Корабли и сражения

Шел первый месяц Крымской войны...

На рассвете 5 ноября 1853 года русский пароходофрегат «Владимир», которым командовал капитан-лейтенант Г. Бутаков, обнаружил в море у Анатолийского побережья дым парохода. Находившийся на борту «Владимира» вице-адмирал В. Корнилов — начальник штаба Черноморского флота — считал, что это дым одного из русских пароходов. Но, уступая настояниям Бутакова, Корнилов согласился на сближение с неизвестным судном для его опознания.

В 8.45 Бутаков заметил, что нагоняемый пароход, резко переменив курс, стал уходить на восток. И «Владимир» устремился в погоню. Через час расстояние между пароходами сократилось до дальности пушечного выстрела, и «Владимир» пустил первое предупредительное ядро перед носом неприятельского корабля — турецко-египетского вооруженного парохода «Перваз-Бахри». Поскольку тот не остановился и не спустил флага, русский пароходофрегат дал второй выстрел. В ответ с «Перваз-Бахри» тоже засверкали выстрелы. Третье ядро «Владимира» сбило с вражеского корабля флагшток вместе с флагом, на гафеле «Перваз-Бахри» тут же взвился новый флаг, а орудия его правого борта дали залп по русскому пароходофрегату, к счастью, с большим перелетом...

К 11 часам по всему борту «Перваз-Бахри» были видны пробоины, все шлюпки сбиты и их обломки проплыли мимо «Владимира», рангоут был изодран в клочья, а дымовая труба пробита насквозь во многих местах. Но сопротивление врага не было сломлено, и командир «Перваз-Бахри» по-прежнему стоял на площадке, отдавая приказания.

— Однако же, скоро ли мы с ним покончим? — с раздражением спросил Корнилов у Бутакова.

— Угодно сейчас? — улыбнулся тот.

— Разумеется, угодно.

— Полный вперед! — приказал Бутаков. — Картечь!

Как только картечные пули защелкали по бортам и надстройкам «Перваз-Бахри», его командир также приказал отвечать картечью. Под площадкой у самых ног Бутакова упал пораженный картечью горнист. Застонал тяжело раненный комендор левой карронады и один из артиллеристов кормового бомбического орудия. Как подкошенный рухнул замертво адъютант Корнилова лейтенант Железнов: турецкая картечь пробила трубу, пролетела между Бутаковым и Корниловым и попала ему в грудь.

^{Сражение «Владимира» и «Перваз-Бахри»}

Но огонь русских пушек был не менее губительным. В 12 часов с «Владимира» увидели, как упал тяжело раненный капитан турецкого парохода, как с трудом он стал подниматься на ноги. Но в этот момент новое ядро снесло за борт всю площадку, на которой он находился. С этого момента сопротивление противника резко ослабло, и «Владимир» стремился на максимальное сближение с упорно уходящим на юг, к берегам Турции, «Перваз-Бахри»...

За победу в первом морском сражении Крымской войны Бутакова произвели сразу в капитаны 2 ранга и наградили орденом Георгия 4-й степени. Отремонтированный «Перваз-Бахри» был включен в состав русского флота под новым названием «Корнилов». Но самым важным результатом боя по праву считался бесценный боевой опыт, о котором Корнилов писал своему брату на следующий день после сражения с борта «Владимира»:

В чем же состоял опыт первого в истории боя двух паровых кораблей?

Картина этих разрушений, произведенных артиллерийским огнем, не только поражала, но и заставляла задуматься о том, как защитить свой собственный корабль и своих матросов от убийственного огня вражеских ядер. Прошло всего тринадцать дней, и артиллерия еще более убедительно доказала действенность своего огня. 18 ноября 1853 года за шесть часов боя русская эскадра под командованием адмирала П. С. Нахимова уничтожила в Синопе турецкий флот, не потеряв ни одного своего корабля. Здесь впервые были опробованы в бою бомбические пушки, стрелявшие бомбами — пустотелыми снарядами, начиняемыми порохом. От разрывов этих снарядов мгновенно вспыхивали паруса, горели деревянные борта и палубы, взрывались пороховые погреба. Вот почему в конце боя от турецких кораблей на поверхности бухты остались лишь догоравшие днища, приткнувшиеся к берегу. Синопское сражение показало всему миру, что время деревянных кораблей кончилось, что для защиты от ядер и бомб нужна броня...

Соперничество снаряда и брони

Славу создания первых броненосных кораблей нередко приписывают французскому императору Наполеону III, который, дескать, был настолько поражен драматическим исходом Синопского сражения, что немедленно приказал воплотить в жизнь свои идеи о броневой защите кораблей. В действительности же все было не так. Наполеон III приказал приступить к постройке трех броненосных батарей за два месяца до Синопского сражения. А убедил его в необходимости такой постройки главный кораблестроитель французского флота Дюпюи-де-Лом, который с 1843 года работал над проектом бронированного парового корабля, вооруженного несколькими тяжелыми орудиями.

По распоряжению де-Лома на полигоне в Винсенне еще до Крымской войны испытали стрельбой железные плиты, и результаты испытаний послужили основанием для постройки первых броненосных батарей «Лавэ», «Тоннант» и «Девастасьон» — неуклюжих деревянных кораблей водоизмещением 1625 тонн. Они были обшиты полосами железа толщиной 120 мм, вооружены восемнадцатью 240-мм гладкоствольными орудиями и приводились в движение слабенькой паровой машиной и гребным винтом.

Первое появление этих кораблей вызвало немало насмешек и скептических замечаний, однако 17 октября 1855 года эти три батареи составили ядро англо-французской эскадры, которая принудила к сдаче русское береговое укрепление Кинбурн в устье Днепра. После трехчасовой канонады на русских фортах были разрушены 29 из 62 пушек и мортир, повреждены брустверы и казематы, 130 человек ранено и 45 убито. В 13.35 Кинбурн капитулировал перед практически неуязвимым противником. К чести русских артиллеристов, стреляли они отлично: «Девастасьон» получил 31 попадание в борта и 44 в палубу, «Лавэ» и «Тоннант» получили примерно по 60 попаданий каждый. Но весь этот меткий огонь оставил лишь десятки полуторадюймовых вмятин в железной броне французских батарей.

«Всяческих успехов можно ожидать в будущем от этих изумительных машин войны», — с энтузиазмом заключал свой рапорт о Кинбурнском сражении французский адмирал Брюэ. И эти слова положили начало лихорадочному строительству броненосцев в последующие годы и многочисленным приоритетным спорам, в ходе которых выяснилось, что Дюпюи-де-Лом идею своего броненосного парового корабля, вооруженного тяжелыми бомбическими орудиями, заимствовал у французского артиллериста генерала Пексана. Еще в 1822 году этот дальновидный офицер писал:

Первое предложение Пексана было принято быстро и повсеместно, и это не удивительно...

Сами по себе бомбы никак не могли считаться новинкой на флоте: они издавна применялись для стрельбы из корабельных мортир и гаубиц. Новизна пексановой идеи состояла в том, чтобы стрелять не в палубы вражеских кораблей по навесным траекториям, а в борта по настильным траекториям. Для такой стрельбы Пексан разработал так называемые бомбические пушки, у которых казенная часть была утолщена для придания большей прочности, изменена форма каморы для размещения уменьшенного заряда, устранено дульное утолщение и для удобства заряжания сделано расширение канала у самого дульного среза — распал.

Испытания в Бресте и в Кронштадте в начале 1830-х годов показали, что разрыв бомбы в борту деревянного корабля делает брешь площадью более квадратного метра и что на дистанциях 500–1000 м деревянный корабль может быть потоплен 20–25 выстрелами бомбических пушек. В результате пексановские пушки быстро распространились на кораблях ведущих флотов, в том числе и на русских.

Что же касается второго предложения Пексана — железной брони, — то о нем забывают почти на двадцать лет. По мнению некоторых специалистов, это произошло потому, что французский морской министр адмирал Мако, проверив идею Пексана и убедившись в высокой эффективности брони, тщательно засекретил результаты испытаний, с тем чтобы в случае войны с Англией внезапно забронировать французские корабли. Так ли было на самом деле, теперь выяснить трудно, но факт остается фактом: о броне заговорили только через двадцать лет, в связи с испытанием, проведенным в Англии в конце 1840-х годов.

«Владычица морей» пристально следила за новинками в военно-морском вооружении, которые могли угрожать ее могущественному флоту. И когда до англичан доползли слухи, что в других странах ведутся работы над броненосцами, могущими в мгновение ока свести на нет боевую ценность деревянных линейных кораблей и фрегатов, они поспешили проверить их достоверность. С этой целью в 1849–1851 годах на железном судне «Самум» была установлена двухслойная броня из 6,4-мм железных листов, которую подвергли обстрелу ядрами и бомбами из 163-мм пушек. И оказалось, что ядра, пробивая железный лист, порождают рой губительных осколков весом до 1 кг. Их устрашающий вид и рваные зазубренные края поразили участников испытаний, и в английском флоте сложилось резко отрицательное мнение о ценности брони. «Лучше получить аккуратное пулевое ранение, чем рваные и часто неизлечимые раны, которые причиняют осколки, вырванные из железных бортов», — писал один из английских артиллеристов.

Так, за осколками английские эксперты просмотрели два принципиально важных обстоятельства. Во-первых, даже удар о тонкую броню нередко раскалывал бомбу до того, как она взрывалась, что спасало корабль от разрушительного действия бомбических пушек. А во-вторых, англичане не догадались довести толщину броневых листов до такой величины, при которой ядро оказывалось не в состоянии пробить их. Сделать это ухитрились французы, и боевой опыт Кинбурна дал убедительное подтверждение ценности брони. В январе 1857 года Франция прекратила постройку деревянных линейных кораблей, а Дюпюи-де-Лом получил задание на проектирование первого мореходного броненосца. Им стал «Глуар», спущенный на воду в 1859 году.

Конструктор с гордостью именовал свое детище «львом в стаде овец», интуитивно ощущая, что броня оказалась для этого корабля не просто пассивной защитой, но и средством усиления нападения. В самом деле, чем меньше расстояние между орудием корабля и целью, тем легче в нее попасть и тем разрушительнее действует на нее снаряд. Железная броня «Глуара», позволявшая ему безнаказанно приближаться к вражескому кораблю, тем самым как бы увеличивала эффективность его пушек. Вот почему один броненосец без особого риска для себя мог вступить в бой и уничтожить целую эскадру многопушечных деревянных кораблей. Вот почему, как писал тогда один военно-морской обозреватель, «морские державы, считавшие себя могущественнейшими в мире, вдруг увидели, что они почти вовсе беззащитны, если не примут решительных мер к созданию броненосных флотов». И вот почему кораблестроители начали поспешно обшивать борта деревянных линейных кораблей и фрегатов железными плитами.

Таким образом, «Глуар» породил целую плеяду так называемых панцирных кораблей, которые, будучи неуязвимыми для ядер тогдашних корабельных гладкоствольных пушек, могли безнаказанно сойтись вплотную с самым сильным вражеским деревянным кораблем и расстрелять его. Но по мере увеличения числа панцирных кораблей становилось все яснее: не за горами время, когда броненосцам придется встретиться в бою с себе подобными. А как, каким оружием можно поразить такого противника?

Первыми столкнулись с этой задачей американские моряки во время гражданской войны между северными и южными штатами в 1861–1865 годах. Они решили выводить из строя вражеские броненосцы, нанося им сотрясающие артиллерийские удары, которые корежили бы железные плиты, гнули их, срывали с креплений, расшатывали бы конструкцию корпуса. Для нанесения таких ударов требовались пушки, стреляющие ядрами хотя и тяжелыми, но летящими со сравнительно малой скоростью. А такие пушки отличались от хорошо отработанных и изученных корабельных орудий парусной эпохи лишь значительно большими размерами.

В 1860-х годах в американском флоте на смену прежним 150–175-мм пушкам приходят чугунные чудовища калибром 305, 381 и даже 508 мм! Расплатой за такое увеличение калибра стал огромный вес: 12,19 и 50 тонн вместо прежних 3–4! К разработке таких гладкоствольных крупнокалиберных пушек приступили было в Англии, Франции и России, но как раз в это время на смену панцирным кораблям со слабым деревянным корпусом пришли настоящие броненосцы, сделанные целиком из железа. Выдерживая без разрушения попадания самых тяжелых ядер, они ясно показали: снаряд должен пробивать броню насквозь. А для этого требовалось орудие, мало похожее на корабельную пушку парусной эпохи.

