Королева дорог (СИ)

Глава 8

Целых три месяца мы были вместе, он почти жил у меня в комнате, о «деле» речи больше не шло. В сентябре Стас со своей группой успешно провернул одно, а мне сказал не думать об этом, потому что решил — это слишком опасно для меня. Как-то раз признался, что ему приходилось дважды убивать человека, и до сих пор из-за этого снятся кошмары. Один раз во времена бесшабашной юности, в драке, а другой на деле — пришлось стрелять ему, а не Свену, иначе убили бы всех. У человека, которого они пришли грабить, оказался в квартире охранник, хотя его не должно было там тогда быть.

Я узнала о нём многое. То, что он скрытный, но очень ранимый и нетерпеливый человек. Поэтому и не знал никогда, что такое верность. Он боялся полюбить кого-то, потому что в детстве отец и мать совсем не замечали его. С шестнадцати лет он творил, что хотел, ему за это всё равно ничего не было.

Мне Стас раскрылся, говорил, что сам удивляется, с женщинами он так откровенен не был.

Я была счастлива. Я любила его, он каждый день развеивал опасения, что это кончится — своей жаркой любовью. Он не признался в ней, но я чувствовала её.

В июле мы вместе ездили на грандиозное байк-шоу в Ростов-на-Дону. Жили там в палатке, общались с друзьями Стаса — повсюду чувствовалась свобода нравов и ценностей. Именно поэтому Стас не отпускал никуда меня одну, не отходил ни на шаг. И постоянно говорил, что я не похожа ни на одну девушку, приехавшую сюда, хотя я была с ним не согласна.

Я видела и семейные пары, которые вели себя почти скромно, просто веселились от души. Мне понравилось всё — начиная с мотоколонны, когда мы ехали сплошным потоком по дорогам, а нас провожали взглядами, и кончая самим шоу, поставленным с широким размахом и замыслом. И самое интересное, когда я находилась там, а часы и дни шли, то постоянно вспоминала момент, с которого всё и началось… То есть вся моя жизнь переменилась, и Антон тут ни при чём. Вот тогда, когда я стояла на бордюре дороги, чтобы перейти её, а мимо медленно ехали «Железные волки»… Я ещё и не подозревала, а колёса судьбы уже связывали меня с этими людьми.

Стас иногда спрашивал меня, почему я так задумчива и даже грустна, веселье же вокруг стоит оглушающее? А я не знала, что ответить, как будто тень набегала на тучу.

Конечно, на байк-шоу мы встретили и Чёрного, и Грека (он был с какой-то интересной женщиной блондинкой), и Герцога, и Алика, и других байкеров, которые приезжали на праздник Стаса.

Мне было интересно узнать, как продвигалась работа Чёрного вместе с той женщиной из общины, и из шутливых разговоров я поняла, что он до сих пор занимается этим. По его лицу же было видно, что любое упоминание об этом для него неприятно. Он сердился на Грека за то, что тот завербовал его на эту работу, но открыто недовольство не показывал, видимо, были причины помалкивать.

Да и он сам странно вёл себя, показное веселье и неуёмный сексуальный аппетит напоминал скорее отчаяние осуждённого на казнь, чем просто проведение времени. Он то и дело появлялся с разными девушками, которые были не старше восемнадцати, и всем рассказывал, что он любит юных и свободных, а так же раскрепощённых и смелых, согласных на всё. Грек и Алик многозначительно переглядывались и посмеивались.

После байк-шоу мы со Стасом две недели прожили на берегу Чёрного моря, а, вернувшись домой, никак не хотели возвращаться к обычной жизни под крышей.

От своих друзей «Железных волков» мы узнали, что Чёрный увёз с собой в Москву ту самую девушку из православной общины, и назвал её своей женщиной. Стас был поражён и долго смеялся от этой новости.

Мы часто катались на его байке, ночевали возле костра в лесу, купались в ночных озёрах, любовались звёздами, собирали босыми ногами ночную росу, ворошили сено в полях, разговаривали по душам.

Однажды мы с ним заехали далеко от дома и заночевали возле маленькой реки. Был конец августа, ночи уже стояли холодные. Я грелась у костра, а Стас снял с себя одежду и пошёл ставить сеть, которую купил днём у рыбака прямо на берегу. К полуночи он пошёл проверять её и принёс две довольно крупные рыбины. Я почистила их, помыла в реке, и мы пожарили прямо на углях.

