ГЛАВА 7

— Итак, уважаемые коллеги сенаторы, теперь я призываю проголосовать за мое переработанное предложение. Призываю определиться и разрешить проблему.

Сципион сел и окинул взглядом переполненный зал, испытывая глубокое отвращение. Не обращая внимания на призыв приступить к голосованию, сенаторы тихо переговаривались с соседями. Сципион полагал, что для выработки плана по снятию карфагенской блокады сенату потребуется неделя. Он ошибся. Дебаты продолжались уже десятый день, и кажущиеся бесконечными обсуждения и голосования по мелочам почти истощили его терпение. На пятый день сенат наконец признал необходимость постройки флота. Следующие два дня ушли на обсуждение размеров флота, а еще два дня сенаторы спорили по поводу источников финансирования. И только теперь они приступили к вопросу о назначении командующего.

Принцепс постучал молотком по кафедре, призывая сенаторов к порядку.

— Учитывая предложение старшего консула и точку зрения младшего консула, высказанную ранее, приступаем к голосованию. Те, кто за, переходят к восточной стене, те, кто против, — к западной.

Сципион остался сидеть на своем месте в первом ряду перед восточной стеной, и его сторонники должны были собраться вокруг него. Старший консул презирал слово «сторонники». Последние десять лет он только и делал, что умасливал и подкупал половину из них, стремясь заручиться поддержкой. И лишь немногие голосовали, руководствуясь убеждением, что действуют в интересах Рима. Лишь немногие имели мужество так поступать. Остальных приходилось вести за собой, словно стадо баранов.

В центре зала внезапно поднялся Гай Дуилий. Из трехсот голосов всего сената в этом споре вес имели только два — Сципиона и Дуилия. То, куда повернет младший консул, решит дело. Сципион смотрел на невозмутимое лицо соперника, и ненависть вспыхнула в нем с новой силой.

Дуилий выдвигал возражения против любого его плана, но не сам, а через посредников, причем всегда очень умно и тонко, чтобы не ставить под сомнение все предложения старшего консула. Так, например, сенат принял важное решение о постройке флота, но Дуилий сумел обкорнать план Сципиона, ограничивая власть соперника, и каждый раз старший консул был вынужден уступать. Это касалось и его последнего предложения относительно командующего флотом. Теперь он ждал, как поведет себя Дуилий, и ярость подкатывала к горлу. Сципион сомневался, сможет ли он сдержаться, если и в этот раз Дуилий проголосует против.

Когда напряжение в зале достигло предела, Дуилий повернулся.

* * *

С самого начала дебатов десять дней назад Дуилий понимал разумность плана, выдвинутого Сципионом. Флот необходим — сомнений в этом быть не могло. И учитывая превосходство карфагенян на море, его численность должна превосходить численность флота, который может выставить против них враг. Простая логика, не требовавшая обсуждения. Городу придется финансировать постройку кораблей из казны, для чего потребуется поднять налоги. С этим тоже не поспоришь. Тем не менее Дуилий возражал Сципиону при каждом удобном случае.

Такая тактика обходилась недешево, но была необходима. Дуилий должен продемонстрировать Сципиону, что в этом болоте под названием «сенат» он может сколь угодно долго сдерживать амбиции старшего консула, если тот не уступит в главном вопросе, то есть в отношении командования флотом. Дебаты были долгими, выступления — скучными, но теперь, когда сенаторы поднялись со своих мест, готовясь проголосовать, Дуилий чувствовал себя триумфатором. Он всегда знал, что стоит за предложениями Сципиона — жажда личной власти, как и у него, — и в эти мгновения, когда весь сенат ждал, в какую сторону повернет младший консул, Дуилий чувствовал, что вся власть сосредоточена в его руках.

Старший консул внес поправки в свое предложение о руководстве флотом. Пришлось. Сципион действительно отправится в морской поход, и общее руководство флотом будет поручено ему. Но Дуилий не останется в стороне. Младший консул возглавит авангард и примет на себя тактическое командование, а Сципион будет определять стратегию и находиться в арьергарде флота, что даст иллюзию безопасности, которую потребовал сенат. Дуилий спровоцировал дебаты, чтобы подчеркнуть уступку старшему консулу, и Сципион принял это предложение. Каждый из них прекрасно понимал: как только флот окажется далеко от Рима и сената, борьба за власть вспыхнет с новой силой. Но теперь — в этот день, в эту минуту — властителем Рима был Дуилий, и он наслаждался этим ощущением.

