Конструктор

"ДЕРЗАЙТЕ, НЕ СМУЩАЯСЬ!"

Майским днем 1951 года, вскоре после празднования Дня Победы, начальника лаборатории НИАТ (научно-исследовательского института авиационной технологии) Дмитрия Николаевича Белоногова вызвали в городской комитет партии. Поздоровавшись и справившись о его здоровье, заведующий авиационным отделом горкома А.И. Каширин перешел к делу:

— Вы, Дмитрий Николаевич, наверное уже слышали об организации нового авиационного ОКБ во главе с Владимиром Михайловичем Мясишевым?

— Кое-что слышал. Из нашего института несколько человек направили туда на работу, — отвечал Белоногов.

— Очень хорошо. Мы сейчас подбираем кандидатуру парторга ЦК в это новое ОКБ, — продолжал Каширин, — и хотим рекомендовать на этот пост вас, Дмитрий Николаевич.

Взволнованный таким неожиданным предложением, собираясь с мыслями, Белоногов молчал.

— По образованию и предыдущей работе это дело вам близко, — продолжал Каширин, держа перед собой учетную карточку коммуниста Белоногова. — Опыт партийной работы вы также имеете, вот мы и решили поговорить с вами. Что вы скажете?

— Да уж очень все это внезапно, — начал Белоногов, не находя сразу нужных слов. — Я хоть и заведую конструкторской лабораторией, но ведь в самолетном ОКБ своя специфика. Словом, дело серьезное и мне надо крепко подумать.

— Ну что же. — согласился Каширин, — подумать, конечно, не вредно. Жду вас завтра к десяти часам утра. До свиданья, надеюсь на вас.

На следующий день Белоногов дал согласие, и Каширин повез его в авиационный отдел ЦК к И.Д. Сербину. Иван Дмитриевич подробно расспросил Белоногова о работе, об участии в партийных делах и одобрил его кандидатуру. Вскоре Дмитрий Николаевич Белоногов был направлен на работу в ОКБ-23 в качестве парторга ЦК ВКП(б).

Напутствуя его, И.Д. Сербин сказал:

— Некоторой особенностью вашей работы в ОКБ-23 будет то, что его главный конструктор беспартийный. Я не думаю, что у Владимира Михайловича Мясищева беспартийность является следствием каких-то его убеждений. Скорее всего, здесь имеет место недоработка партийной организации на его предыдущей работе, в частности в МАИ. Нам известно, что Мясищев — человек, безусловно, одаренный, талантливый, увлеченный авиацией. Хороший организатор, безупречно честный, высококультурный, интеллигентный, но ни в коем случае не мягкотелый. Жизнь не баловала Мясищева. Пришлось поработать ему и в так называемом «Спецтехотделе». Но он не потерял интереса к своему творчеству — об этом свидетельствует его предложение о создании нового самолета, поддержанное правительством. Думаю, что у вас с ним не будет принципиальных разногласий. Желаю вам успехов, Дмитрий Николаевич. Заходите, звоните.

Мы уже знаем, что ко времени прихода Д.Н. Белоногова в ОКБ само конструкторское бюро и его партийная организация только еще созда-

вались. Главной заботой парторга ЦК в то время был правильный, с партийных позиций подбор кадров. Будущие сотрудники ОКБ, создаваемого невиданно высокими темпами, приходили из различных КБ. НИИ и заводов. Они незамедлительно включались в работу того или иного подразделения. Одновременна с комплектованием конструкторских бригад и отделов там образовывались и партийные ячейки, перед которыми как партийные поручения ставились задания по развертыванию плановых работ по тематике подразделения. Парторг ЦК, члены парткома, партгрупорги старались довести до сознания каждого коммуниста понимание важности правительственного задания, порученного ОКБ, и ответственности за его выполнение.

Таким образом, партийное влияние на ход проектно-конструкторских и научно-исследовательских работ в ОКБ с самого начала его деятельности становилось закономерным, привычным и необходимым.

Этому во многом способствовала система работ по графикам, установленная и твердо проводимая В.М. Мясищевым и его помощниками с первых же дней существования организации. Каждый участок имел четкое задание, объемы и сроки выполнения которого были продиктованы требованиями правительственного задания и подчинены им. Насколько жестким был контроль за выполнением этих графиков, говорит хотя бы случай, когда Некрасов опоздал сдать в срок чертежи одной из моделей, описанный ранее…

Можно сказать, что стараниями руководства и партийной организации в ОКБ для каждого подразделения, каждого исполнителя были созданы такие условия работы, которые позволяли ясно видеть цель. Коллектив конструкторов был заражен идеями Мясищева, охвачен большим желанием, стремлением эти идеи реализовались, задания выполнить как можно лучше. И работы в ОКБ осуществлять не только оперативно, но и с высоким качеством.

Тогда, при становлении молодого коллектива, выполнявшего важное задание без скидок на молодость, действенное, организованное не формально социалистическое соревнование сыграло заметную роль в ускорении работ и в сплочении коллектива.

Кроме чисто производственных дел, партийный комитет много внимания уделял и бытовым вопросам. Большинство сотрудников ОКБ было заинтересовано не только в хорошей работе заводских столовых и городского транспорта, но и в улучшении своих жилищных условий. Вместе с главным конструктором, весьма активно помогавшим "на высоком уровне" решать вопросы обеспечения жильем, парторг ЦК, партийный комитет контролировали эти вопросы внутри ОКБ. Через коммунистов подразделений партком настойчиво и твердо проводил линию на улучшение быта сотрудников с учетом их вклада в общее дело и необходимости закрепления кадров.

Выше говорилось, что в начальный период деятельности ОКБ-23 роль опытного производства, которое должно было изготовлять различные модели, опытные образцы и стенды для проведения необходимых конструкторам проектных исследований, была поручена заводу № 23. Поэтому перед парторгом ЦК и всей партийной организацией ОКБ наряду с другими стала задача установления деловых связей с партийной организацией завода. И такие связи были налажены. Коммунисты ОКБ и завода, хорошо понимая общие задачи, стремились к рабочему содружеству. И поначалу никаких трений на этом участке не возникало, работали дружно.

Но случилось так, что в тот же период завод получил довольно трудоемкое задание, точнее — спецзадание, в срочном выполнении которого было заинтересовано руководство НКВД. Директор завода С.М. Лещенко, помня, возможно, о довольно неприятном времени своей работы в «Спецтехотделе» этого ведомства, постарался переключить на выполнение спецзадания максимум мощностей завода. А это сразу же вызвало нарастающее отставание в изготовлении экспериментальных объектов ОКБ. Посоветовавшись с Мясищевым, парторг ЦК Д.Н. Белоногов отправился к директору завода. Между ними произошел примерно такой разговор:

— Знаете ли вы, уважаемый Сергей Михайлович, что в прошлом месяце ваше производство не только не закончило изготовления двух очень важных моделей для испытаний в ЦАГИ, но и вообще почти остановило работы над ними? — мягко спросил Белоногов.

— Знаю, мне звонил ваш Гловацкий, жаловался. Но что делать — у нас в производстве срочный заказ, а вашим моделям, наверное, конца не будет. Так что — одной больше, одной меньше — вряд ли это так важно, как думаешь, парторг?

— Думаю, что вы ошибаетесь, Сергей Михайлович, — серьезно, не принимая шутливого тона директора, отвечал парторг. — Испытания моделей, о которых я говорю, должны дать конструкторам материалы для многих расчетов, сравнений и для окончательного выбора варианта компоновки самолета, а строить его предстоит вашему заводу. Так что, выходит, вы сами себя и задерживаете.

— Ну, знаете, товарищ парторг. — изменил тон Лещенко, — кто кого и как задерживает, еще надо хорошо разобраться. Вы сами только подумайте: прошло уже пять месяцев со дня выхода постановления правительства о вашем ОКБ, а у вас все еще только модели да стенды, настоящим делом и не пахнет. Мы готовы строить ваш самолет, но где же чертежи на него? Вы лучше меня знаете, что их не только на вашем заводе, но и в вашем ОКБ еще нет…

Директор возбужденно прошелся по кабинету, остановился возле Белоногова и вдруг, понизив голос, спросил:

— Скажи, Дмитрий Николаевич, как коммунист коммунисту, а сам-то ты веришь в успех мясищевской затеи с этим сверхсамолетом?

