Корейский Коридор

ПУЛЯ 5 Теория доказательств

— Как вы знаете, — начал Дэмио, — после пробуждения люди стали заниматься чем угодно. Кто-то объединялся в ганги, кто-то искал свои семьи, кто-то готовил оружие и так далее. Но все это было не важно на самом деле.

В Сеуле проживало одиннадцать миллионов ртов. Основные запасы продовольствия долгого хранения, стратегические, приготовленные правительством на случай войны с северянами — концентраты, мясо глубокой естественной заморозки, зерно, мука, соль и сахар, — хранились на складах республиканской гражданской обороны. Но по известным причинам — вспомните это! — склады в свое время оказались недоступны. Иных же источников продовольствия в Мегаполисе не было. То, что совершенно случайно сохранилось за тридцать лет в частных домах, а также на складах торговых компаний, было уничтожено всего за несколько дней.

Надеюсь, вы понимаете, что главную проблему тут составила как раз знаменитая на весь мир корейская «социализация». Например, в первые дни после пробуждения люди сами сдавали всё, что могли найти из съестного, в «общественную кассу», организованную уцелевшими чиновниками муниципалитета. Если бы люди заперлись в своих домах и дрались за еду, убивали друг друга, то, возможно, все было бы иначе. Выжило бы больше людей!

Но этого не случилось.

Массовая и организованная раздача остатков пищи привела к тому, что в первые две недели почти никто не умер, выжило слишком много едоков, которые съели за это время слишком много продуктов. Спустя эти две недели в городе не осталось в буквальном смысле ни грамма съестного. И миллионы жителей. Марррия, это похоже на чудо, но это так: почти никто из жителей не умер от голода в первые дни после пробуждения — такова была сила общественного самосознания, таков был порядок. Но именно этот порядок, порожденный гуманизмом и человеколюбием, привел нацию к катастрофе.

Когда на пятнадцатый день после того как люди очнулись, муниципальные учреждения объявили гражданам о полном отсутствии еды, произошел взрыв. Началась дикая резня всех и вся. Власть пала. Районы разделились на ганги. Но было уже слишком поздно. Ведь еды, которая могла прокормить немногих выживших, уже не осталось. Ее съели все остальные.

Вы знаете: Сеул не тот город, в котором можно ловить рыбу или диких животных — даже после тридцати лет запустения. Слишком много асфальта, слишком много бетона, слишком много стекла и стали. Слишком мало открытой земли. Но главное — слишком много ртов на слишком маленькой территории. Охота, рыбалка и собирательство не могли спасти Мегаполис. Не помогла и миграция.

По известным мне данным муниципальной администрации, первые случаи каннибализма в Мегаполисе были зафиксированы уже на двадцатый день после пробуждения. Каннибалов тогда выловили и казнили. Это не помогло. Волна насилия и людоедства стала нарастать. Однако, признаем честно, цивилизованных граждан, отказавшихся есть себе подобных, оказалось не так уж мало. И это стало второй трагедией Мегаполиса. Именно отвращение к каннибализму в условиях отсутствия в городе другой еды, привело к тому, что девяносто процентов населения скончалось в следующие дней двадцать. Скончалось элементарно — от истощения. Ведь в городе, где нет пищи, люди, отказавшиеся есть себе подобных, могли только умирать.

По моим подсчетам, на сороковой день после пробуждения человечину в Мегаполисе попробовал практически каждый. Каждый выживший, разумеется.

И тут, собственно, мы можем вернуться к началу описанного мной экономического феномена.

Как вы можете видеть, людоедство и рабовладение возникли в Мегаполисе не на пустом месте. В городе оказалось слишком мало продуктов. Муниципалитет переоценил имевшиеся ресурсы. Не смог накормить людей.

Однако! Количество пищи в городе — особенно огромном и приграничном городе, а Сеул всегда был «фронтовым» поселением, ведь от границы с КНДР нас отделяет лишь сотня миль, — должно было быть очень значительным.

Министерство гражданской обороны Кореи было огромной организацией. Повсюду в Республике создавались большие бомбоубежища на случай авиационной или ядерной атаки со стороны северян. Должны были быть и огромные склады, способные много лет существовать автономно — без электричества и рефрижераторов, недоступные гниению и грызунам, — чтобы обеспечить нужды армии и укрывшихся в подземельях беженцев после ядерного удара.

Где все это? Куда же делись стратегические запасы, которые не должны были пострадать даже в течение тридцати лет?

Моя мысль очень проста: голод мог стать угрозой для таких диких стран, как Индонезия, Малайзия, Таиланд или Филиппины, не ведавших войны. Но Корея с ее постоянным страхом нападения с севера не могла погибнуть от голода. Не могла!

