных ударов. Такого рода заявления, как известно, звучали в связи с ситуацией вокруг Панкисского ущелья, а также в свете доработки Концепции национальной безопасности РФ [12]. У ведущих стран мира, в частности, у Франции, существуют определенные опасения в связи с тем, что Москва решила взять на вооружение внешнеполитическую риторику американской администрации, которую сама же неоднократно критиковала. Между тем французы считают нереалистичной возможность нанесения Москвой превентивных ударов за пределами территории СНГ. Многие эксперты в Париже полагают, что разговоры о превентивных ударах — это просто сигнал Западу о том, что Россия хочет обладать монопольным правом на доминирование в СНГ.

Украина осуждает идею превентивных ударов без разрешения ООН. Так, министр иностранных дел Украины К. Грищенко в интервью агентству УНИАН 18.10.2003 года назвал превентивные удары новацией, «которая особо опасна», поскольку возникает вопрос, а кто определяет правомерность таких ударов? Он заявил также, что с точки зрения международного права единственным органом, который может давать «добро» на применение военной сили в международных отношениях, кроме случаев самообороны, является ООН [14].

Превентивные войны — это очень болезненные прививки. Разумеется, если они вынуждены определенными обстоятельствами. Потенциальные получатели ударов, которые известны (например, Северная Корея, Сирия), просто должны вести себя максимально осторожно. Сегодня они еще не представляют никакой опасности, но это только сегодня. Трудно сказать, какой будет динамика их развития. Трудно предусмотреть, какое решение может принять ООН, потребуется ли для предупреждения возможных угроз с их стороны военный удар или достаточно будет просто некоторых санкций, а еще проще, решения проблемы дипломатическим путем. Например, совершенно ясно, что новый удар по Сирии качественно ничего не изменит, а угроза применения силы будет даже эффективнее. Нечто подобное можно сказать и об Иране, хотя там ситуация сложнее, и учитывая окрыленность американцев победой в Ираке, удар по Ирану более вероятен ИЗ].

Многие аналитики считают эффективными превентивные удары против международных террористов, распространителей оружия массового уничтожения, которых могут представлять собой диктаторские режимы. Так, американцы главную угрозу видят в сращивании нестабильных диктаторских режимов с международным терроризмом в их причастности к распространению оружия массового уничтожения.

Американские эксперты полагают, что защищаться только после того, как противник нанесет удар, преступно с точки зрения конституционной обязанности обеспечивать безопасность США [13]. Об этом говорится и в стратегии национальной безопасности США (2002 г.) [6]: «…упор делается не только на поддержание военной мощи США и их союзников, но и на превентивные меры по предотвращению угрозы распространения оружия, включая использование вооруженных сил за пределами Америки… Неспособность сдерживать потенциального врага, быстрое появление сегодняшних угроз и потенциальный вред, который может быть вызван выбором оружия нашими противниками — все эти причины не позволяют нам больше оставаться в стороне от происходящих в мире событий. Мы не можем позволить врагам атаковать нас первыми».

Поэтому как только выявляются источники угроз Соединенным Штатам, даже если эти источники находятся в руках каких-либо неправительственных организаций, они становятся легитимными целями для превентивных ударов США.

В этих условиях США вряд ли будут оглядываться на ООН. Доказательство факта угрозы будет представляться американскими разведслужбами своему правительству, которое примет решение, а затем постарается убедить американский конгресс и, если получится, заручиться поддержкой части мирового сообщества. Но такая поддержка не будет играть решающей роли в принятии политического решения (как это было, например, с применением силы против Ирака весной 2003 года). США видят угрозу в тех странах, которые могут нанести им неприемлемый ущерб. По этому критерию в противники Штатов попадает в первую очередь Россия. Она сохранила ядерный потенциал, и, независимо от того, дружат сегодня Путин и Буш или нет, американский истеблишмент никогда не будет доверять стране, которая имеет военный ресурс, позволяющий ей оставаться независимой от прямого шантажа. Вторая страна — это Китай, активно развивающееся государство. Соединенные Штаты не терпят сопротивления, так уж они устроены. Как двухколесный велосипед: должен ехать — иначе упадет. В такой ситуации приоритетом США становится устранение субъекта — носителя политической воли и возможного военного сопротивления. Но в лоб этого не сделаешь. Поэтому выбивание из обоймы таких стран, как Ирак, Иран или Северная Корея, строится по принципу их связей с Москвой или с Пекином ИЗ].