В самом деле, чтобы сделать сквозную пробоину в броневой плите, снаряд должен ударить в нее с максимально высокой скоростью. Сообщить снаряду предельно допустимую скорость и как можно меньше растерять ее в полете к цели — вот, в сущности, главная задача артиллерийского конструктора, проектирующего бронебойное орудие. Чтобы выполнить эту задачу, артиллеристам пришлось отказаться от круглых ядер, испытывавших в полете слишком большое сопротивление воздуха, и заменить их продолговатыми снарядами с заостренной головкой. А чтобы такие снаряды не кувыркались в полете, их пришлось стабилизировать, раскручивая вокруг продольной оси с помощью спиральных нарезов в канале ствола.

Эти нововведения породили нарезные пушки. Поначалу в них применялся быстрогорящий зернистый черный порох, при сгорании которого образовывалось сразу большое количество газов, создававших в каморе орудия высокое давление. Чтобы выдержать его, пушка должна была быть толстой и короткой. И действительно, длина ствола первых нарезных пушек не превышала 12–18 калибров. Поскольку энергетические возможности черного пороха при таких длинах практически исчерпывались, для увеличения бронепробиваемости приходилось идти на постепенное увеличение калибра.

С 1860 по 1870 год толщина железных плит, пробиваемых снарядом на дистанции около 1000 метров, возросла со 195 до 370 мм. Но какой ценой достался этот успех! Калибр орудий пришлось увеличить со 178 до 305 мм, а их вес — с 7 до 35 тонн! Но этим дело не кончилось. Появление призматического черного пороха, позволившего растянуть время горения и снизить максимальное давление в каморе, привело к созданию еще более крупных орудий, калибром 406 и 440 мм. Однако эффект, достигнутый ценой утяжеления пушек до 80 и 100 тонн, оказался незначительным: на дистанции 1000 метров эти монстры пробивали железные плиты толщиной 570–575 мм. Тем не менее разработка таких махин, которые уже не могли управляться вручную, сыграла важную роль в развитии боевой техники, породив гидравлические механизмы, поднимающие и опускающие ствол, поворачивающие башню и досылающие в дуло заряд и снаряд.

Да, да, мы не оговорились: вплоть до конца 1870-х годов англичане, претендовавшие на первенство в морском вооружении, упорно предпочитали орудия, заряжавшиеся с дула.

Риду было невдомек, что дульнозарядные орудия могли соперничать с казнозарядными только до тех пор, пока в артиллерии применялся быстрогорящий черный порох. Появление же медленногорящих бурых и шоколадных порохов, позволяющих увеличить дальнобойность и бронепробиваемость, существенно изменило положение.

Пушки для таких порохов получались сравнительно длинными и тонкими, и заряжать их с дула было уже неудобно. Во-первых, не так-то просто протолкнуть в казенную часть ствола длиной 30–35 калибров заряд и увесистый снаряд. Во-вторых, после каждого выстрела необходимо было откатывать или поворачивать орудие так, чтобы его дульный срез оказывался над палубой для последующего заряжания. Наконец, дульнозарядное орудие таило в себе опасность двойного заряжания. Бывали случаи, когда артиллеристы, забыв, что орудие уже заряжено, досылали в ствол второй заряд и производили выстрел. В результате орудие разрывалось и уничтожало весь расчет...

С начала 1880-х годов все флоты мира переходят на медленногорящие пороха и орудия, заряжающиеся с казенной части. Новые пороха сделали излишним стремление к особо крупным калибрам: 305-мм пушка длиной 30 калибров пробивала в полтора раза более толстую железную броню, чем прежняя 440-мм. Вот почему всюду принимается для главной артиллерии примерно одинаковый тип орудия — 305–330-мм нарезная пушка, заряжавшаяся с казенной части.

Когда в середине 1850-х годов кораблестроение предъявило спрос на железные плиты для броненосцев, металлурги разработали три способа их получения. Самый простой — так называемый «уклад» — скрепление пяти-шести железных листов толщиной 10–15 мм с помощью болтов. Второй способ был разработан известным русским металлургом И. Обуховым, который предложил получать литые стальные плиты толщиной до 60 мм. И наконец, наибольшее распространение получил третий способ — получение плит толщиной до 130 мм расплющиванием и проковкой железных болванок. Как раз таким способом были изготовлены во Франции броневые плиты для «Глуара».

Британское адмиралтейство, обеспокоенное слухами о «Глуаре», решило разом опередить своих соперников и при постройке своего первого броненосца использовать все возможности и новинки английской промышленности, которая в те времена не знала себе равной в мире. Английский «Уорриор», заложенный за несколько месяцев до спуска на воду «Глуара», строился целиком из железа, был больше по водоизмещению и размерениям, сильнее по вооружению, быстроходнее. Броневые плиты для него также изготовлялись по новому методу: они состояли из нескольких железных листов, нагретых в печах до сварочного жара и прокованных паровыми молотами. Англичане очень гордились этим способом производства брони. По их мнению, он свидетельствовал о колоссальном превосходстве британской промышленности и британских специалистов, которым будто бы стоило только взяться за новое дело — и они тут же оставили позади весь мир. Однако британская новинка не может идти ни в какое сравнение с тем вкладом, который внес в броневое производство русский мастер В. С. Пятов, работавший на Ижорском заводе.

Летом 1859 года он предложил высокопроизводительный метод получения брони на прокатном стане. Направляя свой проект бронепрокатного стана и броневого цеха шефу военно-морского флота великому князю Константину, Пятов писал:

Увы, предчувствие не обмануло Пятова: Константин приказал направить проект на отзыв за границу, зарубежные фирмы, конечно, дали на него отрицательные отзывы, а через три года английская фирма «Дж. Браун и К°» изготовила прокатный броневой стан и получила монополию на поставку броневых плит для русского флота. Лишь в 1866 году, с опозданием на шесть лет, броневая мастерская Ижорского завода выдала первую прокатанную по идее Пятова броню — плиты толщиной 114 мм, а спустя четыре года ижорцы освоили небывалую доселе задачу: изготовление броневых плит толщиной 381 мм! Но к этому времени стало уже ясно, что простым утолщением железных плит задачу не решить и что надо искать новые, более прочные материалы.

В начале 1880-х годов две английские фирмы начали эксперименты с броней компаунд — двухслойной сталежелезной плитой, одна сторона которой представляла собой твердую сталь, а другая — вязкое железо. Первая фирма получила такую броню, выливая расплавленную жидкую сталь на раскаленный лист железа. Вторая сваривала стальную и железную плиты, заливая между ними расплавленную сталь. В результате получалась броня компаунд, на 25% более прочная, чем чисто железная.

Примерно в это же время фирма «Шнейдер» во Франции вела работы по получению стальной брони, которая, однако, оказалась весьма склонной к растрескиванию при попадании в нее снаряда. Чтобы устранить этот недостаток, французские металлурги стали добавлять в сталь 3–4% никеля. А в 1890 году американский инженер X. Гарвей изобрел процесс, с помощью которого содержание углерода в поверхностном слое никелевой брони можно было повысить с 0,2% до 1%. Для этого между двумя плитами никелевой стали насыпали кокс и весь такой «сэндвич» помещали на три недели в газовую печь, после чего подвергали закалке в масле и воде. В результате такой «гарвеизации» получалась броня, которая была в два раза более стойкой, чем чисто железная.

Через четыре года немецкая фирма Крупп завершила процесс создания брони: добавив в никелевую сталь хром и марганец, металлурги в течение нескольких месяцев выдерживали в печах плиты с насыпанным на них коксом, и в результате получалась так называемая цементированная броня. К 1900 году была получена крупповская броня, в 2,5 раза более прочная, чем чисто железная. Это значило, что 600-мм железная броня — самая толстая из всех когда-либо устанавливавшихся на кораблях — теперь могла быть заменена плитой крупповской брони толщиной всего 240 мм.

Но и артиллеристы не остались в долгу. На смену дымным порохам приходят медленногорящие бездымные, изменившие облик самих орудий. Вместо толстых коротких пушек появляются длинные и тонкие. Если средняя длина ствола в 1890-х годах составляла 30 калибров, то в 1905-м — 45–50 калибров. Благодаря такому удлинению начальная скорость снарядов возросла с 300 м/сек до 900 м/сек, а сами они стали изготовляться из легированных термообработанных сталей и снаряжаться мощными взрывчатыми веществами: пироксилином, тринитротолуолом, пикриновой кислотой и др. И уже в 1897 году русская 152-мм пушка на полигоне пробила насквозь крупповскую броню толщиной 254 мм, а для 305-мм снарядов оказалась по силам и 406-мм плита!

Эти блестящие результаты были бы немыслимыми без работ плеяды талантливых русских специалистов. Достаточно сказать, что с 1890 года над созданием бездымных порохов работал великий русский химик Д. И. Менделеев, который получил новую разновидность нитроклетчатки — пироколлодий. Созданный на ее основе совершенно однородный бездымный порох позволил русским специалистам 5 июня 1893 года впервые в мире произвести стрельбы таким порохом из 305-мм орудий. На Западе в это время бездымный порох применялся только в ружьях.

В работах Менделеева, посвященных порохам, большое участие принимал хорошо известный адмирал С. О. Макаров, который в эти годы тоже сделал важные усовершенствования в артиллерии. Он изобрел так называемый «макаровский наконечник» из мягкой стали, который увеличивал бронепробиваемость снаряда при малых и умеренных углах встречи снаряда с броней. Эти результаты, на первый взгляд свидетельствующие о полном торжестве снаряда над броней, в действительности ничуть не уменьшили ценности бронирования. Они лишний раз показали, сколь беспочвенны упования на создание абсолютно неуязвимого корабля, целиком покрытого непробиваемой броней. И как много зависит от искусства конструктора, умеющего гармонично сочетать средства защиты и нападения в создаваемом им корабле.

Каким быть броненосцу?

В начале 1860-х годов, когда в США вспыхнула война между промышленным Севером и рабовладельческим Югом, события сложились так, что почти все порты южан оказались заблокированными кораблями северян. Остро нуждаясь в оружии, боеприпасах и провианте, доставляемых из Англии и Франции, южане, лихорадочно ища способы прорвать блокаду, решили переоборудовать захваченный в Норфолке паровой фрегат «Мерримак» в таранный броненосец. Срезав обгоревшую верхнюю часть фрегата почти до ватерлинии, они соорудили на нем длинный каземат с наклонными стенками, в котором разместили шесть гладкоствольных и четыре нарезных орудия. Толстые 55-см деревянные стены каземата были обшиты двумя перекрещивающимися слоями 50-мм железных полос, полученных из сплющенных рельсов, а в подводной части форштевня был укреплен 700-кг чугунный бивень.

Работы велись днем и ночью и были завершены к 8 марта 1862 года. В полдень этого дня «Мерримак», вышедший из Норфолка, достиг мыса Сьювелс Пойнт и, повернув на запад, начал обходить отмель Мидл Граунд с юга, направляясь к 30-пушечному парусному шлюпу северян «Кумберленд». Первыми открыли огонь северяне — сначала канонерка «Зуав», потом «Кумберленд», «Конгресс» и береговые батареи. И тут моряки с ужасом убедились, что ядра их орудий отскакивают от вражеского корабля, как горох от стенки. Целый час «Мерримак» шел вперед, не отвечая на огонь противника. Лишь в два часа пополудни открылась амбразура носового орудия, и моряки «Кумберленда» увидели, как выдвинулся из амбразуры ствол 179-мм нарезной пушки. Грянул выстрел — и поворотное орудие «Кумберленда» вместе с расчетом было буквально сметено с палубы корабля...

Обменявшись бортовыми залпами с отчаянно палившим по нему «Конгрессом», «Мерримак» устремился к осыпавшему его ядрами «Кумберленду» и со всего хода ударил его в борт тараном. Когда, дав задний ход, «Мерримак» отошел от тараненного корабля, в борту «Кумберленда» открылась огромная пробоина, и он стал быстро погружаться в воду.

В предвидении подобной участи «Конгресс», испытавший уже опустошительный бортовой залп «Мерримака», поднял несколько парусов и поспешил выброситься на отмель, где броненосец не мог его таранить. Опасаясь застрять на мели, «Мерримак» подошел к «Конгрессу» на 150 метров и принялся методично расстреливать его из бортовых орудий. Другие корабли северян — паровые фрегаты «Миннесота», «Роанок» и 50-пушечный корабль «Св. Лаврентий», — поспешившие на поддержку своего собрата, также сели на мель, и в этом отчаянном положении охваченный пламенем «Конгресс» был вынужден капитулировать.