С этим возгласом Дэмио замолчал.

— Действительно, очень странно, — прервала повисшую тишину мисс Мэри. — Но где же тогда запасы, о которых ты рассказал?

— А ты не догадываешься? — выдавил из себя Дэмио. — Разумеется, у юнговцев, у вояк. Крупнейшей вооруженной силой в окрестностях Сеула на протяжении многих лет после гражданской войны пятидесятых годов прошлого века была база «Кэмп Грей» с солдатами США. Очнувшись после неведомого физического явления в чужой стране, не имея связи с родиной, не зная местного языка, но имея под боком — вернее, под полом, потому что большая часть складов находилась под землей — огромное количество оружия, американские военные сделали то, что на их месте, вероятно, сделал бы кто угодно другой, хоть русские, хоть китайцы. Они в первый же день атаковали склады Министерства гражданской обороны и взяли под контроль все запасы стратегического продовольствия, припасенного правительством на случай войны с северянами. Гигантские автономные хранилища, которые могли бы кормить половину Мегаполиса в течение нескольких месяцев, оказались отобраны у жителей… Впрочем, я говорю не совсем верно.

Дэмио помотал головой.

— К юнговцам, — продолжил он, — единственным обладателям бесценного сокровища — оружия и еды — в ближайшие недели присоединились и сохранившиеся части корейской республиканской армии. Так что в «Кэмп Грее» сидят не только американцы. Но и «наши», солдаты Республики, граждане Полуострова…

К слову, американцам следует отдать должное. В Корее было расквартировано почти сорок тысяч американских солдат. Многие из них размещались не на базе «Кэмп Грей», а в других войсковых частях, разбросанных по всем корейским провинциям.

И представляете юнговцы не бросили своих! Не жалея топлива, на немногочисленных уцелевших автомобилях и на вертолете, сохранившемся в одном из законсервированных ангаров, юнговцы обыскали весь юг и вытащили всех своих выживших граждан. По крайней мере, военных. И вывезли их в «Кэмп Грей».

— Отдать должное? — Кити фыркнула. — Эти ублюдки обрекли на смерть почти десять миллионов сеульцев. А могли бы их накормить, раз стены «Кэмп Грея» ломятся от зерна!

Дэмио лишь махнул худой рукой.

— В общем, ушлый офицер захватил власть над главной азиатской базой вооруженных сил США, спас множество военных из других подразделений, став таким образом главным и для них. После этого он захватил запасы продовольствия, ограбив склады гражданской обороны, присвоил себе оружие с приграничных складов и при помощи безотказных инструментов — стволов и еды — с легкостью подчинил себе дикие ганги, едва сформировавшиеся к этому моменту на просторах Мегаполиса.

Сейчас полковник официально признан боссами гангов диктатором зоны «Коридор» с неограниченными полномочиями. Очевидно, на пожизненный срок. Как старший офицер «Кэмп Грей», он неожиданно превратился в хозяина сначала всей американской армии в Корее, затем в хозяина всех стратегических запасов, затем — уже автоматически — в хозяина огромной корейской столицы. Способствовало этому также то, что ни единого американского генерала 28 июля 2016 года в Южной Корее не было. Хотя, может, кто-то и был, да не проснулся. А может, кто-то проснулся, да не дожил.

— Ты думаешь, колонель убил всех, кто был старше его по званию?

— Думаю, что колонель, прежде всего, продемонстрировал в экстремальных условиях отличные волевые качества и впечатляющую харизму, проявил себя трезвомыслящим и расчетливым офицером, великолепным тактиком и стратегом. Возможно, он никого не убивал, зато сумел вовремя сориентироваться. Возможно, его выбрали в качестве лидера главы подразделений, пристрелив замшелых офицеров, что были старше его по званию, но не способны к активным действиям. Возможно всё!

Но важно другое. Колонель вовремя осознал, что подчиненных ему бойцов из бывшей армии США не хватит для контроля всех территорий страны. Корейцы могли в любой момент предъявить права на продовольственные запасы по праву хозяев своей земли. Для колонеля это означало бы только одно: сдачу базы «Кэмп Грей» и голодную смерть для всех его подопечных. Американских солдат. Янки умирать не хотелось и, чтобы этого не допустить, офицер-оккупант решил не ждать явления манны с неба. Он нанес превентивный удар.