Эти дни и ночи я не забуду никогда. В них было столько магии, близости, простоты — хотелось, чтобы они не заканчивались никогда. А я, как назло, постоянно думала об этом, со страхом считала минуты, ждала рассвета. Чувствовала, как через меня проходит время.

Мы были так близки, что, казалось, сольёмся в одно целое.

Потом пришли дожди, холода, и наши поездки кончились, постепенно сойдя на нет. В сентябре ещё ездили, и я с грустью ощущала горьковатый привкус осени на губах.

Скоро я сильно простудилась, пролежала почти две недели, больше мы не путешествовали и не катались. Стас ухаживал за мной, переживал за меня.

Кристина в середине октября улетела в Париж к подруге, а через неделю она позвонила и просила Стаса срочно прибыть туда, его отец тяжело заболел, и доктора говорили, что ему мало осталось.

Стас сильно занервничал. Не признаваясь себе, он всё же любил отца. После того, как умерла мать, тот женился на молоденькой девушке, Стас был старше неё на пять лет. Она тратила деньги отца и больше ничем не занималась. Стас говорил, что за этим она и вышла за него замуж.

Всё произошло так быстро, что я не успела сильно испугаться, когда он сел на самолёт. Потом я поняла, что не зря считала отведённое время на моё счастье. Оно кончилось, когда Стас улетел.

Он мне звонил почти каждый день, говорил, что ему нужно будет остаться на некоторое время. Я жила во сне. Общалась только с девушками-служанками. Их было четверо: Лиля, Нина, Оля и Катя.

Катя с Олей помогали повару — господину Рину, так его называли, мужчине лет шестидесяти. Ещё раньше я сблизилась с Лилей, а потом и со всеми остальными девушками. Они зарабатывали неплохие деньги, жили в доме в огромной комнате рядом со столовой на первом этаже. Иногда ездили отдыхать на море, говорили, что им нравится эта работа. В доме их не трогал никто из мужчин — это было золотое правило, никто не обижал.

У Лили, как и у меня, никого не было, ни отца, ни матери, влюблена она была в Свена (тайно, конечно), в этого жуткого типа. Это была неразделённая любовь, девушка страдала и вздыхала, когда он проходил рядом, а он не смотрел в её сторону. Оля и Катя держались обособлено, они считали себя не прислугой, а кастой повыше. Общались они больше друг с другом.

Нина — весёлая, взбалмошная девчонка, была щепетильна до скрупулёзности во время работы. За это Лиля её любила и уважала, им было легче вдвоём убрать дом, приготовить комнаты и т. д.

Я часто стала заходить к ним поболтать, они приглашали меня. Очень скоро мы начали дружить, Кристина была в Париже и всё не ехала. Девчонки смотрели на меня, как на богиню, ведь я была девушкой Стаса! Но когда я рассказала им о своих сомнениях и страхах, то стала для них ближе и понятнее. Я была такой же, как они.

Прошло два месяца с тех пор, как улетел Стас. Он звонил мне всё реже, я чувствовала, как он отдаляется. Ощущала всей кожей, когда мы разговаривали с ним по телефону. Понимала это по его голосу, почти равнодушному.

Его отец умер в конце декабря, перед Новым годом. После этого мне Стас больше не звонил. На моём мобильном (который он мне и купил) закончились деньги, я иногда перезванивала Стасу; а наличных у меня, конечно, не было, чтобы положить на счёт. Тогда я поняла, что это конец.

Со мной случилась истерика, я чуть с ума не сошла, но некому меня было успокаивать, да я и не позволила бы. В конце концов, он мог бы мне положить на счёт деньги даже из Парижа, но он этого не сделал. Новый год я праздновала сама, хоть девчонки и приглашали, они были свободны с 11:45 до 1 ночи, потом и до того — подавали и т. д.

Потом я не выдержала, через несколько дней подошла к Вадиму и попросила у него телефон, объяснила, что не могу связаться со Стасом. Он некоторое время молчал, а потом попросил меня зайти к нему в кабинет через полчаса.

Я пришла, смутно предчувствуя неприятный разговор.

