Королева Реформации

Глава 8. Разбитое сердце

Иероним трижды поднял и опустил тяжелый дверной молоток, после чего красиво отделанная дверь особняка Кранаха широко распахнулась. „Чем могу служить?“ — спросил слуга в красной ливрее, низко кланяясь.

„Господин Кранах работает над моим портретом“, — ответил Иероним.

Через минуту появился сам Кранах и пригласил их войти.

„Это Катерина фон Бора, — торжественно объявил Иероним. — Она одна из монахинь, бежавших из Нимбсхена“.

„Ах да, конечно. Я слышал о них“, — ответил Кранах, кланяясь Кати и награждая ее улыбкой. Он провел пальцами по своей белой бороде клинышком и пышным усам. „Пройдемте в мастерскую“, — он указал на лестницу.

Роскошь дома превосходила все, что приходилось видеть Кати. Ей он показался вратами рая. Ее изумляли толстые ковры, тяжелые серебряные подсвечники с высокими свечами, кушетки с грудой подушек, кресла с высокими спинками, полированные столы.

„Ваш портрет почти готов“, — сказал Кранах, открывая дверь мастерской.

При свете заходящего солнца, светившего сквозь цветные стекла окна на лестнице, Кати изучала художника краешком глаза. Кранах был на десять лет старше Лютера, и голова его поседела. Седые волосы составляли странный контраст с его темными, страстными глазами.

Почти законченный портрет покоился на большом мольберте в углу мастерской, заваленной холстами, банками с краской и старыми кистями.

„Ну, вам нравится?“ — спросил Кранах.

Иероним рассмотрел портрет под разными углами. „Он прекрасен, — сказал он наконец. — Вы можете вставить его в раму?“

„Конечно. Но это будет стоить дороже“.

„Это неважно. Закажите самую дорогую раму“.

В дверях Кранах неожиданно поднял руку. Затем он сказал: „Король Дании Кристиан II обедает у нас в следующее воскресенье. Может быть, вы и фрейлейн фон Бора присоединитесь к нам? Думаю, Его Величество будет рад с вами познакомиться“.

„Большое спасибо. Я обязательно приду. Мы придем вместе“, — ответил Иероним. Затем, повернувшись к Кати, он добавил: „Если вы, конечно, не возражаете“.

„Да, да. С удовольствием“, — ответила она.

Когда они стали подходить к Черному монастырю, Иероним замедлил шаг. Целый квартал они прошли в молчании. Потом Кати сказала: „Не могли бы вы рассказать мне о крестьянских войнах? Все это звучит ужасно, и доктор Лютер очень обеспокоен“.

„Это долгая история, Кати, нужно много времени, чтобы все объяснить подробно. Если вы не возражаете, мы можем зайти к Меланхтону и подкрепиться супом. Тогда я смогу рассказать вам эту историю. У нашего повара всегда что-нибудь приготовлено в это время“.

Сидя перед тарелкой супа за широким столом, Иероним сказал: „У крестьян много проблем. Самая большая трудность в том, что владельцы земли, которую обрабатывают крестьяне, обращались с ними, как со свиньями, из поколения в поколение. Хозяева повелевают ими как рабами и дают им столько зерна, сколько нужно, чтобы только не умереть от голода. Теперь, когда появились первые печатные станки и книг стало больше, крестьяне стали читать и обнаружили много нового, что вызвало их недовольство. Их требования некоторых благ привели к большим волнениям.

Чтобы отстоять свое дело, крестьяне придумали свой символ — они напялили крестьянский башмак на палку и везде таскают его за собой. Раньше или позже, но начнутся сражения и многие погибнут. К несчастью, доктора Лютера будут обвинять и с той и с другой стороны. Он соглашается с тем, что крестьяне должны жить лучше, но убеждения его прочно покоятся на 13-й главе Послания к римлянам“.

„Римлянам 13?“ — Кати не донесла до рта ложку.

„Да. В первом стихе Павел писал: „Всякая душа да будет покорна высшим властям; ибо нет власти не от Бога существующие же власти от Бога установлены“.