Под угрозой возможной эпидемии в городе, где улицы уже покрывал слой из трупов, полковник организовал из местного населения специальные отряды, слившиеся впоследствии с дикими гангами. Первоначально это были группы добровольцев, собранные для зачистки города от мертвых. Они вполне годились американцам с «Кэмп Грея» в качестве вспомогательных войск. Колонель просто кормил бойцов этих групп. И они служили ему очень преданно. После этого американцам не могло противостоять уже ничто. Получив не только качественный перевес в виде огнестрельного оружия, но и перевес численный — в виде массы людей, организованных в отряды чистильщиков, пусть не вооруженных винтовками, но многочисленных, — колонель установил свою власть над остальными бандитами дипломатическим путем: без перестрелок, убийств и никому не нужной траты патронов. После принесения вассальной клятвы остальными бандитскими группировками во власти полковника оказался весь город. С тех пор, балансируя на грани фола, используя шпионаж, агентуру и разведку во всех формах, умело стравливая группировки, полковник стал властвовать в Коридоре и Мегаполисе, не допуская никаких союзов между боссами отдельных городских гангов.

Зато он вычленил среди боссов всех гангов явного лидера, которому и поручил сбор «налогов». Так в Мегаполисе появился босс всех боссов. Благодаря своему процветавшему после пробуждения ремеслу, первым среди равных стал владелец мясного рынка — старик Синода Шедоши. Шедоши заключил с полковником сделку: поставки рабов в обмен на зерно, одежду и прочие уникальные предметы, хранившиеся в «Кэмп Грее».

Теперь вы понимаете, почему я говорю об экономике?

Современная коммерция — это торговля людьми. Ганги реализуют юнговцам живых людей в обмен на зерно, соль, сахар, обувь, сохранившуюся на складах одежду. Основа экономики внутри самих гангов — это охота и собирательство. Люди гангов собирают в развалинах любые уцелевшие после анабиоза промышленные изделия. Керамические, стеклянные, металлические, пластиковые. Всё, что можно использовать в новом мире. И, конечно, люди гангов охотятся на людей. Это замена промышленному производству прошлого. Мы ничего не создаем и не добываем. Мы копаемся в руинах и ловим себе подобных для продажи или еды.

В сложившейся социальной модели просто нет иного способа выжить — выжить обществу, я имею в виду, а не одному человеку. Ведь единственный продукт, который могут добывать люди в Мегаполисе для потребления или обмена — это сами люди. Понимаете?

Мэри помолчала. Рик тоже ничего не сказал.

— А как же Сопротивление? — с надеждой подала голос Кити. — Я слышала, что на юге, далеко от Сеула, из сил внутреннего реагирования, уцелевших армейских частей корейской армии и резервистов созданы боевые отряды для похода на «Кэмп Грей» и отвоевания Мегаполиса. По слухам, у них есть огнестрельное оружие. Не меньше, чем у юнговцев! Чтобы собрать в кулак разрозненные регулярные части и перегруппироваться, им пришлось отступить на юг Полуострова, отдав в распоряжение полковника весь Коридор. Сейчас они уничтожают пукханов, прорывающихся через границу восточнее Коридора. Но я уверена, придет время и корейская армия вернется сюда. В свою, черт возьми, столицу!

— Мне кажется, это слухи, которые рождаются от голода, — покачал головой Дэмио. — Последняя надежда выживших, не более того. Людям не во что верить, они и придумывают небылицы. Даже если я ошибаюсь, это хваленое Сопротивление отсюда далеко… Да дело вовсе не в Сопротивлении, не в полковнике и даже не в противостоянии гангам. Я считаю, не так важно, что именно произошло после пробуждения. Важно, почему случился сам анабиоз. Причины каннибализма и гибели десяти миллионов человек заключаются не в борьбе между группировками, а в уникальном событии, которое им предшествовало. Понимаете, о чем я? Расскажу еще одну вещь… Мой отец по специальности физик-ядерщик. В прошлом он много преподавал, но в последнее время работал в одной из лабораторий на юге Сеула…

С этими словами Дэмио почему-то повернулся к мисс Мэри.

— Так вот, 28 июля 2016 года, — продолжил он, — в тот день, когда всё случилось, ядерщики по всему миру ждали важное событие. У вас в России запускали новый адронный коллайдер. Данные должны были пройти во все международные научные учреждения, занимающиеся проблемой элементарных частиц и нулевого времени. В том числе — в институт моего отца в Кёнсане. Именно там располагалась лаборатория…

— Опять Кёнсан? — нахмурилась Мэри, услышав знакомое слово. — Место, которое закрыли эти стены света?

— Точно. — Дэмио кивнул. — И в этом вся соль. Первый Большой адронный коллайдер, как вам известно, был запущен в 2008 году на границе Швейцарии и Франции, возле Женевы. Коллайдер нового поколения, как я уже говорил, запускался в 2016-м, недалеко от Москвы.