Следующей жертвой «Мерримак» избрал засевшую на мели «Миннесоту», с которой уже завязали перестрелку канонерки южан. Но быстро надвигавшиеся сумерки побудили командира броненосца не рисковать столь ценным для южан кораблем: отойдя к мысу Сьювелс Пойнт, «Мерримак» стал на якорь, с тем чтобы добить оставшиеся корабли северян и снять блокаду на следующее утро. И как раз в это время на Хэмптонский рейд вошел «Монитор» — неказистое, низко сидящее в воде суденышко с круглой башней.

Утро 9 марта выдалось тихое и ясное, и тысячи зрителей — южан и северян — стали свидетелями исторического события — первого поединка двух броненосцев. В 8.30 «Мерримак» сделал первый выстрел из носового 179-мм орудия, но комендоры промахнулись: цель была слишком непривычна и мала. Пользуясь своим преимуществом в скорости и маневренности, «Монитор» подошел к врагу почти вплотную и разрядил свои 280-мм гладкоствольные орудия почти в упор, но ядра отскочили от брони «Мерримака». Став к противнику правым бортом, «Мерримак» обрушил на него град бомб, но ни одна из них не смогла пробить железных плит «Монитора».

Корабли скрылись от глаз зрителей в клубах белого порохового дыма, в которых время от времени мелькали сполохи выстрелов. Видя бесплодность канонады, командир «Монитора» лейтенант Уорден решил таранить противника и направил свой корабль в кормовую часть «Мерримака», надеясь повредить его винт и лишить хода. Командир южанского броненосца Джонс увернулся от тарана чудом: «Монитор» прошел в каком-нибудь полуметре от «Мерримака», но, не задев его форштевнем, он смог сделать по врагу залп почти в упор. На этот раз ядра проломили железные полосы, хотя толстенные деревянные стены каземата устояли.

^{Сражение «Монитора» и «Мерримака»}

Джонс понял: еще одно-два таких попадания — и самый ценный корабль южан будет погублен. Поэтому он решил прекратить бой с быстрым и маневренным противником и покончить с сидевшим на мели фрегатом «Миннесота». Но лоцман «Мерримака», страшась могучих бортовых залпов вражеского фрегата гораздо больше, чем двух орудий «Монитора», ухитрился посадить свой корабль на мель в двух милях от «Миннесоты». «Монитор» кружил вокруг своего противника, выискивая момент, чтобы таранить его. Эти попытки оказались безуспешными, но зато «Миннесота» была спасена. Видя, что «Мерримаку» с ней не совладать, Джонс снова занялся «Монитором»...

На этот раз он решил таранить противника, подмять его низкий борт под форштевень своего корабля. Разогнав «Мерримак» до предельной скорости, он ухитрился исполнить свое намерение. Корабли сцепились, и Джонс уже вызвал наверх абордажную партию, но в это время грянул выстрел 280-мм орудия, и ядро снова проломило железную броню «Мерримака», нос которого соскользнул с палубы «Монитора», оставив на ней лишь незначительные задиры.

Боеприпасы в башне «Монитора» кончились, и, чтобы подать новые из погребов в башню, он вышел из боя на середину отмели, куда не мог последовать за ним глубоко сидевший в воде «Мерримак». Не поняв смысла этого маневра, Джонс решил, что врагу нанесены серьезные повреждения, и был страшно удивлен, когда через четверть часа увидел снова идущий на него «Монитор».

В 11.30 комендоры «Мерримака» нащупали, наконец, слабое место «Монитора»: бомба, разорвавшаяся над боевой рубкой, прогнула одну из балок, в результате чего оторвалась крыша башни. Уорден, прильнувший в это время к смотровой щели, был ослеплен частицами стали и пыли, голова его была обожжена и кровоточила. Сочтя свое ранение смертельным, он приказал артиллеристу лейтенанту Грини принять командование и вывести корабль из боя. Двадцать минут «Монитор» дрейфовал на отмели, после чего Грини снова повел его в бой против «Мерримака». Но броненосец южан уже уходил в Норфолк, ибо не мог больше продолжать бой: быстрый отлив затруднял его маневрирование, боеприпасы были на исходе, корпус от неоднократных посадок на мель, от потери чугунного бивня при таране «Кумберленда» и от сотрясающих ударов артиллерийских ядер нещадно тёк.

После подведения итогов боя выяснилось, что «Монитор» получил 22 попадания бомб, не причинивших особого вреда ни броне, ни членам экипажа: самым серьезным оказалось ранение Уордена. Из 41 выпущенного «Монитором» ядра в «Мерримак» попало 20, причем в самых тяжелых случаях они проломили только слои железной брони, но не пробили толстых деревянных стен каземата. Исходя из этого, обе стороны провозгласили сражение на Хэмптонском рейде своей победой. В обоснование своего мнения южане приводили то, что они ценой незначительных потерь уничтожили два крупных корабля и около двухсот моряков противника и что в конце концов «Монитор» вышел из боя, оставив поле сражения за «Мерримаком». Северяне возражали: мол, главной целью южан было уничтожение «Миннесоты» и снятие блокады, а «Монитор» не дал им этого сделать и, следовательно, одержал победу. Но, как сказал тогда один специалист, бой на Хэмптонском рейде закончился триумфом, но это был триумф не одного корабля над другим, а триумф брони над снарядом.

Через несколько месяцев после этого сражения на верфях Северной Америки строилось уже больше 30 мониторов, для которых была характерна малая осадка, очень низкий надводный борт — всего 60–90 см, — размещение немногих, но самых тяжелых орудий во вращающихся башнях с почти круговым обстрелом, мощное бронирование всей надводной части — бортов, палубы, башен. В результате 178-мм пушкам и 120-мм железной броне английских батарейных броненосцев американский монитор «Миантономо» мог противопоставить 380-мм орудия и 280-мм броню.

Такое превосходство дало повод официальному историографу американского флота Ч. Бойнтону писать в 1866 году:

Европейские инженеры были в гораздо меньшем восторге от мониторов, чем американские. «Каждый корабль, несущий службу в открытом море, должен возвышаться над поверхностью воды, быть хорошо освещенным и вентилируемым и нести эффективное вооружение, то есть фактически быть, насколько это возможно, прямой противоположностью «Монитору», — писал еще в 1863 году главный строитель британского флота Э. Рид, который как раз в это время разрабатывал броненосец совершенно иного типа...

«Глуар», положивший начало развитию броненосного флота, с конструктивной точки зрения не представлял собой ничего оригинального. Это был обычный деревянный двухпалубный винтовой линейный корабль, у которого срезали одну палубу и втрое уменьшили число пушек, чтобы компенсировать вес железной брони, закрывавшей весь надводный и часть подводного борта. При водоизмещении 5600 тонн «Глуар» нес 162-мм гладкоствольные пушки, железную броню толщиной 120 мм, а машина мощностью 2500 л.с. сообщала ему скорость 12,8 узла.

И как ни удивительно, корабль со столь скромными тактико-техническими данными в течение некоторого времени, правда весьма недолгого, был настоящим «львом в стаде овец», являя собою абсолютно неуязвимый броненосец. Появление орудий, способных пробивать насквозь железную броню, положило конец этому короткому главенству, ибо стремление к непробиваемой броне упиралось в ее чрезмерное утолщение и утяжеление. Таким образом, совершенствование артиллерии заставило кораблестроителей отказаться от сплошного бронирования и начать стягивать броню в узкие пояса, прикрывающие только жизненно важные части корабля — ватерлинию, машины, боевую рубку.

Но торжество снаряда над броней не далось артиллеристам даром: за повышение бронепробиваемости им пришлось расплачиваться утяжелением орудий и уменьшением их числа. Такое изменение артиллерийского вооружения сделало невозможным прежнее размещение орудий на батарейной палубе вдоль всего борта, как на «Глуаре» и подобных ему батарейных броненосцах. Немногочисленные тяжелые орудия выгодно стало стягивать в один мощный кулак и защищать его самой толстой броней.

Разрабатывая именно этот принцип, Э. Рид и спроектировал «Беллерофон» — первый казематный броненосец. Это был высокобортный корабль водоизмещением 7550 тонн, который, кроме паровой машины, нёс полное парусное вооружение.

Броневой пояс толщиной 152 мм закрывал всю ватерлинию и в средней части был увенчан броневым коробом — казематом из 203-мм железных плит. Именно здесь была сосредоточена главная артиллерия корабля — десять 203-мм орудий.

Спущенный на воду в 1865 году «Беллерофон» настолько превосходил «Глуар» и подобные ему броненосцы, что известная лондонская газета «Таймс» с восторгом писала:

За «Беллерофоном» последовало в разных странах еще несколько казематных броненосцев, среди которых были корабли с двухдечными казематами, но дальнейшему развитию этого направления положил конец громкий успех «Монитора»...

Как инженер, занятый постройкой кораблей для флота, претендующего на господство на океанских просторах, Рид прекрасно понимал: корабли, блеснувшие в прибрежных операциях, могут оказаться никуда не годными в штормовом океане. Его не убеждали успешные переходы монитора «Миантономо» через Атлантику и монитора «Монаднок» через Магелланов пролив вокруг Южной Америки. Ему был известен трагический список мониторов, затонувших в течение нескольких минут по самым ничтожным причинам: из-за не замеченной вовремя течи; из-за волны, вкатившейся в открытый люк; из-за незначительного повреждения корпуса при столкновении. Он знал и о гибели известного нам «Монитора», затонувшего в 1862 году во время шторма у мыса Гаттерас. Неуязвимый для вражеских ядер, этот корабль оказался беззащитным перед штормовой погодой из-за недостаточной мореходности.

Столь вопиющее расхождение в оценке мониторов объясняется просто. Американцев, в годы гражданской войны заинтересованных в защите прибрежной зоны, мало волновала мореходность и дальность плавания кораблей; им была важнее мощность орудий, толщина брони, надежность машин. Англичане же, заинтересованные в кораблях для действий в океане, в первую очередь заботились как раз о мореходности и дальности плавания. По этой-то причине опыт Крымской войны породил в Европе мореходные батарейные и казематные броненосцы, а опыт гражданской войны в Америке — башенные броненосцы береговой обороны. Дальнейшее развитие мореходного броненосца требовало совмещения в единой конструкции достоинств американских башенных мониторов и европейских броненосных фрегатов. Но первые попытки такого совмещения оказались, увы, трагическими...

В 1863 году английский морской офицер Кольз изобрел удачную конструкцию орудийной башни, и это подало ему мысль спроектировать мореходный броненосец, в котором совмещались бы достоинства башен и низкого борта монитора с полным парусным вооружением фрегата. Чтобы башенные орудия могли вести огонь, не повреждая собственного рангоута, Кольз разработал трехногие мачты, освободившие артиллерийскую палубу от тросов и вант. Рид возражал против совмещения несовместимого и говорил, что такой корабль погибнет при первом же шквале. Но Кольз сумел настоять на своем решении, и созданный по его проекту башенный рангоутный броненосец «Кептен» в 1870 году вступил в строй. А ровно через год внезапно налетевший шквал в мгновение ока погубил это злосчастное сооружение вместе с самим изобретателем и почти всей командой...

Глядя на эти события с исторической дистанции, мы видим, в чем были правы, а в чем нет главные участники этого необычного спора. Заслуга Кольза — пропаганда башенной артиллерии. Вклад Эриксона — отказ от парусного вооружения. Достижение Рида — осознание важности высокого борта, а следовательно, остойчивости для мореходного корабля. Следующий шаг от бортового броненосца к мореходному линейному кораблю без парусов довелось сделать знаменитому русскому кораблестроителю адмиралу А. Попову, тому самому, которого писатель К. Станюкович называл «беспокойным адмиралом»...