— Что-о-о? — вскинулся Белоногов. — Да как вы могли сказать такое… Меня партия поставила обеспечивать выполнение важного оборонного задания, а не играть в сомнения, товарищ директор. И я без всяких сомнений верю в это дело и его важность для нашей страны. Сам твердо верю и вам рекомендую проникнуться такой же верой, и коллектив свой на то же настраивать. Вот так. А вам я обещаю, что в случае невыполнения в срок заказов ОКБ на модели и другие экспериментальные работы мы добьемся того, чтобы выполнение планов за третий и четвертый кварталы этого года заводу не было засчитано…

… В авиационном отделе горкома партии с пониманием отнеслись к претензии конструкторов, высказанной парторгом. Они помогли директору Лещенко избавиться от сомнений. Настроение его заметно изменилось, и в заводских цехах снова и успешно развернулись работы по заказам ОКБ.

Что же касается чертежей на самолет, то директор был неправ, говоря, что их не было в цехах завода. Чертежи многих агрегатов на заводе были, но по ним заказывались только опытные, экспериментальные образцы для проверки конструкции и контрольных испытаний, по результатам которых происходила доработка самих чертежей. А в чем директор был совершенно не прав, так это в утверждении о срыве сроков со стороны ОКБ. На момент разговора с Белоноговым он прекрасно знал сроки утвержденного министерством графика работ по самолету 103М. Там, в частности, предусматривалось, что до начала передачи чертежей заводу должна состояться Государственная макетная комиссия.

Для непосвященных читателей скажем, что значительным этапом в процессе создания нового самолета является постройка его макета в натуральную величину и предъявление его Государственной макетной комиссии. Возглавляет ее один из руководителей ВВС. В Госкомиссию входят крупнейшие военные специалисты по различным разделам и службам авиации. На основании изучения проекта и макета Госкомиссия в состоянии дать квалифицированную оценку будущего самолета.

В соответствии с установленными требованиями деревянный макет самолета должен полностью соответствовать (и по размерам, и по компоновке) будущему самолету. В его кабине, например, все должно быть так, как в натуре. Бомбовый отсек по конструкции и габаритам должен допускать загрузку макетов авиабомб заданных калибров. Шасси должно убираться в свои отсеки. Установки двигателей, оборонительное вооружение, радиолокационное и другое оборудование — все должно быть представлено на макете так, чтобы прежде всего сами конструкторы, а затем и военные специалисты могли дать заключение о доступности и удобстве эксплуатации этих установок.

В.М. Мясищев, его заместители, да и все конструкторы весьма активно и с увлечением работали на макете самолета в процессе его постройки. Макет, как своеобразный объемный чертеж, давал возможность конструкторам впервые, задолго до постройки самолета, увидеть свои решения узлов, агрегатов, систем. Причем не изолированно, а взаимосвязанно со всеми "соседями".

Предъявление макета самолета со стороны ОКБ, то есть промышленности, и его положительная оценка Госкомиссией, то есть Министерством обороны, означало, что заказчик удовлетворен развитием процесса создания нового самолета и согласен на постройку его опытного экземпляра для наземных и летных испытаний. Кроме того, предъявление — приемка макета нового самолета дает возможность заказчику своевременно уточнить свои требования (ТТТl) к этому объекту.

Короче говоря, предъявление, рассмотрение и приемка макета самолета — это очень ответственное научно-техническое мероприятие, в ходе которого бывают и острые дискуссии, и конфликтные ситуации, и срочные переделки отдельных агрегатов и устройств на макете.

Предъявление макета самолета 103М состоялось в начале 1952 года. Макет самолета и проектные материалы по СДБ были одобрены Госкомиссией, что, безусловно, способствовало дальнейшей активизации работ и в ОКБ, и у смежников.

Постройкой макетов самолетов в ОКБ занимался специализированный цех. Его начальником длительное время был СИ. Пыряев. По мере оснащения цеха и укомплектования его кадрами цеху передавалось и модельное производство. В результате образовался уникальный модельно-макетный цех, в котором трудились такие специалисты, как Н.А. Дрожжин, Е.М. Рязанов и другие.

Пополнение проектного отдела кадрами сопровождалось некоторыми изменениями его структуры. Так появилась группа аэродинамической компоновки во главе с И.К. Костенко, в которую перевели Д.Ф. Орочко и М.К. Прокофьеву. Орочко поручили связь с ЦАГИ по аэродинамическим исследованиям и предварительным расчетам проектов самолетов.

В то время кроме вариантов проекта «25» (самолет 103М как дальний бомбардировщик) конструкторы отдела Л. Л. Селякова разрабатывали еще и следующие проекты:

"26" — транспортный самолет с турбовинтовыми двигателями (в какой-то мере прототип самолета Ан-12);

"27" — пассажирский вариант самолета "26";

"28" — модификация самолета «25» в высотном варианте;

"29" — пассажирский вариант самолета «25» (двухэтажный фюзеляж, как впоследствии на самолете Ил-86);

"31" и «32» — проекты сверхзвуковых самолетов среднего класса с взлетным весом до 100 тонн.

Даже неполный перечень проектов самолетов, которыми занимался только что созданный, еще окончательно не оформившийся проектный отдел нового ОКБ В.М. Мясищева, говорит о многом. Прежде всего, о неистощимом запасе идей, задумок у главного конструктора. Идей, каждая из которых, устремленная в будущее, была не бесплодной фантазией, а отражала потребности ВВС и ГВФ нашей страны.

Говорит этот перечень и об огромном запасе творческих сил у молодого проектного коллектива, руководимого Л.Л. Селяковым.

В немалой степени эффективной работе способствовала позиция партийной организации ОКБ-23, взявшей верный курс на активную поддержку рождавшегося в коллективе всего передового, прогрессивного.

Здесь следует напомнить то обстоятельство, которое первое время несколько смущало парторга ЦК: В.М. Мясищев был в то время беспартийным. Но вскоре Белоногов смог на деле убедиться, что главный конструктор не отделяет себя от партийной организации, полностью поддерживает все начинания и усилия парткома, направленные на решение главной задачи, стоящей перед коллективом.

— Работать с Владимиром Михайловичем было очень легко, — рассказывает Д.Н. Белоногов. — В частности, он с пониманием относился к предложениям парткома по усилению партийного звена в руководстве ОКБ. Так, он санкционировал выдвижение на должности заместителей главного конструктора коммунистов Л.М. Роднянского и Б. Г. Легаева.

В ходе огромных работ по созданию стратегического бомбардировщика Мясищев все ближе подходил к мысли о вступлении в партию. Характерна такая деталь: в самый разгар работ он нашел возможность систематизировать свое политическое образование. Он не только сам успешно прошел курс Университета марксизма-ленинизма, но и увлек за собой других, в частности Л.Л. Селякова.

В начале 1953 года партийный комитет ОКБ принял В.М. Мясищева кандидатом в члены КПСС.

Однако возвратимся в проектный отдел, продолжим рассказ о его делах и понаблюдаем за несколькими молодыми специалистами, за тем, как становятся они конструкторами. У каждого из них наряду с повседневными делами появились такие задания, которые надолго занимали все их мысли, становились главными.

Для Д.Ф. Орочко таким заданием стала разработка группы вопросов по заправке самолета топливом в воздухе, в полете.

Началось с того, что однажды Л.Л. Селяков, подойдя к столу Орочко, положил перед ним лист миллиметровой бумаги и сказал:

— Дима, попробуйте-ка заняться вот этим…

Беглого взгляда на миллиметровку было достаточно, чтобы понять, что кривая, нанесенная на бумагу, устанавливает зависимость между дальностью полета самолета и расходом топлива.

— Надо разобраться: где, когда и как выгоднее всего заправлять самолет топливом в полете, — скупо пояснил Леонид Леонидович.

— Исходные данные — вот эта кривая, а остальное — соображай сам, — развел руками начальник, как бы показывая, что ему больше нечем поделиться с Орочко.

— Помнится, — говорит Дмитрий Федорович, — что столь скудные исходные данные, явно не соответствовавшие значимости и новизне задачи, поначалу меня сильно расстроили. Но вскоре это задание увлекло меня, возможно, в силу его неясности, «таинственности». В тот день, возвращаясь домой, в трамвайной тесноте, в метро, а затем дома я уже не мог избавиться от мыслей о заправке, которые надолго стали для меня главными…

— Цель заправки, точнее, дозаправки топливом летящего по маршруту самолета предельно ясна — это увеличение дальности его полета. На первый взгляд может показаться, что выгоднее всего пополнить запас топлива, когда будет выработана его первая заправка. Но для этого топливо необходимо доставить на заправщике (самолете такого же типа) в точку встречи самолетов, то есть израсходовать на это столько же топлива, сколько израсходует заправляемый самолет. А чем же тогда заправлять идущий по маршруту? И на чем возвращаться домой заправщику?