— Понимаешь, Аглая Курская, — вдруг назвал он мои имя и фамилию, которую здесь никто и не спрашивал никогда. — Ты же понимаешь, что отсюда тебе нет пути, ты много знаешь. Взрослая девочка, соображаешь, да? А тебя уже давно ищет полиция. Стас сильно рисковал, разъезжая с тобой на мотоцикле. Ты бросила школу, сбежала из дома, вернее, ушла и не вернулась. Конечно, они не уточняли, что ты сбежала от своего брата, да? Мне говорил Стас. И, получается, что ты тоже будешь против вернуться в большой мир. А Стас, ну, девочка, тебе придётся забыть о нём. Он звонил мне и сообщил, что остаётся пока в Париже, унаследовав дело и деньги своего отца. Ты не расстраивайся, — он сделал паузу, увидев моё застывшее лицо и слёзы в глазах, — о, девочка, не плачь, ты так молода, у тебя ещё будет толпа любовников и дюжина мужчин, кого ты будешь любить. Первая любовь — это всегда больно. А Стас — он такой, ветреный. Сейчас у него заботы, деньги. Если он вообще приедет, то нескоро. Я хотел тебе ещё раньше сказать, да всё забывал. А насчёт тебя я подумал… Ты хорошая девочка, почему бы тебе не заняться работой? Я заметил, ты сдружилась с моей прислугой, переезжай к ним, работай с ними. Они тебе помогут первое время, поддержат. Зарплата у тебя будет достойная. Согласна? Тебе хотя бы не будет скучно, вот и звони, сколько хочешь Стасу, сама зарабатывай себе на телефонные счета и всё такое. Хотя я бы тебе не советовал ему надоедать, это только действует на нервы, поверь. Ну, так что?

Я кивнула. Я не верила в то, что говорил Вадим со своими обычными ухмылками и ужимками, но тихий голос внутри говорил, что у него нет причин лгать мне, зачем? Ведь Стас приедет и всё откроется.

Нет. Не приедет. И не откроется. Нечему открываться. Это жизнь. Вот такая она, и всё.

Я переехала в тот же вечер. Девушки пытались меня растормошить, но меня не оставляло чувство нереальности. Так, наверное, со всеми бывает, если жизнь резко меняется.

В большой, уютной комнате девушек поставили ещё одну кровать для меня в два раза уже той, которая была в моей комнате. Рядом с постелью стояла прикроватная тумбочка. Стеклянная дверь, выводившая во внутренний дворик, была всегда открыта летом, когда одолевала жара. У девушек возле неё снаружи даже стоял небольшой плетёный диван под навесом, так что можно было и отдохнуть в теньке на свежем воздухе, если не было полно работы.

Сейчас заканчивался январь, на дворе стояла влажная, противная погода. Лавочки в саду заиндевели, живая изгородь стала серой и прозрачной. Всё изменилось, а особенно я.

Приступив к работе со следующего дня, униформы у меня пока не было, я помогала девушкам в обычных голубых джинсах и свитере с голубым орнаментом (мои цвета).

Нина походила на робота, мы с Лилей за ней не успевали. Но они обе признались, что третья пара рук для них давно была необходима. Мы убирали, освежали комнаты одну за другой, в доме жило мало людей, он пустовал в это время года. Только группа Стаса и ещё человек двадцать «постояльцев», которые злоупотребляли гостеприимством Вадима, сбегая из своих богатых домов от взглядов родителей и живя здесь, как вздумается, где ничего не запрещалось.

Часто мы с девушками во время уборки пустых комнат находили разобранные постели и использованные презервативы под ними. Наверное, гостей заводила смена обстановки. Здесь была свободная любовь, но не совсем в её классическом понимании, как я поняла. Если ты становилась чьей-нибудь избранницей, то не имела права спать с другими мужчинами, а ему позволялось абсолютно всё… Можно и так сказать.

Лиля была серьёзна и рассудительна. Кареглазая шатенка, как и я, только стриглась под каре, была где-то чуть выше среднего роста. Нина — миниатюрная блондинка, со мной одного роста, но старше меня на пять лет. В ноябре ей исполнилось двадцать три. Она любила выпить, повеселиться, подбивала нас к этому в выходной — а у каждого он был в определённый день, у всех по-разному. У меня — в четверг.

