Кордон в облаках

ЛЕЙТЕНАНТ ВЛАДИМИРОВ

О бане в роте начинают говорить дня за два: баня у локаторщиков возведена в некий культ, и солдаты и офицеры не просто моются, а как бы совершают какой-то священный ритуал. И в самом деле: что можно придумать лучше бани после того, как ты неделю жаришься на горячем солнце, что висит над головой с утра до вечера, или когда тебя посечет до кровяных царапин ветер с песочком, а то и со снегом? Снег здесь в горах не редкость даже в мае, когда внизу вовсю купаются и загорают.

Вот и сегодня банно-хозяйственный день.

Вместо физзарядки солдаты вытрясают матрацы и одеяла. Хлопки гулко разносятся по ущельям. Готовят дрова для бани, — и тут работа находится всем. Арча не то, что российские дрова — не рубится и не колется. В железную древесину тяжелыми кувалдами на длинных ручках забивают стальные клинья. Пока расколешь один арчевый кругляк, семь потов сойдет. Выдохнется один солдат, начинает другой.

Люди, которым поручено готовить баню, посматривают на лежащую рядом гору саксаула: неплохо бы оттуда взять для бани несколько корневищ. Ведь саксаул — это почти готовый каменный уголь. Но брать его не разрешается. Саксаул — неприкосновенный запас. Он будет отдавать свой жар в долгие зимние ночи, когда на дворе забеснуется студеный ветер, норовя не только выдуть из жилищ тепло, но и снести их с каменной площадки.

Ротные силачи Чиглинцев, Шалашников, Родин, Горбачев затеяли между собой соревнование: кто быстрее разобьет чурбак. Ну, а где соревнующиеся, там и болельщики. Окружили соперников, шумно переживают за каждый удар.

После завтрака Владимиров едет старшим в горы, к границе, на заготовку дров.

Заготовители берут с собой все необходимое: лопаты, пилы, топоры, канистру с водой.

Едут по широкому ущелью. Чем ближе к месту, где они в это лето заготавливают дрова, тем горы становятся выше и величественнее.

Кроме примелькавшейся глазу арчи, изредка попадается жимолость, кустарники ежевики. Она почти созрела. Солдаты останавливаются и пробуют ее. Сколько ягод пропадает, и только птицы наслаждаются этим богатством.

Впрочем, за ежевикой ходят и жены офицеров. Жена Сырова уже нынче угощала вареньем из ежевики. Пальчики оближешь!

А вот и место заготовки дров — сухое каменистое плато с довольно крутыми склонами.

Машина останавливается, все выскакивают из кузова.

Лейтенант распределяет обязанности. Указывает на отжившие свой век деревья с наполовину сухими ветками. Эти деревья нужно свалить в первую очередь.

Тишину гор оглушает режущий свист пил.

Арча с неохотой поддается усилиям солдат. Древесина ее как будто склеена из отдельных воловьих жил, переплетенных между собой. Владимиров никогда раньше не встречал таких деревьев. По прочности арча похожа на секвойю, растущую в Америке и в Африке. А горит она удивительно хорошо и по калорийности близка, наверное к каменному углю.

Солдаты уже привыкли к работе, и теперь редко кто набивает себе кровяную мозоль. Количество сваленных деревьев все растет.

Во время небольшого перерыва заготовщики с наслаждением пьют холодную воду. Ее специально поставили в тень в самом ветреном месте и накрыли мокрой тряпкой, — получился своеобразный термос.

Младший сержант Чиглинцев, мечтательно глядя вдаль на пламенеющие в лучах солнца горы, произносит:

— Красиво. А все-таки у нас лучше.

«У нас» — это в Башкирии, откуда он родом, где жил до армии.

Начинается извечный спор о том, где лучше. Речи солдат, что страницы учебника географии.

Чиглинцев расхваливает природу Башкирии. Вафаев — узбек. Ему больше по душе природа бескрайних степей. Шофер Вагидов, вмешиваясь в спор, отстаивает свои по-настоящему величественные дагестанские горы. Ну, а Владимирову, брестчанину, конечно, нравятся спокойные белорусские рощи и перелески.