Может быть и другой вариант. Одновременно взлетевшие два самолета покрывают вместе одну треть заданного расстояния, затем второй отдает первому одну треть своего топлива и на оставшемся у него топливе возвращается домой… Известны и другие варианты заправок. Все их с жаром и нарастающим интересом рассматривал молодой инженер, изучая дополнительные материалы, используя математические и графические методы исследований.

В итоге работы Орочко получился оригинальный, интересный, имеющий практическую ценность труд. Его одобрил главный конструктор. Владимир Михайлович порекомендовал Орочко подготовить по этим материалам специальную статью для авиационного журнала. И такая статья была опубликована.

— Но главным для меня было то, — продолжает вспоминать Орочко, — что с момента начала работ над темой заправки я почувствовал себя по-настоящему включившимся в основные дела ОКБ-23…

При разработке эскизного проекта системы заправки топливом в полете были обстоятельно рассмотрены две различные схемы, условно названные «мягкая» и «жесткая». Первая, получившая в дальнейшем название «конус» и принятая для реализации, состояла из лебедки с намотанным на барабан гибким шлангом большого диаметра длиной около пятидесяти метров с металлическим конусом на конце и телескопической штанги с подвижной носовой частью, снабженной замком для прочного и герметичного соединения штанги с конусом. Лебедка со шлангом и конусом устанавливалась на самолете-заправшике, а штанга — на заправляемом самолете.

В полете два самолета — заправщик и заправляемый — подстраивались один к другому так, чтобы штанга заправляемого самолета, летящего ниже заправщика, вошла в конус заправщика и надежно с ним соединилась. Достигалось это тем, что после касания штанги и конуса происходил «выстрел» подвижной части штанги в середину конуса, и ее замок прочно и герметично запирал соединение. Начиналась перекачка топлива из заправщика в баки заправляемого самолета. Процесс этот, занимавший около 20 минут, осуществлялся на высоте 5–6 км, а самолеты летели со скоростью около 800 км/ч.

Сегодня, когда мы периодически с помощью телевидения становимся свидетелями очередной стыковки наших космических кораблей на орбите, летящих на космических высотах и с космическими скоростями, стыковка в полете элементов упомянутой системы заправки может показаться пустяковой задачей. Но тогда — тридцать лет назад — над решением этой задачи ломали головы многие специалисты солидных организаций и ее решение в ОКБ Мясищева было по праву воспринято как настоящий успех. Хотя в процессе создания этой системы был период, когда конструкторские задумки, отлично выглядевшие не только на бумаге, но и в натуре, на стенде, в полете оказывались "неработоспособными"…

Да и для летчиков в начале освоения системы заправки было далеко не просто преодолеть своего рода психологический барьер. Стыковку штанги и конуса некоторые летчики-испытатели осваивали с трудом. Но вскоре заправка топливом самолетов в воздухе стала штатной операцией, доступной летчикам строевых частей.

Знакомясь с рассказами о путях, которыми шли к конструкторской деятельности герои нашей повести, читатель мог отметить существенные различия этих путей.

Многие из уже знакомых нам конструкторов составляли значительную группу тех, для которых работа в конструкторских и расчетных подразделениях ОКБ—23 являлась как бы продолжением их учебы в институтах. В.М. Мясищеву тогда удалось собрать у себя в ОКБ около двухсот пятидесяти молодых специалистов — выпускников авиационных институтов Москвы, Харькова, Казани, а также Московского университета и некоторых других вузов. Этот отряд молодых составлял тогда порядка тридцати процентов общей численности сотрудников ОКБ. Производственные нужды ОКБ в конструкторском труде удачно сочетались с личными склонностями людей и с их основательной инженерной подготовкой.

Понимая, что нельзя полностью укомплектовать ОКБ-23 опытными кадрами конструкторов, не «разорив» другие ОКБ, сознавая, что возвращение к Мясищеву специалистов, ранее работавших под его руководством, и частичная мобилизация кадров из нескольких родственных организаций — это максимум того, что можно было бы сделать, главный конструктор и руководство ОКБ-23 смело пошли на привлечение к работе в ОКБ молодых и, невзирая на их неопытность. Поручили им разработку реальных конструкций. При этом В.М. Мясищев говорил молодым:

— Вы — выпускники лучших вузов нашей страны. Видные профессора-знатоки своего дела вкладывали в ваши головы самые передовые знания. Благодаря этому вы пришли сюда вооруженными достижениями современной науки. Теперь вы не только можете, но вам просто необходимо, вы обязаны применить ваши знания в практической деятельности. Выполняя конкретные задания, поручаемые вам, творите, дерзайте, ищите новые, наилучшие решения. Пусть ваши предложения будут подчас казаться фантастическими — не смущайтесь. Если вы уверены в своем предложении, защищайте его, доказывайте свою правоту, невзирая на авторитеты оппонентов. Конечно, я не призываю вас к анархизму, поймите меня правильно. Руководители подразделений, где вы работаете, достаточно грамотные и опытные люди, чтобы вовремя разглядеть дельное предложение и поддержать его. Так давайте эти предложения, дерзайте, не смущаясь!

Хочется подчеркнуть, что Мясищев не только говорил, призывал, но и действовал в том же направлении — приобщал молодежь к активному созидательному и ответственному труду. Обходя рабочие места, он многое успевал заметить, следил за развитием отдельных конструкций, разрабатываемых молодыми. Владимир Михайлович требовал от своих заместителей и от всех руководителей подразделений такого же внимательно-поощрительного отношения к начинающим конструкторам. Он активно поддерживал такие предложения, как создание Совета молодых специалистов, проведение технических конференций с докладами молодых специалистов и т. п. Безусловно, все это способствовало быстрейшему росту конструкторского мастерства новичков. Обратимся к конкретному примеру.

11 июня 1951 года группа студентов-дипломников МАИ, руководителем которой был профессор В.М. Мясищев, прибыла в ОКБ-23 для выполнения своих дипломных проектов. В состав группы входили староста группы Ю.П. Бобровников, В.М. Максимов, B.C. Шишов, М.Н. Петров, В.Д. Волохин и А.С. Липко, ставший позднее летчиком-испытателем ОКБ. Им отвели отдельную комнату и вскоре объявили, что каждый их рабочий день будет состоять из двух частей: первая половина — работа над дипломным проектом, а вторая — работа по заданию начальника бригады. В ОКБ тогда стремительно развертывалась конструкторская разработка СДБ 103М и дороги были каждая голова и пара рук.

— Моей первой самостоятельной; конструкторской работой, вспоминает Ю.П. Бобровников, — было конструирование створок бомбоотсека нового самолета. Совершенно уникальный бомбоотсек самолета-гиганта имел длину около шести метров при ширине около двух метров. Две громадные створки, как два крыла, должны были открываться при скорости полета 850 км/ч, испытывая огромные аэродинамические нагрузки, одновременно «вмешиваясь» в стабилизацию и управление полетом самолета. В этой задаче вопросы прочности и веса, аэродинамики и динамики, переплетаясь, образовывали довольно сложный комплекс. Трудности их решения усугублялись тем, что створки должны были быть сравнительно тонкими.

Помнится, первые варианты конструкции створок из традиционного дуралюмина оказались неприемлемо тяжелыми, — продолжает рассказ Бобровников. — Начались поиски более легкой конструкции, которые привели к «сотовому» варианту из электрона. На бумаге конструкции выглядела заманчиво, но технологи и специалисты завода цветных сплавов отнеслись к этому предложению весьма настороженно. Опыта применения электрона в силовых конструкциях в то время еще не было, а тут еще требовалась штамповка с большой вытяжкой материала. Стали экспериментировать и, на мое счастье, задачу успешно решили. Впервые в практике отечественного самолетостроения «соты» из электрона с ячейкой 90x90 мм были освоены в производстве, и моя конструкция была принята. Конечно, я был безмерно счастлив и внутренне горд. Створки бомболюка, вероятно, казались мне тогда едва ли не главным элементом конструкции самолета 103М, — улыбается Бобровников. — В марте 1952 года я защитил дипломный проект, стал инженером и полноправным конструктором, членом коллектива проектного отдела ОКБ-23, - не без гордости заключает Юрий Петрович.