Младший консул повернулся и направился к восточной стене, и его сторонники немедленно последовали за ним, оставив жалкое меньшинство из двадцати сенаторов на другой половине зала. Радостными возгласами члены сената приветствовали окончание дебатов, и напряжение десяти последних дней сменилось чувством облегчения, которое разделяли все. Сципион встал, и коллеги поздравляли его, хлопая по плечу или по спине; точно такие же поздравления были адресованы Дуилию. Обоих рассматривали как спасителей сицилийской кампании — роль, которую Сципион отводил себе одному.

Старший консул протиснулся к Дуилию, потеснив радостных сенаторов, и великодушно протянул руку, демонстрируя общую ответственность за исход битв, через которые им предстоит пройти. Дуилий пожал протянутую руку, и приветственные крики усилились. Оба консула широко улыбались, что соответствовало торжественности момента и настроению толпы. Но это было лишь искусное притворство. Внешняя солидарность Сципиона и Дуилия скрывала вызов — брошенный и принятый. Теперь величие Рима отошло на второй план, уступив место борьбе за власть, которую спровоцировала блокада карфагенян. Оба прекрасно понимали, что правителем Рима может быть только один из них.

* * *

— Нет-нет, Гай, — возразил Луций. — Мы не можем рассчитывать на то, что все рулевые будут такими же искусными, как ты. На каждый новый корабль будут набирать в лучшем случае рыбаков и купцов.

— Все равно, — не уступал Гай, — лучший способ для неопытного экипажа победить опытного врага — это таран. За оставшееся время мы не сможем обучить легионеров высаживаться на вражеский корабль!

Аттик молчал, предоставляя возможность высказаться людям, чьи знания и опыт помогут найти верное решение. Все трое сидели в тесной каюте «Аквилы»; прочные канаты удерживали трирему у причала Остии.

Аттик провел в семье Капито три дня, покинув гостеприимных хозяев через два дня после Адрии, — девушка вняла настойчивым просьбам тетки и вернулась в ее дом. Отсутствие новостей или указаний из сената истощило терпение Аттика, и на третий день капитан проснулся, испытывая непреодолимое желание увидеть свой корабль. Вернувшись в Остию, он посвятил «Аквиле» все свое время и силы. Аттик приказал сменить бегучий такелаж и главный парус — все необходимое было найдено на обширных военных складах, обслуживавших дюжину военных кораблей базировавшегося в Остии флота. Гребцов высадили на берег и разместили в лагере для рабов позади каструма, а гребные палубы тщательно отдраили. Теперь рабы ныряли под галеру, счищая ракушки и водоросли с ее корпуса. После чистки максимальная скорость галеры увеличится на пол-узла.

Три главных человека на «Аквиле» уже больше часа обсуждали возможную тактику, причем капитан все время критиковал первого помощника и рулевого. Лишь только они приходили к общему мнению по какому-то вопросу, Аттик тут же выдвигал возражения, находя изъян в их рассуждениях, и спор разгорался снова. Они обсудили все мыслимые тактики, а также возможную реакцию карфагенян. Дважды столкнувшись с пунийцами в бою, все трое прекрасно понимали, с каким серьезным противником им придется иметь дело. Все возможные сценарии заканчивались одним и тем же выводом, одной и той же диспропорцией. Все дело в опыте.

Новый римский флот будет укомплектован новичками: гражданскими моряками и легионерами, привыкшими сражаться на суше. Отсутствие опыта у экипажа делало невозможным таран, поскольку маневры, необходимые для его выполнения, требуют нескольких месяцев тренировки. Требовалось точно выдерживать скорость и угол атаки, особенно с учетом того, что римские галеры легче карфагенских. На десять градусов меньше — и они не смогут пробить борт вражеского судна. На десять градусов больше — и таран просто отскочит от корпуса более тяжелой галеры врага. Переход на таранную скорость тоже должен быть точно рассчитан. Если сделать это слишком поздно, галера не успеет набрать требуемую инерцию, а если слишком рано, то после первых двух маневров у гребцов иссякнут силы, тогда как серьезный морской бой может продолжаться несколько часов.

Маневр при абордаже, когда необходимо стать параллельно вражескому кораблю, не требует большого искусства — нужно лишь набрать большую, чем у противника, скорость. Три командира «Аквилы» согласились, что торговцев и рыбаков можно обучить этому простому маневру меньше чем за неделю. Теперь проблема отсутствия опыта переходила к легионерам. Тренировка морских пехотинцев занимает несколько месяцев — способность быстро и успешно переправляться на палубу вражеского корабля жизненно важна в первые минуты абордажа. Кроме того, морским пехотинцам придется отказаться от своих любимых скутумов, а их умение сражаться в пешем строю ничем не поможет на борту судна, поскольку они будут вооружены лишь гоплоном и гладием.