У Нины был тайный роман с одним из богатеньких гостей Вадима, семнадцатилетним мальчиком. Она смеялась над ним, а он был в неё, похоже, влюблён — высокий нескладный юноша с выразительными голубыми глазами. Никита Ильин. Снейон узнал первую радость секса, толькоейбыл верен, и приезжал сюдаиз-за неё. А она говорила нам, что с ним возится от нечего делать. Я видела в глазах девушки грусть, когда она не пряталась за напускным весельем. А однажды у нас с Ниной был задушевный разговор, который испугал меня. Я поняла, что совсем скоро и у меня будут такая же тоска в глазах.

Мы заканчивали с третьим этажом, с угловой комнатой в правом крыле. Комнаты Стаса Нина всегда убирала сама, щадя мои чувства.

— Никита мне попытался подарить один раз рубиновые серьги, но я отказалась, — сказала она. Разговор у нас зашёл о подарках.

— Почему? — спросила я.

Девушка встряхнула стопку постельного белья и положила его на полку.

— Не хочу быть обязанной ему. Будет ещё думать, что я с ним сплю за деньги.

— Глупости, — хмыкнула я, — это же подарок.

— Знаю я их подарки, — горько сказала она, убирая светлые волосы с лица. Они у неё были прямые до плеч.

Я украдкой взглянула на неё, чувствуя, что лезу не в своё дело.

— Стас мне ничего не подарил, а если бы и подарил, я оставила бы, — и, проглотив ком в горле, добавила, — на память.

— А я — нет. Знаешь, как нелегко смотреть на эти подарки потом.

И я узнала от неё, что до того, как она стала работать здесь, она была горничной в другом приличном богатом доме. Там она влюбилась в хозяйского сына, прямо как в сериале, а он — в неё. Между ними случилась настоящая страсть. Ей было девятнадцать, ему двадцать. Они встречались тайком, но родители парня узнали и услали её работать к Вадиму. По их рекомендациям она перешла сюда, а парень не противился, забыв о ней. У неё же не было выхода — мать наркоманка, в квартире притон, она считала, что ей повезло — она не вернулась туда.

С тех пор Нина никого не любила, переживала и играла с Никитой, наверное, втайне желая отомстить ему за Олега, поигравшего с ней и бросившего.

Мне было жаль девушку, но с её точки зрения, повезло мне больше. Если же он вернётся — будет хуже.

— С глаз долой, из сердца вон, — любила повторять она, считая это проверенной истиной.

Я с ней была совсем не согласна. Я-то по-прежнему думала о нём, мечтала о нём и казалось, что это нисколько не становилось меньше.

Однажды я столкнулась в коридоре нос к носу с Патриком. Я была в униформе, так он и не взглянул на меня. Конечно, не узнал, я была пустым местом теперь, хотя для него я такой была и раньше. Если честно, я испытала даже некоторое облегчение. Не хотелось слышать издевательства и насмешки.

Зато это с лихвой восполнила Марина. Уж она-то меня узнала, когда увидела. Она приехала в дом Вадима на день Святого Валентина с подругами. Мы с девчонками не успели хорошенько убрать левое крыло третьего этажа, и мне пришлось чистить ковровую дорожку в коридоре ночью, чтобы днём не путаться под ногами. Было около часа, дом почти спал, а я, с бесшумным пылесосом и порошком для ковров наперевес, убирала возле комнат Стаса и Марины.

Я безумно устала и хотела спать, глаза так и хотели закрыться, но я уговаривала себя, думая о том, что девчонки утром обещали не будить меня до девяти.

В этом крыле была только Марина, и я очень хотела не встретиться с ней. Потому я и взялась убирать в такое время.

Когда я уже двинулась к лестнице, что-то вроде предчувствия возникло внутри. Вдруг дверь её комнаты распахнулась, и на пороге появилась она, злая, ненакрашенная, в синем шёлковом халате с опушкой на рукавах.

— Здесь уже поспать нельзя! Что ты трёшь здесь в такое время?

Я не хотела поднимать на неё глаза, но пришлось.

— Извини, я заканчиваю.

Марина уже ухмылялась, сложив руки на груди.