А бомбоотсек СДБ надолго стал объектом конструкторских разработок Ю.П. Бобровникова — ему поручили компоновку размещения различных грузов и установок в этом отсеке. В частности, когда в бригаде Л. П. Давыдова из отдела Г. И. Архангельского обрисовывались контуры громоздкой лебедки (более полутонны весом и около полутора метров высотой) с намотанным на ее барабан шлангом и солидным металлическим конусом системы заправки, то забота о ее размещении и креплении в отсеке, а также обеспечении нормальных условий ее эксплуатации, легли и на Бобровникова.

Леонид Петрович Давыдов — сын кадрового работника туполевской организации — пришел в ОКБ-23 уже опытным конструктором, прошедшим хорошую школу в ОКБ А.Н. Туполева и П.О. Сухого. Пятнадцатилетним мальчишкой поступил Леня учеником-чертежником в КБ Туполева. Закончив там же чертежно-конструкторские курсы, с увлечением работал в бригаде Погосского, а затем у Сухого, набираясь опыта, пытаясь сам сделать «что-то». Видя интерес и старания юноши, старшие товарищи помогли ему поступить в вечерний авиационный институт при ЦАГИ.

— Днем работали, вечером учились, — вспоминает Леонид Петрович. — Но нередко и после учебы возвращались на работу и продолжали трудиться — институт был рядом, а выполнение рабочего задания было делом святым…

Окончание Давыдовым четвертого курса института совпало с переводом ОКБ П. О. Сухого в Харьков. Там развертывалось серийное производство самолета Су-2. Учебу пришлось прервать. А вскоре началась война, и окончание МАИ отодвинулось на послевоенное время — на производстве все было подчинено требованиям фронта.

После возвращения из Харькова в Москву ОКБ П.О. Сухого некоторое время продолжало успешно работать. Однако, как уже было сказано выше, в конце 1950 года было внезапно закрыто. Его конструкторские подразделения, не расформировываясь, были переданы в ОКБ А.Н. Туполева. И когда вышло распоряжение о переводе части конструкторов от Туполева в ОКБ-23, то бригаду шасси Н.П. Поленова и бригаду гидравлики Л. П. Давыдова перевели туда полностью. И это было очень кстати, так как на самолете 103М гидравликой управлялось многое — и на земле, и в полете. Бригада Л.П. Давыдова с ходу приняла на себя этот довольно сложный участок. Начальник отдела шасси и гидравлики Г.И. Архангельский, организуя свой конструкторский отдел, своевременно предусмотрел в нем конструкторско-расчетную группу во главе с молодым специалистом В. К. Карраском. Это позволило обеспечить квалифицированными расчетами все гидросистемы и агрегаты, создававшиеся в ОКБ Мясищева, без излишних «запасов», то есть перетяжелений. "Журналы расчетов гидросистем" — документы, свидетельствующие о высоком инженерном уровне работ — в те времена можно увидеть только в ОКБ-23.

— Необходимо особо заметить, — подчеркивает Л.П. Давыдов, — что нам — гидравликам ОКБ Мясищева — приходилось по многим вопросам авиационных гидросистем выступать зачинателями, как говорят, "прокладывать лыжню". Такие необходимые для СДБ 103М новинки, как гидронасосы переменной производительности, гидроагрегаты, работавшие на переменном электрическом токе (примененном также впервые), гидравлические краны с электроприводами, позволившие реализовать дистанционное управление гидравликой и повысить надежность систем дублированием, и многое другое начиналось у нас, в отделе Георгия Ивановича Архангельского.

— А из конструкций, разработанных в моей бригаде для самолета 103М, — продолжает Давыдов, — запомнилась гидросистема управления передней стойкой-тележкой шасси. Здесь все было новое, не имевшее аналогов. Основную завязку этой системы выполнили мы с Н.Н. Юшкевичем. Он же конструировал и механизм управления. Работа была очень интересной, трудились мы все с большим увлечением…

Выше упоминалась созданная в ОКБ-23 система заправки топливом самолетов в полете, «пограничными» элементами которой были конус на заправщике и штанга на заправляемом самолете. Так вот, прежде чем летчик-испытатель Н.И. Горяинов, а за ним и другие научились осуществлять стыковку штанги с конусом в полете, конструкторам бригады Л.П. Давыдова пришлось немало поработать. Именно в результате творческого труда Давыдова и конструкторов Н. Юшкевича, А. Мосина, П. Шаповалова, а также Ю. Бобровникова и других, штанга, лебедка с конусом и другие элементы системы заправки получили конструктивные решения, воплотились в металл и, подчинившись воле их создателей, «научились» работать сначала на стенде, а потом и в полете.

Конструктивная разработка системы заправки топливом в полете, не имевшей аналогов, была из тех любимых Л.П. Давыдовым задачек, о которых он при случае говорил: "Это действительно конструкторская работа; ведь конструктор — это тот, кто на чистом листе бумаги, не имея аналогов, может создать необходимую конструкцию."

Следует здесь упомянуть и о такой детали системы заправки в воздухе, как датчики относительного расстояния, так называемые «светофоры». Уже говорилось, что для заправки топливом в воздухе два гигантских, тяжелых, с огромной инерционностью самолета должны были сблизиться и состыковать конус подающего шланга с приемной штангой. Расчет динамики совместного полета и выбор исходных данных для обеспечения безопасности этого полета, так же как и расчеты на начальной стадии создания системы, производил Д.Ф. Орочко, работавший тогда в отделе аэродинамики.

Усилиями ряда подразделений ОКБ-23 и организаций-соразработчиков система заправки была создана, отработана, испытана и сдана, в серийное производство. При этом оказалось, что кроме решения конкретной задачи увеличения дальности полета мясищевских СДБ область применения этой системы практически может быть значительно шире.

Например, позднее, когда ОКБ-23 развернуло работы по созданию сверхзвукового СДБ, существенным препятствием стал комплекс вопросов обеспечения взлета тяжелого самолета. Тогда одним из реальных и наиболее простых вариантов решения этой задачи стал вариант с применением этой системы. Сверхзвуковой СДБ мог взлетать практически с любого аэродрома в «облегченном» виде, то есть с небольшим количеством топлива на борту. Затем в районе взлета он дозаправлялся в воздухе необходимым количеством топлива и следовал по маршруту. В этом варианте для эксплуатации сверхзвукового СДБ не требовались ни мощное шасси, ни специальные ВВП с усиленным, а следовательно, значительно более дорогим покрытием.

Так иногда жизнь расширяет область применения перспективной конструкции, позволяя с ее помощью "расшивать тупиковые ситуации".

До сих пор наше повествование касалось в основном тех конструкторов, которые «придумывали» ту или иную конструкцию, переносили свои идеи на бумагу, языком чертежа посвящая всех в свои «тайны». Теперь, думается, пришло время рассказать о конструкторах-расчетчиках, «заведующих» такими фундаментальными характе-

ристиками любого летательного аппарата, как вес, прочность и аэродинамика. Известно, что самолет (независимо от назначения) является «продуктом» компромисса между этими характеристиками. «Примирением» явного антагонизма между ними и занят конструктор-автор. Уже упоминалось, что на заре самолетостроения в обязанности конструктора входило не только «придумывание», но и расчет прочности конструкции и определение ее веса. Аэродинамика тогда была областью главного конструктора. По мере усложнения конструкций самолета и бурного роста их харктеристик в большинстве отечественных ОКБ специалисты трех названных направлений стали обособляться. Так, в ОКБ-23 во главе отдела прочности стали Л. И. Балабух и его заместитель В. А. Федотов. Отделом аэродинамики руководили И.Е. Баславский и И. К. Костенко. Весовыми расчетами самолетов занималась группа Е.И. Ягодина. Крупную бригаду конструкторов-специалистов по аэродинамическим, конструктивно и динамически подобным моделям возглавлял В. В. Годовиков. Ко времени создания самолета М-50 все эти службы объединялись в Отдел технических проектов (ОТП) во главе с заместителем главного конструктора Л.Л. Селяковым. Кроме перечисленных подразделений в ОТП вошли: аэродинамическая лаборатория, лаборатория статиспытаний и макетно-модельный цех. Его начальником был С.И. Пыряев, а заместителем — Н.А. Дрожжин. Участком конструктивно и динамически подобных моделей заведовал "мастер на все руки" Е.М. Рязанов. В содружестве с конструкторами и технологом цеха Ю.И. Ивашовым Рязанов сделал этот участок цеха действительно образцовым.