— Гай, Луций, — перебил подчиненных Аттик, пытаясь вернуть дискуссию в нужное русло, — мы уже поняли, что за имеющееся в нашем распоряжении время можно обучить экипажи маневрам для абордажа, но не тарану.

— Да, — в один голос согласились они.

— Кроме того, мы признали, что за отведенное время традиционными методами мы не успеем научить легионеров высаживаться на палубу и вести там бой.

— Да, — снова согласились Луций и Гай, причем Луций вздохнул, поскольку разговор все время возвращался к одним и тем же трудностям.

— Ну вот. Нам нужно сосредоточиться на решении только одной проблемы. Мне кажется, что с экипажами будет сложнее, и поэтому предлагаю подумать над абордажем. Мы должны найти способ переправить солдат на вражескую палубу — в достаточном количестве и вместе со скутумами. Если они окажутся там, их уже не остановишь.

— Если… — задумчиво повторил Гай.

В каюте снова стало тихо — все трое погрузились в размышления. Решение так и не было найдено, когда час спустя в дверь каюты постучали. Прибыл гонец.

* * *

— Гонец! — крикнул Домициан со двора.

Затем старший слуга повернулся спиной к воротам и побежал в атриум особняка Капито, повторяя сообщение. Септимий услышал его крик в маленьком, закрытом со всех сторон дворике в глубине здания, где упражнялся в фехтовании. Бросив деревянный меч на землю, центурион быстрым шагом пошел через дом к воротам и на полпути встретил Домициана.

— Гонец, конный, — сообщил старший слуга.

Септимий кивнул и прошел мимо него к выходу. Через главные ворота во двор въехал конный преторианец. Заметив Септимия, гонец направился к нему.

— У меня сообщение для центуриона Капито и капитана Перенниса с «Аквилы», — объявил он.

— Я центурион Капито. Капитан Переннис находится в каструме Остии, — ответил Септимий.

Преторианец кивнул. Второй гонец, направленный в Остию, разыщет капитана. Всадник окинул взглядом стоящего перед ним Септимия — пропитанная потом туника и черные спутанные волосы придавали ему дикий, необузданный вид. Проклятые морские пехотинцы, подумал преторианец.

— Мой начальник, старший консул Сципион, приказывает…

— Сойди с лошади и доложи как положено, — суровым голосом прервал его Септимий, от которого не укрылся презрительный взгляд гонца.

Преторианец помедлил, но не больше секунды. Угроза, прозвучавшая в голосе центуриона, пробудила в нем солдатский инстинкт. Он спешился.

— Мой начальник…

— Как положено! — вновь перебил его Септимий; в его голосе звенел металл. — Ты обращаешься к старшему по званию, солдат. Даю тебе последний шанс.

Центурион выпрямился в полный рост — шесть футов и четыре дюйма, — на полголовы возвышаясь над гонцом. Преторианец почувствовал: жизнь его висит на волоске — несмотря на то что он был вооружен, а центурион нет.

Гонец поспешно вытянулся в струнку и отсалютовал, ударив кулаком по нагруднику; смотрел он теперь прямо перед собой, как того требовал устав.

— Осмелюсь доложить, — произнес он. — Мой начальник, старший консул Сципион, приказывает немедленно прибыть в его дом.

Септимий помолчал, размышляя, не наказать ли преторианца за нарушение субординации. Гонец, словно прочитав мысли центуриона, инстинктивно сжался в ожидании удара.

— Очень хорошо, — неожиданно произнес Септимий. — Можешь быть свободен, — прибавил он, рассудив, что не стоит отсылать назад телохранителя Сципиона с подбитым глазом.

Преторианец отсалютовал, вскочил на лошадь, развернулся и галопом пустился по улице.

— Домициан!

— Да, Септимий. — Старший слуга шагнул во двор из дверного проема, откуда он наблюдал за происходящим.

— Прикажи собрать мои вещи и приготовить лошадь.

Коротко кивнув, Домициан удалился. Септимий подошел к главным воротам и посмотрел вслед гонцу, прокладывавшему себе путь сквозь уличную толпу. Центурион повернулся и скрылся в доме, но через минуту появился вновь, уже в полном боевом облачении. Затем вскочил на лошадь, которую удерживал конюх, и выехал за ворота.