Однако за событиями в России следили во всем мире. Запуск коллайдера такого масштаба — слишком важное событие, чтобы стать достоянием одной нации. Этот запуск должен был стать достоянием ученых всего мира, ибо теоретическая физика с ее глобальными, просто космическими по масштабу проблемами — не ноу-хау бесшумной стиральной машины и не технология производства крекеров.

Наш Кёнсан, университет в Мумбаи, отделение Массачусетского университета в Штатах и огромное количество прочих научных учреждений по всему миру ждали этого мига. Ждали все вместе, в разных частях света, на разных континентах, но одновременно. 28 июля 2016 года. Мне известно, что в Кёнсане к результатам запуска русского коллайдера готовились очень долго. Мой отец говорил, что эксперимент будет очень важен для основ теоретической физики. Возможно, говорил он, сама теория относительности будет пересмотрена. В подробности он меня не посвящал. Впрочем, думаю, даже если бы он расписал все в научных терминах, я ничего бы не понял. Как возможна, например, физическая связь между разгонным коллайдером, расположенным под Москвой, и лабораторией моего отца в Кёнсане, пригороде Сеула? Не понимаю. Но эта связь существует!

— А с чего ты взял? — спросила мисс Мэри, пытаясь уложить услышанное в голове. — Возможно, твой отец, как всякий ученый, просто волновался, ожидая результатов запуска. У тебя есть конкретные предположения?

Дэмио взглянул на нее как на истинную блондинку.

— Предположения? — с сарказмом переспросил он. — А ты сама ничего странного не заметила? Свечение в южном направлении от нашей норы. Мне кажется, что червоточины и слои окружают те объекты, которые так или иначе были связаны с русским коллайдером.

Мэри инстинктивно обернулась и посмотрела через плечо в сторону невидимого отсюда желтого марева. Где-то там по-прежнему над землей возносилась полупрозрачная стена, переливаясь золотистыми бликами.

— Кёнсан, — проговорила мисс Мэри. — Эти световые штуковины там, на юге Сеула. Значит — это Кёнсан.

— Голова! — торжествующе провозгласил Дэмио.

— Но ты не ответил. Как именно может осуществляться такая связь?

— Только догадки, — уклончиво сказал Дэмио. — Всё это более-менее точно представлял мой отец, а я… — Он сокрушенно покачал головой. — Я недоучка. Не ученый. Ничего толком в этом не понимаю… Какого черта! Почему всегда знают и умеют только наши отцы? Почему не мы сами? Всё, что ни случилось в прошлом, сделали они. Но сейчас должны что-то начинать делать мы… Мне не хватает моего отца, ведь он знал, что именно произошло там, в чертовой лаборатории. Он мог бы все объяснить! Но давал лишь обрывки знаний. Или я хотел слышать только обрывки… Теперь не важно. Знаю только то, что перед запуском коллайдера в России, между многими научными центрами в мире, которые следили за экспериментом, шел активный обмен информацией, как по интернету, так и по остальным видам связи. Непосредственно перед запуском отец разговаривал с кем-то по телефону, долго разговаривал. Кто-то делился с ним важной информацией. После разговора отец был задумчив, напряжен, словно перед ним поставили задачу, которую невозможно решить. Я даже не знаю, что могло на него так повлиять. Раньше он никогда…

Дэмио осекся. Мисс Мэри подошла к нему и обняла одной рукой за дрожащие плечи.

— Если у тебя нет версий — забудь, — прошептала она. — Старикам принадлежало прошлое. Нам — настоящее. А будущее будет принадлежать кому-то другому. Надеюсь, нашим детям. Мир после анабиоза, чем бы он ни был, должен принадлежать сильным.

— Это странно… — вновь подал голос Дэмио. — Большинство из старшего поколения были вполне способны за себя постоять. Мой отец, например, отлично боксировал, оставался крепким и физически здоровым. Мать работала врачом, была молода. Они хотели родить мне брата. С ее знаниями хирурга она могла бы стать очень ценным жителем нового мира… Но я выжил, а они нет? Отец был значительно сильнее меня физически и гораздо более опытен. Почему?