В.М. Мясищев гордился своим модельным производством и нередко приводил туда гостей из различных организаций.

Идеологом динамических испытаний самолетных конструкций на динамически подобных моделях в ОКБ-23 был В.А. Федотов. Становление его как конструктора-расчетчика, а затем и конструктора-автора также прослеживается в этой повести.

…В то время, когда дирижабли в нашей стране были еще "в моде", юноша Валентин Федотов поступил в институт дирижаблестроения, где преподавали Г.Н. Назаров и Л. И. Балабух. Окончив институт, Валентин получил направление на работу в ЦАГИ. Там он попал в бригаду М.Р. Бисновата, занимавшуюся созданием экспериментального самолета СК-1. Здесь молодой человек оказался в кругу увлеченных людей, знакомство с которыми во многом определило его дальнейшую производственную жизнь. В частности, здесь он встретился с Павлом Михайловичем Знаменским. Ученую степень кандидата технических наук Знаменскому присвоили еще перед войной на ученом совете ВВА имени

Н.Е. Жуковского. Знаменский и Балабух (также перешедший на работу в ЦАГИ) помогли инженеру В.А. Федотову в его последующей работе над проблемами прочности авиационных конструкций.

Двенадцать лет работы в ЦАГИ, участие в исследованиях по ряду самолетов СМ. Лавочкина, А.С Яковлева, А.И. Микояна, А.Н. Туполева обогатили молодого специалиста и опытом, и знаниями. Приходилось ему участвовать в работах и по авиамоторной тематике. Например, он участвовал в исследованиях прочности компрессорных лопаток. Однако его влекла конструкторская работа. И когда в 1951 году началось возрождение ОКБ Мясищева, В.А. Федотов, следом за Л.И. Балабухом, перешел на работу в ОКБ-23, к нему в отдел.

— Здесь я сразу же окунулся в атмосферу конструкторского творчества с большим количеством экспериментальных и научно-исследовательских работ, — вспоминает Федотов. — Из новых, знакомых мне особенно запомнился Н.С. Строгачев — человек разносторонне образованный и талантливый, к сожалению, рано ушедший из жизни. Он тогда возглавлял группу подразделений ОКБ, работавших над планером СДБ 103М.

Л.И. Балабух, приглашая Федотова на работу в ОКБ-23. ориентировал его на участок динамической прочности СДБ. Участок статической прочности вел сам Лев Иванович. Но реальная жизнь настолько сблизила эти области, что В.А. Федотов, руководя своим участком, практически замещал Балабуха в случаях его отсутствия. Отметим, что обстановка тогда в ОКБ-23 сложилась довольно сложная и для конструкторов-разработчиков, и для конструкторов-расчетчиков. Самолет-гигант 103М изобиловал такими конструктивными узлами, которые не имели аналогов ни в части методик расчетов на прочность, ни в области экспериментальных материалов. Все делалось впервые. Накопленный отечественной авиацией опыт, образно говоря, оставался где-то позади, так как скорость и дальность полета самолета 103М должны были быть вдвое, а взлетный вес — вчетверо больше, чем у существовавших тогда самолетов-бомбардировщиков.

Не только огромные объемы, но и невиданно короткие сроки, отводимые планами работ, как правило, выполнялись. И для этого все работали, не считаясь со временем, помогая друг другу. Большое значение, конечно, имело и то, что в отделе Балабуха подобрались такие знающие и опытные специалисты, как С.Я. Жолковский, Ю.Н. Дубинин, А.Т. Тарасов, Б.А. Коршунов, А.Н. Беденко и другие. Тогда же в бригаду В.А. Федотова пришли несколько молодых специалистов: Ю.Е. Ильенко, К.П. Купскова, Б.А. Овчинников. Впоследствии они стали настоящими знатоками своего дела.

— Годы работы в ОКБ-23 под руководством В.М. Мясищева, — про-

должает вспоминать В. А. Федотов, — были для меня великолепной школой, обогатившей мои знания и умение как в области прочности авиационных конструкций, так и в понимании различных сторон работы конструктора. Коллектив ОКБ Мясищева в то время представлял собой драгоценный сплав большой мудрости таких близких мне по работе специалистов, как Строгачев, Балабух, Архангельский, Назаров, Нодельман, Роднянский и другие, и энергии молодежи, среди которой было немало высокоодаренных людей. Помнится, что мы в то время очень много спорили: ведь зачастую мы шли непроторенными путями. И в этих профессиональных спорах действительно рождались весьма прогрессивные решения в конструкциях невиданных доселе мясищевских СПБ. Именно этими поисками и находками наиболее рациональных конструкций и можно объяснить завидное долголетие самолетов В.М. Мясищева 103М и 201М. Конечно, для поддержания работоспособности этих замечательных машин потребовались определенные затраты. Но главное состоит в исключительно высоком качестве конструкторских решений агрегатов, систем и СДБ в целом. Добросовестное, высококачественное производственное исполнение этих машин до сих пор служит нам ярким примером безупречного труда.

— Мне хочется отметить также, — продолжает Валентин Александрович, — что, работая в ОКБ-23, ежедневно решая различные конкретные задачи, я все ближе и ближе подходил к вопросам конструирования. Развивая методы экспериментального подтверждения динамической прочности конструкций, я вместе с сотрудниками моего отдела, впервые в практике авиационных ОКБ, занялся конструктивноподобными моделями, в уменьшенном виде воспроизводящими основные элементы реальных агрегатов самолета. Эти модели скажу без преувеличения — открыли новые, практически неиспользованные ранее возможности исследования и оценки конструкций, их динамической и статической прочности.

— А для меня, — подчеркивает Федотов, — такое моделирование было отличной школой приобщения к конструкторской работе. В моем отделе организовалась конструкторская группа, разрабатывавшая конструктивноподобные модели. Следует отметить, что в то время ОКБ В.М. Мясищева и летно-исследовательский институт впервые провели исследования флаттерных характеристик на динамически подобных моделях в свободном полете со сверхзвуковыми скоростям. Разгон моделей до скоростей, соответствующих числу Маха, равному трем, производился пороховыми ускорителями.

— В дальнейшем упомянутая группа влилась в бригаду В.В. Годовикова, где наряду с моделями для аэродинамических испытаний стали разрабатывать и модели по заданиям нашего отдела. Развертывая работы по испытаниям коструктивно-подобных моделей, мы вскоре почувствовали, что логарифмическая линейка и арифмометр не обеспечивают наших потребностей в счетной технике. По инициативе нашего отдела, поддержанной аэродинамиками, возник и быстро завоевал "права гражданства" вычислительный центр ОКБ-23, без которого теперь создание сложных технических комплексов стало просто невозможным.

— Итак, — продолжает В. А. Федотов, — участие в многоплановых работах ОКБ-23 под пристальным вниманием и руководством, лучше сказать опекой, В.М. Мясищева и его заместителей развивало во мне стремление к конструированию уже не моделей, а агрегатов СДБ. Это стремление возросло, когда наше ОКБ занялось созданием сверхзвуковых объектов «40» и «50». В связи с этим в ОКБ развернулись работы по моделированию и испытаниям фрагментов конструкций по методике, теоретически обоснованной учеником Л.И.Балабуха, ныне доктором технических наук Л.А. Шаповаловым. Прочностные испытания агрегатов СДБ Мясищева из-за их больших размеров представляли значительную сложность и не могли быть массовыми. В то же время испытания отдельных узлов и типовых элементов конструкции, отвечая на те вопросы конструкторов, которые не поддавались расчетам, были значительно более оперативными. В частности, эти испытания играли существенную роль в поисках путей снижения веса конструкций. Для конструкторов же прочностные испытания фрагментов конструкций были великолепной школой. Участвуя в проведении этих испытаний, видя, как деформируется и разрушается под нагрузкой элемент его конструкции, автор ее наглядно ощущал ту "физику явлений", происходящих в испытываемом образце, понимание которой так необходимо конструктору.

Широкое внедрение в практику работ ОКБ-23 метода предварительной отработки на образцах (фрагментах конструкций) многих вопросов прочности является заслугой Л.И. Балабуха и его помощников — В.А. Федотова, А.Т. Тарасова, Ю.Н. Дубинина и других. Такая практика позволяла с большим упреждением обследовать ту или иную крупногабаритную конструкцию, находить и устранять ее «слабые» места. Это надежно гарантировало успех прочностных испытаний натурных агрегатов самолета, позволяло своевременно уточнять чертежи и проводить необходимые доработки конструкций.