Пылкие сторонники монитора иногда сравнивали этот корабль со слоном, который, «переправляясь через реки, погружаясь своим корпусом ниже поверхности воды, своим поднятым хоботом сообщается с воздухом. В мониторе это сообщение с воздухом производится через вентиляторную трубу и через башни». Мы уже знаем, что такое сообщение далеко не всегда было надежно, и время от времени из вентиляционных труб и башен вместо воздуха начинала хлестать внутрь корабля морская вода. В 1865 году на заседании Русского технического общества А. Попов предложил идею брустверного монитора, которая, образно говоря, позволила удлинить хобот слона. У таких кораблей, как и у американских мониторов, был относительно низкий борт, но башни, люки, дымовые и вентиляционные трубы ограждались со всех сторон бронированным бруствером, который возвышался на 1,5–2 метра над поверхностью воды, избавляя порты, люки и трубы от опасного соседства с морскими волнами.

В 1867 году морское ведомство объявило конкурс на проект мореходного броненосца, способного подолгу находиться в океане и превосходящего по артиллерии и бронированию все современные ему зарубежные броненосные корабли. Лучшим был признан проект А. Попова, и через два года на Галерном островке в Петербурге заложили первый брустверный монитор «Пётр Великий». В конструкции этого корабля было много новинок, обогативших мировое кораблестроение. Так, благодаря малой высоте борта, удалось закрыть усиленной броней всю надводную часть корабля. В середине возвышался броневой бруствер с двумя двухорудийными башнями главного калибра, ширина которого равнялась ширине корпуса. Семь водонепроницаемых переборок обеспечивали непотопляемость корабля.

Спущенный на воду в 1872 году «Пётр Великий» произвел большое впечатление в военно-морских кругах. Английские специалисты, решившие выявить сильнейший в мире броненосец тех лет, поставили на первое место «Петра Великого», предпочтя его брустверному монитору «Девастейшн», спроектированному Э. Ридом. И действительно, русский корабль превосходил своего британского соперника и по мощи вооружения, и по бронированию, и по мореходности. Правда, превосходство английской промышленности сказалось в быстроте постройки: заложенный позднее «Петра Великого» «Девастейшн» вступил в строй на три года раньше. Но, по мнению советского специалиста В. Арбузова, «отсталость наших судостроительных заводов от английских в целом не влияла на инженерно-конструкторскую мысль в русском флоте, которая в тот период шла на одном уровне, а порой и опережая взгляды специалистов первой морской державы».

Превосходя казематные броненосцы по толщине брони, углам обстрела и совершенству орудийных установок, брустверные мониторы достаточно низко сидели в воде и были лишены такого сомнительного достоинства, как парусное вооружение. Вот почему преемнику Рида на посту главного кораблестроителя британского флота Н. Барнаби пришлось выслушать немало обидных слов в адрес спроектированного им цитадельного броненосца «Инфлексибл».

Создается впечатление, будто Барнаби специально задался целью сделать все наоборот по сравнению с тем, что было принято на брустверных мониторах. Башни с носа и с кормы он переместил в середину корпуса, да еще сдвинул их в разные стороны от диаметральной плоскости. Если верхняя палуба брустверных мониторов располагалась ниже орудийных башен, то на «Инфлексибл» надстройки в носу и в корме поддерживали палубу, поднятую выше башен. Если Попов и Рид полностью отказались от парусов, то Барнаби снова вернулся к ним: правда, они снимались с началом боевых действий. Однако при внимательном рассмотрении нетрудно убедиться, что все эти нелепости были отражением кризиса бронирования, разразившегося в кораблестроении в начале 1880-х годов.

В начале 1870-х годов фирмы, производившие морские орудия, заявили, что они готовы принять заказы на пушки, способные пробивать насквозь броню толщиной 500–600 мм. Подобная броня, если бы ею вздумали защищать весь борт, получилась бы такой тяжелой, что корабль не смог бы держаться на воде. Вот почему некоторые морские специалисты объявили броню бесполезной и предлагали отказаться от нее. Но английское адмиралтейство не приняло этой точки зрения и потребовало от Барнаби создать корабль, жизненно важные части которого были бы защищены 600-мм броней. Именно это требование и породило цитадельные броненосцы.

Барнаби гордился своим кораблем и объявил «Инфлексибл», который при водоизмещении 11 880 тонн был вооружен четырьмя 406-мм пушками главного калибра и защищен броней 600 мм, сильнейшим броненосцем в мире. Однако кораблестроители других стран не спешили заимствовать цитадельную схему. Так, во французском флоте с начала 1870-х годов разрабатывались барбетные броненосцы, на которых пушки устанавливались в барбетах — открытых сверху броневых брустверах высотой около двух метров. Внутри вращалась платформа с орудием, ствол которого возвышался над верхней кромкой барбета.

Первыми создав такие установки, французы не решились начать размещать в барбетах всю главную артиллерию броненосцев. Раньше всех сделал это русский адмирал А. Попов на своих знаменитых «поповках» — круглых броненосцах береговой обороны (иногда их называют плавучими батареями). Первый из них — «Новгород», — спущенный на воду в 1873 году, стал первым русским броненосцем на Черном море. Несмотря на сравнительно малое водоизмещение — всего 2671 тонн, — этот корабль, вооруженный двумя 280-мм орудиями за 229-мм железным барбетом, был грозным противником для любого иностранного броненосца тех лет. Еще более сильным кораблем была вторая «поповка» — «Вице-адмирал Попов»; при водоизмещении 3550 тонн он был вооружен двумя 305-мм пушками, защищенными 356-мм железным барбетом.

Повторить опыт Попова в деле постройки чисто барбетных броненосцев французы решились лишь в 1879 году, когда на воду сошел броненосец «Адмирал Дюпре» водоизмещением 11 100 тонн. Его четыре 340-мм орудия размещались в броневых барбетах с толщиной стенок 300 мм. От них в боевые погреба вели колодцы для подачи снарядов, защищенные 100-мм броней, а вся ватерлиния была закрыта узким броневым поясом толщиной 550 мм в средней части и 250 мм в носовой и кормовой.

^{Эволюция броненосца}

В то время как англичане разрабатывали цитадельную, а французы и русские — барбетную системы бронирования, строитель итальянского флота Б. Брин придумал третью схему — бронепалубную. Он вообще отказался от бортовой брони и ограничился лишь 76-мм броневой палубой, идущей ниже ватерлинии от носа до кормы по всей длине корпуса. Бронированный колодец для подачи снарядов выходил в эллипсовидный барбет, расположенный по диагонали в средней части корабля. Вокруг машинных люков и основания труб броневые комингсы — вот и вся броневая защита по системе Брина, построившего по этой схеме два броненосца типа «Италия». В начале 1880-х годов эти корабли водоизмещением 14–15 тысяч тонн, вооруженные самыми тяжелыми в мире орудиями — 430-мм — и развивающие скорость до 18 узлов, считались самыми крупными, самыми мощными и самыми быстроходными броненосцами в мире. Но поскольку все эти эпитеты доставались ценой практически полного отказа от броневой защиты, бронепалубную схему в строительстве броненосцев не принял никто, кроме Брина. Но в сочетании с бортовой броней, с казематами, барбетами и башнями броневая палуба нашла широкое применение в тех многочисленных схемах бронирования, которые были испробованы в разных странах на протяжении первых тридцати лет развития броненосных флотов.

Поскольку корабельная артиллерия в эти годы совершенствовалась быстрее, чем броня, всем броненосцам данного периода независимо от принятой схемы бронирования была свойственна одна общая черта. Броня со всей их надводной части постепенно как бы стягивалась в узкие, но толстые пояса, прикрывающие только жизненно важные части корабля — машины, орудия, погреба, боевые рубки. К концу 1880-х годов, когда толщина этих броневых поясов достигла 450–550 мм и пробить их даже из тяжелых орудий главного калибра стало необычайно трудно, защита, казалось, восторжествовала над нападением. И именно в этот момент колебания в установлении типа эскадренного броненосца во всем мире прекратились и в каждом из крупных флотов появился корабль, ставший прототипом для крупных серий эскадренных броненосцев. В русском флоте таким кораблем был «Наварин»...

Рождение эскадренного броненосца

Весной 1905 года после небывалого в истории восьмимесячного океанского перехода 2-я Тихоокеанская эскадра приближалась к проливу между островом Цусимой и побережьем Японии. 26 мая станции радиотелеграфа на русских кораблях стали принимать непонятные знаки, по которым удалось установить, что на подходах к Корейскому проливу эскадру подстерегают не менее семи вражеских, крейсеров-разведчиков. Напряжение на эскадре достигло предела: в полной готовности дежурили у орудий комендоры, сотни глаз пристально всматривались в линию горизонта.

Томительная неопределенность разрешилась на рассвете 27 мая. В 4.28 из утреннего тумана вдруг вынырнул белый пароход. При виде русских кораблей он шарахнулся в сторону и снова исчез во мгле. И с этого момента командующий японской эскадрой, по его собственному признанию, «так хорошо был осведомлен о положении неприятеля, будто видел его сам». Спустя несколько часов — в 11.10 — броненосец «Орел» выстрелом из 152-мм орудия начал трагический для русского флота Цусимский бой. Сорок минут держал он в поле оптического прицела японский крейсер «Касаги» — и нервы не выдержали напряжения...

Главные силы японского флота появились через два часа, и в 13.49 четыре японских эскадренных броненосца сосредоточили огонь на русском флагманском корабле «Князь Суворов». В ответ заговорили орудия русских броненосцев 1-го отряда — «Князя Суворова», «Императора Александра III», «Бородино» и «Орла». То были новейшие русские эскадренные броненосцы, вершина отечественного кораблестроения, не уступавшие кораблям противника. Но, брошенные царским правительством в сражение без всякой надежды на успех, они были заранее обречены на гибель...

Через тридцать минут «Князь Суворов», с сильным пожаром в средине корпуса, со сбитыми мачтами и разбитой кормовой башней, потерял управление и вышел из строя. Его место во главе колонны занял «Император Александр III». Теперь вся японская эскадра сосредоточила на нем огонь своих орудий, и, когда через два часа он, выходя из боя, прошел в каком-нибудь кабельтове от броненосца «Орел», моряки этого корабля с трудом узнали «Императора Александра III». Из множества пробоин в борту выбивались наружу языки пламени и валили клубы черного дыма. Вокруг пробоин черная краска выгорела и обнажилась красная суриковая грунтовка, от которой корабль казался окровавленным.

Дважды колонну русских кораблей прорезал, двигаясь как слепой, флагманский броненосец «Князь Суворов». Лишенный всех труб и мачт, он полыхал от носа до кормы и был так страшен и неузнаваем, что некоторые комендоры начали стрелять по нему, приняв его за разрушенный японский корабль. Но эта обезображенная масса обгорелого металла все еще оставалась боевым кораблем русского флота: по наседавшим японским миноносцам из кормового каземата вела частый огонь единственная уцелевшая 75-мм пушка...

Итоги Цусимского боя известны: артиллерией и торпедами противника были уничтожены 18 русских кораблей, в том числе и новейшие эскадренные броненосцы «Князь Суворов», «Император Александр III» и «Бородино». После падения Порт-Артура, после поражений в Маньчжурии, после Цусимы лучшие представители мировой общественности гневно осудили главного виновника гибели русских солдат и моряков. «Не русский народ, а самодержавие пришло к позорному поражению», — писал в те дни В. И. Ленин. Но были и другие голоса, голоса, обвинявшие в позорном поражении русских моряков.

Блестящую отповедь таким обвинителям дал французский моряк де Баленкур.

В этом трагическом бою стойкость броненосцев, созданных русскими кораблестроителями, была под стать стойкости русских моряков!

После поражения в Крымской войне Россия лишилась права иметь сильный флот на Черном море, поэтому освоение нового броненосного кораблестроения велось на Балтике. Здесь решено было строить батарейные броненосцы с полным парусным вооружением и броней уморенной толщины для действий в морях и океанах. А для обороны гаваней и побережья предназначались броненосцы береговой обороны, вооруженные тяжелыми орудиями и защищенные толстой броней.

Из двух тогдашних систем постройки — французской, при которой деревянный корпус обшивали коваными железными полосами, и английской, при которой весь корпус строился из железа, — предпочтение отдавалось английской, хотя она была дороже и требовала больше времени. На русских верфях было построено лишь два деревянных панцирных фрегата — «Севастополь» и «Петропавловск». Все остальные броненосцы строились из железа, ибо морское ведомство считало: «Железное судостроение должно прочно водвориться в России; суда должны строиться русскими и из русских материалов, чтобы нам не быть в этом важном деле в зависимости от иноземной промышленности и иноземных техников».

