Корень нации. Записки русофила

Эвакуация

Всякое жизнеописание начинается с родителей, с тех, кто кормил и воспитывал, кто дал жизнь, кто не убил вас во чреве («по социальным показаниям», согласно постановлению Черномырдина), как это делают миллионы сегодняшних мам. Я родился 9 августа 1938 г. в городе Сланцы, Ленинградской области, в семье школьных учителей. Родился в самое безбожное время. В предыдущем, 1937 году было закрыто более 8 тысяч церквей, ликвидировано 70 епархий, расстреляно 150 тысяч священнослужителей, включая 60 архиереев. По всей огромной стране оставалось не то 100, не то 300 действующих православных храмов. Отец – Осипов Николай Федорович – «скобарь», из крестьян Псковской губернии, в 1941 г. добровольцем ушел на фронт. Воевал в артиллерийских частях. Мать, в девичестве Скворцова Прасковья Петровна, окончила Гдовское педучилище. Всю жизнь преподавала в начальных классах. Ее отец – Петр Федорович Скворцов славился в своей деревне умением крыть крыши и тем, что никогда не ругался матом. Зато дружил с местным помещиком и почитывал социал-демократическую литературу. В гражданской войне оказался в армии эсеровского генерала С.Н. Булак-Балаховича и там умер от тифа. Вдова его – Прасковья Егоровна сначала получала пенсию, а потом, когда органы, видимо, пронюхали, с какой стороны окопов воевал супруг, получать пособие перестала. Когда началась война с Гитлером, мне было 3 года. Мама, ее сестра Анна, работавшая кассиром на сланцевской шахте, и их мать, а моя бабушка Прасковья Егоровна отправились в эвакуацию. Дочери выросли советскими патриотами, а глубоко верующая бабушка, несмотря на всякие внутренние сомнения насчет Советской власти, тоже при немцах оставаться не захотела. Кроме дочерей Прасковьи (1917 г. р) и Анны (1907 г.р.), у нее был еще сын Петр (1910 г.р.), сначала активный комсомолец, создатель колхоза «Общий труд» в нашей деревне Рыжиково, позже – репрессированный по «кировскому потоку» («Я знаю, кто убил Кирова!» – ляпнул он за стаканом вина бывшему кулаку, им же «раскулаченному»). Отсидел пять лет, работал на лесоповалах Котласа.

Эшелон, в котором мы выбирались из Сланцев, был последним. В Гатчине немецкие самолеты нас обстреляли. Мама догадалась схватить меня и убежать из вагона. Кто надеялся отсидеться в поезде, погиб. Прибыли мы в Саратовскую область. В промышленном поселке при станции Рукополь устроилась тетя Нюра, а мы с мамой, бабушкой и тетенюриным сыном Юрием поселились в селе Беленка, Краснопартизанского района. Я лично спал под «райскими дверями»: хозяева унесли часть иконостаса к себе домой, когда богоборцы рушили местный храм. В 1943 году был такой голод, что помню, как мы все лежали вдоль стен, ни на что не надеясь. Я словно разучился ходить. Вдруг приходит женщина из правления, приносит большую кастрюлю с борщом и кормит нас. Кажется, и по сей день вкуснее того борща я не едал. Помню уборку урожая, лозунги «Все для фронта, все для победы!». Дядя Петя присылал с фронта длинные письма, которые читались вслух. Запомнил часто употреблявшееся им слово: «наши». Я понимал так: «наши» воюют против немцев и Гитлера.

В 1944-м мама серьезно заболела тифом. Ее отвезли в больницу соседнего города Пугачева. Бабушка сказала: «Бог наказывает за грехи!» Конкретно за то, что вовремя не крестили меня. Хорошо помню, как она по собственной инициативе привела меня в храм (в Пугачеве). Там крестили многих. Младенцы орали. Когда окунали меня, я подумал: «Чего они орут? Что тут такого?» Крещен я был, таким образом, по полному чину – ПОГРУЖЕНИЕМ, а не т. н. обливанием. Между тем к 1942 году ВКП(б) намеревалась ликвидировать имя Бога на всей территории СССР. Планировалось закрыть последние действующие православные храмы. Не вышло. Ибо недаром А.С.Хомяков предрек: Единая, Святая, Соборная и Апостольская Церковь никогда не исчезнет с лица земли до скончания века.

При одном из посещений мамы в больнице я от нее услышал: «Заберите меня. Я здесь не выживу». Ни питания, ни лекарств, ни ухода. Если бы можно было «дать» что-нибудь «на лапу» медперсоналу, можно было бы на что-то надеяться. Бедность, конечно, не порок, но так легко протянуть ноги. Маму мы забрали. Едва-едва доковыляли до поезда. Очень боялись, что она не успеет сойти на остановке в Беленке: поезд стоял всего ничего. В конце концов мама выжила.