— Я должен подчеркнуть, — говорит Федотов, — что роль Л.И. Балабуха в воспитании грамотных конструкторов в ОКБ Мясищева была очень велика. К нему приходили советоваться конструкторы всех подразделений ОКБ. И мне не известен хотя бы один случай отказа с его стороны. А вот примеров "вечерних бдений" над решением того или иного «заковыристого» вопроса можно привести предостаточно. Бывали и такие случаи, когда Лев Иванович, не сумев с ходу решить ту или иную задачку, брал ее домой и на следующий день приносил исписанную зелеными чернилами тетрадь с подробным решением.

— Я с большой благодарностью и гордостью называю себя учеником Л.И. Балабуха, — взволнованно произносит В.А. Федотов. Да что там я. Льва Ивановича Балабуха своим учителем и наставником считают такие, например, крупные ученые, как Леонид Алесандрович Шаповалов, Николай Анатольевич Алфутов — руководители целого направления в науке, у которых с Балабухом имеется несколько совместных научных работ.

В начале, шестидесятых годов, после назначения В.М. Мясищева начальником ЦАГИ и перевода ОКБ-23 на "новую тематику", как тогда говорили, В.А. Федотова направили на работу в родственное ОКБ, поручив ему руководство всеми вопросами прочности создаваемых там конструкций. Более пяти лет Валентин Александрович успешно работал в новом коллективе, внедряя и совершенствуя методы расчетной и экспериментальной отработки статической и динамической прочности новых для него изделий. Но когда в 1967 году В.М. Мясищеву разрешили создать новое — шестое на его веку — авиационное ОКБ, то одним из первых он пригласил к себе на работу В.А. Федотова. Мясищев удовлетворил его пожелание и поручил ему конструкторский участок. Правда, назначая В.А. Федотова руководителем КБ каркасов, Мясищев оставил за ним и руководство отделом прочности. Так Валентин Александрович стал заместителем главного конструктора-начальника КБ каркасов и прочности.

Наконец его давнее желание осуществилось — он стал не только конструктором-автором. Он начал работать под непосредственным руководством В.М. Мясищева. Надо сказать, что у главного конструктора и его заместителя постоянное стремление к творческой конструкторской работе было общим. Как ни интересен и почетен был для Мясищева пост начальника ЦАГИ — всемирно известного института, но работа конструктора-творца влекла его сильнее. И, преодолевая досадные организационные трудности создания еще одного конструкторского коллектива, 65-летний Владимир Михайлович Мясищев был полон новых идей и задумок. Оказалось, что «хозяину» СДБ 103М и 201М не дает покоя мысль о дальнейшей судьбе этого его детища. Уже говорилось, что хорошо продуманная и отработанная конструкция и добротное исполнение в производстве сделали эти самолеты Мясищева стойкими долгожителями. Одним из основных заданий В.А. Федотову и коллективу его КБ была разработка и создание конструкций, превративших самолет 201М в мощный транспортировщик народнохозяйственных грузов. Задание было выполнено, успех достигнут, но уже после ухода В.М. Мясищева из жизни…

Безусловно, годы руководства ЦАГИ — головным научным институтом — породили у Мясищева некоторые новые черты. Так, у него появился интерес к ученым степеням своих подчиненных. Подчеркнем — именно подчиненных, а не к своим собственным. Примером тому может служить разговор, который он затеял с В.А. Федотовым вскоре после начала их новой совместной работы:

— Валентин Александрович, — обратился Мясищев к Федотову, — скажите, пожалуйста, почему вы до сих пор не имеете ученой степени, хотя бы кандидата технических наук? Вы, простите, пожалуйста, за нескромность, но я сам не мог найти объяснения этому и решил спросить вас об этом лично.

— Все некогда было заняться этим, Владимир Михайлович, — отвечал Федотов, явно не ожидавший такого вопроса от своего начальника, ранее не проявлявшего интереса к этой области.

— Вот, я так и знал! — неожиданно возбужденно отреагировал Мясищев. — Насмотрелся я в ЦАГИ, как десятки «деятелей» из кожи вон лезут, всеми правдами и неправдами добиваясь «остепенения». Для многих из них главная цель в жизни — получить «корочки» (так на их жаргоне именуется диплом кандидата технических наук). А вы, имея действительно интересные научные разработки, широко внедренные в практику, вы скромничаете, вам, видите ли, некогда…

— Нет, дорогой мой заместитель, так нельзя, — продолжал Мясищев. — Извольте-ка серьезно заняться этим вопросом и подготовить кандидатскую диссертацию на тему о динамической компоновке тяжелых самолетов. Так, кажется, вы с Селяковым назвали ваши разработки еще лет десять тому назад?

Федотов молчал, не зная, как отреагировать на такой «выпад» главного конструктора, а тот продолжал:

— С меня хватит и одного греха на душе — того, что я не заставил Леонида закончить институт, бросил его в «звании» талантливого самоучки… А вас я как-нибудь «дотюкаю», кандидатскую заставлю защитить!

Так и произошло. Ученый совет ЦАГИ единодушно одобрил диссертацию В.А. Федотова и в 1970 году присвоил ему степень кандидата технических наук. Забегая несколько вперед, скажем, что ровно через десять лет, в 1980 году, тот же Ученый совет ЦАГИ за работы по созданию транспортного самолета единогласно постановил присвоить В.А. Федотову ученую степень доктора технических наук.

Но еще раньше — в конце 1978 года — случилось печальное событие. В некрологе это звучало так: "На 77-м году жизни скоропостижно скончался Генеральный авиаконструктор, коммунист. Герой Социалистического Труда, профессор, доктор технических наук, лауреат Ленинской премии, заслуженный деятель науки и техники РСФСР Владимир Михайлович Мясищев."

А жизнь продолжалась, и в январе 1979 года главным конструктором последнего мясищевского ОКБ был назначен его верный соратник Валентин Александрович Федотов.

— По единодушному настоянию коллектива нашей организации, — рассказывает Валентин Александрович, — ей было присвоено наименование: — "Завод имени В.М. Мясищева". А названия изделий, создаваемых здесь, начинаются с буквы «М». И это не просто дань уважения и любви к Владимиру Михайловичу. Это закономерное следствие того, что в основе изделий, над которыми работает завод, лежат идеи и мечты В.М. Мясищева. Продолжая разрабатывать научно-техническое наследие выдающегося авиаконструктора В.М. Мясищева, мы не перестаем удивляться глубине его прозорливости и восхищаться ею. Осуществив некоторые из проектов Владимира Михайловича, мы получили признание и горды этим.

— В личном плане, — взволнованно продолжает Валентин Александрович, — я горжусь тем, что именно под руководством В.М. Мясищева я стал не только руководителем конструкторского коллектива, но и конструктором-творцом нового, нужного нашей стране.

К тому времени — концу семидесятых годов — жизнь выдвинула в число неотложных задачу транспортировки с заводов на космодром Байконур агрегатов нового ракетно-космического комплекса. Габариты и вес этих агрегатов были столь велики, а расстояния так значительны, что ни один из имевшихся видов транспорта задачу решить не мог.

Тогда В.М. Мясищев предложил транспортировать этот необычный груз на… «спине» стратегического бомбардировщика 201М. Фантастика? Да, поначалу это так и воспринималось теми, кто не знал конструктора Мясищева, предложения которого всегда были научно обоснованы.

— Конечно, задача была повышенной сложности, — вспоминает В.А. Федотов. — И решать ее нам пришлось уже без Владимира Михайловича…

На основании результатов лабораторно-стендовых исследований и расчетов два экземпляра самолета 201М были подвергнуты значительным доработкам. Изменился не только внешний облик машины, но и конструкция некоторых ее агрегатов. По существу, на базе 201М был создан новый самолет, первый полет которого состоялся в январе 1982 года.

За прошедшие семь лет транспортировщики ВМ-Т совершили тридцать рейсов на Байконур, доставляя туда блоки ракеты-носителя «Энергия» и корабли "Буран".

Заметную часть среди конструкторов ОКБ-23 составляли специалисты со среднетехническим образованием, и это было не случайно. Думается, что ветераны могут вспомнить то время — нелегкие 30-е годы, — когда на авиазаводах и в КБ счет не только инженерам, но и техникам с авиационным образованием велся буквально на единицы. И каждый из этих техников получал такую нагрузку, какую в нынешние времена трудно себе представить даже опытному инженеру.