Еще одна проблема связана с тем, что Лютер провозглашает свободу во Христе для всех. В Германии это новое учение, а все новое смущает людей. Когда недавно в употребление вошли вилки, один священник возражал против этого. Он говорил: „Если бы Бог хотел, чтобы мы ели вилками, Он бы сделал так, что вилки росли бы прямо из пальцев. Пальцы даны нам для того, чтобы ими есть, и я не собираюсь изменять это, даже если меня пошлют на костер!“

Кати и Иероним уже доедали суп, когда в комнату вошел Меланхтон. Подойдя ближе, его осветило пламя свечи. Кати согласилась с Лютером: он действительно выглядел так, как говорил доктор.

Иероним представил Меланхтона Кати.

„Хотите еще супа?“ — спросил ученый, усаживаясь.

Иероним поднял руки в знак отказа. „Нет. Спасибо, профессор. Но у нас есть для вас интересные новости“.

„Какие?“

„Фрейлейн фон Бора и я будем обедать с Его Величеством, королем Дании Кристианом II, в следующее воскресенье в доме величайшего художника Германии, Лукаса Кранаха!“

Меланхтон склонил голову набок и пожал плечами. „Вам повезло! У короля Кристиана сейчас много проблем. Его выслали из Дании после того, как он стал протестантом. Идея о том, что праведный верою жив будет, распространяется по всему миру. Доктор Лютер вдохновляет людей“.

Все трое задержались за столом до 9 вечера. Затем Меланхтон встал. „Я провожу вас в Черный монастырь, — сказал он. — В этом городе и так хватает сплетен“. Он зажег фонарь и пошел вперед.

Когда они подошли к Черному монастырю, Иероним повернулся к Кати и спросил: „Можно я буду называть вас Кати?“

„Да, конечно“, — сказала она, переполненная радостью от проявленного к ней внимания.

Катерине было трудно заснуть. Случилось столько всего невероятного! Она встретилась и гуляла с Иеронимом, богатым молодым человеком. Они вместе будут обедать у Лукаса Кранаха — человека, чьи работы пользовались спросом по всей Европе. Она ущипнула себя, чтобы убедиться, что все это не сон. Затем она запустила пальцы в волосы. Если бы они были длиннее! Но они все-таки росли. Если король Кристиан настоящий протестант, он все поймет. Он даже будет гордиться ее бегством из Нимбсхена!

Обед с королем и господином Кранахом был намного проще, чем представляла Кати. Его Величество ел и пил, как обыкновенный человек. От этого Кати почувствовала себя свободнее. Во время разговора король часто упоминал о Лютере и, казалось, весьма уважал его. „Да, — подтвердил он, — я думаю, что его утверждение о том, что праведный верою жив будет, стало величайшим открытием человечества за последнюю тысячу лет“.

После того как гости расправились с прекрасным овощным блюдом, жареным ягненком и фруктами, Кранах сказал Кати и Иерониму: „Его Величество заказал мне свой портрет. С завтрашнего дня он начнет позировать“.

„А почему бы вам, фрейлейн фон Бора, не прийти посмотреть? Мне будет интересно поговорить о монастыре“, — сказал Кати король с улыбкой.

От смущения Кати покраснела. „Для меня это великая честь“, — ответила она.

На следующий день Кати с изумлением наблюдала за тем, как двойник короля Кристиана появлялся на холсте. Кранах изучал его, рисовал и снова поворачивался к нему. Пока художник трудился над его темным беретом, король сказал Кати: „Как вам нравится Виттенберг по сравнению с Нимбсхеном?“

„Это сложный вопрос“.

„Я знаю. Будьте откровенны“.

„Ну… мне очень нравятся люди. Но город немного грязен. В Нимбсхене было много травы, искрящиеся источники, Деревья, прекрасные сады…“

Король Кристиан рассмеялся. „Приехав сюда, я услышал стишок. Он хорошо описывает Виттенберг“. Широко улыбаясь, он откинул назад голову и продекламировал:

Каждый вечер к тому времени, когда Кранах заканчивал работу, Иероним приходил навестить Кати. Вскоре они стали хорошими друзьями, вместе обедали, подолгу беседовали, ходили к пастору Бугенхагену, профессору Рейхенбаху и Иоханнесу Люфту, одному из издателей Лютера.