Он лежит сейчас на жестковатых арчевых ветках, заложив за голову натруженные и оттого гудом гудящие руки, и смотрит в небо. А небо на юге не как везде, яркое и такое глубокое, точно из него выкачали весь воздух. Солнце, огромное, будто озеро с расплавленным металлом, слепит глаза. Приходится всегда щуриться. И у Владимирова уже от уголков глаз разбегаются в разные стороны морщинки. Он думает о всякой всячине. Вот пишут, что и по сей день есть в мире затерявшиеся среди непроходимых джунглей и высоких гор общины, живущие своей обособленной жизнью. Они ни от кого не зависят, ни в ком не нуждаются. Сейчас и отдельная рота кажется ему такой же общиной. Здесь солдаты обслуживают себя сами.

Из задумчивости лейтенанта выводит крик солдата Кононова, увидевшего на дереве скорпиона.

Вообще-то скорпионов в здешних местах много, и все уже к ним привыкли. Нередко, придя домой после работы, Владимиров обнаруживал такого гостя на стене или даже на тумбочке. Приходилось брать пинцет и уничтожать гада. Один вид его вызывает неприятное ощущение. Однако скорпионы здесь, по мнению локаторщиков, удивительно спокойные. И пока, за все время службы Владимирова, никого не укусили. Иногда ему уже начинает казаться, что они вообще не кусаются.

Но солдат страшно перепугался, схватил в руки топор и отбежал от дерева, ожидая нападения. У всех это вызывает смех.

Владимиров берет ветку арчи и пристукивает скорпиона. Но это не успокаивает перетрусившего солдата.

— Садись, Саша, отдыхай, скорпиона же убили, — говорят ему товарищи.

— А вы думаете, он тут один? — отвечает Кононов. — Может, их тут целая семейка!..

Это вызывает новый взрыв смеха.

— Заканчивай перерыв! — объявляет Владимиров.

Спиленные деревья погрузить невозможно. Они корявые, покрыты каменной пылью. Сучки торчат в разные стороны, как щупальцы осьминога. Задумаешься — с какой стороны подступиться.

Поплевав на ладони, солдаты принимаются за разделку арчи. Это, правда, немного легче, чем валить ее, и работа идет быстрее.

Владимиров окидывает взглядом наваленные деревья. Кажется, хватит. Хорошо работают ребята, от души, понимают, что для них никто не будет заготавливать дрова.

Теперь очищенные от веток стволы нужно скатить в ущелье и погрузить на машину. И хотя все уже устали, но работу эту выполняют с легкостью и весельем.

Уклон большой. И удачно сброшенная арча, подпрыгивая на уступах и камнях, летит вниз.

Надо торопиться. Солнце стоит прямо над головой, прожигает чуть ли не до костей. И от него некуда спрятаться. Значит, скоро обед.

Последние бревна взлетают на машину под дружные возгласы: раз-два, взяли!

— Да, после такой работы мне двух порций будет мало, — шутит солдат Стерницкий. Он, пожалуй, в роте самый худой. А аппетит у него отменный. Впрочем, на аппетит никто не жалуется.

— Интересно, что сегодня нам приготовил шеф-повар, — говорит Бикматов.

— Хорошо бы поесть плов, — мечтательно вторит Вафаев Бикматову.

Солдаты залезают в кузов, на дрова. Дорога спускается немного вниз, но груженая машина идет по каменным осыпям с трудом.

Вдруг из-под колес выскакивает косой и, прижав уши, во всю прыть мчится по дороге.

— Ату его, ату! — несется из кузова. Владимирова тоже захватывает охотничий азарт, и он, как всегда в таких случаях, жалеет, что нет с собой ружья.

Заяц некоторое время под улюлюканье и свист бежит впереди машины, потом круто поворачивает в сторону и скрывается из виду.

Возбуждение, вызванное его появлением, проходит не сразу. Солдаты, перебивая друг друга, вспоминают всякие охотничьи истории.

Возвращение домой приятно. И вдвойне приятно, когда дома ждет сытный обед после хорошего трудового дня. Владимирову уже кажется, что он чувствует запах аппетитного борща.