— Во-от оно что! Ты теперь чистишь ковры? Как жестоко! Королева дорог чистит ковры! — она громко и зло рассмеялась. — Ты мне всегда напоминала обслугу. А Стас молодец. Плюнул на всех и живёт теперь себе в Париже со своей старой подружкой Ветой. Мы с тобой теперь в одной упряжке.

Я молчала, сцепив зубы, продолжая работать, будто не слышала её слов. Она ещё раз хмыкнула и исчезла за дверью.

Я действительно скоро закончила, но только ничего не видела из-за слёз. Будто в душе прорвалась плотина, сдерживавшая эмоции до этого.

По всем законам я должна была его забыть, или хотя бы чувства притупиться, но это не приходило. Я любила его, что тут скажешь. Всё ещё любила.

* * *

На первомайские праздники съехалось много народа, я засыпала без задних ног, мы работали почти круглосуточно. Раньше такие мероприятия устраивал Стас, а теперь Вадим попросил заняться ими Марину, и мы с ней часто сталкивались, но она больше не издевалась и не смеялась, не замечая меня.

Группа Стаса сохранилась, они ходили на дела, как и раньше. Теперь их возглавил другой парень — брат того самого Миши. Его же я видела, он меня тоже, многозначительно ухмыляясь при этом. Из этого я сделала вывод, что он не забыл о том, что было год назад.

Нина рассталась с Никитой, он обиделся и уехал, а она всё же переживала, хоть и скрывала это.

Отмечая вечером мой день рождения, мы с девушками сидели на плетёном диване у стеклянной двери в нашу комнату, пили вино, и разговор стал очень откровенным, будто мы разом сблизились. Я смотрела в звёздную ночь, деревья уже отцветали, воздух был прохладным и пах нежными запахами весны.

Я держала бокал с вином, зажав его между коленями, откинувшись на спинку дивана. Напротив меня на стульях сидели Нина и Лиля, между нами — две табуретки, на которых стояла бутылка вина, нарезанная холодная закуска и фрукты.

— Иногда я жалею, что не забеременела, — с горечью сказала я. — От него мне остался бы малыш, а не бесконечные воспоминания, от которых хочется выть.

— Ты не права, — хрипло перебила Нина. Сегодня она была уж слишком серьёзна. — Тебе повезло. Воспоминания уйдут, а мне вот пришлось делать аборт, хотя я тоже хотела ребёнка от любимого человека. Это ещё хуже.

Мы все молчали, не зная, что сказать на это. Разве можно понять отчаяние, если никогда не бывал в подобном.

Когда я легла в постель, то не могла заснуть. Я не плакала, уставившись сухими глазами в темноту. Сегодня мне исполнилось девятнадцать, а хотелось, чтобы было опять восемь, мама рядом и беззаботное детство не кончалось. Здесь так сложно…

Кроме девушек меня никто не поздравил. Ни о Кристине, ни о Стасе я ничего не слышала уже давно.

Следующее утро было тяжёлым, я встала совсем разбитой. Никакого просвета в жизни я не видела. Чувствовала себя старухой, хотя в честь моего праздника девчонки позволили мне поспать подольше. Когда я надела униформу и вышла, встретила Лилю. У неё был растерянный вид, даже испуганный.

— Приехала дочь Вадима, они сейчас в холле.

Я не могла пошевелиться, желудок вдруг свернулся в узел.

— Виолетта?

— Да, и Кристина…

— И — он? — это был риторический вопрос, я уже знала ответ.

Лиля кивнула, будто она не хотела говорить, а вынудила её я. Мне стало трудно дышать, воздух похолодел вокруг градусов на десять, но я отвела глаза от подруги и пошла на кухню, заранее зная, что не смогу ничего есть. У меня тряслись руки, когда я взяла стакан апельсинового сока. Жизнь снова круто поворачивалась, а я не успевала привыкнуть к устоявшемуся положению вещей.

Нина относила в холл напитки, взглядом показывая мне, что я могу с ней не ходить. Но я не смогла. Я должна была хотя бы одним глазом посмотреть на него, даже если бы умерла после этого.

Я была, как вор, но из-за лестницы можно было наблюдать за большей частью холла, оставаясь практически незаметной.