Когда портрет был закончен, король подарил Кати дорогое кольцо. „Вы с таким терпением развлекали меня, пока я был пленником в этом кресле, что я хочу подарить вам что-нибудь на память“, — объяснил он.

„Спасибо. Большое спасибо“, — ответила Кати, делая реверанс.

Когда король ушел, Кати надела кольцо на указательный палец. Оно было как раз впору. Затем она повернулась к Кранаху. „Многих королей вам довелось рисовать?“ — спросила она.

„О да. Над этим я много поработал. Первым я рисовал нашего императора Карла, когда он был еще подростком. Работать было тяжело, потому что он все время ерзал. Но он остался доволен результатом. Ему так понравилось, что он сказал мне: „Господин Кранах, когда я стану императором, вы можете просить меня о чем угодно, я выполню вашу просьбу“.

„Любую?“ — спросил я.

„Да, просите все, что угодно“, — ответил он.

„И вы просили?“

„Пока нет. Но когда-нибудь попрошу“. — Кранах засмеялся.

В тот вечер Кати показала Иерониму кольцо, подарок короля, когда они гуляли в тени церкви замка. Иероним взял ее за руку. „Кати, дорогая, — прошептал он, — я хотел спросить тебя, это очень важно“.

„О чем?“ — ответила она нежно, и их взгляды встретились в ярком лунном свете.

„Я полюбил тебя с первой встречи“. Он пробежал пальцами по ее коротким волосам и поцеловал ее в глаза.

„Я тоже полюбила вас“, — пробормотала Кати.

„Ты выйдешь за меня замуж?“

„Когда?“ — сердце Кати бешено забилось.

„Весной“.

„Вы молились об этом?“

„Да“.

„Вы считаете, что это Божья воля?“

„Да“.

„Если вы действительно молились об этом, я отвечу да“.

„Тогда давай скрепим нашу помолвку поцелуем“. Когда счастливая пара возвращалась к Черному монастырю, Иероним сказал: „Кати, я должен сказать тебе кое-что“.

„Что?“

„Прежде чем мы поженимся, я должен получить разрешение у родителей. Завтра я уезжаю в Нюрнберг и вернусь, как только получу их согласие. Но, пока меня не будет, я хочу, чтобы ты не думала ни о ком, даже о докторе Лютере“.

„О докторе Лютере! — Кати посмотрела на него с удивлением. — Но это невозможно! Он самый известный человек в Германии, а я всего лишь сбежавшая монахиня. Кроме того, доктору Лютеру сорок один год!“

„Все равно. Я не хочу, чтобы ты думала о ком-нибудь, кроме меня. — Он остановился у дома Меланхтона. — Подожди здесь в гостиной. У меня есть для тебя подарок“. Вернувшись, он вручил ей свой портрет, который Кранах только что вставил в раму. „Это тебе на память обо мне. Помни, не позволяй этим прекрасным голубым глазам останавливаться на ком-нибудь еще“, — нежно целуя ее, напомнил он.

„Я постараюсь, — ответила Кати. — Я люблю тебя“.

Через неделю Кати переехала в большой дом господина Рейхенбаха и его жены. Он был мэром Виттенберга, и его жена следила за порядком. Она не переносила вида пыли и постоянно исследовала темные углы с белым платком.

„Мы должны жить, как цивилизованные люди“, — часто повторяла она тоном командира.

Кати предоставили уютную комнату и ознакомили с целым списком обязанностей. Вскоре она стала застилать постели, работать в саду, мыть посуду, натирать полы, вытирать пыль с мебели, кормить кошку, чинить одежду.

Каждый вечер, готовясь ко сну, Кати бросала полный любви взгляд на портрет Иеронима. Когда ей удавалось сорвать розу, она ставила ее в вазу справа от портрета. Да, скоро она выйдет замуж и уедет в Нюрнберг! Для того чтобы подготовиться к традициям и обрядам города, она взяла копию „Нюрнбергских хроник“ и изучала их так же тщательно, как Лютер изучал Послание к римлянам.