Однако сооружение в 1861 году небольшой броненосной лодки «Опыт» показало, что даже лучшие отечественные заводы еще не могли удовлетворять высоким требованиям морского ведомства, и первый русский броненосец — плавучая батарея «Первенец» — строился в Англии. Опыт, полученный русскими инженерами и мастерами, а также расширение производственных возможностей позволили две следующие батареи — «Не тронь меня» и «Кремль» — строить уже на петербургских верфях.

^{Канонерская лодка «Опыт», 1861 г.}

^{Броненосная батарея «Первенец», 1863 г.}

^{Броненосная батарея «Кремль». Россия, 1865 г.}

В 1863 году во время обострения международной обстановки в дополнение к этим плавучим батареям была заложена двухбашенная броненосная лодка «Смерч» и десять мониторов типа «Ураган», строившихся по чертежам американского конструктора Дж. Эриксона — того самого, который создал знаменитый «Монитор», прославившийся в первом бою броненосных кораблей на Хэмптонском рейде в 1862 году.

Через год были заложены еще шесть броненосцев: двухбашенные лодки «Чародейка» и «Русалка», двухбашенные фрегаты «Адмирал Спиридов» и «Адмирал Чичагов» и трехбашенные фрегаты «Адмирал Грейг» и «Адмирал Лазарев».

^{Броненосный фрегат «Адмирал Чичагов», 1868 г.}

Предназначенные не только для защиты Кронштадта, но и для действий в Финском заливе и вблизи берегов Балтийского моря, эти фрегаты обладали повышенными мореходными качествами, хотя и были построены по мониторной схеме, то есть безрангоутными и низкобортными.

Напряженную программу броненосного кораблестроения на Балтике завершили два мореходных корабля — казематный фрегат «Князь Пожарский» и брустверный монитор «Петр Великий».

^{Брустверный броненосец «Пётр Великий», Россия, 1872 г.}

После спуска на воду этого корабля в 1872 году в строительстве мореходных броненосцев на Балтике наступил пятнадцатилетний перерыв: в эти годы внимание морского ведомства переключается на Черное море.

Россия добилась отмены унизительного запрещения иметь флот на Черном море в 1871 году. Но только в 1881 году, через четыре года после победоносной русско-турецкой войны, она смогла приступить к форсированному строительству сильного Черноморского флота, который должен был не только господствовать на этом театре, но и быть готовым к овладению проливами Босфор и Дарданеллы. Именно для действий в узкостях были спроектированы уникальные броненосцы типа «Синоп», которые несли в барбете грушевидной формы шесть тяжелых 305-мм орудий, соединенных попарно. Эта схема, характерная только для русского флота, позволяла вести носовой огонь четырьмя орудиями одновременно. Три таких броненосца — «Синоп», «Чесма» и «Екатерина II» — сошли на воду в 1886–1887 гг.

В 1890 году был спущен еще один барбетный броненосец — «Двенадцать апостолов», а два года спустя — первый башенный броненосец Черноморского флота «Георгий Победоносец». Это был однотипный с «Синопом» корабль, у которого барбетные установки заменили тремя двухорудийными башнями. На дальнейшее развитие как черноморских, так и вообще русских броненосцев оказала влияние конструкция броненосца «Наварин», созданного на Балтике в 1891 году...

Слабость или полное отсутствие флота на протяжении столетий было своеобразной традицией разобщенных германских государств. Но после объединения Германии и победы во франко-прусской войне 1870 года немцы начали усиленное строительство сначала кораблей береговой обороны и крейсеров, а потом и мореходных броненосцев. Именно их появление побудило Россию пополнить Балтийский флот новыми кораблями. Поскольку считалось, что балтийские броненосцы предназначены для поддержки кораблей береговой обороны, их водоизмещение принималось меньшим, чем у черноморских. Водоизмещение первого барбетного броненосца на Балтике — «Императора Александра II» было на 937 тонн меньше, чем у «Синопа», и он нес всего два 305-мм орудия в носовой установке. В 1889 году, через два года после «Императора Александра II», на воду сошел «Император Николай I», отличавшийся от предшественника заменой барбетной установки башенной. За ними последовал малоудачный броненосец второго класса «Гангут», о котором говорили, что у него все было в единственном числе: одна труба, одна мачта, одна башня и одно орудие. А в 1891 году колебания в установлении типа эскадренного броненосца в русском флоте прекратились созданием «Наварина», который стал прототипом для русских эскадренных броненосцев, строившихся до самой русско-японской войны.

Принятая на «Наварине» английская система бронирования, при которой толстая броня закрывала лишь центральную часть корпуса, а носовая и кормовая оконечности прикрывались только броневыми палубами ниже ватерлинии, сохранялась и на нескольких последующих кораблях — на балтийском «Сисое Великом» и черноморском «Ростиславе». По образцу последнего на Балтике была построена первая в России серия из трех однотипных мореходных броненосцев — «Петропавловск», «Севастополь», «Полтава». На Черном же море по образцу «Наварина» строился, кроме «Ростислава», крупнейший русский броненосец тех лет «Три Святителя», который стал прототипом для знаменитого революционного броненосца «Князь Потемкин-Таврический», спущенного на воду в 1900 году. Благодаря применению более прочной цементированной хромоникелевой стали удалось снизить вес бронирования и за счет этого усилить среднюю артиллерию на «Потемкине».

Постройкой русских броненосцев на балтийских и черноморских верфях руководили талантливые кораблестроители: А. Гезсхус, И. Дмитриев, А. Леонтьев, М. Окунев, А. Мордвинов, К. Арцеулов, Н. Субботин, Н. Кутейников, П. Титов, А. Мустафин, С. Ратник, М. Яковлев, А. Шотт и другие.

«Потемкин» стал последним русским броненосцем с английской системой бронирования, которую жестоко критиковали в самый разгар проектирования этого корабля. Дальновидные специалисты предрекали ей провал с тех пор, как в 1885 году был изобретен фугасный снаряд, начиненный мощным бризантным взрывчатым веществом. С появлением таких снарядов можно было топить броненосцы, не пробивая насквозь их главного броневого пояса. Для этого достаточно изрешетить незащищенные броней оконечности, засыпав их градом фугасных снарядов из скорострельных пушек среднего калибра. Впервые проверили такую возможность на практике японцы во время японско-китайской войны 1894 года. В сражении при реке Ялу пять китайских кораблей были пущены на дно в считанные минуты: мощные взрывы японских фугасных снарядов быстро превратили в решето их не защищенные броней борта.

Такой исход сражения при Ялу выдвинул на роль главного боевого средства флота скорострельную артиллерию среднего калибра и доказал преимущества французской системы бронирования, при которой броня закрывала всю ватерлинию. На кораблях, проектировавшихся после японско-китайской войны, начинают увеличивать количество пушек среднего калибра и площадь бронирования. Отныне кораблестроители стремятся закрыть броней всю ватерлинию, устанавливая на оконечностях тонкую броню; она хотя и не могла устоять против бронебойных снарядов, но была вполне достаточной для защиты от фугасных.

В русском флоте боевой опыт японско-китайской войны был учтен при постройке эскадренных броненосцев по программе 1898 года, принятой в связи с растущей напряженностью на Дальнем Востоке. Поскольку русские заводы и верфи были в это время перегружены работой, заказ на постройку одного из этих броненосцев был размещен в Америке — то был «Ретвизан». Второй — «Цесаревич» — строился во Франции по проекту К. П. Боклевского и послужил прототипом для крупнейшей серии из пяти кораблей, разработанных под руководством К. Н. Аверина, — «Бородино», «Император Александр III», «Князь Суворов», «Орел» и «Слава». На этих броненосцах в полном соответствии с тогдашним боевым опытом броня закрывала всю ватерлинию.

После Цусимского сражения, в котором погибли три корабля типа «Бородино», поползли слухи, что русские кораблестроители сделали неправильные выводы из прежнего боевого опыта и что главной причиной гибели этих броненосцев были их технические недостатки. Но тщательный анализ, проведенный участником Цусимы известным кораблестроителем В. П. Костенко, показал иное...

С тех пор как бронебойные снаряды даже средних калибров начали пробивать самую толстую железную броню, стало ясно, какую важную роль в грядущих сражениях должна играть дистанция артиллерийского боя. Ведь чем она больше, тем с меньшей скоростью ударяет снаряд в броню и тем легче она выдерживает его удар. Поэтому, навязывая противнику предельно дальние дистанции, можно свести на нет разрушительный эффект вражеских бронебойных снарядов.

Хорошо зная совершенство русской бронебойной артиллерии, японцы решили провести бой на предельных дистанциях, стреляя из пушек главного калибра крупными фугасными снарядами, разрушительная сила которых в отличие от бронебойных не ослаблялась с увеличением расстояния. Тем самым автоматически исключалась из участия в сражении средняя скорострельная артиллерия русских кораблей с ее фугасными гранатами и ослаблялось действие бронебойных снарядов главного калибра.

^{Эволюция морской артиллерии}

Такая тактика принесла японцам успех, но он достался им не дешево. Хотя русские тяжелые бронебойные снаряды пробивали насквозь незабронированные борта японских кораблей и улетали, не разрываясь, при попадании в броню они производили огромные разрушения, заставившие многие японские корабли выйти из боя. Что же касается японских фугасных снарядов, то они, буквально сметя с русских кораблей все небронированные надстройки, так и не смогли пробить их броню. Выдержав напряженный пятичасовой артиллерийский бой и получив до полутораста попаданий вражеских снарядов, броненосцы типа «Бородино» потеряли остойчивость в результате того, что были перегружены углем и вода заливалась в пробоины легкого небронированного борта. На дно они шли с непробитым главным броневым поясом.

Таким образом, Цусимский бой, с одной стороны, показал, как важно защищать от фугасных снарядов надводный борт и надстройки, закрывая их хотя бы тонкой броней. С другой стороны, стало ясно, что лучшей защитой корабля должна служить собственная дальнобойная бронебойная артиллерия, заставляющая противника держаться от него подальше, на предельно допустимой дистанции боя. Развитие такой артиллерии и составило содержание следующего пятнадцатилетия в истории линейного корабля.

«Дредноуты» и «сверхдредноуты»

3 октября 1906 года произошло событие, разом перечеркнувшее боевую ценность всех прежних эскадренных броненосцев: в этот день вступил в строй британского флота линейный корабль «Дредноут», инициатором создания которого был первый морской лорд адмирал Фишер...

Еще в 1899 году, командуя средиземноморской эскадрой, он убедился, что из корабельных орудий можно вести прицельный огонь не только на дистанциях 2,3–2,8 километра, но и на 5,5–7,5 километра. Правда, это удавалось лишь тогда, когда стрельба корректировалась по всплескам от снарядов. Если же огонь велся одновременно из орудий нескольких калибров, то такая корректировка становилась невозможной. Поэтому Фишер пришел к выводу: от средней артиллерии на кораблях следует отказаться вообще и устанавливать на них как можно больше орудий самого крупного калибра. К 1905 году разговоры о таких кораблях уже велись в военно-морских кругах многих стран, и это хорошо объясняет рекордную быстроту, с которой сооружался «Дредноут».

Заложенный 2 октября 1905 года, он ровно через год и один день вышел на мерную милю, а еще через три месяца вышел в свой первый поход. Из десяти 305-мм пушек в нос и в корму могли стрелять шесть орудий, а по каждому борту — восемь. Вся ватерлиния была защищена броней толщиной 279 мм. Но больше всего специалистов поразили не пушки и броня «Дредноута», а его необычайно высокая по тем временам скорость — 21 узел, почти на 20% выше, чем у тогдашних типовых эскадренных броненосцев. Для достижения такого прироста скорости требовалось увеличить мощность машин с 18 000 л.с. до 23 тысяч. Выжать такую мощность из поршневых паровых машин, достигших к концу XIX века своего максимального совершенства, было практически невозможно, и англичане решились на смелый шаг: «Дредноут» стал первым линейным кораблем, на котором установили принципиально новый двигатель — паровую турбину.

В 1897 году английский изобретатель Ч. Парсонс впервые установил паровую турбину своей конструкции на небольшом судне «Турбиния», которое показало феноменальную скорость — 34 узла. Затем новый двигатель опробовали на эсминцах, а потом на легком английском крейсере «Аметист». И к 1903–1904 годам британская промышленность была готова дать флоту компактный, легкий и мощный двигатель. В конечном итоге именно подготовленность промышленности позволила англичанам опередить другие нации в создании линкора нового типа.