* * *

Аттик медленно приближался к городскому дому старшего консула — по узким улочкам можно было ехать только легкой рысью. Капитан следовал за преторианцем, присланным в Остию, надеясь, что тот проложит путь через город к дому сенатора. Аттик привык к морским просторам и мог, ориентируясь по солнцу и звездам, без труда проложить любой курс среди неотличимых друг от друга волн, но в замкнутом пространстве улиц Рима терял ориентацию. Свернув в огороженный двор городского особняка сенатора, он увидел Септимия, стоявшего у входа в атриум.

— Наконец-то, — сказал центурион. — Пришлось тебя ждать.

Аттик кивнул и улыбнулся, прекрасно понимая, что Септимия снедает такое же любопытство.

— Догадываешься, зачем нас позвали? — спросил он, спрыгивая на землю рядом с Септимием.

— Нет. Но проезжая через площадь, я слышал, как люди говорили, что сенат одобрил постройку флота и что командовать им будут Сципион и Дуилий.

— Дуилий? — переспросил Аттик, проходя через арку в тихий атриум.

— Младший консул, избранный на этот год. Владеет половиной земель в окрестностях Рима, и урожай с его полей поступает на все рынки города.

Аттик кивнул, осознав, что почти ничего не знает о самых богатых людях города и влиятельных членах сената.

Внутри их ждал командир преторианской гвардии.

— Следуйте за мной, — отрывисто приказал он, хотя его ранг был не выше, чем у капитана и центуриона.

— Как всегда дружелюбен, — пробормотал Септимий.

Преторианец провел их через несколько комнат — некоторые явно предназначались для развлечения гостей и пиров, назначение других оставалось непонятным — разве что для демонстрации великолепных статуй, украшавших дом. Особняк был очень большой; скромный внутренний дворик и атриум казались маленькими по сравнению со всем зданием. Сципиона они нашли в еще одном тенистом внутреннем дворе. Он сидел один, погрузившись в размышления. Появление Аттика, Септимия и начальника охраны старший консул, казалось, не заметил.

Преторианец удалился, и офицеры «Аквилы» остались наедине с сенатором.

— Капитан Переннис и центурион Капито явились, как было приказано, — отрапортовал Аттик, и они с Септимием вытянулись по стойке «смирно».

— Ах да, — рассеянно произнес Сципион и поднял голову, словно только что заметил их присутствие. — Сенат принял решение построить флот из ста пятидесяти трирем. Вы поступаете в распоряжение Публия Корнелия Лентула, главного кораблестроителя Остии, и обязаны помогать ему, в частности информировать о возможностях врага и своем опыте борьбы с ним.

— Слушаюсь, консул, — в один голос ответили офицеры «Аквилы».

Они ждали дальнейших распоряжений, но Сципион молчал. Он снова углубился свои записи и, казалось, забыл о двух офицерах. Прошла минута.

— Свободны! — наконец произнес консул.

Аттик с Септимием повернулись кругом и удалились.

Пройдя сквозь дом в обратном направлении, они вышли на главный двор, где конюх держал их лошадей.

— Всемогущие боги, Септимий… — выдохнул Аттик, не в силах скрыть своего изумления. — Сто пятьдесят галер. Это же гигантская работа. Займет не меньше шести месяцев, а еще потребуется набрать экипажи.

— Аттик, Аттик… — с улыбкой произнес Септимий; изумление друга забавляло его. — Оглянись вокруг, приятель. Посмотри, какой здесь построили город. Это сделали Сципион и другие сенаторы. Если они решили, что сто пятьдесят галер должны быть построены, суда будут построены — и не за шесть месяцев, а скорее. Они понимают всю серьезность угрозы и то, что флот нужен раньше. Готов поспорить: срок установлен вполовину меньше, а пока мы с тобой разговариваем, подбор команд уже начался.

Аттик недоверчиво покачал головой. Он не сомневался, что сенат поставил перед Римом невыполнимую задачу.

Септимий посмотрел на солнце. Прошел уже час после полудня.

— Мы еще успеем застать главного кораблестроителя, — сказал он, садясь на лошадь.

Аттик кивнул и, последовав его примеру, выехал за ворота. Он пытался представить эту морскую армаду. Ничего не получалось. Логика подсказывала ему, что за отведенное время построить такое количество судов невозможно. Через шесть месяцев летняя кампания закончится, и Сицилия будет завалена телами изголодавшихся солдат Второго и Девятого легионов. Для снятия блокады у них есть не больше трех месяцев.