Часто, мечтая, Кати писала свое имя фрау Баумгартнер. Затем она изменяла его на фрау Иероним Баумгартнер. И то и другое звучало заманчиво. Но последнее ей нравилось больше. Имя Иероним много значило для нее, несмотря на то что святой Иероним совершил ошибку в Вульгате, которая заставила миллионы людей натирать мозоли на коленях, накладывая на себя наказания! Задумавшись о брачной церемонии, она спрашивала себя, сможет ли приехать отец. Также ее интересовало, что же подумает мачеха, когда осознает, что падчерица, которую она презирала, выходит замуж за богатого человека, что ее будут окружать слуги, земли и удобства. Эти мысли заставляли сердце биться сильнее. Но разве правильно, что я желаю своей мачехе испытать смущение? — думала она с чувством вины.

Как ни странно, прошел целый месяц, а от Иеронима не было ни слова. Затем прошел еще один, потом еще. Почему он не писал? Каждую неделю она посылала ему письмо, стараясь избежать давления на него. Чтобы добиться этого, она больше писала о новостях. К несчастью, новости, приходившие в Виттенберг, были тревожными.

Крестьяне на землях графа Люпфена недалеко от Штулингена ждали урожая. Но как только они приготовили косы, жена графа решила, что они должны собирать ракущки улиток и ягоды.

„Мы сделаем это позже“, — ответил один крестьянин.

„Нет, ты будешь делать то, что я скажу, — ответила графиня, поджав губы. — Мое слово — закон!“

„Но если мы отложим сбор урожая, зерно сгниет“.

„Это наша земля. Вы будете делать то, что я скажу“.

Этот конфликт явился последней каплей, и вскоре крестьяне в разных местах стали нападать на лендлордов и поджигать замки.

Кати написала Иерониму об этих событиях. Ответа по-прежнему не было. За эти месяцы Кати познакомилась с некоторыми студентами университета. Один из студентов, узнав о трудностях Кати, написал Иерониму, но ответ снова не пришел.

Растерянная и опечаленная, Кати с трудом засыпала. Неужели она была слишком горда? Этот вопрос она задала себя поздно ночью в воскресенье, пытаясь заснуть. Она зажгла свечу и посмотрела на себя в зеркало. Да, ее волосы отросли и выглядели очень красиво! Они только подчеркивали глубину ее синих глаз. Она усталая вернулась в кровать. И снова не смогла заснуть. Мысленно она стала считать глаза в коровьем стаде. Пустая трата времени. Снова и снова она меняла позу, но заснуть так и не смогла. В конце концов она встала и села на край постели. И тут свежая волна обвинений нахлынула на нее: Ты не умеешь прощать! У тебя мстительный дух! Господь отвернулся от тебя! Тебе не следовало бежать из Нимбсхена!

Среди этой муки Кати вспомнила, как Лютер говорил с ней за столом и как закончил свою речь словами Иисуса: „Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам“. Он повысил голос, глаза его сверкали, и он добавил: „Просите, взывайте, возвышайте голос, ищите. Никогда не останавливайтесь в этом“.

Ощутив вдохновение, Кати преклонила колени у постели и последовала указаниям Лютера. Она стала чувствовать себя лучше, хотя уверенности в том, что проблема решена, не было.

Пока Кати боролась с отчаянием, пришло известие о смерти отца. И вот во время ее скорби фрау Рейхенбах ворвалась к ней. „Кати! — закричала она. — Я провела платком в углу за кушеткой. Посмотри на него. Он грязный! Ты должна работать лучше!“

Оскорбленная этими словами, Кати взлетела по ступенькам вверх и бросилась на кровать. Довольно долго проплакав, она взяла портрет Иеронима. Изучая его красиво обрамленное лицо, улыбающиеся глаза и темные волосы, прикрытые синим беретом, она воскликнула: „Иероним, дорогой, почему ты не отвечаешь на мои письма?“ С их встречи прошло уже больше двух лет. Она любовалась портретом довольно долго. Затем она умыла лицо и вернулась в Черный монастырь. Предыдущие встречи с беглыми монахинями всегда поддержизали ее. Всего лишь час, проведенный с ними, мог все изменить. Даже смешки Эльзы помогали! Но теперь эти дни прошли. В монастыре Кати узнала, что почти все девушки нашли работу или мужей или вернулись к своим родителям. Только Маргарита и Аве фон Шенефельд оставались здесь, переехав в дом Лукаса Кранаха. Но у каждой из них был жених. Что будет со мной? Неужели Иероним забыл меня? Кати поникла. Возвращаясь домой, она чувствовала себя несчастной и подавленной.