Не успели отчаянно торопившиеся англичане достроить «Дредноут», как в Германии в июле 1906 года был заложен «Нассау» — головной корабль первой серии германских дредноутов. Первые сведения о нем вызвали в Англии вздох облегчения: немецкие линкоры выглядели не очень-то внушительно по сравнению с английскими. Хотя на «Нассау» было двенадцать орудий против десяти на «Дредноуте», они были размещены так неудачно, что в бортовом залпе могли участвовать только восемь, как и на «Дредноуте». А если учесть, что калибр германских орудий был 280 мм по сравнению с английским 305-мм, то сравнение складывалось явно не в пользу немцев.

Вот почему в следующей серии они увеличили калибр пушек до 305 мм, на что англичане ответили линкорами типа «Орион», вооруженными 343-мм орудиями, которые по весу бортового залпа почти вдвое превосходили «Дредноут». Чтобы подчеркнуть мощь новых линкоров, их стали именовать сверхдредноутами. Не оставшись в долгу, Германия заложила серию новых кораблей, и началась невиданная прежде гонка морских вооружений, втянувшая на свои орбиты все империалистические державы — Францию и Россию, Италию и Австро-Венгрию, США и Японию. Даже второстепенные державы — Испания, Турция и латиноамериканские республики — и те спешили обзавестись дредноутами...

Сообщение о постройке в Англии небывалого линкора нигде не было воспринято с таким вниманием, как в России, потрясенной Цусимской катастрофой. Опыт русско-японской войны никем не изучался так тщательно, как русскими моряками и кораблестроителями. В начале 1906 года ученый отдел Главного морского штаба произвел опрос участников русско-японской войны и собрал ценный материал для проектирования линейных кораблей возрождаемого русского флота.

Но правительство, ошеломленное поражением и грозными событиями первой русской революции, не было готово к восприятию этих идей, и конкурс на разработку проекта первых русских дредноутов был объявлен лишь в декабре 1907 года. Технические условия на составление проекта были разработаны комиссией, возглавлявшейся сначала Н. Е. Титовым, а потом академиком А. Н. Крыловым. К 28 февраля 1908 года поступило более пятидесяти проектов от восемнадцати участников. В конечном итоге предпочтение было отдано проекту Балтийского завода, разработанному под руководством знаменитого кораблестроителя И. Г. Бубнова. За короткую 47-летнюю жизнь этот выдающийся конструктор спроектировал 48 типов кораблей и написал более 30 научных трудов, что дало основание А. Н. Крылову писать о нем:

В первом проекте русского линкора были некоторые недостатки в расположении машинных отделений и в защите рулей, но в ходе конкурса Бубнов серьезно усовершенствовал проект и к 9 апреля 1909 года закончил разработку рабочих чертежей.

И действительно, самобытная система бронирования, разработанная по идеям академика А. Н. Крылова, должна была обеспечить не только плавучесть, но и остойчивость — способность восстанавливать равновесие, как только прекращено действие внешних сил, которые это равновесие нарушили. Для поддержания необходимой плавучести в бою вся ватерлиния была защищена толстой броней — 225 мм в средней части и 125 мм в оконечностях. А чтобы корабль от боевых повреждений не потерял остойчивости и не перевернулся, весь надводный борт и верхняя палуба были защищены тонкой броней, не пробиваемой фугасными снарядами.

Артиллерия главного калибра на «Гангуте» состояла из двенадцати 305-мм орудий, размещенных в четырех трехорудийных башнях, разработанных по собственной инициативе Металлическим заводом. В применении этой новинки русский флот опередил все другие флоты, кроме итальянского. По сравнению с двухорудийными эти башни давали по 15% экономии веса на каждое орудие, а высокая степень автоматизации заряжания и наведения позволяла делать залпы с интервалом 30–40 секунд. Линкор приводили в движение четыре гребных винта и турбины мощностью 42 000 л.с.

Закладка русских линкоров — «Гангута», «Полтавы», «Петропавловска» и «Севастополя» — состоялась в один день — 16 июня 1909 года, причем первые два начали строиться в Новом Адмиралтействе, а вторые два — на Балтийском заводе. Строили их такие крупные инженеры, как К. Константинов, Н. Кутейников, В. Лютер, Л. Коромальди, Л. Казин и другие. Первым сошел на воду «Севастополь», и он же первым вступил в строй 17 ноября 1914 года. А в конце декабря все четыре линкора уже стояли в Гельсингфорсе в ожидании летней кампании 1915 года.

В 1909 году, когда на Балтике были заложены первые русские линкоры, считалось, что на Черном море можно будет ограничиться постройкой миноносцев и подводных лодок. Но скоро стало известно, что Турция собирается приобрести в Англии новейшие дредноуты. В ответ на эти действия в Николаеве 12 ноября 1911 года были заложены три черноморских дредноута — «Императрица Мария», «Екатерина II», позднее переименованная в «Императрицу Екатерину Великую», и «Император Александр III». Позднее, уже в ходе войны, был заложен еще более крупный «Император Николай I».

^{Линейные корабли эпохи дредноутов}

^{Линейные корабли эпохи сверхдредноутов}

Спроектированные по той же принципиальной схеме, что и балтийские дредноуты, черноморские линкоры предназначались для иного морского театра, и это повлекло за собой существенные различия. При примерно одинаковом водоизмещении черноморские корабли превосходили балтийские по дальности плавания, вооружению и бронированию.

Платой за все усовершенствования стало уменьшение скорости — 21 узел вместо 23 — благодаря чему мощность паровых турбин уменьшилась почти вдвое — 26 500 л.с. вместо 42 000 л.с. Изменились и главные размерения черноморских кораблей, которые были короче и шире балтийских...

По-разному сложились судьбы этих кораблей. «Императрица Мария» и «Императрица Екатерина Великая» вступили в строй летом и осенью 1915 года, «Император Александр III» — летом 1917-го, а «Императора Николая I» в строй так и не ввели. В годы первой мировой войны черноморские линкоры несли напряженную боевую службу: много плавали, бомбардировали турецкое побережье, вели артиллерийские дуэли с немецкими крейсерами «Гебен» и «Бреслау». По в конечном итоге судьба их оказалась трагической. «Императрица Мария» взорвалась на рейде Севастополя и опрокинулась на глазах всего города в 1916 году. «Императрица Екатерина Великая», переименованная после революции в «Свободную Россию», была по приказу В. И. Ленина затоплена в Новороссийске в 1918 году, чтобы не попасть в руки немцам. А «Император Александр III» («Воля») врангелевцы увели в Бизерту в 1920 году, где впоследствии он был продан на слом.

На Балтике события сложились по-другому. Новые линкоры практически бездействовали, используясь только для прикрытия минных постановок. Революция застала корабли в Гельсингфорсе, и их экипажи приняли деятельнейшее участие в революционных событиях. В марте 1918 года, чтобы не достаться немцам, все четыре линкора совершили знаменитый ледовый переход из Гельсингфорса в Кронштадт. Летом 1919 года балтийские линкоры громили огнем своих орудий наступавшие на Петроград белогвардейские части, прикрывали свои корабли от кораблей английских интервентов, участвовали в подавлении мятежа на фортах Красная Горка и Серая Лошадь. А после этого — годы бездействия: у молодой республики не было средств на восстановление линкоров. Лишь в 1922 году начались восстановительные работы на «Марате» — так стал называться «Петропавловск». Вторым вступила в строй после ремонта «Парижская коммуна» («Севастополь»), третьим — «Октябрьская революция» («Гангут»). Что же касается «Михаила Фрунзе» (бывшая «Полтава»), то этот корабль сильно пострадал от пожара, и его решили не восстанавливать.

Дредноутный ажиотаж, охвативший морские державы, был столь велик, что за какие-нибудь пятнадцать лет во всем мире было построено 114 дредноутов и сверхдредноутов. Крупнейший линейный флот соорудили англичане — 35 кораблей. За ними следовали США — 23 линкора, затем Германия — 19, Япония — 8, Россия и Франция — по 7, Италия — 6, Австро-Венгрия — 4, Испания — 3 и Бразилия — 2.

^{Расположение главной артиллерии}

Боевой опыт первой мировой войны преподнес кораблестроителям неожиданный сюрприз: из тридцати погибших за всю войну эскадренных броненосцев и линкоров — то есть кораблей, предназначенных специально для артиллерийского боя, — ни один не был пущен на дно только артиллерийским огнем. Зато минами и торпедами было потоплено больше половины всех уничтоженных броненосцев — 22 корабля. И если среди них оказалось всего три дредноута, то только благодаря тому вниманию, которое создатели дредноутов уделили проблеме подводной защиты...

Преемники тарана

В 1866 году Италия решила воспользоваться открытием боевых действий между Пруссией и Австро-Венгрией, чтобы отторгнуть из-под власти последней Венецианскую область. С этой целью она вступила в союз с Пруссией и 20 июня 1866 года объявила Австро-Венгрии войну. Однако начало этой войны оказалось крайне неудачным для итальянцев: через четыре дня после объявления войны австрийские войска нанесли итальянским страшное поражение при Кустоцце, и, чтобы сгладить удручающее впечатление от этого поражения, итальянское правительство стало торопить адмирала Персано — командующего итальянским флотом — с выходом в море. Но вялый и нерешительный Персано под разными предлогами откладывал выход. Наконец, когда ему пригрозили отставкой, Персано решил захватить небольшой остров Лисса у далматинского побережья. Ему казалось, что старые, сохранившиеся со времен наполеоновских войн укрепления, 88 орудий небольшого калибра и 1800 солдат станут легкой добычей для итальянского десанта.

Когда 18 июля итальянская армада появилась перед островом, комендант крепости по подводному телеграфному кабелю сообщил об этом командующему австрийским флотом адмиралу Тегетгофу. Быстро оценив ситуацию, Тегетгоф телеграфировал коменданту, что он выходит на помощь гарнизону, и приказал держаться до конца. Но этой телеграммы на Лиссе уже не получили: итальянский корабль перерезал кабель, и она попала в руки Персано, который счел ее блефом, ибо не допускал мысли, что Тегетгоф осмелится сразиться с ним. Но он не учел характера своего противника...

Понимая, что ни одно из его гладкоствольных орудий не в состоянии пробить броню итальянских кораблей, Тегетгоф уповал только на таран. «Когда начнется бой, вы должны таранить все, что будет окрашено в серый цвет», — говорил он своим капитанам, намекая на серую окраску итальянских броненосцев. Прямая противоположность Персано, Тегетгоф разработал план, который он привел в действие при первом сообщении о появлении противника.

Когда утром 20 июля дозорный корабль «Эсплораторе» появился в виду итальянской эскадры с флажным сигналом: «Вижу подозрительные корабли», Персано не усомнился, что перед ним Тегетгоф. Он тут же отменил высадку десанта и начал выстраивать три своих броненосных отряда в боевую кильватерную колонну. Впереди шел авангард, за ним кордебаталия. По правому борту от нее вне колонны шел броненосный таран «Аффондаторе». Замыкали колонну еще три корабля. На эту колонну с северо-запада спускалась в строю клина эскадра Тегетгофа. В острие клина шел флагманский броненосец «Фердинанд Макс», справа и слева от которого располагались остальные шесть австрийских броненосцев. Во втором ряду шли неброненосные деревянные корабли, замыкали строй канонерские лодки. В этот момент Персано вдруг вздумал перенести свой флаг с броненосца «Ре д'Италия» на «Аффондаторе». Это нарушило все управление боем, так как эскадра осталась в неведении о решении своего адмирала и не обращала никакого внимания на «Аффондаторе». Когда Персано на шлюпке перебрался на броненосец, корабли авангарда открыли огонь по австрийским кораблям, которые, не стреляя, продолжали идти на сближение. Лишь когда дистанция сократилась до 5–6 кабельтовых, австрийцы открыли огонь, целя в открытые артиллерийские порты и мостики итальянских кораблей...

^{Сражение при Лиссе}

Когда в пылу боя Персано увидел деревянный австрийский корабль «Кайзер» и счел его легкой добычей для «Аффондаторе», выяснилось, что таранить находящееся на ходу судно не так просто, как представлялось раньше. Неповоротливый таран дважды пытался ударить противника, и оба раза «Кайзер» легко уворачивался от удара, хотя и жестоко пострадал при этом от артиллерии итальянского броненосца. Тяжкие повреждения получили и другие австрийские корабли второй линии, но они сделали главное: связали вражеский арьергард и не дали ему возможности поддержать броненосцы кордебаталии.