Слова Септимия еще звучали в его ушах, когда он возвращался к главной площади Рима, любуясь грандиозными зданиями, окружавшими Форум. Воистину их построили великие люди — непреклонные люди, поставившие себе цель и добивавшиеся ее, невзирая на цену или последствия. Возможно, его друг прав. Возможно, сенат поставил перед Римом задачу, зная, что она будет выполнена. Обдумывая поручение, Аттик инстинктивно подгонял лошадь: желание поскорее приступить к делу заставило его обогнать Септимия. К тому времени, когда они миновали Порта Флументана и выехали на дорогу к Остии, их лошади уже шли галопом.

* * *

— Они возвращаются!

Марк Фабий Бутео резко повернулся туда, откуда послышался тревожный крик, и увидел еще один отряд кавалерии, выскочивший из леса слева от растянувшейся на марше колонны.

— Стройся! — крикнул центурион и бегом бросился к головному фургону; за ним последовал знаменосец — штандарт должен обозначить центр боевого порядка.

Одновременно римская кавалерия выдвинулась навстречу врагу, просочившись в промежутки между повозками обоза. Всадники низко пригнули головы, готовые выжать из своих лошадей все, на что только способны животные. Карфагеняне были уже в трехстах ярдах. Это расстояние они преодолеют меньше чем за двадцать секунд. Римской коннице требовалось вступить с ними в бой как можно скорее и как можно дальше от уязвимого обоза, и всадники неслись вперед, словно одержимые, — от непрерывных атак адреналин бурлил в крови, помогая людям и лошадям преодолевать усталость.

— Стройся в шеренги! — крикнул Марк собравшейся вокруг него манипуле.

Каждый солдат, услышав приказ, приготовился к атаке. Команда означала, что не будет ни подкрепления, ни резервов. Не будет и маневров — они должны драться там, где стоят, и все понимали почему. Нельзя оставлять обоз без защиты.

Нападения начались пять дней назад, еще до того, как легионы вступили на вражескую территорию. Самой опустошительной была первая, неожиданная атака. Несмотря на то что охраняющие обоз манипулы — в том числе четвертая манипула Девятого легиона под командованием Марка — мгновенно среагировали на кавалерийскую атаку, они не могли дать должный отпор быстрому и маневренному противнику. Без поддержки собственной конницы, которая рассредоточилась вдоль всей трехмильной колонны, пехотинцы могли лишь удерживать позиции, защищая самих себя.

Именно во время первого боя Марк понял истинную цель врага. Небольшие отряды всадников отклонились от главного направления кавалерийской атаки, чтобы связать пехоту противника, но при этом не делали попыток завершить атаку или прорвать сплошную стену из щитов легионеров. Они сосредоточились на фургонах с продовольствием и амуницией. Десятки горящих стрел полетели в забитые до отказа фургоны, а копейщики метили в волов. Последствия были ужасающими. Всего через пять минут ожесточенной схватки карфагеняне отступили, оставив после себя хаос. Марк и другие центурионы приказали солдатам гасить огонь и отправили командованию легионов гонцов с отчаянными просьбами о подкреплении. Та первая атака стоила им десятой части запасов продовольствия и амуниции.

В ту ночь легионы остановились на ночевку на месте засады. Инженерные подразделения поспешно сооружали частокол, защищавший легион во время марш-броска по вражеской территории. Атака противника была тщательно проанализирована, и командиры легионов допросили центурионов, которые стали свидетелями засады. За этим последовали выводы: командиры укрепили оборону и приняли необходимые контрмеры, в том числе придали обозу конницу и организовали пожарные команды для защиты легковоспламеняющихся запасов.

Самым трудным выдался третий день пути, когда вражеская пехота и конница устроили засаду у речного брода. Римляне быстро организовали оборону, и враг отступил, понеся тяжелые потери. Больше всего досталось пехоте карфагенян, безрассудно вступившей в бой с опытными легионерами. После небольшого перерыва карфагеняне вернулись к тактике кавалерийских атак, и теперь, на пятый день пути, когда солнце только миновало зенит, Марку и его подчиненным пришлось отбивать очередную атаку, уже четвертую за день.

С расстояния пятидесяти ярдов Марк слышал скрежет металла и хруст костей — это схлестнулись два кавалерийских отряда. Столкновение было жестоким: ярость обеих сторон вылилась в упорную и беспощадную схватку. Легионеры четвертой манипулы молча наблюдали за боем, скрежеща зубами от ненависти к врагу, который находился вне пределов досягаемости. Все взгляды были прикованы к беспорядочной схватке.