На длинном диване возле панорамного окна сидела молодая женщина с модной стрижкой из светлых соломенных волос. Она была одета во всё белое, брюки и свитер с рукавами в три четверти, облегающий её полную грудь. Вета была весела, заразительно смеялась, глядя на отца. Кристина ходила по комнате туда-сюда и разговаривала по мобильному телефону. Она тоже сделала короткую стрижку, мне это не очень понравилось, ей шло гораздо больше в длинном варианте.

Его я не видела, голоса тоже не было слышно, наверное, он вышел из комнаты. Я простояла минут пятнадцать и поняла, что его там нет. Только симпатичная Виолетта, совсем чужая и далёкая Кристина, да Вадим.

Стоя за лестницей, я, наконец, поняла, что забывала дышать. Перед глазами пошли круги, лицо покрылось испариной, я медленно вышла из укрытия и почти побежала к своей комнате. Вылетев через открытую стеклянную дверь, я остановилась возле нашего диванчика. Прямо напротив были гаражи, сейчас их закрывали кусты с молодой, нежной листвой. Оттуда слышались знакомые звуки двигателя мотоцикла.

Такая пустота вдруг возникла в моей душе, чернота. Я не знала, Стас ли это, или кто-то другой, но мне стало невыносимо больно. И я с ироничной, горькой улыбкой вспомнила, как он меня называл — Королева дорог. По-моему, слишком громко, чтобы быть правдой.

Я развернулась и пошла помогать девчонкам, ведь у них сейчас куча дел. Нужно было проветрить комнаты, заправить постели, быстренько посмотреть, нет ли пыли. Перед праздниками мы вылизали весь дом, но ведь это было две недели назад.

Я поднялась на третий этаж, внизу уже никого не было. Не хотелось даже сталкиваться с Кристиной, мне почему-то думалось, что она изменилась, и я ей больше не подруга. Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними…

К тому времени, как я поднялась на третий этаж, я шестым чувством ощущала, что Виолетта должна разместиться напротив комнат Стаса. Я не ошиблась. Лиля уже слушала её указания, которые она говорила с лёгким акцентом, как человек, долго проживший за границей. Видя меня, она не замолчала, внимательно оглядев меня своими светлыми, красивыми глазами. Когда она говорила, то активно жестикулировала, как актриса.

Мы молча принялись за работу, а она устало опустилась на пуфик перед туалетным столиком, снимая клипсы. В зеркало она всё время смотрела на меня.

— Как тебя зовут? — неожиданно спросила она.

Я растерялась, стеля простынь как раз в этот момент. Мы с Лилей встретились взглядами над постелью.

— Аглая, — ответила я.

Она кивнула, какая-то горькая, упрямая складка образовалась вокруг её рта, будто она осталась недовольна моим именем.

Мы закончили и ушли, выразительно переглянувшись — мадемуазель Виолетта была та ещё штучка, требовавшая завтрак между 8:30 и 8:45, и не позже, плюс простыни с лавандовым запахом, бельё менять каждый день, и никакой пыли на зеркалах, тем более, потёков в ванной.

Напротив были двери в комнаты Стаса, и я гадала, оставил ли он уже свои вещи там, и где он сам…Пару раз зимой я заглядывала туда, но не могла долго находиться возле его вещей, ведь он всё оставил, а особенно силён был запах, присущий только ему.

Нина как раз вышла из спальни Стаса и странно взглянула на меня. Я подняла брови, хотелось спросить, там ли он, но Нина отвернулась и пошла по коридору в правое крыло вместе с Лилей — комнату Кристины они брали на себя.

Я спускалась с лестницы и так погрузилась в мысли, что налетела кому-то на грудь, мужчина неожиданно вывернул со второго этажа. Я отшатнулась, извинившись, и тут услышала своё имя. Подняв глаза, я увидела перед собой мужчину с аккуратно подстриженной бородкой, усами, отросшими тёмными волосами и тёмно-серыми, самыми красивыми глазами на свете.

— Что ты делаешь в этой форме? — медленно спросил Стас, придерживая меня за локти.

— Работаю, — услышала я себя со стороны. Голос был холодный и уверенный, даже ирония сквозила в нём, а я-то чувствовала, что сейчас ослабею и упаду прямо перед ним.