Тем временем в центре «Фердинанд Макс» пытался таранить сначала «Ре д'Италия», а потом «Палестро», но оба корабля отвернули от прямого удара и испытали скользящие столкновения, которые, однако, не прошли для них бесследно. На «Ре д'Италия» была повреждена рулевая машина, и на потерявший управление броненосец ринулись еще два австрийских корабля. «Палестро», пытавшийся защитить бывшего флагмана, был при этом подожжен бомбами, проникшими внутрь корпуса через небронированную корму, начал пылать, был вынужден выйти из боя и через некоторое время взлетел на воздух.

Увидев, что «Ре д'Италия» потерял управление, Тегетгоф снова таранил своего врага. На этот раз нос «Фердинанда Макса» проломил борт броненосца прямо в середине корпуса. И когда, дав задний ход, австрийский корабль отошел от пронзенного противника, в борту последнего открылась пробоина, в которую хлынули потоки воды. И «Ре д'Италия» мгновенно опрокинулся и затонул, унеся на дно 450 человек экипажа.

Через полтора часа сражение, в котором и австрийские и итальянские корабли многократно, но уже безуспешно пытались таранить друг друга, стало затихать. Выйдя из огня, эскадры перестроились для нового боя и... разошлись в разные стороны. Австрийцы — в Сан-Джорджио на Лиссе, а итальянцы в Анкону, где «Аффондаторе» затонул на рейде от полученных в бою повреждений.

Опыт первого в истории сражения броненосных эскадр оказал сильное влияние на развитие кораблестроения. То было время, когда самые тяжелые пушки не могли совладать с железной броней. И Лисское сражение подтвердило мнение, что основным оружием нарождающегося парового флота суждено стать тарану.

В середине 1860-х годов во многих странах начали строить чисто таранные корабли и снабжать броненосцы и крейсера железными таранами. Это заставило кораблестроителей подумать о системах подводной защиты. Первую такую систему разработал сам Э. Рид, который на броненосце «Беллерофон» в 1865 году сделал двойное дно, разделенное на множество водонепроницаемых отсеков. Позднее кораблестроители стали устанавливать вдоль обоих бортов продольные переборки, образовавшие ниже ватерлинии как бы двойной борт. А выше ватерлинии над главной палубой они с помощью поперечных и продольных переборок создавали как бы гигантский поплавок с водонепроницаемыми отсеками. При таранном ударе двойные борта и дно должны были надежно защитить машинные и котельные отделения от затопления, а ячеистый поплавок над ватерлинией должен был удержать корабль с поврежденной подводной частью на поверхности моря.

Такая подводная защита наряду с успехами артиллерии уменьшила вероятность успешных таранных атак и побудила изобретателей задуматься о том, как бы «удлинить» таран. В России и в США экспериментировали с шестовыми минами и пушками, стреляющими во вражеские корабли под водой. Во Франции предлагались даже подводные ракеты. А русский изобретатель Александровский и англичанин Уайтхед работали над торпедой — самодвижущимся снарядом, приводимым в действие сжатым воздухом.

Молодецкие действия русских моряков, которые во время русско-турецкой войны 1877–1878 годов с помощью мин и торпед подорвали несколько турецких кораблей, привели к появлению новых взглядов на принципы ведения морской войны. Французский адмирал Об — глава так называемой «молодой школы» — вообще считал, что эскадренным броненосцам пришел конец и что их можно заменить множеством маленьких стремительных торпедоносцев. Эти взгляды отразились на развитии класса линейных кораблей, их размеры стали искусственно занижать, а скорость неоправданно увеличивать. Кроме пассивной подводной защиты, на броненосцах 1880-х годов появляется активная — многочисленная противоминная артиллерия калибром 76–37 мм.

В начале 1880-х годов, когда дальность торпедного выстрела не превосходила 500–700 метров, а носителями этого оружия были миноноски водоизмещением 20–25 тонн, со скоростью хода 12–13 узлов, ураганный огонь двенадцати — пятнадцати пушек калибром 65–37 мм надежно защищал броненосец от торпедных атак вражеских кораблей.

Но к 1914 году — к началу первой мировой войны — появились парогазовые торпеды с дальностью действия 7 километров! В них сжатый воздух, прежде чем попасть в цилиндры машины, подогревался до высокой температуры с помощью керосина. Вооруженные такими торпедами эскадренные миноносцы — эсминцы — были уже крупными мореходными кораблями водоизмещением 1200–1300 тонн, развивавшими скорость 33–36 узлов. Для борьбы с ними на дредноутах и сверхдредноутах пришлось устанавливать противоминную артиллерию, приближавшуюся к некогда изгнанной с них средней артиллерии. Обычно противоминное вооружение линкоров насчитывало от 12 до 22 орудий, причем в США отдавали предпочтение калибру 127 мм, в России - 120–137 мм, во Франции — 138,6 мм, а в Англии, Германии, Австро-Венгрии и Японии 150–152 мм.

Уповая на возможности противоминной артиллерии, олицетворявшей собою активную защиту, большинство кораблестроителей долгое время не уделяли серьезного внимания защите пассивной и довольствовались в основном теми конструкциями подводной части корпуса, которые были предложены в 1880-х годах. Успехи минного оружия в русско-японской войне и быстрое совершенствование подводных лодок после ее окончания в корне изменили такое положение дел. От мин, выставленных под водой на пути броненосца, и от торпеды, выпущенной подводной лодкой, нельзя было спастись никакой артиллерией.

Здесь требовалась хорошо разработанная пассивная защита, то есть такое устройство подводной части корпуса, которое позволило бы кораблю выдерживать взрывы, не теряя при этом плавучести, остойчивости, хода.

Первым заинтересовался этой задачей русский кораблестроитель Э. Гуляев, опубликовавший в 1900 году доклад «О некоторых специальных идеях о системе постройки военных судов, которые обеспечивают им защиту от мин и таранов более действительную, чем это достигается при современном судостроении». Позднее, в 1906 году, Гуляев спроектировал «непотопляемый и неопрокидываемый броненосец», в котором впервые была предусмотрена разработанная им подводная защита.

В чем же состояла главная идея Гуляева?

Он предлагал вокруг корпуса броненосца соорудить «добавление» шириной 5–6 метров, которое отдаляло бы зону взрыва мины или торпеды от жизненных частей корабля. Внутри такие «добавления» должны были разделяться продольными и поперечными переборками на множество водонепроницаемых отсеков, которые частично заполнялись углем и жидким топливом, что способствовало ослаблению силы взрыва. Проведенные впоследствии многочисленные эксперименты, в которых исследовалось действие взрыва на корпус корабля, подтвердили правильность принципов подводной защиты, выдвинутых Гуляевым.

^{Противоминная защита русских броненосцев}

Оказалось, что наиболее опасен заряд, в момент взрыва прикасающийся к подводной части корпуса. В этом случае взрывная волна пробивает наружную обшивку корабля и поток расширяющихся взрывных газов, увлекая за собой воду и обломки обшивки, врывается внутрь корабля. Если отсек за обшивкой пустой, то обломки пробивают следующую продольную переборку, а газы, расширяясь в разные стороны, повреждают поперечные стенки. Если же за наружной обшивкой находится слой жидкости — воды или нефти, — то пробоина получается меньше, так как жидкость хорошо поглощает энергию взрыва и быстро гасит его разрушительную силу.

Исходя из этих первых опытов, англичане с 1912 года стали сооружать на дредноутах подводную защиту, состоявшую из слоя нефти за наружной обшивкой, за которым следовали угольные ямы или цистерны жидкого топлива. Однако дальнейшие эксперименты показали, что корабли с такой защитой при взрывах мин и торпед испытывают необычайно резкий и сильный сотрясающий удар, способный сорвать с фундаментов механизмы и приборы. Это открытие привело к выработке основного принципа подводной защиты, которая должна состоять из трех камер.

Первая — камера расширения — должна находиться сразу за наружной обшивкой и представлять собой пустой отсек, в котором вследствие расширения газов снижается их давление и частично рассеивается энергия взрыва. Далее следует камера поглощения — слой нефти или угля, поглощающий куски обшивки и остаток энергии взрыва. И наконец, фильтрационная камера, которая должна задерживать воду и нефть, просачивающиеся внутрь корабля вследствие нарушения водонепроницаемости последней внутренней переборки при взрыве. Любопытно, что уже в ходе первой мировой войны англичанам пришлось ко многим своим эскадренным броненосцам и дредноутам приделывать наполненные воздухом були — те самые «добавления», о которых Э. Гуляев писал еще в 1900 году.

Сражения первой мировой войны показали, что дредноуты в целом оправдали ожидания и что кораблестроителям удалось довольно точно предугадать развитие линкора и создать конструкции, не потребовавшие коренных изменений. В сущности боевой опыт первой мировой войны внес уточнения лишь в некоторых деталях. Так, увеличение дальности артиллерийского боя потребовало увеличения углов возвышения орудий и утолщения палубной брони: снаряды, летящие издалека, обрушивались на корабль сверху, и для защиты от них нужно было усилить горизонтальное бронирование.

Торпеды, устанавливаемые на дредноутах, оказались совершенно бесполезными при тех огромных дистанциях боя, на которых велась артиллерийская дуэль. Зато появление авиации настоятельно требовало установки зенитной артиллерии и катапульт для запуска разведывательных гидросамолетов.

Все эти требования были учтены при проектировании последних британских линкоров первой мировой войны. При водоизмещении 48 000 тонн они должны были нести девять 406-мм орудий главного калибра. Но незадолго до их закладки Вашингтонский морской договор, подписанный странами-победительницами, ограничил водоизмещение новых линкоров 35 тысячами тонн, а главный калибр — 406 мм.

Ценой невероятных усилий конструкторам удалось уложиться в 34 тысячи тонн, сохранив число и калибр орудий главной артиллерии. Главный строитель флота нашел необычное решение: все три башни главного калибра он расположил в диаметральной плоскости в носовой части корпуса, причем средняя башня была возвышенной.

120–152-мм орудия среднего калибра, на которые некогда возлагалась борьба главным образом с вражескими миноносцами, получили новое дополнительное назначение: они должны были вести заградительный огонь по воздушным целям. Увеличив угол их возвышения до 60°, кораблестроители создали первые орудия универсального калибра. Собственно зенитная артиллерия состояла из шести 119-мм пушек.

Сконцентрировав башни главного калибра в носовой части и вдвое уменьшив число котлов, кораблестроители сильно сократили длину бронируемой цитадели и за счет этого смогли установить главный броневой пояс толщиной 356 мм и необычайно толстую, 159-мм броневую палубу. Необычной была и подводная защита кораблей, содержавшая множество отсеков, в которые перед боем закачивалось 2600 тонн забортной воды. При попадании торпеды эта вода под действием взрывной волны выбивала заглушки, установленные в круглых отверстиях выше ватерлинии вдоль бортов. После этого энергия взрывных газов расходовалась на выброс воды через открывшиеся отверстия, что резко снижало разрушительную силу взрыва.

Главной новинкой в силовой установке этих кораблей стала зубчатая передача, разработанная Ч. Парсонсом и устанавливавшаяся на кораблях флота с 1912 года. Эти сложные и точные механизмы были призваны увязать «коня и трепетную лань» — малооборотные гребные винты и высокооборотные паровые турбины. Давая незначительное снижение веса по сравнению с непосредственным соединением турбины с винтом, зубчатая передача давала выигрыш в расходе топлива, позволяя устанавливать на турбинах корабля более экономичные винты. Два таких турбо-зубчатых агрегата суммарной мощностью 45 000 л.с. сообщали кораблю скорость 23 узла.

Таковы были английские линкоры «Нельсон» и «Родней», которым уделено здесь столько внимания лишь потому, что им довелось стать первыми и единственными в мире линкорами, построенными в соответствии с ограничениями Вашингтонского договора. После того как они вступили в строй, ведущие морские державы на протяжении целых десяти лет не строили новых линкоров, ограничиваясь более или менее основательной модернизацией дредноутов времен первой мировой войны.

Первым же кораблем, положившим начало строительству линкоров нового типа, стал французский «Дюнкерк», сошедший на воду в 1932 году...