На это ответил Рик:

— Потому что привыкли жить так, как жили. Выживать — это не для стариков, какими бы сильными они не были физически. Прошлое поколение выросло без войны, без страданий. Они — потребители. Целое поколение потребителей. Раса потребителей, если хочешь. Работа, дом, накопления, социальная страховка. Всю жизнь копить на шикарный кондоминиум, раз в год ездить на Гавайи или Сайпан — в этом был смысл их жизни. Ну и семья, конечно. Старое общество пропагандировало семью как высшую ценность. Не спорю, семья и дети — это, вероятно, высший идеал, ради которого способен жить человек. Жить. Не выживать. Вспомните Древний Рим, страну гладиаторов и легионеров. Солдаты Рима не имели права заводить детей и жену до старости, до выхода на пенсию. Потому что семья — это слабость. Любовь — это слабость. Волк должен быть голодным. Его питает одиночество и пустой живот, а вовсе не тяга к любимым.

— Твой отец слишком долго жил с твоей матерью, — добавила Кити. — Был слишком привязан к семье, дому, работе, машине, привычному укладу жизни. Ему проще было умереть, чем принять новые правила игры. Мои ведь тоже ушли. Их нет. Это жестокая правда: умереть в сложной ситуации всегда проще, чем жить и бороться.

— Черт возьми! — с жаром воскликнул Дэмио. — Ты права! Не знаю, как остальным старикам, но конкретно моему отцу умереть было проще. До сих пор не могу забыть, как пытался его отговорить, остановить…

— Постой. Как он умер? — нахмурилась Мэри, чувствуя, как стрельнуло болью в кровоподтек возле глаза. — Разве не от голода? Его убили?

— Какое там «убили», — ехидным голосом сказал Рик. — Кто ж в наше время людей мочит просто так? Сожрали, наверное, каннибалы хреновы. Я прав?

Дэмио покачал головой. Медленно проговорил:

— Нет, приятель, не прав… Всё сам, черт возьми. Всё сам.

— А-а, поня-а-атно. — Рик покивал. — Самоубийца, значит. Позитива мало, конечно, но что поделать. Кстати, а как он это сделал?

— Как? — Дэмио сглотнул. — Ствол к подбородку, двенадцатый калибр, мозги долой, потолок в красном. Мать после этого выбросилась из окна.

— Хм. У него пушка рабочая была?

— Да. Осталась в Кёнсане.

— Понятно, — повторил Рик. — Если оружие было, то — типичный случай.

— В смысле? — напрягся Дэмио.

— А ты не врубился? — насмешливо хмыкнул Рик. — Кроме тех, кто умер от голода, и тех, кого замочили в Уличных войнах за еду или… на еду, было слишком много тех, кто не умирал и кого не убивали.

— И что?

— Опять не врубился? Эх, статистики нам не хватает. — Рик демонстративно покачал головой. — В первые дни после пробуждения я невольно пригляделся к трупам на улицах города. Не грабил, не подумай. Просто обратил внимание и отметил для себя одну странную вещь: каждый третий свел счеты с жизнью. Не могу говорить за всех, но отвечу за свой южный Сеул, микрорайон Гуннак. Много людей прикончило себя самостоятельно, без прямой угрозы или серьезных на то причин. Им не угрожало рабство или съедение, пытки, изнасилования, изнурительная работа, ничего такого. Да, им угрожал голод, но с голодом ведь сражаются трудом, а не самоубийством. Я думаю, всем этим людям, в число которых попал и твой отец, просто не по плечу оказался новый мир и трудности, с которыми в нем пришлось бы столкнуться. Мир разбитой цивилизации. Улавливаешь? Я слышал, что некоторые млекопитающие, в случае если численность популяции превышает определенную норму для конкретной территории, бросаются с обрыва. Для планеты без инфраструктуры, техники и науки наша популяция превысила все допустимые нормы. Так откуда, говоришь, твоя мамаша шмякнулась?

Дэмио вскочил.

— Да как ты смеешь так говорить о ней! Прибью!

Рик молча поправил куртку и размял большие кулаки, всегда готовый к хорошей драке. Бить очкарика, однако, ему было совсем не в жилу. Какая уж тут хорошая драка? Одно название.

— Присядь, приятель, — мягко сказала Кити с другой стороны костра. — И больше не повышай голос в норе. Мы тут прячемся, если помнишь.

Несколько секунд парни смотрели друг другу в глаза. Наконец, Дэмио не выдержал и, закрыв лицо ладонями, сел. Уткнулся лбом в колени и стал покачиваться, словно перевернутый маятник.

— Зачем вы так? — спросила мисс Мэри.

— Я зла ему не желаю, — пристыженно ответил Рик.

Мисс Мэри грустно вздохнула.

Разговор был закончен. Кити раздала дырявые пледы, и компания улеглась спать. Стало тихо. В углу, как показалось мисс Мэри, вздрагивал безмолвно под тканью очкарик. Он плакал. То ли обижаясь на новых друзей, то ли проклиная самого себя.