Каждое утро, начиная новый день, Кати думала об одном и том же: я никому не нужна! Подавленная отчаянием, она заболела и несколько дней провела в постели. Когда ее пришли навестить, она сказала: „Я чувствую, что Бог забыл меня“.

В конце концов Кати настолько отчаялась, что решилась подняться в башню и поговорить с Лютером. „Я хочу чего-нибудь добиться. Я хочу сделать свою жизнь достойной. Я хочу следовать воле Бога“, — рыдала она.

„Ты молилась об этом?“ — спросил Лютер, наклонившись к ней.

„Да, доктор Лютер. Я молилась так, как вы говорили. Я искала, я просила, я взывала. Я даже требовала. Но ответа не было. Кажется, что Бог не слышит меня!“

„Ты хочешь следовать Божьей воле?“

„Да. Я… я д-думаю, что да“. Она тревожно посмотрела в окно на Эльбу.

Лютер заложил письмом книгу, которую читал, и закрыл ее. „Может быть, Бог не хочет, чтобы ты вышла замуж за Иеронима. Может быть, у Него есть другой супруг для тебя. Более того, я знаю человека, который хочет жениться на тебе“.

„Кто это?“

„Доктор Глатц…“

„О, нет. Нет! Нет! Я никогда не выйду за него!“

Лютер нахмурился. „Почему нет? Доктор Глатц хороший человек. Я знаю его много лет“.

„Я не выйду за него замуж, потому что все еще люблю Иеронима“.

„Но он забыл о тебе“.

„И все равно…“ — Она, сама того не сознавая, сжала руки.

„Хорошо, Кати, я хочу сказать Катерина, я напишу ему“. Он достал лист бумаги и обмакнул перо в чернила. Через минуту он сказал: „Вот что я написал“:

„Это подходит?“ — спросил он.

„Замечательно“, — сказала она.

Когда Кати выходила, Лютер сказал: „Катерина, ты должна попросить Господа помочь тебе управлять твоей гордыней“.

Кати взглянула на него с удивлением. „Да, доктор Лютер, я горда. Но почему я не могу гордиться? Бог создал меня, и Он послал Своего Сына на смерть ради меня, почему же я не могу гордиться“.

Лютер рассмеялся. „Ты права, — сказал он. — Я помолюсь за тебя!“ Он изучал ее довольно долго, затем его настроение изменилось. „Катерина, тебе и другим девушкам, сбежавшим из Нимбсхена, очень повезло. Месяц назад я получил письмо из Брюсселя с ужасными новостями. 1 июля в прошлом году два молодых человека, Генрих Воес и Иоханн Эш, были приговорены к сожжению на костре!“

„Что они сделали?“

„Они отвергли власть папы“.

„Ну и что?“

„Их подвели к столбу. Они отказались раскаяться, и тогда подожгли солому вокруг них. Но они умерли с таким мужеством, что их исповедники разразились слезами. Когда огонь коснулся их, они стали повторять Апостольский Символ Веры и пели Te Deut Laudamus, Тебя, Господь, мы славим, Твое имя благословляем.

Эти двое стали нашими первыми мучениками! Иногда я завидую им и хочу, чтобы Господь тоже благословил меня мученичеством“.

Когда Кати спускалась по ступенькам, она настолько задумалась, что едва не упала.

Спустя неделю Лютер пригласил всех бывших монахинь на завтрак. Пока они ели, он сказал: „Сегодня один из самых счастливых дней в моей жизни. Мой перевод Нового Завета только что вышел из печати. Я принес копию каждой из вас“.