— На фланге!

Повернувшись на крик, Марк сразу же увидел опасность. Еще один отряд из пятидесяти всадников выскочил из-за деревьев и направился прямо на позиции манипулы, в обход вовлеченной в схватку римской конницы. Его целью был обоз. Кавалерийский резерв римлян получил приказ отразить вторую атаку, но Марк видел, что помощь не успевает, поскольку резерв располагался в хвосте колонны.

— Оружие к бою! — крикнул центурион, и солдаты его манипулы, издав боевой клич, выставили пилумы в промежутки между щитами.

Приближающихся всадников встречали ощетинившиеся копья. Волы за спинами легионеров испуганно замычали, пугаясь начавшейся суматохи, и их рев смешался с криками приближающихся карфагенян. Марк наклонился к щиту и отставил левую ногу назад, готовясь встретить волну людей и лошадей, приближавшихся на ужасающей скорости в тридцать миль в час. Земля под ним дрожала от этой яростной атаки.

— Гастаты! — крикнул он, когда расстояние до врага сократилось до ста ярдов. — Бросай!

Воздух наполнился свистом сорока пилумов, одновременно выпущенных гастатами, силы которых умножала ненависть к врагу. Копья на мгновение словно зависли в воздухе, а затем обрушились на приближавшийся отряд. Люди и лошади падали под этим смертельным дождем, но атака нисколько не замедлилась — карфагеняне перепрыгнули через упавших товарищей и с новой силой устремились вперед.

— Приготовься, ребята! — крикнул Марк. Спокойный голос командира вселял уверенность в легионеров.

В последнюю секунду вражеские всадники повернули и понеслись вдоль стены из щитов, чтобы не напороться на убийственные острия пилумов. Горящие стрелы и дротики полетели в обоз за спины легионеров, нанося чувствительный урон драгоценным припасам. Один из всадников не успел повернуть, и его боевой конь врезался прямо в стену из щитов в голове манипулы. Тысячефунтовое животное пробило брешь в строю римлян, отбросив двух человек к волам и фургонам. Солдаты погибли на месте. Сам конь с ужасающим грохотом врезался в шестифутовое колесо фургона. Карфагенянин, описав широкую дугу, упал на землю в самой гуще легионеров, где в него тут же вонзились несколько мечей.

Когда последний всадник пронесся мимо Мрака, центурион снова скомандовал метнуть пилумы, на этот раз в незащищенные спины карфагенян. Копья вновь произвели опустошение в рядах врага, тем не менее атака продолжалась. Израсходовав запас горящих стрел и дротиков, карфагеняне повернули назад, к лесу. Скакавший впереди всадник поднес к губам рожок и подал сигнал к отступлению для отряда, вступившего в схватку с конницей противника. Через мгновение местность перед оборонявшимися римлянами вновь опустела. Атака длилась не более четырех минут.

Марк приказал манипуле перегруппироваться, а сам принялся оценивать результаты нападения. Враг потерял не меньше десятка убитыми и ранеными, тела которых остались на поле. Потери римской конницы были вдвое меньше — плюс два легионера, раздавленные карфагенской лошадью. Над четырьмя из двадцати фургонов снова поднимался дым, но пожарные команды работали слаженно и быстро устранили угрозу. Центурион насчитал восемь мертвых волов — целая упряжка для фургона.

Марк прикинул, что за пять дней непрерывных атак они потеряли примерно четверть обоза. Десять дней назад легионы выступили из зимнего лагеря во Флоресте, и это значит, что оставалось еще четыре дня пути до первого из осажденных городов, Макеллы. Четыре дня, подумал Марк. Четыре дня, прежде чем они смогут построить более надежный оборонительный частокол, пытаясь снять осаду с Макеллы. Еще четыре дня нападений на обоз, прежде чем его удастся должным образом защитить. Если ничего не изменится, они прибудут в первый пункт назначения, имея в своем распоряжении лишь половину продовольствия и амуниции, с которыми тронулись путь. Сняв осаду, они пополнят запасы в городе — но только продовольствия и предметов первой необходимости. Все остальное восполнить невозможно, пока не будет снята морская блокада.

— Стройся! — скомандовал он.

Такие же команды прозвучали по всей длине обоза, когда все очаги пожара были потушены, а оставшиеся волы в очередной раз распределены между погонщиками.

Четвертая манипула построилась позади знаменосца, высоко державшего штандарт. Знамя пострадало в бою двухдневной давности, и при виде потрепанного полотнища сердце Марка наполнялось гордостью — это был символ боевого духа легионеров и память о тех девятерых, которые пали за пять дней марша.