Например, автор этих записок, прибыв весной 1934 года на авиазавод № 18 в Воронеж после окончания Московского авиационного техникума (ныне имени Годовикова), был тут же назначен руководителем группы крыла в СКО (серийный конструкторский отдел). Большую часть этой группы, численностью около тридцати человек, составляли студенты 3 и 4-го курсов Воронежского авиационного техникума. Завод — первенец 1-й пятилетки — еще продолжал строиться, но в его технических отделах уже начиналась работа по подготовке производства самолета типа "Максим Горький". Будущие техники-конструкторы первую половину рабочего дня трудились на заводе, а после обеда возвращались к себе в техникум на учебу. При этом автор этих строк следовал вместе с ними, так как он одновременно преподавал в техникуме курсы аэродинамики и расчета самолетов на прочность…

Получив хорошую подготовку в средней школе и техникуме, пройдя нелегкие производственные «университеты» и систематически занимаясь самообразованием, некоторые из этой категории увлеченных авиацией техников успешно трудились в различных подразделениях ОКБ, по праву занимая ведущие конструкторские посты. Вероятно, первым в списке таких сотрудников ОКБ-23 — следует назвать подлинного самородка-конструктора Леонида Леонидовича Селякова, бессменно руководившего проектным отделом ОКБ. Безусловно, в числе первых в этой плеяде специалистов-конструкторов должны быть названы и Игорь Павлович Золотарев (руководитель отдела систем управления), и упоминавшийся в начале повести руководитель отдела электрооборудования Владимир Павлович Краснушкин.

Особенно хотелось бы отметить черту, характерную для названных и подобных им людей, безусловно способных и талантливых. Это их безупречно добросовестное отношение к делу. Их репутация надежных исполнителей и руководителей была непоколебима. Ныне, наконец, возродившийся лозунг: "рабочее время — работе", практически повсеместно действовавший в ОКБ Мясищева, применительно к людям типа Золотарева имел и еще одну особенность. Они болезненно переживали свою «неполноценность» в отношении образования. Но, видя, как кое-кто из студентов-заочников выполняет учебные задания в рабочее время, они не могли позволить себе такую вольность. По этому поводу им не раз приходилось выслушивать советы, рекомендации и даже упреки, но решиться на совмещение работы с «официальной» учебой, а точнее — на учебу во время работы, за счет работы они не могли — не позволяла совесть. А так как "верховные жрецы" высшей школы в нашей стране однозначно ликвидировали такую форму фиксирования достижений самообразования людей, как экстернат, то техники типа Золотарева и Краснушкина так формально и оставались техниками, несмотря на то, что практически они были полноценными инженерами.

Особо следует подчеркнуть, что и сам В.М. Мясищев и большая часть руководителей ОКБ-23 не позволяли себе не только упрекнуть кого-либо из упомянутых техников, но и хотя бы намекнуть им на нехватку образования. В делах ОКБ эти люди с успехом выполняли те работы, на которые были способны, занимали достойные их места. И автор берет на себя смелость высказать от имени еще живых и уже ушедших техников ОКБ-23 благодарность руководителям этой действительно творческой конструкторской организации за проявленную ими чуткость к людям, преданным делу.

Наша беседа с Николаем Матвеевичем Гловацким началась с вопроса: нужна ли ОКБ собственная производственно-экспериментальная база? Оказалось, что этот вопрос, на первый взгляд кажущийся риторическим, становится особенно острым в том случае, когда ОКБ размещается на крупном серийном заводе того же профиля. Так это было, например, с ОКБ-23 В.М. Мясищева. Необходимость быстрого создания опытно-экспериментальной базы для этого ОКБ понималась тогда далеко не всеми руководителями, от которых зависело решение этого вопроса. А так как соображения, высказанные в нашей беседе, имеют непосредственное отношение к теме данной повести, мы позволим себе коротко изложить их здесь.

Несколько выше, рассматривая существо и содержание труда конструктора, перечисляя его многочисленные обязанности, мы упомянули о его активном участии в отработке созданных им конструкций на экспериментальных образцах. Так вот, опытное производство и экспериментальная база как раз и нужны для того, чтобы ОКБ могло, конечно, в кооперации с головным серийным заводом и смежниками создавать, испытывать и отрабатывать образцы, опытные экземпляры тех изделий, над которыми оно работает. Создавать оперативно, быстро, образно говоря — следом за карандашом конструктора, а иногда и с его "голоса".

Только наличие специализированного производства и экспериментальной базы как составных частей, структурных единиц ОКБ, может дать и дает конструктору возможность своевременно оценить правильность его решений, вовремя увидеть их слабые места и принять меры по устранению недостатков конструкции. Можно сказать, что конструкцию нового изделия следует считать состоявшейся только после того, как ее опытный образец успешно пройдет положенные ему испытания и доводки. Короче говоря, опытно-экспериментальная база ОКБ призвана обеспечить выполнение очень непростой задачи материализации идей конструктора, достижения того наивысшего качества образцов новой техники, которое нами было названо главной целью, основным смыслом деятельности конструктора.

… В характеристике члена КПСС с 1944 года Николая Матвеевича Гловацкого, написанной по случаю представления его к персональной пенсии и подписанной «треугольником» предприятия во главе с В.М. Мясищевым, говорится: "Основным направлением всей трудовой деятельности т. Гловацкого Н.М. была организация опытного производства, экспериментальных работ, чем он внес весомый вклад в дело развития отечественной авиационной техники."

Обратите, пожалуйста, внимание на глубокий смысл, заключенный в этой сухой формулировке. Ведь кроме оценки завидного постоянства рода занятий, выбранного человеком раз и на всю жизнь, в этих словах — признание высокой степени соучастия Н.М. Гловацкого и руководимых им опытно-экспериментальных баз в создании многих образцов отечественной авиационной техники. Эта характеристика великолепно иллюстрирует большую значимость такого существенного раздела конструкторской деятельности, как опытно-экспериментальные работы…

А началось все в небольших ремонтных мастерских танкового полка, где красноармеец Николай Гловацкий и двое его однополчан с разрешения командира роты стали выполнять совершенно необычное «спецзадание». Шел 1928 год. Н. Гловацкий, только что окончивший курсы общего машиностроения при институте имени Коган-Шапшая, был призван в армию и попал в танковый полк. С собой он принес увлечение мастерить своими руками. Вскоре он попросил своего командира похлопотать перед начальством о разрешении изготовить в полковых мастерских действующую модель танка. Просьба была подкреплена красочным рисунком будущей модели. Разрешение последовало.

Напарниками Николая Гловацкого по осуществлению этой затеи стали такие же увлеченные техникой красноармейцы, недавние заводские рабочие: электрик Горбунов и токарь Барыбин.

По замыслу создателей модель-копия танка, состоявшего тогда на вооружении Красной Армии, должна была иметь около метра в длину и соответствующие остальные размеры. «Сердцем» модели танка был электромотор, питавшийся от электросети через провод длиной более двадцати метров. Механизм переключения скоростей и направления движения модели, соединенный с электромотором, размещался в ее корпусе. А управление движением осуществлялось со специального пульта с помощью кнопок и тумблеров.

Около полугода трудились "три мушкетера" над своим детищем, совмещая эту работу с основными обязанностями красноармейца. При активной поддержке командира роты их труд увенчался успехом. Модель танка, немного «покапризничав», стала послушно выполнять команды оператора: двигалась вперед и назад, разворачивалась вправо, влево…

На очередном вечере отдыха в гарнизонном клубе демонстрация модели танка стала «гвоздем» программы. Когда поднялся занавес, зрители увидели на сцене красочный макет какой-то местности с лесочком, речкой, строениями, «укреплениями», а в центре макета — краснозвездный танк. Соответствие масштабов макета местности и танка рождало эффект «натуры». Зрители наградили художника аплодисментами.

Но вот танк «ожил». Он свободно перемещался по сцене, гудя мотором, штурмовал укрепления", даже стрелял из своей пушки, вызывая бурный восторг зрителей. Триумф создателей был полным…

Каким-то образом весть о модели танка дошла до командования, размещавшегося тогда во втором Доме Реввоенсовета на Красной площади. И "трех танкистов" с их «детищем» доставили по этому адресу. Наши друзья слегка оробели, оказавшись в окружении многих «шпал» и даже «ромбов». Но сработанная ими техника действовала безотказно, показ прошел успешно. Мало того, о модели, построенной красноармейцами, стало известно К.Е. Ворошилову, и мастеров-умельцев снова пригласили на показ. К сожалению, жестокая простуда не позволила Николаю Гловацкому участвовать во встрече с наркомом обороны, но его соавторы отлично продемонстрировали модель, заслужив одобрительный отзыв Ворошилова. Как писала газета "Комсомольская правда", за инициативу и мастерство, проявленные при создании учебного пособия — действующей, дистанционно управляемой модели танка — красноармейцы Гловацкий, Горбунов и Барыбин были награждены ценными подарками — комплектами обмундирования.