Закат линейных кораблей

21 мая 1941 года английская воздушная разведка обнаружила в одном из норвежских фиордов немецкий линкор «Бисмарк» и тяжелый крейсер «Принц Евгений». Стало ясно, что фашистские рейдеры готовятся к прыжку в Северную Атлантику. Обеспокоенное этим сообщением английское командование немедленно предупредило патрулировавшие в прилегающих районах моря крейсера и выслало на перехват самые сильные находившиеся в его распоряжении корабли — линейный крейсер «Худ» и новейший линкор «Принц Уэльский». Казалось, все было на стороне англичан. Против восьми 381-мм и восьми 203-мм немецких орудий они не только имели восемь 381-мм и десять 356-мм пушек, но, что особенно важно, в их распоряжении находилась и более совершенная, чем у немцев, радиолокационная техника...

23 мая в условиях непогоды и плохой видимости радиолокатор английского крейсера «Саффолк», патрулировавшего в Датском проливе, засек немецкие корабли, о чем немедленно было сообщено адмиралу Голланду, державшему свой флаг на «Худе». Отряд британских кораблей сразу же бросился наперехват, но как ни старался Голланд пересечь курс немецкого отряда, он опоздал, и английским кораблям пришлось догонять немецкие на параллельных курсах. Канонада началась 24 мая в 5.35 утра на дистанции около 25 километров. Но если пристрелочные залпы англичан дали перелет, то немецкие сразу же накрыли цель. Всего через минуту после начала боя 203-мм снаряды «Принца Евгения» разорвались на палубе «Худа», а спустя еще пять минут один или два снаряда с «Бисмарка» прошили все три броневые палубы «Худа» и угодили в пороховые погреба...

^{Сражение «Бисмарка» и «Худа»}

Ослепительная огненная оболочка появилась над кораблем, его внутренности как будто вывернулись наружу, и спустя четыре минуты только столб поднимающегося к небу дыма остался на месте корабля, долгое время считавшегося украшением британского флота.

В этой перестрелке снаряды «Принца Уэльского» повредили топливные цистерны фашистского рейдера, что вынудило адмирала Лютьенса прервать поход. Оставляя за собой широкий след мазута, сочившегося из поврежденных цистерн, и медленно оседая на нос, «Бисмарк» упорно шел на юго-восток, к Бресту, в то самое время, как англичане безуспешно искали его на путях, ведущих в Норвегию. Разрыв между фашистским рейдером и преследующей его эскадрой англичан неуклонно возрастал, и через какие-нибудь сутки линкор должен был войти в зону, где его могли надежно прикрыть подводные лодки и авиация...

И вдруг 25 мая 1941 года, когда англичане ломали голову над тем, куда девался «Бисмарк», берлинское радио раструбило на весь мир о происшедшем накануне сражении. Захлебываясь словами, немецкие дикторы описывали, как от снарядов фашистского линкора взлетел на воздух крупнейший корабль британского флота «Худ» и как отвернул и вышел из боя поверженный линкор новейшей постройки «Принц Уэльский». В числе слушателей этой передачи оказался один высокопоставленный офицер немецких авиационных частей, дислоцированных в Греции. Обеспокоенный судьбой своего сына, служившего на «Бисмарке», он отправил в Берлин срочную шифрованную радиограмму с запросом о местонахождении линкора. В ответ ему сообщили: рейдер идет в Брест...

Только после расшифровки этих радиограмм англичане узнали, наконец, волновавшую их тайну, и со всех сторон в точку предполагаемого местонахождения «Бисмарка» устремились британские корабли.

Когда 26 мая в 10.30 английская летающая лодка с ирландского побережья обнаружила рейдер в 700 милях западнее Бреста, стало ясно, что британские корабли уже не в состоянии настичь его. Адмирал Товей принял решение прекратить погоню в полночь на 27 мая: запасы топлива на английских кораблях подходили к концу. И тут произошло событие, разом изменившее всю обстановку.

Адмирал Соммервиль, выведший из Гибралтара небольшой отряд из трех кораблей — старого линейного крейсера «Ринаун», тяжелого крейсера «Шеффилд» и авианосца «Арк Ройал», — бросил в атаку самолеты-торпедоносцы. Первая волна самолетов из-за путаницы в приказах атаковала свой собственный крейсер «Шеффилд», едва увернувшийся от идущих на него торпед. Зато вторая волна с блеском выполнила поставленную задачу: одна из торпед угодила в кормовую часть «Бисмарка» и повредила его винты и рули. Рейдер мог теперь ходить только по кругу, и это побудило Товея изменить свое решение. Утром 27 мая английские линкоры и тяжелые крейсера на протяжении нескольких часов расстреливают «Бисмарк» артиллерией и торпедами, и в конце концов команда добивает свой корабль подрывными зарядами и открывает кингстоны...

Составляя условия Версальского мира, союзники старались лишить Германию права строить корабли более сильные, чем тяжелые крейсера, вооружаемые обычно 203-мм орудиями при водоизмещении 10 тысяч тонн. Поэтому одна из статей договора запрещала немцам строить новые корабли большего водоизмещения. Но получилась удивительная вещь. Заключенный позже Версальского Вашингтонский договор ограничил максимальный калибр крейсерских орудий 203 миллиметрами. Однако проигравшая войну Германия не участвовала в подписании Вашингтонского договора и поэтому, естественно, не принимала на себя ограничения крейсерского калибра. Благодаря такой юридической лазейке немцы раньше всех уже в конце 1920-х годов начали проектировать так называемые «карманные» линкоры — корабли, которые при крейсерском водоизмещении 10 тысяч тонн несли, если так можно выразиться, «линкорные» 280-мм орудия главного калибра.

Эти корабли — «Дойчланд» (позднее он был переименован в «Лютцов»), «Адмирал граф Шпее» и «Адмирал Шеер» — создавались по замыслу гросс-адмирала Редера, который считал, что в грядущей войне не будет эскадренных сражений линейных кораблей и что центр тяжести переместился на крейсерские операции на вражеских коммуникациях. Для таких операций, считал Редер, Германии потребуются корабли нового типа — линкоры по вооружению и водоизмещению и крейсера по скорости хода и бронированию. В соответствии с этой идеей и проектировался «Дойчланд». По мощи артиллерии он должен был превосходить те вражеские корабли, которые могли его догнать. А скорость хода у него была такая, чтобы уйти от противника, превосходившего его мощью орудий. Впоследствии выяснилось, что немцы нарушили версальский запрет и построили корабль водоизмещением около 12 тысяч тонн, который нес линкорные 280-мм орудия главного калибра и крейсерское бронирование с максимальной толщиной 100 мм. Впервые примененные на столь крупном корабле дизели общей мощностью 56 000 л.с. позволяли «карманному» линкору развивать необычайно высокую для кораблей этого класса скорость — 26 узлов.

Сообщения о немецких «карманных» линкорах вызвали тревогу во Франции, где спешно начали проектировать корабль, способный не только догнать их, но и уничтожить в артиллерийском бою. Не связанные жестким версальским ограничением водоизмещения французы создали «Дюнкерк» — гораздо более совершенный корабль, который при стандартном водоизмещении 26 500 тонн нес восемь 330-мм орудий главного калибра и развивал небывало высокую для линейных кораблей скорость — 29,5 узла.

В конструкции этого корабля был учтен опыт первой мировой войны и те новые требования, которые были порождены развитием боевой техники. Так, вся ватерлиния на «Дюнкерке» была защищена броневым поясом, на нем устанавливалась толстая броневая палуба, катапульта с четырьмя гидропланами для разведки и необычайно сильное зенитное вооружение. По расположению главной артиллерии «Дюнкерк» походил на английский «Нельсон»: все орудия размещались в носовой части, в двух линейно-возвышенных четырехорудийных башнях, примененных впервые в мировой практике.

^{Линкоры второй мировой войны}

В 1934 году, после прихода к власти Гитлера, фашистская Германия демонстративно отказалась выполнять условия Версальского мира и, отбросив все ограничения, заложила два крупных линкора типа «Шарнхорст». В этом же году заложила новые линейные корабли типа «Витторио Венето» фашистская Италия, что послужило поводом для лихорадочной гонки морских вооружений среди остальных капиталистических держав. В 1939–1940 годах сошли на воду новые французские и немецкие линкоры типов «Ришелье» и «Бисмарк», японские типа «Ямато», английские типа «Кинг Джордж V» и американские типа «Вашингтон».

Дальнейшее строительство остановили грозные события второй мировой войны, в ходе которой смогли создавать новые линкоры только США, отделенные от всего воюющего мира двумя океанами и вступившие в войну позже всех других держав. В 1941 году в Америке сошли на воду линкоры типа «Саут Дакота», а в 1942 году — типа «Миссури».

Сопоставляя эти корабли, нетрудно подразделить их на три группы. Первая — линкоры Германии и Англии, готовившиеся соперничать в Атлантике. Так, британский «Кинг Джордж V» создавался для защиты коммуникаций от немецкого «Шарнхорста». При меньшей скорости хода он нес более мощную артиллерию и более основательное бронирование. Немцы ответили «Бисмарком». Англичане — «Лайоном». Однако постройка этих кораблей была прекращена в 1940 году в связи с критическим положением Англии в начальном периоде второй мировой войны.

Вторая группа состояла из линкоров Италии и Франции, которые готовились к борьбе за господство на Средиземном море. «Дюнкерк» породил «Витторио Венето», превосходивший его как по вооружению, так и по бронированию. Ответом Франции на «Витторио Венето» стал весьма близкий к нему «Ришелье».

Наконец, к третьей группе линкоров относятся японские и американские корабли, создававшиеся для соперничества на Тихом океане. Крупнейшим в истории линкорам типа «Ямато», вооруженным 456-мм орудиями и защищенным 406-мм броней, американцы вынуждены были противопоставить целый ряд постепенно укрупнявшихся кораблей, которые при одном и том же калибре главной артиллерии — 406 мм — получали все более высокую скорость хода и все более мощное бронирование.

^{Системы броневой и противоминной защиты линейных кораблей}

В 1938–1940 годах в Советском Союзе также были заложены три новых современных линкора типа «Советский Союз», которые при водоизмещении 59 150 тонн должны были развивать 28 узлов и нести девять 406-мм орудий главного калибра.

К 1936 году все три советских линкора прошли основательную модернизацию: на них установили новые паровые котлы, работавшие на жидком топливе; переделали и увеличили по высоте носовые надстройки; передним трубам придали характерный скос назад; изменили и сделали более современными носовые оконечности. В годы Великой Отечественной войны советские линкоры героически сражались и на Балтике, и на Черном море, причем «Октябрьская революция» и «Севастополь» — так снова стала называться «Парижская коммуна» — стали Краснознаменными...

С 1930 по 1945 год во всем мире было построено в общей сложности 28 линкоров нового типа: 4 в Германии, 3 в Италии, 2 в Японии, 4 во Франции, 10 в США и 5 в Англии. Какова же судьба всех этих кораблей?

В 1940 году авиация и артиллерия английских кораблей пустили на дно немецкий линкор «Бисмарк», а в 1943 году — «Шарнхорст». На протяжении почти всей войны, непрерывно выводимые из строя авиацией и подводными лодками, ремонтируются и бездействуют «Гнейзенау» и «Тирпиц». Из трех итальянских линкоров один — «Рома» — в 1943 году потоплен немецкой авиацией, когда он шел на Мальту сдаваться в плен англичанам. Остальные два пошли на слом в 1948 году. Что же касается японских «Ямато» и «Мусаси», то оба они были уничтожены американской авиацией.

Из четырех французских линкоров «Дюнкерк» и «Страсбург» в ноябре 1942 года были затоплены в Тулоне собственными экипажами, а недостроенные «Ришелье» и «Жан Бар» бездействовали всю войну. Десяти американским линкорам повезло больше: все они 27 августа 1945 года вошли в Токийский залив, где пятью днями позже на борту «Миссури»[2] была подписана капитуляция Японии. Из пяти английских линкоров самым неудачливым оказался «Принц Уэльский», пущенный на дно японской морской авиацией берегового базирования в декабре 1941 года. Остальные прошли всю войну и были исключены из списков флота в 1958 году. А двумя годами позже пошел на слом последний — сто пятьдесят третий — линкор Великобритании «Вэнгард». Заложенный в 1941 году, он был достроен лишь в 1946-м и вошел в историю как крупнейший линкор английского флота и как последний в мире корабль этого класса, при постройке которого был учтен боевой опыт второй мировой войны.

Увы, главный вывод из этого опыта состоял в том, что время линкоров истекло...