Он некоторое время молчал, не зная, что сказать. Было видно, что ему неловко. Я отвернулась, чтобы не разрыдаться у него на глазах, сделала шаг назад, освободив локти, и стала спускаться вниз.

Стас окликнул меня, но я не остановилась, а он не пошёл за мной следом. «Вот и хорошо, — думала я сквозь реки слёз, — так будет проще».

Я вышла через нашу комнату во двор и пошла вдоль высоких подстриженных кустов, утирая слёзы ладонями, но они бежали и бежали, а я не могла взять себя в руки.

* * *

Наступил вечер, я вернулась в дом, извинилась перед девочками, они, естественно, переживали за меня, чтобы я не натворила глупостей. Несколько дней мне удавалось избегать кого бы то ни было из троицы, но потом началось.

Первой меня заметила Кристина. Они с Виолеттой спускались шумно с лестницы, переговариваясь, я пылесосила холл.

— Эй, Аглая! Хэй! Привет! — закричала Кристина почти мне в ухо.

Я, помимо моей воли, улыбнулась, выключив пылесос: — Привет.

— Что за маскарад? Тебя Вадим заставил работать прислугой?

Я молчала, что мне было ответить — приняться ругать и жаловаться на Вадима?

Кристина с негодованием повернулась к Виолетте. Вокруг моей подруги стояло облако приятных сладких духов, создающих ощущение законченности образа, её розовая блузка с сиреневыми волнами и короткая юбка давали ему начало.

— Представляешь?! Надо же — додумался! Я с ним поговорю!

— Не надо, — вмешалась я.

— Куда там, не надо. Знакомься — это Вета. Вета — это Аглая. Кстати, а Стас знает?

Вета смотрела на меня серьёзно и внимательно, даже несколько пристально.

— Да, он видел меня.

Кристина замолчала, прикусив губы и нахмурив лоб.

— Нет, тут все с ума сошли, скоро и меня он заставить его полы драить, — она развернулась на каблуках и быстро стала подниматься по лестнице.

— Кристина, не надо, пожалуйста!

— Не строй из себя Золушку! — прокричала она с пролёта второго этажа.

Я стала от нечего делать смотреть на ковёр, не хотелось мне о чём бы то ни было разговаривать с Виолеттой. И вдруг она заговорила: — Интересная получается ситуация. Ты — и вдруг прислуга. Как же Стас такое мог допустить?

— Разве я особа королевских кровей? — мне казалось, что за меня говорит совсем другая девушка — смелая и знающая себе и всем вокруг цену.

— Мне казалось, что Стас без ума от тебя.

— Ему это поначалу, может, тоже казалось.

Мы смотрели друг другу в глаза совершенно смело и открыто, и что-то прошло между нами, я ощутила неприязнь и раздражение по отношению к себе.

— Ну, по крайней мере, мне не придётся ревновать к фантому. После того, как мы всё здесь закончим, и гости разъедутся, переедем обратно в Париж.

С лестницы уже обратно спускалась Кристина: — Снимай это дурацкое платье, я пристыдила Вадима — он не против, чтобы ты заняла свою комнату.

— Я против. Ты скоро уедешь, а я зарабатываю себе на хлеб. Здесь моё место, это же ясно.

Кристина удивилась моей агрессивной манере: — Ты злишься на меня?

— Нет, просто, пусть будет так, как есть, как решил для меня Вадим. И когда ты уедешь, всё вернётся на круги своя, так зачем сейчас ворошить…

— С чего ты взяла, что я уеду? — перебила меня Кристина.

Я указала на Виолетту: — Так сказала твоя подруга.

— Я не собираюсь уезжать, и я не допущу, чтобы ты работала у Вадима прислугой. Если, по его мнению, ты зря ешь свой хлеб, то и я тогда — тоже.

Она воинственно сложила на груди руки и твёрдым взглядом упрямого человека смотрела на меня, когда в холл через коридор чёрного хода зашёл Стас, вероятно, направляясь от гаражей. За эти несколько дней он ещё больше помрачнел, вокруг глаз залегли чёрные тени, я почти не узнала его. Он остановился, крутя ключи в руке, и смотрел прямо на меня.

— Вот и Стас! — воскликнула несколько театрально Кристина. — Рассуди нас, пожалуйста. Аглая по милости Вадима теперь у нас прислугой отрабатывает кусок хлеба и кров в этом доме. Я считаю — это немыслимо. А ты как думаешь?