В последнее время дискуссия по вопросу концепции превентивных ударов резко обострилась, особенно когда стали высказываться мнения в пользу применения в превентивных ударах ядерного оружия [12]. Сопоставляя американскую стратегию национальной безопасности, включающую концепцию превентивного удара, с сообщениями об активизации в США разработок и производства ядерного оружия, эксперты делают вывод о том, что в превентивных ударах может использоваться и ядерное оружие. Аналитики Пентагона уже вовсю занимаются выработкой критериев допустимости использования ядерного оружия. Некоторые условия уже сформулированы и вошли в отчет о состояния ядерных вооружений, недавно подготовленный военным ведомством США [11]. В результате в мировом сообществе возникли серьезные сомнения в искренности руководства США, которое на фоне заявлений о необходимости соблюдения договора о нераспространении ядерного оружия расширяет свой ядерный арсенал и готовится перейти от стратегии ядерного сдерживания к тактике превентивных ударов, тем самым, провоцируя мировое сообщество на новую ядерную гонку.

Нам кажется, что практическая реализация отдельными государствами рассмотренной выше концепции превентивных ударов будет стимулировать создание военных союзов или блоков вокруг этих государств, а это повлечет за собой новую гонку вооружений, что наше поколение уже пережило.

Таким образом, в новых геополитических и военных реалиях при наличии различных точек зрения на характер будущих войн утверждается единое мнение: существующие формы предотвращения военных угроз уже недостаточны и поэтому требуются новые подходы, основные из которых и были рассмотрены выше.

Военные аналитики на Западе полагают, что при идентификации и прогнозах военных угроз следует исходить из размеров военной мощи противостоящей стороны и возможностей ее наращивания в течение определенных промежутков времени, наличия и остроты противоречий между государствами, особенно непреодолимых в рамках мирного времени, и намерений военно-политического руководства по их разрешению. Считается, что военная угроза возникает, если векторы этих составляющих совпадают. В зависимости от темпов эскалации военной опасности и перерастания ее в военную угрозу следует определять возможности ее нейтрализации как без применения, так и с применением военной силы.

Основное внимание фокусируется на политических, экономических, социальных и информационно-психологических мерах, разработке конвенций, соглашений и других документов, направленных на предотвращение применения оружия массового поражения. Однако хотя в этой области уже выработано множество норм международного права и имеется немало гуманитарных организаций, способствующих их реализации, правовые нормы не соблюдаются, подрываются многие важнейшие международные договоры, снижается авторитет таких мировых институтов, как ООН и ОБСЕ, призванных не допускать развязывания войн и вооруженных конфликтов.

Для более эффективного предотвращения любых военных угроз человечеству требуется разработать комплекс взаимоприемлемых дополнительных мер, предусматривающих, в частности, переход к новому политическому курсу с преобладанием политических критериев над военными, разработку концепций предотвращения конфликтов на ранних стадиях их развития. Идеи обеспечения «супербезопасности» (например, разработка стратегической оборонной инициативы, стратегической системы противоракетной обороны и др.) всегда олицетворяют краткосрочные интересы правящих элит и не могут компенсировать отсутствие политики обеспечения долгосрочных интересов нации.

Современные тенденции развития международных отношений принижают роль силового фактора и выдвигают на первый план факторы экономического, технологического, гуманитарного, экологического характера. То, что сегодня выглядит воплощением стабильности, завтра оказаться неустойчивым. В стабильном государстве заинтересованы не только ее граждане, но и серьезные иностранные предприниматели, желающие вкаладывать инвестиции и развивать свой бизнес.

