Кордон в облаках

СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ ТИМЧУК

— Разрешите войти? — в дверях канцелярии, где находится Тимчук, стоит оперативный дежурный по пункту управления Владимиров.

— Входите.

— Сегодня нам врубят двойку за боевое дежурство! — выпаливает он чуть ли не с порога.

— Лейтенант Владимиров, давайте все по порядку. И спокойно, — Тимчук знает манеру этого горячего по натуре лейтенанта всем и вся возмущаться, сгущать краски. Но сейчас чувствует, что случилось что-то серьезное. Боевое дежурство рота всегда несет бдительно.

Ради этого локаторщики живут здесь, в горах, у самой границы.

Работу роты каждодневно оценивает командный пункт батальона, куда локаторщики выдают все данные воздушной и наземной обстановки. Давно уже забыто, что существует оценка «двойка» за боевое дежурство. Даже тройки стали большой редкостью.

Владимиров докладывает. Из его слов Тимчук понял, что во время химической тревоги, когда все расчеты работали в противогазах, операторы обнаружили цель на большой предельной дальности. Планшетист Артамонов, работая в противогазе, плохо расслышал координаты о первой засечке цели, нанес цель на планшет в другой квадрат и, получая новые донесения от оператора, продолжал умышленно вести цель от неверно взятой первой исходной точки.

А это значило, что КП, получив данные из роты, мог вывести перехватчиков в район действия ложной цели, а настоящая цель подошла бы безнаказанно к важному объекту.

Но этого не случилось.

— Ну что ж, разберемся, — говорит Тимчук Владимирову. — Пока идите на пункт управления и выполняйте свои обязанности. Артамонова подмените и прикажите ему явиться ко мне.

Тимчук был взволнован случившимся не меньше оперативного дежурного. У командира роты в голове не укладывалось, как это так беспечно, так безответственно мог поступить планшетист. А он-то считал, что в роте у всех высоко развито чувство воинского долга.

Через минуту Артамонов докладывает о прибытии.

Перед Тимчуком подтянутый белобрысый крепыш с открытым добродушным лицом.

«Он, конечно, чувствует свою вину, — думает командир роты, — но вряд ли осознал ее до конца, вряд ли отдает себе отчет в том, к каким страшным последствиям могла привести его беспечность».

Тимчук помнит, как этот паренек впервые прибыл в роту из карантина. Он быстро вошел в солдатскую жизнь. Учеба давалась парню без особого труда, хотя сначала специальность планшетиста ему не понравилась. Может потому, что до армии он работал слесарем-сантехником, а потом электромонтером. Имел дело не с ручкой и тушью, а ключами и плоскогубцами. Но бывший командир отделения коммунист Пухно сумел привить ему любовь к этой профессии. И нынешний командир Чиглинцев тоже, конечно, немало постарался. Сколько раз видел командир роты Пухно и Чиглинцева, терпеливо объясняющих Артамонову задание, полученное с КП батальона. Они учили его работать.

Артамонов освоил вторую специальность — зарядчика аккумуляторов. Отнесся к этому серьезно, и сейчас на нем держится вся аккумуляторная.

Тимчук вспомнил то время, когда в роте не было аппарата для гонки дистиллированной воды, ее привозили снизу, а зимой использовали снег. Все это было очень неудобно. Артамонов сам сконструировал аппарат, на котором за десять часов можно выгнать 20–25 литров воды. Потом он стал делать другой аппарат — электрический, более производительный и требующий меньшего ухода.

«Как же могло случиться, что этот хороший солдат, фамилия которого была внесена к 23 февраля в список отличников роты, подвел нас всех?» — думает Тимчук.

— Ну что же, Артамонов, доложите, как вы умудрились выдать ложную цель и вести ее в течение нескольких минут?

Командир роты расстроен и не скрывает этого. Пусть знает этот планшетист, что здесь вина одного ложится пятном на всю роту. И не так-то легко бывает это пятно смыть, как это может показаться на первый взгляд. Об этом должен помнить каждый солдат все время.

Артамонов переступает с ноги на ногу и поднимает на командира глаза.

— Не расслышал я. Мешал противогаз, — глухо говорит он. — Да что там говорить, товарищ старший лейтенант. Во всем виноват я. И только я.

— Хорошо. Вы не могли расслышать первую засечку. Ну, а как же получилось, что и дальше вы повели цель по неверным засечкам?

Артамонов долго мучительно молчит. Потом, видимо, набравшись духу, признается, что остальные засечки он слышал правильно, но побоялся доложить об этом дежурному. Рассчитывал на то, что ошибка останется незамеченной.

— Я понимаю, товарищ старший лейтенант, какая моя вина… Такое у меня случилось впервые в жизни..

Тимчук долго молчит, меряя шагами маленькую канцелярию.

— Да, товарищ Артамонов. Вы просто успокоились и зазнались, я так считаю, — наконец говорит командир роты. — Вы поверили в свою непогрешимость, и поэтому проявили небрежность в проведении цели. Вы обязаны были переспросить координаты первой засечки. Идите.

Командир роты понимал, что Артамонов виновен. И снисхождения к нему не может быть, какие бы ни были у него заслуги в прошлом. И самое страшное, может быть, даже не то, что он ошибочно нанес цель, а то, что струсил и повел цель и дальше неправильно, решил скрыть свое преступление.

«А если бы все это происходило в реальной боевой обстановке?..» — уже в который раз задает он себе этот вопрос.

«Значит, тут где-то мы недоработали, — думает Тимчук. — Нужно будет поговорить об этом с офицерами.

Но не снимается, конечно, вина и с оперативного дежурного. Видно, и кое-кто из офицеров болеет самоуспокоенностью. Значит, я тоже что-то упустил, а мелочи часто ведут к крупным просчетам в нашей работе…»