Все повернулись к нему и долго ждали его ответа, так долго, что я хотела уже запротестовать снова, но он, наконец, очнулся, перестав молча сверлить меня взглядом: — Думаю, ты, Кристина, права. Этого не должно быть.

— Почему же? — вознегодовала теперь я. — Так хочу я. И поэтому так будет.

— Не будет, — перебил Стас меня и посмотрел на Виолетту. — Ты звонила музыкантам?

— Да, они прилетают сегодня вечером вместе со своей аппаратурой.

Он кивнул и опустил голову. Я думала, что взорвусь от злости. Он делал вид, будто и дальше имеет право распоряжаться мной, как в тот первый вечер нашей встречи.

Я демонстративно включила пылесос и стала дальше убирать огромный ромбовидный ковёр, не поднимая от него глаз, но очень скоро моё орудие труда умолкло. Стас выдернул вилку из розетки и, сильно сжав губы, подошёл ко мне.

— Пойдём, я хочу с тобой поговорить, — его рука легла безоговорочно на моё плечо, он потянул меня в сторону чёрного хода.

Только мы оказались на улице, я раздражённо выдернула руку из его сильных пальцев, в меня вдруг влилась вся злость и обида, накопившаяся за время его отсутствия.

— Что ты хочешь? — почти кричала я.

Мы стояли возле его гаража, и я невольно отметила, что его мотоцикл снова сверкает и стоит рядом.

— Успокойся, — он подошёл вплотную, попытался меня обнять, я вырвалась и отскочила.

Прорычала: — И не надейся, что меня устраивает свободная любовь в твоём понимании. Уж лучше быть прислугой, но не ждать милости и не надеяться, что ты как-нибудь позвонишь! Я не хочу быть ничьей, если ты не способен понять, чего тебе всё-таки хочется.

Он смотрел на меня чересчур серьёзно и даже грустно: — Ты права, это всегда было моей проблемой — понять, чего я хочу. Но всё-таки я не тот человек, который этого, в конце концов, не понял.

Он снова подошёл ко мне, быстро наклонился и поцеловал, я сжала губы, к нашему поцелую примешались мои слёзы.

— Всё это время я думал, а как приехал сюда, не спал ни одну из ночей. Думал, правда ли то, что случилось со мной — любовь, или это несерьёзно и недолго…

Он смотрел на мои закрытые веки, на щёки, по которым текли слёзы, и продолжал: — Проверял себя всё время, занялся делами отца…

Я взглянула на него и поняла, что он говорит правду, говорит впервые в жизни женщине такие слова, и как же ему нелегко. Пот выступил у него под длинной чёлкой, взгляд сделался невероятно напряжённым.

— Я полюбил, Аглая. Прости, что не звонил… Я злился на тебя, на себя, на свою слабость.

Больше он не сказал ничего, стиснул зубы и смотрел мне в глаза, ожидая моей реакции, а я тем временем читала между строк. Я видела в его глазах, какой он упрямый, твёрдый, не верящий даже своим чувствам, который вдолбил себе в голову, что верной, долгой, чистой любви не существует. Я видела, как он заставлял себя не звонить мне, как пытался заглушить мысли и воспоминания работой, делами, деньгами, вновь появившейся Виолеттой…

— А Виолетта? Что у тебя с ней? — спросила я.

Он поморщился: — Ничего, она хотела вернуть наши отношения, но я не мог. Только ты мне нужна.

Я резко утёрла слёзы и отступила от него на шаг: — А почему же она уверена, что вы вернётесь в Париж? Вместе.

— Не знаю, в чём там она уверена, мне всё равно.

Он снова подошёл, крепко обнял меня и прижал к себе: — Ты простишь меня? Малышка, я сделаю всё, что захочешь… чтобы ты только простила меня.

— Ты не представляешь, как мне было больно. Я здесь осталась совсем одна, ты не звонил, а значит, забыл меня. Я думала… И это после того, что у нас было — это лето… Ты уверен, что тебе не наскучит… опять… Или ты будешь сомневаться. Я больше не смогу…такое…вынести.

Он молчал и не отпускал меня.

— Да, уверен, — наконец произнёс он, — ну и дурак же я!