Марк не сомневался, что легионы доберутся до Макеллы, но за это придется заплатить высокую цену. Враг знал, где и как нанести удар. Он атаковал внезапно, с яростью, которая питалась запахом крови и кажущейся беззащитностью врага, отрезанного от дома. Легионы доберутся до Макеллы, но дальше не пойдут, поскольку колонна на марше — слишком легкая мишень для целеустремленного противника. У Макеллы они остановятся, сняв осаду с города и сами оказавшись в осаде. Их окружит не армия противника, предлагающая решающий бой, а невидимый враг, который будет терзать их, истощая силы.

— Марш! — скомандовал центурион, автоматически отмечая, как приказ передается по цепочке вдоль обоза.

Мысли Марка все время возвращались к безрадостной перспективе. Из задумчивости его вывело щелканье бичей погонщиков волов. Резкий звук заставил окружавших его солдат невольно вздрогнуть — их нервы были натянуты до предела в ожидании следующей атаки. До вечера еще далеко.

* * *

— Войдите!

Аттик открыл дверь и вошел в маленький кабинет, расположенный в северном крыле каструма Остии. За ним последовал Септимий, и в крохотном помещении стало совсем тесно. Публий Корнелий Лентул, главный кораблестроитель римского флота, сидел за столом, склонившись над моделью триремы, выполненной из легкого дерева. Повсюду были свитки пергамента — на столе, на стенных полках и даже на полу, куда они упали с перегруженных поверхностей. Главный кораблестроитель оказался пожилым мужчиной с поредевшими волосами и седой бородой. Он поднял голову, и на лице его отразилось удивление, словно гости редко заглядывали к нему в кабинет.

— Да?

— Капитан Переннис и центурион Капито с «Аквилы», — представился Аттик.

— Ах да! — радостно воскликнул Лентул и поднялся, приветствуя гостей. — Мои специалисты по карфагенянам!

Аттик улыбнулся подобному определению. «Специалисты» — слишком сильно сказано, поскольку на самом деле знали они не так много.

Лентул отвел Септимия и Аттика в другую комнату — большего размера — в конце коридора. Казалось, в помещении тоже царит хаос, однако беспорядок был ограничен большим столом в центре. Стол окружали стулья, четыре из которых занимали молодые подмастерья, ученики Лентула. При появлении главного кораблестроителя все встали, но он махнул рукой, приказывая им садиться, словно не придавал никакого значения вежливости.

— Это капитан Переннис и центурион Капито с «Аквилы», — объявил Лентул.

Четыре ученика посмотрели на офицеров с неподдельным интересом. Они никогда не видели карфагенской галеры, и их естественный интерес ко всему, что связано с кораблестроением, пробудил любопытство в отношении стоящих перед ними офицеров. Обычно они считали людей всего лишь балластом на превосходных кораблях, которые строили.

Лентул направлял разговор, в то же время позволяя подмастерьям задавать большинство вопросов. Аттик подробно описал корабли, с которыми ему пришлось столкнуться, — от скорости и маневренности до размеров и водоизмещения. Септимий по памяти воспроизвел палубу вражеской галеры и расположение люков — все, что успел рассмотреть во время боя на ее борту. Эти внешние признаки могли рассказать о конструкции корабля. Вопросы были очень подробными, и во многих случаях Аттик не знал ответа — его наблюдения ограничивались боевыми характеристиками, а о конструкции галер капитан мог только догадываться. Любой оставшийся без ответа вопрос вызывал бурные споры, а в двух случаях дискуссия едва не перешла в потасовку, и Лентулу пришлось вмешаться, чтобы вернуть обсуждение в мирное русло.

Беседа продолжалась больше двух часов, и, когда Аттик с Септимием наконец вышли из комнаты, солнце уже опустилось за горизонт. Они молча шли к «Аквиле», измученные длительным обсуждением. У Аттика не было возможности самому задать интересующие его вопросы, в частности о предполагаемых сроках постройки флота, хотя главный кораблестроитель и его помощники явно не теряли времени зря. Но одно дело, подумал он, проекты и планы, а совсем другое — претворение их в жизнь и строительство корабля.