На первый взгляд, все это — не более чем занятный случай, удачное стечение обстоятельств. Но, как показали последующие события, для Н.М. Гловацкого он во многом определил его жизненный путь. Испытав захватывающий интерес творческого, созидательного процесса — ведь сами и придумывали конструкцию, и создавали ее — авторы действующей модели танка познали и горести и радости конструкторов-творцов нового.

После демобилизации из армии Н. Гловацкий поступил работать на небольшой заводик, начинавший изготовление бензо- и маслонасосов для лицензионного авиамотора Райт-Циклон. Начав работать техником-конструктором, Николай вскоре возглавил небольшую группу рабочих, которой поручили изготовление первых опытных экземпляров насосов. Причем не по чертежам, а по иностранным образцам. Работу успешно выполнили, насосы пошли в серийное производство. А группа Гловацкого превратилась в экспериментальную мастерскую. Николай Матвеевич поступил учиться в МАИ на вечернее отделение факультета самолетостроения. Очень нелегко было совмещать учебу и работу, тем более, что объемы работ, поручавшихся участку Гловацкого, росли. Мастерская превратилась в опытный цех, изготовлявший опытные образцы изделий, разработанных заводскими конструкторами.

— К этому времени относится и моя первая конструкторская работа, — вспоминает Николай Матвеевич. — Тогда наш завод и другие предприятия испытывали острую нужду в простых крепежных гайках. Изготавливали их на токарных станках, процесс был малопроизводительным и потребностей в гайках не удовлетворял. Вот мы с конструктором Барановым и задумали создать станок-автомат для изготовления гаек. Разработали конструкцию, изготовили опытный образец станка, отладили его, испытали — наша задумка удалась: гайки сыпались из станка, как семечки. Мы получили авторское свидетельство на этот станок. Его стали изготовлять серийно, и мне довелось видеть работающим уже серийный экземпляр этого станка, почувствовать себя автором… Ощущение, должен вам сказать, ни с чем не сравнимое…

— А трудности с учебой в институте все возрастали, — со вздохом продолжает Николай Матвеевич. — Правда, помогал мне учиться существовавший тогда бригадный метод. Если я день-два не появлялся в институте, то бригадир звонил директору завода Баринову. Тот вызывал меня и с усмешкой говорил: "Я понимаю, что тебе трудно и учиться и быть начальником цеха. Пожалуй, можно тебе помочь — освободить от должности начальника…" Тут уже я начинал протестовать — ведь у меня была семья. И все оставалось по-прежнему, только приходилось «нажимать», ликвидировать учебные "хвосты".

1935 год. Закончен Московский авиационный институт. Н.М. Гловацкий получает назначение на авиационный завод в Казань. В качестве заместителя начальника технологического отдела, а затем — начальника цеха он принимает участие в подготовке производства и постройке таких самолетов-гигантов, как дальний бомбардировщик В.Ф. Болховитинова (строилось несколько вариантов), самолета "Максим Горький" и других.

Началась война. На завод в Казани, начавший освоение производства пикирующего бомбардировщика Пе-2, прибыло эвакуированное из Москвы ОКБ В.М. Петлякова. Активно участвуя в освоении производством его самолета, Владимир Михайлович сразу же потребовал организации опытного участка производства — у него были мысли о модификации удавшейся машины. Руководителем опытного участка производства назначили Н.М. Гловацкого. Идею организации опытного цеха на серийном заводе поддерживали тогдашний главный инженер завода М.Н. Корнеев и А.И. Путилов, ставший главным конструктором ОКБ после трагической гибели Петлякова. Поначалу для опытного участка выделили небольшой уголок в сборочном цехе, отгородив его легкими ширмами. Туда закатили один самолет Пе-2, и конструкторы начали «колдовать» над ним. Путилов в то время был увлечен идеей герметизации кабины экипажа самолета Пе-2. Постройка первого экземпляра такой кабины и была одной из первых крупных работ опытного цеха Н.М. Гловацкого. Затем строили самолет Пе-2 с новыми моторами АШ-82 и другие модификации петляковской машины.

Но еще большее развитие опытное производство на казанском заводе получило с приходом туда главного конструктора В.М. Мясищева. Развитие не только по площадям и штатам, но, главное, по направленности, целеустремленности проводившихся работ. Именно тогда там была проведена серия конструкторско-технологических мероприятий по улучшению аэродинамики самолета Пе-2, вернувших ему утерянную было скорость. Именно там был осуществлен дерзкий проект Мясищева — создание на базе самолета Пе-2 нового пикирующего бомбардировщика со скоростью полета на 100 км/ч больше скорости серийных машин и берущего в грузовой отсек бомбу весом в 1 тонну.

В опытном цехе Гловацкого также выполнялся ряд работ по установке на самолет Пе-2 реактивных ускорителей конструкции СП. Королева. Этими работами руководил сам автор.

Вскоре после переезда в Москву, как раз в начале развертывания работ по созданию на новом месте опытно-экспериментальной базы ОКБ Мясищева, Н.М. Гловацкого приказом министра переводят в ОКБ А.Н. Туполева. Ему поручается совершенно необычный опытно-экспериментальный участок, связанный с созданием дальнего бомбардировщика Ту-4. После постройки и успешных испытаний этой машины Н.М. Гловацкий возглавляет группу конструкторов, внедрявших Ту-4 в серийное производство.

Наступил апрель 1951 года, тот памятный Николаю Матвеевичу день, когда его пригласил на беседу В.М. Мясищев.

— Николай Матвеевич, — обратился к Гловацкому главный конструктор. — Думается, что мы с вами достаточно хорошо знаем друг друга, и не будем заниматься дипломатией. Мне известны ваши успехи в работе у Андрея Николаевича Туполева, где вас ценят и где работать вам, вероятно, будет спокойнее, чем у нас. Но все же я решил предложить вам возвратиться в наш коллектив и заняться очень беспокойными делами: организацией опытного производства и лабораторно-испытательной базы нашего ОКБ.

— Решением правительства, — продолжал Мясищев, — производственное обеспечение наших работ возложено на завод, где директором — С.М. Лещенко. Но все понимают, что это мера временная и нам надо обзаводиться собственным производством и лабораторной базой. Поначалу заводчане активно взялись за изготовление наших моделей и опытных образцов, но вскоре, поняв наши «аппетиты», беспокойный характер заданий наших конструкторов и невиданно короткие сроки исполнения наших заказов, стали думать об освобождении от этих забот. И директор, и главный инженер завода говорили мне, что охотно выделят нам необходимые производственные площади и помогут нам укомплектоваться рабочими и мастерами, только бы освободиться от наших моделей…

— Так почти незаметно для себя, — вспоминает Николай Матвеевич, — я с первой же доверительной беседы был не только широко информирован о производственных делах и нуждах, но и получил первое задание: быстрее оформляться на работу в ОКБ Мясищева. Соответствующий приказ по МАП был подписан министром буквально на следующий же день, и я стал заместителем главного конструктора ОКБ-23 по производству и технологии.

Здесь следует отметить такое очень важное обстоятельство. Работы по созданию СДБ 103М сразу же после выхода правительственного решения попали под контроль Н.А. Булганина — заместителя Председателя Совета Министров СССР. Кроме официальной отчетности по «бумагам» В.М. Мясищев и С.М. Лещенко не реже одного раза в месяц докладывали о ходе работ по СДБ на совещаниях у Булганина. На одном из таких совещаний Мясищев заявил, что он не хочет и не будет жаловаться на Лещенко, но должен сказать, что такому громадному заводу, видимо, не с руки заниматься мелкими заказами на модели и опытные образцы. Наверное, будет полезнее для дела, если в ОКБ создать свое модельное производство, в организации которого завод должен оказать необходимую помощь. Булганин согласился с этим предложением, и в адрес МАП было записано поручение — организовать опытное производство в ОКБ-23. Петр Васильевич Дементьев, представлявший МАП на совещаниях у Булганина, возглавил подготовку приказа, с которого и началось создание опытного производства ОКБ-23.