Угрозам национальной безопасности, имеющим сложную природу, нужно противопоставлять адекватно сложную и разнообразную систему соразмерной защиты. Необходимо активно применять упреждающие технологии «демпфирующего» типа, гасящие разрастание конфликтов до острой фазы. Государство и общество должны развивать публичную составляющую информационно-прогностического обеспечения национальной безопасности — ведь нередко участники конфликта идут на его обострение, не оценивая отдаленных последствий своих действий для защищаемой ими системы ценностей.

Необходимо создать систему международной экспертизы по оценке угроз в различных регионах и в соответствии с выдаваемыми прогнозами формировать в обществе объективное представление о них. Если международная экспертиза установит, что уровень угроз превышает возможности невоенных мер, то надо опираться на реальную военную силу, применение которой должно санкционироваться системой коллективной безопасности (ООН или ОБСЕ).

Опыт ведения «холодной войны» показал, что общество, даже имея на вооружении самые мощные виды военных средств, способно предотвратить наступление второй, высшей фазы войны. В связи с этим заметно возрастает роль мирного периода и первой фазы войны. В этих условиях должны быть трансформированы функции политических и военных средств, придавая им роль прежде всего фактора предупреждения, сдерживания и даже устранения потенциальных военных угроз.

Украина, «добровольно» избавившись от военных средств, с помощью которых можно было самостоятельно решать задачи сдерживания и устранения потенциальных военных угроз (ядерное оружие, стратегическая авиация, ракетные войска стратегического назначения, ракетные комплексы средней дальности и др.), теперь может рассчитывать в «критических» ситуациях лишь на свои невоенные силы и средства, возможных союзников и «освободителей» и своевременную помощь системы коллективной безопасности.

Литература к разделу 6

1. Петровский Владимир. Стратегия и инструменты урегулирования конфликтов. Возможностей, которые есть у ООН, нет больше ни у кого в мире//Независимое военное обозрение. — 2001.— 21 июня. — № 10 (30).

2. Доклад Генерального секретаря о работе Организации//Организация Объединенных Наций: А/54/1 31 августа 1999 года.

3. Ятманова М. Г. Раннее предупреждение как инструмент предупреждения этнических конфликтов// Россия и мир. Раннее предупреждение как инструмент предупреждения этнических конфликтов. — 1999 год. htm

4. Степанова Екатерина. Россия и антикризисная стратегия НАТО после окончания холодной войны/Россия и основные институты безопасности в Европе. — Московский Центр Карнеги, 28.02.03.

5. Богданович В. Ю., Маначинский А. Я. Украина на перепутье//Еженедельник 2000.— 2004.— 26 марта — 1 апреля. — № 13.

6. Тихомирова. В. Американский взгляд на мир и безопасность (на материалах Стратегии национальной безопасности США)//Американский взгляд на мир и безопасность

7. Арцибасов И. Вооруженный конфликт: право, политика, дипломатия. — М., 1989.

8. Лебедева М. Процесс международных переговоров. — М., 1993.

9. Богданович В. Ю. Военна безпека України: методологiя дослiдження та шляхи забезпечення. — К.: Тираж, 2003.— 322 с.

10. Джадан Игорь. Болезнь превентивных ударов//Русский Журнал.-15.02.2003 // http:/ /supol.narod.riVarchive/2003/SU1157.НТМ

11. Райнер Рупп (Rainer Rupp). Америка зорко присматривает за нефтью и спустя 30 лет / «Jung/ W/lt» / Пер. с нем. В. Синица // inosmi.ru: 06 января 2004, 15:31. htm

Оригинал публикации: Das O/l f/st im Blick

12. Париж обеспокоен концепцией Путина о превентивных ударах// Независимая газета. — 2002.— 15 ноября. — № 244 (2798).

13. Превентивные войны против диктаторских режимов: путь к новому миропорядку или к планетарному хаосу? // Фонд либеральная миссия // http://www.lio/raLru/ sitan.asp?Num=367

14. Мiнiстр закордонних справ України Костянтин Грищенко пiддав критицi iдею превентивних ударiв без дозволу Ради Безпеки ООН // Радiо Ера: новини.- 18.10.2003 15.41. // Радiо Ера Новини мiнiстр закордонних справ України Костянтин Грищенко пiддав критицi iдею превентивних ударiв без дозволу Ради Безпеки ООH.htm