* * *

Следующим утром Аттик, как всегда, проснулся еще до рассвета. Накинув легкую тунику, он вышел на палубу. Было свежо, но утренний ветерок обещал не холод, а теплую весеннюю погоду. На востоке всходило солнце. У торговых причалов за каструмом уже царило оживление — предрассветная полутьма позволяла судам пришвартоваться и начать разгрузку, и до Аттика доносились приглушенные команды. Капитан «Аквилы» приказал одному из матросов принести еды и устроился на кормовой палубе, чтобы позавтракать. Через полчаса после восхода солнца к нему присоединился Септимий, и они снова отправились к Лентулу.

Главный кораблестроитель упаковывал свои наброски и списки необходимых материалов в заплечный мешок. Он проводил офицеров на готовившееся к отплытию судно, объяснив, что они направляются в прибрежный поселок Фьюмичино, расположенный в двух милях севернее Остии в устье небольшой реки, давшей городу имя. Судно отчалило, как только они ступили на палубу, и миновало «Аквилу» — единственную из галер, остававшуюся у причала. Вести о появлении в южных морях карфагенского флота быстро распространились по Остии и Риму, и торговцы усиленно просили дополнительную охрану — благодаря слухам опасность, таившаяся за горизонтом, многократно преувеличивалась. Сенат без промедления согласился, опасаясь паники, которая может отпугнуть торговые суда, и поэтому весь флот Остии вышел в море.

Судно без помех покинуло бухту — в этот ранний час фарватер был еще свободен. Лентул расспрашивал Аттика, пытаясь выяснить подробности конструкции карфагенских галер. У главного кораблестроителя и его помощников, не спавших почти всю ночь, появились новые вопросы. Капитан рассказывал, что знал. Они еще оживленно беседовали, когда показался Фьюмичино.

Прибрежный поселок оказался маленьким и ничем непримечательным — рыбацкая деревушка, жизнь в которой не менялась на протяжении многих поколений. Близость к столице могущественной республики была почти незаметна, потому что торговые пути, морские и сухопутные, просто огибали деревню, этот крошечный островок посреди стремительного потока цивилизации. На север и юг от деревни тянулись широкие плоские пляжи с необычным черным песком, цвет которого объяснялся высоким содержанием железистых отложений на побережье. К северу от устья реки у самого берега стояли два больших торговых судна. Примерно в полумиле от берега Аттик насчитал еще четыре.

Когда они поравнялись с торговым судном, Аттик заметил оживление на борту и вокруг слегка накренившихся торговых судов: их широкие, почти плоские кили лежали на плотном песке. С судов разгружали древесину: дубовые и сосновые бревна гигантских размеров, которые складывали на ожидавшие рядом телеги и отвозили за верхнюю границу прилива. Они пристали к берегу в пятидесяти ярдах позади торгового судна, и Лентул вместе со спутниками спрыгнул с высоты восьми футов в мелкую воду. Аттик обратил внимание, что под ногами у него твердый грунт — несмотря на прыжок с большой высоты, ноги не оставили следов на черном дне.

До высшей точки прилива оставалось около двух часов, и у кормы судов глубина воды уже превышала фут, так что рабы и экипажи торопились выгрузить оставшиеся бревна. Во время высокой воды судно всплывет, а увеличившаяся плавучесть пустого трюма поможет отчалить от берега. Затем освободившееся место займут четыре судна, ожидавшие на рейде.

На берегу бревна рассортировывали две бригады рабов, которыми руководили помощники Лентула. Одна бригада отделяла дубовые бревна от сосновых, а вторая распределяла их подлине, обхвату и возрасту. Другие подмастерья тщательно проверяли каждое бревно, выискивая признаки гниения или грибка и отбрасывая все подозрительные бревна, чтобы в дело пошел только первосортный материал. Молодые люди работали на удивление ловко и уверенно — вся их юность была посвящена обучению ремеслу.

Офицеры «Аквилы» вслед за Лентулом отправились в глубь берега и поднялись на вершину нанесенной ветром дюны в форме полумесяца, откуда открывался вид на прибрежную равнину. Септимий и Аттик замерли, пораженные открывшейся перед ними картиной. Прямо за линией дюн начинался настоящий город из палаток — конусы из белой парусины тянулись на целую милю к северу от рыбацкой деревни. Между палатками деловито сновали люди, и многие держали в руках инструменты, указывавшие на их профессию: столяры, скобяных дел мастера, корабельные плотники и так далее. Интересно, подумал Аттик, неужели все это появилось за сорок восемь часов? Всего через два дня после того, как сенат официально объявил о строительстве флота? Работы шли с невероятной скоростью, и для такого упорядоченного общества, как римское, организация снабжения не представляла особой сложности. Впервые за все время Аттик почувствовал уверенность, что поставленная задача будет выполнена.

Загрузка...