Часовой открывает шлагбаум, и заготовители въезжают в свой заоблачный городок.

На разгрузку машины уходят считанные минуты. Все бегут умываться, а затем на обед.

На столах уже стоят огромные тарелки с хлебом. Хлеб здесь особенный. Он и не черный и не белый. Пекарь, солдат Эшкуватов, смешивает два сорта муки, и хлеб с вкусными хрустящими боковыми корочками получается не хуже булок. И ребята в ожидании щей уплетают его, густо намазав горчицей.

Ближе к вечеру — баня.

Дежурный по бане сегодня Владимир Колбин. Солдаты рады: нет более добросовестного «банщика» в роте. Если он топит — баня будет «на все сто». Колбин уже до завтрака получил у дежурного по роте ключи от бани, наводит там порядок.

Вода заготовлена с вечера. Но шофер с водовозки еще раз отправляется за водой к пограничникам. Лишняя вода не мешает. А перекачать ее из водовозки в бак, установленный на чердаке, нетрудно.

В первую очередь отправились мыться те, кому заступать вечером в наряд. Помоются и отдыхать. Потом идут остальные. Сначала большей частью солдаты, которым нужно что-то постирать: носовые платки, подворотнички, носки, портянки и другую мелочь.

Те, кто любит попариться в парной, не спешат. Ждут, когда баня хорошенько разогреется. А Колбин не жалеет дров. Вмурованные в печки трубы накаляются докрасна. Если на них плеснуть водой — ее вышибает обратно тугим облаком пара.

Есть среди солдат и офицеров и заядлые парильщики — Сыров, Новицкий, Тимчук. Эти идут в баню часам к пяти или шести, хорошенько поломав свое тело на турнике, брусьях, кольцах, покидав гири и штангу, «помассировав» себя боксерскими перчатками. И уж если они заходят в парную, никому там не усидеть. А они заберутся с тазами на полок и хлестают друг друга веником, который хранят как зеницу ока от бани до бани, пока он не превратится в жиденькую метелку. Зимой они после парилки выбегают на улицу и прыгают прямо в сугроб.

Иногда в роту приезжают попариться и гости.

А ведь совсем недавно бани не было в горах. Солдаты мылись чуть ли не по-черному в маленькой избушке на курьих ножках.

И вот когда строили капонир для агрегатной и остался кирпич, лейтенант Комиз предложил:

— Давайте новую баню сделаем.

Строили баню целое лето. Главным прорабом был все тот же лейтенант Комиз. Владимиров даже не знает, как бы обошлись без этого хозяйственного человека. У него на учете был каждый гвоздь. Он сам делал раствор и выкладывал плитками стены в умывальной комнате, которая расположена в том же здании, сам штукатурил потолок и вставлял стекла в рамы.

И все-таки не все получилось сразу так, как хотели. В бане были и раздевалки, и парная, и бытовая комната, и умывальник, и каптерка со стеллажами для белья, только печи не давали достаточного тепла: слишком толстые стены получились.

Месяц помылись в холодной бане и решили ее переделывать.

Но зато уж после переделки здесь стало так, как этого всем хотелось. Не баня, а рай на земле.

Сегодня вечером кино, поэтому все спешат вымыться до ужина.

Народу набивается много, тазиков не хватает.

На пороге появляется длинный и худой Стерницкий в трусах по колено. Он только что вернулся с Большой земли — ездил за кинокартиной. Ему тоже нет тазика. Но он не из тех, кто может ждать. Объявляет на всю баню:

— Моетесь! А там вас письма ждут.

Этого достаточно. Через пять минут баня пустеет. Стерницкий выбирает себе тазик получше, с двумя ручками, и идет в парную. Он любит париться с комфортом, вытянувшись во весь рост на горячих, смоченных водой досках. И чтобы не шумели рядом, не толкались, не брызгались. Насчет писем он придумал. Их не привезли, потому что почта была закрыта. Но Стерницкого не мучает совесть и он не боится, что его станут упрекать товарищи. Сегодня он будет крутить кино. Сегодня ему простят все, что хочешь.